Исход 0.1: черепа, обрамленные кровью.

      Где деревья сходились над небом клином, получалась достаточно тёмная площадка, которую к тому же успевали прикрывать дополнительными навесами. И мрачные тучи на небе, благо, тоже добавляли некой темноты, что позволило добавить искусственное освещение.       В саду стояли прожекторные лампы, обдающие травы и белую дорожку, по которой ходили модели, красным и синим цветом. В моментах, когда два луча света смешивались, получался некий оттенок фиолетового, красиво переливающийся на белоснежных, почти светящихся плечах моделей. Баррера изредка работали на своих показах с мексиканками и мексиканцами: как правило, новую линейку их одежды демонстрировали строго белокожие, высокие и худощавые девушки, на которых эта самая одежда смотрелась донельзя лучше.       Селина спокойно наблюдала за тем, как остатки людей с важным видом покидали оконченный показ и разбредались сначала по дому, а из него — по собственным машинам. Непривычно было снова находиться здесь: всё-таки последний раз Исход приезжала в гости [на деле — сугубо по работе] аж два года назад. Тогда, когда Астор умер и нужно было внести некоторые коррективы в форму.       Сейчас ей вдруг показалось, будто бы Баррера где-то совсем рядом — вот она, ей-богу, почувствовала еле уловимый ягодный парфюм Ланы вперемешку со строгим древесным запахом Сантьяго, но найти их в такой час вместе было практически невозможно. Если Лана — свободное отродье, словно лучики луны в час ночи, пляшущие на стене — слонялась без работы по саду после любой выставки, то Сантьяго же, наоборот, — со всей своей солнечной строгостью и педантичностью — заканчивал с уборкой показа и помогал персоналу дома уладить некоторые вопросы и мелочи. Так что… Исход шумно выдыхает, поглядывая на Саймона, всё ещё стоящего у стены.       Пистолет за поясом, учтиво спрятанный за рубашку, неприятно холодит кожу и дразнит, вынуждая ту покрываться мурашками. Девушка не думает слишком долго: до момента, пока её глаза заметили Мактавиша в другом конце дома, она подплыла на ватных ногах к Гоусту и подошла почти вплотную. По началу в его глазах читалась самое настоящее непонимание, но спустя несколько секунд женская рука с пистолетом скользнула к его бедру — Райли прикрыл глаза, сдерживая себя от шумного вздоха, когда Селина почти бережно вложила пистолет обратно в кобуру в набедренном ремне и кратко заглянула в глаза, благодарно кивая.       Он бы хотел как-то среагировать, но не успел, когда позади вдруг появились чужие руки и накрыли женскую талию, поглаживая. Спустя ещё секунду на её плечо еле-еле взгромоздилась светловолосая, белокурая голова, а в голове эхом перекатился сладкий-сладкий смех. Селина не растерялась — как заметил Саймон — чуть дёрнула плечом, мягко улыбнулась, разворачиваясь. — Птичка-птичка, — вымолвила Лана, потеревшись щекой о женскую грудь, и заулыбалась ещё ярче. — Как тебе рубашка, а? Красивая, да? — Красивая, — кивнула Селина, всё ещё стараясь оставаться сдержанной, несмотря на эмоциональную составляющую и какую-никакую приподнятость настроения от такой встречи. — Спасибо большое, Лана. Где Сантьяго? — El hermano mayor habla con sus sirvientes sobre el próximo banquete , — чуть нахохлилась девушка, отлипая, наконец.       Было в ней нечто непритворное, первородно нетронутое — безгрешное, чистое, только вот Райли, который видит людей насквозь, точно знал и понимал, что у этой девушки грехов больше, чем у полного дома людей. Мельком он глянул на Селину, расслабляясь, когда понял, что та держится спокойно — в лучшем случае не было никакого смысла вступаться или что-то в этом духе, так что можно было потратить всё своё время на наблюдения.       Лана была ниже Селины на полголовы — эдакая небольшая девушка с вытянутыми, острыми чертами лица. Райли почти сразу понял, что она не мексиканка или не чистокровная, ведь вьющиеся длинные волосы Ланы были светлыми, как и кожа. Теперь она скользнула к мужчине взглядом, и ему удалось разглядеть большие голубые глаза, а на скулах — совсем малое обилие веснушек с несколькими родинками под глазами. Значит, метиска? В Мексике ведь есть белое население с европейскими корнями. Саймон тяжело вздохнул. — У тебя что-то серьёзное, да? — шёлково начала Лана, склоняя голову вбок, и снова накрыла женские плечи ладонями. Селина, признаться, держалась хорошо: почти не хмурилась тогда, когда холодные пальцы проходились по открытым участкам кожи. — Матео мне ничего толком не сказал. Только то, что ты будешь не одна, а с какими-то ребятами. — Небольшие изменения в планах, — объяснила Исход, поджимая губы, когда неосознанно шагнула ещё ближе к Райли и почти коснулась его грудной клетки спиной. — Мы прибыли втроём. Нам нужна некоторая помощь с одеждой. Осирис в свою очередь покроет все расходы и доплатит. — Брось, — она махнула рукой, мягко улыбнувшись. — А он…       Лана кивком головы указала на мужчину за её спиной, и Селина спешно обернулась. Гоуст, всё это время рассматривающий женские плечи, вдруг столкнулся взглядом с Исходом, тут же вынуждая её обернуться — одна только мысль о том, что Саймон всё это время не сводил с неё взгляда, смущала. — Тоже в маске? — блондинка вскинула брови, откидывая кудрявые прядки волос за плечи. — Это потому что… — Нет, — оборвала Селина, мягко улыбаясь. — Мы не вместе, — и как только до неё дошло, что именно она ляпнула, Исход добавила: — Не из Осириса, то есть. Гоуст отдельно, да.       Она опустила голову, заводя руку за спину, и стыдливо почесала шею, поджимая губы. Лана заливисто рассмеялась, перехватывая женские руки, и, однократно прокрутив девушку вокруг своей оси, наконец, подтолкнула в дом. — Забирайте своего третьего, и идём в мастерскую, — пропела блондинка, когда Гоуст поднял руку, подзывая заплутавшего в толпе Мактавиша ближе. — Расскажешь мне, что конкретно нужно? И как там, ну… Дела обстоят, что ли. Ты нашла Макарова? — Они знают Макарова? — наконец, подал голос Саймон, идущий рядом, и лёгким движением руки поправил капюшон куртки, прикрывающий голову. — Claro! Después de todo, somos amigos cercanos con el pájaro! — ответила Лана, когда повела их по пустым коридорам.

***

      Мастерская Баррера всегда напоминала Селине мастерскую шляпника из сказки про Алису в Стране чудес. Или, по крайней мере, то, что она помнила из рассказов матери в далёком детстве. Астор никогда не читал сказок и не давал читать самостоятельно, так что оставалось перебиваться только воспоминаниями и пересказывать обрывки женских фраз в собственной голове.       Тёплый свет заставляет чуть зажмуриться, чтобы привыкнуть после холодного освещения во всём доме. Стоящие повсюду манекены с иголками и кусками ткани, готовые работы и выкройки, находящиеся только на этапе создания — всё почти идеально перекликалось с нежно-зелёными стенами, кожаными, почти антикварными диванчиками и двумя рабочими столами. Селина знала почти как мантру — стол Сантьяго всегда в идеальном порядке, тогда как стол Ланы — почти сборник хаоса и его порождение. Несмотря на то, что они всё ещё были братом и сестрой, различия казались невероятно огромными.       Белокурая обходит несколько манекенов, плюхаясь на диванчик с обшивкой из кожи и древесными вставками, и постукивает ногтями по поверхности подлокотника. Иногда Селине казалось, будто бы Лана совсем не знает ни печали, ни грусти — они с Сантьяго, как солнце с луной, делили эмоции на двоих и переживали их вместе. Потому единственное, что оставалось Лане от спокойного и уравновешенного Сантьяго — доля веселья, детского озорства и интереса, который она не растеряла даже к двадцати пяти годам.       Шёлковое полупрозрачное платье на её плечах чуть сползает: она в нём как изящная скульптура — нечто, сотворённое безгрешным без какого-либо умысла. А то, как она поёт в перерывах между работой, боже… Селина вздыхает. — Через несколько дней у Маркоса приём в казино, — даёт знать Селина, присаживаясь рядом, пока осматривает Мактавиша и Гоуста. — Мы пойдём туда вместе с Соупом без оружия, так что нам нужна одежда, которая скроет несколько ножей и желательно бы пистолет. Так, чтобы даже при обыске не было понятно, где что.       Здесь так приятно-приятно пахнет гранатом, благовониями и деревом. А ещё маслом для швейной машинки, чуть-чуть кровью — с исколонных швейными иглами изящных пальчиков Ланы. — О-о, — протянула блондинка, растягиваясь на диванчике. — Ты что-то выяснила?       Селина кивнула. Пока не особенно хотелось раскрывать свои планы лишний раз, потому она лишь скрестила руки на груди, когда Лана схватила измерительную ленту и поспешила к одному из мужчин. — Как тебе дом, Соуп? — вдруг спросила Исход, поднимаясь следом за девушкой. — Слишком просторный, — хмыкнул Мактавиш, едва дёрнув плечом, когда то накрыли женские пальцы, проскользнув по мышцам вдоль. — В случае нападения словишь пулю, потому что негде будет спрятаться. — Согласна, — кивнула Селина, мягко улыбнувшись, когда дверь мастерской щёлкнула. — Вы, вояки, всегда смотрите на искусство как на очередное средство для войны, — почти обиженно пробубнила Лана, начиная брать мерки. — А искусство — как девушка, его нужно любить, холить и лелеять.       Измерительная лента обвила мужскую грудную клетку под едкий смешок Исхода, когда Лана попросила записать параметры, и пришлось отойти к рабочему столу и схватить первый попавшийся карандаш. — Думаю, тут пойдёт какая-нибудь рубашка и жилет, — задумчиво произнесла блондинка, чуть сощурившись, когда измеряла плечи. — И пиджак, и пиджак! Будет красиво, что думаешь? — Ненавижу костюмы, — пробубнил Джон, нахмурившись. Он чувствовал себя марионеткой, которой играли как хотели — по крайней мере тогда, когда Лана так трепетно поднимала и опускала его руки, как у куклы, чтобы снова взять мерки. — Пустая трата денег. Мне и в бронежилете нормально. — Откуда он? — спросила белокурая, оборачиваясь на Селину, что записывала все диктуемые ею цифры. — Я шотландец, — буркнул Мактавиш снова, насупившись. — Son tan ignorantes en su Escocia o este especial? Más como un niño torpe.       Селина вскинула брови, негромко, хрипло рассмеявшись, и это, если честно, заставило улыбнуться даже Джона. Несмотря на всё его недоверие, что постепенно угасало, на вечные конфликты и проблемы, на постепенно приближающуюся войну, стоять здесь, вот так, в тёплом свету мастерской, было даже… мило? — Мы работаем над этим, Лана, — кивнула Исход, когда белокурая, заканчивая с мерками, прошла к столу, забирая несколько каталогов. Оставалось только выбрать фасон. Небольшие книжки были успешно вручены в руки Мактавиша, а тот, присаживаясь на диванчик, задумчиво листал страницы. — Я понимаю по-испански, — дал он знать, не отрываясь от рассмотрения картинок и всевозможных фасонов, и мягко улыбнулся. Беззлобно так, скорее, с теплом — постепенно согревающим, но не обжигающим.       Лана тут же прижала ладони к пухловатым губам: к коже её прилила кровь, и щёки приобрели пунцовый оттенок, постепенно переходящий ко лбу и шее. Селина ласково потрепала её по плечу и кудрявой голове, как бы успокаивая, а потом в комнате появился Сантьяго. Метки, которые теперь нужно было снимать с Селины, пришлось ненадолго отложить. — Исход! — громко пробасил мужчина, широко расставляя руки так, словно и вовсе забыл о том, что объятия — вещь непозволительная, почти бесценная, но всё равно аккуратно накрыл женские плечи большими ладонями.       Он, вопреки Лане, был полной её противоположностью — солнечная, обжигающая смуглая кожа, янтарные глаза и тёмные волосы. Единственное, что было у них схожим — кудри. Только у Сантьяго они были совсем короткими — на глаза падало несколько кучерявых прядок, пострадавших после укладки назад. Точнее, после того, что осталось от неё ввиду тяжёлой работы на показе. Мужчина мельком осмотрел всех присутствующих, слабо кивнул, обнимая сестру. — Ты надолго? — пробасил он вновь, обращаясь к Селине.       Саймон поморщился. Сантьяго смотрел слишком тепло и слишком часто пытался её коснуться — вот, он огибает сестру и снова оказывается близ Селины, едва помогая снять мерки. Он что-то шепчет — что-то на испанском, едва уловимое и потому неразличимое, и Райли не остаётся ничего, кроме как просто уткнуться спиной в стену и скучающе выдохнуть. — На неделю, — кивает девушка, поднимая руки, когда измерительная лента скользит по её груди. — Хочу поболтать с тобой, но сейчас совсем нет времени. Мы подписываем контракт с одним крупным брендом, вот, бегаю туда-сюда, — тараторит мужчина, часто-часто моргая. — Совсем не успеваю. Значит, мы ещё увидимся?       А потом всё тянется очень нудно и долго: Мактавиш и Лана спорят насчёт фасона, когда Джонни непременно нужно что-то другое, что он, как говорит — представляете — подойдёт к цвету его глаз. Шутит, конечно, и подначивает двух девушек только из-за своей гадкой натуры, но под их споры становится невероятно скучно и почти неприятно. Вот, выбор переходит в руки Исхода, и она выбирает вариант Мактавиша, когда тот победно улыбается и бубнит что-то на шотландском. Этот язык, если честно, всё ещё был загадкой даже для Саймона: ну не мог он его выучить хотя бы для того, чтобы временами понимать срывающегося на него друга. Мактавиш, на самом деле, очень часто разговаривал на шотландском — раньше — однако после знакомства с Алехандро и Родольфо его сердце какого-то чёрта было отдано испанскому. В испанском сам Райли смыслил немного больше, чем в шотландском, но моментами всё ещё не понимал фразы Селины.       Самым удивительнейшим образом ему просто удавалось угадать, что именно она имеет в виду, потому даже сейчас, когда девушки спорили на чистокровном испанском, мужчина хмурил брови и старался прислушиваться, но ничего, кроме обрывков фраз, не понимал.       Вот, Лана кружит по комнате, проверяя, есть ли у неё необходимая ткань, и вместе с ней кружится вся комната. Гоусту, если честно, невыносимо тоскливо и кажется, будто бы чернота заполняет тёплый свет от угла до угла, словно она и его самого коснулась; в висках пульсом стучит, а вновь начавшаяся мигрень не щадит ни затылок, в котором отзывается тупой болью, ни нервные клетки, которые Саймон тратит на самоуспокоение.       Не выходит. За всю свою долгую жизнь ему едва удавалось выйти на прекрасный самоконтроль: пока все товарищи нахваливали его отменное чувство сдержанности, Саймон точно знал, что это не награда, а проклятье. Хотя тут как посмотреть — до появления Исхода это было самым настоящим праздником жизни: равнодушие позволяло преспокойно пытать врагов или убивать тех, кто вставал на пути, но теперь, когда дело касалось его самого, чувство неуспокоения и холод жалили сердце. Уж лучше, когда в грудной клетке бушует багряная пустыня и жарит органы, чем ледяная, стальная колыбель хоронит тело заранее. Единственное, что остаётся в нём неизменным, — дух.       Запах граната становится почти тошнотворным, а голова кружится просто невероятно сильно, когда Райли кажется, будто бы прикрыть глаза и попытаться подавить поток мыслей — самое лучшее решение.       Женские руки накрывают грудную клетку, и сердце его, бешено бьющееся птицей, отзывается на это прикосновение как голодная собака на кусок мяса. Только если животное будет безумно и бездумно глотать еду, Райли поступает иначе: он наслаждается, чуть хмурит тёмные брови, отчего краска на его переносице скатывается в едва видных морщинах. — Уверен… — шепчет Селина тихо-тихо, когда аккуратно проходится самыми кончиками пальцев по мужским плечам и смотрит прямо в глаза, — …что не хочешь пойти с нами? Мы бы могли и тебе подобрать какой-нибудь костюм. С галстуком. Я бы помогла завязать, и…       Он мельком осматривается, когда женский образ перед собой ненадолго позволяет сместить фокус внимания. Мактавиша нет, а Лана, судя по звукам, ушла куда-то в самую даль мастерской. Куда делся Сантьяго? Саймон пропустил этот момент мимо ушей. — Ты боишься, что останешься без защиты? — жалит Саймон правдой, смотря на Исход из-под едва полуприкрытых век. — Мне не нужна твоя защита.       Он чувствует холод её ладоней даже сквозь ткань куртки, сквозь бронежилет под ней, сквозь кожу — так, будто бы она эфирно оглаживает кости, пробирается к самому сердцу и, вопреки ожиданиям, не сжимает то в попытке уничтожить, а огораживает чем-то приятным. Саймон шумно выдыхает, снова прикрывая глаза. — Конечно, — с придыханием шепчет он, когда Исход отстраняется. — Не нужна. Я помню.       В какой-то момент её прикосновения становятся не чем-то жалящим и неприятным, а чем-то обыденным; Саймон мысленно, в качестве меры предостережения и для сохранения собственного духа, принижает их значение, но эта скверна подобно раковой опухоли разрастается по лёгким и дальше — к горлу, к глазам, к голове — к самому сокровенному. Когда он едва сжимает руки, перехватывая женское запястье, и чуть приподнимает его, Исход хмурит брови.       Никакой болезненности — только малое покалывание от тепла его пальцев. — У тебя пара ниток застряла в волосах, — даёт знать Саймон, прикрывая глаза тогда, когда вдруг осознаёт: он снова позволил себе слишком много и выставил себя излишне наблюдательным. — Синие.

***

      Мактавиш шумно выдыхает, когда долго-долго мучается с галстуком. Персонал отеля, принёсший одежду по специальному заказу, даже предлагает свою помощь, но Джон, будучи особенно упёртым бараном, отказался, предпочтя промучиться с аксессуаром оставшееся время самостоятельно. Он едва заправляет его в жилетку, мельком проходится по той ладонями, нащупывая пистолет и несколько магазинов к нему — этого, конечно, для перестрелки будет неприлично мало, но Соуп надеялся, что до неё и не дойдёт.       Запонки выглядели до ужаса красиво — ему, как человеку, что не разбирается в классике, вдруг показалось, будто бы с ними он выглядит донельзя утончённо. Позже Лана, правда, в записке дала понять, что в этих крох влито несколько острейших лезвий, которыми можно будет воспользоваться по возможности.       Непослушный ирокез теперь был осторожно уложен назад специальным гелем; Мактавиш долго ругался и матерился, стоя в ванной комнате с раскрытой дверью, потому что уделал в средстве для укладки не только саму раковину и её мрамор, но ещё и собственное лицо. А гель, сука, липкий — неприятно было его оттирать. Но зато теперь он всё больше походил на человека из высокого общества — даже парфюм использовал, который Баррера прислали в знак благодарности после обращения к их услугам. Правда, Джон точно знал, что не будет им пользоваться: не потому, что тот прослыл неприятным, а потому как времени на войне для прихорашиваний — никакого.       Они не обмениваются любезностями с Саймоном, который не упускает возможности типично для себя пошутить, но сейчас даже Гоуст, казалось, был удивлён тем, какое первое впечатление дарил Мактавиш одной своей походкой. Нужно признать, пусть он и был тем ещё засранцем — заносчивым до невозможного — но каким обаятельным.       Дело оставалось за малым — забрать Исход из номера и отправиться в казино. Все эти пару дней, что изготавливалась одежда, они толком не разговаривали, но Джону даже казалось, что это к лучшему.       Дверь открывается — в моменте, когда Селина в спешке захлопывает дверь в ванную комнату и встаёт посреди помещения, замечая в проёме Мактавиша. Он едва рот приоткрывает, когда взгляд скользит по собранным позади волосам — на её лицо, теперь лишённое шрама, падали лишь пара завитых прядей.       Хрупкая шея очерчивалась чёрной лентой, смежной с платьем — эдакий атлас, тонкий, но крепкий, облизывающий белёсую кожу тёмным змеем. Чуть ниже — к плечу, и так до тех самых пор, пока у локтей не покажется две полупрозрачные перчатки, скрывающие руки. Не было дополнительных бретелей, не было ничего лишнего — только утончённо чёрное платье, держащееся у грудной клетки и плотно облегающее тело, которое раньше тщательно скрывалось под тысячью накидок и формой Осириса. — Tha, — выдаёт Мактавиш на родном шотландском, когда в проеме появляется ещё и Райли, а Исход делает оборот вокруг своей оси, почти горделиво демонстрируя работу подруги.       Там, где очерчивалась талия, платье уходило в струящийся шелк с множеством вставок. Из небольшого выреза вскоре показалось женское бедро — на нём, по наставлению Ланы, виднелась еле заметная полоска ткани с цепочками. Что-то вроде браслета, но крепилось на внутреннюю сторону бедра и выполняло роль отвлечения, нежели действительно украшения. Но вот Мактавиш, скользящий взглядом выше, был иного мнения. Всё это дополняла серёжка из хрусталя, которую ей отдал Матео. — Ты, конечно, — начал он, нахмурившись в моменте, — выглядишь богемно и всё в этом духе… — Саймон ехидно засмеялся, пока Мактавиш несильно толкнул его в плечо, намекая на то, что говорить такое ему даётся тяжело. — Но я всё ещё тебе не доверяю.       Селина мягко улыбнулась, кивая. Заколка, сдерживающая волосы позади, оказалась белой и крайне острой. Если у Соупа была возможность воспользоваться огнестрельным, то Исходу оставалось довольствоваться только подручными средствами — как и всегда, впрочем. Атлас на шее и плечах мог стать неплохой удавкой, невысокие каблуки — хорошим оружием. — Тебе придётся делать вид, будто бы ты меня сопровождаешь, — произнесла девушка, подходя ближе. — Для остальных. На случай, если нам действительно придётся разговаривать с Маркосом, он всё поймет.       Соуп кивает, взяв Селину под руку — судя по тому, как аккуратно он выискивал место, где ткани соприкасаются, разговор с Райли не прошёл даром. Она мельком скользит взглядом к Саймону, когда они останавливаются у машины.       По рации Браво просят повторить план. И Селина повторяет.

***

      Саймон уверен, что она сошла с картины Эпохи Возрождения, не иначе — по крайней мере, сейчас, когда Исход мельком оборачивается на дом, в котором ему удаётся занять прекрасную позицию, по коже бегут мурашки — она не уходила, она всё ещё рядом, так близко-близко, что доходит почти до одержимости, когда жасминовое нечто вместе с терпким запахом оливы от её волос бьёт в голову. Гоуст провожает Мактавиша взглядом, когда он вместе с брюнеткой минует охрану и теряет их из поля зрения.       В казино светло до ужаса — софитовый свет слепит, отражается от всех поверхностей. Здесь пахнет богатством, здесь — дорого, золото вместо крови, кокаин — вместо воздуха. Селина вскидывает брови мельком, впиваясь пальцами в локоть Мактавиша — он склоняется ниже, прислушиваясь к её шёпоту, и покорно кивает.       Они удачно сливаются с золотой толпой, проходят мимо Лобо и кучи репортёров, пришедших на приём в качестве главных гостей. В красно-золотых оттенках казино удаётся достичь самого центра, где огромная зала разделяется на три большие секции: игральные автоматы, площадка для танцев вместе со сценой и живой музыкой, бар. — Часто здесь бываешь? — вдруг подал голос Соуп. Он кивком головы еле заметно указывает на нескольких людей, всматривающихся в них, но Селина не понимает толком: он спрашивает ради того, чтобы создать вид, или действительно за столько времени, наконец, решил поговорить безо всяких обвинений и гонора. — Нет, — шёлково произносит брюнетка, свободной рукой ухватывая бокал шампанского с разноса у официанта. — Последний раз была, когда Астор забрал Матео. Я не люблю светиться, мне это не по душе. Вся эта богатая жизнь и прочее. — Но ведь у Осириса много денег, — поворачивается Джон, мельком замечая, что музыканты снова начинают играть. — Разве ты не родилась с золотой ложкой во рту? Астор, может быть, и был плохим, но я сомневаюсь, что ты не получала достаточное количество денег.       Селина не злится, нет — она сдержанно выдыхает, готовая объяснить и начать всё с самого начала. Соуп не плохой, не злой и не недоверчивый — он просто видит ситуацию совсем не с той стороны, с которой нужно. — Он забрал меня, когда мне исполнилось десять, — тихо продолжила девушка, делая глоток шампанского. Ненавязчивая мелодия побуждала людей покидать зону бара и скапливаться в месте для танцев. — Когда исполнилось четырнадцать, убил старшего брата. Ты пошёл в армию, когда вырос, Джон, — кивает Исход, поправляя пару прядок, упавших на его лицо. — А меня не спрашивали. Порча захотел себе игрушку — он её взял. Все деньги Осириса всегда уходили на постройку новых домов, убежищ, вооружение, форму и наркотики. Убить Астора после всего, что он сделал — это лучшее, что я могла ему дать. — Значит, добила раненого, — спокойно произнёс мужчина, лишь мельком пробегаясь по её лицу взглядом. — Ты говорила, что не ценишь убийства, но на большинстве заданий, где мы встречались, были жертвы. — Цель оправдывает средства, Соуп, — она отвлекается ненадолго, высматривая Лобо в толпе. — Между приказом и личной целью есть куча различий. Можно убивать с целью личной выгоды, а можно — с целью защиты. Астор умело манипулировал, всегда ставя Матео под угрозу, а рисковать и жертвовать им я не могла.       Соуп нахмурился — беззлобно, скорее, пытаясь просто переваривать всё то, что она сказала. Селина казалась ему удивительно умным человеком — оттого и опасным. Наблюдательность, которой он научился у Саймона, всякий раз вынуждала его изучать Исход. Но даже несмотря на это, Мактавиш всё ещё не знал, сколько хитрости в ней и сколько силы — знал только, что она изворотливая до ужаса и выносливая, и этого было достаточно, чтобы с долей вероятности просчитать, что поединок с Селиной будет изнуряющим и долгим даже несмотря на несоответствия размеров и массы их тел. — Моё первое убийство случилось на первой вылазке в армии, — признался он вдруг, всматриваясь в женские глаза. Она чуть склонила голову вбок, и Мактавишу даже показалось, будто бы их заведомо мёртвые отношения сдвинулись с места. — Нас тогда отправили в горячую точку. Помню, что во мне тогда не было ни ненависти, ни желания расправы. — Это приказ, — кивнула девушка, отставляя бокал с шампанским на барную стойку. — Помнишь, как ты это сделала впервые?       Не хотелось, очень не хотелось — это было из разряда «старая пыльная коробка воспоминаний», но раз уж это чёртово путешествие вместе с Браво решило вернуть в состояние катарсиса и заставить пережить всё ещё раз, так уж и быть. Здесь как с зыбучими песками — чем больше сопротивляешься, тем больше проблем.

***

      Это была первая проверка. Если условно можно было поделить жизнь Селины на давно изученные директивы, то это была третья — не жалей, если есть угроза.       Когда ей было двенадцать, Исход едва доставала ростом до грудной клетки рослого Астора. Это была невысокая, совсем маленькая девочка с длинными волосами, вечно собранными позади в косички. Их заплетала Мэри — одна из солдатов Осириса, которую Порча звал всякий раз, когда дело касалось женской жизни.       Стресс для ребёнка в любом случае был излишне сильным, потому Исход не доверяла ни Мэри, ни уж тем более Порче. Тогда он только начинал свою тиранию по отношению к Осирису, и Селина, прячась по углам, искренне надеялась на то, что это её не коснётся.       Руки брата прятали за собой — Джону было шестнадцать, и он, судя по дрожи в руках, свою проверку закончил. Селина сцепляла руки в замок за его поясницей, цеплялась за него ногами и руками, почти вгрызалась в плечи, лишь бы Астор не забирал. — Тш-ш, — бурчит Порча, когда огибает брата с сестрой и расцепляет девчачьи руки.       Холодный, влажный от близкого нахождения с морем воздух неприятно колол кожу. На детских щеках уже раздражением вылезало покраснение, а она всё жмурилась-жмурилась, когда Порча выплясывал рядом и подталкивал её за плечи ближе.       Астор никогда не позволял наблюдать. Все, кто смотрел, рано или поздно должны были стать участниками. Джон не объяснял долго, когда, шумно-шумно выдыхая, всё рассказывал о должниках, которых Порча наказывал именно так.       Сегодня, когда день был неприятно солнечным, они были в заброшенной части порта, где не было ничего, кроме старых кораблей и контейнеров. Хер знает, сколько в Порче тогда было веществ и чем он довольствовался, когда подтолкнул совсем маленького ребёнка поближе к и без того избитому мужчине да вручил в дрожащие холодные руки пистолет. — Твой братец-медвежонок уже справился, — мурлычет Астор над самым ухом, когда присаживается по левую руку от неё и укладывает голову в маске на плечо. Края у золотого черепа острые — неприятно. — И ты справишься, да? Должно же быть в вас что-то от тупого папаши-вредителя.       Тогда Астор всё ещё был крайне зол на их с Джоном родителей и в частности на отца. Со временем это переросло в нечто пассивно-агрессивное, но сейчас достигло своего пика. Порча стал фигурой-кошмаром, но вовсе не отцом, каким пытался казаться. Селина не чувствовала ничего, кроме страха и отвращения — никакого восхищения, которого мужчина так долго добивался.       А он ломал, ломал, ломал — до тех пор, пока часовой механизм Исхода не пойдёт против нее самой.       Не пошёл. — Я не хочу, — щебечет она, пока пытается всучить пистолет обратно Астору, но вместо этого получает только шлепок по ладоням. — Можно мне домой… Пожалуйста… Я так хочу к маме… — В землю, да? — он поднимается, вынуждая девочку пошатнуться и закрыть голову руками, но тут же оттаскивает за запястья. Селина чувствует что-то донельзя холодное, поворачивается, и совсем скоро становится ясно, что Астор решает играть по-крупному и направляет пистолет прямиком на неё. — Если ты вдруг забыла, моя маленькая принцесса, твой папаша собственноручно убил нашу милую маму. Это ведь делает тебе больно, да?       Он стремительно приближается, дышит в самую шею и перебирает прядки её волос. В этом был весь Астор — жестокость он приправлял первородной нежностью, а и без того поломанная голова и тело вовсе не знали, как реагировать. Прямая угроза пряталась за тёплыми поцелуями и поглаживаниями. — Представь, что это он — и стреляй, — шепчет мужчина, когда свободной рукой снова направляет её руки с оружием в руках на связанного. — Мы ведь хотим ему отомстить, да?       Мужчина напротив дёргается, когда Селина чувствует тошноту, подкатывающую к горлу. Сбежать, сбежать, сбежать. Отринуть кошмар, убрать. — Пожалуйста! — кричит связанный, пока сплёвывает кровь и стирает связанные запястья почти до костей. — У меня дети! — Стреляй! — кричит Астор на самое ухо, впиваясь пальцами в плечо, и Исход теряется окончательно. — Иначе я выстрелю в твою крохотную голову. Не жалей, если есть угроза.       Выстрел тонет в слезах и детском писке. Астор жмёт к себе ближе, прячет под накидки и обнимает крепко-крепко, поглаживая детскую спинку. Пальцы не стирают слезы, а стёсывают кожу — он вредит, а не пытается успокоить. Когда её руки в безысходности сжимаются за его спиной, когда Исход открывается донельзя сильно, он бурчит тихое: — Никто не полюбит тебя так, как я.

***

      Соуп шумно сглатывает и прочищает горло, отводя взгляд почти стыдливо. Люди не любят признавать свои ошибки, и он — не исключение, но логическая цепочка жутко проста. Исход, может быть, и поможет им, но держать её во внимании всё равно придётся: чёрт знает, что в этой травмированной голове возникнет снова. — В этом наше главное различие, Соуп, — произносит она спокойно, и Мактавиша едва коробит с того, как при таких-то воспоминаниях Селина умудряется оставаться в порядке. — У тебя был выбор, у меня — нет. Именно благодаря этому различию я понимаю: вопреки всему, что было, объединиться с США для поимки врага проще, чем делать всё самостоятельно. А ты… — И я понимаю, — кивает он, когда вдруг отлипает от барной стойки и протягивает ей руку. — Всему своё время, правда? Ты так говорила. Потанцуем?       Селина недолго хмурит брови, но, впрочем, достаточно быстро соглашается; танец — это идеальное прикрытие для того, чтобы осмотреть казино со всех углов. К тому же музыканты начинают играть что-то на испанском, но такое спокойное, что все парочки постепенно стекаются к центру. — Я признаю твой опыт и возможности, — признался Соуп, склоняясь к её уху в моменте, когда женские руки накрыли его плечи. — Но признаю и опасность. Посмотри на это с нашей стороны: принять в свои ряды человека, компания которого сотрудничала с прямыми врагами. Я не знаю, что в твоей голове. — А лейтенант говорит, будто бы я открытая книга, — хмыкает брюнетка, крупно вздрагивая, когда Мактавиш бережно укладывает руки на её талию. — Для него — может быть, — кивок.       Исход не то чтобы была мастером в танцах или чём-то подобном: иногда, признаться, ситуация обязывала, вот и получалось по чуть-чуть, но, судя по тому, что сейчас вёл Мактавиш, лучшим решением было просто довериться ему и позволить сделать всё самостоятельно.       Мужчина аккуратно прокручивает её, придерживая за приподнятую в изящном движении руку, и снова склоняется к уху, когда поворачивает Исход к себе спиной в незамысловатом движении. — У вас другого рода отношения, — объясняет Джон, помогая ей прокрутиться снова. — Вы с лейтенантом знакомы дольше, чем я с тобой. Он излишне наблюдателен, и раз позволяет тебе касаться себя, значит, действительно не видит никакой опасности. Это позволяет мне остаться при своём мнении. — Другого рода отношения? — брюнетка хмурит брови, несильно щёлкая по чужому плечу, чем вызывает лёгкую усмешку у Мактавиша, когда он делает несколько шагов вперёд. — Нерабочие. — Исключено, — Селина отрицательно машет головой, когда Соуп ехидно смеётся. — Они всегда были только рабочими. — Да что ты говоришь, — он улыбается сильнее, когда атмосфера становится более расслабленной. Музыканты берут высокие ноты, позже — переходят к совсем другой мелодии. — Может быть, я действительно начну прислушиваться к тебе. — Это первый шаг к доверию?       Селина мельком высматривала в толпе людей, стараясь заметить знакомые лица. Плотность толпы всё увеличивалась и увеличивалась, ровно как и небольшое чувство волнения; Райли, о котором брюнетка позволила себе подумать, сейчас казался донельзя близким. Так, будто бы он где-то там, среди людей, как всегда, беззвучно наблюдая за каждым её движением.       Интересно, он умеет танцевать?       Селина тряхнула головой, пытаясь выкинуть ненужные мысли и отвлечься. Это всё Мактавиш с его пустыми разговорами. — Может быть, — кивнул мужчина, снова перехватывая женское запястье, когда, наконец, музыканты взяли перерыв. — Как выглядит Эскиль сейчас? — Я узнаю его, — Селина прошла обратно до барной стойки, но, желая послушать кольнувшее грудную клетку предчувствие, потянула Соупа за собой к лестницам на второй этаж. — Вероятнее всего, он короткострижен, может быть, даже полностью лысый. Высматривай татуировку на затылке. Заметишь — дай знать.       Вынужденно брюнетка замечает аккуратность, с которой Мактавиш сейчас ведет её через людей и как всякий раз оборачивается, проверяя, догоняет ли она его. Всё-таки каблук — вещь тяжелая, а значит, быстро передвигаться с ним почти невозможно. Селина хмурит брови, когда припадает к перилам полупрозрачной лестницы и запрокидывает голову назад. — Ты боялась Астора? — спрашивает вдруг Мактавиш, поправляющий наручные часы.       Исход шумно выдыхает, когда прохладный воздух жалит кожу шеи и забирается под платье. Дискомфорт от такой открытости почти подавляет любое желание разговаривать. Фобия, привитая гадёнышем Порчей, вынуждала прятаться в слоях одежды и защищать себя максимально от любой возможности прикосновения, а теперь, когда на ней было только платье и бедро соприкасалось с холодом перил, становилось не по себе. — Боялась, — отвечает девушка, снова возвращая всё своё внимание к наблюдению за людьми. — Не могу сказать, что благодарна ему за то, что имею сейчас. В большинстве своём я научила всему себя сама. Астор учил Эскиля. Потому прямое столкновение с ним будет опасным. Как и с Маркосом, если что-то вдруг пойдёт не так. Джон вскинул брови. — А с Лобо почему? — Он крупнее нас с тобой, — в руке не хватало бокала с алкоголем. — Сильный мексиканец. Он учил меня рукопашному бою. У него крайне тяжёлая рука, и даже я, зная большинство его боевых связок, вряд ли смогу что-то делать. — Перехитришь, — бурчит мужчина, отлипая от перил, и тут же дёргает девушку за плечо. — Смотри. Он?       Селина спешно поворачивается, видя в толпе знакомый образ. Она не ошиблась, когда предположила, что у Эскиля бритая голова: татуировка на затылке красовалась донельзя сильно и выделяла его от всех остальных. Правда, костюм разглядеть не удалось: мужчина слишком быстро ускользнул обратно в толпу.       Мактавиш вместе с Исходом пошли следом. План был прост: довести Эскиля до конкретной точки, заставить выйти на улицу, а там — поймать. Не было нужды и смысла нападать на него в стенах казино. Слишком опасно.       Правда, Исход не совсем уяснила, в какой момент всё пошло не по плану и вместо ожидаемой улицы Эскиль сел в первую попавшуюся машину. Мактавиш уставился на Селину в недоумении, прежде чем вытянул из-за пиджака небольшой наушник и, вставляя тот в ухо, надавил на кнопку под жилеткой. — Браво-6, — выпалил он, аккуратно оттягивая Селину за запястье подальше от прохода, где её бы попросту снесли люди. — Слышу вас, — прохрипел капитан Прайс по ту сторону. — Объект сел в зелёный джип, — хмыкнул Джон, поджимая губы. — Наша ошибка. Спугнули. — Браво-6, это Браво 0-7, — басит Райли, и Селина, честное слово, крупно вздрагивает от его напряжённого тона. — Объект движется по главной улице.

***

      Прайс отпускает какую-то глупую шутку, когда заводит мотор внедорожника. Родольфо, сидящий рядом, неизменно предупреждает и выдаёт что-то вроде: «Может быть, я поведу», ссылаясь на то, что знает Мехико всяко лучше американцев, но капитан непоколебим, так что, посильнее прикусывая сигару зубами, переключает передачу и прожимает педаль почти в пол.       Им далеко до всех этих приёмов и любезностей: они с Газом привыкли выслеживать, догонять, обезвреживать и наблюдать. — Самая настоящая погоня, сынок, — выдаёт Прайс, мельком оборачиваясь к Газу, когда выкручивает руль податливого внедорожника и с переулков выезжает на главную улицу.       Рядом сидящий Родольфо передаёт по рации факт обнаружения необходимой машины, пока Прайс, объезжая и обгоняя все остальные, садится тому почти на хвост. Когда из джипа появляются несколько людей и выглядывают из окон, угрожающе доставая оружия, всё становится на свои места. Не особенно хотелось устраивать перестрелку в самом сердце Мексики, как, например, в каком-нибудь боевике, но выбора не остаётся.       Преследование горячит кровь, разгоняет ту по венам, пока капитан впивается пальцами в руль, только успевая переключать передачи. Ему, если честно, ни капли ни страшно и даже не волнительно — он давно научился перекидывать адреналин на что-то нужное и полезное в плане ощущений и чувств. Они сворачивают на узкую улицу, едва сбивая на повороте правое зеркало; Родольфо негромко ругается, представляя лицо Алехандро, когда тот это увидит.       Внедорожник скользит прямо к мосту, когда по машине начинают стрелять; Прайс гнётся ближе к рулю, виляет машиной так, чтобы сбить чужой прицел.       И, к несчастью, когда преследование, как казалось капитану, кончается, их встречает новый сюрприз — по ту сторону моста крысы картеля стоят во всеоружии, и Прайс точно знает — если сунутся туда, то живыми не уйдут.       Он резко сворачивает в другой переулок.

***

— Это Браво-6, — хрипит мужчина и, судя по шумному выдоху, выпускает дым сигары изо рта. — Объект упущен. Переходите к плану Б.       Мактавиш несильно прикусывает губы, когда Селина для храбрости выпивает ещё один бокал шампанского. Делать больше нечего — отчасти в поражении они были виноваты сами. — План Б? — переспрашивает мужчина, хмуря брови. — Скажи, что мне делать. — Смотри, — кивком головы она указывает на знакомое лицо в толпе, что стремительно к ним приближается. — Стой здесь. Как только я поверну голову и посмотрю на тебя, иди следом. — Bienvenido, — выпалил Алехандро, разводя руки в стороны, позволяя себя полностью рассмотреть. — Что за чёрт? — Мактавиш вскинул брови. — Это и есть ваш План Б? А я думаю, чего вы там обсуждали вдали от всех.       Селина прошлась взглядом по мексиканцу в костюме. Она, если честно, всё ещё не понимала, каким образом ему удалось сюда проникнуть с минимальными потерями и как именно занять роль дилера в таком большом казино. Судя по удивлению на лице Соупа, его волновал тот же самый вопрос. — Секрет фирмы, amigo, — пробасил Варгас, проходясь ладонью по щетинистой скуле, и залез рукой в карман пиджака. Совсем скоро на женскую ладонь легло два десятка фишек. Удержать их в руках, если честно, было тяжело — рассыпались. — Второй стол, éxodo. Ставь на красные или чёрные. Иди через пятнадцать минут.       Он удалился так же быстро, как и пришёл. Селина несколько нервно усмехнулась, собирая фишки по стопкам. Жалела, что не выпросила у Ланы сумочку или что-то в этом духе. — Жульничать собрались? — лукаво улыбнулся Мактавиш, снова припадая к перилам. — Красть у воров — не значит быть преступниками. Брось, Соуп, — брюнетка подмигнула. — Мы просто обратим на меня некоторое внимание. Можно было бы просто так подойти к Маркосу и начать разговор, но это ведь будет излишне подозрительно, правда? — Перехитрила, — заметил Джон, потирая кончик носа. — Воссоздашь ситуацию, в которой он сам захочет поговорить и помочь тебе?       Она кивнула. Дело оставалось за малым.

***

      Харизмы Алехандро вполне хватало для того, чтобы завлекать к себе за стол всё больше и больше людей. Он умело крутил фишки в руках вместе с шариком в перерывах между ходами, любезничал со всеми присутствующими и даже умудрялся флиртовать с замужними женщинами, за что получал косые взгляды их мужчин, само собой.       Селина аккуратно обошла их стол стороной, присела на свободный стул и закинула ногу на ногу. — У нас новый игрок! — почти промурчал Варгас, склоняя голову вбок. Исход смотрела прямо в глаза, мягко улыбаясь, и он вовсе не мог упустить такой шанс для того, чтобы поднять настроение не только себе, но и брюнетке. — Su encanto, señora, seguramente le dará suerte a todos. Verás que el casino está al borde de la quiebra!       Она завораживающе-шёлково рассмеялась, чем привлекла внимание нескольких людей за столами. Признаться, Селина постепенно начинала привыкать к обстановке и обилию людей, что вечно смотрели и оценивали. Забавно, что при вечном наблюдении от Гоуста она не чувствовала ничего подобного. — Ставки принимаются.       Условно Селина разделила два десятка фишек на четыре хода — именно такое число установил Алехандро при их первом разговоре, и сейчас ей как никогда хотелось слушаться и придерживаться чужого плана. Аккуратным и не без изящности бережным движением Исход переместила свои фишки по центру левой области таблицы, где места для ставок были окрашены в красный цвет.       Алехандро провёл здесь достаточно для того, чтобы научиться делать одно и то же движение, чтобы шарик падал на необходимое число или цвет — эту фишку, к слову, часто использовали опытные игроки, выслеживали, какое движение чаще всего повторяет дилер и, исходя из этого, делали ставки.       Первые два выигрыша дались как никогда легко, и только после этого Исход решила поставить на чёрные. Спиной она чувствовала чужой взгляд, и ей хотелось верить в то, что она не ошибается. Когда пришло время последнего выигрыша, её запястье вдруг ухватили. — Что-то случилось? — наигранно взволнованно спросил Алехандро у своего же Ковбоя, так удобно переодетого в костюм охранника. — Случилось! — выпалил тот, хмуря брови, когда потянул Исход со стула и вынудил её встать. — Эта дама украла у моего клиента все фишки! Селина вскинула брови — о, изображать удивление и возмущение она умела лучше всего. — Это какая-то ошибка! — пробурчала брюнетка, пытаясь освободиться из чужой хватки. — Пойдём, — тянет охранник, уже уводя её из-за стола. — Вызовем полицию, там и разберёмся. — Подождите-подождите, — слышится из-за спины, и Селина, ей-богу, облегчённо выдыхает. Попался. — Я знаю эту девушку, — кивает Лобо, подходящий ближе, и Исход почти задыхается от его запаха: что-то невероятно тягостное, терпкое, алкогольное, но при этом приятное. — Вы можете идти. Благодарю за то, что хорошо выполняете свою работу. Всё остальное мы сделаем самостоятельно.       Быть так близко к Маркосу вновь — донельзя непривычно, но он, кажется, даже не понимает, что у закономерности их встреч давно появилось вполне себе знакомое имя — Макаров. Мужчина берёт Селину под руку, но до этого — долго-долго смотрит.       Он всегда восхищался ею в моменты, когда форма Осириса оставалась позади и перед ним представала вполне себе выросшая девушка с хорошим телом и чертами лица. Что уж там — скрывать некоторую симпатию к своей ученице он не умел, пусть и моментами его пугала разница в возрасте. Правда, Маркос вовсе не выглядел на почти сорок: для своего возраста он был хорошо сложен, не имел выраженных морщин и седых волос. Его темноватые кудри сегодня были неуложенными, и пара прядей падали на тёмные глаза. — Вот как, значит, — басит мужчина над самым ухом, когда вдруг берёт её под руку и делает пару шагов. — Спустя столько лет моя милая заявляется в моё казино, крадёт фишки у одного из клиентов и даже не предупреждает меня о том, что придёт на приём. Нехорошо, как думаешь?       Исход мельком оборачивается на Соупа, что всё это время не спускал с неё взгляда — тот закашливается, но, не желая терять времени, спешно спускается вниз по лестнице и, поправляя давящий на горло галстук, идёт следом. — Я не твоя милая, — бурчит Селина, оглаживая мужское запястье. Компания Лобо не то чтобы неприятна, просто брюнетка знает, к чему это приведёт, но цель ведь оправдывает средства, правда? — Считай, что это был сюрприз и неплохой способ заявить о себе. Да и ты так занят, что едва ли обратил бы на меня своё внимание. — Ты же знаешь, — он проходится кончиком носа по её собранным тёмным волосам, вдыхает терпкий аромат оливы и прикрывает глаза почти блаженно. — Я всегда могу найти на тебя время, главное — попросить. Но это ведь слишком для тебя, да?       Маркос знал её достаточно хорошо, знал, что Исход изредка будет просить помощи или, скажем, не попросит обратить на себя внимание просто потому, что привыкла отсиживаться в тени. А вот в своей или в Асторовой — интересный вопрос.       Селина хмурит брови, когда очерчивает мужской костюм взглядом. — Куда мы? — Ко мне, — говорит мужчина, поворачиваясь через плечо, и Исход не может понять, рада этому или наоборот.       В комнату Лобо вели длинные коридоры, сама она находилась на втором этаже и имела в пристройку к себе небольшой балкон, но добраться до неё нельзя было через первый этаж или смежные двери. Он спроектировал всё специально так, чтобы точно быть уверенным: никто в эту самую комнату, кроме него, не попадёт. А ещё вместо одной карты доступа, что открывала двери в эти самые коридоры, у него было две.       Селина делает вид, что подвернула ногу — почти резко падает, точно зная, что чужие руки её поймают — и в моменте, когда приходится цепляться ладонями за мужские плечи и грудную клетку, срывает запасную карту, почти незаметно откидывая её в угол. И Исход, честно-честно, искренне надеется, что такое движение не осталось незамеченным со стороны Соупа, что всё ещё идет следом, почти идеально проскальзывая меж людей.       Лобо вводит её в коридоры, прежде чем Селина успевает оглянуться на Мактавиша и понять: на случай, если связь на балконе отвратительная, она попала.

***

      Комната Маркоса — самое богатое место во всём казино. Чего только стоила огромная кровать с сатиновым полупрозрачным балдахином, в которую Лобо её неоднократно звал, всё разрисовывал в красках и описывал, как прекрасно её кожа будет смотреться в ткани постельного белья. Внимание приковывает, пожалуй, картина во всю стену; Исход засматривается, пока мужчина захлопывает дверь в комнату и хмурит тёмные брови.       Черты его лица, как всегда, грубые и напряжённые, но даже в таком случае он оставался симпатичным — не для брюнетки, а, скорее, как факт. Селина в принципе не делила людей на симпатичных или не очень: ей было глубоко плевать. Она оборачивается, когда Маркос крутит в руках бокал с виски и отпивает внушительную часть, пряча одну руку в карман брюк.       Да он мечта, а здесь, на её месте, мечтает оказаться каждая девушка во всём этом чёртовом казино: идеально-дорогой костюм, кудрявые волосы, тугой кошелёк. Маркос словно мысли читает, посмеивается хрипло-хрипло, обводя рукой рамку картины. — Всё никак не могу понять, сколько бы ни пытался, — басит мужчина, смотря на Исход.       У Маркоса тяжёлый взгляд — не тяжелее, чем у Саймона, о котором, какого-то чёрта, Селина думает весь вечер больше, чем положено. — Астор мёртв, — он снова отпивает виски. — Компания по праву твоя. Щенок вырос, учи — не хочу, а ты тратишь силы на месть. — Это не месть, — Исход сводит брови к переносице, поправляя перчатки и атласную ленту на шее. — Прекрати называть Матео щенком, он давно не товар, а живой человек.       Маркос лишь мельком очерчивает взглядом хрусталь её серёжки и тянет уголки губ вверх. — Выбрала, значит, — он проходится по нижней губе кончиком языка. — Помнится, свою серёжку ты так и не получила. — Я не убежала к Макарову, как это сделал Эскиль. Не всех преемников признают, не все делают правильные вещи. Насчёт Эскиля.       Маркос цокает, отставляя стакан с виски на столик, и кивает в сторону небольшой дверцы на балкон, которую тут же открывает. Селина выдыхает почти облегчённо, когда снова выходит на свежий воздух и победно улыбается; здание, в котором Саймон занял позицию, как раз напротив. — А что насчёт Эскиля? — снова мурлычет мужчина, когда так удачно подталкивает Исход к перилам балкона и приподнимает её за бедра, усаживая, а сам располагается аккурат меж женских ног, расставляя руки по обе стороны от неё. — Мы так давно не виделись. Я, быть может, соскучился, а ты снова о работе да о работе.       Обжигает. Селина мельком вертит головой, точно зная: то, что Гоуст это видит, не пойдёт никому на руку. Становится донельзя стыдно, но все мысли отступают назад, когда мужские пальцы ползут под резинку украшения на бедре. Маркос цепляет её подбородок свободной рукой, жалит шею дыханием. — Я обязательно тебе всё расскажу, знаешь, — шепчет он в самую кожу, когда давит пальцами на линию женской челюсти и заставляет её запрокинуть голову. — Как только получу то, что хотел. Равноценный обмен, м? — Ни капли.       Лобо негромко смеётся, когда сжимает её бедро, а Исходу кричать хочется от того, насколько раскалёнными его пальцы ощущаются на коже.       Райли не знает, о чём они разговаривают, не слышит и даже не догадывается; деления на его прицеле смещаются с корпуса мужского тела на голову — аккурат туда, куда выстрелить хочется больше всего в моменте, когда Лобо касается так трепетно и ни капли не бережно.       Брюнетка запрокидывает голову, и брови её привычно заломаны в напряжении, пока она впивается пальцами в перила и поджимает губы изо всех сил. Чего ждёт?       Гоуст почти зол, но ослушаться приказа и выстрелить без команды он не может, потому остаётся только огладить приклад и стиснуть зубы, чтобы подавить очередной всплеск эмоций. О, это определённо не то, что ему бы хотелось видеть. — Ты такая странная, — шепчет Маркос, когда губы липнут к сладкой коже у женской шеи. Он едва прикусывает ту, цепляет кончиком языка атласную ленту и отводит в сторону, сжимая волосы у её затылка. — Непонятная. У тебя есть всё, что нужно: ты слишком привлекательная, достаточно хитрая и умная для того, чтобы обманывать мужчин, но тебе даже они не нужны. Зациклилась на чём-то одном и не подпускаешь никого. Даже меня. — А с какого это чёрта я должна подпускать тебя ближе? — хрипит брюнетка, когда он прикусывает кожу слишком сильно.       Нет сил не то чтобы сопротивляться — лишний раз слово сказать, когда болезненность вкупе со страхом парализуют и заставляют забыться. Больше всего хочется закричать или убежать, но Маркос не позволит даже этого. Она оборачивается на здание в самый последний раз, едва шевелит губами, и Саймону этого становится достаточно для того, чтобы нажать на курок.       Маркос шипит на самое ухо, отстраняясь, наконец, когда пуля пробивает его костюм и лодыжку. Оглушительно и больно, достаточно для того, чтобы ненадолго вывести его из себя; Селина толкает ногой в грудную клетку, соскальзывает на адреналине с перил и ухватывает вазу со столика, что стоял на балконе.       Замахивается, ударяет ей аккурат по мужской голове и добивается своего: Маркос теряет сознание от такого удара, когда тот приходится на висок, а Исход в очередной раз подаётся назад, когда Мактавиш распахивает дверь, держа пистолет в руках.       За его спиной — Прайс, Газ и даже Родольфо, но нет того, кого видеть сейчас хочется больше всего.