Бошетунмай

Только ты помни, это ведь твой мир Твои дворы твои коридоры Пусть путь неровный, грусть будней крой в миг Твои мечты на твоей ладони Верь в свои сны, осознай где реальность Сам меняй масти Помни, это ведь твой мир Твои мечты на твоей ладони.

~ஜ۩۞۩ஜ~

      Перелезая через высокий забор, по нагромождённым друг на друга коробкам, Алёнка только на вершине думает, что, видимо, окончательно поехала головой. Зависает, на грани деревянной балансируя, одну ногу свесив. Решиться на подобное было довольно сумасбродной идеей. А уже об этой детали сообщили девчонке коленки, глухо хрустнувшие при приземлении, при котором она сделала неумелый кувырок вперёд, чуть не свернув себе шею. Лёжа на правом боку, Князева бельё мокрое, на верёвках между домами развешенное, рассматривает, следит, как капли одна за другой срываются с ткани, исчезая в трещинах асфальта давно неменянного. Узко здесь, соседи между собой из окон могут разговаривать чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Женщины уж точно возможности последние сплетни обсудить не упустят, а мужчины, на перекуре скором, взмахами приветственными обменяться успевают наверняка. Поэтому и забор такой высоченный. Чтобы в тихий переулок не забредал никто чужой. Поднимается девчонка с земли, высоту на глаз ещё раз оценивая. При повторном осмотре первоначального страха уже не наблюдается. Только колени ноют, вспоминая падение недавнее, которое Князева повторить настроена решительно. Раз этак двадцать. Или сто. В общем столько, сколько потребуется, пока взлетать она по коробкам несчастным не начнёт, преодолевая ограждение. Ей это, так-то, удаётся. И даже вполне неплохо, только медленно. Пока жильцы домов соседствующих с работ не возвращаются. Из окон высовываются, привлекаемые шумом и, лицезрея спрыгивающую фигуру бесформенную, тирадой гневной раздаются. Одна женщина так особенно гневно Алёнку хаит, без разбору в спину обзывательств накидывая. Сочных таких, развёрнутых, от которых девчонке даже обидно в какой-то момент становится. Подумаешь побегала в подворотне. Не в квартире же их она носится, чес слово. Она, так-то, на часы смотрит, ночью шуметь не собиралась. Но решение ведь всегда поменять можно…       Коморка подвальная девчонку возгласами пьяными встречает, стоит ей с тренировки под вечер вернуться. Шаг замедляется, задерживая Князеву на ступенях бетонных, откуда прекрасно слышно какофонию захмелевшего смеха. Больше трёх, что довольно странно, так как обычно Кащей в компании двоих наиболее «близких» товарищей предпочитал время проводить, посторонних не жалуя. Иногда их тесный круг разбавляли женщины, но, как правило, получив нужную дозу алкоголя «товарищи» подвал покидали, предпочитая продолжить где-нибудь в уединённом местечке. Чтобы не мешал никто. Сегодня, видимо, день особенный был. В таких ситуациях Князева судьбу старалась лишний раз не испытывать, прекрасно понимая, что пьяный мужик себе не хозяин, хотя данная поговорка обычно к женщинам применялась. В её ситуации это работало в противоположную сторону. Инстинкт самосохранения, как и извилины работающие, у девчонки имелись. Так что, недоходя до конца ступеней, Алёнка разворачивается, наверх поднимаясь. Ночная прогулка? Почему бы и нет. Шанс встретить на улице насильника тёплой летней ночью была ниже, чем пересечься с ним в помещении подвала, откуда даже сбежать будет труднее. Ни Кащей, ни дружки его, Князеву не трогали никогда, даже заинтересованы не были, чего про посторонние голоса девушка сказать не могла. А надеяться на помощь старшего Универсама как-то мысли не возникало. Настолько Алёна к мысли прикипела, что в случае опасности тот с места не тронется, предпочтя со стороны наблюдать, наверняка усмехаясь.       Так и бродит по округам, временами на мысли тягучие переключаясь. О споре думает. Что слова, вылетевшие быстрее, чем она сообразить успела, ставят её сейчас в тупиковое положение. Жить как нормальный человек? Алёнка усмехается, руки в карманы штанов на ощупь запуская. Это Анатолий нормальный, с работой самой настоящей, официальной. Женат на, наверняка, хорошей женщине, которая встречает после дня тяжелого, вечера и ночи мужчины скрашивая. Это Анка Сергевна нормальная, выучившаяся на медсестру и отдающая всю себя пациентам самым разным. Не глядя на статус и положение в обществе. Это Тамара Ильинична нормальная, ещё не знающая, что нет в квартире сбережений отложенных. Князевой до «нормальности» расти и расти. Да и… сможет ли она теперь вообще нормальной стать? — Утро доброе, — Кащей, на кресле растянувшийся, к девчонке сразу же обращается, как в помещение та заходит. Часу к шестому утра она решила, что сбор бухатерей Казанских, в общем-то, должен был подойти к концу. Поэтому и вернулась. Бодрый, трезвый. Алёнка искренне восхищается этой способностью старшего, всем своим видом отрешённость транслируя. Бухать ночи напролёт, а потом вот таким огурцом сидеть… Невероятно. Неудивительно, что скорлупа и супера Универсамовские за урода этого держатся. — Где пропадала, родная? — Не в претензию, не поймите неправильно, — обращаться к старшаку на «Вы» Алёне привычней было. Она таким образом отодвигала ненавистного персонажа от себя как можно дальше, выстраивая между ними стену защитную. — Мне только помещение нужно, без родственников сопереживающих, — сглатывает пугливо, глаз не пряча, на губы мужчины растягивающиеся усмешкой хитрой. Кащей ей питона напоминает всё больше. Спокойного до ужаса и настолько же опасного, потому что не знаешь, когда он решит выпад смертельный сделать. И всё равно расшаркиваться перед ним не собирается, с каждой фразой готовясь лицом ответку принимать. Раны затянуться, а вот гордость растоптанную она уже никогда не соберёт. — Понимаю, конечно, — с места своего мужчина поднимается неспешно, шаг в сторону девчонки делая широкий, так что Алёнка инстинктивно назад отшатывается, спиной в стену упираясь. Это его смешит и то, как она плечи расправляет тоже, храбрясь наигранно. — А ты, красота, понимаешь? — не подходит ближе, у двери останавливается, в ответ получая вопрос немой. — Время идёт, Вовы мы, пока, не наблюдаем, — Князева, блеск знакомый в зрачке ореховом промелькнувший, подмечает тут же, понимая уже, к чему клонит старший. — Если посчитать за полгода, то выйдет… — явно не столько, сколько потребует он, невесело усмехается девчонка, сглатывая слюну во рту сухом отсутствующую напрочь. — Сколько? — только и может просипеть, на куртку висящую взгляд беглый кинув, которую сняла при первом тепле весеннем. Там, во внутреннем кармане, она украденные деньги хранила, изредка добавляя к сумме купюр наменянных или же беря. На нужды бытовые. Пересчитать так и не успела, вечно убегая, потому что времени всё меньше оставалось. — Двести, — Алёнка челюсть стискивает сильно, всем своим видом злость мужчине показывая, на что он хмыкает только дурашливо. Специально масла в огонь подливает, кусок… Нет-нет, спокойно, выдохни. Спиной к нему встаёт, перекрывая вид на свёрток валюты, которую быстрыми движениями пересчитывает, волнуясь жутко. От этого пот у корней волос скапливается, катится по изгибу носа курносого, грозясь на бумагу ценную капнуть, так что Алёнка сгибом руки смахивает влажность надоедливую. Сто девяносто восемь выходит, заставляя Князеву три рубля последних из пачки выудить, меняя на смятую пятирублёвку из кармана. И, развернувшись, мужчине сумму ровную протягивает, которую тот, забрав, показательно медленно пересчитывает перед её носом. — Сто семьдесят, сто восемьдесят, сто… — усмехается Кащей улыбкой лисьей, радуясь не столько деньгам, сколько бардовому лицу недовольному. — С тобой приятно иметь дело, красота. — Это за полгода… — А это мы ещё посмотрим, — она даже договорить не успевает, как старший перебивает, деловито деньги в карман спрятав, взамен пачку сигарет пустую выуживая. Вздыхает картинно-расстроенно, откидывая картонку бесполезную на столик невысокий и без того захламлённое пространство заполняя. Знает прекрасно, что девчонка после приберёт тут всё, чтобы до следующей попойки жить комфортно. Если в помещении подвала это вообще возможно. — Держи, — кидает что-то мелкое в сторону девчонки, что она на автомате в воздухе перехватывает, шелест упаковки краем уха улавливая. Перед собой руку опускает, наблюдая на ладони раскрытой барбариса конфету. — Ну, бывай, — салютует ей издевательски-ласково, выпархивая из подсобки походкой твёрдой. За спиной уже не слышит, как из-под носа девичьего ругательства отборные доносятся, пока Алёнка, с лицом бордовым, дышать ровно пытается. Карамелька, прозрачно-розового оттенка, от удара сильного на осколки мелкие разлетается фейерверком. Рассыпается кусочками по помещению качалки, закатываясь в самые труднодоступные места, но как же Алёне фиолетово. Её злоба, вместо воды, на восемьдесят процентов сейчас заполняет, бурля по венам лавой всё на своём пути сжигающей. Хочется ей в глотку ненавистную вцепиться и не отпускать, пока не захрипит старший, синевой покрываясь от кислородной голодовки. Урод, козёл, сука! Чтоб ты провалился, говна кусок! Чтоб у тебя водка пошла не в то горло! Чтоб ты от дозы очередной загнулся!!! Князева даже словами выразить всё негодование своё не может, выдыхая звуки рваные, пока грушу матрацную метелит неумело руками голыми. Само собой как-то вышло, когда она за Кащеем из коморки вышла, остановившись аккурат напротив тренажёра. Со всей дури бьёт, на месте наполнения ватного лицо улыбающееся представляя. Красочно, с щербинкой этой уродской в зубах передних и с глазами прищуренными, от довольства. Хоть бы раз морда эта противная треснула.       Вечер того же дня Алёнка встречает недалеко от ДК имени Ленина, куда любит наведываться молодёжь. И ребята из группировок, куда ж без них. Первый раз она оказалась здесь случайно, следуя за какими-то своими шальными мыслями, приведшие девушку в столь странное место. Странное, потому что атмосфера вокруг помпезно выглядящего строения стояла какая-то особенная. Здание с массивными колоннами на входе не могло не привлечь внимание, в недра которого тянулась широкая, длинная лестница из, кажется, гранита. Алёна в таких познаниях несильна была, поэтому и ответить дельно не смогла бы. Её больше интересуют завораживающие своей красотой статуи, что находятся в нишах почти под самым сводом. Какие-то женщины, облачённые в туники. У одной в руках кувшин, который она наклоняет вперёд, выливая жидкость неизвестного состава. В безликом гипсе не разберёшь, вино это или вода самая обыкновенная. У второй — ветка какого-то деревца. Тоненькая и упругая, отчего изгиб древесины удобно располагается в ладони статуйной. Стоят себе безмолвно по бокам от входа, просвещают юные умы культурой, о которой подростки даже не задумываются, слыша изнутри переливы ритмичной музыки. И не абы какой — только хиты! Слушает приятные мотивы, подпевая тихим мурлыканьем уже хорошо известной советской публике певице Сандре, болтая ногами в воздухе. Князева устраивается на ступеньках лестницы с краю так, чтобы её было абсолютно незаметно. Во всяком случае все предыдущие её посещения дискотек так и было. Она, довольная и немного погрузившаяся в недосягаемые грёзы, прослушивала большую часть плей-листа мероприятия, а потом сваливала в закат, до того как из здания повалят толпы разгорячённых подростков, живо обсуждающих происшествия на танцах. Они всегда случались — происшествия. Более или менее яркие, но, абсолютно точно, всегда. — И если бы Лё… — Алёнка инстинктивно поджимает ноги, прокручиваясь вбок. Чтобы в тени спрятаться от чужих глаз, но, судя по издевательскому тону, до этого звучавшему весьма радостно, реакция в этот раз её подвела. — Уже и сюда приходит, — говорившая фыркает в адрес Князевой, так что продолжать прятаться смысла нет. Ловко вниз, через пару ступенек, спрыгивает, на девчонку разукрашенную глядя улыбаясь. Уж как её зовут Князева в душе не чает, но в сравнении с ней самой, облачённой в потрёпанные мужские треники и бесформенный свитер, того же времени пользования, девчонка напротив выглядит намного, намного лучше. В юбке короткой, обтягивающей стройные ножки, туфлях, на каблуке среднем, и абсолютно нелепой олимпийке, больше её самой на пару размеров. Дань моде, что тут скажешь. — Угу, прихожу, — Алёнка незнакомку продолжает разглядывать в наглую, совершенно не скрывая того факта, что слышала разговор двух подруг. — Дворец культуры, он ведь не только для тебя, принцесса, — улыбается ей приветливо, отметая нотки брезгливости в голосе собеседницы. На что та Князевой лишь губы кривит пухлые, обмазанные блеском липким. — Или нельзя? — Что, на районе липнуть к пацанам нашим мало уже? — такое заявление Алёнку лицо скуксить заставляет, не совсем улавливая смысл сказанных слов. Не припомнит она, чтобы вообще к каким-либо парням «липла». Если на то пошло, то она и с девчонками-то не особо контактировала. С района или не района. У неё времени тупо не оставалось на развлечения из-за тренировок непрекращающихся. Разве что видели с Маратом, но для этих «девочек» паренёк был явно мал. — Ну? Нечем ответить? — Знать бы ещё за что, — усмехается Алёнка, наблюдая, как в паре шагов от дам останавливаются их сегодняшние кавалеры. Вахит, в непривычной футболке и штанах спортивных, без шапки в любое время года на улице не появляется, даже тёплым летним вечером в головном уборе щеголяя. Руки в карманах, взгляд блестящий на Князеву устремлён, выжидающий продолжение разговора. Он на танцах сегодняшних с молчуньей, которая только кивала подружке смелой, находится, обхаживая блондинку симпатичную какими только возможно способами. — Что забыла здесь, чучело? — девчонку, которая так и не назвалась до сих пор, усмешка на губах пухлых совсем не красит. Вот если б улыбнулась, тогда… Мысли не по теме Алёнкины Валерка прерывает, шумно сплёвывая шелуху в сторону. Такое чувство, что парень только семечками питается, в любое время года, ну. Тоже на Князеву смотрит, ответа ожидая, как и остальные три пары глаз, дыру в девчонке прожигая. И ей, Алёне, внимание такое пристальное совсем не нравится. Вместо вечернего прослушивания музыки она, почему-то, вынуждена перед малолетками отчитываться. За свой абсолютно законный визит на городское мероприятие в виде дискотеки. Что за бред? — Тебе не идут обзывательства, — ласково, как разговаривала с ней обычно мама в детстве, объясняя что хорошо, а что плохо, Князева к подружке Турбо обращается, руки в карманы штанов пряча. Опускаться до спора со школьницей? Нет, Боже упаси. — Сразу такая страшненькая становишься, ай-йа, — ну-у-у, разве что чуть-чуть. Специально голос акцентом восточным картавит в конце, улыбки не сдерживая. В отличии от бандитов, вроде Кащея или Рената того же, подростки такого ужаса в Князевой не вызывали, а вот смех и улыбку легко. Так что здесь она могла позволить себе расслабиться. — Больше молчи, краше будешь. — Ты себя-то давно видела? — Турбо над ухом подружки хмыкает предупредительно, отчего она вздрагивает тут же, на кавалера оборачиваясь. Щёки краской алой заливаются, наполняя губы пульсирующие кровью бурлящей, температуру которой повышают мысли раскрепощённые, от одного только взгляда на парня молодого. Плавая в мыслях своих, слышит Алёнка имя собеседницы, вскользь упомянутое предупреждением слёзным, от подружки подростка дерзкого. Князева ведь, несмотря на независимость свою и грубость, является по природе и по определению девочкой, так что неприятно жгущие в груди ощущения чувствует остро, на замечание по поводу вида внешнего. Особенно в кругу лиц пола противоположного. Поэтому-то и позволяет себе приличия в сторону откинуть, щерясь девчонке язвенной. — Смотри, Лер, — та Князевой фыркает скомкано, за спину хвост длинный откинув, где Валера стоит молчаливо, в разборки бабские не вмешиваясь. Семечки лузгает только зажаристые. Следующая волна танцев через минут пять-семь начнётся, куда они успеть должны были. А если «дамы» во время отведённое не уложатся, Туркин знает как ситуацию исправить. Не в первый раз подружку свою на плече в здание уносить будет. — Лера ведь? — напрягается, готовясь агрессией ответной выпад сделать, случись чего. Он поехавшую эту не так хорошо знает, только то, что она с головой плохо дружит. И с Мараткой мутузится каждую свободную минутку, так что старшие их разнимать устают. Кроме Зимы, почему-то. С того дня злополучного, когда еды ей собрали по домам своим, друг Туркина напрягал отношением к девчонке сугубо положительным. Тумаков ей отвешивал, нотаций поучительных отсыпал щедро, контролировать пытался. Может со стороны всё выглядело каким-то издевательством форменным, но Турбо знал Вахита слишком долго и слишком хорошо. Друг его так обычно заботу выражал, беспокойство. Трясся он чересчур за незнакомку, ошивающуюся в компании старшего их. К Кащею, кстати, у Турбо особая неприязнь была. Боязливая ненависть, выражаемая бессильным согласием со всем, что старшак скажет, потому что выступить против него никто не мог. Младшие на возвращение Адидаса рассчитывают, чтобы тот их, с опытом военным, в бой уверенно повёл. — С одной стороны ты красивая, — Князева, тем временем, удивляется неприятно, поведение старшего Универсама непроизвольно копируя, когда к собеседнице на шаг подходит. И спрашивает, главное, так же, как и мужчина, про себя кривиться девчонку заставляя. Стушеваться хочется, под отстраненные взгляды подростков попадая, когда в руки она себя берёт, улыбаясь широко. — Но с другой-то у тебя лицо.       На лестнице, где компания из пятерых человек располагается, по которой люди молодые бегут обратно в здание с музыкой внутри грохочущей, затихает говор. Повисает напряжением тишина давящая, вечером темнеющим во взгляде Алёнкином отражаясь, когда Зима смехом прыскает коротким, но громким, внимание всех к фигуре своей привлекая. Князева в глаза парня заглядывает, губы поджимая подрагивающие от рвущегося наружу смеха, видит одобрение молчаливое на шутку и мельком на Турбо взгляд кидает. Тот выглядит почти как всегда спокойно… за исключением щёк, с внутренней стороны прикушенных, отчего ямочки впалые скулы острые чётче выделяют. — Да ты не переживай. Дискотеки ведь для этого и организуют по вечерам, — пока девчонка опомниться не успела, перебивает её Князева, отшатываясь назад. Воздуха больше в грудь набирает, плечи расправляя расслаблено. — Чтоб в темноте лиц не видно было, — Лера ей щурится ответно, готовясь высказать что-нибудь нелестное, губы кривой усмешкой дёргая, но и тут Алёнка обрывает грубо. Чтобы шанса, даже крохотного, собеседнице не оставить. — Тока не улыбайся, пожалуйста, я с детства лошадей боюсь, — Вахит, зубы оголённые, ладонью оперативно прикрывает, второй рукой блондинку понравившуюся в сторону дверей ДК подталкивая, и сам смывается с места готовящейся баталии бабской. То, что Туркин девчонку не тронет, Зима знал точно, даже если потребуется честь подружки защитить. Ошибается только в том, что Алёнка-то с девочкой драться не намерена. Рывком с места срывается и, в кусты ближайшие запрыгивая, теряется в темноте сгущающейся, от туч дождевых Казань опутавших, в спину слыша обзывательства детские. Ну наитупейшие шутки! Страна советов влияет на неё далеко не положительно, заставляя деградировать вежливостью. Вот время было, когда с Гошкой она препиралась, в выражениях не стесняясь. Они друг друга такими эпитетами обкладывали, что волосы в самых нескромных местах сединой покрывались, но то было взаимным, а здесь. На Князеву очередная волна апатии накатывает, стоит чуть воспоминания только-только успокоившиеся тронуть.

— С днюхой тебя, Гошанчик, — очередной шот с нотками грейпфрута был опрокинут, заставляя Князеву зажмуриться довольно, пища от восторга. В коем-то веке они собрались все вместе в прекрасном городе на Неве, забурились в бар и празднуют наступившее полтора часа назад день рождение Гриши. — Здоровья там, чтоб… — Хуй стоял и деньги были, — пробасил именинник, цедя виски с растаявшими почти полностью кусочками льда. Уже хороший во всех смыслах, он висел на хрупкой Оле, обнимая девушку своими безвольными культяпками, иногда тыкая пальцем в сторону Князевой. — Ну фу, в компании же дама, — Ольга ей кивает улыбчиво, отпихивая от себя тянущегося к её щеке жениха с губами-бантиком. Поцелуй смазанный выходит, оставляя на коже след слюнявый. — Давайте выкинем его куда-нибудь, чтоб не позориться. — Не выйдет, у Ольки слишком доброе сердце. Она его спасать пойдёт, — Костик обречённо выдыхает, голову тяжелую рукой подпирая, отчего Гришка с невесты на друга перебирается, целуя уже того в висок. — А я говорил, — ржёт, сам жениха Олиного обнимая, охапкой медвежьей сдавив по рёбрам так, чтобы он лобызаться не лез. — Надо было с одиннадцати пить начинать, а не с семи. И не на голодный желудок, — Гриша выбраться пытается, но всё бестолку, когда рука Князевой по шевелюре на макушке его трёт, смехом заливаясь. «Красотуля какая» выдаёт девушка икающе, за щёчки, которые парень надуть успел, потрепав ласково. — Друзья, сука, называется, — Гошка из захвата всё же выбирается, стакан с виски в себя опрокидывая, наполовину заполненный, отчего морщится секундно. На пару хохочущую смотрит взглядом косеющим, хмурясь играючи. — Люблю их, а они меня выбрасывать собрались, — Оле жалуется, на что девушка вместе со всеми смеётся, по голове парня гладя, которую он уже успел положить на плечо её, засыпая потихоньку. — На улице пусть ночуют тогда. — Гришулёк, нельзя так, — наставительно Костик ему сообщает, из-за стола поднимаясь не с первого раза. И, пока они в обнимку на выход ковыляют, помогая друг другу не упасть по дороге извилистой, девчонки хохотать не перестают, счёт оплачивая. — Да всё нормально, — Князева, на замечание невесты оплатить «банкет», отмахивается легко, карточку быстрее девушки к терминалу прикладывая. Они-то меньше выпили, так что из бара на воздух ночной легко выпорхнули. — Главное сейчас до дома его дотащить, — на шатающегося Гришу кивает, которого Костян уже чуть ли не на руках держит, сдерживая очередной порыв рассмеяться. Однако фотку всё равно делает, запечатляя в памяти телефона картинку, которая наутро веселить их всех будет. Сразу же после того, как похмелье пройдёт. — Спасибо, — на Олю разворачивается, вызвавшую такси, трезвея потихоньку от холода ночного. Та на неё смотрит улыбчиво и серьёзно добавляет, ладонь мягко сжимая. — Я рада, что у него именно такие друзья.

      Друзья… От друзей Князева сейчас бы не отказалась, идя с вёдрами наперевес, наполненные сорняками, думается ей. Можно, конечно, стать самой сильной, самой умной, самой-самой. Только человек существо социальное, ему всё равно общение требуется. Даже мизерное. С Людой, девушкой из больницы, Алёнка сближаться боится, трезво оценивая своё положение оборванца уличного. У них и общего-то ничего нет, чтобы хотя бы разговор завязать. Да и вряд ли медсестричка недостаток в общении имеет. Вон, Анка Сергевна же говорила, что у той отбоя от ухажёров нет, значит и подружек, наверняка, валом имеется. — Ты чё тут трёшься? — в реальность советскую Алёнку речь грубая быстро возвращает, заставляя взгляд от дороги оторвать и на мальчишку перевести впереди стоящего. За спиной ещё один паренёк, руки в карманы засунув, Князеву разглядывает, лениво жвачку во рту перекатывая языком. Высокий, но по лицу больше пятнадцати не дать. Как и тому, кто к ней обратился. — Помогаю старикам, — абсолютно честно сообщает пацанятам, ощущая по спине мурашки прошедшие. Обычно такие остановки посреди улицы ничем хорошим не заканчивались. Тут либо деньги отбирали, либо здоровье. Ни то, ни другое, Алёнка отдавать скорлупе какой-то не собиралась, внутренне готовясь к драке намечающейся. — Это наша улица, — она глазами за табличку адресную цепляется, в голове сразу ориентируясь по карте невидимой. Действительно, не Универсам уже. На Учительской улице «Киноплёнка» заведовала, где старики проживали. В обход всё равно не пройти. — Плати рубль и помогай дальше. Иначе… — кулаки показательно мальчишка разминает, что повторяет за ним друг за спиной. Против двоих без умений без шансов, ухает осознание внутри девчонки, мозги заставляющей работать в ситуациях экстренных на полную. Можно было бы убежать, это бы она влёгкую смогла провернуть, но в этом смысла не было. Алёнке же всё равно возвращаться сюда придётся, а после подобной выходки её с распростёртыми объятиями встретят, вздымая плату двойную. Если не тройную. — Рубль, да? — вёдра на дорожку тротуарную ставит, выпрямляясь. По карманам ладонями прохлопывает, задумываясь наигранно. — А, — рука её в воздух взметается, с пальцем указательным выставленным. Словно вспомнила что-то важное. — Ну точно, — нагибается обратно, с ведра одного сорняки ссыпая на землю, слыша от пацанёнка «Эй, ты чё делаешь?». — Сейчас-сейчас, — ручку деревянную перехватывает покрепче, выдыхая рвано…

***

— О, бедовая твоя, — хохотнул парень, друга в бок локтём пихнув. Зима с Турбо, прокачав скорлупу за очередные косяки, шли по делам уже, когда картину интересную впереди заметили, как их общая знакомая стоит в компании шелухи Киноплёночной о чём-то переговариваясь. Расстояние было приличное и сути разговора они не могли расслышать, но когда девчонка ведра выпустила, принимаясь по карманам себя ощупывать, всё стало ясно без слов. С одной стороны Туркину было приятно наблюдать, как её сейчас обуют на рубль, потому что после того вечернего приключения у ДК он часа два выслушивал от Лерки всё, что она думает о сумасшедшей этой. Но с другой… Он взгляд перевёл на Вахита, который уже глаза щурил и челюсть сжимал так, что желваки ходуном ходили на лице его худом. Впишется ведь, думает Турбо, когда девчонка с размаху ведром цинковым по лицу пацана проходится, отчего того в сторону сваливает моментально. — Ёб… — только и успевает усмехнуться весело, стартуя за рванувшим на подмогу Зимой, когда вперёд их пятно красно-зелёное вихрем пробегает, остановится заставляя.

***

      Для малолеток, у этих двоих, довольно хорошая реакция. Князевой ногой в живот прилетает моментально от пацана второго, на тротуар сваливая. В копчике стреляет больно, заставляя выгнуться обратно, несмотря на боль в прессе. Она едва на ноги подскочить успевает, ловя лицом удар очередной, кулаком сложенным только воздух перед мальчишкой пощупав. Вспышка адреналина глаза Алёнке проясняет, на очередном замахе пригнуться заставляя и следом коленом в нос пацану зарядить, мгновенно кровью хлынувшей тротуар окрашивая. Только он в себя быстро приходит, срубая Князеву на покрытие асфальтовое обратно, следом рыпнувшуюся встать девчонку за косу хватая больно, отчего голова у неё вверх задирается. — Сука, — сплёвывает злостью мальчишка, пиная по ногам прыткую девчонку так, чтобы она на колени свалилась. Алёна падает, но ногу одну под себя поджимает специально, чтобы перед ублюдками малолетними в унижающей позиции не находится. Зрением боковым очухавшегося замечает, пытаясь сгруппироваться обречённо от травм особо серьёзных, которые сейчас получит, когда в замахнувшегося пацана нечто врезается с криком диким, в олимпийке красно-зелёной. Князева замешательством нападавших пользуется моментально, головой в низ живота удерживающего её паренька боднув, отчего тот пополам складывается, волосы девичьи выпуская. Ногами метелить пацана продолжает, закрывающего лицо и голову руками, пока спаситель её второго мутузит яростно. По рёбрам кулаками проходится, с губ сгустки кровавые срывая, которые одежду пареньку пачкают. На очередном замахе мальчишка Суворова отталкивает от себя ударом в грудь сильным, крича другу сваливать, так что тот Алёнку легко вбок отпихивает, вслед за пацаном убегая. — Чтоб не видел вас тут нахрен! — угроза громкая в спину убегающим прилетает от Суворова-младшего, дышащего тяжело. Губы поджимает, языком в низ рта упираясь, чтоб кожу оттянуть. Князева же, из положения согнутого, разгибаться не торопиться, смотря исподлобья на спасителя своего неожиданного. — Видала? — он ей улыбается широко, рукой на дорогу, куда пацаны убежали, указывая. Гордится поступком своим, в глазах карих блеском шальным отражающимся. — Если б не я… — Сама бы справилась, — плюётся ответно Алёнка, тремя словами радость с лица Марата смахивая подчистую. Он взглядом девчонку провожает нахмуренным, до ведра в сторону отлетевшего. Закипать начинает на твёрдолобость подобную со стороны чудачки этой неблагодарной. Он ещё с поворота заметил, как пацаны те в сторону Князевой шагнули. Уже тогда приготовился влететь если что не так пойдёт. А у неё по-другому пойти и не могло, так что Марат рванул вместе с вёдрами на тротуар опущенными. — Что? — Хоть бы спасибо сказала, — на остановившуюся напротив него девчонку наглую смотрит, чувствуя, как внутри злость с обидой смешиваются в коктейль опасный. Только Алёнка вместо слов ожидаемых ворот кофты оттягивает, так что ключицы тонкие он заметить может, на секунду сглотнуть Марата заставляющих. Глаза распахивает ошарашенно, пуганно вдыхая, когда руку она его перехватывает, вызывая на щеках румянец непроизвольный. Ещё и расстояние между ними ничтожно мало, что Суворову в голову мыслями неправильными закрадываться начинают, пока ладонь его холод металла вложенного не ощущает. Взгляд удивлённый от лица чудачки отрывает, вниз опуская, и разглядывает монетку в двадцать копеек номиналом. — Благодарность твоя, — зло плюётся Князева даже не глядя на Марата, перед ведром опускаясь и принимаясь сорняки обратно собирать, что высыпала недавно. Больше у неё с собой всё равно нет, а это ей недавно старичок выдал, за воду принесённую. У них же в Универсаме за всё платить надо. Пусть забирает и валит куда подальше. Половину сорняков загрести обратно успевает, когда монета перед лицом её пролетает, о стенку ведра звонко ударившись. — Пошла ты! — Суворова аж трясёт всего, когда на крик он срывается, в лицо удивлённое прилетающего. Не верит глазам девичьим распахнутым, борясь с желанием собственноручно кулаком ей прописать по лицу, где уже синяки свежие расцветать начали. Ногой замахивается, так что Князева в последний момент назад отшатнуться успевает, на задницу присаживаясь, и по ведру бьёт, которое с бряканьем весёлым в сторону отлетает, размётывая содержимое всё по тротуару. — Дура! — и уходит, пока вместо ведра под руку горячую ему Алёнка не попалась, жалея, что вообще сунулся помогать. — Идиота кусок! — Князева на ноги подскакивает не сразу, в состоянии шоковом пребывая с несколько секунд, кидая в спину мальчишескую оскорбления вполне оправданные на её взгляд. Что он, политики банды своей не знает? Или оплата меньше ожидаемого вышла? Алёнка голос совести своей, шёпотком глухим пробраться пытающейся, заглушить хочет мыслями ехидными, которые сама же и придумывает. И чем абсурдней приписывает качества Суворову-младшему, тем громче и твёрже совесть отзывается, моросью дребезжащей глаза застилая. Поняла давно уже, что отличается Машка понятиями уличными, только признать всё равно не желает, видя в мальчишке такого же группировщика, как любой другой. — Дура… — неслышно, одними губами, повторяет за Суворовым, вёдра подхватывая, чтобы донести уже их до ямы компостной.       В решающий день Алёнка волнуется больше, чем нужно, круги нервозные нарезая ногами беспокойными. Бинты с утра затянула даже сильнее, чем требовалось, отчего сейчас то и дело пальцами оттянуть пытается материю эластичную, лицо кривя. Не выходит. Она уже раз десять автобус нужный пропустить успевает, не решаясь из закоулка выйти на встречу судьбоносную. Боится, вспоминает поражение прошлое, позади оставившее её даже ни на половине маршрута. Перебирает в голове все варианты, что за время прошедшее испробовать успела, рискнуть решаясь. Будь что будет. На тротуаре она останавливается за десять минут до того, как транспорт по расписанию подойдёт, морально и физически себя подготавливая. Растяжку для начала делает, заставляющую чуть ли не каждый хрящ хрустом отозваться, на что люди мимо проходящие смотрят заинтересованно. Вряд ли кто-то привык видеть разминку посреди улицы. Прыгает несколько раз, по мышцам бёдер шлепками сильными проходясь ладонями, чтобы кровь разогнать, которая от лица девичьего давно перекочевала в любые другие части тела, шлейф бледности после себя оставляя. За минут пять свитер с себя стягивает, двумя крепки узлами закрепляя тот на талии, оставаясь в одной майке-алкоголичке. Она хоть и по размеру, а всё равно провисает во многих местах, предоставляя зевакам наблюдать бинт, выглядывающий наружу из-под материала. Шнурки тоже перевязывает, слишком крепко завязывая, отчего давление на стопы пульсирующими импульсами поступает. Плевать. Если они во время забега спадут это хуже будет, чем боль тупую потерпеть от неудобства временного.       От стрелки минутной её звук тормозов отвлекает, автобуса рядом с остановкой остановившегося. Она голову поворачивает, взглядом с водителем сталкиваясь. Кивает и он ей ответно, обратно поворачиваясь. Принимает положение нужное, руками покрытия асфальтного касаясь, отсчитывая секунды последние губами сухими. Если есть на свете силы потусторонние, ей бы помощь их не повредила, усмехается Князева, со звуком дверей закрывшихся стартуя. Бежит вперёд, из звуков только движок моторный и сердце своё заходящееся слыша, когда через метров сто в подворотню резко ныряет, удивление нескрываемое у Леонидыча вызывая. Он-то знает, что там ответвлений никаких нет, все дороги в тупик упираются. Не понимает абсолютно, зачем делает она это, скорость переключая. Алёнка же, в заученном закоулке очутившись, меж стен домов протискивается ловко, к забору знакомому вылетая. Надеется, как в прошлый раз, по коробкам забраться, да перемахнуть на ту сторону, маршрут вдвое сократив за промежуток времени короткий, когда стопорится шокировано. Сердце Князевой в эту минуту будто биться перестаёт, не находя коробок на месте прежнем. Видимо жильцы, устав наблюдать вечерами паркурщицу недоделанную, решили убрать к чертям нагромождения лишние. Можно было бы расплакаться, виня в проигрыше очевидном людей блядских, но… Алёна, на глаз высоту определив, с разбегу пружинисто подпрыгивает, руками цепляясь за трубу водоотводную. С остервенением вверх себя тянет, подтягиваясь выше забора так, чтобы в следующую секунду прыгнуть в его сторону. Пальцы в кровь вжимает в древесину подгнившую от воды дождевой, наверняка обзаводясь занозами болючими, выход силой делая. Сейчас плевать на это. Одну ногу за другой перекидывает ловко, кубарем сваливаясь на сторону другую, так что клубы пыли в воздух поднимаются, и подскакивает как ошпаренная, на выход из подворотни убегая. На циферблат часов наручных не смотрит даже, боясь критически невосполнимый отрыв временной заметить, пока из закутка не выпархивает на тротуар, где коробка привычная недалеко уже виднеется.

***

Собрание очередное у Универсама закончилось давно, задерживая на коробке только одного старшего, да с пятак скорлупы особо шебутной. У которых в голове только ветер гулял, вместо мыслей здравых. В прошлый раз их такие же «скорлупные» Зима и Турбо воспитывали, которым полномочия временно передали в связи с отсутствием старших. Теперь же Шериф был на месте и огребать уже от него ожидалось. Так что построившиеся в шеренгу мальчишки очереди своей ожидали, которых один за другим к себе старший подзывал. Интересовался сначала голосом спокойным о заболеваниях хронических, чтоб без последствий урок прошёл, и бил следом. Резко и точно. Замыкали процессию закадычные друзья, разделившие по-братски боль шумящую в черепушке. Закурить очень хотелось, так что Турбо Вахиту задержаться предложил на коробке, намекая, что как только старший уйдёт они смогут спокойно никотином насладиться без страха быть пойманными, потому что сегодня сюда уже никто не сунется. На том и порешили. Валерка, устроившись поудобнее на бортике, что-то Зиме рассказывал, который на бортик с другой стороны привалился, руки перед собой сложив как в школе. Вроде как что-то смешное, потому что Туркин улыбался через слово, когда Вахит, нахмурившись привычно, завис. И как бы Турбо не тормошил его, он не отвлекался, заставляя посмотреть туда же, куда сейчас глядел парень. То, что там сумасшедшая окажется, для Валеры открытием не стало. А вот её занятие очень даже. Впрочем, как и внешний вид. Запыханная, девчонка от подворотни пулей метров сто, может чуть больше, пролетела буквально, стопорясь впереди остановки. Вперёд нагнувшись, она руками в колени упёрлась, дыша глубоко и часто, отчего коса её, по спине дугой согнутой, вбок скатилась, болтаясь смешно каждый раз, как вдыхала и выдыхала она. Сплюнуть, кажется, пытается, только во рту слюны нет, вызывая у Турбо усмешку от попыток бессмысленных. Вахит на девчонку тоже смотрит, только в отличии от друга состояние её в парне смех не пробуждает. Он сразу замечает и плечи голые, и грудь перемотанную, и синяки на коже кляксами небрежными размазанные. Хмурится, совершенно не одобряя внешний вид сумасшедшей, как будто заботить это его должно вообще, когда вид на девчонку автобус подъехавший перекрывает.

***

      Алёнка, добежав до начала остановки, останавливается, глядя пугливо на поворот из-за которого с минуты на минуту автобус выехать должен. Не виднеется транспорта на горизонте, отдаваясь пульсацией больной в висках так, что картинка по краям алым окрашивается. Два…один… Не успела. Мысли невесёлые Князеву пополам сгибают. Она дышит часто, истерику внутри бьющуюся успокаивая неумело, выливающуюся слезами горючими асфальт окропляющие, когда до уха тарахтение знакомое доносится, а через мгновение какое-то автобус рядом с ней останавливается с водителем удивлённым. Алёнка носом шмыгает, глазам своим не веря, от Анатолия кивок получая и указание маханием рукой, чтоб на другой стороне его ждала, как обратно он поедет, на что девчонка кивает болванчиком радостно, стягивая с пояса свитер повязанный и на себя натягивает хохоча. Улыбается мужчине, руки вскидывая в жесте победном, на что он эмоцию зеркалит от остановки отъезжая. Князева, автобус взглядом проводив улыбкой, вперёд поворачивается, чтобы дорогу перебежать и только сейчас замечает котопса Универсамовского, которые наблюдали за ней всё это время. В любой другой бы ситуации ей наверняка неловко бы стало, но только не сегодня. У неё внутри столько радости и счастья переполняющего, что она с любым встречным поделиться им может. Так Алёнка и поступает, руки вверх вскидывая, губы одновременно в улыбке растягивая. Знает, что те проигнорируют её как и всегда, однако вразрез мысли слышит аплодисменты одинокие. Не от Зимы. От Турбо. Парень ей ответно улыбается, хлопая ладонями оглушительно громко, так что Вахит от неприязни морщится, перед уходом взгляд хмурый на девчонку кинув. Князева улыбку натянутую на лице удерживает, чтобы виду не показать, а сама расстраивается сильно, ожидав одобрения совсем не с той стороны, с которой получила. Понять не может, что реакцию такую у парня вызвало, по сторонам посмотрев и на другую сторону перебегает, провожая взглядом фигуры удаляющиеся. Может, после случая того у ДК у Вахита с девочкой его проблемы возникли, что он так смотрит на неё теперь неприветливо? Может, сказала она что лишнее? Может, промолчать вообще стоило?       Долго мусолит в себе варианты самые разные, пока не подъедет автобус пятнадцатый полупустой. Отметает переживания пока в сторону, запрыгивая на место своё привычное и Леонидычу улыбается не сдерживаясь. — Удивила, — только и может выдать мужчина, хмыкнув одобрительно. Уж чего-чего, а этого он не ожидал. Даже с женой поговорил на предмет устройства на работу знакомой одной, за которую она словечно замолвить должна была. А тут, на тебе. — Пакуй вещи, послезавтра поедешь со мной в деревню, — у Алёнки на лице вопросы неозвученные сразу же отображаются, на которые Анатолий отвечает тут же. — Там дом родителей моих, подсобить надо. Там и начнём занятия твои. Или против?

— Против? Да я даже на северный полюс поеду, если защищаться научите.