Бошетунмай

Даже не думай сдаваться иди туда куда тянет Пускай за спинами языки злые жалят плетями Впиваются когтями в горло но ты конкурентам только рад Ты должен победить если ты знаешь то что жизнь игра Не отступай ни на шаг бейся на ножах С тем кто против тебя даже еле дыша Ты достойней остальных ты просто сам еще не понял Одиночка воин и для тебя никого кроме нет

~ஜ۩۞۩ஜ~

      Что может быть проще, чем собирание вещей, когда у тебя их нет? Вот и Алёнка так считает, пряча в очередную нычку свёрток с парой десятков рублей. Деньги с собой в большом количестве брать не решается, довольствуясь пятачком. Так, на всякий пожарный случай. Остальное решает припрятать, от загребущих рук Кащеевых, который в отсутствие её наверняка обшарит тут всё. Специально сумму скопленную на несколько частей делит, чтобы, если и найдёт, так не всё сразу заграбастает. За день до отъезда к медсёстрам сначала забегает, ловя Людмилу на лестничном пролёте. Счастливую непонятно почему, на что девчонка ответно уголком губ дёргает, помогая медсестричке боксы тяжёлые до кабинета нужного донести. — Уезжаешь? — кажется, подобная новость Люду удивляет и расстраивает одновременно, отражаясь бровями вскинутыми. Хотя с расстройством Князева могла и ошибиться. — Когда вернёшься? — Не знаю, — потому как Леонидыч сроков не обозначил чётких. Просто перед фактом поставил, что завтра девчонка с ним в деревню какую-то отправляется, за знаниями жизненно необходимыми. — Вернёшься, точно? — девушка к Алёнке оборачивается, глазами карими упрёком умоляющим глядя так, что у Князевой шанса отвертеться не остаётся при любом раскладе. Не понимает совсем, почему переживает так знакомая её не самая близкая, выпытывая ответы однозначные. От мыслей о привязанности образовавшейся отмахивается тут же, шанса себе разомлеть не давая необоснованного. Сейчас напридумывает лишнего, решит, что сближаются они с медсестричкой весёлой, а потом, в один не самый прекрасный день, разочаруется так, что доверие к людям упадёт ниже плинтуса. А восстановить такое ой как непросто. — Да, — коротко отрезает Алёнка, передавая боксы, один за другим, в руки девушки. — Предупредить просто зашла, чтобы не теряли. Вдруг на замену кого найдёте, — блондинка на продолжение предложения смехом заливается, отмахиваясь от непонимающего взгляда Лёньки на веселье необоснованное. Про очередь из кандидатов на должность уборщицы что-то лопочет сквозь хихиканье, выпроваживая толчками в спину девчонку из процедурки. — Возвращайся скорей, ждать тебя буду, — улыбается напоследок, прежде чем, перехватываемая под ручку докторшей какой-то незнакомой Алёнке, по коридору длинному зашагает, оставляя девчонку с сердцем громко стучащим в ушах и лицом недоумевающим. Про ждать она же пошутила, да?       Совершенно неудивительно сложности возникли на почте, куда Князева следом отправилась. На протянутую сумку потрёпанную, которую до этого выпрашивала она, чтобы макулатуру разносить легче было, Алёнка втиснуть блеянье своё тихое про отъезд пытается, ловя в ответ взгляд строгий. — А кто участок твой закроет? Опять Гульнар дёргать? — толстый слой очков делает глаза начальницы почты, которые по сути своей крохотные бусинки, огромными и до колик смешными, заставляя Алёнку всю выдержку свою кинуть на сопротивление смеху проступающему. — Ты мне что недавно говорила? Что не пропадёшь больше никуда, а сама… — Зарима Сайфутдиновна, вы послушайте, — в момент фантазия Князевой тумблером предохранителя в голове переключается на максимум, открывая резервы скрытые на придумывания историй правдоподобных. — Я ж не просто так, от безделья, а потому что деду плохо сделалось, — какому из Алёнка уточнять не стала. И то, что все её «подопечные» в Казани остаются тоже. — По правде говоря ему ведь восьмой десяток пошёл, руки, вот, отказывают, — всё в кучу мешает, лихо припоминая недуги стариков, с которыми пересёчься успела. — А поесть как же? Помыться там. В деревне же живёт, расстояния до районо знаете какое? — как будто она знает. — Двадцать километров. Так ведь ещё и хозяйство на нём, а бабка-то давно того, — глаза слезливыми делает искусно, наученная за последнее время такой спектр эмоций симулировать, что Станиславский бы со своим «не верю!» тактично промолчал. Зарима, женщина хоть и жёсткая, а всё же поддаётся на провокацию, смахивая из-под очков, на нос скатившихся, влагу проступившую. — Зарима Сайфутдиновна, вот честно, как легче станет сразу же примчусь обратно, — в грудь себя Князева для наглядности бьёт, с жаром речь заготовленную заканчивая. Эффект должный произвела, уже неплохо. — Если надо, я и за Гульнар потом отработаю всё. Бесплатно, если хотите, — женщина на такое заявление только рукой от девчонки отмахивается, со стула высокого слезая осторожно и в подсобке теряется так и не ответив согласна она отпустить работника непутёвого или нет. Князева, от нетерпения на носочки поднимается то и дело, заглядывая в сторону куда начальница уплыла, в голове уже смирившись с увольнением. Обидно просто, так старалась для своего «светлого будущего», которое маячило парой десятков адресов зажиточных и так по-дурацки профукала. По возвращению нужно будет придумывать что-то. Вереницу мыслей, одна позитивней другой, прерывает начальница, из помещения подсобки вернувшаяся со свёртками какими-то газетными: — Держи вот, а Светлане Васильевне я потом принесу, — девчонке в руки буквально силком вкладывает поклажу увесистую, ловя в ответ взгляд недоумённый. — Там мёд, варенье облепиховое и грибы сушёные, — поясняет женщина, очки поправляя непослушные, на что Алёнка кивает ей благодарно, удивляться не переставая. — Это ничего, конечно, но хоть не с пустыми руками, а то… — цокает наставительно, окидывая взглядом вид девчонки потасканный. Ясно-понятно, думает, что у оборванки такой на гостинцы деду несуществующему копейки не найдётся. В общем-то, правильно думает. — Давай, ни пуха, — Князева ей кивает ответно, прижимая к себе подарки неожиданные. Куда только складывать теперь это всё? — Если до конца лета не вернёшься, хоть сообщи. Я тебе сейчас телефон напишу почты нашей, сюда наберёшь, — опять кивает, удивляясь заботе неожиданной от женщины, которая едва знает оборванку уличную, пока та почерком красивым, каллиграфичным, цифры выводит на бумажке, протягивая ту Алёнке.       В день «Х» Алёнка на оговорённом месте ждёт, куда пришла на час раньше, чтобы наверняка не опоздать. Вдруг Леонидыч раньше приедет, не увидит девчонки и решит один уехать. Так что она перестраховаться решает, вышагивая вокруг котомок с продуктами шагом широким. Проблема переноски гостинцев была решена у первой же бабули, к которой Алёнка зашла предупредить об отъезде продолжительном. Выдала ей сумку какую-то матерчатую, с ручками крепкими, куда банка огурцов трёхлитровая поместилась легко. Конечно она пыталась откреститься от подарков со стороны стариков, но это оказалось бесполезным занятием. Так что к третьему дому девчонка лишь покорно открывала сумку, напичканную всевозможным продовольствием, и улыбалась натянуто, кивая болванчиком, на очередную закрутку. Складывалось ощущение, что её на войну собирали и, судя по количеству съестного, какую-то столетнюю, проходящую в самых суровых условиях. Там ведь даже носки имелись. Шерстяные, вязаные. Одни большие «деду» хворающему, вторые поменьше «спасительнице» хреновой. А ведь Князева стариков, которым помогала не за бесплатно, чёрствыми считала и злыми, за отчитывания необоснованные. Эка как всё выходило, однако. — Ты чего банок-то нахватала, я ж тебе про вещи говорил, — загружая сумки Алёнкины в багажник жигулёнка, улыбчиво интересуется мужчина, слыша звук стекла соприкасающегося, на что девчонка только плечами пожать может неопределённо. — Это соседи сердобольные, решили, наверное, что я насовсем уезжаю и на радостях надавали. Чтоб не возвращалась, — улыбается, с хлопком багажника на сиденье пассажирское спереди запрыгивая, по коленям ладошками весело ударяя. — Сияешь, как чайник начищенный, — Алёнка на такое заявление только шире улыбнуться может, ёрзая нетерпеливо. Как тут не сиять-то? Пока это событие лучшее, что случалось с ней за последнее время. Она сегодня ночью даже уснуть не смогла, прокручивая в голове варианты развития тренировок. И, естественно, в её мозгу крохотном всё-то у неё получится должно с первого раза, сразу же идеально так, что Леонидычу ничего, кроме как аплодировать, не останется. Князева во всех красках представляла, как приедут они в деревню эту, где у дядь Толи дом большой и красивый, наверняка двухэтажный. С удобствами там всякими, кроме туалета, который по всем законам жанра на улице должен быть. Это мелочи. В общем, в доме этом шикарном он её обучать сразу начнёт ударам каким-нибудь классным, чтоб один раз замахнулся, а противник уже у ног твоих валяется. Пафосно так, красота. — Лёль? Спишь что ли? — А? — выплывая из мыслей приятных, Князева к Леонидычу поворачивается, за дорогой который следит периодически. — Не, не сплю. Задумалась. Дядь Толь? — мужчина головой мотает, безмолвно позволяя вопрос задать интересующий. — А куда едем-то? Ну, где родители твои живут. — Жили, — тут же поправляет он, обгоняя копейку какую-то, заставляя девчонку сконфуженно горбиться. — Ильинка. Деревня такая, часов шесть до неё, — Алёнку такая продолжительность в пути не пугает абсолютно. Она наоборот рада обстановку сменить, да и поездки её, дальние особенно, успокаивали всегда, мысли в порядок приводили. — А чего тогда сказал, что помощь им нужна? — она-то разговор после забега помнит прекрасно, пытаясь на горячем мужчину поймать. — Подсобить надо, — Леонидыч взгляд беглый на девчонку кидает, где хитринка блестящая отражается. — Так сказал. Ты не перевирай давай, — и на оправдание, которое Алёнка вставить пытается, тут же перебивает. — Умей поражение признавать, а то как уж выворачиваешься, — поучительный тон от мужчины твёрдо звучит, закрадываясь в подкорку. Князева кивает согласно, внутренне отгораживаясь от совета ненужного. Если побеждать она собралась, зачем ей с проигрышами соглашаться? Этим пусть неудачники занимаются. Она же только на победу настроена. Для этого, если надо, и помереть можно. — Золотое правило любого начинания. Чем быстрее поймёшь это и примешь, тем легче и быстрее обучение твоё пойдёт, — ну точно, дурость, усмехается девчонка, что от взгляда внимательного не ускользает. — Но, думается мне, тяжело тебе придётся.       Ночь бессонная выливается тем, что Князева засыпает под рассказы неспешные. Леонидыч же, собеседника в усталости накатившей потеряв, внимание на дорогу стопроцентно переключает. Обдумывает что-то своё, изредка на сопящую на соседнем сиденье девчушку поглядывая. Несмотря на свитер бесформенный, в котором она и зимой и летом щеголяет, видно худобу болезненную. Из-за дефицита пищи тело девичье мышцами совсем слабыми наделено, которые ко всему прочему ещё и развиваются медленно. Она ж полгода на подготовку просила, а по итогу только больше высохла. Взгляд на зеркало заднего вида кидает беглый, внимание на котомки Алёнкины обращая, пока в голове два и два складывает. Если б так питалась, как собрали её, то сейчас бы килограммов на десять больше была, а тут… По хорошему она должна была сдаться ещё на стадии бега, не вывозя конкуренции с транспортом. Если ни на физическом уровне, так в моральном, это сломать её должно было. К тому же, делая выводы нехитрые на характер Алёнкин опираясь, Леонидыч был убеждён, что та перепсихуется, наставит себе шишек и сдастся по итогу. Мысль не подтвердилась. Девчонка в Анатолие вопросов с каждой встречей только больше вызывала, удивляя потом ответом совсем не тем, о котором мужчина думал. Когда машину стало трясти по ухабистому бездорожью, Алёнка через силу разлепила глаза, всматриваясь в вид за стеклом. Стемнело, а трасса сменилась развезёнными колеями земли, ездили по которым разве что трактора и другая крупная техника. Однако жигулёнок, пыхтя, кряхтя и кашляя, всё же справлялся с задачей, медленно, но верно приближая их к деревне, до которой оставалось проехать пару-тройку километров, как озвучил Леонидыч. Алёнка же, держась за верхнюю ручку в салоне авто, подпрыгивая по инерции на очередной ямке, высматривала «дорогу», с каждым проеханным метром удивляясь, как они ещё не застряли. Грязища кругом стояла неимоверная, их то подбрасывало вверх, то они чуть ли не ныряли в густую жижу половиной кузова. По приезду от чистого жигули, выехавшего ещё утром из Казани, останется выбравшийся из глиняного месива Франкенштейн. На очередном таком пролёте машина и встала, заставляя девчонку чуть ли не носом по стеклу переднему водить, чтоб только разглядеть причину остановки. Леонидыч, как-никак водитель с приличным стажем, попытался исправить положение, но умение здесь ничего не решало. Решала природа в лице огромной грязевой лужи. Выдохнув, дядя Толя машину заглушил, дверцу открывая. — Водить умеешь? — на вопрос со стороны мужчины, Алёнка испуганно распахивает глаза, мотнув отрицанием. Он, наверное, выйти хочет, чтоб машину застрявшую толкнуть, оставив её рулить. Затея отвратительная. Князева в вождении была не просто полный ноль, её умение котировало, разве что, велосипед. В остальном её и всё живое на ближайший километр, ждала самая печальная участь из возможных. У неё будто мозг после ухвата руля отключался, вместо себя оставляя истеричность и панику необоснованную. В конце концов Князева просто кидала баранку, уповая на помощь высших сил и что на относительно небольшой скорости она задавит как можно меньше живых существ. — Это плохо, — положение создавалось печальное. Леонидычу, как мужчине в котором силы больше и толкнуть в гору тонну железа проще будет, машину не оставить, потому как рулить кто-то должен, да педали жать. Алёнке, как девушке с потерей веса внушительной, а вместе с ним и такого же количества сил от массы когда-то зависящей, транспортом управлять. Так что девчонка из салона выпархивает, приземляясь по щиколотку в жижу и, обойдя авто, сзади останавливается, упираясь руками в багажник. Усмехнувшись мельком, Анатолий, у которого задуманное по плану шло, дверь с водительской стороны захлопнув, газку постепенно поддаёт, контролируя через зеркало заднего вида пыхтящую девчонку. Та в землю рыхлую ногами упор твёрдый, насколько это возможно, делает, ладонями от плечей толчок сильный совершая в момент движения. Раскачивает машину уверенно, как будто делала уже подобное, создавая себе помощь в виде инерции и на очередном таком прокате со всей силы толкает, безуспешно правда, но Князева сдаваться не намерена. Не сейчас, когда до мечты рукой подать. Вдохов и выдохов несколько часто-часто делает, тряханув ладонями в воздухе, чтобы кисти забившиеся растормошить, и по новой прикладывается к металлу, на красочном примере показывая Леонидычу, как хилая во всех смыслах девчонка победить в споре смогла. Лицо её пунцовым становится, от натуги большой, перед глазами мушки чёрные мелькать начинают, а ей хоть бы хны. Бараном упёртым рогами в металл твёрдый упирается, наваливаясь всем весом имеющимся и, в момент отката назад, в сторону отпрыгивает, чтобы, как машина обратно покатится, силы от толчка добавить. Надолго её, конечно, с такими вложениями не хватит, но упёртость подобная всё равно впечатление на мужчину производит. Больше мучить её смысла нет, так что на очередном толчке машина, как по маслу, из грязевой ловушки выезжает, оставляя позади довольную собой Алёнку, которой водитель уже рукой машет, зазывая обратно в салон. Да, неправильно он выразился. Тяжело будет не ей. Тяжело будет им обоим.       Дом родителей Анатолия, конечно, от представлений Князевой отличался разительно. Старенький, маленький. Второго этажа здесь не было, под боком здания пристроились парочка сараев. Зато с туалетом она не прогадала, сразу отыскав предмет первой необходимости на приличном расстоянии от основного строения. Так что если ночью приспичит придётся ещё побегать. Участок, кстати, площадь приличную имел, в случае чего спокойно собой стадион заменяя. Хотя, признаваясь самой себе, Алёнка ещё в Казани знала, что гонять её будут не по «беговой дорожке» и даже не по школьному полю. Просто — по полю. — Принимай, — пока она очухаться не успела, Анатолий ей в руки котомки суёт, дверь в дом нараспашку оставив. — Разуйся хоть, — видя, как она стартует вглубь помещения в грязных кедах, строго рявкает мужчина, однако, подняв взгляд выше, обречённо отмахивается. Вся ведь ухряпалась, пока машину толкала, там не только кеды, но и штаны, носки. В общем, дому, после заселения жильцов, уборка точно потребуется. Так и носится девчонка, вместе в сумками в дом ошмётки земли высыхающие затаскивая. — Лёль, ты вот как будто на улице живёшь, ёж твою медь, — и хотя сказано это было в шутку, она всё равно сжимается, реакцией тела давая мужчине почву для размышлений. — Вон там веник возьмёшь, а там, — палец в сторону комнаты какой-то устремляется, куда девчонка ещё не заходила. — Переоденься. Чтоб грязь не разносить, — и вручает кулёк ей какой-то, в спину ладонью подталкивая. — Шуруй. Ужин ещё готовить и на боковую. Завтра, с новыми силами начнём, — предупреждая вопрос, которой из открытого рта девчонки прозвучать должен был, заканчивает фразу Анатолий, так же вещи какие-то из чемодана доставая. Видимо тоже одежда сменная.       Дверь закрыв поплотнее, Алёнка выдыхает для начала расслабленно. Оглядывается, подмечая фотографий несколько на комоде высоком стоящих, куда она подходит ближе, чтобы картинку рассмотреть. Оттуда на девчонку чужую люди улыбающиеся смотрят, яркость изображения чёрно-белыми красками пряча. А всё равно глаза эти смурные она узнаёт, в карапузе пухлом, которого руки материнские на коленях удерживают. Анатолий всеми чертами на отца своего похож, рядом на фотографии сидящего. Только у мужчины с фото взгляд острее и холода в нём больше. Отстраненный какой-то, в отличии от женщины, блеск глаз которых даже объектив фотокамеры запечатлеть смог. Они не такие яркие, и не такие красивые. Да и вся она неказистая какая-то, маленькая, словно сама ещё ребёнок, а уже карапуз вон какой большой имеется. И всё же, что-то во внешности матери Леонидыча взгляд притягивало. Какая-то искринка живая, бойкая, которая жизни вмещала даже больше, чем у всех вместе взятых людей на изображении старом. С другой стороны стучат, прерывая раздумья Алёнкины, так что она только крикнуть может, что не одета ещё. Быстро с себя одежду привычную скидывает, попутно ослабляя бинты, уже долго грудь сжимающие. В конце концов Князева решает от одного пока отказаться, перевязываясь только от того, что бюстгальтера у неё с собой не было, а расхаживать с открытой грудью, пусть и небольшой, ей попросту стыдно было. Некомфортно она себя чувствовала, будто вовсе голая оставалась, тем более, что Леонидыч ей футболку выдал, где соски видно будет невооружённым взглядом. Ну-у-у, нет.       В итоге, вместе с бинтами родными, Князева на себе ещё и майку оставляет, для стопроцентной уверенности, что ничего лишнего окружающим видно не будет, выходя из комнаты. Проходит на кухню, где уже Леонидыч, притащив, видимо с погреба, ведро картошки, хозяйничал, сковороду чугунную намывая от пыли. Молча Князевой ножик небольшой протягивает, на картошку кивая, да она и не возражает. Устраивается прямо на полу в позе лотоса удобной, принимаясь за чистку. Мужчина за ней наблюдает, взгляды периодически короткие кидая на макушку склонённую к ведру. Что да как делает, подмечая детали незначительные казалось бы. Та картошку сначала от земли отряхивает, потом тоненько так шкурку срезает, стараясь в одну длинную полоску очистку протянуть. И расстраивается сильно, когда кожурка отрывается, ошмётками мелкими быстро такую картофелину очищая. Как с одним заданием Алёнка справляется, мужчина ей дальше командует помыть сначала, землёй клубни перемазанные, а после нарезать брусками ни большими, ни маленькими. Сам пока сало, из дома привезённое, стругает, да на сковороду раскалённую кидает, отчего по дому, вновь оживающему от людей присутствующих, запах приятный разносится. — Во накрошила, — улыбаясь, по-доброму упрекает Анатолий, работу девчонки разглядывая. — Это у нас получается не картошка с салом, а сало с картошкой, — Князева комментарий обидным не считает, как всегда плечами пожимая. У них в семье так было принято, придётся «мелкоту» эту, которая до корочки зажаривается лучше, есть. За столом она спокойно сидеть не может, ёрзая так, чтобы желудок её, звуки жалобные издающий, неслышно было. Видит, как Леонидыч на распаковку зелени отвлекается и помочь вызывается, хоть чем-то себя отвлекая. А то всю кухню сейчас слюнями зальёт. К зелени хлеба ароматного, наученная на картошке, ломтями большими нарезает, отчего мужчина смешком коротким прыскает, но не говорит ничего, сковороду огромную посреди стола на подставку ставя. Одну ложку себе берёт, вторую девчонке вручает, глазами на дымящееся блюдо указывая, а Князева, как и всегда, в повторных приглашениях не нуждается. Только зачёрпывать успевает картофель зажаристый, закидывая в рот ложками с горкой, попутно обжигая и язык, и внутреннюю полость, и глотку кажется. — У тебя кто отбирает, м? Куда глотаешь так? Жуй, — на мужчину взгляд блестящий кидает, изо рта пар выдыхая драконом огнедышащим. Пережёвывает под кивания мерные, глотая только тогда, когда Леонидыч добро даст, и очередную порцию ложкой подцепляет, попутно хлебом с луком зелёным рот набив. Поняв, что это занятие бесполезное, он с огня чайник с водой снимает закипевший давно, по стаканам рафинада раскидав поровну, в два кусочка. В отдельный заварник листьев сушёных, чая чёрного, засыпает, заливая кипятком крутым, пока Алёнка уже половину сковороды приговорить успевает. Чай перед ней ставит, обратно на табурет усаживаясь и к трапезе возвращается, наблюдая за девчонкой, нетерпеливо глотками короткими кипяток сёрбающей. — Вкуснота такая, — вместо «спасибо» довольная Князева выдыхает, дожёвывая стебелёк лука зелёного. Она желудок до такого состояния забила, что теперь едва из-за стола встать может, предпочитая на разговоры вечерние задержаться. Пока не уляжется немного блюдо царское. — Тебе в повара надо было идти, дядь Толь, а не баранку крутить, — на лесть неприкрытую мужчина только усмехается сдержанно, соскребая остатки некогда картошки жареной к бортику сковороды. — Давно ты тут не бывал? — она оглядывает кухоньку небольшую, взглядом по полкам пыльным прохаживаясь. — Давненько, — отхлёбывая чая подостывшего, отзывается Леонидыч, взгляда не отводя от девчонки любопытствующей. — Года два, — сам оборачивается, сквозь покрытые грязью окна пытаясь улицу, темнотой затянувшейся ночной, рассмотреть. Воспоминания о детстве мужчину не преследуют уже давно, с тех самых пор, как мать он похоронил. Вместе с ней, наверное, в землю закопал всё то, что когда-то теплом мягким разливалось внутри при мысли о доме отчем. — Спать иди, день завтра тяжёлый, — в один глоток напиток остывший допив, Анатолий к Князевой поворачивается, из-за стола выходя. — Сегодня, так и быть, за гостью сойдёшь, — имея в виду обязанности по хозяйству, он посуду всю в раковину сгружает, кидая через плечо, что в комоде, где переодевалась она, бельё есть. — Если не заплесневело можешь постелить, а нет в чемодане моём пошебурши, — напор воды перекрикивая, добавляет Леонидыч, наскоро с посудой расправляясь, пока девчонка по ящичкам лазает, выискивая нужную ткань. Не замечает, как подходит он, о косяк дверной опираясь плечом, руки перед собой на груди скрестив. Наблюдает, как Князева отрезы цветастые разглядывает заинтересованно, подушечками пальчев на мягкость трогает, что с головой девочку в ней выдаёт и сдержать улыбки не может от картины подобной. — Стелить-то умеешь? — ласково интересуется Анатолий, испугав голосом девчонку вздрогнувшую. Князева цветочные принты комкает сходу, заталкивая в комод подальше и перед носом мужчины сложенным комплектом постельным машет. — Вот, и не заплесневело нисколько, — сообщает победно тут же отворачиваясь, чтобы румянец предательский спрятать. Встала, ну прям как дура, посреди комнаты. Ещё и дверь нараспашку оставила. — Я умею, не переживай, дядь Толь, — к кровати отходит, стягивая плед какой-то невнятный, запылившийся, отчего через несколько секунд чихает громко, оперативно влагу под носом ладонью смазывая. — А ты где спать будешь? — В своей комнате, — он на стенку соседнюю кивает, за которой ещё одно помещение расположено. Из нижнего ящика, словно насквозь комод видит, ещё один комплект достаёт, провожаемый взглядом девичьим. — Спокойной ночи. — Спокойной, — эхом отзывается Князева, за мужчиной дверь на замок запирая. Теперь это у неё в привычку вошло, да и безопаснее так. Она кровать старую, пружинную, застилает, после в чистое укладываясь и накрываясь одеялом мягким. И так спокойно и хорошо Алёнке в этот момент, что хочется, чтобы никогда день этот не заканчивался. Чтобы вообще следующий не наступал, оставляя её в ночи этой волшебной на всю оставшуюся жизнь. Князева себе расслабиться позволяет, засыпая моментально, как только веки у неё смыкаются. Даже снов ей не снится, настолько уставшее сознание отдыхом насладиться хочет, позволяя девчонке в неге полночной утонуть всецело.       Просыпается Алёнка нехотя и раздражённо даже, чувствуя, как тормошат её настойчиво, перекатывая тело по кровати мягкой из стороны в сторону: — Лё-ёль, Лёля-я, — тянет голос противный, вдруг образовавшийся у Леонидыча за одну ночь, заставляя девчонку кукситься, попутно отмахиваясь вяло. — Лёль! Вставай живо, ёлки-палки! — от резкого ора вместо подскока, Князева на другой бок разворачивается, в одеяло с головой прячась. Коконом вокруг себя оборачивает мягкость тёплую, снизу пальцами цепляя материю податливую. Звуки снаружи затихают, отчего лицо девичье расслабляется, погружаясь вновь в сон тягучий, пока на щиколотках не смыкаются ладони чужие, силком стаскивая девчонку с кровати вместе с одеялом, скатавшимся в ком бесформенный. — Следующей вода ледяная пойдёт, — предупредительно сообщает Леонидыч, дверь настежь одним резким движением распахнув, отчего та с треском у петель выворачивается, щерясь древесиной сухой. Спорить после таких железных аргументов девчонка не решается, выпутываясь из плена приятного. Помятая, опухшая, с волосами растрёпанными, сальными. К этому ещё голова больная бонусом идёт, будто вчера вечером они с Анатолием приезд застольем алкогольным отмечали. Очухаться Алёнке настолько трудно, что мужчина ей помочь решает, на улицу выводя в тряпье спальном, состоящим из футболки широкой и штанов каких-то. Судя по заплаткам знакомым, одним из тех, в которых в детстве он гонял. К тазу большому, стоящему на пеньке для колки дров, подводит, нагибая девчонку несопротивляющуюся головой к посудине ближе, пока та спать на ходу продолжает. Вместо неё руками космы длиннющие в бадью сгребает, ставя Алёнке упор ладонями в бортики таза, чтобы через секунду водой едва тёплой окатить. Князева вмиг проснувшись, будто и не спала вовсе, запутавшись в волосне, на задницу сваливается, ртом воздух хватая между струящихся по черепушке потоков водицы прохладной: — Ты чё?! — подскакивает на ноги, ревёт зверем раненым, один глаз зажмурив от ощущений неприятных, вторым в Анатолия впивается. Дышит дёргано и, заторможенно соображая, в чём стоит перед мужчиной, руками грудь обхватывает, прикрывая стыд. До слёз обидно, что поступает так с ней, только Алёнка пелену солёную сдерживает, зло сверля в Леонидыче дыру дополнительную. — Урок первый, — кинув под ноги ковшик алюминиевый, рявкает тот, два ведра с водой ближе к пеньку пододвигая. — Не встаёшь сама — поднимаем общими усилиями, — руки намокшие о полотенце большое вытирает, шаг к девчонке делая. — Урок второй, — на плечо ей махру закидывает, ближе к лицу наклоняясь. — Чистота — залог здоровья. Филонить не получится. Вперёд, — и к тазику её обратно подталкивает, а сам в дом уходит, чтоб девчонку присутствием своим не смущать. Хотя, что он там не видел?       Отдышавшись, Князева, за ковшик ухватившись и волосы в таз погрузив, водой голову окатывает, взбивая в ладонях пену пушистую. Всё то же, хозяйственное, быстро шевелюру от грязи вымывает, шлейфом свежести оставаясь. Полотенце на макушке закрепляет, умывая лицо водой более прохладной, чтобы в чувства себя привести. После купаний утренних Алёнка даже чувствует себя лучше, наскоро воду мыльную в траву сливает, ополаскивая тазик казённый и сушится боком оставив, в дом бежит стопами босыми, чтобы одеться быстрее, избавляя себя от ощущений некомфортных. На столе, как и вчера, прямо посредине сковорода большая уже стоит, на которой яиц шесть штук шкворчать продолжают. Там же сало и лук репчатый, с помидором смешанный. Запах стоит божественный, так что Князева за стол довольная прыгает, вмиг о происшествии утреннем позабыв. С ложкой к завтраку ароматному тянется уже, когда Леонидыч перед носом её тарелку глубокую ставит, с кашей какой-то серой и склизкой. — Что это? — Алёнка носом тут же воротит, сковырнув кончиком ложки алюминиевой варево непонятное, на что мужчина усмехается беззлобно. — Перловка, — такую же ложку, только с горкой, в рот себе закидывает, жуя активно вприкуску с яичницей. И на протяжное «фу» со стороны девчонки строго поясняет, что если есть она отказывается, то занятий может не ждать. — Для спортсмена завтрак самое важное, — на счёт завтрака, конкретно этого, Князева с ним бы поспорила, но не стала, через силу кашу в себя заталкивая. Кривится, жуёт в два укуса, отчего ноздри носа маленького раздуваются смешливо, после глотая кашу ужасную. В несколько подходов кончает с блюдом неприятным, переключаясь на яичницу, которая уже улыбку у девчонки вызывает, рецепторы вкусовые удовлетворяя. — Привыкай, каждый день так питаться теперь будешь. — Какой первый удар покажешь? — пропуская мимо ушей информацию по неприятной крупе, перебивает Князева, остатком сладкого чая запивая кусок хлеба. — Джеб? Кросс? Хук? — мужчина на её познания поверхностные кивает коротко, глаза щурит, прикрывая нижнюю часть лица стаканом. — Или что-то своё? У тебя же наверняка есть какие-нибудь приёмчики, — она на стуле ёрзает нетерпеливо изображая в воздухе удары кулаками, едва дожидаясь окончания трапезы, а стоит мужчине с табурета подняться, следом подпрыгивает пружинисто, хвостиком рядом пристраиваясь. — Посуда, — коротко резюмирует Леонидыч, кивая на предметы столовые в раковину сгруженные, которые Князева без особого энтузиазма намывает быстро, споласкивая в воде холодной. Мужчина за действиями её наблюдает стоя на расстоянии и как только девчонка, руки наспех обтерев о штаны, к нему подходит, спокойной дублирует. — Посуда. — Намыла же, — но на такое заявление Анатолий Князеву к раковине подталкивает. Берёт в руки тарелку первую попавшуюся, всё ещё мокрую, и к носу девичьему подносит, указывая на подтёки масляные, от которых Алёнка отворачивается насупившись. — Это мыло плохое, — опять извернутся пытается, вину не признавая. — Это мыл кто-то плохо, — в её же манере рыкает мужчина, сгребая со всех полок утварь под удивлённый взгляд Князевой. — Хоть одна скрипеть не будет, по новой начнёшь, — рядом с раковиной ещё и сковороду ставит, с башней из кастрюль каких-то древних. Даже чайник с плиты сдвигает в сторону мойки, указывая на запёкшиеся бока.       На четвёртом по счету круге, когда у девчонки уже глаз дёргаться начинает от звука загружаемого в раковину фаянса, ей посуду чёртову в окно выбросить хочется, наплевав на все правила, установленные тираничным Леонидычем, однако она помнит зачем ехала сюда. Поэтому в руки себя берёт, через нос выдыхая несколько раз, до дыр затирая тарелки скрипучие, которые мужчина самолично проверяет, пальцами по поверхности водя. Во двор они только ко второму часу выходят, где Алёнка себе потянуться разрешает, разминая мышцы затёкшие, от положения статичного. За Анатолием наблюдает заинтересованно, из сарая выносящего снаряды необычные. Кустарные абсолютно, сделанные из предметов подручных. Небольшие гантели весом в три килограмма, гриф длинный, канат и скакалка, которую Леонидыч растягивает, проверяя, не потеряла ли та эластичности должной. — Сначала разогрев, потом растяжка, — сообщает мужчина, ноги на ширине плеч ставя и девчонке кивает, чтобы повторила она. Князева наконец к упражнениям приступив, аж расцветает на глазах, повторяя действия в точности за Леонидычем. Махи руками, ногами, приседания, отжимания, скручивания, выпрыгивание из планки. Её выносливости хватает на два с половиной часа интенсивных занятий, после сваливая девчонку на траву, солнцем прогретую. — Рано, — Леонидыч её за руку вверх поднимает, на ноги дрожащие ставя. Только Алёнка обратно сваливается, дыша, как лошадь загнанная. — Встаём-встаём, — командует над ухом голос строгий, повторно вверх дёргая. — Я…щас… — даже звук голос Алёнкин едва окрашивает, пока она взглядом размытым за фигурой мужчины наблюдает, один глаз прищурив. — Воды… — Никакой воды, давай, — по спине её хлопает, выбивая часть усталости со стоном протяжным. — Выпады, раз, — пока он вперёд вытягивается на ноге в колене согнутой, Князева повторяет не сразу, удерживая равновесие руками. — Два, — Леонидыч, бодрый до тошноты, ногу переставляет, девчонку голосом зычным к тому же призывая. — Два, — он уже на четыре перемены ног её опережает, отчитывая Князевой счёт нужный. — Два! Соберись, давай! — Да зачем? — не выдерживает давления психологического Алёнка. В несколько шагов к пристройке приближается, с психу отшвыривая в сторону гриф, пристроенный к стенке сарайной, так что тот рядом со скамейкой падает. — Сколько ещё повторять это?! — кулаком в стенку хлипкую ударяет с размаху, оставляя на коже стир шероховатый. — Тон убавь, — впервые серьёзно обращается Анатолий, тембром спокойным сбивая с девчонки спесь взорвавшуюся. Алёнка сжимается вся, трясётся от перенапряжения мышц, а может и от страха, кто знает. — Сколько потребуется, в стойку, — кивает ей, к себе ближе подойти заставляя, и выпад механический вперёд делает. — Раз, — Князева, сплюнув, со злостью челюсть стискивает, с эмоциями теми же упражнение повторяя, чувствуя внутри дыхание второе, открывшееся. Силы в каждый подход вкладывает больше, чем требуется, ведомая эмоциями разрушительными. Ей Леонидыч теперь не просто тираном, врагом народа, чудится, который тренировками её ненужными нагружает. Вместо всех этих прыжков и беготни, они могли бы уже побоксировать, откладывая в подкорку девчонки знания катастрофически нужные. А это? Ей от группировщиков потом козлом упрыгивать? Или подтягиванием на слабо брать? С турника древнего, установленного на участке Леонидыча ещё с малолетства его, Алёнка после пятого подтягивания сваливается, дыша часто-часто. В поту вся, красная, как рак, языком едва шевелит. Мужчина на неё ковшик воды ледяной выливает, бодростью наделяя неожиданной. Смеётся на то, как подпрыгивает она, ладонями с лица влагу смахивая. — Побоксировать хочешь? — ушам своим Князева не верит, вперёд наклоняясь лицом удивлённым. — Ну, вставай тогда. Усталость, конечно, не делась никуда, однако порыва обучению Князевой нисколько не испортила. Девчонка напротив Леонидыча встаёт, руки в локтях сгибает и ближе к лицу кулаки подносит, прикрывая нижнюю часть челюсти. Мужчина же расслаблен, взглядом профессиональным ошибки у подопечной подмечает только, пружинно ноги в коленях сгибая слегка, сам горбится немного, плечи дальше коленей не выводя. Первой ударить Алёнке позволяет, ловко уворачиваясь от удара неумелого и медленного. Вбок перемещается, заставляя девчонку сместиться зеркально. Хотя бы ноги не скрещивает, усмехается Леонидыч, пробный выпад в лицо делая, на который Алёнка зажмуривается секундно. А зря. После холостого, Анатолий джебом коротким точно в глаз, который она открыла руки опустив, припечатывает. Князева, даже не успев проследить за движением неуловимым, только боль резкую чувствует в голове, когда перед глазами свет гаснет, заставляя тело бесчувственное в траву упасть. — … — сквозь бульканье невнятное, Алёнка запах противный чувствует, морщится. Глаза отрыть силится, только выходит с попытки второй у неё, открывая вид на размазанный овал, перед лицом маячащий. — …мнила? — прикладывает усилий поболее, чтобы расслышать слова ей адресованные, пока осторожно положение меняет, спиной о стену всё того же сарая опираясь. Ладонью к участку на голове пульсирующему прикладывает, щуря глаз, в который боль отдаётся. — Ещё побоксируем? — наконец-то слышит речь внятную, поднимая взгляд на мужчину, что сидит напротив неё на корточках, кусок ваты пальцами сжимая. Вот от чего запах противный исходит, нашатыря наверняка. — Давай, — Алёнка подняться пытается, опираясь мимо руки Леонидыча, отчего носом в траву падает, хватаясь за голову. Мычит что-то несвязное, пока мужчина её под подмышки поднимает, обратно усаживая и вату смоченную в ладонь девичью пихает. — Сейчас, передохну только, — даже здесь вывернуться пытается, хмыкает Анатолий невесело, наблюдая за попытками Князевой с земли подняться. — Идёт, — подозрительно быстро соглашается мужчина, к турнику отходя. — После двадцати отжиманий. — Ага, — рвано выдыхает девчонка, упор лежа принимая, пока с землёй ещё рядом. Не понимает совсем, что условия сделки в состоянии её нечестные абсолютно. Она ж откинется ещё на первых двух, от давления в голову ударившего. А Анатолий только этого и добивается, не желая ломать обессиленную девчонку, думающую местом одним. Ждёт терпеливо, время занимая подъёмом ног на турнике удобно устроившись, будто не занимается, а газету ежедневную в кресло почитать сел, однако не признать упёртость непробиваемою не может. Князева тем временем руки в локтях сгибает, поднимая тело от земли отжиманием вторым, морщась от пульсаций адски болючих. Травинки зеленеющие перед глазами расплываются, смешиваясь с каплями пота крупными, так что картинка кружащаяся позыв тошнотный у неё вызывает. Дёргается вверх в конвульсиях оставшихся, еле выпрямляясь на руках дрожащих, после чего отключает её снова, сваливая обратно к земле. Надо же, целых три, думается Леонидычу, следившему всё это время за девчонкой неотрывно. Он ей помогать не торопится бежать. Доделывает упражнение неспеша, с турника спрыгивая легко. К телу обмякшему подходит, поднимая Алёнку на руки и опять же удивляясь массе катастрофически малой. По уму интенсивность и нагрузку бы снизить, так она тогда вообще на говно изойдётся, усмехается он, перекладывая начинающую подавать признаки жизни Князеву на кровать застеленную, так что прогибаются пружины, тело вниз утаскивая. Под футболку, с майкой вместе, руками залезает сбоку, наощупь бинт ослабляя, чтобы воздуха ей больше поступало нужного. Вот тоже придумала эластичным бинтом перевязываться, дурёха. У Леонидыча ощущение складывается, всё больше и больше, что Алёнка не научится защищать себя пытается, а как уничтожить быстрее, ухищрениями по членовредительству пользуясь в сторону свою активно. Причину торопыжничества такого он тоже понимает потихоньку, наблюдая за поведением её. Не первый день замужем, как говорится, чтоб вещей очевидных не замечать. Однако, как хочется ей, с ходу чемпионом мира по боксу стать, не выйдет, пока основ она не усвоит.       Следующее утро Алёнка встречает в одиночестве, разглядывая на потолке лучики солнца только-только восходящего. Пошевелится пробует, мгновенно боль резкую ощущая, отчего стонет протяжно, даже не пытаясь скрыть звука громкого. Пальцы деревянные, плохо гнущиеся, к глазу прикладывает, который ноет неприятно, щупает, только больше импульсов неприятных создавая, а не останавливается. Мазохистка хренова. Жмурится, носом воздух спёртый втягивая, на сгибе рук. Когда в первый раз избили у неё только лицо болело и то, не настолько сильно, как сейчас. Следом ногу в колене сгибает, дрожа от напряжения, после расслабляя конечность отнимающуюся. Долго и упорно уговаривает себя положение сидячее принять, а как делает это, внимание на циферблат часов наручных обращает, отмечая время раннее. Только-только пятый час утра доходит, за секундной стрелкой убегая. Ступнями пола прохладного пока ещё касается, встать пытаясь и, на удивление, у девчонки это с первого раза выходит. Тянет только мышцу каждую, даже самую крохотную, пока шагает она неспешно на выход, держась за всё, что под руку попадётся. Дядя Толя спит предсказуемо и спать будет ещё как минимум час, так что у неё времени с лихвой процедуры водные выполнить. В этот раз Князева без принуждений во двор выходит, за ведром одним. Два в её состоянии будет слишком тяжело тащить. Воды с половину набирает, двумя руками бадью стаскивая на пол и вверх дёргает рывком коротким, чувствуя, будто внутри рвутся волокна мышечные. Закричать хочется, только вместо этого Алёнка челюсть сжимает крепко-крепко, зубами скрипя, и во двор плетётся, выливая воду набранную в таз. Ей только на умывание с лихвой хватит количества этого, сегодня ведь башку мыть не нужно. Так что она, в ладони жидкость прохладную зачерпнув, лихо к лицу горящему прикладывает, выдыхая рвано. С несколько раз повторяет процедуру, в один из таких с мылом кожу намывая. Привыкает постепенно к ощущениям неприятным в теле всём, отставляя тазик на место привычное сушится.       По возвращению в комнату замечает бинт медицинский, оставленный показательно на комоде и инстинктивно себя ощупывает, матерясь безмолвно. Её «лифчик» размотанный в недрах кровати незаправленной валяется, в краску девчонку вгоняя от мыслей, как снят тот был. Смотрит с минуту на подгон Леонидыча, обдумывая. Обычный марлевый так долго, конечно, не прослужит, зато дискомфорта столько не доставит, так что Князева на нём свой выбор останавливает. Попробовать решает, что выйдет из этого. Бинтуется слоем плотным, всё что дали используя, сверху майку натягивает, потом уж футболку. Кровать наскоро застилает, пряча под подушку эластик необходимый и на кухню идёт, решив сама завтрак сварганить. В холодильнике, носящим гордое название «Бирюса», находит яиц тройку оставшуюся, в морозильнике сала кусочек. Перловку в кастрюле большой тоже вытаскивает. Пока сало с яйцами зажаривается, чайник на плиту ставит, так же, как Анатолий ранее, в два стакана заварку настоявшуюся разливая. Сахара не находит, но сильно не расстраивается. Всё равно ни одна сладость от привкуса перловочного не спасёт. Половину кастрюли с кашей, кстати, тоже на сковороду отправляет, перемешивая массу серую с яичницей. — Вот, — вздрагивает от голоса резкого, заставляющего развернуться к мужчине, сжимая ложку, которой кашу недавно мешала. — Другое дело, — Леонидыч довольно улыбается, ладонью по бороде проклёвывающей щетиной неприятной проводя. Замечает фонарь ало-фиолетовый, от верха переносицы до виска через весь глаз тянущийся, чувствуя укол совести неприятный. Мог бы и полегче приложить. — Умылась? — Алёнка ему кивает твёрдо, сковороду с кашей дымящейся посреди стола ставя. Сама тоже за стол садится, ища положение удобное. Жалко Леонидычу девчонку, на птенца зашуганного походящую. Смотрит как она кашу ненавистную за обе щёки уплетает с аппетитом, сам есть не торопится. Думает ещё, стоит ли задуманное в реальность воплощать, когда она глаза на него поднимает блестящие с взглядом колючим и на ложку, рядом с мужчиной лежащую без дела, кивает. — Не так вкусно, как вчера, но выбора у тебя нет, — нагло улыбается девчонка, шикая от боли в ответ прилетевшей со стороны лица побитого, так что Леонидыч эмоцию зеркалит ответно. Раз шутит, значит не всё так плохо. — Шурши давай, поедем сейчас, — Князева удивляется искренне, ожидая, что дальше они во двор отправятся, как вчера поспаринговаться. Не спрашивает, куда именно, к словам прислушивается, уминая остаток порции своей быстро. Посуду на автомате моет, до скрипа, отставляя в сторону под взгляд Леонидыча и руку к нему тянет, требовательно приборы выпрашивая. — Иди собирайся, сам уберу.       Пейзаж за окном жигулёнка сменялся с полевых просторов, в которых находился дом родителей Леонидыча, сначала на забор плетёный, проволочный, следом переходя к строениям разнообразным. Всё в цвету зелёном или сером, сливающим постройки с окружением. Князева понимает, куда приехали они, только когда машина к КПП подъезжает, останавливаясь у самых ворот под предупреждающей табличкой «Машины не ставить!». За мужчиной следом выходит, оглядывая местность вокруг заинтересованно, когда внутрь они заходят. Всё как положено, через дежурного, который фамилию Анатолия в журнале записывает, приплюсовывая девчонку допом, подозрительно благосклонно позволяя дальше пройти, после звонка короткого. — Здравствуй-здравствуй, — Алёнка во все глаза смотрит, стараясь ничего не упустить, когда мужчина высокий, усатый, к ним навстречу выходит, объятья приветственные открывая. Леонидыча с ходу в капкан рук сильных ловит, с лёгкостью над землёй приподнимая, отчего Князева губы плотнее сжимает, смех съедая. Дядя Толя, которого она до момента этого считала мужчиной здоровым, на фоне двухметрового силача мальчишкой выглядит. — Вот уж не ожидал. — Да я и сам не планировал, — честно признаётся Анатолий, руку пожимая товарищу старому. — Вынуждают, — через плечо на девчонку, нос вытягивающую любопытно, кивает, так что здоровяк глазами чёрными, словно медвежьими, на неё смотрит. Сглатывает Алёнка под взглядом пугающим, но держаться старается уверено, по струнке вытягиваясь. — Есть у тебя желторотик какой? Самый чахлый. — Обижаешь, — мужчина с Алёнки обратно на друга внимание переключает, по плечу того хлопая. — Прислали, вон, салаги одни, — сплёвывает зло, взгляд устремляя куда-то за здание, где копошатся солдатики молоденькие. Князева, так же заприметив людей в форме, шею тянет, рассмотреть парней пытается, изгибаясь в бок всё больше и больше, пока не кренит её вправо, заставляя быстро ногу подставить, выравнивая положение своё. К счастью, старшим до неё дела нет, а молодые девчонку не видят. — Через месяц в Келята отправлять, это вот их, — акцентирует на призывниках внимание здоровяк, отчего Леонидыч хмыкает как-то рвано, скомкано. Словно понимает смысл какой-то тайный, известный только им обоим. — Недовесок! Сюда подь! — Князева аж дёргается пуганно, голову в плечи вжимая от голоса мужчины зычного, когда к говорившим паренёк подбегает. Высокий, худющий до ужаса, в очках с линзами такими же большими, как у Заримы, делающие глаза смехотворно огромными. Словно рыба аквариумная на тебя смотрит сквозь стекло, рот беззвучно открывая. Паренёк тем временем рапортует старшему, озвучивая звание и фамилию. — Два комплекта тащи сюда, — тот кивает послушно, скрываясь в здании одноэтажном, пока здоровяк к Анатолию разворачивается. — У родителей? — А где бы ещё, — хмыкает дядя Толя, мельком на солнце палящее нещадно глянув. — До середины сентября отпуск дали, — наблюдая за возвращающимся солдатиком, рассказывает мужчина, пока друг его командует снаряжение надевать. — Станиславна со мной всё равно ехать отказалась, — усач ему улыбает понимающе, ладонью огромной девчонку к себе подзывая. — Как звать? — стоит ей остановится напротив командира, девчонка на Анатолия взгляд переводит, сглатывая непроизвольно, на что он ей кивает уверенно, заставляя негромкое «Алёна» из себя выдавить. — Надевай разгрузку. Видал? — прежде чем Князева у него из рук жилет разгрузочный забирает, усач его Анатолию демонстрирует с гордостью неописуемой. На полном серьёзе, без шуточек. — Это нам Пиджак один смастерил, пока за речку не отправили. Валерка Сарычев, — в гуще мазутных глаз что-то промелькнуло, что Анатолий понимает без слов, отчего он челюсть плотнее сжимает, разделяя расцветающую в груди друга ненависть целиком и полностью. — О, кулёма, твою мати, — отвлекается тут же, прикрываясь грубостью привычной, за ремень девчонку ближе к себе притягивает, располагая между ногами раздвинутыми, так что он даже в сидячем положении лишь на чуть-чуть Алёнки ниже. Стягивает почти до упора, так как разгрузка на девчушек щуплых вообще не рассчитана так-то, несколько раз проверочно на себя дёрнув, отчего Князеву мотыляет из стороны в сторону. — Не жмёт? — басит так, что Алёнка только кивать может болванчиком, глаза пряча куда угодно, только бы на усача не глядеть. — Ослабим значит, — понимает он прекрасно, что девчонка молчать рыбой будет, о дискомфорте не говоря, поэтому ослабляет давление в ремнях, каску протягивая. — Повязать? — издевается открыто, пока Князева пальцами непослушными ремешок за подбородок, к шее ближе, заводит, отрицанием мыча. — Так, Дрищеевский! — то, что фамилия у паренька была абсолютно иной, Алёнка поняла по его недовольной физиономии, которую тот исправил моментально, когда понял, что на него старший смотрит, с места своего насиженного поднявшись. — На полигон! В темпе! — на Леонидыча усач оборачивается, без слов намекая тому самому девчонку свою отправлять туда же. — Лёль, — бледная Князева на Леонидыча смотрит глазами широко распахнутыми, по струнке вытянувшись. — За солдатиком топай, — и кивает на спину бойца, за которым девчонка следом плетётся, держа дистанцию приличную.       Вот на полигоне-то Алёнка и понимает, что ждёт её сегодня, рассматривая полосу препятствий длиннющую. Там и стенка деревянная с канатом с верхушки свисающим, и барьеры, и брусья с турниками. Сетка тактическая, под которой наверняка ползать придётся, через два пролёта колец с лужей грязевой какой-то соседствует. Нагромождения какие-то высотные, мешки туго набитые, ещё что-то, что разглядывать Князева даже не пытается. — Договор, — серьёзно предлагает Леонидыч, руку на плечо девичье положив, так что она оборачивается. — Обгонишь новобранца неподготовленного — без разговоров начнём постановкой удара заниматься, — усач «бойца» своего тоже какими-то речами подготавливает, пока дядя Толя с Алёнкой переговаривается. — А нет — будешь делать как я скажу, поняла? — кивает Князева уверенно, собирая внутри всю злость и недовольство, в ресурсы отложенные формируя. Повторяется всё, только в этот раз не она мужчине спор навязывает, а он инициативу в руки берёт, которые на Алёнкиной шее сжимаются страхом проигрыша. Ноша дополнительная, в виде снаряжения самодельного, тело тяжелит семью килограммами дополнительными, и без того ноги дрожащие подгибаться заставляя. Ещё это солнце, будь оно неладно, конкретно сегодня расцвести решило. Ярко, на мощность всю имеющуюся, создавая молодым людям и без того условия усложнённые.

Как же, мама, скажи так вышло, что опять жилы рвать я лезу?