Песок времени рассыпали ладони

••• Виктор устало откинулся в кресле, скользнув взглядом по аптечным покупкам, которые пригодились столь внезапно: такого он не ждал. Беллами дышала едва слышно даже для его вампирского уха. Виктор вспомнил, что в один момент даже подумывал про обращение. Поить своей кровью отторжения не вызывало, но он вряд ли на самом деле был готов всадить этой невозможной девушке осиновый кол в сердце, чтобы умертвить человеческую природу. Он был против несогласованных превращений, а случайных в их среде не происходило. Виктор вышел из крошечной узкой комнаты в твердой уверенности, что спящая девушка в безопасности. На вампиров он надавил своей силой, чтобы даже мысли не возникло вернуться и навредить. Тут он подвоха не ждал. Позвонил Ноэль, беспокоясь о своей непоседливой пациентке. Или о нем. Виктор знал своего отца и между строк читать тоже умел. Ноэль в своем стиле расспросил про травмы, принятые меры и напомнил про лекарства, обезболивающие, ранозаживляющие. Сам Виктор, признаться, забыл, что людям требовались таблетки, чтобы смягчить симптомы и помочь выздоровлению. У вампиров метаболизм был иным, более токсичным и быстрым, поэтому лекарства не имели той силы, чтобы влиять на них, а заживление само по себе шло молниеносно. Девушке не нужно было страдать от его ошибки — он сразу же поехал в аптеку, скупив все самое действенное. Кровь, конечно, манила, но он давно не был зеленым юнцом, следующим за страстями. Выдержка у него имелась, но вечер был непростым. Как удержался? Вопрос Ноэля его рассмешил. Мужчина хмыкнул. С трудом, если честно признать. Помогло то, что он недавно охотился, и вся пролитая сегодня кровь не вызывала той едва контролируемой жажды, будь он невыносимо голоден. Виктор глубоко вздохнул, ощущая на языке ее дразнящий медный вкус. Ноздри затрепетали. Мужчина застыл с закрытыми глазами, под веками теснились образы бледной Бель, свисающая рука с темными дорожками крови на ней. Падающие капли и бледные серебристые пряди в свете луны. Стихающий слабый пульс. Синева скрывает безмятежное лицо в тени. Неотвратимость. Смерть. Это отрезвило. Он не хотел опоздать снова, как опаздывал всегда. Время не повернуть вспять, жизнь не вдохнуть заново, кровь не влить обратно в вены. Чтобы удивительное не скрывалось за новым открытием, за завесой привлекательных, показанных ему сегодня сил, ничто не могло поколебать незыблемые для него истины. До смерти можно опоздать, он знал это не понаслышке. Руки сжали подлокотники кресла, впиваясь ногтями в податливо мягкое дерево. Он упал в него, стоило осознать: Беллами дышала. Ее сердце билось слабо, но ровно. Удерживать чужую жизнь, прикладывать все силы, чтобы не потух неверный огонек свечи, осознавать собственную беспомощность, желая, чтобы сердце не прекращало биться. Все это уже было в его долгой жизни, но тогда он опоздал. Наступил конец, неотвратимый в своей беспощадности. Сейчас он пережил шторм тех же обуревающих его чувств, но вынырнув, обнаружил, что усилия не пропали зря. Виктор зажмурился, прижимая ладонь к лицу, словно паутину морока снимая. Он успел. Рассвет пришел незаметно, но стремительно падающие силы напомнили ему об этом. По поверьям вампиры сгорали на солнце, в реальности же у них, и правда, возможности становились сравнимы с человеческими, а солнце, его яркие лучи тревожили их чувствительные глаза и нежную перед ультрафиолетом кожу. Люди тоже могли обгорать и даже болеть, неразумно позволяя себе находиться под палящими лучами слишком долго. ••• Гарри проснулся, чувствуя под собой не жесткий матрас, а знакомую упругую поверхность. Он спал на таком в апартаментах Ван Арта, где ему разрешили переночевать после изматывающей ночи наперегонки с вампирами. Тело ломило так, будто он неделю с ними играл в прятки, и клыки изрядно его покусали. Не открывая глаз он потрогал кончиками пальцев шею и вздрогнул, резко вспоминая, что и правда покусали. Дальше воспоминания немного путались, одно он помнил наверняка: принятое им решение и ожидание конца. А ведь надеялся, что получится. Но он снова жив. Если бы он проснулся в луже крови у себя в каморке, то понял бы — не удалось, потому что не с его судьбой и Дарами соваться за грань. А значит — он приподнялся на локтях, осматривая себя и комнату, — Виктор. Он его вытащил и перевязал. Вампир. Его. Перевязал. Снова. Гарри хотел на него накричать, он хотел постыдно расплакаться, но, увидев усталые глаза, заставил себя мысленно считать секунды. — Доброе утро, — голос прозвучал хрипло, а желваки на скулах заиграли от усилий сдержать гнев, поэтому он опустил взгляд, скрывая бушующие в нем чувства. — Я рад, что для тебя оно настало, Беллами. Чаю? Виктор тоже не удержался от шпильки, но в своей суховатой деликатной манере. Гарри промолчал. Виктор был в той же одежде, что и вчера. Слегка измятой, с расстегнутыми верхними пуговицами на рубашке. Таким он казался человечнее, выходя из образа идеальной сдержанности. — Да, если можно, — Гарри кивнул и поморщился. Его начало бесконечно раздражать постоянное ощущение ноющей боли и тяжелой беспомощной усталости. Очередная полоса идиотских травм. Наверное, если бы дружки Дадли отделали его кулаками, он бы чувствовал себя бодрее. Виктор ушел, а Гарри принялся вспоминать, дала ли его попытка свой результат. Нет, Кинг-Кросс перед ним не появился. Дамблдор, что ожидаемо, тоже. Родителей там не было, как и Смерти или… кто там заведовал ей в высших пластах мироздания? Наверное, чтобы получить ответы, ему надо надеть кольцо и повернуть камешек. Гарри невесело рассмеялся. Нет. Ни за что. В чем тогда разница? И понял, что этот поезд ушел, больше он на это не осмелится. Мертвым эта встреча казалась ему более… оправданной, что ли? А может, он просто трусил. Призвав их из-за грани, он окончательно поймет, что они мертвы и ничего не исправить. Он нервно потер запястье, сдвигая браслет. «Я не должен лгать»… Даже себе. Шрамы вот не лгут. Внутри привычный отходняк и опустошение после резких скачков его чертовой жизни — замкнутый круг неубиваемого-мальчика. Ему на колени лег поднос с чашкой душистого травяного чая. И сахарница с ложкой — в угоду его вкусам. Виктор, наверное, внутренне кривился как Гермиона, у которой родители — стоматологи, но его действия и слова не заставляли Гарри стыдиться своей привычки. Это бодрило. — Благодарю, — произнес Гарри, разболтав пять ложек сахара. Одну он добавил за прескверное утро, в которое проснулся. — Не за что, Беллами. Это мелочь, которая даст тебе немного комфорта — ты проснулась в чужой спальне после слишком сильных потрясений для девичьего организма. Моя вина, что я позволил этому случиться. Гарри прикрыл глаза, сжимая в пальцах тонкий хлопок, пока поднос задрожал на его коленях. Он должен быть спокоен. Дышать — не помогало. — Это не было чрезмерным потрясением для девичьего организма, Виктор, — Гарри сделал акцент на самых бесячих его оборотах, стараясь не повысить голос, — где грань… когда уместно затронуть этот вопрос… но серьезно, Виктор? Разве я настолько похож на девушку, что даже второй, третий взгляд не вызвал ни тени сомнения? Я парень! Он застонал, прижав ладони к лицу. Поднос на коленях задребезжал, расплескивая чай на металлическую поверхность. — Не вини, что позволил твоему заблуждению длиться дольше одной встречи. С незнакомцами я это не обсуждаю. С тобой… я не ожидал, что мы столкнемся снова. Ты спасаешь меня… и спасаешь… Зачем? Разве последние мои действия не убедили тебя в осознанности принятого решения? Я этого хотел! — Гарри не мог не коснуться наболевшего. — Они убедили меня лишь в том, что ты не в себе, и не способен адекватно принимать решения, — резко ответил Виктор. — Не имеет значения, что я ошибся, и ты не девушка. Свести счеты с жизнью — выбор слабого, но даже у сильного бывают такие дни. Пока ты не вернулся к своему здравомыслию, принимать за тебя решения буду я. Гарри недоуменно моргнул, пытаясь понять правильно ли он расслышал, но Виктор повторять не спешил. — Пей чай, Беллами, тебе это нужно. Мужчина скрестил руки на груди, пристально его рассматривая. Ожидал, что он будет делать? Гарри бросил на него гневный взгляд исподлобья, мучительно размышляя, как реагировать на этот почти приказ. Он никогда не выполнял чьих-то сиюминутных требований, но сейчас внутри него что-то хотело подчиниться. Так звучало вампирское очарование? Уверенность и властность, пропитывающие всю суть этого невозможного вампира не ломали его. Они взывали к каким-то глубинным инстинктам, считывая их и подогревая внутри него те неосознанные до конца желания покориться самому и позволить решать за него… для него? Последняя мысль протеста не вызвала, хотя Гарри ударил бы того, кто сказал: «это ради всеобщего блага» или «это нужно в первую очередь тебе, Гарри, а потом уже всем остальным». Многие говорили, что ему нужно и что он должен делать, но заботой там не пахло. Он не понимал себя. Сейчас звучало… иначе? То, как мужчина произносил его имя? То, как чужая воля окутывала уставший разум, подталкивая к заведомо приятным вещам? Вампир ждал, как поступит Гарри, наблюдая за малейшими его реакциями. Гарри знал, что тот не станет удерживать его силой. В этом чужом решении, в мягко отданном приказе было пытливое ожидание и… интерес? Он мог ясно отказаться: встать, откинуть одеяло, поблагодарить за все и уйти. Мог же? Ход был за ним. По лицу Гарри пробежали мучительные размышления. Поддаться и смириться с тем, чтобы решали за него, он тоже не мог. Это было выше его сил, даже если — сущая мелочь, поэтому он не стал отвечать, просто взял чашку и попытался выпить ее залпом, показывая, что он все равно никогда не станет послушной овцой, спасибо, хватит. Напиток был слишком горяч, и он обжегся, закашлялся, опрокидывая ее на поднос, и влага потекла по его коленям и одеялу. — Поспешность губит даже лучшие решения, — Виктор забрал поднос и положил рядом сложенное одеяло, — укройся этим, ты дрожишь. Я принесу новый чай и лекарства. Нужно сменить повязки. Гарри проводил взглядом исчезающую в дверях фигуру. Будто неразумным котенком себя почувствовал, но сопротивляться, кричать и сердиться казалось еще более детским решением, раз сам решил остаться. Он сердито спихнул ногой одеяло на пол и укрылся новым, подтягивая колени к груди и прижимаясь спиной к подушкам в изголовье. Такого Виктора он не знал, полагая, что за галантным поведением мужчины кроется обычная вежливость и полная незаинтересованность. Раньше у них были только случайные столкновения, но последняя встреча… Вампир пришел к его домику сам. Пришел, зная, что Гарри оказался в неприятностях. Мужской интерес к красивой мордашке? Но теперь, Гарри сказал, что эта мордашка принадлежит не мисс Бель, а парню Беллами. Виктору следовало отступить, позволить ему уйти, а не впрягаться в чужую жизнь еще плотнее… По нему же видно, что он явный гетеро, а не гей. Гарри давно научился понимать эти тонкости и редко ошибался. «Принимать решения за тебя» — интересно, как он собирается воплощать это в жизнь? Держать его здесь, пока Гарри не поумнеет? За годы не поумнел, а тут за неделю-другую вдруг станет тем, кем его хочет видеть вампир? Кто он для него: средство развеять скуку, глина в умелых руках, разбитая чашка, которую тот решил склеить? Не много ли он на себя берет? — Выпей, — Виктор подал ему стакан с пластинкой таблеток. Гарри прочитал название, поднимая вопросительный взгляд. — Это обычное обезболивающее, — ответил тот на незаданный вопрос. Гарри повертел ее задумчиво еще с десяток секунд, а потом выпил сразу две таблетки. Все болело так, что вряд ли ему станет от них хуже. — Пей чай, — напомнил ему Виктор, снова занимая кресло и сам забирая с подноса свою порцию. Гарри добавил пять ложек сахара на большую кружку и с сомнением посмотрел на сахарницу — добавить еще одну? Виктор с интересом смотрел на него, склонив голову. — Итак, как по-твоему ты собираешься меня контролировать? — уточнил Гарри. Эта формулировка не могла не привести парня в тихое бешенство, однако, лучше сразу называть все, как есть и без словесных кружев. Виктор его гнева не заслужил, действуя из лучших побуждений — это Гарри тоже научился замечать. Он не мстил, не ненавидел тех, кто играл его привязанностями и толкал на смерть. К тому, кто спасал его неоднократно и вопреки своей природе, стоило проявить хотя бы уважение. — Я хочу от тебя слова, что ты больше не станешь принимать таких решений о своей жизни и не убьешь себя, — четко ответил Виктор. Гарри со стоном откинулся к изголовью, закрыв лицо руками и замер на несколько долгих мгновений, думая, что ответить. Видимо, Виктор готов поверить ему на слово. Что он вообще хочет сам? Гарри покачал головой: он привычно хочет, чтобы его оставили в покое, чтобы… продолжать жить как привык… на качелях муки, вины, ломки и опустошения. Снова и снова. Так будет честно. Врать себе — глупо. Он застрял в спирали саморазрушения — Виктор вне этого контекста. Примет ли он помощь? Вопрос был сложным — думать так далеко Гарри просто не мог. Резкого отторжения новые обстоятельства не вызывали. Дискомфорт — да, гнев — определенно, страх… захлестывал с головой, но уйти и забыть этого красивого мужчину с непостижимыми глазами Гарри не хотел, устав от полного и беспросветного одиночества и мрака унылой комнатушки. Он… попробует. Гарри потер лицо руками, прикусив губу, ответил как можно честнее: — Я обещаю до конца года не принимать поспешных решений о своей жизни, — и пояснил, — я не даю обещаний без срока. Магические бессрочные клятвы — удавка на шее. Я привык клятвами не разбрасываться. — А дальше? — сплел пальцы Виктор. По его выражению лица ничего нельзя было понять. Но весь его вид говорил о том, что вампир полностью отдает отчет своим действиям и знает, всегда знает, как ему жить. Это… подкупало. Виктор настолько элегантно устроился в кресле, что казалось, они беседуют о погоде, а не о сложных и нервных для Гарри вещах. Сам же парень едва ли мог расцепить руки, зажав ладони подмышками. Если Виктор казался ему большим хищным котом, черным барсом, мягким и выжидающим, то сам он был нахохлившимся взъерошенным воробьем, битым жизнью и каким-то… щуплым. Наперекор внутреннему смятению он выпрямил спину, расслабив плечи и прямо посмотрел в глаза мужчине, отвечая с уверенностью, которой не чувствовал: — А дальше ты поймешь, что я вполне в состоянии самостоятельно принимать любые решения о себе и своей жизни, Виктор. Остальное не в моей власти. — Вампиры тебя не побеспокоят, если ты будешь держаться от их дел в стороне, Беллами, — Виктор был краток. — Вампиры — не единственные, с кем у меня бывали сложности. В любом случае, мне пора вернуться к себе, — Гарри откинул одеяло, понимая, что он тоже в тех же джинсах, что был вчера. — Я настаиваю, чтобы ты жил здесь, пока наша договоренность в силе, — голос Виктора был непреклонен. Гарри замер, оценивая новый поворот разговора. — Ты уверен? Что ты за это хочешь? — Ты дал мне слово. Меня это устроило. Больше ничего, — коротко ответил вампир, прищурившись, и Гарри осознал, что Виктор недоволен, хотя по лицу это вряд ли можно было определить. — Кровь? — Ты готов терять ее с небывалой легкостью, — в небрежном тоне скользнуло неодобрение. — Пожалуй, откажусь от столь великодушного предложения. Гарри пожал плечами и нахмурился, шею дернуло болью. — Тебя пора перевязать, — констатировал Виктор, — а потом ты поспишь. — Но работа? — возразил Гарри. — С ней я решу, — качнул головой Виктор, — сегодня оставайся в комнатах. Твоему телу нужно время, чтобы восстановиться. Он собрал в аптечку разбросанные по столу материалы, присел рядом, взглядом уточняя разрешения начать осмотр. Гарри наблюдал за ним, прикрыв глаза ресницами и удерживая себя, чтобы не дернуться, не отреагировать на вторжение в остро ощущаемом сейчас личном пространстве настолько магнетически мощной силы. Вампир обладал невероятно властной аурой и пробирающим до дрожи голосом. От его слов по коже Гарри бегали мурашки и сжималось что-то в груди. Присутствие рядом вызывало немалое напряжение в его теле, причины которого Гарри не знал. Он только мог замереть, впитывая этот новый будоражащий его запах чужого тела и едва уловимого дорогого парфюма. Он не мог описать его, сравнить с чем-то значимым, понятным, но стоило вдохнуть, Гарри понимал и узнавал его цветами: серой и прозрачной дымкой утреннего тумана, редкими пятнышками терпкой рябины за багрянцем листвы и дымом осенних костров, насыщенным запахом спелой вишни и остывающих от полуденного зноя камней с разводами морской соли среди песчаных аргентинских пляжей. Это невозможно было объяснить, только почувствовать, вдохнуть и… Гарри встрепенулся, поймав себя на мысли, что едва ли не уткнулся носом в чужую помятую рубашку, в расстегнутый ворот у самой шеи, чтобы глубже впитать и прочувствовать все оттенки нового запаха, такого мужского и притягательного одновременно. Идиотище. Он отстранился слишком резко, неожиданно зевнув и скрывая рот и алеющие от смущения щеки рукой. Виктор был просто слишком близко, перематывая его предплечье лентой мягкого эластичного бинта. К счастью, раны не кровили, поэтому Гарри не доставил ему беспокойства больше ожидаемого. — Я закончил. Перевязки пока нужно делать каждый вечер. После — через день, — Виктор собрал аптечку, аккуратно складывая все, что до этого момента было разбросано на столике рядом. — Одно не могу понять, Виктор, — спросил Гарри, терзая губу зубами, — зачем тебе все это? Виктор задержался в проеме двери, но молчал недолго. — Я так хочу. Разве этого мало? Гарри не нашел, что ответить на это скорее риторическое обращение. Виктор ушел, а он все еще думал об этом. Многократно слыша про совесть, про долг, про правильность, он не подозревал, что существуют иные причины — и они так же весомы. Его любые, даже самые робкие и незначительные «хочу» отметались в сторону без тени промедления каждым, кто принимал так или иначе участие в его судьбе, и он перестал пытаться, плывя по течению: сил доказывать всем свой выбор, свои желания просто не хватало. Никого не интересовало, что он думал, что чувствовал и чего желал, если он делал то, что от него ожидали. Голос вампира, твердый и звучащий столь естественно с его «хочу» звучал так откровенно, что затронул в душе Гарри какие-то особые струны. Ему хотелось ощутить полнее, что значит, когда этот довод и ответ работает и имеет значение, хотелось и поддаться, позволить Виктору делать то, что он хочет, и узнать в том же контексте, что хочет он сам. Хочет ли? Может ли он что-то хотеть с той же неудержимой силой и ясностью, кроме как ранить себя и рушить все вокруг? Это казалось настолько глубинно правильным, что Гарри зажмурился и втянул воздух, задерживая дыхание. Слишком много новых и непривычных мыслей, незнакомых ощущений. Это путало и сбивало с толку. Гарри зевнул, прикрывая рот ладонью. Он подумает об этом позже. Проснулся Гарри через несколько часов. На небольшой кухне прямо на столе стоял пакет с едой — несколько контейнеров в крафтовой обертке. Виктор, видимо, не раздумывал, покупая ее в одном из известных в городе ресторанов. Гарри усмехнулся, сдаваясь урчанию желудка. Есть хотелось очень сильно, а то, что чужой для него, как ни крути, вампир позаботился о таких мелочах для него, отчего-то грело, хотя немного и настораживало — ни игрушкой, ни странным благотворительным проектом для этого скучающего мужчины он быть не хотел. Гарри не знал, зачем Виктор во все это ввязался и какими на самом деле причинами тот руководствовался, но внутри себя он не нашел яростного протеста и желания сбежать отсюда. Он был подавлен и слаб, вымотавшись за слишком насыщенные дни, и организм требовал безопасного угла и возможности восстановиться. Он быстро поел, сполоснул посуду и решил сходить к себе, под завязку закинувшись бодроперцовым. В его комнате не было ничего ужасного, кроме застоявшегося медного запаха крови с опрокинутым ведром. Гарри убрал беспорядок, сложил вещи в рюкзак и написал Хэнку записку, где рассказал, что временно поживет у знакомого, а на работе появится в ближайшие дни. Гарри не знал, что с руководством решит вампир, но долго бездельничать он совершенно не хотел. Возвращаться в еще чужие для него комнаты тоже было несколько неуютно, поэтому он направился в академию, в которой царило необычайное оживление даже несмотря на то, что студенты уже покидали ее душные классы. Оказалось, руководство музыкального факультета решило начать первый конкурсный этап сегодня, и для участия требовалось подать одну подготовленную аудиозапись любого произведения. Потом все собранные материалы выкладывались на сайт учреждения и проводилось анонимное голосование за лучшее исполнение. Первые двадцать победителей вызывали на очную встречу, где отбирали сами преподаватели, и только потом десять самых лучших предоставлялась на суд Ван Арту, чтобы тот лично выбрал трех, с кем готов был работать сам в течение года. Естественно, в коридорах академии было не протолкнуться, к тренировочным фортепиано выстраивались очереди, и Гарри боялся представить, что творится у малых и больших концертных залов с лучшими, привезенными на заказ роялями и идеально выверенной акустикой. Там явно сейчас давили авторитетом, торговались и всеми силами интриговали, чтобы получить свое время и добиться идеального звучания. А учитывая, что все хотели играть что-то свое первыми, но втайне, чтобы никто не повторил их исключительно удачный выбор мелодии, понимая, что обывателей утомит сорок раз подряд слушать «Лунную сонату», Шопена или Вивальди — и тогда исполнитель точно не вырвется за пределы городского голосования, как бы мастерски он не играл. Все стремились удивить и получить вожделенное место работы с маэстро до конца этого года, справедливо полагая, что такой молодой музыкант не станет хоронить себя в стенах академии на больший срок. Это был шанс сыграть что-то новое и редкое, современное и даже свое, обойдя набивших до оскомины классиков, которые и составляли обычно весь концертный репертуар экзаменов у старых и замшелых преподавателей. Гарри увидел рыжую макушку в одном из проемов, и тут же свернул в другую сторону: он планировал разобраться со своим неудачным кавалером, но предпочел бы сделать это не сегодня. Матео его заметил, будто почуял, и уже вертел головой, а с его ростом открывался лучший обзор особенно в толпе. Гарри ускорился. Он хотел заскочить в один из пустых классов и там закутаться в свой плащик, поэтому проскальзывал мимо групп студентов, обходя и лавируя между чужих слишком тесно стоящих друг к другу тел, отчего его пульс участился, а горло стянуло спазмом: странно, Гарри и подумать не мог, что у него окажется такая резкая реакция на человека, которого он вполне мог терпеть раньше и на близость толпы. Давно он не крутился среди стольких людей. Парень забежал в один из самых дальних коридоров, где обычно проводились занятия младших курсов. Захлопнув за собой дверь, он упал на нее спиной, переводя дыхание. Голова закружилась от слабости, зря он, наверное, решил не возвращаться в профессорскую квартиру. К сожалению, аудитория пустой не была: на него смотрели два круглых по-совиному удивленных глаза. Какой-то щупленький первокурсник замер с поднятыми руками над рядом глянцевых клавиш, осторожно держа ртом свой тонкий смартфон. Явно неудобно, но скорее всего, малыш так пытался улучшить качество звука у своей записи. Забавный. — Играй, играй. Не отвлекайся. Меня вообще здесь нет, — тихим голосом произнес Гарри и тут же устремился к узкому шкафу в дальнем углу класса, со сноровкой прячась в нем. Двери распахнулись, с силой ударяясь о стены. — Где он? — прорычал раздраженный голос. Крошка-музыкант уже вынул гаджет и теперь тряс головой в жесте отрицания, его глаза так и не уменьшились в размере, а тонкий вихор на макушке качался в такт, выражая этим охватившее парня волнение. — Не видел тут никого с белыми волосами? — уточнил голос подозрительно, — точно? Гарри смотрел на парнишку сквозь щель створок и скрестил пальцы на удачу, чтобы тот не дрогнул и не выдал его разъяренному от неудачного преследования Матео, этот упырь точно его не отпустит с миром после долгого забега по всему крылу академии. А сегодня у Гарри не было сил даже Виктору сопротивляться, не то что Дорджиа. — Нет, — пискнул робкий голос, — я тут записываю свою композицию. Поищите его в другом месте. Здесь никого не было. Гарри даже восхитился этим юным задором и мысленно ему поаплодировал. Двери захлопнулись, но через несколько секунд снова открылись. — Если увидишь, сообщи мне, иначе… — угроза осталась недосказанной. Парнишка спрыгнул с круглой табуретки и прошел к двери, закрывая ее на замок и показательно ворча: — Снова играть мешают, так и не запишу по-нормальному! Он вернулся на место и принялся терзать клавиши смутно знакомой мелодией. Гарри осторожно выбрался из шкафчика и подошел к нему, прислонившись к стене и наблюдая, как тот проигрывает снова и снова вступительную часть, запинаясь на одном из сложных моментов, где следовало поменять темп и показать тонко выверенную небрежность с мягкими акцентами пауз. — Вот так попробуй, — Гарри подошел ближе и руками поправил чужие пальцы, — расслабь руки, напряжение в них сковывает, и ты после не кладешь пальцы, а клюешь ими, поэтому звук выходит плоский и дребезжащий, теряется глубина. Ты потом расстраиваешься и совсем загоняешься. Смотри… Гарри занял место на куцей трехногой табуретке и спросил: — Ты что играл-то? Все в уме крутится. — Билли Эйлиш. Не время умирать. Гарри заржал, соотнеся случайное совпадениe со своей забавной жизнью в последние дни. Что еще мог играть этот паренек-ромашка, чтобы его выбор так поразил самого Гарри? — Извини, это не о тебе. Отличный выбор, — успокоил его Гарри, вспоминая последовательность аккордов, правда, он слышал еще и другие его варианты в одном из ночных клубов… кажется, Чикаго. Гарри покачал головой, кладя руки на клавиши. — А думал о чем? — поинтересовался он, в медленном темпе воспроизводя аккорды, которые только что слышал. — Нервничаю немного, хотелось бы записать хорошо, — признался парень. Гарри кивнул и пробовал пальцами некоторые ноты так мягко, будто примериваясь к ним, а потом заиграл, не заботясь о точности воспроизведения, как привык, меняя и темп, и интенсивность самой игры, пока перед глазами начали мелькать картины далеких сумбурных дней. С закрытыми глазами, он мягко улыбался, пока его руки летали по клавишам, подчеркивая некоторые ноты, замедляясь и небрежно срываясь в новый полет над ними. Мелодия наполнилась невыразимой глубиной, создавая настроение. Он стоял будто на краю утеса, наблюдая за приближающимся штормом. Соленые капли бросал в лицо ветер. Напряжение возникало под его пальцами, раскрываясь громом отдаленного эха. Музыка вела, откликалась, рассказывала о чем-то и заставляла дышать, она сама дышала через него. Но тут подвела рана на руке, давая о себе знать более чем обычной ноющей болью в один из эмоциональных резких проигрышей. Он дернулся, охнул, со стоном обхватив руку у локтя, сжимая и разжимая сведенные судорогой пальцы. В смятом манжете показалось наслоение белых бинтов. — Извини, парень, я сегодня не в форме, а обезболка, судя по всему, закончилась… — сквозь зубы пояснил Гарри, уступая табурет. — Я думаю, не всегда нужно детально следить за формой и нервничать, как это звучит. Содержание важно, особенно, если ты играешь для обычных людей. Им нужны от тебя эмоции, сквозь которые ты их проводишь, а не академическая чистота исполнения. — Садись, давай, — Гарри сполз на пол рядом, упираясь плечом о край табуретки, — подумай об отвлеченном и играй. Я шторм представлял. Рисуй музыкой картины так, чтобы чувствовать соль на языке от бури, а не беспокойство о записи. Скажи, где нажать, я его подержу. Он взял аппарат с надкусанным яблоком на серебристой поверхности. — Закрой глаза и начнем. Мальчишка резко кивнул, острый кадык дернулся. Тонкие пальцы зависли над клавишами. — Трогай их мягче, не клюй пальцами, — предупредил Гарри и нажал кнопку записи. Мелодия, тревожная и немного смятенная полилась из-под пальцев второй раз, постепенно набирая четкость и ритм, обретая характер. «Парень явно проникся, — с удивлением подумал Гарри, качая головой, — и куда только нервозность делась?» Мальчик играл необыкновенно хорошо, когда забывал о технике и о том, как нужно играть, просто играл, наслаждаясь этим не меньше Гарри. Гарри вслушивался в раскатистые протяжные ноты, не забывая держать телефон правильно. Ему не хотелось испортить запись юному музыканту с тонкими нервными пальцами. — Получилось? — вырвал его из мыслей голос незнакомого мальчишки, когда тот закончил. — Сам проверяй, — отдал ему телефон Гарри, усаживаясь на парту у окна. За стеклом моросил мелкий дождь. — Меня Джастин зовут, — представился мальчишка и солнечно улыбнулся, — спасибо, что помог. Я думал, будет хуже. Вроде вполне прилично вышло. — Я тоже так думаю, — кивнул Гарри, — и не благодари. Ты тоже мне помог. Ладно, пора мне. Удачи на прослушивании. Матео точно уже покинул академию, и возможно, заглядывал в его запертую пустую каморку. Хорошо, что он там сейчас не живет. Настроение у Гарри поднялось, и он направился к выходу, зорко посматривая по сторонам. На всякий случай. В квартире Виктора было пусто. Он решил осмотреть ее, раз предстояло здесь жить, и обрадовался, найдя фортепиано. Отлично настроенное и готовое к игре. Жаль, после его спонтанной игры теперь сильно ныла рука, не давая отвлечься от всего. Может, попробовать? Что еще ему делать тут, кроме как читать или играть? Книг пока нет. А с рукой еще можно побороться. Гарри поискал таблетки и выпил сразу несколько штук, заварил себе чая и дождался, когда пальцы перестанет дергать. Наконец-то. Он сел за клавиши, наигрывая что-то легкое и медленное, не желая закончить игру новой судорогой слишком быстро. Неосторожный поворот запястья заставил руку неконтролируемо дернуться, смазывая аккорд, отчего звук неприятно задребезжал, создав диссонанс. Гарри нахмурился, снова медленно проигрывая те же такты. Рука снова неуловимо дрогнула, добавляя лишний отзвук. Снова. Тот же эффект. Поворот руки под этим углом давал не только боль, но и ненужное никому дрожание. Гарри закусил губу, пробуя снова и снова. Пытаясь пройти поворот мелодии с нужной выверенной плавностью, пока все пальцы не стали дрожать, дергаясь в очередной судороге. Может, проблема рассосется сама собой и не стоит пока огорчаться? Больше ему здесь, в этих просторных комнатах, делать было нечего. Не в окно же смотреть на хмурый дождливый лес? Подготовиться к приходу Виктора? Душ ему точно не помешает. Через два часа Гарри стоял у окна, сложив руки в карманы темных брюк с высокой талией. Светло-серая рубашка с закатанными рукавами была идеально выглажена чарами, а волосы тщательно переплетены множеством кос и забраны в высокий хвост. Они открывали выбритый затылок, четкие линии челюсти и только подчеркивали резкость его лица с острым подбородком. Может, в таком виде он для Виктора будет меньше похож на «девушку в беде». Бездумным порывистым мальчишкой он быть тоже не хотел, а значит, всплески эмоций непозволительны, как и яд, льющийся с языка слишком легко. О своей токсичности для нормальных людей забывать нельзя. Ван Арт не был уязвимым: сильный волевой мужчина, который знает, что хочет и как этого достичь, в зону интереса которого странным образом попал сам Гарри. Вампир ему не навредил даже в мелочи, наоборот, все их взаимодействие было только для помощи Гарри, для его здоровья и комфорта. Ему даже импонировала эта решительная вежливая безапеляционность и ясность выражения… хм, скорее донесения мыслей до оппонента. И еще, кровь ему тоже была не нужна. Вопрос цены беспокоил. Опыт говорил, что безвозмездное — эфемерно, а озвученная впоследствии цена всегда превышает то, что он готов отдать. Великодушие слишком дорого обходится. Но как узнать, если все упирается в это бесполезно-ясное «я так хочу». Ему нужно больше узнать о вампирах. Понять, что это за раса из независимых источников, но так ли беспристрастны волшебники здесь? Сомнительно. Но попытаться стоило, заодно обзавестись чем-то ответно-полезным, чтобы уравновесить их отношения. Одно тревожило — этот низкий богатый интонациями голос. Если мимика вампира ничего не выражала, то голос просто завораживал. Гарри не забыл свою первую реакцию на это генетическое чудо, которое отправило его в нирвану, создавая только своими модуляциями вереницу мест, которые видел только на картинах местных студенческих выставок, оживляя звуком их в его собственном воображении. Узкие улочки средневековой Европы, знойное палящее солнце греческих развалин, южные берега Франции, зеленые холмы Австрии, северные ветра Ирландии. Рассказ тогда касался многих мест, но больше всего Гарри застрял в видении прошлого, подвязанного на знакомые ему туманы и дожди. Соль на губах он помнил по парому, везущему его из Истборна в Кале. Гарри тогда дрожал и никак не мог согреться то ли от потрясения, то ли от голода, то ли от едва тлеющей магии, которую не чувствовал. Он и после ее не чувствовал, даже не пытаясь колдовать. У него было одно желание: попасть в самый дальний конец земного шара от убившей в нем все человеческое волшебной Британии. Он даже Империо не использовал, продавливая билетеров, кассиров, работников силой своего отчаяния. В Штатах осознал, что колдовать не может. Без денег и без палочки, жалкий, растерянный, сбитый с толку, он начал свою жизнь среди непонятных ему людей в непонятном для него мире. Первый выброс стихийной сырой силы произошел в Детройте, куда его занесло на каком-то грузовике, где он отсыпался среди ящиков на мешках. Хорошо, что людей там почти не было, и никто не пострадал. Потом он научился предвидеть свои приступы и убегал из людных мест на самые окраины. Там было безопаснее для всех, но определенно опаснее для него. Маглы оказались такими же разными, как и волшебники — под солнцем не происходило ничего нового. В дверь постучались. Гарри вышел из кабинета, тихо опустив клап, закрывающий клавиши. Он не знал, разрешено ли ему прикасаться к чужому и дорогому инструменту, который не был четой даже концертным роялям у старшекурсников. Виктор стоял в коридоре, держа в руке пакет с едой. — Могу я войти? — Это твоя квартира, — Гарри отступил в комнату. — Пока ты живешь здесь — она твоя, — сразу расставил точки Ван Арт. Он прошел на кухню, разбирая пакет и заполняя продуктами небольшой холодильник. — Если это для меня, Виктор, не стоит утруждаться, — произнес Гарри, стоя в дверях кухни и наблюдая, как легко тот двигается по кухне, — я обычно ем в столовой, и кормить меня не нужно. — Сейчас ты выздоравливаешь. Ноэль сказал, ты истощен, а значит, питание в столовой тебе не подходит, — не согласился Виктор, и Гарри сжал челюсти, думая, что ему с этим делать. Игнорировать, как подаренные ему и закинутые в шкаф мобильники от Матео, было бессмысленно, он не сомневался, что пропади эта конкретная еда, вампир просто озаботится новой, выговаривая ему кратко и доходчиво, как ребенку. На стороне Ван арта была логика и здравый смысл. Нужно было искать другое решение. — Я готов есть твою еду также, как ты готов пить мою кровь, — Гарри вышел из кухни, оставляя вампира с этой мыслью — может так его дискомфорт будет понятнее. Гарри сидел в кресле, забравшись в него с ногами. Раз хозяин комнат сказал, что Гарри пока не в гостях, будем чувствовать себя дома. Тонкие ступни в носках выглядели узкими и изящными. Парень смутился, пряча их и протягивая руку за чашкой — Виктор решил не настаивать, заварив им обоим привычный чай. Травяной. Гарри принюхался. Отчетливо слышалась мята с мелиссой и ромашка. На вкус он еще определил лаванду. Первым нарушать тишину он не стал, но заметил, как дрогнула на миг линия губ, когда он намешивал в чай свои четыре ложки сахара. — Я бы хотел обсудить с тобой другой вопрос, Беллами, — начал Виктор, будто это не Гарри поставил ему ультиматум буквально пять минут назад. Мужчина внимательным взглядом прошелся по нему, думая, как начать. — Ты знаешь, что академия проводит трехэтапный конкурс музыкального профиля, — он дождался кивка от него и продолжил, — не буду вдаваться в детали. Я сегодня случайно услышал твою игру. Меня заинтересовала твоя манера, она… Он сделал паузу, подбирая слова. — … самобытная, яркая. Волнующая. Именно это я первым делом ищу в тех, кого буду учить. Не совсем то, что ожидает от меня администрация, подсовывая мне почти выпускников. Я хочу, чтобы ты подал свою заявку. — Я здесь не студент, — удивился Гарри, — я уборщик. Он помолчал, оценивая незаслуженный им комплимент. Вампир настолько хотел контролировать его жизнь? Это казалось угрожающим. — Не верю тебе, — взгляд Гарри кинжалами прошелся по собеседнику. — Зачем ты делаешь вид, что моя игра на достойном уровне? В чем смысл твоего внимания и опеки? Объясни! В чем подвох? Он скрестил руки, пряча дрожащие пальцы. Виктор помолчал, сглотнув и стискивая челюсть, давая себе время успокоиться, а потом ответил с не меньшей экспрессией. Гарри так и не смог понять, как в его голосе могло ужиться столько разных эмоций. — Беллами, ты оскорбляешь меня, сомневаясь в моих словах. Относись ко мне как угодно, но не смей считать лжецом. Этого я тебе не позволю. Вампир не повышал голос, не снижал его, не шипел, выплевывая слова, но каждое из них было слишком четким, впивалось острой иглой, заставляя вздрагивать, несмотря на выверенный ровный тон. Гарри забыл, что нужно дышать, не отрывая взгляда от сидящего напротив мужчины, пальцы которого крепко сжимали чашку. Они оба забыли о чае, который остывал на дне посуды. Виктор замер, и Гарри подумал, что если бы у него могла быть анимагическая форма, он оказался бы сейчас черной ядовитой коброй. — Хмм, Виктор, не считай, пожалуйста, что в мои намерения входило тебя оскорбить: мы не знакомы в полной мере, чтобы я знал твои внутренние установки морали. Прошу прощения за то, что подверг сомнениям твои слова, — Гарри опустил глаза на чашку, которую вертел в руках. — Я ценю то, что ты для меня сделал, просто не понимаю твоих мотивов. Он помолчал, будто не решаясь говорить дальше, но все же продолжил: — Мой опыт не помогает, поэтому не суди строго: расценки на доброту, проявленную ко мне, оказывались… высоки. Виктор молчал, внимательно его слушая. Было бы проще, если бы вампир его перебил, сказал хоть что-то, но он ждал, когда Гарри соберется с мыслями и закончит. — Я предпочитаю знать заранее, что я должен возместить, потому что после предъявленного мне однажды счета, вернее его оплаты… я мечтал вышибить себе мозги и перестать существовать. Как видишь, не вполне избавился от этих настроений и сейчас. Он горько усмехнулся, рассматривая чай на дне своей чашки. — Итак, насчет фортепиано и музыки. Я впервые сел за клавиши три года назад, и не вполне понимаю твое воодушевление этой идеей. Даже некоторые первокурсники играют лучше меня, особенно весь классический репертуар, из которого я ценю единицы произведений, поэтому играть все «с душой», как ты говоришь, не смогу, да и не захочу. Музыка для меня не работа, а лекарство и отвлечение. Виктор помолчал, решая не комментировать личные откровения. Если Беллами хотел переключить тему разговора, пусть так и будет. — Это только подтверждает мое впечатление, — спустя некоторое размышление ответил вампир, долив себе чая. — За три года ты набрал не только технику, но и научился играть так, чтобы музыка, которая выходит из-под твоих пальцев, зазвучала, подействовала на слушателя. Это ценно, а не идеально выверенное мастерство без души. Юноше ты дал правильные советы. — Итак, ты слушал. — Невольно, — усмехнулся Виктор, — уверяю тебя, не слышать с моими способностями навык посложнее. Я писал статью в соседнем кабинете, Беллами, это случайность, а не злонамеренность, как ты опасался. — Меня узнал по голосу? — Я хорошо запоминаю голоса. Кстати, удивлен, что ты так быстро сориентировался и сыграл композицию, которую, как я понял, едва ли узнал. — Эйдетическая память. К музыке это тоже относится, — признался Гарри. — Здорово помогает играть. — Вылечишь руку, и я буду готов прослушать тебя и взять под свое крыло, если ты не против, — мягко сказал Виктор, — неофициально, разумеется. Пойми правильно, я люблю работать с теми, кто ценит саму суть музыки, а не карьеру, связи и мастерство ради мастерства. — Официально я был бы против, а вне академии… — Гарри замялся. — Я не хочу отнимать твое время. И вообще… — он упрямо сверкнул глазами, — там очень талантливый мальчик пытался записываться. Все, как ты любишь, неограненный талант с кучей нервов и игрой от души. — Почему ты так сопротивляешься этой идее? — удивился Виктор. — Объясни. Я хочу понять причины. Гарри задумался, забавно сведя темные брови. — Знаешь, я считаю, что твои усилия, вложенные в меня, неоправданным впоследствии вкладом в пустоту — я не стану играть для публики. Меня не назовешь твоим учеником, чтобы было чем гордиться. Усилие, не оправдывающее ожиданий. Огорчение. Досада. Разочарование. Например, никогда не проси меня сыграть Одиннадцатую сонату у Моцарта или двадцать пятую у Бетховена, твой слух они оскорбят основательно, — попытался свести все к шутке Гарри, но не преуспел. Под испытующим взглядом Ван Арта доводы Гарри показались блеклыми даже ему. Ясно же, что престиж и усилия впустую его явно тревожить не будут — Гарри нажал не на те кнопки. — Ясно, — Виктор откинулся в кресле, прикрыв глаза, — ты больше по минорным сонатам. Остальное… Надеюсь, ты говоришь не серьезно, заботясь о моем «престиже», — насмешка Виктора в последнем слове искривила четкий контур красивого подвижного рта. Гарри засмотрелся, подозревая, что искренний смех создаст на его лице очаровательно-задорные ямочки. — Именно, — подтвердил он с запозданием, с трудом отрывая взгляд. — А еще я не могу играть долго — проблемы с нервами в руках. Да и сейчас, — он вытянул руку вперед, указывая на бинты, — еще непонятно, чем мне аукнется близкое знакомство с клыками одного из ваших. Может, я вообще играть не смогу. Давай, мы отложим этот разговор? — Конечно, посмотрим, как заживет рука, — кивнул Виктор, — не знаю, как работает ваша медицина, но посмотрим, что можно сделать у нас. Нельзя лишать тебя такого лекарства. Мужчина улыбнулся, и Гарри показалось, что глаза его стали теплыми, хотя выражение не поменялось ни на миг. Ван Арт был спокоен. — Тебя нужно перевязать, чтобы раны не воспалились. Надеюсь, ты достаточно озабочен своими перспективами, чтобы следовать рекомендациям врача. Гарри поправил рукав и расстегнул воротник рубашки еще на несколько пуговиц, давая доступ к укусу на шее. Для осмотра. Виктор присел рядом, упираясь расставленными коленями в пол. Он раскрыл аптечку и повернулся к нему, отводя в сторону косу и отодвигая ткань. Пластырь снялся легко, потом по коже прошелся влажный антисептик, снимая остатки бальзама. Лицо Виктора, который очень нежно касался его чуткими пальцами, было слишком близко — Гарри чувствовал чужое дыхание. Такая внезапная близость крупного высокого мужчины вызвала мурашки по коже, бешеное биение пульса и сухость во рту. Он сглотнул и постарался скрыть реакции предательского тела, но страх, иррациональный и резкий, не уходил, заставляя в смущении гореть уши, как назло не спрятанные привычной копной волос. Холодная мазь коснулась кожи, и Виктор придавил края липкой повязки, разглаживая ее пальцами и поправляя воротник. Гарри вздрогнул, распахнув глаза. Но вампира рядом уже не было. Виктор дал ему передышку, наливая на кухне стакан воды, и вернувшись с горкой таблеток. Интересно, его самого не беспокоит запах крови? — Твой браслет, — уточнил Виктор, — ты его не снимешь, чтобы я мог плотнее забинтовать запястье? — Нет, — быстро отказал Гарри, — это не украшение. Тебе не понравится результат, если я их сниму. — Эта информация касается… — Ван Арт замялся. Гарри видел, как в нем борется любопытство и врожденная чуткость. Он с интересом наклонил голову, наблюдая за мужчиной, который для удобства работы снова присел у его коленей, но уже не так вплотную, как раньше, когда он осматривал шею. — Да, — кивнул Гарри, — это по волшебным причинам. Они помогают мне удерживать магию, когда я не в себе. Новых вопросов не последовало. Виктор внимательно рассматривал порез на руке, видимо, соотнося рану с возможностью играть в последствии. Мазь он нанес также аккуратно, плотно обмотав руку бинтом — и где он так научился? Мужчина быстро встал, и от резкого движения Гарри дернулся, снова расстроившись тем, как расшатаны у него нервы. Или это недостаток сна о себе дает знать? — Посиди немного с закрытыми глазами, Беллами. Ты слишком бледен, — попросил Виктор, в его голосе Гарри уловил едва уловимое беспокойство. — И поешь, иначе еда пропадет зря. — Да. Сделаю. — немного невпопад ответил он, наблюдая, как Виктор, собрав чашки, относил поднос на кухню. Фигура у вампира тоже была идеальной. Гарри сглотнул, закрывая глаза. Он мог оценить красоту, когда ее видел, просто... Просто это никогда не было привязано к реальности. Картины тоже его завораживали, как и музыка. Виктор был воплощением и того, и другого. Включилась вода, и Гарри понял, что тот моет посуду, беря на себя заботу о нем, чтобы сам Гарри не беспокоил раны, хотя если говорить по делу, обычно он обходился чарами. — Я приду завтра, Беллами. Не забывай про таблетки, — напомнил Виктор уже в дверях. — Если тебе что-то нужно, говори мне. Я не выставлю счет, что бы ты ни думал. Он улыбнулся, мимолетно касаясь его плеча. — Когда мне выходить на работу? — спохватился Гарри, вспомнив, что именно Виктор последним общался с администрацией о нем, еще с момента его больничных дней. — Через неделю, — ответил он и ушел. Гарри прикинул: у него было огромное количество дней для безделья и своих планов. Этим можно воспользоваться с пользой. А про компенсацию у начальства можно будет уточнить даже завтра. Хэнк ему об этом говорил или аврор? В любом случае, закупиться продуктами будет не лишним, иначе Виктор станет заботиться, а Гарри не хотел для него лишних хлопот. Истощен, надо же! Ноэль не очень-то блюдет тайну… или все дело в том, что он ему уже не пациент? Ничего, вот выспится, и все с ним будет хорошо. Гарри поплелся в кровать, и впервые за долгое время с наслаждением забрался под теплое одеяло, а не на продавленный матрас в комнате, полной сквозняков и сырости. Здесь было тепло и странно уютно.