Корги по имени Батон

***

  Полицейский, который стоял рядом с Арсением, подошел ближе и обратился к Попову:   — Пройдемте со мной для дачи показаний, — он двинулся в сторону эскалаторов, и Арсений пошел следом за ним.    В молчании они спустились на первый этаж и вышли на улицу, где осталась одна патрульная машина.   Полицейский открыл для Арсения заднюю дверь машины, но не предпринял попыток заключить его в наручники или как-то удерживать.    Попов спокойно сел в салон, обнаружив, что на водительском сидении уже сидел человек.   Когда пришедший вместе с Арсением полицейский уселся на пассажирское, машина тронулась.   — Этого куда? — спросил водитель, намекая на Арсения.   — Тоже в 29 отдел. Он главный свидетель, видел всю драку и пытался разнять.   Они перекинулись еще парой ничего не значащих фраз так, будто Арсения не было в салоне, или с ним не нужно было считаться как с человеком.   Через пятнадцать минут машина остановилась напротив 29 отдела полиции по Московскому району г. Санкт-Петербурга.    Арсений сам выбрался из машины, но полицейский, который вывел его из кинотеатра, все так же неотступно следовал за ним. Они вошли через главный вход в трехэтажное здание.   На первом этаже в основном холле было множество людей, в форме и без нее: тут и там сновали дежурные полицейские, сопровождая несколько групп задержанных, некоторые из них кричали, причитали, вырывались; тут же были ожидающие, посетители, свидетели и опера в штатском, с хмурым видом шмыгающие сквозь толпу с документами в сторону рабочих кабинетов.    Полицейский отвел Арсения в следующий холл, соединенный аркой с первым, где людей было не меньше, и оставил там, попросив подождать, когда его вызовут для дачи показаний.    Он просидел в уголке достаточно долго, видел, как шумную группу мигантов распределили сначала по кабинетам для снятия показаний, а затем по одному перевели мимо Арсения в дальнюю часть коридора, где они и исчезли один за другим.    «Наверное, там находятся камеры временного задержания», — решил Арсений, провожая взглядом каждого задержанного.   Но в голове его постоянно мелькала другая мысль:   «Как же там Антон?  Может он уже тоже в камере? А может в одном из многочисленных кабинетов, может я смогу его увидеть хоть одним глазком, понять в насколько он сейчас плохом состоянии?»   По ощущениям прошло много времени, и мимо прошло очень много людей, пока Арсений не увидел, наконец, знакомое лицо. Но именно это лицо он не хотел бы видеть больше никогда — мимо него провели Славу в наручниках. Его лицо было залито кровью, которая так и не остановилась, хоть и капала теперь намного медленнее, нос был разбит, одежда порвана, на лице, руках и теле были кровоточащие ссадины и расплывшиеся гематомы, которые грозили приобрести черный оттенок.    Выглядел Слава страшно, но еще страшнее выглядела его почти безумная улыбка, больше смахивающая на оскал, и он озлобленно взглянул в сторону Арсения, едва заметив его.   Липкий страх подкатил к легким и захватил все тело Арсения:   «Если Слава выглядит после драки вот так, что же будет с Антоном? Он может получить срок за нанесение таких травм.»   Пока Арсений ждал, он успел много раз в голове прокрутить, что именно он будет рассказывать, и каждый раз упирался в то, что полицейским нужно обязательно рассказать о предыстории его отношений со Славой.    Ему было страшно и неприятно рассказывать об этом посторонним людям, но если полицейские его услышат и примут его заявления в обвинении Славы, это могло бы спасти Антона. Для Арсения только его спасение имело значение, поэтому он без колебаний принял решение рассказать всё до конца, оставалось только надеяться на то, что полицейские примут показания.   Через несколько минут к нему подошел незнакомый высокий полицейский и пригласил кабинет оперуполномоченного. Арсений прошел в небольшое помещение, где стоял стол с компьютером и несколько стеллажей с папками.    За столом сидел человек не в полицейской форме, который безучастным взглядом проследил, как Арсений уселся напротив него через стол, а дежурный, который привел Арсения, на соседний стул.   — Оперуполномоченный Александр Петров, — представился владелец кабинета. Он был невысоким, щуплым, но более всего Арсения насторожило, выражение его глаз — ему словно было плевать на все, но смотрел он при этом как-то совсем гаденько — это вызвало у Арсения неприятное впечатление. — А это, — он указал рукой на своего коллегу, — старший сержант полиции Дмитрий Масленников, будет вести протокол допроса, — полицейские обменялись кивками, и сержант достал чистый бланк для снятия показаний.   Арсений перевел взгляд с одного полицейского на другого — оба выглядели максимально не заинтересовано — и сглотнул ком в горле.   — Для начала представьтесь, — начал допрос Петров.   Арсений рассказал, как его зовут, сколько лет и где проживает. Когда вопросы плавно перешли к событиям прошедшего вечера, Петров не пожелал слушать пространный рассказ, оборвав Арсения и попросив только отвечать на его вопросы.   — С чего началась драка?   — Вячеслав публично оскорбил меня, а Антон заступился.   — То есть вы подтверждаете, что гражданин Шастун напал первым?   — Да, но..., — опер перебил Арсения, не дав ему продолжить.   — Гражданину Вячеславу Трунину нанесены побои средней тяжести. Медэкспертами установлено, что у него сломан нос, трещины в двух ребрах и многочисленные следы побоев. На месте правонарушения множество свидетелей указали на то, что гражданин Шастун напал первым, действовал очень агрессивно и нанес значительный ущерб здоровью пострадавшего. Так как, вы, Арсений Сергеевич, являетесь главным свидетелем, а также причиной драки и заинтересованной стороной, то от вас требуется только подтверждение полученных показаний. Гражданин Трунин написал заявление о нападении и нанесении ему травм гражданином Шастуном Антоном Андреевичем. Кроме того, гражанин Шастун совершил преступление административного характера и, как нападавшая сторона, должен понести всю ответственность перед владельцем кинотеатра за нарушение правопорядка. Вашему другу светит уголовная статья, а вы собираетесь его тут как-то оправдывть? — закончил свою долгую речь опер с насмешливым вопросом.   — Господин полицейский, — Арсений сумел вклиниться в этот бесконечный поток слов. — Я готов дать показания против Трунина Вячеслава.   — На каком основании? — поинтересовался скорее для галочки Петров.   — На том основании, что некоторое время назад я состоял с ним в ... в отношениях, — Арсений сделал паузу, ожидая реакции полицейских, но опер только вяло махнул рукой, чтобы он продолжал. — Так вот, пока я находился с ним в отношениях, он постоянно избивал меня, угрожал, запугивал, закрывал дома без возможности выбраться, унижал и насиловал, — добавил Арсений последнее слово почти шепотом. Он достал из кармана телефон. — Я даже сделал фотографии нанесенных в последний раз побоев, — он открыл в галерее скрытую папку с фотографиями и повернул телефон к полицейским, однако они не заинтересовались ими. — Я сбежал от него в январе этого года, и теперь вот, когда мы случайно столкнулись, он вновь начал запугивать меня, обещать расправиться за то, что я сбежал и даже ударил, а когда пришел Антон, начал оскорблять меня прилюдно.   — Это все, конечно, занимательно, но вот эти фотографии, — Петров кивнул на телефон Арсения, — не могут доказывать его вину. Это мог сделать кто угодно, даже вы сами.   Арсений задохнулся от возмущения:   — То есть вы считаете, что я сам избил себя до полусмерти? — задал он вопрос почти истеричным тоном.    У него в голове не укладывалось, что полицейские не хотели его услышать, не хотели ничего делать, только обвинить его самого.   — Это вовсе необязательно. Вы могли сами нарисовать на себе эти "побои", — вмешался Масленников и насмешливо выделил последнее слово кавычками в воздухе.    — Точно, — Петров кивнул сержанту. — Для таких как вы, нет ничего такого, в том чтобы изобразить косметикой что угодно, — чуть заметное пренебрежение все же прорывалось, сквозь усталый тон опера.   — Что?.. — Арсений не успел задать вопрос, как Петров снова прервал его.   — И это все вовсе не отменяет того факта, что гражданин Шастун в данной ситуации напал первым, какими бы поводами он не руководствовался.   — В таком случае я хочу написать заявление на Трунина о побоях, запугивании и насилии.   — Такое заявление мы не примем за давностью и невозможностью установить последствия этого предположительного правонарушения, — тут же ответил Масленников, откладывая ручку от бланка с протоколом допроса. Арсений мельком взглянул на лист, и понял, что сержант не записывал его обвинения в сторону Славы.   — Но...   — Сейчас у нас разговор идет про сегодняшний инцидент, — повысив тон, грубо перебил Арсения опер уже в который раз. — Давайте вернемся к нему. Сержант Масленников, зачитайте протокол допроса.   Сержант послушно зачитал все показания Арсения, касающиеся произошедших этим вечером событий, но никаких упоминаний о предыстории со Славой в них не было. Полицейские словно и не слышали этого.   — Подпишите вот здесь, — Масленников ткнул пальцем в нижнюю пустую строчку, где уже было прописано его рукой «С моих слов записано верно».   — Я не буду это подписывать, вы записали не все мои показания! — выпалил Арсений.   — То есть, вы препятсвуете даче показаний? — подняв бровь, задал вопрос оперуполномоченный Петров. — Гражданин Попов, вы знаете, что за препятствие правосудию, и даче ложных показаний в Уголовном кодексе предусмотрена статья?   Арсений молча перевел взгляд с одного полицейского на другого.   — Подпишите, вам же лучше будет, — добавил Масленников с какой-то гаденькой улыбочкой. — Иначе мы будем вынуждены принять меры.   Если полицейский произвол был таким, то Арсений не сомневался, что за отказ от подписи его придумают, как привлечь. И самое главное — его протест никак не поможет Антону, а это было для Арсения первостепенной задачей. Он пошел бы на любой риск и угрозы его здоровью, если бы для Антона был шанс просто выйти из СИЗО. Но Арсений прекрасно понимал, что сейчас в этой ситуации такого шанса не было. Ему самому нужно было выйти за пределы отделения и попробовать найти помощь для Антона, поэтому он подписал протокол с неполными показаниями.   — Допрос окончен, гражданин Попов, можете быть свободны. Но на всякий случай не покидайте город, вас могут вызывать в суд по делу Шастуна.   — Но я...   — До свидания, — с нажимом произнес Петров, и Масленников вывел Арсения из кабинета практически силой, захлопнув дверь за его спиной.   Арсений медленно прошел через по-прежнему шумные и многолюдные холлы и вышел на ступеньки отдела.   «Ну вот, я и попытался дать показания. И никому они оказались не нужны, как я и думал.»   «Но я не могу просто опустить руки и ждать пока против Антона заведут дело и посадят его из-за меня!»   «Нужно попросить помощи хоть у кого-то...»   Первым ему на ум пришел Дима Позов — он был давним другом Антона и, возможно, мог чем-то помочь. Да и больше Арсению не к кому было обратиться — у него не было таких связей.   Он набрал номер Димы, медленно спускаясь по трем ступенькам на тротуар.   — Здорово, Арс! — откликнулся из трубки бодрый голов Позова. — У меня небольшой перерыв между пациентами, чего хотел?   — Привет, — ответил Арсений. — Слушай, тут с Антоном кое-что произошло, и я просто не знаю, к кому еще можно обратиться за помощью.   — Что случилось? — голос Позова сразу стал намного серьезнее.   — Он подрался и попал в полицию.   — Он, что?    — Ох, подожди, давай я сначала расскажу, — Арсений пересказал события сегодняшнего вечера, вплоть до его разговора с полицейскими. — И вот, ему вменяют уголовную и административную статью, я со своими показаниями вообще никак не помог и не знаю к кому обратиться, чтобы хоть что-то сделать.   Дима после небольшой паузы, за которую успел несколько обдумать сложившуюся ситуацию, ответил:   — Я не знаю, может ли это помочь или нет, но я знаю парня, Макса Зайца, он учился на пару классов младше нас с Антохой. Сейчас он вроде поступил на службу в Главное управление Следственного комитета в Питере. Да, должность у него пока невысокая, но может он сможет чем помочь или хотя бы чего посоветовать. Антона он тоже знает, так что, думаю, не откажет, если что-то реально сделать.   — Спасибо, Дим, сейчас любая помощь будет кстати.   — Да, и еще, к Антохе сейчас же не пустят никого, кроме адвоката. Возможно, стоит поискать подходящего. Это я тоже у Макса уточню, может он посоветует кого толкового. А ты там, давай, держись. Все будет хорошо, — Арсений через силу улыбнулся, и они попрощались.   И хоть ему не очень верилось в это Димино стандартное «все хорошо», но он очень хотел верить, что именно так и будет.     ***   Ночь в общей камере СИЗО была отвратительной — Антон так и не смог сомкнуть глаз ни на минуту. В небольшой камере на четверых, задержанных было восемь — помимо Антона здесь было еще трое мигрантов, один вусмерть пьяный мужик, который даже не осознавал, где он находился, еще один странноватый мужчина, задержанный, видимо, за оголение в публичных местах, и два парня бандитской наружности, таких, что Антон бы и на улице не рискнул к ним подойти, не то, чтобы заводить какие-то разговоры в камере СИЗО.    Сам Шастун весь избитый, с кровоподтеками на лице, незначительными травмами по всему телу и разорванной одежде тоже вряд ли представлял из себя в глазах посторонних приличного человека. А неудобств это его состояние доставляло еще больше — почти при любом движении чувствовалась тупая боль в ребрах, костяшки на руках саднили, сбитые в кровь, на лице была рассечена бровь, и кровь, которая текла из этой неглубокой, но довольно протяженной раны, постоянно застилала глаза. Почти к ночи кровотечение остановилось, и когда Антон умылся, стало чуть получше, но в остальном ситуация, в которой он оказался, была плачевной, и не понятно было, что с этим делать.    
Допрос, проведенный накануне Петровым и Масленниковым, не оставил никаких сомнений, что эти доблестные полицейские целиком и полностью приняли сторону Славы, нарекли его пострадавшей стороной и, как Антон понял по ходу допроса, приняли у него заявление против Антона за нанесение физических повреждений средней тяжести. Свидетелей того, что именно Антон начал драку было много, но оставалась лишь надежда, что показания Арсения, которые полицейские обязаны были взять, смогут повлиять на ситуацию, но особо Антон на это не рассчитывал. Всю ночь он скудно перебирал варианты в голове, как ему теперь быть — сделать звонок ему вчера не позволили, но по закону в течение суток ему должны были предъявить обвинения, и тогда уже он сможет сделать один звонок, предположительно, адвокату. Антон перебирал пальцами браслеты на запястье и крутил серебряное кольцо с россыпью черных камушков — подарок Арсения.    О драке Антон не сожалел — за Арсения он готов был драться, готов был кулаком стереть эту издевательскую улыбку с лица его бывшего, этого ублюдка Славы. Но Шастун сожалел, что так легко повелся на провокацию с его стороны и ударил первым при свидетелях. Последствия этого поступка теперь могли очень сильно ударить по нему самому, по его карьере и по их с Арсением будущему.    Что сейчас происходило с парнем, Антон даже боялся себе представить — он просидел в камере уже более 12 часов, и мог только догадываться, как тяжело воспринимал его отсутствие Арсений и, наверняка, винил себя. Антон же ни в чем его не винил, наоборот, он чувствовал странное удовлетворение, что разбил этому подонку лицо, заступился за Арса, за которого никто не заступался за все время их «отношений» со Славой.   Антон поднялся из сидячего положения возле стены, где он провел всю ночь, и размял затекшие ноги.   В камере все ещё спали или, по крайней мере, делали вид, и Антон умылся из металлического умывальника. Металлический же унитаз стоял рядом, у всех на виду, и Антон, воспользовавшись тем, что люди вокруг него еще не проснулись, стесняясь, все же справил малую нужду. Вымыв руки, он слегка подвигался, разгоняя застывшую кровь и онемевшие конечности, как из конца коридора, где была дверь в общие помещения участка, послышался шум: звон связки ключей и тяжелые шаги. Заступивший с утра на дежурство новый полицейский остановился напротив решетчатой двери их камеры и громко приказал:   — Шастун! На выход!   Антон встрепенулся, и подошел ближе к двери, остальные же обитатели камеры только лениво поворочались и более остались безучастны. Дежурный защелкнул на его запястьях наручники и вывел из камеры, закрывая за собой дверь.  Шастун понимал, что вряд ли его просто так возьмут и выпустят, скорее всего, его сейчас поведут, чтобы вынести наконец обвинение, хотя, с другой стороны, могли бы и подольше помариновать в неизвестности.   Решив для себя, что видимо не такие уж полицейские, проводившие вчерашний допрос, и конченные, Антон зашел вслед за дежурным в новый, более просторный кабинет и уселся на предложенный стул.    Полицейский вышел, оставив его одного в пристегнутых к специальному креплению на столе наручниках.   Антон просидел в одиночестве недолго, и вот дверь открылась, и в помещение вошел человек в идеально выглаженной темно-синей форме со звездами на погонах и, сняв форменную фуражку, уселся напротив Антона, расстегнув пару пуговиц на кителе.   — Доброе утро, господин Шастун, я старший следователь Главного управления Следственного комитета по городу Санкт-Петербургу, Журавлев Дмитрий Вячеславович, — он до последнего момента сохранял серьезное лицо, но после улыбнулся во все тридцать два, и, не удержавшись, похлопал Антона по плечу. — Антох, выдыхай.   — Диман, то есть Дмитрий Вячеславович, — поправил сам себя Антон, Журавлев махнул ему рукой, как бы прося оставить все эти формальности. — Как ты здесь оказался? Какими судьбами?   Дима вытащил из кармана маленький ключик и, перегнувшись через стол, расстегнул наручники на запястьях Антона.   Шастун даже не подозревал насколько у него уже успели затечь в таком неудобном положении руки, поэтому с удовольствием разминал их, дожидаясь ответа Димы.   Они были знакомы очень давно. Когда Антон еще ребенком бегал во дворе, Журавль уже был не последним человеком на левом берегу Воронежа. У них была разница в возрасте в восемь лет, но Дима всегда был открытым и добродушным, присматривал за мелким Антоном, когда тот находил неприятности на свою голову. Их матери дружили, Дима иногда бывал у Антона дома, и всегда интересовался, чем жил и о чем переживал пацан.    После окончания школы Журавлев уехал учиться в Питер, и их общение ограничивалось только редкими встречами, когда Дима приезжал к матери в гости. Но когда Антон подрос и сам переехал жить в Питер, их общение с Журавлевым немного наладилось — они чаще переписывались, знали что у кого в жизни происходит, но виделись все равно редко, хоть и жили в одном городе.    У Димы карьера в Следственном комитете пошла в гору, и он был очень загружен, да и и у самого Антона было много дел, поэтому они уже не созванивались и не переписывались с самого нового года.    Антон с сожалением подумал, что об очень многих изменениях в жизни не успел еще рассказать другу, и теперь их встреча в допросной отдела полиции выглядела весьма печально, хоть и немного интригующе. Антон и сам хотел позвонить именно Диме из СИЗО и попросить помощи, но ему этого сделать не дали, и, тем не менее, Журавлев был здесь, сидел напротив в своей идеальной форме следователя и улыбался.   — Слушай, ну это совсем не такая длинная история, — начал Дима свой рассказ. — У меня в отдел недавно приняли нового помощника следователя, Максима Заяца, ты наверное его знаешь, — Антон кивнул, безмолвно прося продолжать, — так вот, ему вчера позвонил друг, и по его разговору я услышал твою фамилию. Она, сам знаешь, не такая уж частая, поэтому я решил у него спросить как и что. И он мне сказал, что ему сообщил Дима Позов, это твой друг, как я понимаю? — Антон снова кивнул, — а ему некий Арсений Попов, который был с тобой и видел все произошедшее. Когда Макс пересказал мне, все что узнал, я понял, что вмешаться просто обязан, тем более, если местные сотрудники полиции собрались возбудить против тебя уголовное дело — тут в любом случае должен работать следователь — и вот я здесь. И к тебе у меня к тебе такой же вопрос: ты тут какими судьбами?   Антон устало улыбнулся и вздохнул — все же ночь без сна сказывалась на нем — и начал свой рассказ про вчерашний день.   Дима слушал его очень сосредоточенно, не перебивал, лишь изредка, когда Антон делал паузы, уточнял детали.   Антон рассказал ему не только про вчерашний день, но и про его взаимоотношения с Арсением, про его травмы и страх, когда они только познакомились и кратко описал историю Арсения со Славой.    Когда Антон наконец закончил свой рассказ, Дима еще некоторое время сидел молча, сосредоточенно глядя в блокнот, где он делал пометки, и в листы вчерашних допросов, которые он получил от полицейских. Глядя на чудовищное отсутствие важных фактов, Журавлев сказал:   — Мне нужно будет еще раз вызвать на допрос Арсения. В тех показаниях, что у него взяли, нет ничего из того, о чем ты мне сейчас рассказывал. У меня есть подозрение, что Петров и Масленников попросту решили не усложнять себе дело, поэтому так попустительски отнеслись к взятию показаний. Но на мой взгляд, между нами, — Дима опустил тон голоса, — здесь есть повод для внутреннего расследования. Почему полицейские не взяли показания у свидетеля, если они напрямую касаются настоящего дела?   — Ты думаешь, Слава их подкупил? — спросил почти шепотом Антон.   — Не знаю, не могу сказать наверняка, но сдается мне, что что-то тут нечисто.   — Если ты вызовешь Арсения на допрос, можешь передать ему кое-что от меня?   — Не вопрос, — улыбнулся Дима. — Можно даже сделать лучше, — он перелистнул свой блокнот на чистую страницу и протянул его задержанному вместе с ручкой. — Вот, напиши лучше сам, а я передам.   Антон благодарно улыбнулся и принялся писать.     ***   Утро не было добрым и для Арсения. Вчера он вернулся домой, погулял с Батоном, покормил обоих животных и рухнул в кровать, но так и не смог за всю ночь уснуть. Он ворочался, вставал почти каждые полчаса от невозможности дальше лежать в бездействии и снова возвращался в постель. На просторной двухместной кровати было пусто, несмотря на раскинувшегося поперек Батона и улегшуюся почти на подушку Арсения Булочку. Он пытался заснуть, и в эти редкие минуты ему казалось, что Антон рядом, но стоило только протянуть руку, каждый раз он натыкался пальцами только на холодную простынь. Без Антона все было не то и не так.   Утром он встал пораньше не силах больше лежать в кровати и побрел в ванную, чтобы умыться. Из зеркала на него смотрело его собственное уставшее и опухшее от недосыпа лицо: глаза отекли, и под ними залегли темные тени, кожа была болезненно бледной, и в целом Арсений больше походил на призрака, чем на живого человека. Он умылся холодной водой, растирая до красноты ледяными пальцами щеки, и немного взбодрился.   Налив себе в термокружку кофе из кофемашины, он взял на поводок Батона и вышел на улицу. Пес шел рядом с Арсением и словно перенял его настроение — прогулка не радовала даже корги. Спустя полчаса они уже вернулись домой, где Арсений, как на автомате, совершал одни и те же действия: мыл лапы, насыпал корм, наливал поилки.   Заниматься ничем не хотелось, думать о поступлении, о работе, да и вообще, о нормальном течении жизни, пока Антон находился в СИЗО, не получалось. Он позвонил начальству и отменил все свои рабочие смены до конца недели, сославшись на непредвиденные семейные обстоятельства. Ведь по сути так оно и было.   Арсений уселся с ногами на подоконник и уставился в окно, где серые тучи все же разразились затяжным исконно питерским серым дождем-моросью. Медленно моргая, Арсений смотрел на редких прохожих, что даже не пытались скрыться от сырости, как внезапно зазвонил телефон, что лежал рядом с ним на подоконнике.   Безучастно взглянув на незнакомый номер, Арсений принял вызов, приложив свой старенький айфон к уху. Звонивший представился дежурным из 29 отделения полиции и попросил явиться на встречу со следователем, который будет вести дело, для повторного разговора.   Арсений договорился о времени и положил трубку, раздумывая к чему приведет этот новый допрос. Решив, что ничего хорошего после вчерашнего общения с полицейскими ему ждать уже не приходится, он собрался и вышел из дома.   29 отделение полиции по Московскому району Санкт-Петербурга встретило его неприветливо. В холлах все также сновало множество людей, хмурые лица полицейских мелькали тут и там в толпе, когда Арсений подошел к посту дежурного.   После того, как он назвал цель визита, дежурный направил его в нужный кабинет, пообещав, что его вызовут.   Попов уже примерно понимал где что находится, и какая в этом заведении была нумерация, и сразу же направился на второй этаж, где почти рядом с лестницей находилась нужная дверь. Здесь было заметно тише и меньше людей, но в остальном это место мало чем отличалось от унылого интерьера первого этажа.   Через пятнадцать минут из двери, возле которой он сидел, вышел незнакомый полицейский и пригласил его войти.   Форма на незнакомце была другой, темно-синей, с парадным кителем, отглаженными брюками со стрелкой и белоснежной рубашкой, но, несомненно, она также принадлежала служителю правопорядка. Невысокого роста, но коренастый с плавными движениями человек сел напротив Арсения на стул и пододвинул к себе стопку документов и блокнот. От него не создавалось неприятного впечатления, и Арсений решил выслушать, зачем же следователь, вызвал его повторно, хотя вчерашние полицейские дали понять, что в следующий раз его могут вызвать только в суд против Антона.    — Журавлев Дмитрий Вячеславович, старший следователь, — представился он и, к удивлению Арсения, протянул руку для приветствия. Тот рассеяно пожал ее и так же представился.   Пока Журавлев перекладывал документы по разным стопкам, Арсений решился задать вопрос:   — Зачем меня повторно вызвали на допрос? Я вчера дал показания, и господа полицейские, — его губы чуть скривились в едва заметной усмешке, — разъяснили мне, что моих свидетельств более не требуется. Только если в суде.   — Да, насчет этого, — следователь сложил перед собой пальцы в замок, — Арсений Сергеевич, я прошу прощения за подобную работу моих коллег. Я сегодня с утра общался с подозреваемым и принял во внимание, что значительная часть сведений, которая не касается напрямую дела, но связана с его участниками, не отображена в протоколах допросов ни одной стороны. Именно за этим я вас и позвал — принять свидетельские показания в полной мере. Но для начала давайте вернемся к вчерашнему вечеру. Расскажите, как все произошло, а потом мы поговорим о вашей предыстории, и как лично вы связаны с обоими фигурантами драки.   Арсений вздохнул и начал рассказывать. Все события вновь проносились перед его глазами быстрым вихрем и, наконец, когда он закончил, то плавно перешел к предыстории со Славой и пересказу вчерашнего допроса. Арсений с трудом для себя,  но снова рассказал все, что мог, затем снова показал фотографии с побоями, где отчетливо было видно все его повреждения после очередного избиения Славы.   Все это время Журавлев внимательно слушал, не перебивая, рассмотрел ближе фотографии, и отложил телефон в сторону. Когда Арсений закончил, оба просидели еще несколько минут в неуютной тишине, вызванной его рассказом.   — Почему вы сразу не обратились в полицию? Когда еще эти побои были на теле, когда их могли зафиксировать? — задал логичные вопросы следователь.    Арсений вздохнул и отвел глаза:   — Я не хотел доказывать всем, что я жертва, что нуждаюсь в помощи...   — Простите, Арсений, но вы и были в этом случае жертвой. Жертвой домашнего насилия. И вам нужна была помощь.   Арсений промолчал.    Это было именно то, чего он боялся услышать, что все можно было изменить, а он сам выбрал страдать и ничего не делать, не заявлять на домашнего тирана.    Он сам был виноват. Долбанная жертва обстоятельств.   Журавлев заметил реакцию собеседника и смягчил тон:   — Я понимаю, это очень сложно. И многие люди, оказавшись в подобной ситуации, обвиняют себя, обстоятельства, кого угодно, но только не настоящего виновника. Часто абьюзера боятся, отрицают сам факт насилия и не идут в полицию, когда есть возможность, а иногда такой возможности даже может не быть. Да и зачастую полицейские относятся к таким заявлениям пренебрежительно или попросту не принимают их, как это случилось с вами вчера, верно? — мягко спросил Журавлев. Арсений поднял взгляд и кивнул. — Но вы должны знать, что виноваты здесь не вы, а халатность при исполнении, которая должна иметь последствия, и виновный, который должен понести наказание, но для этого мне нужно ваше участие. Арсений, вы хотите подать заявление на Трунина Вячеслава Сергеевича?   — Да, — тихо сказал Арсений, сглотнув ком в горле. — Что мне нужно сделать?    — Вы рассказали мне достаточно информации, я заполню протокол в вашем присутствии, а потом зачитаю его вам, и вы внесете изменения или уточнения, — Журавлев встал из-за стола и направился на рабочее место, где стоял стационарный компьютер. — А, и пока не забыл, — он открыл свой рабочий блокнот и вырвал из него страницу. — Это я обещал вам передать.   Арсений принял листок нелинованной бумаги, на котором знакомым антоновским почерком было написано несколько строк.   «Арс, мой хороший, мой любимый!  Со мной все в порядке.  Дима мой старый друг, и он поможет, ты можешь ему доверять.  Пожалуйста, не вини себя, моя Лапушка, и постарайся держаться, ради нас обоих.  Люблю тебя, твой Лучик.»   Впервые за долгое время Арсений искренне улыбнулся, прижимая листок к груди. Так мало слов, но сказанных с теплотой и любовью самым дорогим человеком смогли сотворить чудо. Тревожный узел, поселившийся в его груди со вчерашнего вечера, немного ослабился, размяк и перестал душить Арсения страхом неизвестности.    — Так вы его знаете?   Дима отвлекся от набора текста и ответил:    — Да, он мой добрый друг, поэтому я хочу максимально досконально разобраться в этом деле.   Арсений сложил записку и положил перед собой, решаясь задать самый важный вопрос:    — Антон же не сядет за драку?  — выпалил он, перебирая пальцами края записки.    — Я постараюсь сделать все возможное, чтобы это не произошло,  — ответил Журавлев, и недовольно добавил:  — Хотя подставился он, конечно, сильно.   Арсений невесело покивал, соглашаясь, и решился на самый, наверное, наглый вопрос:    — Могу ли я его увидеть?    — Нет, к сожалению,  — следователь поджал губы, и покачал головой.  — Пока идет следствие, все контакты задержанного со свободой должны быть ограничены, исключением может быть только адвокат.   Арсений вспомнил, что Позов, тоже говорил про адвоката, надеясь, что его знакомый сможет кого-то посоветовать.    — А он ему понадобится? Уже нужно кого-то искать?   — Пока нет, дело пока не заведено, но если до этого дойдет, то он понадобится.    Больше вопросов не последовало, и Журавлев вернулся к заполнению протокола. Минут через двадцать, когда он был завершен, следователь зачитал его вслух, уточнив у Арсения некоторые детали, вроде адреса Славы и сколько времени продолжались издевательства с его стороны, и Попов подписал свое заявление.    На этот раз, выходя из отделения полиции, Арсений снова созвонился с Позовым, чтобы рассказать ему новости, но был уже в чуть лучшем настроении, чем вчера.   ****   Жизнь в камере СИЗО протекала по своим законам. Когда Антон вернулся с утреннего допроса у следователя, коим оказался Журавлев, обитатели камеры уже проснулись и получили какую-то неопознаваемого вида субстанцию, которую администрация называла завтраком для предварительно задержанных. Антон пропустил время завтрака, но глядя на то, как даже мужик в похмелье отказался это есть, решил, что это даже к лучшему. Два бандита, которых опасался Антон, подсели к нему поближе, явно намереваясь пообщаться. Антон хоть и отмылся, как мог, в маленькой раковине от крови, все равно выглядел довольно оборвано и грязно, а раны и синяки на лице не добавляли ему очков.   — Слышь, как тебя там? Шампунь? — обратился к нему мужик, которого смело можно было назвать бугаем. Он был широким в плечах, с бычьей неповоротливой шеей, на которой виднелись набитые татухи. — За что повязали?   Антон подумал и решил, что лучше будет все же ответить сокамернику, тем более, если он имеет сообщника.   — За драку, — кратко ответил он, решив не исправлять свою фамилию.   — А с кем подрался и за что? — насупленно спросил второй мужик. Он был поменьше размерами, чем первый, но все равно по ощущениям мог бы запросто переломить такого как Антон пополам, как тростинку, а злости и адреналина, которые вчера помогали Антону в драке, сейчас не было.   — Вступился за своего друга, — Антон осторожно подобрал формулировку, понимая, что правда могла бы вывести подобных субъектов из состояния равновесия. Возможно, с его стороны это были предрассудки, но сейчас у Антона не было желания это проверять.   — Это хорошо, это почетно, — покивал первый мужик. — А что ж друган твой вместе с тобой не сидит?   — Его не арестовали.   — Ну, это ему повезло, — первый бугай неожиданно крепко хлопнул его по плечу, заставив ребра заныть от боли. — А ты чёткий мужик, — продолжил он, — не то, что этот писькотряс.   Антон вопросительно перевел взгляд и посмотрел на мужчину в другом углу, того самого, что задержали за оголение в людных местах. На нем был длинный плащ, под которым ничего не было — образцовый извращенец.   Антон хмыкнул, не позволив себе засмеяться, но оба бугая поддержали его веселое настроение, заржав в голос.   — А вы за что тут? — когда все отсмеялись, спросил Антон, осмелев. Все же это было проявление ответной вежливости, и раз уж эти бандиты восприняли его положительно, то лучше было бы не терять их хорошего расположения.   — Да, на стрелке повязали, еще даже замес не начался. Только пушки вынули, как менты накрыли, — ответил первый бугай.   — Слышь, ну это может еще и к лучшему, отмажемся проще, — добавил второй.   Разговор прервался появлением дежурного, который приказал:   — Дзюба! На выход. Выходишь под залог.   Мужик в плаще зашевелился и, собрав свои немногочисленные пожитки, вышел вслед за дежурным из камеры без наручников.   День длился бесконечно долго: постепенно вышли и мигранты, и алкаш, который уже успел протрезветь, а под вечер вышли и бандиты, только Антон продолжал сидеть в камере, но больше к нему никого не подселяли.   Поздним вечером его снова вызвали к следователю и, уже привычно нацепив наручники, повели в кабинет.   В кабинете его ожидаемо встретил Журавлев, но он был не один — на соседнем кресле сидел Максим Заяц и что-то активно искал в кипе бумаг перед ним.   — Здорово, Антох, — Макс поднял взгляд, чтобы поздороваться, а Дима поспешил расстегнуть наручники на Антоне. — Как дела? В камере потише стало? — поинтересовался он совершенно буднично.   Антон запоздало пораскинул мозгами и понял, что без внешнего вмешательства в жизнь камеры СИЗО, в которой он сидел, не обошлось.   — Спасибо, пацаны, я что-то сразу не догнал, что так бывает, что в камере на четверых остался я один из восьми, и больше никого не посадили туда же.   — Да не за что, — вздохнул Журавлев, возвращаясь на свое кресло. Выглядел он уставшим — все-таки как-никак пошел уже шестнадцатый час его рабочего дня. — По закону мы должны выдвинуть обвинение или отпустить, но отпустить, как ты понимаешь, невозможно.   Антон перевел взгляд с Журавлева на Зайца и обратно.   — И какое обвинение мне вынесено?   — Пока только административка. Уголовку удалось притормозить, параллельно начав внутреннее расследование против оперуполномоченного лейтенанта полиции Александра Петрова и старшего сержанта полиции Дмитрия Масленникова, которые допустили грубые нарушения при взятии показаний участников и свидетелей преступления. Обвинения Трунина против тебя зафиксированы, но пока не являются причиной возбуждения уголовного дела, — Дима вздохнул, переведя глаза с документов на Антона. — Иными словами, пока вы оба задержаны по административке и до выяснения всех обстоятельств дела, которое грозит превратиться в уголовку для одного из вас. И тут пригодятся и показания Арсения Попова, и твои, помимо взятых показаний Трунина.   — А что Арсений? — Антон подался вперед, ожидая ответа на вопрос.   — Был сегодня утром, мы поговорили, и я предложил ему подать заявление на Вячеслава, он согласился и дал показания — это уже основа для возбуждения против него уголовки, но, боюсь, что по прошествии полугода будет трудно доказать в суде, тяжесть и регулярность нанесения побоев пострадавшему, а фотографии, которые он показал, могут не принять как доказательства.   — У него были фотографии?   — Да, он боялся идти с ними в полицию, но все-таки сделал, — Журавлев снова вздохнул. — Он хороший человек, который попал в ужасные обстоятельства и не смог защитить себя сам. Я понимаю тебя, Антох, как друг, и почему ты заступился, и почему полез первым в драку, но последствия теперь очень серьезные — Арсению, возможно, понадобится психологическая поддержка, а тебе адвокат.   — А как он вообще?   — Тебе честно? — спросил Журавлев, вновь вставая из-за стола и направляясь к простенькой кофемашине, что была в кабинете.   — Ну да.   — Выглядит плохо. Я его, конечно, в первый раз увидел, но не думаю, что он обычно похож на призрака — бледный, замученный, уставший.   — Наверняка, не спал, — пробормотал Антон.   — Как будто ты спал сном младенца, — съехидничал Журавлев. — Но тем не менее, как только он прочитал твою записку, ему сразу полегчало. Переживает за тебя пацан.   — Да, знаю, конечно переживает. И я за него.   — Понимаю, Антох, поэтому давай сделаем так, чтобы ты все-таки смог отсюда выйти и отправиться домой.   — Я только за. Что от меня нужно?   Дима вернулся за стол и поставил перед каждым по кружке с черным кофе.   — Я думаю, что следовало бы навестить дом Трунина, пока сам он находится в СИЗО, и кстати, ему условия пребывания мы облегчать не стали, — Дима переглянулся с Зайцем, который специально для этого оторвался от бумаг. — Но у меня сейчас нет причины, чтобы получить ордер на обыск, а без него это нелегально. Подумай, может ты сможешь что-то вспомнить, какую-нибудь маленькую деталь, которая позволила бы нам заявиться к нему домой и собрать улики на законных основаниях?   Антон отхлебнул кофе и задумался. Он пересказывал все произошедшее два или три раза, что он мог упустить? Он вспомнил выражение лица Славы, когда тот тащил Арсения на безлюдную лестницу, вцепившись в него, вспомнил его издевательские и оскорбляющие фразы в адрес парня, и его вдруг осенило.   — Он сказал, что у него есть свой.   — Что свой? — не понял Дима. — Ты можешь вспомнить дословно, что он сказал?   Антон скривился от осознания, что ему нужно повторить те же мерзкие слова, но если это позволит закрыть Славу надолго, то ему придется это сделать.   — Он сказал про Арсения: «Мне эта дырка пользованная больше без надобности, у меня дома новая есть. А эту забирай себе.»   На лице Димы не дрогнул ни один мускул, а Макс ожидаемо скривился от этих слов.    — Так-так, а это интересно, — Журавлев сложил руки в замок на столе. — Если с его слов у него дома кто-то есть, и Арсений ему больше не нужен, то какова вероятность, что он держит этого кого-то в таких же, если не в более жестоких условиях, как и Арсения?   — Очень вероятно, — включился в разговор Заяц. — Дмитрий Вячеславович, это же может послужить основанием для обыска?   — Если Антон Андреевич, подпишет эти показания, то это может послужить причиной для получения ордера на обыск. А я со своей стороны, постараюсь ускорить процесс.   — Я готов под этим подписаться, — горячо откликнулся Антон.   — Отлично, я подготовлю показания, а тебе, Антох, останется только ознакомиться и подписать, — Дима пододвинул к себе пустой бланк и обратился к Максиму. — А вы, товарищ младший лейтенант, занимайтесь дальше разбором документов по Петрову и Масленникову. Мне кажется, что временного отстранения для них обоих будет недостаточно, — и Заяц послушно продолжил и дальше разбирать заявления, характеристики и опросы свидетелей по прошлым делам этих доблестных полицейских.   «Ну и правильно», — подумал Антон, попивая свой кофе. — «Если они и не были подкуплены Славой, то пусть отвечают за свое халатное отношение к работе и к пострадавшим».   После того, как Дима заполнил протокол, а Антон его подписал, Шастун отправился обратно в свою камеру, где провел очередную беспокойную ночь.   Весь следующий день тянулся для Антона мучительно медленно: он был оторван от всего мира, телефона у него не было, но и новых задержанных не подселяли. Редкие полицейские проходили мимо его камеры, не задерживаясь, и к концу дня Антон потерял надежду, что его вот-вот вызовут и поведут к следователю.   От Журавлева не было никаких новостей. Оставалось только думать об Арсении и гадать, как парень поживает и как себя чувствует. Антон понимал, что ему нелегко пришлось, рассказывая о том времени, когда он был по сути жертвой насилия, его старые страхи и раны всколыхнулись, но Антон знал, что парень сделал это только для того, чтобы помочь ему — сам бы Арсений не пошел на это. Шастун был благодарен ему и жалел, что не написал в той записке больше. В конце концов, он мог просидеть до выяснения обстоятельств еще почти две недели и не видеть ни Арсения, ни свободы.   Антон уже успел лечь спать — свет в камерах перевели в ночной режим, при котором лампочка под потолком светила очень тускло — как раздался шум в коридоре, и дверь в его камеру открылась.   — Шастун, к следователю, — приказал полицейский, и подождав, когда Антон выйдет, повел его в уже знакомый кабинет, не надев при этом наручники.   Антон вошел в помещение, где казалось ничего не изменилось, только Зайца не было, а Журавлев был еще более уставшим, словно не спал вторые сутки.    — Проходи, садись, — слабо махнул он рукой на стул напротив, нажимая кнопки на кофемашине. — Кофе будешь? Разговор предстоит долгий.   — Давай, — откликнулся Антон и проморгался, прогоняя с себя остатки сна.   Дима поставил напротив Антона кружку и уселся в кресло.   — Ну, что я могу сказать, — следователь подровнял стопку бумаг и сложил перед собой руки. — Обыск был очень оправдан. В квартире по адресу, который нам указал Арсений, были обнаружены два несовершеннолетних подростка мужского пола: один был прикован цепью за ошейник к трубе батареи и был в сознании; второй был связан веревкой и напичкан каким-то дерьмом, без сознания. На обоих обнаружены следы насилия и физического, и сексуального.    — Пиздец..., — вырвалось у Антона. Такого он и не мог себе и представить. — Вот же ублюдок…   — Да, не то слово, — мрачно хмыкнул Дима, отпивая глоток кофе. — Побои сняли и зафиксировали в протоколе, оба мальчика сейчас направлены в реанимацию. Жизнь второго под угрозой — его не могут привести в сознание и вывести то лекарство, которым его передознул наш подозреваемый Вячеслав Трунин.    — А что родители? Как подростки вообще пропали и их никто не искал? Они же еще школьники, должно быть, — у Антона в голове не укладывалось, что можно было так поступить с совсем еще детьми.   — Пропали. Родители одного вроде бы искали, но заявления не подавали —  думали сын где-то у друзей или просто загулял. Вторые родители пока еще ничего не комментировали.   — Может он специально искал подростков с проблемами, которых никто не хватится и на которых плевать собственным родителям? — спросил Антон.    — Вероятнее всего, так и есть. Мы на всякий случай вызвали службу опеки, вероятно, что с родителями в семьях не все гладко, — ответил Дима. — Как только разберемся с официальными представителями, можно будет снять показания пострадавших и выдвинуть обвинения против Трунина — несовершеннолетние сами не могут дать показания полиции.   — Получается, что когда ты говорил, что этот подонок мог ужесточить условия содержания, ты оказался прав?   — Получается, что так, — Дима поджал губы с недовольным видом. — Не люблю, когда я оказываюсь прав в таких вещах.   — Это же получается практически сексуальное рабство.   — Именно оно и есть, — подтвердил Журавлев. — И сейчас мы еще выясняем, были ли еще жертвы помимо этих двух мальчиков и Арсения, но уже сейчас количество правонарушений столько, что любой суд даст ему как минимум десять лет, а то и пожизненное.   — То есть после всего этого у него еще есть шанс выйти? — спросил Антон ошеломленно.   — Очень сомневаюсь, — покачал головой Журавлев. — С такими статьями, как педофилия и сексуальное рабство, помимо прочих, на зоне сильно не церемонятся — он просто не доживет до конца своего срока.    Антон посмотрел на Журавлева, который выглядел уставшим, но удовлетворенным проделанной работой — и наверняка ему еще предстояла целая ночь работы.   — Что касается вашего дела, — Дима вернулся к причине нахождения здесь Антона, — у Вячеслава отягчающие обстоятельства, и в силу уголовного дела против него, его заявление против тебя принято не будет, — Журавлев достал бланки из лотка для документов и демонстративно отправил их в шредер. — Однако, у тебя осталась административка: ты должен выплатить штраф кинотеатру в размере 150 тысяч и отсидеть 15 суток, либо заплатить залог для досрочного освобождения.   — И как мне оплатить залог? — спросил Антон, принимая в руки документы на выплату штрафа.   — Залог за тебя внес некий гражданин, пожелавший остаться неизвестным, но для протокола нужно внести его имя, допустим твой друг Дмитрий Темурович Позов, — предложил Журавлев.   — Допустим, но кто за меня заплатил? — Антон недоуменно посмотрел на него. — Позов просто не мог об этом узнать.   — Антох, я понимаю, все мы давно не спали, но не тупи, — Журавлев выразительно посмотрел на него, взывая к его миндальной связи.   — А-а-а,  — Антон хлопнул себя по лбу. И как он сразу не догадался? Не будет же Дима при исполнении говорить ему, что, да, это я за тебя заплатил, хоть в кабинете они и были одни. — Понял, должен буду.   — Ой, да прекращай ты уже, лучше в гости как-нибудь приходи, Ленка моя тоже будет рада тебя повидать и с Арсением познакомиться.   — Спасибо, Дим, обязательно.   Журавлев встал из-за стола и протянул Антону руку:   — Антон Андреевич, все обвинения с вас сняты, — в дверь постучали, и после разрешения Журавлева в кабинет зашел полицейский. — Младший сержант Горох, проводите Антона Андреевича на выход и выдайте ему личные вещи.   Младший сержант кивнул и жестом пригласил Антона пройти вперед.   Антон вышел на ступеньки 29 отделения полиции в три часа ночи. Его телефон был разряжен, но младший сержант Горох позволил позвонить с городского телефона и вызвать такси.   В ночной тишине майской ночи белая Киа забрала Антона от невзрачного серого здания и повезла через центр на знакомую улочку на Петроградской стороне.   Он подъехал к парадной в половине четвертого и взглянул на темные окна дома.   «Должно быть, Арсений уже спит».   Он поднялся на свой этаж и как можно тише открыл дверь ключом. Из темной глубины квартиры на него смотрел силуэт, но как только Антон включил свет в прихожей, он увидел, что это Арсений застыл в одеяле, бледный как смерть, с темными кругами под глазами.   Как только парень увидел Антона, он с места бросился ему навстречу, уронив по пути одеяло, и с разбега запрыгнул на Антона, скрестив лодыжки за спиной, крепко прижимаясь к нему и обнимая.    Послышались тихие всхлипы, и разомкнув мертвую хватку, Арсений посмотрел блестящими от стоящих в них слез глазами на Антона и прошептал только два слова:   — Ты дома.