Исход 0.1: черепа, обрамленные кровью.

      Осознание пробрало его крупной дрожью. Нет, Саймон и до этого догадывался, что за столько лет, сколько они были знакомы, Исход точно вскрыла всю его подноготную. От времени, проведённого в армии, до сегодняшнего дня. Но сейчас это почему-то было колким ударом клинка в сердце, чем-то, что моментально вынудило Саймона склонить голову и выдохнуть.       Брюнетка обхватила его сердце холодной ладонью и теперь держала, не позволяя митральному клапану нормально выполнять свою функцию. — Как много ты знаешь? — решился спросить Райли, с каким-то укором заглядывая в её глаза.       Если старые раны не ворошить, они не будут болеть. А здесь… словно могилку со старым добрым Саймоном Райли разрыли, раскопали и теперь играли его костями. Исход ведь… важна, правда важна. Настолько, что снится ему по ночам, настолько, что сейчас сердце замирает от одной только мысли — вот, сейчас она точно разочаруется. И Райли толком не понимает, чем она его привязала к себе. Намертво. Длинной, красной нитью связала мизинцы. Она разочаруется, непременно разочаруется — и тогда Саймон обратится в камень, как Галатея, и никакой Пигмалион ему не поможет. Это — навсегда. — Достаточно, — вопреки его ожиданиям, голос её донельзя спокоен, но смотрит она без отрыва. Поблёскивания радужки вынуждают вздрогнуть, но вместе с тем вернуть себе контроль над ситуацией.       Тот самый вопрос таится глубоко в нём и не хочет выходить наружу. Саймон сглатывает ком в горле и признаётся самому себе: он действительно влип, но не от того, что кто-то знает всю его жизнь. Проблема, пожалуй, была только в том, что он не мог похвастаться такими же знаниями о ней: в отличие от Гоуста, у Исхода не было ни имени, ни фамилии. По-крайней мере, для них самих — для отряда Браво — девушка представлялась абсолютно чистым листом без истории и смертей. Только работа. Он знал только то, что происходило во времена их мимолётных пересечений на этой самой работе, а большинство вещей попросту додумывал, пользуясь случаем.       Саймон сглатывает: это, ей-богу, танец с гильотиной. Плевать, если это окажется последним их разговором — ему не привыкать терять. Терять — да, это именно то слово. — Я монстр? — Ни капли, — она кивнула, мягко накрывая чужую грудную клетку ладонью. — Разве я когда-то говорила, что ты монстр? — Ну, — Райли горько усмехнулся, — был момент.

***

С последнего момента, когда Порча заявил о себе, прошло по большей мере два года. За такой долгий срок вполне можно было придумать новый, не менее громкий план, как обратить на себя внимание общественности. Астор в своём последнем собрании выглядел как-то уж особенно взолнованно и неадекватно — а потом Селина поняла, что в нём есть вещества и смотрит на мир в данный момент он совсем весело-весело, едва ли осознавая серьёзность всего происходящего. Однако его вовсе не волновали никакие возможные потери — Порча говорил, что цели оправдывают средства. И плевать, что от нового терракта на станции метро может погибнуть её цель и её собственный заказ, но Порча словно сорвать его пытался, ей-богу. И не позволить Исходу выполнить всё в срок. Так что ей оставалось только фыркнуть, хлопнуть дверью и уйти. Добираться до места пришлось на совсем чужой машине в сопровождении местного бугая, который долгое время Селину из этой самой машины не выпускал. Зато Порча в метро входил на радостях, счастливый-счастливый — до кошмарного. Как будто бы не людей убивать шёл, а нёс им приятную новость.

***

— Что там, Гоуст? — бурчит Мактавиш, когда убирает пальцы с приклада и совсем хмуро смотрит на больничные коридоры. — Прибыл как только смог. Спасатели разгребали завалы, я боялся, что кто-то из наших… — Прайс, — мужчина кивнул, присаживаясь. — Осколки в правое плечо угодили, он пока без сознания в процедурной. Дождёмся, пока его подталают, и вместе пойдём. Порча трепал им нервы пятый с лишним год. Этот раз не был исключением — терракт, много жертв, много пострадавших и Астор, которого снова не удалось поймать. Правда, Райли всё никак не мог выкинуть из головы сам факт наличия рядом с Порчей его девчонки, что вечно перед ним выслуживает — сейчас почему-то мысли о ней вызывали в нём только раздражение и злобу. Лейтенант сухо вздохнул, поджимая губы, и на мгновение прикрыл глаза. Пахло чем-то неприятным. Как обычно в любой больнице, только в этот раз здесь пытались вернуть к жизни тех, кто погиб, и зашить тех, кто пострадал особенно сильно. Поэтому пахло не только медикаментами, но ещё и кровью. И смертью. Это-то Райли знал как свои пять пальцев. — Столько смертей от гадёныша, — хмурит брови Соуп, опускающийся на скамью рядом, и сжимает руку в перчатке в кулак. Так, что ткань трещит. — Когда я его поймаю, я… Саймон больше не слушал: он нахмурился сильнее. Однажды далёкий друг ему объяснил: мол, если клокочет в грудине — это страх, а если в животе — предчувствие. Желудок стянуло в один большой неприятный узел, так что Гоуст моментально закрутил головой по сторонам в попытках найти хотя бы что-то, что так привлекло внимание его армейского чутья. Пусто. А потом вдруг… — Соуп, — буркнул мужчина, поднимаясь. — Я проверю, как там Прайс. Будь здесь. На связи. Гоуст хотел найти постовую медсестру: как минимум для того, чтобы уточнить, в какой именно процедурной палате сейчас находился их капитан, но из-за такого наплыва поступивших рядом не было ни единого врача. Никого: коридоры были пусты, именно поэтому перебежку лёгких, почти кошачьих шагов он услышал с завидной лёгкостью и нахмурился ещё раз. Не Прайс: у Прайса шаги тяжёлые, размеренные. А здесь — словно детские. Мужчина шагнул вперёд по коридорам самостоятельно: взгляд его зацепился за ничего не подозревающего Соупа. Вряд ли бедняга-сержант сможет хотя бы среагировать на его быстрый сигнал и приказ, если зудящее нутро не обмануло, так что… Рассчитывать придётся только на себя. Пальцы в перчатках одну за одной отодвигали шторки в импровизированных процедурных палатах. Где-то кушетки были пустыми, где-то лежали люди без сознания. Райли удалось даже обнаружить несколько пожилых женщин и раненых детей, но ни в одной из них не было капитана Прайса, так что взгляд почти моментально пал на последнюю. Прежде чем окончательно отодвинуть шторку, Райли решил присмотреться, и тогда услышал шаги снова. В едва шелохнувшейся ткани он увидел уже знакомый силуэт: и, признаться, намного лучше было бы, окажись здесь Порча. Две кушетки делили Прайс и какой-то совсем незнакомый Гоусту мужчина, под линией челюсти которого собравшаяся кровь вдруг скользнула струйкой вниз. Тогда Райли услышал предсмертный хрип, а потом свист острого лезвия, когда она обернулась. Понять, кто именно это был, оказалось даже проще. Плечи её были маленькими, но вовсе не хрупкими, как и бёдра: крепкими, жилистыми, сильными. — Соуп! Голос Райли, пусть и был басистым, но по коридору разнёсся гулким эхом. Едва ли сержант мог бы услышать его и прибежать по первому зову, так что Гоуст решил действовать самостоятельно: для начала как минимум защититься от прямого наступления и поймать лезвие в нескольких сантиметрах от своего лица. Близко. Брови Исхода нахмурены; две тёмные полосы сведены к ровной переносице, а в глазах радужка почти бесцветная: работа, работа, работа. Едва ли она сейчас похожа на того ребёнка, которого он видел давным-давно, да и прямого столкновения у них не было. Такого. Были только встречи с Порчей, на которых была и Селина, но в меньшей степени. А сейчас она била прямиком в крепкое бедро, ничем не защищенное. Райли был благодарен самому себе за то, что на тренировках уделял достаточное внимание и ногам, так что, вопреки ожиданию, те не подкосились, а только вздрогнули, вынуждая негромко выругаться себе под нос и толкнуть женские плечи точно к уже мёртвому мужчине на кровати. И как Прайс всё ещё не пришел в себя? Крепко спал? Вдвоём всяко удачнее получилось бы уложить девчонку на лопатки и, подрезав крылья, забрать себе: тогда и Порчу можно шантажировать и кучу-кучу всего сделать. Но Райли думает слишком шумно, когда она снова бьёт ногой и попадает в плечо. В этот раз болезненнее, чем в ноги. — Приспичило же тебе, — хрипит лейтенант, выхватывая собственный нож, пока Селина легко соскальзывает с кровати, и та становится единственной, что их разделяет. — Что, нравится на этого монстра работать? Она хмыкнула, скользнув к раскрытому окну. — Единственный монстр здесь только ты, — бросила она через плечо, ловко перебираясь через подоконник, надеясь уйти тем же способом, которым и пришла. Райли разочарованно выдыхает, пряча нож обратно, и ничего не объясняет всё-таки прибежавшему Мактавишу — только перемахивает через окно самостоятельно, спрыгивая на влажную от дождя крышу, и бежит следом. Прямого столкновения с ней лучше избежать: Исход как минимум будет более ловкой, чем сам Райли, как бы ни было печально это осознавать. Поэтому приходится просто преследовать её, наблюдая за тем, как шустро та перепрыгивает через любые препятствия, а потом, в невозможности взобраться на очередную крышу, всё-таки останавливается. — Добегалась, — басит Гоуст, когда направляет на неё глок и показательно опускает пальцы на курок. — Не двигайся, иначе мозги оставишь на стене. — Пошёл ты, — бурчит Селина, но руки всё-таки поднимает, пока Райли не замечает на одном из пальцев, как проворачивается кольцо. Не осколочная и не ручная. Дымовая — как минимум потому, что совсем скоро здесь становится мутно и неприятно, а Райли цепляется взглядом за хоть какие-то намёки на женский силуэт и, пусть и наугад, но стреляет.

***

      Селина хрипло посмеивается, опуская голову. Совсем не замечает, как Гоуст очерчивает самыми кончиками пальцев ткань на её водолазке у предплечья, обнаруживая небольшую припухлость, характерную для шрама. — Квиты, — кивает он, поглаживая шрам от выстрела снова, и улыбается одними уголками губ. Под маской этого не видно, но Селине не нужно стягивать маску с его лица, чтобы точно узнать, какое сейчас у Саймона выражение лица. Он поднимается прикосновениями к грудной клетке, цепляя птицу на кулоне, и горько вздыхает. — Ты снова подсунул его мне, — начинает Селина совсем хрипло, как-то стыдливо отводя глаза. Она не понимала, как в его голове удерживалось столько воспоминаний и вместе с тем боли — но Саймона хотелось обнять. Правда, Исход совсем не могла себе такого позволить. Не в этот раз. — Он по праву принадлежит тебе. Так с чего же мне его носить? — Потому что это знак, что ты меня знаешь. — А я тебя знаю?       Режет. Без ножа совсем. Голову вбок склоняет, прожигая томным взглядом, и Исход не разрывает зрительного контакта, только очерчивает линию челюсти сквозь маску, качнув головой, и поджимает губы. — Ты знаешь Селину.       И взгляд его теплеет. Гоуст по началу даже не верит тому, что слышит, потому и хмурится, на секунду подавшись ближе. Так, что Исход едва ли вздрагивает и ресницы её дрожат. — Как ты сказала? — Селину. Меня зовут Селина. Она обнажается, как лезвие ножа — но в этот раз Гоуст точно знает, что не порежет, а пройдёт в опасной близости рядом с сердцем. Его объятия холодные, но вместе с тем родные до невозможности. Такие, что девушка утыкается в его плечо, позволяет очертить кончиками пальцев собственную талию. — Ты не монстр, — снова начинает Селина, шепча. — Никогда им не был.