Забавы ради

      Звонок телефона раздаётся из кармана торопливой вибрацией, отдающей в ногу. Я знаю, кто звонит, и не собираюсь брать трубку, ведь в мои нынешние обязанности это не входит. Если раньше Влад наказывал мне вечно держаться его, чтобы ему было легче меня контролировать, то теперь он сам предложил мне быть друзьями. А в такого рода отношениях ни о каком командовании и подчинении речи идти не может. Так что я свободно могу пропустить очередную пьянку, коих было уже по ощущениям больше сотни. Одной меньше — одной больше, обо мне никто и не вспомнит. Кроме Влада, конечно же.       Шагая по подмерзшему асфальту, посматриваю на молчащего Ваню справа. Он мирно улыбается каждому окну зданий, которые мы проходим. Отдалённые ранее огоньки приближаются, оставаясь белыми пятнами где-то на оболочке зрачка, когда я моргаю.       — Не холодно? — резко начинает говорить Ваня.       — Да, нормально, вроде, — опять пожимаю плечами, закусив нижнюю губу.       — Ты весь дрожишь, — вдруг он останавливается, заставляя на себя оглянуться.       Я смотрю на свои руки, не понимая, мои ли они. Всё похоже на видеоигру, в которой я оказался, надев очки виртуальной реальности. Вот только никаких технологий на моём лице и близко нет, а всё вокруг всё равно ощущается внеземным. Голова слегка кружится, тени пробегают прямо перед моими глазами, взгляд рассредоточен и пуст, как бы я ни старался наполнить его осознанностью.       — Бывает, — чересчур легкомысленно выдаю я в ответ.       И Ваня не верит, сводя брови. Понятия не имею почему. Может потому, что всё моё тело ходит ходуном, а может потому, что спокойствие мыслей из раза в раз нарушает вибрирующий в кармане телефон. Или может потому, что я сам до конца не понимаю чего хочу, растворяясь в абстрактных понятиях. Кто знает?       Точно не он, но всё равно долго молчит под неярким светом фонаря, отражая от своих очей кристаллы снега подле и раскрывает свои руки, приглашая меня в объятия. Простой жест доброй воли, но я чуть ли не пячусь от него за километр, не понимая, как такое может мне помочь. Однако Ваня стоит на месте, не собираясь настаивать, но также и не предполагая и мимолётности своих действий, задерживаясь в одном и том же положении приличный отрезок времени. И я ничего не могу с собой поделать, кроме как обнять его.       Чтобы не сделать момент ещё более неловким, я просто резко нападаю на него, заключив в объятия. Спрятав свою голову куда подальше, размеренно дышу Ване под бок, лбом же утыкаюсь в его грудную клетку. Чужие поглаживания по спине отдают теплотой, он аккуратно проводит пальцами по моему позвоночнику, вызывая волну мурашек по телу. Проходящие вокруг люди выглядят одинаково, я чувствую как бьётся его сердце и неосознанно начинаю отсчитывать собственный пульс, пытаясь понять, насколько они совпадают. Но даже волны спокойствия, умеренно перетекающие с его организма на мой, не заставляют почувствовать себя живым.       Я не персонаж какой-то игры, я не герой книги и не актёр сериала, я живой человек, способный на переживания, охватывающие меня на постоянной основе, и я тоже могу волноваться как ни в себя, даже понимая, что это бессмысленно.       Осторожно отпустив свои руки по бокам, я отхожу от Вани и сразу же смотрю ему в глаза, убеждаясь, что для него это действие не имело никакого сильного значения. Обрадовавшись этому, на секунду задумываюсь о только пережитом чувстве, когда чужие руки бережно держат тебя около себя, не принуждая делать ничего более, кроме как расслабиться и успокоиться. Шмыгнув носом, вновь улыбаюсь. Руки медленно перестают дрожать.       Мы вновь начинаем движение, разгуливая по ночному городу. Заворачивая в каждый переулок, мы оба явно желаем найти что-нибудь интересное. Ну, Ваня просто идёт прямо, а я подталкиваю его во всякую пизду мира чисто по приколу. И ему мои забавы отдаются урчанием живота.       — Ты не ел? — спокойно вопрошаю я, выгнув одну бровь.       — Ел, — отвечает Ваня, попытавшись скрыть бои китов в своём животе шмыганьем носа. — Вчера, наверное, — добавляет он уже с меньшей долей уверенности. — Я заработался и забыл.       — Пойдём куда-нибудь? — предлагаю я, начав выводить нас на светлую тропу вновь.       — Давай, — опустив уголки губ вниз в обратной улыбке, отзывается парень.       Переступая через дохлых крыс и клочки мусора, прикрытые тонким слоем снега, мы наконец добираемся до широкой улицы. В уши ударяет неторопливая музыка, отрывок незнакомой песни повисает в голове словно гирлянда на новогодней ёлке. Я оглядываюсь по сторонам, стараясь найти источник звука, но тщетно. Однако, когда Ваня, подхватив моё желание обнаружить место, из которого раздаётся мелодия, также начинает крутиться по сторонам, оглядывая окрестности, тот цепляется за что-то вдалеке глазами. Начав движение в ту сторону, он снова мягко улыбается. Будто предвещает мне и себе что-то тёплое и позитивное. Но я лишь отворачиваюсь от его лица, завороженно начав разглядывать блестящий снег под ногами.       Он определённо классный, но врать ему точно не стоит. Ощущение, словно Ваня и так читает правду по моим глазам, иногда даже пугая своим настойчивым взглядом зелёно-бирюзовых глаз. Это и привлекает, и отталкивает одновременно, ведь взгляд тот, пусть и не принуждающий, но слишком строгий. Лучше, чем у Влада, но…       Нет, сравнениям здесь нет места! Я пришёл сюда специально. Чтобы отвлечься. Не чтобы опять вспоминать Влада и покоящийся в кармане телефон с тонной пропущенных вызовов от него.       Высунув мобильник из кармана, я на всякий случай проверяю все звонки. Как я и подозревал, Лиза, да и все мои друзья давным-давно дрыхнут по кроватям. Единственный еблан, решивший дозвониться до меня во что бы ему то ни стоило — Влад Калюка, который при этом ещё, видать, одолжил телефоны у всех своих напарников, решив позвонить и с них. Но ни один из этих незнакомых и знакомых номеров уж точно не получит обратную связь сегодня. А если повезёт, то и завтра тоже.       Улыбнувшись самому себе, улавливаю носом запах чего-то жаренного и вкусного. Повернувшись к Ване, растираю свои ладони и, изобразив злобного карлика, явно задумавшего что-то скудное, ловлю от него неописуемый взгляд. Здесь и интерес, и непонимание, и веселье, и страх. Одним словом — позор, который Ваня ощущает, смотря на меня.       Мне же весело. Закатив глаза, я театрально приоткрываю рот и начинаю якобы в панике осматривать всё, что меня окружает. Ваня, пусть до конца и не выкупает весь прикол и юморную долю происходящего, зато также слышит запах вкусной еды, к которой мы с каждым шагом становимся только ближе. Он часто моргает, зависает с одной эмоцией на лице, неосознанно ускоряет шаг, и я перестаю корчить из себя не пойми что, сорвавшись на более быстрый темп ходьбы. Поспевать за длинными ногами не то же самое, как от них убегать. Во втором случае ты просто уносишься на всех парах, так скоро, как только можешь, не задумываясь о состоянии своего тела. В первом же… Приходится насильно заставлять себя передвигать ноги, пытаясь при этом и не оторваться, и не упасть замертво от перегрузки.       Благо, долго страдать мне не приходится. Большие ленточные ворота прямо передо мной обозначают название какой-то ярмарки или фестиваля, а изнутри доносятся редкие восклицания детей и громкие разговоры взрослых людей, ставших чем-то наподобие фоновой музыки, когда основная мелодия начинает угасать перед началом другой.       Я впрыгиваю внутрь первее Вани, начинав рассматривать этот маленький, по ощущениям, отделённый от всего остального мира городок. Замёрзшие деревья, ограждённый бортиками каток, куча ларьков, выстроенных по кругу. Из них без остановки валит дым, разлетающийся вкуснейшим ароматом вокруг. Кукуруза, хот доги, какие-то продолговатые сэндвичи, море сладких карамельных снастей и всего прочего. Кажется, будто продажи идут в самом разгаре, пусть очередей к ларькам нет вовсе. Прохожие подходят к ним, делают заказ и сразу же отходят обратно, вечно поправляя шапки и шарфы себе или своим ближним.       Всё походит на какой-то старый фильм, в котором какая-нибудь случайная девушка вот-вот запрыгнет на один из прямоугольных столов неподалёку и начнёт петь распевать свои чувства о любви, учёбе и предназначении.       И, чтоб этого точно не произошло, я начинаю глупо мычать первую пришедшую в голову песню. Ну, весьма патриотичную песню. Гимн России.       Ваня, уже подбегающий к одному из ларьков, округляет глаза и оборачивается на меня с искренним удивлением. А после смеётся. Слишком нежно и искренне, из-за чего приходится замолчать и стыдливо попятиться вперёд вслед за ним. Улыбка, расцветшая на светлом лице внушает непонятное чувство. Не знаю, этого ли мне не хватало. Если пораскинуть мозгами… Я слишком давно не слышал, чтобы кто-то так откровенно начинал хихикать, смотря на меня. Особенно кто-то привлекательный мне… Не считая Лизы, конечно же. Хотя, в смехе последней всё равно слишком часто проскальзывали нотки грусти. Поэтому, думаю, спокойно мне не было уже прилично.       Подоспев за Ваней, подхожу к красно-оранжевому ларьку, в котором в стеклянных футлярах привлекательно крутятся хот доги. Заглядевшись на них, понимаю, что сам проголодался, но, не найдя денег в кармане, решаю отступить и не мешать русоволосому сделать заказ. Я отдал свои последние гроши, распиханные по уголкам одежды водителю автобуса. Нынче за границей поездки от места до места очень дорогие.       Просмеявшись с этой мысли, вижу, как Ваня начинает разговор с кудрявой афроамериканкой в пушистых наушниках, приветливо болтающей с ним в ответ. Он отдаёт ей десять долларов, подходит ко мне, и с томительным чувством ожидания, повисшем на его выражении, начинает бесконтрольно переступать с ноги на ногу.       — Уже не терпится? — подкалываю его я, издав кроткий смешок.       — Не то слово, — помотав головой, произносит Ваня.       Замолкнув всего на мгновение, решаю не дать ему остаться с мыслями о еде наедине. Поэтому, со всей заботой, выплывшей из меня этой ночью, заговариваю вновь.       — Какие были планы на ночь? — начинаю я, склонив голову вбок. — Ну, до того, как я тебе написал.       — Никакие, — беззаботно продолжает диалог он.       — Правда? — зачем-то уточняю, зная, что он всё равно не стал бы мне врать.       — Абсолютная, — ещё более жизнерадостно выдаёт Ваня.       — Мило, — сам не осознавая, произношу это вслух шёпотом.       — Тоже так считаю.       Наклонившись ко мне, он зависает в паре сантиметров от моего лица и, кивнув, мгновенно отстраняется. Вот только, оставив на моём сердце, кажись, какое-то клеймо. И на всём моём роду тоже. И на всей вселенной разом. И, блять, он в адеквате?       Либо я просто не привык к обычным дружеским разговорам, не перетекающим к проблемам, выяснениям отношений и ссорам со следующими после них драками. Да, скорее всего всё так.       Вскоре Ваня подбегает по первому зову женщины и с довольной улыбкой забирает два длинных хот-дога. И вручает один мне, несмотря на то, что я отрицательно мотаю головой из стороны в сторону. Ну, раз он настаивает…       — Спасибо, — быстро выстреливаю из себя я, уже надкусывая только что переданную мне еду.       В ответ он лишь мило улыбается, поглощая хот-дог в раз пятьдесят быстрее меня. И мне, кажется, смешно и с этого.

***

      И стало ещё смешнее, когда он поел. Видимо, во все предыдущие наши встречи он был голодным, ибо та его часть, которая выходит после того, как он насытиться… Того стоит. Здесь и грязные шутки, что переплюнули мои в два счёта, и зазывающие взгляды, и жестокие подколы, и, Господи, мне самому стало до чёртиков страшно оказаться с тем, кто так резко поменялся просто умяв три хот-дога подряд. Я честно думал, что по уровню неловко-саркастичных взглядов меня никто не переплюнет. Но, блять, этот «демон под прикрытием» реально побил все мои о нём представления. Это уже был не тот милый парень… Еб мою мать, я не знаю что в него вселилось, я уже был на пороге того, чтобы вызвать экзорциста для того, чтобы описать ему пережитый опыт!       Благо хоть до дома меня довёз. Не без подмигивания и пошлой шутки о том, что мы уже не такие незнакомцы друг для друга, но довёз. А я, заскочив домой за деньгами, отправился в ближайший супермаркет. Осознание, что я так и не нашёл нормального подарка для Лизы покоилось в разуме недолго, да, что уж там, я мигом приметил забавный синий шар, что надувал потом дома полчаса вручную, и шоколадный торт, одиноко покоившийся в холодильнике подле пакетов со льдом. Уложив их в укромные места своей комнаты, я отложил телефон подальше и лёг спать, впервые увидев во сне не что-то из ряда мракобесия, а родной душе парк подле дома и своих весёлых друзей. Пьяных, весёлых. Одно и то же. В целом, это лучше чем всё, что снилось мне в последние несколько месяцев. Да, что уж там, лет!       И всё-таки там не было Вани. Он, конечно, до безумия интересный и классный чувак, однако, даже сквозь все его басни, я всё равно разбирал не приятные ягодные нотки, а жесткий табак и мужской одеколон. Не знаю, откуда возникал этот запах, но каждый раз, когда я смотрел ему в лицо, а потом резко отворачивался, я слышал именно его. Что неприятнее всего — даже после повторных объятий, вновь утихомиривших моё сердце в конце нашей ночной прогулки, возникло желание не идти с этим человеком дальше, а проверить сообщения от того, от кого я к нему и сбежал.       Я и так вернулся со встречи с Ваней к самому рассвету, пытаясь укрыться от этой навязчивой мысли куда подальше, но та так и не дала мне проспать более трёх часов, пусть сон мне снился и хороший. А уже через пару часов Лиза написала мне, что ждёт меня к пяти вечера у себя дома. Я ответил ей, что постараюсь прийти вовремя, так как планов у меня не было, однако присутствовало сильное желание спать и, пожалуй, больше никогда не возвращаться в реальность. Подушка, одеяло, кровать… Казалось, будто я лежу не на ней, а на потолке сверху, стараясь успокоить свою душу.       Тяжело идти по жизни имея лишь одну конечную цель и путаясь при этом во всех промежуточных желаниях. Это я понял достаточно хорошо, отрубившись лишь под два часа дня. Лизин подарок покоился под постелью, напоминание матери о семейном ужине в Новый Год всплыло поверх всех сообщений, я встал с кровати, отложил телефон подальше и долго не мог понять кто я и где нахожусь. Идти и портить всем настроение своим видом не хотелось, однако подводить Лизу я не хотел ещё больше. Поэтому я проследил за презрительным взглядом отца в свою сторону, пока тихо гнулся над тем, чтобы положить себе поесть, вспомнил, что в любом случае смогу напиться, когда на вечеринке все забудут о моём существовании, и послал куда подальше мать, вновь объявившуюся на горизонте.       Им опять становится не наплевать на моё присутствие, что удручает. «Недо-отец» даже попытался наехать на меня за то, что я неправильно сложил посуду в машинку… И сразу же полетел нахуй моим многозначительным молчанием и разворотом на сто восемьдесят градусов. Но я хотя бы поел! И вроде как собрался на вечеринку. Осталось только понять в чём мне пойти, чтобы не выставить себя похуистическим уёбищем, которому наплевать на день рождения подруги.       Ни обтягивающая рубашка, ни деловые брюки не подходят. Я использую их для насмешки над родственниками или, на крайний случай, над одноклассниками, как в самый первый день. Этим видом я пусть и вызову у Лизы милую ухмылку, но побоюсь, что сам сочту это за неуважение к ней. Пойти в чёрном? Нет, это не похороны. Но я не моя мать, чтобы так рассуждать! А может в розовом? Нет, это я надевал, когда злостно распивал сидр, сидя рядом с Владом. Не хотелось бы попутать воспоминания. Красное? Вызывающе. Жёлтое? Уёбищный цвет. Оранжевое? Ещё хуже. Зелёное? Я не дракон, не лесная фея и не фрик последней степени. Синее?       Открыв шкаф, долго рассматриваю длинный тёмно-синий свитер с широкой белой надписью «НИЗОСТЬ» посередине. Ощущение, будто ничего лучше я уже не придумаю.       Взяв большие глубоко-серые штаны со множеством карманов по всей длине, пытаюсь вспомнить, когда именно начал выбирать что мне надеть, а не просто хватать всё подряд. Кажется после того сообщения от Влада. Нет, наверное чуть раньше. Или чуть позже. Не имеет значения.       Схватив красиво запакованный торт, шоколадное печенье, что ухватил сам не помня как и ярко-светящийся синий шар, я укладываю их в рюкзак и случайно прохожусь по зеркалу взглядом. Надписи поверх лица не столь заметные как обычно, зато переживания в голове всплывают чаще. Я всё ещё никому ничего не рассказал.       Выключив свет, покидаю свою комнату и, пробежав мимо родителей, на удивление спокойно обсуждающих что-то на кухне, незаметно накидываю свою куртку и обуваюсь. Ключи в носках, дверь они закроют на нижний замок, телефон заряжен, подарок Лизе в рюкзаке. Если что и пойдёт не так, то я смогу это перетерпеть. Если этим событием, конечно, не будет незапланированная встреча с Владом, чьи сообщения и звонки я осознанно и неосознанно игнорирую по сей момент.       Я открываю дверь и оказываюсь на прохладном пространстве, кусающем меня за каждый открытый сантиметр тела. Шар, шуршащий в рюкзаке, давит мне на поясницу, ноги заплетаются через каждый следующий шаг, голова раскалывается, но развернуться и пойти обратно я не смогу. Проснувшаяся совесть не позволит.       Вокруг опять зима, которая изрядно успела меня подзаебать. Мне не хочется ни снега, ни холода, ни вообще кого-то вокруг. И когда я думал про «не лучшее настроение», напавшее на меня после вчерашней ночи, я точно не ошибался. Я опять прусь куда-то, ничего не понимая в своей жизни. Но как бы мне ни хотелось, я уже не могу обвинить во всех своих проблемах Калюка, как и сказать себе, что его ненавижу. Потому что нельзя вспоминать так часто того, к кому по логике вещей должен испытывать лишь неприязнь. И я больше не в состоянии размышлять над тем, каким образом должен привить себе симпатию к Ване. Вчерашняя прогулка была хороша собой, но… Насильно внушать себе чувства после каждого его взгляда или действия? Мне давно не тринадцать.       Дорога до Лизиного дома ощущается как прогулка до лучшего друга, живущего по соседству и одновременно как те несколько минут, пока тебя ведут на казнь. Жаль только, что ведут меня туда мои же ноги, а полностью окунуться в первый вариант не получается… Слишком уж плохое настроение, да и как-то дохера проблем в жизни, ну и смотреть бы Лизе в глаза, не ощущая вины при этом! Было бы действительно неплохо.       Сквозь потемневшее небо я проскальзываю по заснеженным улицам с ужасным предчувствием. Кажется, будто все вокруг уже знают, что я из себя представляю, и только ждут подходящего момента, чтобы опрокинуть меня вместе с моим враньём. Все глаза упрутся в меня, по душе потечёт чёрная слизь, смывающая с лица ложь, и тогда Лиза узнает, что никто из моей семьи никогда не примет меня. Тогда, возможно, до её ушей дойдёт правда, в которой я не пускал её к себе не потому, что моя мама до безумия стесняется посторонних людей в доме. И разочаруется во мне.       Всё, хватит. Мне нельзя думать о том, что ещё сильней подпортит мой настрой. Я иду на праздник, на день рождения, иду не просто к какому-то кенту со школы, а к чуть ли не единственной, кто искренне переживает за меня. А значит руинить ей её собственный праздник я не то, что не имею права, мне даже задумываться о подобном грешно.        Стоит моргнуть, как я уже стою перед чужой дверью и поглядываю на время, отобразившееся на телефоне. Я не опоздал.       Постучав, слышу, как внутри кто-то приглушает музыку. Вскоре скорые шаги приближаются ко входу, и дверь передо мной распахивается, открыв взор на всю ту же уютную и почему-то родную душе атмосферу. А главное — на безумно красивую Лизу с широкой улыбкой. Чуть не забыв нацепить на своё лицо такую же, оглядываю её наряд уже с ухмылкой до ушей. На синеволосой длинное чёрное платье по колено, что кажется настолько лёгким, что складывается ощущение, будто она вот-вот улетит вместе с ним из-за слабейшего дуновения ветра. Цепочка-подвеска с лунным камнем виднеется на её тонкой шее, аккуратные белые туфли с каблуком на ногах идеально подходят именно ей, именно сегодня. Я замечаю полу-прозрачные чёрные перчатки по локоть на её руках только тогда, когда она запрыгивает на меня с объятиями.       — Я так рада тебя видеть, — нашёптывает она мне на ухо и нежный фруктовый аромат, исходящий от неё, затмевает неприятный запах холода позади. — Вова, ты не представляешь, как долго я провожала родителей, уверяя их, что у меня всё точно будет хорошо, проведи я день рождения без них.       — Поверю на слово, — протягиваю я, одной рукой придерживая женское тело, другой же закрывая дверь позади.       Лиза отстраняется, и я вмиг подхватываю свет её глаз, отливающий под мигающими разными цветами фонариками сверху. Внутри её дома всё украшено и подготовлено, и, как я понимаю по тому, что тут тихо, я — первый гость. Случайно издав счастливый смешок, осознаю, как сильно чужое настроение влияет на моё, когда Лиза делает оборот вокруг себя, демонстрируя своё шикарное платье, и лишние мысли в одно прекрасное мгновение выветриваются из головы. Она шутливо поглядывает на вырез, якобы спрашивая, не слишком откровенный ли он, однако я отрицательно мотаю головой, приподняв брови.       — Всё идеально, — киваю, спуская рюкзак со своих плеч вместе с верхней одеждой. — Ты идеальна, Лиз.       Она вешает мою куртку на крючок, пока я разуваюсь и открываю главный отсек своего портфеля, доставая оттуда подарок. Вручив ей в руки торт и печенье, недолго кручу ярко-синий шар в своих руках, чтобы его свечение отразилось от каждой поверхности неподалёку. Лиза с интересом рассматривает его и, по глазам видно, уже не может терпеть, чтобы не перехватить его из моих ладоней, поэтому я, напоследок подняв шар вверх-вниз от её глаз к её талии, вручаю его ей. Понятия не имею из чего он состоит, почему так светится и с чего я выбрал именно его сквозь все ряды, но он ей подходит. Словно именно этим цветом, с такой же яркостью светится наши дружеские отношения. И, надеюсь, погаснут не скоро.       — С днём рождения, Стэйси! — наклонив голову влево, я довольствуюсь тем, что ей всё пришлось по вкусу.       Не хватает только Тайлера.       — Спасибо, — проговаривает Лиза спустя долгую минуту, когда радость полностью окутывает её глаза.       Постояв так ещё несколько протяжных моментов, она резко разворачивается и добегает до кухни, увешанной флажками, надписями на английском и шариками. Проследовав за ней, наблюдаю за тем, как она кладёт торт в и так заполненный до краёв холодильник и юрко разрывает ногтями упаковку печенья, предложив то мне первым делом. Культурно согласившись, я присаживаюсь на стул и уминаю его за две щеки. Лиза повторяет за мной, изредка подавляя желание вспрыгнуть со стула и вновь наброситься на меня с объятиями, и я неосознанно сам соскакиваю с места, предложив ей свою руку.       — С девятнадцатилетием, — я потягиваю её на себя и молюсь, что угадал цифры чужого возраста.       Лиза позволяет притянуть себя и вновь зарывается в объятия, положив свою голову на моё плечо. Надеюсь, её светло-голубой макияж не размажется. Надеюсь, стук в дверь — это не её родители, а другие гости. Надеюсь, что она всегда будет так счастлива.

***

      На самом деле, мне стоило надеяться, что я сам хотя бы останусь жив. Потому что сейчас таковым я себя почти не ощущаю.       Все Лизины подруги собрались на втором этаже в её комнате, Валера, показав свой сюрприз в виде подарочного сертификата в парк аттракционов, ушёл домой еле живым. А я, сделав вид, что засыпаю, остался внизу. Я притворился лишь для того, чтобы вне чужих глаз пройти проблеваться в ванную. Не хотелось, чтобы она застала меня в таком виде и опять беспокоилась обо мне. Так что, сидя в одиночестве перед толчком, я уже в который раз презрительно оглядываю ёршик справа. Кажется, будто я уже вышвырнул из себя все органы, но тошнить не перестаёт. Пару минут назад я еле вкинулся литром воды, чтобы облегчить свою участь, однако он уже просится наружу, отдавая в каждую часть тела огромной дозой слабости. Не представляю, что будет, если кто-то из подружек Лизы решит какого-то хера воспользоваться ванной на первом этаже… Тогда мне точно пизда.       Смыв свою блевотину, я наконец поднимаюсь на ноги и опираюсь на раковину рядом. Рефлекторно выступившие слёзы туманят взгляд, я мою руки с мылом и нащупываю ими кучу точек под глазами. Видать это лопнувшие… Как их там. Не, не капиталы. Бля, не помню. Похуй.       Набрав в рот воды, я сразу же выплёвываю её, и только следующей порцией начинаю полоскать горло. Всё режет, скрипит и доставляет боль, но я лишь осторожно оглядываюсь по сторонам, стараясь замести за собой следы. По ощущениям, я протрезвел ещё час назад, если конечно сейчас три часа ночи… Я слегка потерялся во времени, оставив свой телефон, ну, где-то.       Я пошатываюсь и снова нажимаю на кнопку смыва, с брезгливостью прослеживая как обычная вода уходит из унитаза, заменяясь абсолютно такой же. Ещё раз прополоскав горло и вымыв руки, я нагибаюсь над раковиной и чуть не падаю лицом на кран, потеряв равновесие. Вовремя подставив локти на пространство рядом, выгибаюсь в спине и еле держусь, чтобы случайно не насадиться глазами на что-то острое.       Я же не пил так много, чтобы… Ну и не важно, что я мешал всё подряд, было же весело! Всем было. Все веселились, да я и сам был весел, да и веселье вообще штука такая клёвая! Чего? Не знаю.       Ополоснув морду прохладной водой, я не нахожу полотенца и, оторвав несколько кусков туалетной бумаги, прикладываю её к щекам. Выкинув её в тот же унитаз, опять нажимаю на кнопку слива, но, так как ничего внутри уже не остаётся, пару минут молча жду, пока бак наполнится вновь, прежде чем повторить то же самое действие, получив уже положительный результат. Я оборачиваюсь и открываю дверь, столкнувшись с девчачьими возгласами сверху. Вписавшись в косяк плечом, тру пострадавшее место и медленными шагами, слившись воедино со стеной, добираюсь до точки старта. Кухни. Было бы нехорошо уйти не попрощавшись, а раз сил на то, чтобы подняться по лестнице, у меня нет, значит просто останусь тут с ночёвкой, как и… Планировал? Не помню, хотел ли я остаться тут или уйти… А есть ли у меня планы на завтра? Бля, завтра я должен был что-то делать… Или к кому то поехать? К кому? А почему я должен кому-то? Что за ебаный стук справа?!       Отпрянув от стены, я устало поднимаю глаза к окну, найдя там размытый силуэт кого-то высокого. Он еле слышно ударяет кулаком по стеклу, явно не желая привлечь к себе лишнее внимание. Влад?       Медленно подбредя ближе, я открываю окно нараспашку и выглядываю наружу, увидев озадаченное лицо Калюка в полуметре от себя. Нахуя он пришёл?       — Привет, — быстро выплёвывает он, подсовывая мне в руки какой-то пакет. — Передай это Лизе.       — Чё? — так и не поняв, что мне только что вручили в ладони, я выгибаю одну бровь и сонно хлопаю глазами. — Это что?       — Подарок, — отрезает Влад. — Лизе.       — Так сам его ей и отдай, — не соображая, что ему от меня надобно, продолжаю я.       Высунувшись из окна целиком, я кладу пакет на подоконник и нависаю над ним с той ещё рожей. Влад поправляет воротник своей куртки, цокает, видать, из-за того, что от меня несёт запахом рвоты и алкашки, и мигом разворачивается, не удосужившись ответить.       — Ты, почему не зайдёшь внутрь? — безэмоционально протягиваю я, и Влад, встрепенувшись, скоро на меня оборачивается.       — Мне там не место, — пожав плечами отвечает он.       — С хуя это так? — нахмурив брови, я наконец выпрыгиваю из окна, приземлившись на снег прямо в носках, и подхожу к нему ближе. — У тебя же есть и подарок, и ты вроде как не чужой ей человек, да, да ведь?       — Я не хочу сделать ей ещё больнее, — сквозь грустную улыбку проговаривает Калюка.       Переведя взгляд на чужие глаза, я, пьяно перебираясь по сугробу, подбираюсь ко Владу вплотную. К сожалению, я понимаю о чём он. Влад в конце концов перевезёт свою семью обратно в Россию, и Лиза лишится друга. Хуже того, она внезапно останется сразу без двух друзей, ведь я ничем не лучше Калюка. Ни на каплю, кажись.       — Нам придётся ей всё рассказать, — обречённо проскуливаю я себе под нос.       — Тебе придётся, — поправляет меня Влад.       — И мне?       — Я ничего ей не скажу, — вдруг строго настаивает он, изменившись в лице.       — Почему же? — усмехнувшись, вопрошаю я.       — Так будет правильней.       Его глаза утыкаются в мои, переливая в себе лунный свет. Дыхание замедляется, редкие клубки пара, выходящие из моего рта, создают полноценный туман на кроткие мгновения. По телу проходится дрожь, спереди поддувает холодный ветер. План был обречён на провал с самого начала. Мы оба облажались тогда, когда только придумали то, чего хотим. Если я не расскажу ничего Лизе, а просто исчезну в один момент, ей будет легче забыть меня, но в то же время она так же будет тосковать по Владу, хотя, есть подозрение, будто на его фоне я не покажусь ей столь большой потерей. Тогда Лиза точно оправится, заживёт полной жизнью, стерев меня из своей памяти как невероятно странный период своей жизни. А я буду спокоен в том, что с ней всё точно будет хорошо, ведь с Владом на тот отрывок времени из будущего она уже восстановит нормальный контакт. И я буду спрашивать у него как у неё дела.       Стоп, или Влад попросил меня сказать ей, а сам воздержался? Нет, я походу не расслышал. Он же сказал, что сам ей всё про себя скажет, а меня попросил молчать. Или наоборот?       — Ты ей, ну, сука, ничего не расскажешь? — со страхом в глазах проговариваю я.       — Нет.       Получив его ответ, я зависаю на одном месте. Ноги уже изрядно успели подмерзнуть, в голове повисает ужасная мысль. Почему Влад хочет исчезнуть без объяснений? Бля, ну нет, нельзя! Это разрушит всё, над чем я так старался в последнее время! Если он не собирается восстанавливать отношения с Лизой, то нахуя вообще я рядом с ним?       Деньги.       Нет, не только деньги, я не хочу стирать Лизу из своей жизни. И не хочу, чтобы Влад стёр её из своей! Я хочу остаться с ней друзьями, пусть между нами и может быть огромное расстояние, я же не смогу просто сменить номер и забыть о ней? И Владу тоже нельзя так поступать.       Однако выдержит ли она правды? Возможно ли будет смириться с тем, что два твоих близких человека уехали далеко от тебя, оставив тебя позади? Нет, я бы не смог с таким свыкнуться. А Лизе предстоит пережить такое в двойном ударе. Значит лучше просто исчезнуть. Влад хочет испариться из жизней всех своих друзей, не оставив после себя следов, чтобы не винить себя ни за что?       — Не, это бред, — сообщаю я самому себе спустя долгие минуты раздумий. — Расскажи ей про свою семью, она же поймёт и отпустит тебя! Ты же не делаешь ничего плохого, так, ну, это, скажи ей типа, ну вот, э, бля, — я забываю что хотел сказать ещё на середине первого предложения. — Скажи вот так вот, ага, да, вот так: «Я, Владик, перевожу свою семью в обратку, в Россию, значит!», да, так и ей тоже, так.       Я думал, что уже протрезвел.       — Как видишь, ты ошибся, — с насмешкой проговаривает Влад, но лицо его вмиг становится грустным.       И сейчас мне уже больше интересно то, почему он так отчаянно смотрит на меня и на всё вокруг, нежели почему я говорю вслух то, о чём думаю. У его семьи не хватит денег на переезд обратно? Или их опять обманули?       — Ты пьяный и глупый, — с непонятной жалостью в своём тоне, Влад нагибается к моему лицу.       — Иди ты, — отмахиваюсь я, с горечью осознав, что уже не чувствую своих стоп.       — Ты так и не понял?       Промолчав, спиной я стараюсь вновь залезть в окно, но выходит худо. Ноги соскальзывают, носки промокли насквозь. Слетев на снег задницей после очередной неудачной попытки, со злостью сжимаю кулаки. В разуме почему-то проносятся воспоминания, как Влад впервые навалял мне на той вечеринке.       — Я солгал.       Резко подняв голову на говорящего, изо всех сил перерабатываю сказанное им в своей плохо соображающей голове.       — Насчёт? — шепчу я.       — Да насчёт всего почти, знаешь, тебе легко что-то внушить, ты веришь каждому слову и образу.       — Опять строишь из себя хуй пойми что.       — Всё равно ты ничего из этой беседы не запомнишь, — Влад опускается на корточки прямо передо мной и несколько секунд разглядывает моё выражение.       Всё перед глазами плывёт, я чувствую, как чужие руки поднимают меня с задницы и ставят на ноги перед тем, как поднять в воздух и усадить обратно на подоконник. Я пытаюсь ухватиться руками за того, кто уже покидает моё личное пространство, но тщетно. Влад подбирает какой-то камешек и кидает его в окно на втором этаже, видать, пытаясь привлечь внимание. Вот только, зачем?       Я уже ничего не понимаю.       Он скоро оглядывает мою облокотившуюся на оконную раму тушу и испаряется в снегах за поворотом. Обеспокоенные возгласы другого Влада, ещё совсем недавно лежащего с отравлением в больничке позади наконец заставляют меня моргнуть.       Солгал?

***

      Я передал подарок Влада Лизе только под утро. Она удивилась, но мягко улыбнулась жемчужному ожерелью и упаковке стикеров с собаками, а я пришёл в себя и с горечью осознал, что почти всё помню. К сожалению мыслей о том, какой вчера произошёл пиздец и позор было меньше, чем размышлений по поводу Влада.       А всего пару минут назад он сам подтвердил все мои догадки про то, что его слова не были сном, сообщением с вопросом о том, почему я не явился на бухаловку. Он явно пытался замести следы, хуже того, он делал вид, будто вовсе не разговаривал со мной вчера. Я написал ему прямолинейное «О чём ты мне солгал?» весь содрогаясь от страха. Когда кто-то его типа признаёт тот факт, что не перестал тебя обманывать, в голове начинают вертеться шестерёнки. Он до сих пор не удалил на меня все данные? Он опять выстроил себе новый образ? Я не могу вспомнить, о чём именно шла речь после того, как он передал мне тот белый пакет. В разуме отпечаталось лишь «Я солгал» и то, как он бросил камень в окно второго этажа для того, чтобы люди сверху прибежали меня откачивать.       Однако ответа на свой вопрос я не получил. Остаётся только действовать… Как всегда наплевать на всё и отправиться прямиком туда, где мне не место.       Быстро написав Ване о том, что я переношу нашу встречу на завтрашний день, наконец покидаю ванную, в которой размокал последние часа два и спешно сушу волосы полотенцем. Голова отказывается стоять на плечах, тело, не успев отойти от вчерашнего, еле движется, вяло переступая с ноги на ногу.       Тогда, когда Влад ушёл, меня, по всей видимости, засунули под горячий душ прямо в одежде, ведь вещи, что были на мне вчера, до сих пор отдают запахом сырости и снега. Закинув их в стирку, я умываю лицо холодной водой и удивляюсь тому, насколько же крепкий организм мне достался. Любой другой человек на моём месте уже давно бы слёг.       Резко, в голове проносятся воспоминания, как Лиза сидела напротив меня с чашкой чая. Не знаю, было это ночью или утром. На глазах отпечатался её грустно-счастливый облик, что рассматривает жемчужное ожерелье в своих ладонях. Она скучает и по-прежнему верит в меня, надеется, что всё образумится. И этот её вид давит на меня похуже любой угрозы от матери. Мне страшно её разочаровать.       Надев очки и первые попавшиеся под руки вещи, я выскакиваю из дома под пристальный взгляд отца. Уже скоро Новый Год.       Я дохожу до дома Влада быстрее чем когда-либо, но в этот раз я точно знаю, что ему сказать. Вернее, с какой претензией зайти в чужой дом. Пусть я уже не хочу его убивать, но, если он и вправду соврал мне на счёт того, что больше не следит за мной, то я как минимум ампутирую ему все конечности. Нет, хуже, я распидорашу его морду в щепки, чтоб он не посмел красоваться больше. Нигде. Никогда.       Однако долбаёб никак не реагирует на злостный стук в его дверь, пусть свет внутри включен. Выгнув бровь, я с подозрением оглядываю окна на втором этаже и, пересилив себя, сжимаю кулаки.       — Открывай, урод! — скорее пищу, нежели кричу, но выходит достаточно громко для того, чтобы жители его пустынной улицы попрятались по подвалам.       И Влад всё не открывает. Неужто его и впрямь нет дома? Бля, да такого быть не должно. Тусовка с его братками уже прошла, сейчас только пять часов вечера, товар ему возить приходится в другой день. Хуле он, испугавшись, сидит внутри?       Мудила ёбаный, реально испугался?       — Я тебе эту дверь к херам выбью, — громким тоном проговариваю я в замочную скважину.       Возможно, переоценив свою мощь, но всё же.       Ударив по двери ещё несколько раз, я уставши вздыхаю. Отойдя на добрые полметра, уже хочу разбежаться и влететь в неё всем своим телом, как по спине пробегают мурашки. Где-то в районе плеч начинает неприятно покалывать. Вокруг слишком тихо и безлюдно, здесь всегда так, ну, по крайней мере, когда я прихожу сюда, тут всё так.       Однако именно сейчас это гробовое молчание, исходящее тонкими иглами от каждой гладкой поверхности, начинает настораживать. Может потому, что я зол и не получаю на себя обратной реакции? Нет, теперь я бы не стал столь сильно переживать из-за простой ссоры с Владом. Я б просто навалял ему или испортил бы его имущество за столь наглый игнор. Он мне не мать, не отчим, и, тем более, не Лиза или кто-то, кем я дорожу. Тогда зачем я стою здесь?       Я переживаю за свою безопасность. Но при таком раскладе, я, наверное, уже разбил бы окно и залез внутрь, выбив из него ответы. Мне надо удостовериться в том, что я точно получу их. И, есть ли смысл стоять здесь перед закрытой дверью, если Влад не открывает мне из принципа? Нет, его нет.       Разбить окно или постучаться вновь?       Спустившись с крыльца, я подбираю мелкий камешек и облепливаю его снегом. Уже замахнувшись в сторону дома Влада, усмехаюсь себе под нос и отбрасываю ком от себя.       Нет, бредовая идея.       Но, тогда, почему я не ухожу?       Переведя взгляд на дверной глазок, я передёргиваюсь от холода. Вдруг с Владом что-то произошло?       Ледяной ветер дует со спины, оглянувшись по сторонам, я вновь подхожу ближе и тихо постукиваю в дверь. Я не знаю, что могло с ним произойти, но убивать Калюка никто кроме меня не смеет.       А есть ли у него ещё какие-то неприятели помимо меня? Блять, я опять натыкаюсь на мысль о том, что нихера о нём толком не знаю. Что-то про его семью, про то, что его брат тоже пидор, как я, про его бывших друзей, про его нынешнюю компанию… А про него самого? Если подумать, я в курсе только о его отношении к себе, мы оба друг другу… Интересны, хоть и неприятны. Это влечение происходит из-за самого факта наличия у нас обоих подсознания и любви того подсовывать нам любопытство в основной ряд эмоций.       Мне ещё предстоит на него работать. Да и возвращать его к нормальной жизни тоже! Планов на Влада у меня дохерища, я не могу ему позволить сдохнуть. И игнорировать меня тоже.       — Перестань прятаться, — снова прикрикиваю я в замочную скважину. — Это было моей фишкой, не твоей, — добавляю, сам не зная зачем. — Открывай, расскажешь правду, может сильно бить не стану.       Хладнокровное молчание ударяет по мне как никогда прежде. Кажется, будто дверь напротив уже стала мне полноценной собеседницей, по крайней мере именно к ней я обращаюсь в своих мыслях. Хочется, чтобы она открылась и пропустила меня внутрь.       — Тут достаточно морозно, — безэмоционально шепчу я ей же.       Калюка не отпирает. Может его реально нет дома и он забыл выключить свет, уйдя по делам? Но, опять же, каким делам? О которых я не знаю? Допустим, так. Но кто бы стал оставлять в доме свет, если копит деньги? Бред, сука, ебучий бред.       Морозный воздух растекается по ногам, штаны на которых какого-то хуя мне по колено. Я никогда не подбираю одежду, когда спешу. Вернее, когда делаю всё спонтанно.       А жаль, ведь теперь мне правда очень холодно.       — Я не шучу, Влад, открывай, — опять ударив кулаком в дверь, понимаю, что вся агрессия из меня уже ушла. — Давай поговорим.       Вновь не получив ответа, я моргаю и расслабляю лицо окончательно. Обратная сторона улыбки, повисшая на лице, скоро концами губ коснётся пола. Недавно стреляющие молниями глаза приобретают заёбанный вид. В голове резко проносится мысль о том, что я стою здесь в одиночестве, и неизвестного происхождения чувства по отношению к тому, кто мне не открывает, только усиливаются. Если Влад распахнёт эту ёбаную дверь прямо сейчас, то я буду мягок. Я не стану кричать, я постараюсь быть спокойным.       — Открой, пожалуйста.       Хочется оказаться внутри, чтобы пальцы сейчас не отмерзали на дверной ручке. Если я буду там, то может даже не прикоснусь ко Владу. Пусть желаю именно обратного.       Распахнув глаза, я в ужасе приоткрываю рот и делаю несколько резких выдохов, попятившись от двери подальше. Я не настолько одинок, чтобы жаждать тепла от Калюка.       Я же не испытываю такого к Ване, а тот лучше в разы! Тот и руки мои в своих держал, и обнимал меня. Влад такого никогда не делал, да, и, ёбаный в рот, я надеюсь, что не сделает!       Нервный смех расходится по улице тихим хохотом. Мне не нравится Влад. Не мог понравиться, подобной симпатии неоткуда возникнуть. Сквозь всё, чрез что я уже успел пройти рядом с ним, Господи, нет. Я просто устал, а потому лишние невнятные желания забрели мне в разум. Отдохну, и всё будет нормально.       Когда смех утихает, и собственное лицо приобретает настолько странное выражение, что я начинаю чувствовать не только очки, давящие на переносицу, но и каждую мышцу под кожей, тишина принимается подбивать меня уже изнутри.       Володя, ну нет, ну не, ну нахуй.       Влад Калюка — отпетый мудила, который после всего мудилой и останется, просто я перенастрою его на другой лад, и он перестанет распространять свой мудозвонный характер на своих, к тому прекрасному моменту из будущего, друзей. А я буду шиковать в России. И мне тогда тоже не будет нравиться Влад. Влад. Мне. Уже не противен, как бы я ни старался выдавить из себя ненависть к нему. Даже предположение, что он до сих пор следит за мной, больше не вызывает жажду так упорно и слепо презирать его.       Я влип по самое горло.       Развернувшись на сто восемьдесят градусов, произношу себе под нос новую молитву, которой с какого-то перепуга нет ни в одном религиозном учении.       — Это бред сумасшедшего.       По крайней мере здравая часть ума так рассуждает. Чувства же, возникшие уже где-то за моей спиной, продолжают наступать мне на пятки, когда я спешу скрыться от чужого дома. Куда-нибудь подальше, Бог с ним, куда угодно, где меня не будет преследовать желание…       Не оборачиваясь, я скорым шагом дохожу до поворота. Пытаюсь отогреть свои замёрзшие конечности, дуя на них тёплым воздухом, однако те не желают приходить в себя, и телефон из кармана вытащить не удаётся. Я хочу позвонить Ване, Дане, другому Дане, Илье, Денису, кому угодно, чтобы тот взял трубку и отвлёк меня от того, что так назойливо дышит мне в спину. Хочу, но не могу.       А потому размышление, в котором Влад ненавидит и боится самого себя, не желая ничего плохого остальному миру, всплывает поверх собственного же отражения, что я нахожу в одной из ледяных луж перед собой. Я не понимаю, как успел разглядеть в нём что-то хорошее. Жалею о том, что вообще об этом когда-то подумал и развил эту мысль, но натыкаюсь на свой перепуганный взгляд и тотчас же осознаю, что отрицать — привычка Влада, не моя.       И мне опять чертовски страшно.

***

      Я написал Антону в ту же ночь, попросив проверить, всё ли с Владом в порядке. Калюка действительно был дома, когда я приходил, и не открыл мне специально. Я разговорился с Антоном и вытянул из него признание, случайно полетевшее мне в чат, где он говорил о том, что знает его чуть ли не всю свою жизнь. Не знаю почему, но я извинился перед ним за то, что не слушал его, а он ответил, что его цель совпадает с моей, и, если в первое время он считал, что я буду только мешаться, с чего и отгонял меня, то теперь он увидел во мне шанс. Я сильно удивился, когда по мозгам ударили сообщением про то, что мой план, пусть и не был таким же идеальным, как план Антона, но тоже может сработать и вернуть Калюка к нормальной жизни. Я не стал спрашивать у него, с какими именно проблемами Влад столкнулся, как бы узнать того ни хотелось.       Я заснул с ужасной мыслью и проснулся с ней же ещё последующие несколько дней.       А потом, прямо накануне Нового Года, пригласил почти всех своих ново-приобретённых друзей прогуляться по городу. Я встретился с Даней у него на участке, забрал небольшую сумму из ящика, по пути мы подобрали Дашу, позже присоединился Беляш, а я, на свой страх и риск, пригласил с нами Ваню. Смотря на это сейчас, кажется, будто это было лучшей моей идеей. Стоило нам поесть и разговориться, я стал замечать, как интерес к моей персоне со стороны Вани начал угасать… И переключаться на Даню и остальных. Я глазам своим поверить не мог, а те уже радостно обнимались, подловив общее настроение друг друга. Я думал об этом, когда мы вместе ели сэндвичи, и с облегчением вздыхал, пока внутри разгоралось ощущение, будто мы и вправду останемся с Ваней друзьями. Ну, пока что просто знакомыми.       То же самое я сказал ему ещё на прошлой неделе, тогда я встретился с ним на следующий день после того, как простоял у дома Влада час. Он посмеялся и сам расслабленно выдохнул, по его глазам было видно, что он слегка расстроен, и в то же время чему-то рад.       За день до Нового Года родители уехали за подарками родственникам. До семейного ужина оставались сутки, полдня я проболтал с Лизой, оставшуюся половину провёл наедине с собой. Я понял, что всё вело к подобному с самого начала, с тех самых шуточных заигрываний с моей стороны… С которыми я, видать, перебрал. И превратил всё это в неестественную привязанность к тому, от кого зависят слишком многие аспекты моей жизни.       Однако признавать подобное не хотелось до последнего: помогала лишь надежда на то, что я ошибаюсь и надумываю себе лишнего. Но и она врезалась мне в лоб утверждением, в котором я принимаю себя таким, какой я есть. Даже с этими непонятками в сторону Калюка. Я не хочу называть вещи своими именами, опять же, страшно.       Новый Год стукнул дорогой арендованной машиной под вечер тридцать первого декабря. Я впервые за долгое время вновь заговорил с матерью, она была так же холодна, лицемерна и строга как всегда, но что-то в её взгляде на мгновение перенесло меня в тот мир, где она счастлива. Тогда я, скорее всего, был бы счастлив тоже.       Я целовал тётю в щёку и размышлял о слишком многом. Я по старинке не хотел быть там, опять жал крепкие мужские руки состоятельных людей, считал более настоящими тех, кто накрывал на стол и разжигал большой камин, смотрел поздравления сразу двух президентов за раз, душил себя галстуком в уборной, сидел на холодном асфальте в одной рубашке, штанах и длинном плаще, что мне был сшит в подарок от какой-то там высокопоставленной женщины с бриллиантами на шее и в ушах. Я делал вид, что счастлив, и получал от матери не осколки бутылок в ноги, а гордый взгляд, не знаю, искренний ли.       Холод на улице не был столь сильным, как холод внутри, пока я не созвонился с друзьями, в тайне выбежав к дороге. Добрые люди как обычно оставили мне открытую дверь, я проскочил туда и вдохнул почти что свежий воздух. Оковы позади сорвались тогда, когда мне лично позвонил рыжий. Меня сослали обратно в мою тюрьму как «прилежного ученика, чьи каникулы никогда не дадут ему право расслабиться», родители остались в особняке родственников, как мне было сказано, на ближайшую неделю. Они сообщили, что за мной присмотрит специалист со школы и, как обычно, спиздели, просто отослав меня от себя подальше уже второго января.       Тогда мне и позвонил Даня. Как я понял, они праздновали Новый Год все вместе: собрались у Ильи, он познакомил их со своей новой девушкой, кажись, Ксюшей, Денис на заднем фоне лепетал какой-то несвязанный бред о том, что он — единственный, кто не контактирующий с женщинами по космической загадке, Максим сидел в обнимку, как я понял, с бревном, просто обыкновенным бревном, которое он принёс с улицы, Даня же, видать, был… Почти трезв.       Он сказал, что скучает, а потом внезапно произнёс имя, что я не слышал из его уст прежде, и сказал, что не позволит мне поступить с ним так же, как тот человек поступил с ним. Не знаю, что именно он имел в виду под «Не оставляй меня одного», но я пообещал ему, что этим же летом наступившего года мы с ним вместе будем сидеть на одной из набережных, и он расскажет мне, кто посмел его шваркнуть. А он, я почувствовал, вышел на балкон и вне чужих взглядов грустно улыбнулся, прошептав, чтобы я сам был в порядке. Даня сказал, кажется, самому себе: «Никогда не отпускай того, кто желает потерять себя, забыв вас обоих», а после пожелал мне счастья и сбросил трубку.       Я перезвонил ему третьего января, когда с горем пополам заснул на полу своей комнаты. Он ответил и не увидел в своих недавних словах ничего странного, будто ему не обязательно было переживать то же самое, чтобы без причины говорить это мне. Я прошептал ему в динамики, что от меня он упрятать ничего не способен, а он резко сменил тему и спустя пару минут «убежал по срочным делам». Я же уверовал в то, что при личной беседе, когда мы встретимся с ним уже в Санкт-Петербурге, он всё расскажет. И, надеюсь, был в этом прав.       Положив телефон на стол, я надеваю очки и закрываю контакт Влада, так и не набравшись смелости позвонить. Он исчез уже как на неделю и, по словам Антона, игнорирует не только меня, но и всю свою команду. Поставки он, конечно, производит, но на любой намёк на личный разговор отвечает, что устал или у него нет времени. Поэтому стук, раздавшийся со входа в дом, вызывает лишь желание преобразовать частицы пыли вокруг в дробовик и спустить себе заряд в голову.       Медленно выйдя из комнаты, я встаю в длинном коридоре в потёмках родительского дома. Всё вокруг кажется затянувшимся сном, после которого я вот-вот должен очнуться, однако того не происходит. Пространство между реальностью и чем-то, что ей не является, погружает в бессмысленные рассуждения.       Выход в нескольких метрах от меня, вход там же, в эту же дверь кто-то еле слышно постукивает с интервалами в пять секунд. Проходит минута, вторая, я представляю чужие покрасневшие от холода и боли костяшки и хочу улыбнуться, злорадствуя над тем, что тот человек чувствует то же самое, что и я неделю с лишним назад, но вместо этого подхожу к двери ближе. Это не Лиза, не Антон, и не кто-либо из положительно или отрицательно знакомых мне людей. А на улице опять идёт снег.       Прислонившись к стене подле, рассматриваю тень, отражающуюся от идеально чистого пола. Она скачет от полосы к полосе, изредка преображаясь в несколько тонких линий, будто бы стремящихся ворваться внутрь. Открыв замки, я нажимаю на дверную ручку и натыкаюсь на мятный аромат, смешавшийся с сыростью. Безэмоциональный взгляд сталкивается с моим и не может продержаться в хладнокровии более секунды. Я смотрю на него и больше не хочу ни о чём думать.       — Привет, друг, — саркастично протягиваю я, наблюдая за помутневшими сине-зелёными глазами.       — Я соврал, ладно?! — резко прикрикивает Влад. — С моей семьёй ничего не произошло, у них всё в порядке и сбежать я хочу не поэтому, — уже более тихо произносит он. — И я напиздел, да, и попросил всех самых близких людей отвечать на этот вопрос так же.       — Зачем? — монотонно проговариваю я спустя долгую минуту молчания.       — Так легче.       — Ты идиот, Влад, полнейший идиот, — я мотаю головой из стороны в сторону, потирая глаза руками.       Стоя на пороге, я облегчённо вздыхаю из-за того, что моё самое худшее предположение на счёт слежки не подтвердилось, и уже чувствую, как ноги в одних коротких шортах обдуваются метелью. Белоснежная футболка сверху не сильно помогает справиться с холодом, однако думать об этом сейчас я не собираюсь от слова «совсем». Запрыгнув в ботинки, я хватаю зонт с полки и, отодвинув Влада, выхожу на улицу. Он несколько мгновений удивлённо оглядывает меня с пяток до макушки, прежде чем я открываю зонт прямо перед его лицом.       — А что мне оставалось? — он выпрямляется, подходя ко мне вплотную. — Ты не знаешь, что внутри меня, ты поверил в эту ложь и верил бы и дальше, если бы…       Калюка замолкает, попытавшись положить свои ладони мне на плечи, но я лишь огреваю его зонтом по голове.       — Всё сказал? — апатично протягиваю я, ненароком зевнув под конец предложения.       — Если бы, я не знаю что, — шепчет он еле слышно. — Ты же мне не рассказываешь ничего про себя.       — Это из-за того, что не уверен, что получу то же самое в ответ, — устало опустив голову вниз, я смотрю на наши ботинки и сразу же поправляю себя, чтобы не дать ему подумать о правде. — Я про рассказ о себе.       Мы оба погружаемся в тишину одновременно. Чуть приподняв зонт, я случайно допускаю Влада ближе. Услышав, как чужое рваное дыхание попадает мне в макушку, лишь прикрываю глаза, сжав зонт в руках. Его ладони всё-таки оказываются на моих плечах, собственные руки хотят крушить всё подряд и в то же время сделать что-то странное.       — Необязательно считать, что всё лишь в одном тебе, — с уст срывается первая мысль, что приходит в голову, и Калюка, отпустив меня, резко шагает назад.       — Скажи это своему отражению, — с непонятной интонацией отвечает он, опять подойдя ближе. — И тогда, возможно…       — Спроси что угодно, — перебиваю его я, сам не поняв, что и зачем только что сказал.       Снег во всю бьёт по оголённым коленям, я оглядываю чужие алые костяшки и нервно сглатываю. Я думал, что когда увижу его вновь, буду сильно злиться.       — Это так не работает, — Влад посмеивается.       — Сработает.       — Ты меня ненавидишь?       Я поднимаю свой взгляд и встречаюсь с его глазами, смотрящими на меня в ответ. Теперь я знаю, зачем всегда напоминаю себе о том, как он выглядит, рассматривая его до самой крохотной детали каждый раз. Я и вправду…       — Нет, — твёрдо произношу я, разжав зубы.       — Почему?       — Потому что ты большее, чем плохой человек. Потому что ты не плохой человек в принципе. Потому что ты интересен мне именно как не плохой человек.       Его очи мерцают одновременно с тем, как я поправляю сползшие очки и прикрываю половину своего лица ладонью, делая вид, что чешу нос. Влад зачем-то улыбается, а затем тянется ко мне, и я пугливо шагаю в сторону. Сердце перестаёт биться. Кажется, что я опять схожу с ума, пытаясь спрятать всё своё в себе, лишь бы он этого не увидел.       — Извини, — мягко протягивает Влад.       Я боязливо отворачиваюсь, и тут же поворачиваюсь обратно, как вдруг он кладёт свою голову мне на плечо. Ему стыдно, сто пудово стыдно, потому он и прячет своё поплывшее от неловкости лицо подальше после того, как сказал что-то странное, попытавшись превратить это в то, чего он действительно желает. И у него от части получилось. По крайней мере мне так кажется, ведь я даже не злюсь на то, что тогда мне отчаянно напиздели прямо в лицо, в попытке быстрее от меня избавиться. Чужое извинение повисает шёпотом по всей шее, почему-то своим холодом согревая мой собственный.       — Получается, семья тут не при чём, и ты хочешь сбежать один, — начинаю я, стараясь как можно быстрее вырваться из недо-объятий.       Я не могу принять эту близость. От него она кажется слишком неправильной и помятой, пусть двигаться и не хочется.       Смешанные эмоции растекаются случайными прикосновениями чужих пальцев к моим ногам, я часто моргаю, пытаясь вообразить, что происходит в чужой голове, но бесполезно. Если я трону его своими ладонями, то точно застряну в этом положении на век-другой, и тогда он убьёт меня, сломав свой спокойно-рассудительный образ в это же мгновенье. Я не хочу.       — Да, — пресекает мои дальнейшие рассуждения Влад. — Один, — выдыхая тёплый воздух мне в спину, он весь передёргивается и повторяет это вновь. — Один.       — Я хочу спать, — резко выдаю я, прикрыв глаза.       Влад отстраняется от меня, а после несколько секунд смотрит на пустое пространство сбоку. Я поворачиваюсь лицом к своей входной двери и уставши вздыхаю. Не знаю, хотелось бы мне остаться здесь или нет, но идти домой точно не хочется.       Калюка отходит на крыльцо, прячась от снегопада. Теперь я уже не понимаю, в одиночестве ли нахожусь. Всё кажется эпизодом из какой-то старой видеоигры, в которой мне выпала отдельная ветка с самым нелюбимым всем игровым сообществом персонажем. И я в душе не ебу, почему сейчас я ощущаю себя так, будто застрял в теле Саймона Хенриксона, если изначально хотел просто поиграть с другом на приставке в Майн. Но, раз уж так, имеем то, что имеем, и делать уже нечего.       Я не могу больше просто думать про Влада или спрашивать о его состоянии и положении у его приближенных, мне нужно говорить с ним. Знать всё, чтобы избавить его знакомых от боли, чтобы он сам не… Мучался? Мне, наверное, так и не удастся осознать, откуда взялось это желание, и почему меня так тянет к нему, однако переставать я, как и всегда, не намерен. Как бы не было херово, это всё же обязательно когда-нибудь закончится? И тогда, я уверен, все будут счастливы. У меня есть сто и одна причина, почему я должен продолжать. Я вновь хочу увидеть своих друзей, хочу смеяться с ними до слёз, хочу улыбаться до тех пор, пока не сведёт мышцы лица, хочу увидеть никем не тронутый снег рано утром, хочу, чтобы кто-то видел что-то, и это напоминало им обо мне только в положительном ключе, хочу услышать, как дождь спокойно бьёт по крыше дома, хочу отметить Новый Год с теми, с кем воздух ощущается чистым, хочу попасть в тот день, когда всё наконец пойдёт по моему пути, когда я сам буду желать всего того, что со мной происходит, и когда я смогу посмотреть на себя в зеркало и быть уверенным в том, что я сделал всё и больше, ведь надписи не вылезут поверх глаз и не будут корить меня за то, что я недостаточно старался. И если Влад желает себе того же, то всё обязательно наладится.       А пока что, он, словно фотография, медленно проявляющаяся на слабом свету. И её проявление тянется настолько долго, что заставляет фотографа в порыве ненависти напасть на неё и разорвать её на мелкие кусочки. Его можно понять, он устал ждать. Меня понять нельзя мне же.       — Мне никогда не было так страшно, как рядом с тобой, — отведя взгляд, пытаюсь укрыться от ледяного дождя вслед за ним.       Он молчит, скрывая своё выражение лица в тени крыши над нами. Я слышу, как начало какого-то слова срывается с его уст, но продолжения не следует. Тишина затягивается на многие кусочки льда, падающие с неба, изучив дюжину мелких снежинок, носящихся в разнобой вокруг нас, я складываю зонт, а после ступаю на порог своего дома. Я всё ещё повёрнут к нему, всё так же прячусь от погодных неблагоприятностей, но больше никогда не испугаюсь того, кто напуган собой же.       — Я не должен был так поступать, — твёрдо произносит он, обратив мои глаза к себе.       Одарив его презрительным взглядом, не понимаю, почему не могу удержать своё недовольное выражение лица подольше. Почему-то хочется пустить его в дом, в собственную тюрьму. Чтобы, наверное, тоже помучался от безысходности средь серого минимализма. Или попробовал бы выжить в одних стенах с моей матерью. Или ещё что-нибудь. Сколько бы я ни шутил, эта странная мысль о том, чтобы не быть такой же тварью как он отталкивает, мешая на моём лице несколько противоречивых эмоций.       — Ага, — сухо вбрасываю я лишь для того, чтобы не молчать.       Я жду, пока Влад, развернувшись, уйдёт, однако он продолжает стоять передо мной в ожидании непонятно чего. От этого становится не по себе.       — Если тебе ещё есть что сказать…       — Я могу остаться? — перебивает меня он.       Громко сглотнув, впервые в жизни не знаю чем ответить. Я могу послать его обратно к нему домой, могу спросить, с чего бы я должен пускать в своё пространство того, о ком так мало знаю, но я только мотаю головой из стороны в сторону, дав ему, получается, отрицательный ответ.       — Нет, не сегодня, — продолжаю, чтоб мой отказ не показался слишком грубым. — Не смей врать мне больше. Тогда, возможно, как другу, я позволю тебе у себя остаться.       Разочарование и неприятное чувство, сроду вины, отходит по лицу Влада мягкой улыбкой. Из последних сил, я держусь, чтобы не согласится. Если я скажу «Да», то он точно всё поймёт и пошлёт меня. Хотя, о чём он сам думает? Я пока ещё не в курсе. Пока что на моей спине лишь остатки чужого тёплого дыхания и силуэты рук, что уже там не находятся. Не знаю, зачем он попытался обнять меня. Наверное, ему самому захотелось сделать это из-за того, что он такой же одинокий. Но меня к этому привязывать было лишним.       Я только сегодня утром смирился со странной мыслью в его адрес, а он уже спешит по ней потоптаться, пусть и, скорее всего, неосознанно.       — Спокойной ночи, — произношу я, наконец целиком войдя внутрь своей тюрьмы, и Влад, оставшийся позади, смотрит мне вслед.       — До встречи, — с непонятным настроем шепчет он, когда я уже закрываю дверь.       Слова эхом раздаются по коридору позади меня, положив зонт на полку, я снимаю с лица очки и долго смотрю в пустоту поплывшим взглядом. Снег ветками деревьев ударяет по окнам второго этажа, я слышу чужие шаги снаружи, удаляющиеся в неизвестном направлении. Влад меняется. Быстро и бесконтрольно, заставляя меня под него подстраиваться. Он надумывает себе всякого, извлекает смысл из моих или чужих слов, действий, неважно, но меняется. Поэтому своё же утверждение про спокойную ночь я смело беру обратно. Для меня никаким умиротворением в воздухе не веет. И мне точно не более, чем просто интересен Влад Калюка.

***

      Следующие два дня текли со скоростью самого скучного урока в середине учебного дня. Влад перестал быть похожим на себя вовсе. Он не игнорировал меня, не поднимал на меня руки, он не молчал и, что очевидно, не избавился от своих вспышек агрессии так просто, однако теперь он будто бы «вышел на другой уровень». Калюка в простой переписке со мной был прежним мудилой, но стал ещё более терпим ко всем моим вкидам и попыткам вывести его на откровенный разговор. Спустя некоторое время он всё-таки начал отвечать, что было, пожалуй, самым странным событием за всю мою жизнь после того, как тот же Калюка стал задавать мне дружеские вопросы. Я помню, как несколько дней назад, когда мы разошлись на непонятной нам обоим ноте, я лёг спать с ощущением того, что точно не засну ближайшие недели так три, а сам вырубился спустя тридцать минут воображений о Владе как о хорошем человеке. Организм, видать, настолько вымотался, что больше не желал ни думать, ни видеть образ Калюка, а я был тому только рад.       Вчера я встал с кровати с пустым желудком, тревожным настроением и занозой в разуме, мягко прошептавшей мне внутрь мозга: «Больше никаких забав». Влад писал мне чуть ли не каждый час, вбрасывая в диалог случайные подробности о себе. Я узнал о том, какой у него любимый алкогольный напиток и ответил на это своим, он поведал мне, что почти никогда не замечает во что одет человек напротив него, я же напомнил ему о том самом своём наряде из розовой херни и подвёрнутых узких джинсов.       Он совершенно случайно выпалил сообщение, в котором сказал про то, что никогда не хотел причинять кому-то вреда и тут же удалил его, пока я не успел на него нажать. В тот момент я готовил себе поесть из оставшихся в холодильнике продуктов, телефон лежал в стороне, но, то ли очки на моём лице, то ли быстрая реакция, я успел увидеть и прочесть ту мысль. Всё в голове постепенно начало вставать на свои места, однако устанавливать каждый осколок воспоминаний в целостную картину происходящего я не спешил: понимал, если сделаю это, то станет только хуже. Вернее, я стану лучше понимать его, может быть смогу помочь и ему, и себе этим… Здесь дело в другом. В чём-то склизком и тягучем, проплывающем по сердцу каждый раз, когда я думаю о том, что Влад не плохой человек.       Моменты его слов и действий стекали по моему сердцу резиновым жгутом, и выкинуть его из своего организма было отныне невозможно. Я еле держался от того, чтобы выпить запрятанный в шкаф отцом коньяк или спустить все свои деньги на билет обратно в Россию на алкоголь, настолько сильно не хотелось находиться в пространстве между реальностью и тем местом, в которое я обычно из неё выпадаю. Я не мог очутиться ни в одном из них целиком, будто застряв посередине, зато произнёс себе под нос столько предположений, сколько не записал ни один учёный, исследующий огромный мировой океан.       Сквозь все изменения, что нагрянули на Влада, я наконец сопоставил слова некогда близких ему людей в один среднего размера вывод: Калюка ненавидит себя потому, что причиняет другим боль, и в то же время ненавидит всех вокруг из-за неконтролируемой агрессии, ненавидя себя за это. И так по кругу. Мне пришлось потратить целый день, чтобы понять, что Влад хочет попасть в Россию потому, что желает сбежать от самого себя. От всех тех, кому он гипотетически может навредить или уже навредил своим характером. Не знаю, что именно им движет: попытка «оставить хороших людей в покое» или мечта отгородить себя ото всех, чтобы в одиночестве своего дома пожирать себя, в любом случае это самоуничтожение. Прийти к этому мне помогли и слова Лизы, произнесённые ей в самом начале нашего знакомства, и рассказ Антона, и сам Влад, неосознанно выпаливающий двусмысленные фразы, чьё истинное значение дошло до меня только сейчас.       Видимо, в один момент он слишком много думал. Все самые интересные люди склонны к этому, однако переусердствовать с этим не стоит ни одному живому существу. Как сказал Артём, одним днём Влад пришёл к тому, к чему приходить был никогда не должен. Скорее всего, своими вспышками злости он ранил тех, кто потом отдавался ему в разуме сожалением о том, что он не должен был этого делать. И вместо того, чтобы обратиться за помощью, он решил закрыться в себе и отгородить себя от всего, на что может сорваться. Поэтому он не отлип от меня, который стал ему безопасной подушкой для битья, ведь я был не против того, чтобы мне причиняли вред. Возможно сейчас он держит меня подле, потому что рассматривает другой вариант развития событий. В нём Калюка изменится до той степени, чтобы бежать от себя ему не пришлось?       Это суждение снилось мне все эти дни, проведённые в одиночестве кухни и спальни. Я наворачивал круги по холодному полу с великой идеей, в которой я наконец-то сделаю достаточно. Она заключалась в большем, чем просто улететь в Россию и быть счастливым, корень её лежал в том русле, где я за всю свою жизнь действительно окажусь кому-то нужным. Я предположил, что, если стану полезным, если вылечу и изменю Влада, то увижу своё отражение в зеркале. Тогда, я надеюсь, поверх лица не вылезет ни одна надпись, где я недооцениваю себя или занижаю свои достоинства, тогда я подтвержу свою ценность, с помощью только себя самого улучшив жизнь другого человека.       Я перестал ненавидеть Влада Калюка пятого января. Я понял, что сам Влад стыдится и избегает всего того, к чему я пришёл, о чём рассказывали мне все остальные. И теперь мне стало его жаль. Он не осознаёт этого, правда не понимает, просто действует так, как считает правильным, продумывая всё наперёд и при этом не видя в этом почти никакого смысла.       Никогда бы не подумал, что стану терпилой из-за такого, как он.       — Ты здесь? — меня вырывает из мыслей чужой низкий голос.       Я чуть не роняю пистолет из своих рук, поёрзав на месте. Под ногами замёрзшая река, в нескольких метрах обычная жилая улица, что сейчас пустует. Уже поздно. Снег под задницей проседает с каждым моим вздохом, сидя на каменном ограждении моста, я лишь думаю о том, как успел выпасть из реальности, пока рядом находился Влад.       — Ага, — шепчу я, убрав оружие себе в рюкзак.       Сегодня понедельник, позади школьный день, впереди первая неделя, когда я повезу уже доставленный в дом Антона товар самостоятельно. Пистолет с патронами, как и было обещано, Калюка передал мне, от машины же я отказался, сославшись на то, что уже нашёл того, кто будет мне помогать. Вновь припомнив об этом факте Владу, я сам, видать, погрузился в странное состояние вслед за ним. Да, всё было так.       Калюка чешет нос правой рукой и отворачивается в сторону, вытягивая из кармана паспорт. Без какой-либо причины он рассматривает его обложку, заглядывает внутрь и, наверное, думает, как бы поскорее уйти. Пусть сам привёз меня сюда полчаса назад.       — Зачем ты носишь Российский паспорт в кармане? — вопрошаю я, пряча руки согреваться друг в друге.       — Память о любимой родине, — со смешком выдаёт он.       — Так, если тебе она столь любима, почему же ты не там? — озвучив свою провокацию, невинно пожимаю плечами.       Он ещё не сказал мне того, к чему я себя подвёл, так что стоит добиться того, чтобы он пришёл к этому самостоятельно. Ну, с моей помощью, но, чтобы он сказал это сам, а не я произнёс это за него.       — К тебе такой же вопрос, — Влад своевольно тянется к моей ноге и, наклонившись, задирает одну штанину.       Увидев собственный носок, что Влад оттягивает на себя, вытаскивая оттуда рубль, я недовольно съёживаюсь. Я всё ещё не привык к его обычным прикосновениям, пусть тех и стало намного больше в последнее время. Это меня пугает больше того, что он чуть не притянул ключ от ящика вслед за монетой.       — Ты и так всё знаешь, — намекаю ему на то, что он недавно собирал на меня информацию.       — У меня не было столько времени, чтобы изучить всё досконально.       Будто бы подталкивая меня к разговору о моей семье, Влад заметно расслабляется. После того разговора в ночь, когда я отказал ему в том, чтобы он остался у меня, мне казалось, что он вовсе откажется идти на какой-либо контакт. В общем и целом, я рассчитывал на то, что он опять исчезнет, оставив со мной лишь цифровой вид общения, но ошибся, когда он без предупреждения заехал за мной и вытащил из дома.       — Жаль тебя, — по привычке отстранённо отвечаю я, и тут же пытаюсь выкрутиться, вспомнив про свой новый план. — Желаешь, чтобы я рассказал что-то о себе, пока сам загадочно смотришь вдаль?       Калюка издаёт сдавленный смешок и поворачивается ко мне лицом, убрав Российский паспорт вместе с рублём из моего носка себе в карман. Он сцепляет руки в замке и неоднозначно поджимает губы, прежде чем начать говорить.       — Опять хочешь сыграть в вопрос-ответ? — без единой доли стеснения, Влад подъёбывает мою попытку вывести его на нормальный разговор.       — А ты, получается, опять не хочешь быть друзьями.       Его взгляд резко меняется, становится более серьёзным, и собственное очко заметно сжимается. Однако я не подаю виду, нацепив ухмылку на всё лицо. Интересно, как говорить с ним становится всё сложнее. Я банально не понимаю как это делать, какую эмоцию использовать в определённый момент, насколько весёлым мне быть, чтобы не спалить себя, насколько отстранённым стоит оставаться, если я хочу провертеть с ним эту шнягу с изменениями и чувством своей востребованности.       — Про что именно ты хочешь узнать? — слишком хладнокровной интонацией начинает Калюка, но я не поддаюсь его запугиванию.       — Начни хотя бы со своей семьи, — в надежде проверить его на то, соврёт ли он мне, спрашиваю я.       — Бля, у меня есть мать, отец и брат, я живу отдельно от них, — отрезает Влад уже с задумчивым выражением.       — Почему?       — Захотел.       Я уставши опускаю взгляд на лёд в метрах под собой, наблюдая за тем, как мелкие снежинки отражаются от света фонаря рядом. Влад — идиот, замкнувшийся в себе. Но этого и стоило ожидать, я не утверждал, что будет просто.       — А ты? — неожиданно, Калюка задаёт ответный вопрос, и я на мгновение погружаюсь в замешательство.       — Мать у меня тоже есть, про неё ты сто процентов знаешь, — спустя секунду раздумий, продолжаю. — Отчим ещё, братьев или сестёр нет.       — У тебя на стороне богатые родственники, — будто бы вспомнив это из своей головы, Влад выдаёт это за неподготовленную реплику.       — Я ненавижу их, как и всю свою семью, — теперь уже я бросаюсь в его сторону холодом.       Наверное, это правильный подход. Опять же, я помню, как говорил себе плыть по течению, ведь так я, может, не стану походить на озабоченного… Да и получится всё у меня более живо и искренне. Значит похуй на план. Есть цель, иду к цели своим ходом. Да.       — Мило, — вскинув брови, Калюка наконец улыбается.       — Они того заслуживают. Эти твари только и делают, что заботятся о своих деньгах и своём положении, им всё равно на людей, если только они не обсуждают их в плохом свете и не смеются над ними. Они отвратительны, — я чувствую, как собственные глаза приобретают силуэт взгляда матери, и тут же замолкаю.       То, как из меня сейчас всё вырвалось, мне довольно не свойственно. Даже с друзьями мы не обсуждаем мою недо-семью. Значит ли это, что я иду в правильном направлении?       Я прослеживаю взгляд Влада до шрама на своей правой ладони, которую я натираю в желании согреть ту, и мысли спонтанно уходят совсем не в то русло. Что, если бы он согревал её в своих руках?       — Предки отстой, — спешу выплюнуть я, неся действительно всё что угодно, лишь бы не собственные переживания.       — Почему ты так весел?       Голос Влада звучит абсолютно трезво, несмотря на его туманный взгляд. Присматриваясь к чужому лицу, я смутно улыбаюсь и убираю руки по карманам.       — Так по жизни идти удобнее.       Стерев улыбку со своего лица, начинаю медленно подниматься с ограждения. Нет, всё-таки зря я всё это рассказал. Мне нужно из него больше информации вытягивать, а не про себя пиздеть, блять!       — Молчать в тряпку тоже? — как будто бы старый друг, отчитывает меня Калюка.       И, сука, с хера ли?!       — Я же знаю, что ты умеешь язвить, но идёшь…       — По пути меньшего сопротивления, — перебиваю Влада я.       Я прикрикиваю на него, дивясь своему голосу. Полностью встав, я отряхиваю задницу от снега, как вдруг чужие пальцы в крепком захвате ложатся мне на запястье. Оглянув их, я недовольно закусываю щёку изнутри, но не двигаюсь с места. Оглянувшись, недолго выдыхаю тёплый воздух в ледяную атмосферу. Влад молчит, не поднимая на меня взгляда.       — И ты тоже, Влад, иначе бы ты не передавал подарок Лизе через меня, — я аккуратно потягиваю свою руку из захвата, окончательно выскользнув из того со следующим произнесённым предложением. — Так что не смей упрекать меня в том же, в чём повинен сам.

***

      Яркий свет.       Я щуру глаза и, по всей видимости, расширенными зрачками оглядываю небольшую старую комнату. Солнце в окне падает на небольшой диван, что закрывает дыру в стене. Кожаная исцарапанная временем обшивка, странное ощущение расходится по всему моему телу и сосредотачивается в животе. Обои комнаты похожи на те, что я когда-то видел дома у Кашина, от редких случайных предметов на полу исходят тёмные волны. Помещение будто дышит, предвещая, что я сделаю что-то, чтобы оно могло вздохнуть полнотой своих квадратных метров, но я лишь стою на месте, опустив взгляд на небольшую настольную лампу. Залакированное деревянное основание отсвечивает мне в глаза, лампа выключена, но яркий поток частиц из моих собственных зрачков зажигает ту в одно мгновение. Я сразу же щурюсь, пытаясь отойти в самый тёмный угол, однако, на что ни посмотрю, всё кажется слишком светлым. Всё расплывается за считанные секунды, оглянувшись на старый диван, я нахожу на нём Влада.       Я говорю что-то, но сам себя не слышу. Я знаю, что звучит из моих уст, однако не могу даже понять, открыты ли те. Я умеренно дышу вместе с комнатой, в которой Влад предстаёт испорченной картиной. Его нарисовал какой-то ребёнок, действительно, он выглядит как создание маленького мальчика, что пытался аккуратно вывести черты лица своего портрета, но в самый последний момент его рука соскользнула и перечеркнула всё им проделанное. Выражение Калюка напоминает ту слёзную чёрно-белую фотографию, что стояла бы на его же детском надгробии, но сам Влад уже вырос. Его глаза стеклянным взглядом смотрят на пол, лампа, зажённая мной, гаснет, стоит обратить на неё внимание. Влад выглядит не как кто-то, кто может быть счастлив.       Аккуратно обойдя разбросанные по полу сигареты и флакончики духов, я присаживаюсь на диван и облокачиваюсь на Влада, положив собственную голову на кожаную спинку. Я чувствую, как та царапает мою шею, но мирно прикрываю глаза. Чужая ладонь соприкасается с моей и пальцами проскальзывает по моим венам. Он берёт меня за руку и крепко сжимает ту. Распахнув глаза, я больше не вижу Влада. Старая комната без окон и точных очертаний стен наполняется серым пыльным дымом, я слышу, как кто-то вновь пытается предупредить меня о чём-то, и остаюсь на месте. Объекты медленно приближаются ко мне и отдаляются обратно, Влад ушёл, однако я по-прежнему пытаюсь схватить его за руку. Я стараюсь нащупать её в дыре за диваном и натыкаюсь на её слабый безликий силуэт, отдавший тёплым прикосновением мне в солнечное сплетение.       Прикрыв веки, я неспешно ухожу под воду своей старой ванны, слыша, как где-то вдали ссорятся родители. Их громкие голоса каплями бьют по моей пресной глади, я вижу яркие круги за зажмуренными глазами, и вдруг мать плачет, а все её слова и слёзы медленно наполняют всё помещение, перелившись за край. Собственное сердце сжимается, приоткрыв рот, я пропускаю в себя поток прозрачных чувств и с горечью осознаю, что ни одного человека не могу ненавидеть вечно. У всех есть прошлое, каждый стал таким, какой он есть из-за чего-то, что когда-либо с ним произошло. Я не могу злиться на свою мать всю свою жизнь, как бы она не была ко мне строга. Она отпустит меня. Возможно не она сама, а именно та она, что плачет по ночам в глухом доме без правильной тишины. И тогда я обязательно напишу ей, послав письмо из Санкт-Петербурга в Америку. А она прилетит ко мне первым же рейсом и будет той, кем она и должна была быть, кем она была в детстве, пусть я никогда не видел фотографий, где она маленькая, пусть я и мечтаю о слишком многом. Наверное… Именно в том моменте будущего она наконец перестанет себя ненавидеть. Может тогда я перестану ненавидеть всё вокруг.       Перед открытыми глазами несколько секунд просвечиваются образы всех моих друзей. Я замечаю счастливую улыбку Лизы и верю, что всё будет хорошо, обращаю внимание на грустные очи Кашина и даю себе клятву, что у каждого из нас всё наладится.       Я слышу звонок телефона и вскакиваю с кровати, увидев уже знакомое имя, номер и личность. Сейчас только перевалило за час ночи, но Влада это не останавливает.       Надев очки и подняв трубку, я смотрю в абсолютную пустоту своей серой комнаты и жду, пока кто-то из нас поздоровается первым.       — Спишь? — следует наиглупейший вопрос, что выдаёт пьяный голос Влада с первой же согласной.       — Нет, — я зачем-то смеюсь ему в динамики, другой рукой вытирая с лица накопившиеся слёзы.       — Придёшь ко мне? — весело протягивает он в трубку.       Естественно, он не в ответе за мои сны и за то, что я после них рыдаю.       Я долго молчу, оценивая то, насколько сильно мне всё равно на что-либо существующее в моей жизни. Не знаю, включаю ли я в этот список себя самого, но уже шепчу смутное «Да» в трубку и натягиваю на себя штаны. Всё вокруг синее, сегодня уже пятница.       Дни текут быстрее, чем я открываю дверь, ведущую из моей камеры в общее тюремное отделение. Любимая толстовка с Российским флагом, тёплые шерстяные носки, что еле влезают в кроссовки, я накидываю сверху куртку и, не застегнув её, подхватываю с полки ключи. Кажется, перманентная усталость забирает у меня логику, но без неё живётся легче.       Ледяной воздух ночи бьёт мне по лицу, я проворачиваю ключ в замочной скважине и не думаю о том, с каким выражением на меня посмотрят родители, когда я вернусь обратно. Мне поебать и на слухи, разошедшиеся по школе, сейчас мне не хочется лишь увязнуть в сугробах по пути к чужому дому.       Я быстро прокручиваю в голове то, что произошло за те дни, пока меня не было в реальности. Я помню разговоры с Владом, и это единственное, что я помню. Я знаю, что они были наполнены тем, что является правдой, и понимаю, что совсем скоро истину придётся говорить и мне самому. Влад рядом со мной — нечто, чего не должно существовать в этом мире, и в то же время то, на чём и сфокусирован мой мир. Я до сих пор не хочу признавать эти ужасные слова в своей голове как что-то, что является естественным для того, кто лишь хотел позабавиться, однако собственный кулак уже стучит в дверь, а та мгновенно распахивается.       Влад смотрится худо: уставшие глаза втыкаются мне в череп, я напоминаю себе о том, что ничего у нас никогда не выйдет, и закусываю нижнюю губу изнутри. Я ощущаю собственное покрасневшее от слёз лицо и рукавом вытираю с него уже замёрзшие частички льда. Зачем о чём-то жалеть и мечтать, если всё всё равно вернётся к тому, с чего начиналось? Зачем думать об этом, если можно просто говорить всё, что скроет твои настоящие мысли, оставив проговорённой только бессмыслицу? Если я перестану размышлять, я смогу делать всё это только забавы ради? Так, как раньше? Так, как было весело? Так, как всё будет хорошо?       — Выглядишь уёбищно, — приподняв уголки губ, я нервно сглатываю.       От него разит алкоголем за несколько километров. Но, хуже того, он подозрительно молчит и не трогает меня, как обычно происходит тогда, когда он пьян.       — Я не хочу здесь находиться, — будто одним словом шепчет Калюка.       Он обувается и выходит за пределы своего дома, захлопнув дверь позади себя. На нём один простой оранжевый лонгслив да джинсы, кроссовки на его ногах даже не имеют под собой носков, открытые щиколотки посинели. Не знаю, когда он успел побиться ими обо что-то, но уже представляю, какого цвета там расцветут синяки. Примерно такого же, как и всё вокруг: сине-фиолетово-одинокого.       — А я не хочу быть один, — подняв голову, я случайно прохожусь по его грудной клетке макушкой, слишком уж близко Влад ко мне стоит.       Ничего не ответив, он без предупреждения хватает меня за предплечье, а после скользит своей ладонью до моей. И почему-то это прикосновение кажется не сном, а самой правдивой реальностью из всех, в которых когда-либо находилось моё сознание.       Шагнув наружу, Влад со скоростью света закрывает свой дом на два проворота ключей и, спрыгнув с крыльца, вдруг срывается на бег. Как бы я ни хотел того осознать, я не понимаю, кто из нас бежит впереди другого. Четыре прошлых дня, что я провёл рядом с ним, отдаются его фразами. В них Калюка не презирает меня, сдерживает себя, как когда-то пытался не отвернуться от моего лица, когда я говорил всякие пошлости. Он начал говорить о многом. Стал похож на моего обычного знакомого… Со своими, конечно, странностями, но с намёком на зарождение дружеских отношений между нами. Возможно, он понял, что я пришёл к тому, что в его голове, и продолжил делать так, как велит ему что-то между головой и сердцем. Он словно мыслит своей глоткой, шеей и лёгкими, прекрасно дающими мне всё то, что я должен осознавать чрез их микро-движения.       И всё-таки, мир опять синий.       Мои ноги вязнут в сугробах, Влад несётся без остановок куда-то, куда веду его я сам. Мои лёгкие кроссовки насквозь вымокли, а Владу даже не холодно: прогретый алкоголем он летит вдаль, и я ловлю себя на той нежеланной догадке, что это сон. Развеять её помогает не исчезающее соприкосновение ладони Калюка с моей: оно не спешит исчезнуть или наполнить всё вокруг противным дымом. Над нами лишь луна, редкие снежинки, падающие с неба, и куча дорог, ведущих к моему дому.       Я понятия не имею, чем теперь руковожусь. Словно, делая то, что я хочу, я приближаюсь к цели и одновременно погружаюсь в бездну, на чьём дне вижу еле заметный огонёк надежды. Возможно, опустившись на самое дно, я вылезу с обратной стороны и, отряхнувшись от чёрной слизи, ставшей мне второй кожей, наконец увижу тот свет, что мерещится мне. А может я просто схожу с ума и нуждаюсь в специалисте, что подправит мне мозги.       В любом случае, мы уже подбежали к моему дому. Я жестом показываю Владу быть тише, и тот на удивление перестаёт дышать, исполнив мою просьбу. Всё внутри живота сводит, по спине проходит дрожь, и ужасные слова опять пробегают по моим внутренностям.       Достав ключ, я тихо отпираю дверь и сразу же разуваюсь, не включая света. Лишнее внимание приманит надзирателей, мирно сопящих сверху, а того бы мне сильно не хотелось.       В абсолютной тишине, я снимаю с себя куртку и отпускаю руку Влада. Его силуэт опирается на стену и рвано вдыхает и выдыхает воздух ртом, порой ударяясь головой о полку позади. Убедившись, что он разулся, я подталкиваю его до кухни и сажаю за стол. Еле слышимый грохот его тела о стул расходится по первому этажу глухим эхом, я достаю две чашки и один чайный пакетик, поздно сообразив, что горячем чаем напоить никого из нас не выйдет: включать чайник сейчас будет равноценно самоубийству.       Впрочем, налив в белоснежные чашки холодной воды, я просто по очереди макаю в них заварку. И что-то же, да получается! Ледяной и не сладкий, почти что безвкусный «чай».       Его я с осторожностью и ставлю перед каждым из нас, разводя руками. А дальше вновь следует молчание, отдающее мерцанием как никогда светлых глаз Калюка. Он сидит в метре от меня, я же перекрываю собой лунный свет за окном. Мокрые носки скрипят по полу, когда я чуть не теряю равновесие. Влад успокаивается, приобретая плюсом ко всему ещё и измотанный вид.       — Знаешь, в мире есть несколько вещей, которые никогда не поменяются, — шепчу я. — Люди всегда будут пытаться подражать кому-то, сравнивать себя с теми, кто по их мнению лучше их самих, плакать от несправедливости, стараться сбежать от проблем и улыбаться, — присев напротив Влада, я строго смотрю ему в глаза. — Но всё это принадлежит лишь определённому отрезку времени каждой человеческой жизни.       Стоит мне договорить, как Влад становится ещё печальнее. Я знаю, что он понял то, что я только что сказал, и не важно, насколько он пьян. Это видно по тому, как его мысли, просачиваясь сквозь его глаза, расходятся неоднозначной эмоцией по лицу, а пальцы судорожно начинают постукивать по краю стола. Кажется, будто всё внутри него отдаёт огромной болью, он страдает из-за самого себя, осознавая силу самовнушения, и она глушит его раз за разом, подкидывая навязчивые размышления о слишком многих аспектах своего существования.       И мне жаль его. Я знаю, мой совет не поможет, ведь сам давал его себе, и тот не облегчил мне жизнь. Меньше думать не получается, не переживать хоть час просто невозможно. Зато я знаю как выпасть из реальности и забыть обо всём, что есть во вселенной.       — Представь то, чего ты желаешь, — начинаю я, увидев, что он так и не прикоснулся к своей кружке с чаем. — Это может быть место, люди вокруг тебя или ты сам, — я зачем-то улыбаюсь, приподнявшись со своего места. — И просто моргни.       Калюка несколько секунд смотрит туда, где меня уже нет, а после резко переводит свой взгляд на мой, не шевельнув при этом и мышцей. Теперь я не могу распознать ни одной его эмоции помимо интереса и усталости. Я подаю Владу свою правую ладонь и он сразу же меняется в лице. Закусив щёку, Калюка подавливает ком в горле, долго сомневается и пытается уложить всё по несуществующим полочкам, а после мёртвой хваткой цепляется своими пальцами за мои и встаёт со стула. Всё так же выше меня на голову, он нагибается, чтобы случайно выдохнуть мне на ухо и сразу же разогнуться обратно, отведя глаза куда подальше. В воздухе повисает запах сырости, средь всего официала и строгости родительского дома — это единственное, что похоже на жизнь. Серость начинает играть новыми красками, когда я неосознанно срываюсь на шаг и переступаю по коридору с ноги на ногу в медленном темпе, утягивая Влада за собой. Звук замешательства позади, Калюка неловко поспевает за мной, по-прежнему не отпуская моей правой ладони. Его пальцы изредка задевают мой шрам и в страхе сразу же перемещаются обратно, где-то под щелью входной двери проезжает машина с громкой музыкой. Так же быстро исчезнув как и появилась, она оставляет лишь гул в ушах, что неторопливо рассыпается в воздухе. Я прохожусь уже по гостиной, сам не понимая, зачем вообще решил взять Влада за руку и так спонтанно начать расхаживать по дому, но прекращать это не хочется.       Он пьян. Он не запомнит, а если и запомнит, то не придаст тому значения.       Обойдя диван, мы вновь возвращаемся к кухне и, пройдя мимо стола, выходим в коридор напротив прихожей. Мне всё равно, дома ли родители, даже если бы их не существовало в принципе, я всё равно бы повёл Калюка в свою комнату. А он бы всё равно пошёл за мной.       Открыв дверь свободной рукой, я прохожу внутрь, и сырость снова врезается мне по носу. Я снимаю очки и, положив их на кровать, поворачиваюсь к Владу лицом. Здесь темно, но опять не страшно, а чужие глаза моргают и погружают их обладателя в собственный мир. Влад смотрит на меня и представляет своё, мне остаётся лишь догадываться, что именно происходит в его голове. Наверное, за прикрытыми веками он не хочет сбежать от всего в одиночестве. И я мечтаю иметь понимание, почему я так хочу попросить его начать проговаривать эти мечты вслух, зная, что он не откроется мне. По крайней мере сейчас.       Но ещё больше я не желаю испортить то, что установилось в моей минималистичной комнате, где, кажись, из настоящего — лишь моя душа и мысли того человека, что стоит напротив.       Влад глядит на меня так же, как и я на него, но, в отличие от Калюка, в данный момент я не представляю ни места, ни времени, ни себя. Передо мной только он, однако мой взгляд наполняется такими же радостными эмоциями, улыбка прилипает к выражению, а по телу расходится тепло.       Я вновь совершаю ошибку, думая об этом.       Закрыв глаза, Калюка задирает голову к потолку, и моя рука выскальзывает из его захвата. Его грудная клетка взымается вверх-вниз, широкие плечи подрагивают, как вдруг он резко перекладывает свои ладони на мои запястья. Слишком мягко, чем должен был.       По организму растекается волна тревоги, она поднимается и опускается, поднимается и опускается, поднимается и опускается, поднимается и не находит себе места, поэтому опять опускается. Разум же окутывает спокойствие, меня клонит в сон, но в то же время спать больше не хочется. Влад опускает свои ладони с моих запястий и захватывает мои пальцы, проходя аккуратными поглаживаниями по внутренней части кончиков моих рук к промежуточным фалангам и обратно.       Щекотно, приятно, не свойственно ощущать. Это странно, непривычно, но сладко и спокойно. Я обязан не чувствовать того, что сейчас заставляет сердце биться чаще.       Влад красив, это правда. И я опять повторю это себе в попытке отбелить свои мысли хоть в этом плане.       Его чёрные волосы отражаются от лунного света тёмно-синими узорами по пространству вокруг его головы, умиротворённое, слегка бледноватое лицо не даёт оторвать от него своих глаз, безмятежная ухмылка вселяет что-то не от мира сего в принципе. И я неподвижно грею свои руки в чужих ладонях, не желая ни жить дальше, ни прекращать дышать. Но так быть не должно.       Поэтому я плавно вытягиваю себя из захвата и делаю шаг назад. Отойдя к окну, наблюдаю за стоящим посередине комнаты Владом. Он опускает свою голову, открывает глаза, как можно более незаметно смахивает с ресниц скопившиеся капли слёз и тоже не хочет думать, что нам делать дальше.       — Сегодня родители дома, но ты можешь остаться до раннего утра, — мягко произношу я, заглушая тишину, повисшую в атмосфере.       — Спасибо, — шёпотом отвечает Калюка.       И я лишь киваю, так и не сумев избавиться от улыбки. Я правда похож на него. Также отрицаю то, что явно.       Влад послушно усаживается прям посередине комнаты, где и стоял ранее, достав покрывало, я отдаю его ему в руки. Сделав самодельную подушку из свитера, подсовываю её ему под руку и с любопытством поглядываю на то, как он укладывается спать на жёстком полу. Он пьян, что смягчает ситуацию, но мне и с этим условием становится его жаль.       Моментная мысль пригласить его прилечь рядом исчезает с напоминанием, что это слишком. Но я бы всё равно вновь взял бы его за руку, пытаясь забыть всё, что было раньше. Наверное, ринулся б за ним, лишь бы понять, что будет происходить дальше, но собственные ноги почему-то подкашиваются.       Перед глазами всё синеет, я пытаюсь вздохнуть, лишь впитывая в себя всё больше дыма, которого в реальности и не существует. Я падаю на кровать, шепча странные слова себе под нос.       Влад на том же полу моей сырой комнаты, и он уже спит.

***

      Мне не удавалось свыкнуться с этой мыслью и тогда, когда я приехал вместе с Ваней забирать товар из дома Антона следующим днём. Я понимал, что стоит перестать вертеть реальность из стороны в сторону и начать принимать то, что произошло в моей голове, но страх был сильнее. Я установил себе ту цель, в которой я просто вылечу Влада и все будут счастливы, однако согласиться с тем желанием, в котором я «счастлив целиком и полностью», мне не представало лучшим решением.       Я видел взгляд Влада и через него начал догадываться о том, что именно он подразумевает под так и не слетевшими с его уст словами. Читать его мысли я продолжил и в воскресенье, переписываясь с ним пол ночи. Влад не был пьян и, соответственно, не старался как-либо открыться мне, однако чрез все его буквы, сложенные в слова его пальцами, я проглядывал совсем не то, что он писал. Эти разговоры «ни о чём» начали походить на допрос у полицейского, однако, опять же, он не пытался строить из себя непреступную крепость слишком долго. Он всё равно болел изнутри, и я всматривался в его разные больные участки, оглядывая те со всех сторон.       Сквозь всё, я вновь вернулся к тому, что Влад всегда слишком много думает. Как и я, собственно, как и все, кто из себя представляет большее, чем пустую оболочку с приятной внешностью. Именно так Влад говорил, что рад, что Ваня теперь подвозит меня, и в то же время перерабатывал сто и одну мысль в своей голове о том, точно ли шутил я тогда, когда сказал ему, что мы с Ваней переспали.       Слова и содержимое разума Калюка в целом расходятся, но для того, чтобы начать это замечать, надо было рассмотреть в нём то, что видели те, кто был знаком с ним раньше. И он не плох.       Я виделся с ним чуть ли не каждый день, от чего мы и вправду стали друзьями. Нет, это произошло не из-за того, что мы просто лицезрели рожи друг друга, как то было раньше. Мы разговаривали. Просто и по душам. Не обходилось и без оскорблений, однако те стали уже какой-то заседшей в голову привычкой, нежели сказанными в серьёз желаниями навредить. И наконец чрез эти разговоры я стал проглядывать настоящего Влада.       Он боялся всех вокруг, но себя в большей степени. Он ненавидел и презирал пидоров, чтобы успокоить себя в мысли, что хоть что-то в нём «нормально». Он не делал так раньше, что я опять же уточнил у его брата, встретившись с ним после Нового Года. Артём изредка поглядывал на меня теми самыми глазами, что рассказали всё и ждали совета. И один мой вид давал ему утешение.       Влад предстал уже не мерзким садистом, обычным садистом, хоть считать его таковым отныне было трудновато. Я помню, как доставил товар на место, сразу написал ему, а он без причины отдал мне свою долю, якобы за то, что я не стал брать у него машину. Казалось бы, это простое денежное поощрение, но именно оно побудило меня не отложить деньги себе в ящик, а закупить через Ваню бухла, и нагрянуть к Владу с алкоголем под ночь. Оставшись с ним наедине, я даже не смог долго смотреть в стену: Калюка отвлекал меня от мыслей одним своим присутствием, его слова о том, что я ему интересен, сказанные, будто, так давно, елозили по моему мозгу ежесекундным напоминанием. Я до сих пор не хотел верить ему: все те драки, разборки и шантаж… Они не позволяли упустить его из виду, словно разум где-то в самой бесконтрольной его части всё равно предполагал, что Влад может и хочет мне навредить. Однако держал я это размышление не дольше нескольких минут, почти мгновенно я переключался на другую его часть и зачем-то закапывал в себе надежду на прекрасное будущее.       В котором я сбегу не один. И не только со Владом. Где я возьму отсюда всё, что мне дорого, и умчусь обратно на свои земли, словно какой-нибудь князь в давних временах.       Осознание того, что это невозможно, ударило по мне ровно тогда, когда я впервые подумал об этом. Эти две цели противоречат друг другу: я хочу, чтобы Влад остался здесь с Лизой и со всеми своими друзьями, и в то же время хочу бросить всех и уехать вместе с ним от всех. Вернее, нет, я хочу забрать с собой всех, блять, изначально я хотел уехать один к своему истинному дому, а теперь захотелось, чтобы я не был в одиночестве, нет, бля, не просто в одиночестве, в одиночестве я мог бы не быть, если бы со мной был, к примеру, Ваня, бля, я не об этом… Мне хотелось именно Влада.       С той стороны, с которой я не просто перепихнусь с ним, как мог бы хотеть когда-то. Я желал, чтобы Калюка раскрыл всего себя, сука, это так глупо звучит, но, раскрыл свой потенциал как хорошего человека. Я не спасатель, никогда им не был, а потому всё чаще думал об истинной причине желания помочь ему. Не о Лизе, как о её создательнице, и не о своей эгоистичной мечте спокойно смотреть в зеркало.       И это угнетало меня все холодные зимние дни, что я сидел за своей партй, не слыша ни звука позади. Слухи, не имея новых подробностей чужих жизней, быстро свыклись с тем, что мы с Владом состоим в дружеских отношениях. Влад заговорил с Лизой в один из уроков английского и попросил у неё ручку. Валера, всё это время сидевший рядом с ним, даже показал ему снимок своего желудка во время отравления. Всё было не таким же, как было тогда, когда я пришёл, не таким, что было до меня, но стало определённо лучше, чем могло бы быть без меня.       Калюка всё равно держался ото всех кроме своей компании подальше, этого я и предполагал, поэтому, нарушив наш уговор, в котором я вечно обязан находиться рядом с ним, я стал проводить больше времени с Лизой и Антоном. Что было очевидно, они также были знакомы друг с другом, я вспоминал далёкий кадр из своей памяти, где Антон шёл рядом с Валерой и всё устанавливалось в мою голову как что-то, что всегда и так было мне понятно.       Влад приобрёл нейтралитет под конец января, и я жалею, что вновь его нарушил. Прямо как в первый школьный день, я посягнулся на то, что ко мне отношения не должно было иметь, но в этот раз поплатился уже своей душой, нежели телом.       Встав прямо напротив зеркала, я мучительно вздохнул, закрыл глаза и, опершись руками на раковину, наконец произнёс самому себе ужасные четыре слова вслух. «Мне нравится Влад Калюка». Смысла обозначать это простым интересом к его личности больше не было, это смахивало бы на попытку ненавидеть его вновь.       Теперь же, напротив, хотелось большего, чем просто быть интересным ему. И, как бы я не отрицал эти изматывающие мечты, другого выхода уже не было. Всё было предрешено на моменте, когда я сказал ему «Убей». Нет, всё началось с первого заигрывания. Я делал так же с чуваками из России, но ни в одном из них не было столь лаконичной смеси харизмы и сильных рук… И запутанного характера. Тогда, с того мига всё прошло совсем не так, как планировалось изначально?       В любом случае, было уже слишком поздно думать о том, где именно я просчитался. Оставалось только решить, скрывать ли мне это или убить себя в тот же час.       Но умирать как обычно не хотелось, друзья бы расстроились. Поэтому я выбрал путь под названием «аккуратно иду, пока не упаду». Не знаю, что могло бы быть хуже. Каждым школьным днём мне мерещился его силуэт, кусающий меня за шею, каждый урок математики, английского и химии я лишь думал о том, чтобы он встал и вытащил меня оттуда в то же мгновение. Однако этого не происходило, и я лишь давился собственными желаниями, иногда оглядываясь на Влада только для того, чтобы проверить, смотрит ли он мне в спину и читает ли он мои мысли. Не знаю, как на счёт второго, но первое он делал часто. Клянусь, он сам не понимал, куда всё это несётся. А я приглашал его к себе в гости каждый раз, когда мне становилось скучно. Ну, так я говорил ему. На деле же, я боялся умереть в одиночестве. И Влад приходил. Перелезал в мою комнату через окно, порой приносил с собой что-то вкусное, а мог прийти уже пьяным и просто завалиться на пол без слов.       Сейчас уже пятый раз, как я осуществляю эту практику. Написав Владу пятнадцать минут назад, я получил одну скобочку и «Скоро буду». С той поры время, кажется, перестало течь в привычном ему ритме. Снег за окном успел стать мне лучшим другом, стена неподалёку молит о том, чтобы не быть свидетельницей моего падения.       Я знаю о Владе больше, чем когда-либо мог знать кто-то из прошлых меня. Я всё ещё не выбил из Калюка признание, почему он хочет сбежать от всего, что его окружает, зато осведомлён о его детстве, зарождении его новой компании и планах на будущее. Последний пункт, конечно, размыт вследствие того, что о нём Влад заикается только будучи в стельку пьяным… Но из него по-прежнему можно уловить одну простую мысль: он хочет быть счастлив, как и каждый адекватный человек… Что перестаёт делать Влада в моих глазах уродом окончательно. Возможность понять его становится всё более реальной, пусть и сделать то будет очень тяжело.       Своё детство он провёл в России: оно было достаточно беззаботным, учитывая то, что он тоже родом из Санкт-Петербурга. Возможно, он просто не помнит его в деталях, ведь прожил в Америке все свои подростковые годы. Касаясь его компании: та, от части, нашла его самого. Тогда, когда у него зародился план побега, очевидно, появилась и надобность заработать деньги. Причём, приличную сумму для того, чтобы в одиночку выживать в России. В отличие от меня, который не сильно задумывается над тем, где и как именно я буду жить, Влад изучил почти всё. Наверное потому, что в России у него нет знакомых ему личностей. Отталкиваясь от этого, он наметил себе план по какому-то бизнесу, в подробности которого я не стал углубляться, после вычитал про все города разом и решил, что лучшим решением будет вернуться туда, где всё и началось, а напоследок присмотрел себе университет, если другие пути по какой-либо причине слетят.       Это всё, конечно, лишь то, что мне удалось преобразовать из его пьяных стонов в человеческую речь, но и то — уже достаточно неплохой результат.       Что про самого Влада — он уже стоит подле моего окна.       Спрыгнув с кровати, я подхожу к нему и открываю то настежь. Калюка впрыгивает внутрь одним махом, словно уже лет как сто является абсолютным профессионалом в данном деле. Я делаю шаг назад, оглядывая его руки, и нахожу в одной из них бутылку крепкого ликёра. Оглянув Влада, понимаю, что сам он пока что её не пил, зато, коварно улыбаясь, планирует этим заняться.       Подойдя к кровати вновь, я беру с неё телефон и смотрю на время — четверг, тридцатое января, час ночи. Откинув мобильник обратно, я смутно улыбаюсь. Жаль, что из-за родителей и страха спалиться, я никогда не смогу включить свет в такие моменты. Хочется видеть его лицо во всех подробностях.       — Привет, — спокойно протягивает Влад, облокачиваясь на подоконник позади.       В ответ я только киваю головой, наблюдяя за тем, как он начинает разуваться. Быстро догнал, что мне не вкатывает каждый раз вытирать остатки снега с пола.       Следом за ботинками, Влад снимает и свою куртку, а после, закрыв окно, наконец кладёт бутылку на стол. Смекнув, что к чему, я сразу же оборачиваюсь и, осторожно открыв дверь своей комнаты, оглядываюсь по сторонам. Добежав до кухни, я хватаю вишнёвый сок и мельком прикидываю, насколько хуёво нам будет завтра сидеть в школе. Но это всяко лучше, чем мыслить на трезвую голову в данный момент.       Подобрав из ящика два красных пластиковых стаканчика, на цыпочках добираюсь обратно до своей комнаты, застав Влада уже сидящим на моей кровати с ликёром в руках. Открыв бутылку, он кивает самому себе. Я кладу сок на пол и присаживаюсь рядом с ним, подставив стаканы чуть ли не ему под нос. Врубив фонарик на телефоне, Влад недолго прицеливается, после чего наливает нам обоим лишь на самое донышко. Для старта — вполне себе.       Перехватив стаканчики у меня из рук, Влад взглядом намекает мне на сок, и я, собственно, и без его намёка, открываю пачку. Взяв мобильник Калюка, я кладу его экраном вниз, и слабый свет распространяется на ближайший метр. Разлив по стаканам вишнёвого сока, я забираю у Влада один из них и делаю первый глоток.       — Неплохо, — протягиваю я тихим шёпотом.       Горло слегка щиплет, во рту остаётся странноватый привкус. Я вдыхаю и выдыхаю через рот, пытаясь понять, на что именно он похож, но сосредотачиваюсь лишь на нотках вишни в глотке.       — Даже в этот раз не надо будет скидываться? — я неловко смеюсь, наблюдая за тем, как Влад чуть ли не разом иссушает свой стаканчик, начав разливать себе по новой.       — Неа, — он мотает головой одновременно с тем, как пожимает плечами.       — Дружить с тобой выгодно, — я делаю пару глотков, неосознанно передёрнувшись от холода.       — Это за машину, — нехотя проговаривает Калюка.       — Боюсь представить, что было бы, если б я отказался и от пистолета.       — Тогда, наверное, тебе бы не пришлось прятать его под матрас, — показательно поёрзав на месте, Влад намекает на еле заметный бугорок под ним.       — И то верно.       Допив свой стакан, я наливаю себе ещё, но уже в чуть большей пропорции алкоголя к соку. Полностью забравшись на свою кровать, я подгибаю ноги под себя и нечаянно вспоминаю о Лизе. Помню, как мы лежали с ней вместе на её кровати, обсуждая личные загоны, пока на заднем фоне стоял нудный фильм. Надо будет опять завалиться к ней играть в видеоигры, а то мы достаточно давно этого не делали.       Облокотившись на стену рядом с кроватью, я прикрываю глаза и несколько секунд просто покусываю правую щёку изнутри. Тело медленно начинает подогреваться, что, скорее всего, больше самовнушение, нежели реальность, но кому какая до того разница, если я начинаю чувствовать себя лучше.       — Какие планы на завтра? — вопрошаю я, переведя взгляд с Влада на потолок и обратно.       — Высидеть учения, — с обречённым вздохом отвечает Калюка.       — Разве они завтра? — я озадачено вскидываю брови, недоумевая, почему узнал об этом не с уст Даши, Дани и Беляша, а от Влада.       — Да, пятница, тридцать первое, — удивлённый моим поражённым выражением лица, спокойно произносит он перед тем, как сделать очередной глоток.       Поднеся стаканчик к лицу, я принюхиваюсь к напитку и обжигаю себе нос. Отпрянув, заливаю в себя половину, после чего, разогнув поджатые под себя ноги, сажусь уже свесив их с края кровати. Подложив подушку себе под голову, я принимаю полу-лежачее положение, и шея сразу же начинает неприятно ныть. Чтобы избежать этого, я поворачиваюсь в сторону Влада и кулаком подпираю свой подбородок.       — Что бы ты сделал первым, приехав в Санкт-Петербург? — ни с того ни с сего спрашивает Влад, возгнав меня в кроткий ступор.       — Ты имеешь в виду, после того, как сбежал бы?       — Да.       — Я бы встретился со своими друзьями, — стоит мне проговорить это, как смутная улыбка тотчас же расцветает на моём еблете.       Влад делает ещё один глоток перед тем, как многозначительно хмыкнуть. Сегодня он одет в достаточно пасмурные тона — тёмно-серая толстовка не имеет каких-либо надписей, широкие чёрные штаны звякают тяжёлым ремнём. Наверняка, опять о чём-то думал сегодня после школы. Жаль, ведь я уже успел соскучиться по его оранжевому свитшоту.       — А ты? — задаю ответный вопрос я.       — Я бы устроился на работу, — стебётся надо мной Калюка.       Ну, если б я знал его всего день, я б подумал, что он стебётся. На деле же он прикрывает этой фразой то размышление, в котором ему попросту нечего больше делать. Уехав из Америки, он окажется в полнейшем одиночестве. Конечно, не навсегда, но первое время ему будет достаточно тяжко. Ни знакомств, ни хоть кого-то, кто бы знал о его существовании. Поэтому, Влад должен остаться здесь со всеми.       Или сбежать со мной.       — И работал бы всю оставшуюся жизнь, не вылезая из офиса, — просмеявшись, я подливаю себе в стакан побольше ликёра.       — Бизнес бы открыл и работал на себя, — в холодной манере огрызается Калюка.       — Не подумай, я в тебе не сомневаюсь, — продолжаю хихикать себе в красный стаканчик. — Но ты звучишь как двенадцатилетний пубертатный идиот.       Снова присев, я закидываю одну ногу на другую и опускаю голову к полу, где стоит вишнёвый сок. Рассматривая упаковку, самостоятельно вызываю на своём лице широкую ухмылку мыслью о том, что прямо сейчас сижу и пью с человеком, которого когда-то чуть не убил. Если хорошенько подумать, то это было так недавно… И в то же время слишком давно, учитывая то, как много всего успело произойти.       Время в последнее время вообще течёт быстрее. Всё катится непонятно куда, и я хуй знает, как замедлить часы, чтоб просто сесть вновь в старом классе и сквозь всю пыль смотреть в стену с кучей планов. Нет, их количество не уменьшилось, наоборот, возросло… Однако теперь они серьёзнее, чем когда-либо. И с каждым своим новым внутренним монологом я приближаюсь к точке невозврата всё ближе.       Как и, какого-то хуя, Влад, пододвинувшийся ко мне чуть ли не вплотную. Закинув мне руку на плечо, другой он наливает в мой стаканчик половину вишнёвого сока, вторую же половину заливает ликёром. Поступив со своим стаканом так же, он делает глоток уже более крепкого напитка и, проглотив, машинально откидывает голову назад.       — Хорошо, — шепчет он слегка хриплым тоном.       Пожав плечами, я сжимаю свободную руку в кулак перед тем, как повторить за Владом. Опять передёрнувшись, подцепляю часть одеяла и закрываю ей свои голые колени, почувствовав из-под двери мёрзлый поток ветра.       — Тебе холодно?       — Нормально, — отзываюсь я и сразу же запиваю свои слова алкоголем.       — Тебя трясёт, — зачем-то озвучивает этот факт Калюка.       — Совсем скоро станет теплее, — посмотрев на собственные руки, откладываю стаканчик в сторону.       Чужая рука сжимает моё плечо, и волна мурашек проходится по спине. Влад наклоняется ко мне, когда я поднимаю свою голову и встречаюсь с ним взглядами впритык друг к другу. Незаметно сжав одеяло, я случайно перевожу взгляд на его губы. Их тонкая линия расплывается в широкой улыбке, он оголяет клыки и не то дразнит, не то пытается запугать.       В любом случае, уже не до конца осознаёт, что творит. Мы никогда не сможем пить одинаково. У Влада нет чувства меры, только глупая шея, в которой он пропускает внутрь себя ещё один стакан.       — Скажи что-нибудь странное, — прямо мне в лицо произносит мне он.       — Что?       Повисшая тишина бьёт по ушам звонким гулом. Я чувствую, как чужое дыхание расходится по моему лицу, и неосознанно отворачиваюсь от Влада. Но это ничем не помогает: теперь он начинает дышать мне в ухо. Не знаю, какую выдержку нужно иметь, чтобы так же, как и я, сидеть сейчас на месте неподвижно, но чувствую я себя совсем мелкой бродячей собачкой перед носом огромного пушистого кота.       Не делая резких движений, я отстранённо поглядываю на свою комнату в попытке найти что-нибудь, что меня спасёт, однако это занятие не увенчивается успехом: в этой комнате банально ничего нет. Как и в моём опьяневшем сознании, из последних сил пытающемся контролировать мои руки. Нет, нельзя ебануть Владу по лицу пощёчиной. Не, не, не, просто положить свою ладонь ему на щёку тоже нельзя. Блять, прикасаться к нему вообще запрещено!       — Чего молчишь? — дважды переспрашивает меня Калюка.       — А что ты хочешь, чтобы я сказал? — пожав плечами, я пытаюсь отодвинуться от него подальше так, чтоб не свалиться на спину.       — Что-то странное, — будто б ни в чём не бывало, и будто б его просьба ясна до усрачки, легкомысленно выдаёт Влад.       — Что-то странное, — я тихо смеюсь, так и не получив обратной реакции.       — Скажи, как ты обычно говоришь, — он продолжает гнуть свою непонятную линию, и я медленно начинаю плыть, приблизившись к нему обратно.       — Я тебя ненавижу? — на пробу вкидываю я шёпотом.       — Нет, это раньше так было, что-то другое ты ещё говорил, — Влад хмурится, наклоняясь к моей шее и разгибаясь обратно.       Не знаю как, но мы выпиваем ещё по одному стакану. Я действительно задумываюсь над тем, что именно Влад желает услышать и почему не говорит этого сам, но в голову ничего помимо тех нелюбимых мной четырёх слов ничего не лезет. Поэтому, заткнув себя насильно, я просто продолжаю рассиживать в сантиметрах от Калюка.       — Понятно, — он опять произносит это прямо мне в ухо, и волна дрожи расходится по рукам.       — Ты не плохой человек, — вырывается из меня само по себе.       Я резко передёргиваюсь, чуть не выронив пластиковый стакан с крепким алкоголем себе на подушку. Быстро отсев глубже в постель, я оставляю Влада слева от себя, сам же допиваю остатки и откладываю пустую ёмкость на край кровати, откуда та спешно скатывается на пол. Не вижу как, но Влад оказывается на полу прямо перед моими ногами. Присев на корточки, он недолго рассматривает почти что пустую бутылку ликёра, а после кладёт свои ладони по две стороны от моих колен. Накрыв их чашечки своими большими пальцами, он без единого слова смотрит мне в глаза.       Я уже нихуя не понимаю.       — Спасибо, — вдруг Влад резко укладывает свою голову на меня, и я нервно сглатываю.       Пододвинувшись ближе, я рассматриваю его лицо с долей ужаса. Если это — Влад, с которым познакомилась Лиза, то я в душе не ебу, с какого хера она упустила его. На её месте я б держал такого Влада как друга из последних сил, и сразу же набил бы ему ебло, если б он изменился.       Я кладу свои руки неподалёку от ладоней Калюка и перестаю отслеживать своё сбитое дыхание. Я могу прикоснуться к нему в любую секунду, скорее всего, он этого даже не запомнит. Я могу дотронуться до его руки, просто накрыть её своей. Могу взять пару чёрных прядей и накрутить те на свои пальцы, он этого даже не почувствует. Я могу наклониться и поцеловать его, скорее всего он скоро заснёт. Он не вспомнит, он пьян.       Замерев на месте, словно убитый, ещё раз прокручиваю последние пять мыслей в своей голове. Азарт, разыгравшийся внутри, подталкивает меня так и вывернуть что-то опасное.       Этим желаниям нет места в моей голове, их просто не должно быть здесь, они глупы и бессмысленны.       Я аккуратно перекладываю свою ладонь на макушку Калюка, сразу же оторвавшись от неё обратно.       Нельзя. Враг, теперь, вроде как, друг, но уж точно не романтический интерес.       Вновь поднеся руку к чужой голове, я всё-таки поглаживаю её с непонятными чувствами внутри себя.       Нельзя скатываться в отрицание.       Я уже думал об этом. Надо молчать, просто заткнуться и жить мирно до тех пор, пока не сбегу. Но, как не воспользоваться моментом, если он просится мне в душу?       Влад сам виноват. Он слишком тактилен когда пьян, он не видит границ ни своего желудка, ни людей вокруг.       Так делаю ли я что-то плохое? Нет, раз он позволяет себе то же самое. Я просто повторяю за ним, нахожусь под его влиянием, это он заразил меня этим, он во всём виноват! Он виноват! Он!       В любом случае, не думаю, что он что-то запомнит. Иначе… В прошлые разы он сто и один раз предъявил бы мне за то, что я нанёс ему, пока он не был трезв. А Влад так не делал, он просто забывал всё, может и откладывая какие-то сильные мысли самому себе в сознание, но не более того.       Значит, никаких последствий не будет? Я останусь абсолютно безнаказанным, если сделаю то, что хочу, пока он пьян? Звучит эгоистично. И мерзко. Неправильно.       Но Влад делал вещи и похуже, так что, сравнивая мои желания с его бесконтрольной агрессией и шантажом…       Я не делаю ничего плохого вовсе.       Убрав свою руку с чужой головы, я выдыхаю весь оставшийся воздух из своих лёгких. Услышав тихое сопение, исходящие со стороны Калюка, я медленно наклоняюсь к его лицу, стараясь не шевелиться лишний раз. Он сам виноват.       Приблизившись к его лицу, я зачем-то медлю. Я же просто могу сделать то, чего мне хочется. Может мне вовсе не понравится и я наконец приду в себя, избавившись от этих навязчивых мыслей? Так почему же я просто смотрю в его закрытые глаза, не решаясь на запланированное?       Тишина начинает напрягать. Если мать вдруг проснётся и увидит меня, мне будет не сладко. Если возле окна кто-то стоит и смотрит на нас в таком положении, слухи точно разлетятся по всем окрестностям. Если Влад проснётся, мне придётся огреть его по лицу кулаком. Но если я не сделаю этого, не уверен, что смогу когда-либо ещё заснуть.       Я аккуратно накрываю его глаза своей ладонью. Так он, на случай пробуждения, не поймёт, что произошло. Вдохнув, я прикрываю собственные очи и выравниваю свою голову в удобном положении относительно чужих губ. Смазано, пьяно, но как получится.       И только когда от поцелуя меня разделяет считанный миллиметр, Влад резко отпускает мои колени и сползает на пол целиком. Спохватившись, я резко двигаю назад. Округлив собственные глаза, с ужасом поглядываю на свои ноги, туда, где всего мгновение назад был Калюка. Ещё б секунда, и я бы…       Выглянув из-за кровати на спящее на полу тело, я осторожно встаю. Отодвинув подальше пустую бутылку со стаканами, беру в руки телефон и ставлю будильник. Завтра опять в школу. Сегодня вновь до ужаса странный день.       Откинувшись обратно на кровать, я даже не забираюсь под одеяло. И Владу ничего подать не могу: усталость целиком поглощает тело. Да и, тем более, так он, может, не поверит в ту историю, в которой мы отрубились одновременно. Если, конечно, спросит меня о ней.       Закрыв глаза, я пропускаю под веками сто и одно воспоминание о его словах. Они тянутся в голове часами, пусть я и уверен в том, что их поток пролетает передо мной не более чем за десять минут.       Если мне ещё раз выпадет такой шанс, я его точно не упущу.

***

      Утро встречает меня резким пробуждением: то ли из-за тревоги, то ли из-за холода, я мгновенно спрыгиваю со своей постели, не найдя ни звука, что бы разбудил меня, ни Влада, что должен был храпеть на полу ещё как минимум пол часа, пока я бы привёл всё в порядок.       Оббежав всю комнату и пространство ванной, не обнаруживаю никаких следов его пребывания здесь вчера: Влад, проснувшись по моему будильнику и выключив его, убрался и по-тихому съебал. Оно и к лучшему. После того, что я чуть не провернул вчера, лицезреть его нихера не соображающую морду было б тяжко.       Поняв, что до начала занятий в школе осталось всего двадцать минут, я с бешеной скоростью принимаюсь искать свои вещи. Ключи по-прежнему в носках, чистое нижнее бельё в шкафу. Взяв всё необходимое, я добегаю до ванной и молниеносно впрыгиваю под горячий душ. Как бы ни болела голова, с какой бы реальностью моё сознание не было смешано сейчас, времени на обдумывание своего физического состояния нет.       А потому, даже не смыв до конца шампунь, я наспех вылажу из ванной и не удосуживаюсь вытереться полотенцем. Всё-таки подставив голову под раковину, я смываю озадаченность со своего лица вместе с остатками шампуня, после чего надеваю на себя всё, что лезет под руку, и покидаю пространство ванной. Открыв шкаф нараспашку, недолго думаю перед тем, как влезть в синие широковатые джинсы и, надев первую попавшуюся белую футболку, влезть в однотонный порванный в районе бока чёрный свитер. Честно, похуй, в каком состоянии находятся вещи на мне, главное — проверить ключи в носках да смыться отсюда побыстрее.       Схватив свой рюкзак, я вылетаю из комнаты. Не закрыв за собой дверь, несусь к выходу. Ботинки, куртка, холод по носу, тошнота, подступившая кислотой к горлу. Поебать, мне нельзя опоздать на учения, вернее, бля, на вылазку с Дашей, Даней и Беляшом на крышу.       Успев к счастью захватить с собой телефон, я быстро достаю тот в попытке дописаться до кого-то из мной только перечисленных. И, в то же время, как чуть не наворачиваюсь в сугроб, я получаю ответ от одного из них. Даша… Пишет, что заболела.       Я случайно запинаюсь, почти угодив мордой в ледяной куст. Вслед за тем, как она написала про себя, то же самое она добавила и про Даню.       Теперь я уже останавливаюсь нарочно, пытаясь понять, есть ли вообще смысл торопиться. Благо, девушка сообщает, что Беляш уже на занятиях, и ключ находится у него… Вот только, последняя смс с грустным смайликом и словами «Но он тоже заболевает и скоро уйдёт обратно домой, послав всё нахер», не сильно бодрит.       Написав ему самому, я получаю обратное сообщение уже тогда, когда забегаю в школу. А после влетаю в него самого, лениво бродящему по коридору.       — Ты как? — вместо приветствия, вопрошаю я.       — Хуёво, — впервые не выдавив голос, отвечает он.       — Уже уходишь, — озвучиваю данный факт вслух самому же себе, и тот лишь молча кивает.       — К сожалению, сегодня без крыши, — я чувствую, как Беляш грустно улыбается сквозь свою маску, и сам моментально сбавляю градусы настроения.       Оно и до этих новостей было не особо хорошим: скорее сумбурным, с помесью спешки, ниоткуда возникнувшего страха и желания сделать что-то просто ради того, чтобы сделать… Но сейчас настрой падает ещё сильнее.       — Впрочем, если решишься полезть туда в одиночестве, — Беляш достаёт из кармана ключ, протягивая его мне, и я с непонятным выражением лица аккуратно забираю его из чужой ладони. — Только не попадись, — напоследок посмеивается он. — До встречи.       Не успеваю я и отдышаться, как парень уже исчезает из виду. Возможно никто из них не предупредил меня об учениях сегодня именно потому, что все слегли с болезнью. Я, к слову, уже не думаю, что мой организм вовсе способен простудиться или подхватить что-то. Закал ли то или сильнейшее самовнушение с отрицанием любых появляющихся симптомов, хуй знает.       Вообще, это не важно. Важно то, что я зря, сука, торопился. Мог бы и опоздать, просто отсидеть всё где-то в туалете вне камер и поплестись на следующие после учений занятия… Нет, блять, даже голову полотенцем не постарался высушить: стою здесь насквозь мокрый, запаренный настолько, что сам уже приобрёл аромат сырости.       Добежав сквозь полу-пустые коридоры до последнего этажа, я проскальзываю по слепой зоне в туалеты. Здесь как обычно темновато и одиноко.       Зайдя в кабинку, я залезаю на унитаз с ногами и в тысячный раз проклинаю Америку за то, что крышки толчкам они поставить не додумались. Не удобно же прятаться, блять, сами бы попробовали тут в подобном положении усидеть! Придурки.       Включив и выключив свой телефон, я сжимаю переданный мне ключ в руке. Может и вправду полезть на крышу одному? Сомневаюсь, что она вовсе сейчас не запечатана… Погодные условия оставляют желать лучшего.       Я чуть не подпрыгиваю от пришедшего сообщения. Прикинув, что это что-то забывший Беляш, я без особого интереса открываю экран. Однако обнаруживаю в своих личных сообщениях совсем не того, о ком только что подумал. Влад: Скипаешь учения?       Быстро настрочив три простые буквы, я отсылаю ему, к сожалению, не «ХУЙ». Вова: Ага. Влад: Выспался хоть? Вова: Шутишь? Влад: Подъёбываю.       Просмеявшись в пустоту, я странно поглядываю на дверь кабинки напротив. Что будет, если попробовать погубить не только себя, но и чужую душу? Она скорее всего откажется, но попытка… Не всегда только мразотный Влад Калюка. Вова: Хочешь со мной на крышу? Влад: Где встречаемся?       Удивившись столь быстрому ответу, пару секунд обдумываю несколько вопросов. Какого хера? Нахуя? Стоит ли оно того?       Но так и не найдя ни на один из поставленных вопросов ответа, решаю отпустить ситуацию в свободный полёт. Вова: Туалет в северном крыле, третий этаж.       Отправив это, пытаюсь представить злостное выражение лица Влада, который, прочитав моё сообщение, просто выходит из сети с довольной лыбой и продолжает ошиваться где-то в школе, и не думая добежать до меня, но то сделать не выходит. Вместо этого, я воображаю себе Калюка, скачущего из одной слепой зоны в другую, перебирающегося сквозь пустые кабинеты словно в какой-то видеоигре про зомби, и пытающегося добраться до пункта назначения. А ещё мельком вижу себя. Того себя, кто может облажаться, если крыша будет действительно закрыта. Или того себя, кто будет сидеть после вылазки в кабинете директора и ждать мать, что придёт за ним и отпиздит его дома. И, хуже, того, кто подведёт троих своих близких друзей.       Вновь вздрогнув от пришедшего на мобильник сообщения, успеваю лишь увидеть там имя Лизы. Шаги и негромкий голос вдруг возникают в нескольких метрах.       — Ты здесь? — настороженный голос Влада заставляет мигом спрыгнуть с толчка.       Открыв кабинку, я выхожу ему навстречу и, жестом показав быть тише, убираю телефон в карман.       — Оставь рюкзак здесь, — бросив свой собственный портфель в самую дальнюю кабинку, наказываю Владу я.       Повторив за мной, он, как обычно мне на удивление, спокойно реагирует на последующие просьбы.       — Звонок уже прозвенел, охранники сейчас мониторят камеры строже некуда, — предупреждаю его я. — Если нас поймают, я во всём обвиню тебя.       Хмыкнув с моего утверждения, Калюка пожимает плечами. Ему на эту школу действительно похуй. Как и на отношения с родителями, видать.       — За мной, — шепчу я, проскочив мимо него.       Открыв дверь, я оглядываюсь по сторонам, прежде чем выскочить на безопасный участок. Из него, ментально подвязав Влада к себе, вместе с ним я перескакиваю на другой, а после наконец добираюсь до лестницы. Сразу же взлетев по стремянке вверх, и, не обнаружив огромной цепи с надписью «Закрыто на зиму», я проворачиваю ключ в замочной скважине. Сдвинув печать в сторону, с облегчением открываю люк. Опершись на металлические балки, я поднимаю свою тушу наверх и оказываюсь в маленьком помещении с трубами и всяким хламом. Всё здесь такое же, как и в прошлый раз. Ну, не считая снега, слякоти и прочей херни, наплывшей сюда снаружи.       — Сиди на коленях и не двигайся, — наказываю я Владу, когда тот наконец оказывается позади меня.       Поняв, что ноги уже изгвазданы в этой мешанине и терять мне точно нечего, я нащупываю дверь и с силой распахиваю ту. Ветер мгновенно устремляется мне под куртку, я оглядываюсь на Влада, сидящего в похожем одеянии и останавливаюсь на единственной успокаивающей меня мысли: хотя бы не один я буду похож на свинью.       Очутившись на площадке, еле держу себя в руках, чтобы не обернуться и не посмотреть на ползущего на коленях Калюка. Но быстрее, чем это желание берёт вверх, я добираюсь до середины площадки и, подложив собственный край куртки себе под задницу, усаживаюсь на него. Влад ровняется со мной и тут же хочет встать, однако я сажаю его на пол, положив руку ему на плечо.       — Нельзя, заметят, нам пиздище, — отговариваю его от необдуманных действий, но тому, мягко говоря, совершенно похуй.       — Да кто сейчас сюда посмотрит, — вбрасывает он с хитрой улыбкой на лице.       — Пидорасы с автобусной остановки неподалёку, — ворчу я, когда Влад уже сбрасывает мою ладонь с себя.       Резко выпрямившись, он, по всей видимости, находит глазами только озвученное мной место, и, смотря на меня сверху-вниз, лыбится ещё сильнее.       — Нет там никого, — произнеся это, Влад вновь усаживается обратно.       Будто бы ожидая, пока я сам всё проверю.       Так, собственно, я и поступаю, привстав с колен на некие сорок сантиметров. Оглядев пространство кругом, с неоднозначной эмоцией перевожу взгляд обратно на Калюка. Поблизости и вправду никого нет.       Ну, из мира людей точно. Погода же, словно по какому-то заложенному программному коду, начинает ухудшаться. Когда я шёл в школу, на улице просто дул сильный ветер, теперь же в воздухе в бешеном порыве начинают прокручиваться редкие снежинки. Что дальше? Метель? Буря? Поцелуй с Владом?       Не дай Бог.       Усевшись обратно, я по привычке задираю голову к небу. Над нами снежные облака, самый интересный в плане его непонятности месяц зимы, несколько намёков на солнце и незнание о чём поговорить после вчерашнего. Комбо, от которого я б с радостью залез на стену, если бы тут таковые присутствовали.       — Миленько, — подмечает Влад, и я опускаю голову обратно.       — Думаю, весной и летом здесь круче, — я засовываю руки по карманам, уловив в одном из них вибрацию от пришедшего сообщения.       Знаю, это Лиза. Знаю, что в школе. Знаю, что я — обнаглевшая мразь и проигнорирую её в данный момент.       — Зима тоже хороша, — кажется, лишь для того, чтобы не согласиться со мной, добавляет Калюка.       — Чем же? — клюю на его удочку вместо того, чтобы просто послать его куда подальше одним оскорблением.       — Красиво.       Затихнув, он стирает улыбку с лица. Словно это не он только что подражал какому-то сопливому герою романтической драмы.       Вернувшись в своё привычное состояние, он без особой доли интереса рассматривает несколько снежинок, упавших на низ его куртки, и, кажется, будто презирает их все до последней, лишь бы выглядеть в моих глазах вечно уверенным командиром.       — Бля, Влад, ты опять идиот, — откровенно высказав ему свою колкость, спешно отвожу взгляд.       Раз уж мы играем в «Это не я сказал, ты ёбаный шизофреник», то, что б не выкинуть ему пару мыслительных процессов из своей головы?       — Боишься чего-нибудь? — резко вопрошает Влад, сбив меня с толку.       — Высоты, — непонимающе протягиваю я.       А где игра? Нет, вообще, я дохерищу всего боюсь, но это первое, что лезет в голову сейчас.       — Ты боишься не высоты, а упасть с неё.       — Как оригинально.       Поняв, что беседа только и делает, что состоит насквозь из моих истеричных приколов и подъёбов, решаю исправить ситуацию. Начать говорить о себе, во многом просто описывая и так известные Владу вещи внутри моего мозга.       — Смерти ещё боюсь, ну, ты знаешь, — на контрасте с моим прошлым «Как оригинально», это предложение звучит совершенно неискренне.       — Знаю.       — А ты чего боишься? — присев поудобнее, я подгибаю ноги под себя. — Отвечай, раз уж сам спросил.       — Тоже смерти, наверное, — поясняет он. — Ну и позора, но, не такого позора, чтоб просто выглядеть нелепым, а чтоб прям на всю жизнь и без шанса на восстановление.       — Типо, совершить каминг-аут перед всей школой? — забыв заткнуть себе рот, проговариваю я. — Я про себя, если что.       И Влад молчит, странно на меня поглядывая. Настолько странно, что въебать ему охота.       Хитрые, и в то же время задумчивые глаза утыкаются в мои, пока я строю из себя глупца. Он в это не поверит, но и хер с этим. Главное, что не спешит сбежать от разговора.       — Ты мерзкий, — вдруг произносит он чуть ли не шёпотом.       — Ты не лучше, — я почему-то расслабляюсь, даже не представляя возможности того, что сейчас он резко сорвётся и врежет мне по роже.       И почему-то этого правда не происходит. Неужто Калюка наконец достигнул той точки, в которой меняться легче и лучше всего?       Я чувствую, как собственные глаза разгораются, и не сдерживаюсь от смешка, полезшего наружу из глотки. Я всё ближе и ближе к цели. Уже через сутки стукнет первое февраля. Этот месяц, следующий, а после мой день рождения. И всё закончится?       — Опять вне реальности? — Влад машет рукой перед моим лицом, возвращая меня на Землю.       — Тоже хочешь откинуться и завидуешь? — так и не перестав хихикать, протягиваю я.       — Мне хватило одного раза, — намекая на недавний случай у меня дома, Калюка наконец возвращает улыбку на своё лицо.       — Почему же? — я выгибаю одну бровь, опять пересев в удобное положение: на этот раз в позу лотоса. — Представил что-то, чего сам испугался?       Стоит мне отшутиться, как до головы доходит осознание.       Наверное только что я не просто выдал очередной бессмысленный подъёб, а попал прямо в яблочко. Так будет в том случае, если, стоя посередине моей комнаты с закрытыми глазами, Влад воображал, как в одиночестве уедет в Россию и бросит всех позади.       — Забей, — почти сразу же прибавляю я.       — Мне больше интересно, что представил ты, чтоб как можно более незаметно отойти от меня и отчаянным взглядом посмотреть обратно, — он произносит это так, словно уже всё понял, и я, нервно сглотнув, стараюсь начать контролировать своё лицо.       Раньше сделать то в одиночество у меня никогда не получалось, теперь же я плох в этом занятии на все сто.       — Не строй из себя дурака, — многозначительно начинаю я. — Ты же чувствуешь то же самое. Ты тоже хочешь сбежать, оставив всех, кто тобой дорожит позади.       Дурак здесь не только он.       С тем, как ключ нашего разговора меняется, ухудшается погода вокруг. Как и ожидалось, количество замёрзших частиц воды заметно увеличивается, а порывы ветра становятся всё яростнее. Я отворачиваю свою голову якобы по случайности и поправляю и так прекрасно сидящие на ногах ботинки.       — Вчера ты сказал, что я не плохой человек.       При одном упоминании вчерашнего, меня поджимает. Ладно, это он действительно запомнил. Но потом отрубился. Спящие не могут видеть закрытыми глазами, всё в норме.       — Это единственное, что ты сказал, — к моему собственному облегчению, Влад подтверждает только что подуманную мной мысль.       — Ты попросил меня выдать что-то странное.       — Не помню, — он резко поднимает уголки своих губ и тут же опускает их.       — Пить надо поменьше.       — Не надо, — он мотает головой туда-обратно, словно на полном серьёзе высказывает это, и сразу же смеётся.       — Как знаешь.       С очередной заострённой снежинкой, лезвием пролетевшей по моему лицу, я прикрываю глаза. Достав свои руки из карманов вместе с телефоном, наконец проверяю сообщения от Лизы. Та пишет, что ей скучно без меня. Я же с опаской смотрю на циферблат, понимая, что скоро учения закончатся, и нам придётся вернуться обратно.       Мне не хочется того делать. Не знаю почему, но именно сейчас всё вокруг ощущается безопасным. Ни матери, ни контроля, ни упрёков, никаких забот в принципе. Это странно, потому что мы буквально на крыше. На грани, с которой, запали нас кто, нас за уши уволокут в кабинет директора и заставят пройти чрез все круги ада. Но даже Влад, сидящий напротив, не ощущается как что-то, что нападёт и вырвет мне язык.       Возможно, я наконец заболеваю.       — Дай свою руку.       Чужие слова, прошедшие по мозгу дозой чего-то наркотического, на мгновение отправляют меня в другое пространство. Голова, так до конца и не оправившаяся от вчерашнего пьянства, пытается переработать эту просьбу слишком долго.       Я протягиваю ему свою левую ладонь, намертво уставившись в его глаза. Под метелью и прозрачным на данный момент гнётом всего вокруг, те отражают в себе меня же самого. И этот размытый силуэт в эти, кажется, самые спокойные секунды моей жизни, почти не отдаёт ни надписью поверх лица, ни взглядом матери.       — Правую, — почти что безэмоционально проговаривает Калюка.       Протянув другую свою ладонь, начинаю ощущать, как та замерзает. Сначала пальцы слегка сжимаются, а после разгибаются обратно, уже не так легко, как согнулись. Шевелить ими становится тяжко, а потому я просто наблюдаю, приклеившись к зелёно-синему оттенку очей Калюка. В край растрёпанные ветром волосы с минуты на минуту вовсе взлетят в небо, утащив его за собой. Покрасневшие пальцы вдруг прикасаются ко мне, но оказываются теплее, чем я сам, пусть таковыми не кажутся. Влад аккуратно проводит касанием по внутренней стороне моей ладони, ощупывая шрам.       — Давно хотел спросить, — начинает он как ни в чём не бывало, пока мои самоощущения крутит из стороны в сторону. — Откуда он?       Вдруг Калюка поднимает свои глаза на мои, и я зачем-то напяливаю на лицо эту отвратительно-смущённую улыбку, что, с какой стороны не представь, чувствуется как что-то, что налепил бы себе на лицо поехавший на голову психопат-извращенец. Надеюсь, моих сил хватает хотя бы на то, чтобы таковой она не выглядела в видении Влада.       — Порезался о стекло, когда, убегая от тебя, разбил телефон, — кивнув, разрываю зрительный контакт. — Потом швырнул его об асфальт прямо за школой, пожелал всем, кто существует, самой наихудшей кончины, а следующим утром попёрся покупать новый, и с ним же пришёл в школу рано утром в твоей ветровке.       Я слышу, как Калюка, повторив за мной, издаёт сдавленный смешок, после чего быстро замолкает, оставив нас обоих наедине со своими мыслями. Не понимаю, хочет ли он извиниться или предложить возместить мне ущерб, поздно поняв, что ему самому нужны деньги, но начало какого-то предложения опять слетает с его уст первой согласной буквой и сразу же обрывается. По крайней мере, он точно не пытается прочитать мои мысли, в отличие от того, как я старательно гадаю над тем, что обдумывает в своей голове он.       — Нам пора, — плавно забрав свою нагревшуюся руку из чужих, я показательно поглядываю на циферблат телефона.       Встав с места, напоследок вдыхаю в лёгкие тысячу обрывков чего-то непонятного, но жалящего. Может это снег, а может моя надежда на то, что я преуспею в своей жизни по всем её фронтам.       Влад поднимается следом за мной и на непродолжительное мгновение оглядывает занесённую снегом долину. Наверное, он думает о том, что это всё когда-нибудь обязательно закончится. Как закончится зима, отдав дорогу весне. Как закончится эта метель, и мы вернёмся обратно по своим домам. Как закончится школа, и я буду сидеть с Кашиным у него дома с кружкой чего-то алкогольного в руках и рассказывать об этом всём как о чём-то, что закончилось.       Медленные шаги поспевают позади, я захожу в помещение с трубами, закрываю дверь за Владом и пролажу обратно через люк. Дождавшись Калюка, закрываю проход на ключ и, боле не боясь показать Владу свою главную нычку, прячу ключ в носок. Теперь их там уже четверо.       Всё равно Влад знает об этом. Он читал мои переписки, он сам недавно вытащил из моего носка рубль. А может таким образом я просто пытаюсь оправдать своё доверие к нему с того момента, как он тоже начал рассказывать о себе.       Я оглядываюсь на него со словами, что нам нужно разойтись, никак не подкрепляя свой приказ аргументами. Но Калюка понимающе кивает и просто удаляется на этаж снизу, не издав при этом ни звука. Я же добегаю по слепым зонам до того же туалета, в котором сидел до всего этого.       И пишу Лизе, что совсем скоро вернусь.

***

      Следующим днём я лежал в постели чуть ли не половину суток. Мысли смешивались в одну лаконичную картину желанного мной будущего: я был в России, я сидел вместе с друзьями в большой комнате с множеством счастливых улыбок, я видел среди них Лизу с Антоном, а подле меня, положив мне руку на плечо, сидел Влад.       Я никогда бы не подумал, что целый день можно просто лежать и представлять сценарии того, что я хотел бы, чтобы произошло. Скорее всего, я бы и не был способен на такое, не появись в моей жизни Влад с остальными.       Самым сложным было отойти от мечт: я пытался до бесконечности развить каждый момент и выручить из него как можно больше всего, но идеи начали заканчиваться. Тогда пришлось встать с кровати и, смирившись с реальностью и настроив на неё, по моему мнению, выходящих за её грань, планов, отправиться отвозить товар. Я встретился с Ваней, мы недолго пообсуждали его и Даню, он рассказал, что сегодня утром передавал ему лекарства и всякие сладости, а после перескочил на тему того, как бы ему хотелось, чтоб поскорее наступило лето. Я поддержал его мысли и с радостью отметил, что в июне или июле был бы не против сходить в какой-то парк аттракционов, название которого из старых воспоминаний диалога Дани с Дашей даже не вспомнил, и подчеркнул это тем, что первый хотел бы отметить там свой день рождения.       В этот раз мы забирали товар прямиком из дома Антона: он пояснил, что Влад проспал все два дня и банально забыл выгрузить нужную порцию до своего склада. Я ничуть не удивился такому совпадению: под конец учебного дня в пятницу, после той самой вылазки на крышу, Влад выглядел достаточно уставшим. Это никак не помешало нам с Ваней довезти товар и написать Антону для того, чтобы он определил мою долю, ведь в то время, пока Калюка по каким-либо причинам отсутствует, главным становится именно он.       Я забрал свои деньги и, как и в прошлый раз предложив Ване их часть, опять получил отказ. Подумал, что они с Даней реально созданы друг для друга, пусть пока что нашёл их схожесть только в чувстве юмора и жажде отдать всего себя в благотворительность. Точнее, в помощь мне. Их другу.       Всю следующую ночь на воскресенье я заваливал Калюка бессмысленными предложениями. Он сам пересёк черту, мы друзья, я могу предлагать ему что угодно в рамках дружбы. Это я и делал.       Я резко хотел вновь поехать на то место, где он учил меня стрелять, хотел посидеть где-нибудь в самом центре города, хотел съездить с ним в тот бар, в котором мы однажды выпивали, хотел пробраться в школу ночью «чисто по фану», хотел посидеть у него дома, хотел пробежаться с ним по нашему району, хотел побывать с ним в особняке моих богатеньких родственников. Всё шло ему в личные сообщения с разными оправданиями, но всё то были те места, в которых ранее я ненавидел находиться.       Я хотел проверить, будут ли они так же отвратны мне сейчас… Или делал ли их отвратными я сам. Или всё это было из-за того Влада, что, не знаю, ненавидел меня тогда, когда я ненавидел его?       И всё-таки, Калюка ответил мне на утро лишь таким же сообщением со временем, как и всегда. Планировалась пьянка дома у Антона, на которых я бывал уже далеко не однозначное количество раз. И я пришёл.       Не знаю, зачем именно.       Во мне ни капли алкоголя. Я делал вид, что пил, опрокидывая в себя пустые бутылки. Никто не заметил, пусть все и обращали на меня внимание. За всё это время я стал полноценным членом команды, какие бы козни иногда не вкидывал китаец. Все привыкли ко мне, не старались подъебать лишний раз, почти всегда адекватно реагировали на такие же шутки с моей стороны…       И всё же, сегодня здесь царит совершенно другое настроение. Всё, вроде бы, так же, как всегда, но что-то отличается.       Почему-то Влад слишком весел. Нет, я больше не запрещаю ему быть счастливым и не злюсь на него за ту возможность быть таковым. Просто… Что-то в нём опять претерпело изменение. И сквозь все эти в край пьяные вопли, остаётся только догадываться, что именно.       В первые часы я думал, что он вновь подсел на наркоту, но эту догадку быстро развеял Антон, объяснив, что Владу больше не от кого её брать: оказывается, он к чёртикам рассорился с «бывшими коллегами по этому делу». Тогда, я настороженно смотрел на раскрепощённого Влада и вспоминал все те короткие вырезки из приложения, в котором все делятся не пойми чем. Но ни под один критерий человека, что хочет в ближайшее время уйти из жизни, Калюка не попадал. Разве что был как всегда невероятно тактилен и общителен, а потому таскал меня по каждому углу за собой. Казалось бы, каждый убитый алкоголем организм начинает вести себя так, но что-то не давало мне понять, с какого, блять, хера, всё именно так.       И только тогда, когда Калюка заговорил о любви под час ночи, всё медленно начало вставать на свои места. Я наконец отставил всю эту рассудительную часть и окунулся не только в него или себя, но и в каждого одинокого человека. Сколькими бы людьми мы были бы окружены, именно таковыми мы и представали себе самим.       И только рядом с ним сейчас, я не чувствовал себя оставленным. И он, вроде как, выразил ту же мысль, чуть не расшибив свою голову об стену по случайности.       В тот же момент ко мне пришло осознание, почему я не пил сегодня. Я вновь ждал того же момента, что произошёл несколько дней назад. Чморил себя за это, но ждал до последнего…       Пока эта пьяная тварь просто не ушла в душ, оставив меня одного в одной из комнат на втором этаже.       Тупо втыкая в стену, я жалею сразу о трёх вещах: о том, что не лёг спать ещё два часа назад, о том, что не урвал ту бутылку водки из китаёзных рук и о том, что влюбился в Влада.       Все разошлись ещё час назад. Парни из команды ушли один за другим, потому что им, блять, есть чем заняться! Антон свалил и сбросил на меня полу-живую тушу, якобы познакомился с девушкой и идёт на ночное свидание по городу с ней… Я же, чёрт б меня побрал, остался. И, спрашивается, для чего?       Чтобы бессмысленно наклонять голову из стороны в сторону, мечтая о том, чтобы просто вырубиться? А может для того, чтобы сейчас мечтать разъебать собственную тупорылую бошку об стену, в которую безостановочно втыкаю?       Нет, так дело не пойдёт. Я своё отсидел. Нихуя правда не получил, ну и хуй с ним. Просто уйду домой, пока сошедший с ума от веселья и алкоголя Калюка не решил вновь кого-то напоить, как сделал сегодня так с тем брюнетом…       Поднявшись с двуспальной кровати, я скоро переступаю с ноги на ногу. Нажав на ручку двери, открываю ту и заезжаю ей прямо Владу по ноге.       — Ты чего здесь стоишь? — проговариваю я ему в потёмках. — Иди спать.       Я уже хочу проскочить мимо, как чужая неподвижная фигура загораживает мне путь рукой. Отскочив назад, я непонимающе хмурю брови.       — Влад? — повторяю я, как вдруг Калюка проходит внутрь комнаты, оказываясь уже в зоне досягаемости лунного света.       — Ты, — он внезапно подходит ближе, испугав меня своей настойчивостью.       — Нет ты, блять, ложись и дрыхни, — вновь попытавшись пройти мимо, я оказываюсь в его захвате.       — Ты, — опять повторяет Влад, и его пьяно-доброе лицо оказывается в сантиметре от моего.       Не, не, не, с этим я ебаться не собираюсь. И я не про Влада. Про его состояние: то слишком запущенное, чтобы держать себя на ногах.       Вот только его ладони крепко удерживают меня на месте.       — Отстань, по-хорошему предупреждаю, — произношу я уже шёпотом, как вдруг чужие руки забираются мне под футболку. — Ты не в себе.       Влад наклоняется ко мне, и думать уже не сильно хочется. Он размеренно дышит мне в шею, продолжая что-то лепетать. Тело покрывается дрожью. Дома больше никого нет, мы остались абсолютно одни.       — Ты вообще не соображаешь, — еле выдаю из себя я, когда его пальцы проходятся по моему позвоночнику туда-обратно.       Вопрос в том, почему соображать перестаю я.       Повисшая вокруг тишина отдаёт холодом, сердце начинает биться чаще. Я пытаюсь оттолкнуть Влада от себя, но руки мне не поддаются.       — Ты об этом пожалеешь, — говорю я нам обоим.       — Мне всё равно.       Произнеся это, Влад отстраняется и ухмыляется. Он пьян настолько, что действительно сошёл с ума. Вот только я не пил вообще, чтобы поддаваться его безумию. И всё-таки, уходить уже не сильно хочется.       — Ты идеальна до невозможности, — опять наклонившись, шепчет Калюка мне на ухо.       Я чувствую, как меня сковывает напряжение. Смущение расходится по лицу, переливаясь в грудной клетке яркими красками. Его ладони ложатся мне на рёбра, мягко поглаживая очертания костей. Это не больно, с какой стороны ни посмотри, но что-то внутри отдаёт миллионом и одним молотков прямо по лёгким.       Я могу сбежать прямо сейчас, оставив всё позади. Я могу припомнить ему всё то, что он говорил мне ранее. Я могу развернуться и молча уйти, как делал это всегда.       С данной мыслью собственное настроение перемещается обратно в начало. В те дни, когда мы дрались. В то время, когда я искренне ненавидел. Будто это было только вчера. Влад никогда не пойдёт за мной, что бы я ни сделал.       Но я не прекращу, пока он не уйдёт первым.       — Только не будь так нежен, — опустив взгляд в пол, я кладу свою голову ему на плечо.       Иначе мне действительно придётся остаться.       — Посмотри на меня, — он отходит в сторону, взяв меня за кисти рук.       Я оглядываю его целиком. Мятая расстёгнутая рубашка, домашние шорты, растрёпанные чёрные волосы, мягкая улыбка и взгляд, в котором отсутствует презрение. Как бы непривычно ни было, я знаю, что этот человек всё ещё может причинить мне зло. Он делал это раньше, он определённо сделает это потом, если что-то пойдёт не так. И я понятия не имею, что у него в голове сейчас, но люди, не желающие того сами, не меняются. Не поменяется без конфликтов с собой и Влад.       Его не стоит допускать ближе, ему точно не нужно сочувствовать. Я не должен быть с ним рядом так, я не могу позволить себе смотреть на него и не испытывать прежней ненависти. В него нельзя влюбляться, это будет большой ошибкой.       Но, кажется, я уже сделал всё из этого списка.       — Всё та же садистская тварь, — подшучиваю я с серьёзным лицом, пока Влад тянет меня к себе.       — И тебе это разонравилось? — он смеётся, некрепко сжимая мои руки.       — Не думаю, — отвечаю я, когда он уже находится в сантиметре от моего лица.       — И не стоит.       Он сонно целует меня первым, пока я, широко открыв глаза, стою на месте как вкопанный. Сильный алкогольный привкус, смазанные движения. Не знаю, реально ли то, что происходит.       Впившись в мои губы, Влад разжимает хватку и ставит обе своих ладони мне на талию. Схватившись за его плечи, я приподнимаюсь на носочки. Даже если это сон, даже если я забуду обо всём, как и он, в данный момент мне слишком хорошо.       Калюка прижимается ближе, сердце сбивается в конец. Его губы на моих, его клыки покусывают мне язык. Мягкое дыхание отходит мне по щеке, я перестаю пропускать воздух в лёгкие, лишь бы подольше зависнуть в этом моменте. Я чувствую, как приоткрываю рот шире, когда его правая ладонь проходится от моей поясницы по всему моему позвоночнику до самого верха шеи. Он живёт мной в данное мгновение, вернее, чьим-то женским образом на моём месте, но я не могу ничего с собой поделать, кроме как отдать всего себя. На желанное растерзание.       Казалось бы, он — главная причина всех моих недугов, источник моего сильнейшего беспокойства и одна из основных проблем в моей жизни. Но только с ним мне стало по-настоящему спокойно. Именно с ним мои мечты расцвели, во многом благодаря ему… Хотя бы потому, что я на него работаю.       Когда Влад отстраняется и начинает обнимать меня, хочется увязнуть в его руках, а не прописать ему в челюсть. Когда он трётся своей щекой о мою, что-то при этом нашёптывая, я не боюсь его и не пытаюсь сбежать. Когда он смотрит в мои глаза, я облегчённо вздыхаю, укутываясь в его рубашку.       Но я не скажу этого вслух. Я продолжу молчать, не нарвусь на крики, проклятья и невзаимную с его стороны симпатию. Это — всё тот же Влад, который, также, как и я, совершает ошибку. Как бы я ни хотел знать истинную причину этих действий с его стороны, я ничего не спрошу. Потому что Влад — человек, который любит всё отрицать и себе противоречить. А я — миловидная низкая девушка с забавной растормошенной чёлкой и писклявым голосом.       И пока Влад противоположного не осознает сам, я заткну себе рот. Я прижмусь к нему вплотную, превращусь в самую неправдоподобную женщину на свете, глубоко вздохну, но не стану говорить. Так жить будет проще.       Калюка вновь хватает меня за руку, столь мягко, что хочется плакать от безысходности.       Я не хочу этого, определённо не хочу.       Я поднимаю свои глаза, стараясь успокоиться, но нечаянно всхлипываю. Я не понимаю, почему. Я не знаю, почему. Я не знаю. Блять, нет, страшно. Я не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, ничего до сих пор не знаю, не знаю! Я не! Знаю. Я. Не знаю.       Влад медленно шагает назад, падает на кровать спиной и тянет меня за собой. Я падаю сверху на него, пытаюсь унять разыгравшееся чувство отчаяния, но он лишь целует меня вновь. Его руки по всей моей спине столь ласково исследуют моё тело раз за разом, что, кажется, рвут меня на мелкие куски.       Если бы он был другим человеком, мне не было бы так больно от его нежности?       Я отвечаю на все его прикосновения, но, в отличие от него, не могу выбросить размышления из головы. Он не соображает, что делает. Нет ни малейшего шанса, что он запомнит хоть что-то, что происходило с ним последние два часа. Тем более, о существовании этих минут он даже не подумает.       Я поглаживаю его по волосам, пока он аккуратно проходится пальцами по моим позвонкам. Калюка продолжает целовать меня, но уже в шею, оставляя прозрачные следы от поцелуев по ней. Я приподнимаюсь сверху над ним, и он целует меня в губы, медленно пройдясь языком по моему нёбу. И я думаю о лишнем, как бы хорошо не было. Ведь так быть не должно.       Я хочу, чтобы мне вновь было страшно, мне нужно ненавидеть Влада, я желаю, чтобы мне была противна мысль о эмоциональной близости с таким, как он. Я не хочу, чтобы мне было спокойно рядом с ним. Это сложнее. Это угробит мне план, если не всю жизнь. Это неправильно.       Когда я утыкаюсь носом Владу в плечо, он не замечает слезы, скатившейся по моему лицу. Он впивается клыками в мою шею и облизывает место укуса. Я мягко улыбаюсь, переворачиваясь с него на бок. Мы лежим возле друг друга абсолютно молча. Калюка смотрит на меня и вовсе не думает ни о чём, пока я, стараясь сохранить улыбку на своих губах, пытаюсь не испортить всё. Он берёт мои руки в свои, прижимая их к своему сердцу.       Это всё неправда.       Он делает то, что хочет, и опять смеётся надо мной про себя, когда, переплетя наши пальцы, прикрывает глаза. Калюка точно ненавидит меня всего и, взяв мою правую ладонь, аккуратно целует шрам на ней. А я определённо не плачу, продолжая смотреть на его умиротворённое лицо напротив.       Ещё пара минут, и он перестаёт двигаться окончательно. Я всё лежу рядом с ним, сдерживая рвущийся из горла крик. Не помню ни раза, чтобы мне так сильно хотелось что-то кому-то сказать.       Но Влад уже спит и, как бы ни хотелось разбудить его и высказать всё, что накопилось внутри меня, этого делать нельзя. Это будет последним шагом. Чем-то, после чего я точно не вернусь обратно.       Однако я продолжаю лежать возле него. Ровно так же, как стоял тогда возле двери в его дом. Я знал, что мне не ответят, но всё равно не уходил. Только теперь я точно знаю почему подобное происходит.       Калюка тихо посапывает, держа мои руки в своих. Я смотрю на него так только тогда, когда остаюсь незамеченным. Так он не озвучит явного, так мне не придётся говорить правду.       Когда лицо начинает жечь от беззвучных редких слёз, мне становится от себя противно.       Я ненормальный, я конченный идиот, мерзкий уродец, который не может себя контролировать. Прям как Влад, которого я ненавидел! Удивительно. Сдохнуть б на месте.       Заведя себя в бездну, я продолжаю утопать в ней, потому что только в ней мне спокойно. Любые мысли о том, чтобы выбраться, опять страшат.       Я хочу, чтобы Влад любил меня тоже.       Но этого не произойдёт, такого не случится. Завтра он проснётся, позабыв обо всём этом. Либо предположив какую-то девушку на моём месте, что пришла к нему во сне. Он будет жить с ложными воспоминаниями, а, в противном случае, запомнив моё лицо, будет думать, что это тоже ему приснилось, ведь никаких доказательств в пользу обратного я в жизни не предоставлю.       И я не собираюсь давать себе ложных надежд, пока он не предстанет передо мной таким, каким является на самом деле. Не в стельку пьяным, по крайней мере.       Поэтому, вытащив свои руки из чужого захвата, я тихо встаю с кровати. Я стою так несколько долгих мгновений, не решаясь сделать шаг в сторону. Вместо этого, резко обернувшись, я быстрыми движениями подбираюсь к Владу обратно и, оказавшись в миллиметре от его лица, целую его в губы сам. Он всё так же спит, а я не могу произнести своё любимое «ненавижу», как бы ни старался. Ком, застрявший посередине горла, позволяет только молча наблюдать за тем, как Калюка переворачивается обратно на спину, ровно дыша.       Будь я девушкой, он бы полюбил меня без сомнений?       Наверное, да.       Но я не женщина, я парень, такой же, как и он. Я тот, кого он презирает и считает неправильным, как бы мы ни успели, вроде как, сдружиться. А он не тот, кому может на серьёзе понравиться парень. Он делает всё это лишь в качестве собственного развлечения, опять мысля своей глоткой.       Я отползаю обратно и спрыгиваю с кровати. Целовать спящего и наблюдать за ним, о чём-то при этом сожалея? Мне уже не до смеха. Если я и могу теперь сделать что-то забавы ради, то только, пожалуй, убить кого-то из нас. Вот только, Влада я не убью, потому что он, ещё тогда, пощадил меня. А себя я не убью, потому что слишком не хочу умирать.       Значит нужно бежать.       Бежать так далеко, чтобы больше не становиться девушкой. Так далеко, чтобы не желать, чтобы Влад вновь был таким же пьяным, к примеру, завтра. Настолько далеко, чтобы просто не вернуться обратно.       Взяв себя в руки, я разворачиваюсь и делаю шаг в сторону выхода. Один, другой, и вот я уже стою на пороге, прихватив чужие ключи со стола. Взяв свою куртку, медленно надеваю ботинки. Уходить приходится всегда, ничего такого в этом нет.       Я выхожу из дома и проворачиваю ключ в замке трижды. Ночной воздух укрывает целиком, бежать мне больше не от кого.       Слёзы давят на лёгкие тысячей паскалей. Почему-то больно. Сильно, слишком. Больно.       Пройдясь до дороги, я внезапно останавливаюсь, задрав голову к небу. Тянущиеся по нему облака закрывают луну, вокруг темно, но больше не холодно. Сине-сырая атмосфера вокруг подогревает желание прийти домой и завалиться в спячку навечно, только б во сне ко мне пришло всё мной придуманное.       В своих мечтах я буду с Даней, этот рыжий придурок достанет ту злоебучую фотку и расскажет мне про то, что с ним произошло вне моих глаз. Там я встречусь с Ильёй. Эта же весёлая рожица обязательно предложит какую-нибудь великую идею, которой мы будем гореть всей компанией. Там я опять заговорю вживую с Денисом, Максом и остальными. Там я буду там, где мне и место. Там я буду счастлив. И там я не подумаю ни о чём тревожном, ни о чём том, что убивает меня изнутри целыми днями здесь, там я не буду никому должен, там нет ни родственников, ни недоброжелателей. А если и будут, то я также, как и сейчас, точно справлюсь со всем. В одиночку, ну и пусть.       Я всё равно не мог поступать иначе. Всего этого в принципе не должно было быть.       Проглотив ком в горле, я опускаю взгляд на снег под ногами. Сыро, противно, но уже не так больно. Я цепляю на своё лицо измучанную улыбку, однако слёзы больше не капают с глаз.       Ведь я не остался один, я и был один.