Long Dead Affair

Понедельник

      Абаккио должен перестать засыпать на этом диване. Неудобство убивает его шею(особенно в таком положении, когда он сидит, ссутулившись и откинув голову на подушки спинки) и небезопасен в случае чрезвычайной ситуации на ночь.       Неужели так трудно оторвать свою задницу и дойти до своей настоящей кровати, прежде чем завалиться спать? До нее всего-то лестница, еб твою мать...       В этой новой привычке он может обвинить Бруно. И в этот раз, и в прошлый. И, наверное, еще пару раз в промежутках. До Бруно Абаккио проводил в гостиной, может быть, час в неделю, но теперь он почти постоянно находится здесь в свободное от работы время исключительно потому, что это излюбленное место Бруно.       Открыв глаза, Абаккио смотрит в полумрак комнаты и даже не уверен, что именно его разбудило, а потолок ему ничего не говорит. То, что сейчас середина ночи, – почти все, что он может понять, и его запутавшийся мозг надеется, что он не пропустил ничего важного, проспав весь вечер.       Что-то перед ним сдвигается, и Абаккио с удивлением поднимает голову.       Но это всего лишь Бруно. Это всегда просто Бруно. Он стоит перед Абаккио, частично согнувшись, с одеялом в руках, застыв на полпути к тому, чтобы накинуть его на Абаккио.       ...О.       Огонь давно потух, оставив все в жутких тенях, и вид Бруно был бы жутким, если бы Абаккио не знал, что он безобиден. Пальцы нежити дергаются, сбрасывая одеяло на колени Абаккио.       Абаккио говорит «э-э-э» вместо «спасибо», как сделал бы нормальный человек, как он и собирался сделать, пока его глаза не уловили в темноте яркую синеву глаз Бруно.       Бруно выпрямляется, сцепив перед собой пустые руки. По крайней мере, отсутствие благодарности его не беспокоит. Просто стоит и смотрит на Абаккио. Все как всегда, лицо исхудалое, но глаза живые.       ...Именно сейчас – именно сейчас, на самом деле – Абаккио понимает, что он все еще без рубашки, а здесь немного прохладно, поэтому натягивает одеяло до плеч. – Который час? – бормочет он, не зная, что ответить на пристальный взгляд Бруно.       Поздно, вот который час. Слишком поздно и слишком темно. Конкретное время не имеет значения, а Бруно все равно не двигается с места, чтобы написать ответ. Взглянув на окна, Абаккио замечает, что, по крайней мере, шторы задернуты. Должно быть, Бруно это сделал.       Зябкость не покидала Абаккио даже с помощью подаренного одеяла. Откуда-то из-за бедра доносится тихий звук, подозрительно похожий на мяуканье, и он замечает, что холод концентрируется у его бока. Это благодаря легкому искажению воздуха, которое создает Призрачная Кошка, свернувшаяся калачиком рядом с Абаккио и проникающая сквозь одеяло.       Абаккио бездумно тычет пальцами в ее сторону, чувствуя, как прохлада проникает сквозь кости, когда он касается кошки. Странно.       Но она мурлычет, значит, ей это нравится. Может, это сродни ласкам?       Блять, как же он устал. – Мне пора спать, – поспать еще немного в нормальной постели, где можно лежать в правильной позе, и он будет гораздо бодрее и готов к встрече с жизнью и нежизнью. С этими мыслями он поднимается на ноги, на ходу подбирая одеяло.       Встав, он оказывается лицом к лицу с Бруно, настолько близко, что даже в темноте можно пересчитать его ресницы. Не то чтобы он действительно считал. Это было бы глупо.       Бруно не делает никаких движений, чтобы отойти назад. Очевидно, его устраивает, что Абаккио вот так вот вторгается в его личное пространство, а его руки по-прежнему сцеплены перед животом.       Свернув одеяло в клубок(сворачивать его так поздно ночью слишком сложно), Абаккио... тоже не испытывает особого желания отступать. Бруно больше не пахнет плохо. Только немного затхлый запах от времени, проведенного в болезни. Никакой крови или гнили. Выглядит он тоже неплохо, скорее, лучше, менее болезненно и не так некрасиво. Глаза у него сегодня живые, как бы горят в темноте, отражая некое мерцание, напоминающее Абаккио об искажениях Призрачной Кошки.       И вот Абаккио стоит и завороженно смотрит на не совсем зомби.       С расстояния, которое должно быть слишком близким для комфорта, но почему-то не является таковым. На расстоянии вытянутой руки. – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, потому что даже в темноте и без всякого общения Бруно кажется более расслабленным, чем до того случая в лесу. (Или, может быть, Абаккио просто хочет так думать).       Бруно откидывает голову в сторону и прижимает ладонь к животу. Абаккио предполагает, что он размышляет, может быть, оценивает себя? Через мгновение Бруно кивает и даже поднимает свободную руку в жесте «большой палец вверх», пару раз подергивая ею к потолку.       Лучше, полагает Абаккио.       Еще большее облегчение захлестывает Абаккио, и он делает глубокий вдох, не заметив, что задержал его. – Хорошо, – он резко выдыхает, и на смену ему приходит измученное удовлетворение, когда его напряженное тело расслабляется, – это хорошо.       Кивнув, Бруно выглядит довольным. Уголки его рта приподнимаются, и Абаккио чувствует, как его собственное лицо повторяет мимикой зомби. Улыбки Бруно так очаровательны. Даже милые.       ...       Пора спать.       Должно быть, Бруно становится неудобно поддерживать этот зрительный контакт, независимо от того, приходится ему моргать или нет. Никто не любит долго смотреть в глаза другому человеку. Это и так продолжается уже достаточно долго.       Абаккио отвернется в любую секунду.       Его глаза не отрываются от глаз Бруно, когда он протягивает ему скомканное одеяло. Холодные грубые пальцы Бруно берут у него одеяло, крепко сжимая ткань и прижимая его к себе. – Спасибо, – наконец произносит Абаккио, – за это, – кивок в сторону одеяла.       Бруно хмыкает в знак согласия.       ...По какой-то причине Абаккио чертовски трудно уйти. Как будто его ноги приклеились. Какое-то странное нежелание поселилось в его изможденной голове, что не имеет смысла.       Мысль о постели звучит очень неплохо, и к ней уже можно было бы пойти наверх, а не стоять здесь, посреди гостиной.       Что-то ледяное касается коленей Абаккио, и он делает шаг вперед от неожиданности, кренясь и натыкаясь на Бруно. У того каким-то образом хватает рефлексов просунуть руку между ними, прежде чем они успевают столкнуться.       Ладонь прижимается к центру обнаженного торса Абаккио.       А Абаккио тем временем держится за локоть Бруно, опасаясь, что эффект домино отправит их обоих на пол.       И вот теперь они соприкасаются. Физический контакт. Это... Это точно что-то. – Кхм... – к Абаккио возвращается разумная вербализация.       Пальцы Бруно сжимаются на его груди, но благодаря тому, что Абаккио держит его за локоть, не могут отдернуться. Широко раскрытые и такие голубые глаза Бруно устремлены на лицо Абаккио(которое кажется теплым).       Что-то ледяное снова задевает ноги Абаккио, и он резко опускает голову вниз, видя смутные очертания Призрачной Кошки, которая трется своей полупрозрачной мордочкой о его джинсы. – Призрачная Кошка...       Потянувшись, он пытается оттолкнуть ее от себя и усадить на диван, но попытка лишь погружает руку в ее спину. При этом он отпускает Бруно и чувствует, как рука отрывается от его груди, оставляя после себя разливающееся тепло.       Когда Абаккио отступает от Призрачной Кошки и поворачивается обратно, Бруно уже отошел на шаг. Он прижимает к животу скомканное одеяло. Он наблюдает за Абаккио со странным выражением лица. – ...Прости, – бормочет Абаккио, потому что ему кажется, что он должен извиниться, хотя и не совсем понимает, за что именно. Может быть, за то, что столкнулся с Бруно? За то, что их контакт затянулся?       Бруно качает головой, плотнее обхватывая руками одеяло. Другая рука сжимает место, где молния пришита по диагонали к его правому предплечью.       Само собой разумеется, что Абаккио в полной растерянности. Он слишком устал. Бруно слишком яркий, во всех смыслах этого слова. – Ну, эм... – к счастью для Абаккио, у него такой острый ум, полный остроумных диалогов, – спокойной ночи.       Бруно кивает. Его глаза все еще прикованы к Абаккио и буравят его чем-то неопределенным.       Слишком много событий для такой поздней ночи. Абаккио поспешно выбирается между Бруно и диваном, едва не споткнувшись об обломки, которые он в беспорядке разбросал по полу ранее вечером. Его рубашка где-то в этом беспорядке. Он разберется с этим завтра. Позже, сегодня. Неважно.       В коридоре он останавливается и оглядывается на Бруно, который все еще стоит там, где его оставил Абаккио, и на его лице все еще сохраняется нечитаемое выражение. – Увидимся утром, – обещает Абаккио.       Бруно снова улыбается в ответ.       Абаккио убегает в свою спальню.

–

      Когда утром Абаккио просыпается, он с удивлением обнаруживает, что хорошо отдохнул. Такое случается впервые. Он не может вспомнить, когда в последний раз спал как убитый, – прости за выражение, Бруно, – но, вероятно, это было в детстве. Выходные без забот о том, в какую очередную херню он собирается ввязаться. Что-то такое.       Сегодня, в настоящем, лишенном веселья, он лениво скатывается с одеяла, чтобы освежиться и накинуть одежду, и это приятно – быть расслабленным, а не вялым.       ...Конечно, он не полностью доволен, потому что когда он вообще был доволен? Но это уже что-то близкое к этому, и Абаккио этому рад.       Утром вчерашняя встреча кажется ему неясным, приятным сном. Абаккио позволяет всему случившемуся затаиться в дальнем уголке его сознания, не давая ни одному из событий повториться. Если он будет слишком долго вспоминать подобные полуночные происшествия, они с Бруно могут стать похожими на Мисту и его неживого партнера.       ...       Хах.       Абаккио, в данный момент этот ход мыслей не нужен. Отказаться от него в пользу мыслей о том, где Бруно и что он делает вряд ли имеет значение. Но это лучше, чем ничего. Лучше, чем позволить себе запутаться в том, что, блять, вообще происходит.       Когда Абаккио добирается до гостиной, она оказывается подозрительно пустой.       К счастью, теперь он верит, что Бруно не уйдет насовсем. По крайней мере, не предупредив. Поэтому Абаккио не беспокоится так сильно, как мог бы.       Пройдя дальше в комнату, он обнаруживает доказательство того, что Бруно был здесь: занавески теперь раздвинуты, а беспорядок прошлой ночи значительно убран. Под окнами аккуратно сложены деревянные доски, пол выметен от осколков: гораздо чище, чем было раньше.       Даже рубашка Абаккио пропала. Он подозревает, что она лежит в куче белья.       Похоже, у Бруно снова возникло желание убраться после того, как Абаккио скрылся в постели. Что вполне нормально, если только он не перестарался и...       Подождите-ка.       Пол слишком пустой, и при ближайшем рассмотрении оказывается, что ковра тоже нет. Нет этого старого, потрепанного паласа, который был здесь, когда Абаккио переехал. Обычно он находится под мебелью и мозолит глаза, хоть и мягкий и удобный под ногами.       Если он и Бруно пропали, то...       Нахмурив брови, Абаккио поклялся, что обязательно выскажет Бруно все, что о нем думает. Он проходит через кухню и направляется к широко распахнутой задней двери. Через нее в дом проникает прохладный весенний ветерок и много солнечного света, а еще дальше, во дворе, стоит Бруно.       Вместе с ковром, который он перекинул через бельевую веревку и уже вовсю орудует веником. Вокруг Бруно клубятся облака пыли и грязи, но лицо сконцентрировано. Кажется, он не обращает внимания на беспорядок.       ...Волнует его или нет, цена чистки ковра – это то, что он сам пачкается: – Что ты делаешь?       Абаккио в мгновение ока слетает с крыльца и оказывается во дворе, бросается к Бруно и ловит веник на лету.       Блестящие голубые глаза стали еще голубее, отражая веселое безоблачное небо и ловя солнечные лучи, когда они смотрят на Абаккио, полные невинности.       Это должно быть намеренно.       Упрямый, как всегда, как и следовало ожидать Абаккио, Бруно пытается взмахнуть веником, несмотря на хватку Абаккио. Однако Абаккио держит крепко, и Бруно раздраженно поднимает руку с веника, жестом указывая на висящий ковер. – Да, я знаю, что он грязный, – ворчит Абаккио. Он не убирал его с момента переезда, разве что однажды оттирал кровь. Он тянет за веник, но у Бруно на удивление крепкая хватка для ослабленного не совсем зомби, – но ты болен, Бруно. Тебе следует успокоиться, – на случай, если Бруно интересно, не стоит переставлять всю эту чертову мебель и выбивать ковер.       Бруно не слушает. Он снова тянет веник к себе, и снова Абаккио тянет его обратно.       Они продолжают это нелепое перетягивание веника, а Абаккио продолжает ворчать. – Не говоря уже о твоей руке. Что ты будешь делать, если она отлетит, пока будешь махать этим веником? Я не могу продолжать, хватит тянуть, мы не можем прикреплять твою руку столько раз!       Наконец бросив веник – точнее, ткнув им в грудь Абаккио, – Бруно испускает неестественный, неглубокий вздох. Он топает по траве, берет с крыльца свой блокнот и возвращается, яростно черкая. «Я в порядке», – написано удивительно жирным шрифтом.       И все же. Каким бы диким и мрачным ни был этот текст, Абаккио не хочет и не может с ним смириться. – «В порядке», блять! Ты вчера был на смертном одре.       Бесстрастный взгляд бесстрастного человека. – ...Прости.       Бруно кивает в знак согласия. На этот раз он пишет более спокойно, и почерк получается более аккуратным. «Я в порядке» исправлено на «чувствую себя гораздо лучше». – Здорово, – говорит Абаккио, потому что это действительно так! Бруно выглядит гораздо лучше, особенно на свежем воздухе под солнцем. Он почему-то кажется менее исхудалым. Более живым. Но это еще не значит, что он получит веник обратно: Абаккио делает шаг назад, когда Бруно снова пытается до него дотянуться. – Тебе намного лучше?       Остановившись в своей неустанной погоне за веником, Бруно пристально смотрит на него. – Ну и?       Шрам на щеке Бруно натягивает кожу вокруг него, нос на мгновение сморщивается, а затем появляется жесткое подобие хмурого выражения. Нехотя он отрицательно качает головой, всего один раз. Изображение нежелания. – Так я и думал, – выздоровление не происходит так быстро. Тем более после того, что Абаккио сравнивает с пищевым отравлением, – ты иди в дом и отдохни, а я здесь закончу.       Подождите, что? Абаккио ненавидит уборку. Ненавидит, когда в ней нет необходимости, как в этой. Вчера он достаточно поработал с досками, сегодня уже день стирки, а ему еще нужно выйти на патрулирование, а он не испытывает ни малейшей любви к этому дурацкому уродливому ковру. Он с таким же удовольствием выбросил бы его на улицу и поджег. Возможно, даже с большей радостью.       И все же он здесь. Держит веник под пристальным взглядом Бруно, собираясь стать таким же пыльным, как и его не совсем зомби-компаньон.       Глаза Бруно оживлены. Он не делает ни малейшего движения, чтобы пойти в дом.       Тогда Абаккио опускает веник и хмурится. Если понадобится, он затащит Бруно в дом и швырнет его на диван. Все что угодно, лишь бы успокоиться насчет состояния своего соквартиранта. – Ты и так здесь достаточно поработал. Пожалуйста, отдохни.       Бруно издает нечто вроде насмешливого звука, пока пишет, снова с нарочитой аккуратностью, как бы демонстрируя, что ему действительно лучше. «Ты доделал окна»       О, значит, он просто проигнорирует второе замечание Абаккио, да? – Да, а ты убрал за мной. Теперь иди в дом. Отдохни.       Для человека, у которого есть вполне уважительная причина сидеть и ничего не делать, Бруно выглядит недовольным такой перспективой. Его плечи вздымаются при очередном вздохе, лицо хмурится. Но он все же разворачивается и топает обратно к крыльцу с такой неохотой, с какой Наранча вынужден каждый месяц оставлять Абаккио наедине с его унылым, одиноким существованием. – Сначала прими душ, – кричит ему вслед Абаккио, – ты весь в пыли из-за этого ебучего ковра.       Бруно отмахивается от него и исчезает в доме.

–

      Солнце еще достаточно высоко в небе к тому времени, когда Абаккио выбил ковер до неузнаваемости, измывался над ним до тех пор, пока на нем не осталось облаков пыли, в которые он мог бы зарыться. Теперь он считает его достаточно чистым, раз уж Абаккио сам стал достаточно грязным. Дурацкая штука...       В любом случае, его желудок начинает жаловаться на отсутствие пищи, так что официально пора закругляться с этим делом. Занести ковер обратно в дом и под диван будет непросто, а значит, этим можно заняться позже, после того как он поест. И примет душ.       Впереди веселое времяпрепровождение.       Шаг первый – вернуться в дом в поисках обеда. Это легко, благодаря тому факту, что кое-кто оставил заднюю дверь открытой.       Честно говоря, Абаккио чертовски уверен, что безопасность и ее отсутствие в любой ситуации – последнее, о чем думает Бруно. Особенно когда он сосредоточен на одном из своих занятий по благоустройству дома. Обычно это связано с демонтажем большей части охраны Абаккио(буквально, метафорически, как угодно, Бруно ведь теперь куда угодно влезет, не так ли?).       Абаккио, в свою очередь, всегда помнит о безопасности. Поэтому он закрывает и запирает за собой дверь, как благоразумный выживший в зомби-апокалипсисе, за что ему большое спасибо.       Когда он поворачивается лицом к остальной части кухни, то замирает и смотрит на нее.       ...Здесь есть одна странность.       Это Бруно, как всегда, только что принял душ, как и было обещано, волосы еще влажные, ноги босые, одет в заимствованную одежду. Сам он, такой, какой он есть, не является странным по сути, нет. Не сегодня.       Странно то, что он... разделывает рыбу на филе. Ну, знаете, чтобы приготовить, а потом съесть. Приличная куча овощей на столе ждет, когда их нарежут, кастрюли стоят на конфорке, готовые к наполнению, и все такое. – Это не считается за отдых, – вылетает из уст Абаккио.       Бруно пожимает плечами. Один-единственный взгляд через поднятое плечо, голубые глаза сверкают на Абаккио знакомой живой энергией. А затем Бруно возвращается к тщательной разделке рыбы. Его руки неестественно тверды. – Я серьезно, – ворчит Абаккио, выходя из ступора и не спеша приближаясь, – я же просил тебя отдохнуть.       Бруно не говорит никаких оправданий или объяснений.       На кухонном столе стоит небольшая коробочка с рецептами, Абаккио видит ее, когда подходит ближе. Она почти затерялась среди кулинарного хлама.       ...Абаккио забыл, что у него вообще есть рецепты. Кто-то в Городе взял на себя труд переписать их для распространения, чтобы люди не голодали и не скучали, питаясь одним и тем же дерьмом в эти трудные времена, а Триш, Наранча и Фуго принесли этот набор пару лет назад. Без его просьбы, заметьте. Они сослались на то, что над привычками Абаккио в еде можно «поработать», что бы это ни значило. Не то чтобы он когда-либо утруждал себя использованием реальных рецептов; он был счастлив оставить их пылиться где-нибудь на верхней полке.       Но теперь они здесь. В освещенной солнцем комнате, помогая Бруно, одна из карточек ровно лежит поверх остальных. Абаккио хмурится. – Я даже не знал, что ты умеешь готовить.       Бруно пожимает плечами и одновременно кивает, что является как бы неоднозначным, ничего не выражающим ответом. Его неживые руки с удивительной ловкостью управляются с ножом, а сам он продолжает заниматься рыбой, откладывая лишние внутренности в сторону. Наверное, для рыбного бульона, если судить по горшкам.       Тогда ладно. – ...Так ты помнишь, как разделывать рыбу?       Еще одно пожатие плечами.       Как, черт возьми, работает эта херня с потерей памяти у Бруно? Обычные зомби, как известно Абаккио по собственному опыту, теряют память вместе с душой. Он всегда полагал, что в этом случае они как-то связаны друг с другом, но теперь задается вопросом, не остаются ли некоторые воспоминания погребенными в больном мозгу, слишком подавленными инстинктами зомби, чтобы всплыть на поверхность. Мысль страшная, но она подтверждается тем, что некоторые зомби возвращаются в свои старые дома...       О людях Абаккио знает гораздо меньше. Но, судя по тому, что ему удалось выяснить, потеря памяти – это, как правило, не очень приятный процесс, но с возможностью ее возврата в зависимости от того, какое именно воспоминание было забыто.       Бруно, как всегда, – особый случай, находящийся где-то между ними, и пытаться размышлять о тайнах обычных зомби или обычных людей бесполезно. Нормальные зомби не будут стоять на кухне Абаккио, готовя обед, в конце концов, а нормальные люди... ну.       Это на самом деле нормальное человеческое поведение. Сюрреалистично само по себе, если подумать.       Может быть, это признак того, что к Бруно вернется память? Она может восстановиться, как и многие другие его части, которым это несвойственно. Шрам на щеке, появившийся вместо молнии, вновь обретенный вкус к приготовленному мясу – воспоминания о том, кем он был до смерти, не кажутся чем-то из ряда вон выходящим. Но мозги – штука хитрая.       Уф. Да кто его знает?       Определенно не Абаккио, и, вероятно, не Бруно. Это не то, о чем Абаккио хочет докучать.       Напротив, это та тема, которую Абаккио следует приберечь для размышлений, когда он не может заснуть в ранние часы. А не для размышлений, стоя у Бруно за плечом на кухне во время обеда. Эти размышления должны быть предназначены для таких вопросов, как: – А что ты вообще готовишь?       Одной рукой Бруно указывает на маленькую карточку с рецептами, которая лежит на столе. – Рыбное рагу, – читает Абаккио. Должен был догадаться, – что заставило тебя проголодаться?       Все это сюрреалистично. Как причудливое продолжение сновидений прошлой ночи и херни, которая должна была остаться запрятанной в угол. Глупый мозг(видите, что Абаккио имел в виду, говоря о том, что он хитрый?).       Бруно на мгновение задумывается над этим. Через секунду он пожимает плечами и невозмутимо продолжает. Его блокнот открыт на стойке, чуть поодаль, но он не делает никаких движений, чтобы написать в нем.       Значит, он тоже не знает, да? – Я поражен, что ты можешь даже... – не найдя слов, которыми можно было бы закончить фразу, чтобы не навлечь на себя взгляд Бруно, Абаккио жестом показывает на куски рыбы и нож, которым они были нарезаны. Медленные руки старательно выполняют свою работу, – как давно ты держал в руках нож?       Еще одна пауза. На этот раз более продолжительная и сопровождаемая взглядом в сторону. – Для готовки, а не для самообороны, – уточняет Абаккио.       Из него вырывается фирменное хриплое оправдание смеха Бруно, а его рот искривляется в почти улыбке. На сам вопрос он отмахивается, но Абаккио в порядке. Его не задело.       Эта крошечная улыбка и слабое хихиканье не вызвали в животе Абаккио какого-то волнения. Ни капельки. Это было бы странно. – Тебе не следует так много двигаться, – снова впасть в беспокойство легко, тем более что Абаккио знает, что имеет на это полное право. Бруно слишком активен после того, как последние несколько дней выглядел хуже смерти.       Бруно показывает на свой блокнот, где на бумаге заранее написано: «Я все равно не сплю»       Значит, он ожидал, что из-за этого будут волноваться, не так ли...       Боже. Черт. Во что Абаккио ввязался? – Ты мог бы хотя бы отдохнуть, – конечно, это не слишком большая просьба? Чтобы Бруно хоть раз отдохнул и избавил Абаккио от стресса?       Опустив руку к следующей строчке на бумаге, Бруно замечает: «Готовить несложно»       А, значит, это все-таки слишком большая просьба. – Да, но ты болеешь, – Бруно бросает на него язвительный взгляд, и Абаккио исправляет его на, – выздоравливаешь.       Очевидно, довольный новым выбором слов, Бруно продолжает работать. Он начинает снимать кожу с нарезанной рыбы, причем делает это тяжелой рукой, но аккуратно, как и его почерк.       Абаккио весь в ковровой грязи и готов признать, что сейчас он возмущенно щурится. Как, черт возьми, он должен заботиться о Бруно, если Бруно того не позволяет? – Ты уже провел ночь за уборкой, а утром выбивал пылищу из этого ковра после того как каким-то образом вытащил его на улицу.       Желание выхватить нож из руки Бруно достигает наивысшей точки, но Бруно избавляет Абаккио от этой проблемы, откладывая нож в сторону. Он идет мыть руки, и пока он это делает, Абаккио начинает читать нотации.       Как какой-то чрезмерно заботливый родитель или ворчливый супруг, хм. Неважно. – Тебе нужно отдохнуть. Что, если ты сделаешь себе хуже? Даже если ты не устаешь, ты все равно можешь измотаться.       Выражение лица Бруно остается напряженным, когда он, наполовину вытерев руки полотенцем, берется за ручку. «Ты закончил с ковром», – аргумент, который он записывает с удивительной быстротой. Должно быть, он шутит. – Но ты сделал все остальное. «Я в порядке», – настаивает ручка Бруно. Слово «в порядке» подчеркнуто не менее трех раз. С большим энтузиазмом.       Переминаясь с ноги на ногу, Абаккио раздумывает и размышляет до бесконечности. Он не хочет, чтобы Бруно снова пострадал. Он не может видеть, как Бруно снова страдает. Не после таких ужасных выходных.       Но это всего лишь готовка... готовка, в которой Бруно уже по колено. Абаккио мог бы взять все на себя, да, но это выглядит как-то неосмотрительно. Как будто ты дерьмовый гость в доме, хотя это его гребаный дом. Бруно нахмурился, и это говорит о том, что это решение может его обидеть.       Не говоря уже о том, что Бруно, по крайней мере, отказался от более физически сложного утреннего задания. Позволив Абаккио выбить ковер и все такое. Вот и все.       Может быть, Абаккио перегибает палку. Задушил своей заботой и позволил своему беспокойству взять верх. – ...Хорошо.       Глаза Абаккио встречаются с его голубыми глазами, такими же яркими, как и на солнце, искрящимися в своей веселой манере, и Бруно одними губами произносит преувеличенное: «Спасибо», – при этом закатывая глаза.       Абаккио требуется секунда, чтобы разобрать слова, но когда он их понимает, в нем разгорается какое-то странное, незнакомое чувство. – Не за что, – ворчит он, поклявшись не обращать внимания на собственную реакцию и ткнув пальцем в грудь Бруно, – но после этого ты до конца дня и пальцем не пошевелишь, понял?       Как настоящий комик, которым он и является, Бруно поднимает палец от ручки и направляет его в потолок. – Не смешно, – говорит ему Абаккио, уголки его рта дергаются вверх.       Покачав головой, Бруно разрывает зрительный контакт, чтобы еще раз черкнуть в своем блокноте. «Ты грязный, иди прими душ»       С минимальным возмущенным ворчанием Абаккио отправляется выполнять поручение.