Забавы ради

***

      Я ушёл от него и, придя к себе домой, сразу же лёг спать. Состояние, к моему собственному удивлению, было совершенно чистым, словно кто-то стёр из моей головы всё под корень. Я спокойно уснул и, проснувшись, первым делом отмылся от вчерашних следов чужих рук на себе. Почему-то мне не было страшно, хотя бояться я должен был. Возможно, я просто был слишком сильно уверен в том, что Влад ничего не запомнил, а может лишь уверовал в свою собственную убедительность. В любом случае, мои ожидания оправдались — утром следующего дня мы встретились с Владом в моих личных сообщениях, и он, пытаясь припомнить вчерашний день, вспомнил лишь до того момента, где ушёл Антон. Я сказал ему, что я протусовался с ним ещё немного, а потом, якобы поняв, что он не собирается успокаиваться, просто свалил, оставив его одного, и Влад посмеялся. Калюка писал мне большими буквами и искренне смеялся, скидывая фотки с царапинами на своих руках, которые оставил там вчера по пьяной неосторожности, и я смеялся над ним, пусть стоило мне делать это только в свою сторону.       Непонятное чувство безнаказанности и желания большего смешивалось с сожалением и пониманием, что так делать больше не стоит. Я получил, что хотел, надумал себе лишнего и обязан перестать.       Да, вот, прям щас возьму и перестану.       А может ещё разок, и точно успокоюсь.       Я развеял в своём разуме мифы про то, что мне будет достаточно одного случая. Я и вправду конченый мазохист, которым привык быть, только теперь моя неуравновешенность начала выливаться не в физический план. Теперь хотелось насиловать себя морально. Не знаю, осознанно ли, но как бы ни был болезнен тот случай на пьянке, о нём я думал больше, чем стоило.       Всё вертелось вокруг тех поцелуев, нежных прикосновений его рук ко мне, нетрезвого взгляда в мои глаза, что в то мгновенье казался мне самой благоприятной мягкостью, которая в тот же миг разбивалась словами «Ты идеальна». Влад видел не меня, я не был собой, и это было неправильно.       А потому горечь, забравшаяся в душу, переваливала через край. Все секреты хранились в одном мне и ником боле, а рассказывать кому-то что-то не хотелось всё больше. Я не знаю, зачем я ответил на предложение Влада поехать в город сегодня. Наверное, опять захотел влить в себя алкоголь, пусть в голове глубоко засело чувство: надвигалось что-то очень плохое и сложное, выход из которого я вряд ли найду. Однако я лишь шагнул ему навстречу. В любом случае, я пришёл к Владу домой и сел в его машину с мыслью, что завтра мы снова пойдём в школу, а на неделе всё повторится вновь.       Этим днём опять сыро и мерзко. Самоощущения гуляют с места на место, Лиза в моей голове почему-то приобретает образ врага, который помешает мне исполнить задуманное, и я сразу же принимаюсь винить себя за это, потому что такого быть не должно. Однако мысли кружатся вокруг этого, всё сильнее вдаваясь в подробности. Мне неприятно. Очень неприятно. И эгоизм — это свинская штука.       Я прикрываю глаза, не понимая, как Влад всё ещё находит в себе силы управлять машиной. Вчера он был в хламину, просто пиздец, что он вытворял вчера! Сегодня же этот полудурок спокойно сидит на месте, покачивая головой из стороны в сторону. Мне кажется, эгоист здесь только он.       Иначе бы не держал меня рядом, не мучал бы всей своей хуйнёй и не вёз бы меня в данный момент по оживлённой дороге к какому-то бару в самом центре.       Потянувшись, я распахиваю очи и нахожу перед собой всё ту же машину. Почему-то всё изнутри разрывает от противоречивых эмоций, я обещал себе молчать, однако так же, как и на пьянке, из горла так и рвётся крик. Это подобно отчаянию, страху, незнанию, что делать дальше, вперемешку с желанием отдаваться каждому моменту и просто пустить свою жизнь в тот ключ, в который её уводит река. И это слишком схоже с типичными размышлениями наркомана. Как и я, он может утвердить, что всё вокруг просто слишком его заебало для того, чтобы он двигался дальше. Он может возненавидеть весь мир, мечтая о чём-то, что достигнет только тогда, когда отпустит все оковы и просто начнёт делать всё, что хочет. И это определённо неправильно, больше того, это преступно, но у меня подобных намерений завались.       Влад представляет собой наркотик, от которого хуёвит похлеще, чем от кислоты и подобного. Подсев на эту иглу, я тащусь с ним куда угодно, сам зову его к себе. Я понимаю, что делаю себе же хуже, теперь осознаю, что последствия есть у всего, но всё равно продолжаю погружаться в лишние для себя проблемы. Ради моментного удовольствия. Ради тех странноватых ощущений. Ради образа того, что я кому-то любим. Но уж точно не ради развлечения.       А сейчас я лишь вкинусь этой наркотой ещё разок, надеясь, что ничего плохого мне не будет. Установлю себе срок в виде своего дня рождения, когда, забрав всё, я просто съебусь. Ведь у меня есть те, кто меня правда ждёт и любит. Об этом напрямую говорит предложение Кашина перекинуть деньги на карту кого-нибудь из моих здешних друзей. Как оказалось, они в честь Нового года всей компанией скинулись мне на долю билета. Сумма, конечно, не большая, но очень даже неплохая… И денег у меня всё больше.       Я написал об этом Лизе, соврав, что какой-то мой друг из России ещё тогда, когда я был там, задолжал мне крупную сумму и, вследствие того, что он не конченное ебланище, чтоб свой долг не отдавать, наконец решил вернуть его. «Вот только, у меня нет карты, и, если тебе не сложно, одолжишь свою?» — наглейшим образом попросил я её. А она согласилась. Так просто. Даже не подумав про то, что моя история может быть неправдивой. Хотя, глупости в её глазах не мелькало. Скорее всего, это вопрос времени.       Открыв экран блокировки, я отправляю данные её карты Кашину. Он тут же отвечает, написав короткое «Твой подарок скоро прибудет», а я скидываю ему обычное «Спасибо», и следом кидаю параграф про то, что точно расплачусь с каждым из них… На что получаю «Забей, нам ничего не нужно». И вот опять чувство, будто я самый жалкий человек на планете, спешит сжать мне челюсть.       Я просто побираюсь по всем вокруг. Что Кашин, что все мои друзья из России, что Даня, что Ваня, что даже Влад, я полностью завишу от них всех, не имея при себе ничего. Хотя, вроде как, имею подобие плана, который приведёт меня к цели. Я по-прежнему сближаюсь с Владом, становясь его спасителем, пока другие не особо спасают меня.       Ужасная мысль, чтоб разом бросить всё это, проскакивает в голове улыбкой синеволосой. Нельзя. Она, как и остальные, уже слишком много сделала для меня, чтобы шваркнуть их. Меня замучает совесть. Нельзя.       Я уставши перевожу взгляд на непоколебимого Влада: он поворачивает направо, заезжая на небольшую парковку. Нацепив себе улыбку на лицо, повторяю, зачем и для кого я это делаю. Зеркало, Лиза, достаточно, друзья, Влад.       — Так, — растягивает гласную Калюка, и, оглядываясь назад, начинает парковаться.       Включив телефон, замечаю сообщение от Лизы. Сто пудов сообщает, что деньги ей пришли. И я обязательно отвечу ей чуть позже, когда выведу пьяного Влада на личный разговор.       — Скажи честно, ты не пьёшь в одиночестве потому, что не хочешь приравнивать себя к алкоголику? — вопрошаю я, накинув куртку на плечи.       — Да, — весело протягивает он. — И сейчас у нас будет обычная дружеская посиделка, а не бухаловка в рандомном баре, где не проверяют удостоверения личности.       Хмыкнув, я многозначительно верчу головой из стороны в сторону. Сколько законов я нарушил и во скольких плохих делах стал соучастником? Уже не счесть по пальцам.       Влад закрывает машину, направившись к пасмурно выглядящему заведению по узкой протоптанной дорожке. Снег хрустит под моими ногами, когда я опять проваливаюсь из реальности и уже сижу за одним из столов, невинно хлопая глазами. Собственная оболочка не кажется своей, Калюка заказывает нам выпить и я пожимаю плечами на его предложение не набухиваться сегодня в ноль. Мне всё равно чем и сколько закидываться, лишь бы он подольше пробыл рядом.       Силуэт его руки повисает на моём плече, когда к нам подходит пара девушек. Одна с фиолетовой короткой чёлкой, другая с длинными блондинистыми волосами. У обоих широкие европейские глаза, тонкая талия и явный интерес к персоне Влада, пытающегося приплести меня к разговору. Сейчас он не помнит, что я гей, относясь ко мне, как к простому дружбану, и то, не знаю уж, к лучшему ли.       — Сколько лет? — поджав губы, вопрошает он.       — Девятнадцать, — в унисон проговаривают девушки.       Мне неприятно.       — Хорошо, — заинтересованно протягивает Влад.       Присев рядом с ним, они начинают болтать о всякой херне. Я не слышу ни единого слова, обращённого ко мне, а потому абстрагируюсь от всего, что происходит вокруг. Стакан. Ещё один стакан, меня выбешивает… Я сам не знаю что.       — Не хотите поехать с нами? — Калюка вызывающе поглядывает на девушек, и те хихикают.       Не понимаю, становится мне мерзко от них, от Влада или от себя, но я сжимаю свои зубы, выдавливая из глубины отвращения и презрения человеческое лицо.       Уже февраль. Последний месяц долгой зимы, первый из моих финальных трёх месяцев. Он, март, седьмое апреля, и всё закончится. Денег много, больше, нежели я себе представлял, и чуть меньше, чем мне нужно. Мне нужно привести Влада в порядок.       — Я отлучусь, — не выдержав, я подрываюсь с места слишком резко.       Влад не смотрит мне вслед, перед глазами темнеет, я чувствую, как ноги бредут в неизвестном направлении и очень надеюсь, что приведут они меня к ванной комнате. Какая-то фигура толкает меня в плечо, но я не оборачиваюсь. Всё плывёт вместе с моим организмом, и течение выносит этот мир куда-то вглубь. Я нащупываю ручку двери и наконец заглушаю музыку снаружи, закрывшись в кабинке.       Яркие неоновые светодиоды наверху, надоедливая туалетная музыка вперемешку с запахом гари из вентиляции. Кто-то внутри, снаружи или в соседней кабинке точно курит. Мерзко.       Всё долбит по глазам и ушам, ни на секунду не умолкая. Мне не тревожно, но и не спокойно, не хорошо, и не плохо. Я где-то на переплетении всех слухов и задач, собственных целей и людей вокруг.       И мне тут не нравится.       Беззвучно простояв внутри с минуту, еле подавляю желание разрыдаться. В последние пару суток моей жизни оно преследует меня без остановок: я хочу плакать часами. Знаю, смысла в том нет. Просто хочется.       Наверное, я слишком устал.       Отчаянный вздох слетает с моих уст свистом. Почему столь искренние положительные чувства во мне направлены именно к такому человеку? Он не заслужил этого! Я сам достоин большего, лучшего. Я…       Мне надо веселиться и быть рядом с Владом, иначе точно случится что-то плохое. Я чувствую это своими позвонками, облокотившимися на плитку туалета, и замираю на месте. Они, ну или что-то ещё позади, надоедливо хрустят, намекая, что ничего хорошего меня не ждёт. Однако я уже забываю про всё, о чём думал вчера или сегодня. И опять не знаю, что делать дальше.       Для начала стоило бы определиться, стоит ли мне пить или нет. В таком состоянии я вечно натыкаюсь на проблемы, а сейчас и вовсе не помню смысла своего существования. И в то же время… Мне так легко. Не совсем спокойно, нет, далеко не спокойно. Легко. Легче, чем могло бы быть без.       Но горло предательски жжётся. Оно посылает сигналы в разум, объявляя здравой части рассудка, что с меня уже хватит. Мне хочется верить в это, правда хочется. Но мне вечно недостаточно.       Я сажусь на закрытую крышку унитаза, сгорбившись в спине. Выставив перед собой руки, вижу, как те то увеличиваются, то уменьшаются. Реальный мир приближается и отдаляется от меня с перерывом на нормальный вид в долю секунды, и мысли о том, что все проблемы исходят только из моего собственного сознания, отдаются по спине холодным потом.       За закрытыми глазами один и тот же идиотский Влад Калюка. Я ненавижу это чувство, презираю тот факт, что ничто боле мне не так интересно. Никто иной не поможет мне справиться со мной же самим, пусть эта воображаемая близость лишь делает хуже.       Я потерян во времени, моё тело мне будто не принадлежит, а Калюка развлекается с девчонками. Это ли то, чего я и добиваюсь? Нет.       Встав с места, я вываливаюсь из туалетной кабинки подобно слизню. Уже вижу, как невидимая тягучая жидкость остаётся на тех местах, куда я наступаю. Противно, до невозможности противно. Но другого выхода нет. Я действительно терпила.       Покинув маленькое помещение, направляюсь обратно к Владу. Он уже закинул две своих руки на плечи девушкам. Одна из них заняла моё место. Я понимаю, что сейчас поступлю очень мерзко, и мне жаль, но не слишком.       Медленно подойдя ко Владу со спины, я наклоняюсь к полу и засовываю два пальца себе вглубь глотки. Надавив на язык, чувствую лишь то, что мне очень херово. Тошнота не заставляет себя долго ждать: в то же мгновение из меня выливается всё, что я успел в себя залить сегодня. Вырвав по ощущениям и свои органы, я прикрываю рот рукой. Услышав неестественный звук позади себя, Влад, наконец убрав от девушек свои ладони, оборачивается. Увидев меня в согнутом положении, он хватает с бара пару салфеток и подрывается с места. Расплывшимся взором я наблюдаю за тем, как он вытирает моё лицо и пытается поднять меня. Суматоха поднимается вокруг в мгновение ока. Я слышу, что многих вокруг начинает выворачивать наизнанку от вида моей блевотины, и неосознанно улыбаюсь. Я опозорился, но я получил то, чего хотел.       Бросив всё, Калюка занимается только мной. Никем боле. Лишь мной. И ряд вопросов о моём самочувствии сыплются мне на уши. Кивая каждому из них, я повисаю на плечах Влада специально. Стерев улыбку со своего лица, я не делаю вид, что мне хреново лишь потому, что притворяться мне и не надо. Под моими глазами красные точки, в моей загруженной голове только что взорвали ядерную бомбу, а на губах один большой отпечаток мокрых салфеток. Подобрав меня под руки, Калюка вместе с ещё парой обеспокоенных людей доводят меня до ванной. Не знаю, мои ли руки умывают меня, но те набирают воды мне в рот почти что нежно. Прополоскав глотку, я запрокидываю голову назад. Перед глазами куча узоров потолка, ажиотажа и уже не очень понятных мне слов. Где-то слева мигает яркий свет.       Машина. Странное восприятие пространства вокруг. Недовольно-обеспокоенное лицо Калюка. Я сижу на сидении подле него. Снег за окном, да и внутри меня тоже. Отвратительно.       Аккуратно приоткрыв веки, я нахожу себя на чужой кровати. Я не знаю, где я. Не могу пошевелиться. Холодно. Тело поглощает паранормальное чувство слабости. Это не из-за алкоголя, это что-то посерьёзней.       Я чихаю три раза подряд, и горло начинает резать от боли. Вокруг полумрак, мне сложно было бы увидеть что-либо даже если бы я был трезв. Быстрые шаги приближаются ко мне с неспокойными вздохами. Чья-то рука падает мне на лоб, и я распахиваю глаза шире прежнего.       — У тебя температура, — голос Влада раздаётся прямо надо мной. — Хотел бы я дать тебе жаропонижающее, но ты ж в ноль угашенный!       Я отрицательно мотаю головой, прижавшись щекой к его предплечью. Я весь горю. И мне пиздец как несладко.       К сожалению, долго продержаться возле Влада не получается: он убирает свою ладонь от меня и удаляется из комнаты спешными шагами. Противное ощущение остатков рвоты в горле и лавы поверх лёгких перекатываются по организму огромным баскетбольным мячом. Хочется сбросить его с себя, но он забирается под кожу, начав молоть мне кости ноющей болью.       Вернувшийся Влад присаживается рядом и медленно просовывает свою руку мне под затылок. Он приподнимает мою голову, и я пытаюсь схватиться за протянутую мне чашку самостоятельно, но из-за слабости получается лишь вспомнить про то, что я не ел и выблевал из себя весь алкоголь. В любом случае, если я не выпью то, что дано мне с заботой… Чем бы оно ни было… Мне будет ещё хуже.       Свободной рукой Влад подносит к моим губам кружку. Чуть наклонив её, он внимательно смотрит за моей реакцией, и я осторожно принимаюсь глотать. Всё жжётся, горит и плавится. Лишь мягкие прохладные руки, бережно прикасающиеся ко мне, снимают волнение. Если я сдохну рядом с Владом, пока он так смотрит на меня, пока он печётся обо мне, и пока я могу вообразить себе, что он любит меня… То я ни о чём не пожалею.       — Отдыхай, — Влад встаёт, убирает кружку от моего лица и ставит её на полку подле кровати.       Не моргая, он садится возле неё на колени и оказывается на одном уровне со мной. Подложив себе руки под голову, Калюка выглядит грустным. Он должен злиться. Судя по всему, я заболел. И, если я не помню комнаты, в которой нахожусь, то я скорее всего у него в спальне, ведь только в этом месте я раньше не бывал, а везти меня к кому попало Влад бы не стал. Так почему же Влад выглядит столь печальным?       Я улыбаюсь внутри себя. И обязательно подумаю над этим, как в себя приду.

***

      Холодно. Очень холодно. Я медленно разлепляю глаза, не увидев ровным счётом ничего, кроме полу-прозрачной неприятной плёнки. Всё тело ломит, на улице всё ещё темно. Попытка накрыть себя одеялом целиком заканчивается сопением под боком. Замерев, понимаю, что из-за боли в горле не могу вымолвить и слова. Я приподнимаюсь на локтях с большим трудом. Вяло оглядевшись по сторонам, нахожу Влада прям рядом с собой. В одной футболке и шортах, он лежит поверх одеяла и ничуть не дрожит от холода. Не знаю, что делаю, когда кладу свою руку на его щёку.       По ощущениям, Влад теплее, чем всё вокруг. Растрёпанные волосы мягко лежат на подушке, закрытые глаза покоят за ними наверняка уставший взгляд. Но Влад спит, и моё состояние, конечно, не послужит оправданием мне самому, но для него в худшем случае его пробуждения точно сыграет роль.       Прижавшись к Владу, я дышу ему в шею. От него на удивление не пахнет сигаретами, но от того не становится не по себе, наоборот, именно такой Калюка кажется мне ещё лучшей версией. Всё изнутри наполняется сильными чувствами, и я из последних сил держусь, чтобы те не перетекли в такую же глубокую грусть.       Моё дыхание опаляет его шею, мы оба лежим на боку лицом друг к другу, пока я вновь пытаюсь натянуть на себя одеяло. На этот раз успешно справившись с этим заданием, я прислоняюсь к Владу ещё ближе. Наши колени соприкасаются. Я почти что лежу на его ладонях, пока его руки выставлены перед собой подогнутыми в локтях. Грудная клетка Калюка взымается почти что незаметно, лишь небольшое приподнимание его плеч и тихое сопение из носа дают понять, что он дышит. Уткнувшись макушкой в его шею и подперев тем самым его подбородок, я будто начинаю слышать, как потоки воздуха проходят по его горлу туда-обратно. Тепло.       Температура давит на мокрые глаза, и я опускаю веки. В ушах звенит высокий писк, что совсем скоро сменяется незнакомой мелодией на фортепиано. Две вступительные с третьей октавы ноты в начале, аккорд на малой, звук льётся спокойно, не перебивая самого себя.       — Уу, — я начинаю мычать эти ноты носом.       Зациклив мелодию, я низко бурчу её простуженным организмом. Калюка мирно лежит со мной на своей кровати. Мне хочется абстрагироваться от всего, что произошло до или произойдёт после. Просто оставить всё так. Запечатать этот момент во временной петле, где я буду бесконечно находиться с ним вот так. Чтобы я всегда мог смотреть на него спящего, не быть идиотом, не слышать от него глупостей и просто хранить эти искренние чувства внутри себя. Чтобы те тонкими линиями льняной ткани перетекали из моих мыслей к его разуму, пока он не в сознании. Чтобы мне было больно, но не слишком. Чтобы о боли я не думал вовсе.       Я зажмуриваюсь посильнее и оказываюсь там, где хочу. Здесь Влад ценит меня, не отрицая себя. Здесь мы так же валяемся на его постели, но я больше не болею. Здесь Калюка прижимается ко мне в ответ, зная, что это я. Здесь он счастлив быть собой, и я рад этому больше, чем чему-либо ещё. Здесь мы вместе идём гулять со всеми моими друзьями в России, они объединяются с теми, с кем я познакомился здесь, и мы фотографируемся в огромном зеркале, в котором я чётко вижу своё лицо.       Я бы хотел иметь такой конец своей истории.       Непреодолимая грусть погружает меня на дно. Несмотря на то, что Влад сейчас лежит рядом, это всё равно не то. Он делает всё это неосознанно, и я не могу так жить. Я вообще никак не могу жить! Даже если он полюбит меня, я не смогу заставить его оставить всех остальных ради себя одного. Это будет подло и нечестно по отношению ко всем тем, кто был здесь с ним изначально.       И вот у нас опять нет подходящих условий для существования.       Думаю, мы — это далеко не те подходящие друг другу люди, крайне не то время, в котором всё так невпопад проплывает мимо глаз, и не те обстоятельства, с которыми обоим из нас приходится сталкиваться. Нас вообще не должно было быть, нас и не будет, когда я разберусь с деньгами. Тогда всё исчезнет, я подведу всё к тому, чтобы оно было правильным, и испарюсь сам. Иначе быть не может, даже при лучшем развитии событий, где Влад избавится от ненависти к себе и всему вокруг, я не смогу совместить две этих жизни.       Я думаю об этом всём снова. Мои друзья из России пишут мне каждый день, Лиза ждёт и надеется. Теперь я понимаю, к чему точно всё это приведёт, но выбираю наслаждаться тем, что имею сейчас.       Пока я здесь, я всё равно хочу быть счастлив, а не терпеть. И, раз хуже быть уже не может, значит нужно улучшить это «ужасно», чтобы оно стало тем, что мне придётся по душе. Пусть и не целиком, но я буду доволен этим. Я поплыву по течению своих желаний так же, как сделал это сегодня. Не стану отрицать, превращать себя во Влада или в того, кто был бы удобен себе или ему.       Приподняв свою голову, я приближаюсь к его лицу. Чужие глаза закрыты, мои щурятся и смотрят в них. У меня всегда будет надежда, пока я вижу в ней смысл. Пока я больше не хочу страдать, пока я вижу во Владе ту часть, что хочет того же самого.       Медленно приблизившись к его лицу, я накрываю его губы своими на непродолжительное мгновение. Влажный след поцелуя перетекает на его сухое лицо, я отстраняюсь от него и улыбаюсь. Он способен на добрые, честные и искренние поступки. И я, пусть и не сам, но окутаю его подобным целиком, лишь бы получить то же самое в ответ.       Улегшись обратно на подушку, укутываюсь в одеяло плотнее. Закрыв глаза, наконец оказываюсь в абсолютном тепле. Я ни о чём не пожалею, если буду верить в то, что это сделает меня счастливым. Хоть и на время.

***

      — Лучше не стало? — вкрадчивый голос слышится над правым ухом.       Попытавшись разлепить глаза, напарываюсь на сильную боль в голове. Отрицательно помотав ей, прячу лицо в подушку.       — Тебе нужно к врачу, — чужая рука прикасается к моим волосам, убирая те с моего выражения.       Приподняв веки, я нахожу Влада, стоящего прямо надо мной. Он обеспокоенно поглядывает на меня в ответ, в другой его ладони виднеется стакан с разведённым внутри лекарством. Наклонившись, Калюка подносит его к моему рту и, придерживая мою голову несколькими пальцами, что только что были на моих волосах, взглядом просит меня приподняться. Послушавшись, я вяло двигаю вперёд и большими глотками выпиваю всё из поднесённого мне стакана. Когда сил оставаться в сознании больше не остаётся, чужие руки мягко укладывают мою голову обратно на подушку.       Не знаю зачем, Влад, но ты смотришь на меня почти что с заботой.

***

      Настоящее утро выдаётся смутным. Я чувствую, как с меня стягивают одеяло, а после я вновь пью лекарство. Влад шепчет, что мне нужно поскорее оказаться у врача, и уже надевает на меня уличную одежду. Он пачкает моими ботинками и курткой всю свою кровать, и в полу-сознании мне не удаётся разобрать его лица. Я чувствую, как тело становится до невозможности лёгким, и понимаю, что нахожусь в воздухе. По организму рыскает высокая температура, Калюка несёт меня на своих руках до машины. Мы едем совсем недолго, он спрашивает меня, дома ли мои родители, и я киваю. Он опять что-то говорит, явно жалуясь на возникшую ситуацию, но почему-то не обвиняя меня в ней, а после, приоткрыв окно, что я оставил открытым, переводит его в распахнутое состояние. Калюка поднимает меня до подоконника моей же комнаты и осторожно проталкивает меня внутрь, сам сразу же запрыгнув следом. Опять берёт меня на руки, и со вспышкой света я уже лежу на своей кровати.       Кадр в голове сменяется, и мать недовольно бурчит возле уха. Отец не заглядывает в мою комнату, опять крича что-то извне. Вновь засыпаю, и перед пробудившимся мной теперь сидит незнакомый человек, объясняющий на английском причину моей боли. Какие-то таблетки, мгновение тревоги в глазах матери, быстро переменившееся на усталость и разочарованность. Мне становится стыдно, и желание оказаться рядом с Владом усиливается. Я еле нащупываю свой телефон подле кровати, чтобы написать ему, но мобильник оказывается разряженным.       Опять сон, таблетки, меня заставляют выпить что-то, ни капли не помогая мне при этом. Врач, всё тело горит, ещё один врач, Влад. Влад, Влад, Влад, которого рядом больше нет.

***

      Я провёл в этом состоянии с неделю. Мозги пришли в себя позавчера, а когда я впервые начал отвечать на все сообщения друзьям, над циферблатом высветилось уже девятое февраля. Я впервые удосужился посмотреть погоду в штате, в котором прожил уже более пяти месяцев, и с удивлением обнаружил, что зима здесь тянется вплоть до июля, а снег начинает таять не раньше конца мая. Даже Санкт-Петербург надо мной так не издевался. Хотя, снег летом не был какой-то ахренительной новостью. Впрочем, это знание мне нужно было лишь для того, чтобы начать строить план побега.       Я должен был продумать все детали до единой: до моего дня рождения оставалось всего лишь два с капелькой месяца, а уточнить, сколько именно у меня уже имеется, сколько мне ещё нужно и сколько останется в запасе на проживание в России, мне теперь виделось необходимым. Был только вторник, Даня всё ещё сидел на уроках, когда я списался с ним и доехал до его заднего двора. Я пересчитывал все свои сбережения на холоде минут сорок, а потом написал синеволосой, спросив её, сколько в итоге ей пришло. Сложив всё вместе, я получил невероятно крупную для меня сумму. Я, конечно, знал, что мои друзья из России сделают всё что угодно, только бы вернуть меня обратно, но их доброта перевалила за край, позволив мне узреть невиданные мной ранее деньги.       Вокруг них строилось всё: я уже смотрел, с какой даты можно забронировать прямые и непрямые рейсы обратно, искал отели в странах, в которых мог по какой-либо ошибке остаться по пути, и прикидывал сумму, которую придётся отдать за всё. Мой план выстроился из пунктов: дождаться совершеннолетия, забрать все свои документы, объединить свои сбережения, через Влада скинуть их на счёт кому-нибудь из России либо обратиться за помощью к самому Владу для покупки билета на самолёт, в одну ночь собрать все свои вещи, ведь потихоньку то сделать не получится из-за матери, что вечно мониторит мою комнату… А после одним или другим путём отправиться в Россию. Прилететь туда, какое-то время пожить у Дани, а может и у Дениса, если его воображаемая девушка не будет против. Потом устроиться на работу в какую-нибудь кофейню, поступить со сданными в этой школе экзаменами в хороший университет и начать жить. Получается, ради возможности получения будущего в России, придётся отсидеться в Америке до лета. Сдать экзы, забрать документы и осуществить самую желанную часть плана.        Значит, я задержусь здесь ради этой цели подольше. Да и хер с ним, всё равно уехать без всего будет глупой затеей. А так у меня будет шанс на светлую жизнь. Может я даже успею поднакопить ещё столько денег, чтоб снять собственное жильё сразу, и мне не придётся жить у кого-то из друзей. Да, это было бы прекрасно. Не сильно хочется ещё больше насаживаться на их плечи после того, что они уже для меня сделали. Наоборот, я отплачу каждому из них за помощь!       А что насчёт тех друзей, которых я успел приобрести в Америке?       Неожиданный вопрос, подложенный собственным сознанием, играет с чувством стыда и вины недобрую шутку. Их придётся бросить. Я не могу вести две жизни одновременно: даже если я объясню им всё, я лишь продолжу обременять их, и эта тоска только будет делать им хуже. Я поступлю с ними совсем не так, как они заслуживают, но так, как будет лучше им самим. Они нарвутся на слухи о том, что я исчез без следа, но долго себя терзать этим не станут: по сути, мы не так сильно-то и знакомы.       И всё равно, я чувствую себя мразью. Зря я вообще всё это начал. Если б тогда я только понимал, чем бы всё обернётся… Нет, я всё равно бы решил помочь Лизе. И всё повторилось бы вновь.       Влад же… Влад бы и остался полной тварью, в котором просвечиваются отголоски нормального человека.       Честно, я заебался об этом всём думать. Проблем дохера, а у кого в жизни было их меньше? Вот именно. Значит будет то, что будет. Даже если я окажусь при этом всём тварью, я всё равно хоть как-то им помогу.       Нужно перестать ныть, взять себя в руки и идти дальше. Я уже сделал много всего.       Встав с кровати, я неспешно одеваюсь. Влад позвал меня к себе с просьбой притащить ему чего-то вкусного, поэтому по пути к выходу я подхватываю с кухни пачку чипсов. Самому мне они не нравятся, но Калюка от них точно не откажется.       Обувшись, я пропускаю по всё ещё больному горлу холодный воздух. Здесь и вправду нескоро потеплеет.       Передёрнувшись от мороза, продолжаю движение по уже слишком хорошо известному мне маршруту. Солнце аккуратно проплывает по как никогда чистому небу, снег блестит под лучами, словно мелкие тупые иглы. Шаг за шагом, на душе непонятно, но светло. По улице ходят люди, я никак не выделяюсь среди них ни своим внешним видом, ни поведением. Со стороны никто не подумает, что я могу размышлять над чем-то. Они просто пройдут мимо, протекут по асфальту своими ногами до места назначения, а после продолжат свою историю где-то ещё. Все они разные, все чем-то озадачены, ничья судьба не бывает абсолютно чистой. И среди них я в какой-то мере такой же, как и они.       Сам не понимая, как пришёл к такой мысли, просто глупо улыбаюсь себе в куртку. Сжав пачку чипсов крепче, сворачиваю на поворот и замечаю пустынную улицу, где таким же безжизненным, как и она, стоит дом Калюка.        Солнце неизменно светит высоко над головой, я стучу в дверь несколько раз, пока не натыкаюсь на колющую тишину. Всё веселье выходит из головы почти что мгновенно, предполагаемая атмосфера в чужом доме его не вселяет совершенно.       Но вот дверь наконец распахивается, оголяя передо мной немного… Не Влада. На этот раз мне отвечает прокуренный насмешливый голос из глубины чей-то паршивой на звук личности, после чего он же начинает низко хихикать. Его лицо совсем не рассмотреть из-за приличного расстояния и тени, но вот интонация бьёт по ушам получше любой громкой музыки. Я щурюсь сквозь очки, пытаясь разглядеть его очертания, но безуспешно. Когда незнакомец уже скрывается в пространстве гостиной, прохожу внутрь. Разувшись, я закрываю дверь и вешаю куртку. Почему-то на сердце находит ледяное и мерзкое предчувствие. Что-то мне тут не нравится.       Дошагав по коридору до другого пространства дома, я кладу пачку чипсов на пол и прохожу в комнату к двум парням. Один из них — Влад, что стоит подле дивана в полуобороте. Растрёпанные волосы, злостное выражение лица, явно намекающее мне уйти отсюда как можно скорее, и скрежет зубов, отдающий в ушах. Я опоздал всего лишь на час. Неужели за это время успел произойти какой-то конфликт?       Опустив взгляд на ранее неизвестную мне фигуру, рассматриваю в ней всё такого же незнакомца, чей облик теперь просто находится на свету. И слишком вальяжно сидит на чужом диване.       Широко расставленные ноги, локти на них, ладони, сцепленные в замок и опущенные вниз. Голова чуть приподнята, смотрит мне в душу. Остро-грубые черты лица, короткие, немного волнистые блондинистые волосы по почти что бесцветные брови. И светлые, как чистое стеклянное небо, прозрачные голубые глаза. Я смотрю в них, и внутри от чего-то накатывает паника. Это никто хороший. И он здесь явно по этому поводу.       — Я сейчас занят, — холодно отзывается Влад, обошедшись со мной без приветствия.       — Могу подождать тебя наверху, — я не могу оторвать своего взгляда от незнакомца ровно до того момента, когда улыбка резко возникает на его лице.       Собственные ладони потеют, веки подозрительно дёргаются. Теперь, увидев ситуацию собственными глазами, я даже нахожу её слегка пугающей. Напряжение между этими двумя, словно осев на воздух, давит на лёгкие мне самому. Это определённо серьёзная беседа, свидетелем которой мне быть не обязательно. И Влад, судя по его кивку, вовсе спешит прогнать меня куда подальше.       — Тебе лучше будет уйти, — подтверждает мои догадки он.       Пожав плечами, уже хочу выполнить его просьбу, ведь у самого отпадает желание находиться тут, как вдруг незнакомец, издав шумный насмешливо-измученный вздох, встаёт на ноги, выпрямляясь во весь рост. Оказавшись почти выше самого Калюка, он с какого-то перепугу мгновенно вселяет ужас. Я не хочу, чтобы этот человек подходил ко мне. И находился рядом тоже.       — Всё нормально, я всё равно уже собирался уходить, — произносит блондин, и взгляд его протыкает меня сверху-вниз.       Я неохотно поднимаю голову, посмотрев на него в ответ. Построив образ своего лица на хладнокровности, равнодушии и жесткости, стараюсь не согнуться под испытывающим молчанием. Взгляд незнакомца пропитан интересом, какой-то зловещей идеей, заразившей его разум, и хитростью. Даже Влад не огревал меня подобными глазами. А потому, я уже не знаю, бежать мне от него и Калюка куда подальше или бежать к Владу, чтоб встать на его сторону и противостоять незнакомцу уже вдвоём. Из всех возможных путей, блондин делает шаг ко мне, пока я отстранённо перемещаюсь подальше от его пути.       Холод проходит по спине одновременно с тем, как мы пересекаемся позициями в пространстве: он проходит мимо, задев меня в плечо.       — Извини, — предельно фальшиво произносит он, ожидая, что я произнесу своё имя, чтоб он мог закончить прощение.       — Вова, — развернувшись, выбрасываю я, но на протянутую в знак приветствия руку засовываю свои ладони по карманам.       Враг моего врага в данном случае — и мой враг. Не знаю, с хуя ли, но так мне подсказывает предчувствие. И быть дебилом, чтобы ему противоречить ради того, чтобы просто поиграть в отрицалову, я не намерен.       — Вова, — растягивает блондин, а после опять лыбится.       Я наблюдаю за тем, как он выходит в коридор, когда Влад гневно сжимает кулаки. Подглядев за незнакомцем, хочу лишь удостовериться в том, что он точно собрался уходить. Благо так и выходит: он надевает свою куртку, обувается и нажимает на ручку двери, предварительно открыв замок. Я подхожу ближе лишь для того, чтобы закрыть его обратно.       Последний взгляд в свою сторону я провожаю надеждой на то, что мы больше никогда с ним не встретимся. Понятия не имею, какие мутки там у него с Владом, но меня это дело касаться не должно. Особенно тогда, когда от человека, с которым в конфликте мой, вроде как, друг, исходит настолько неприятный аромат опасности. С подобным не шутят.       Я закрываю дверь прямо перед его лицом, когда он оборачивается, чтобы что-то сказать. Прокрутив все замки вправо, спешу вернуться обратно в гостиную. Быстрыми шагами добравшись дотуда, застаю Влада сидящим на диване с раздражённой рожей. Чтоб не нарываться лишний раз, я бегаю до кухни за стаканом холодной воды. Пью её сам, сбавляя напряжение, повисшее в глотке, а после отношу такой же стакан Владу, аккуратно протянув его ему. Взяв своеобразное подношение, он опустошает стекляшку залпом, и пустой взгляд его глаз на мгновение преображается в спокойствие, но спешит вернуться к стрессу вновь. Он изредка перебрасывается взглядами то со стеной, то со мной, обдумывая, наверное, важные логические схемы в своём мозге.       Я не спешу спросить, что произошло. Вижу, что что-то серьёзное, и разгонять разбирательство, вместе с тем, как и тормошить Калюка сейчас, мне не хочется. Вместо этого я нелепо быстро оказываюсь рядом с ним, плюхнувшись на диван без грамма стыда. Молчание начинает подбешивать, но, кто я такой, чтоб это молчание было возле меня нарушено?       Никто новый.       Мы сидим в тишине не столь долго: сбитое дыхание Влада вырывается наружу, когда он, открыв рот, начинает шумно втягивать в себя воздух. Странный холод медленно стягивается по телу на пол, я смотрю то на свои руки, то на его непонятную качающуюся фигуру. Я вспоминаю, что мне уже снился подобный момент, но не нахожу на полу ни предмета. Да и комната выглядит совсем по-другому.       Она полуразрушена, но не настолько сильно. Наверняка, Влад снимает этот дом за сущие копейки: внутри, помимо кухни и его спальни, он сильно потрёпан. Снаружи тоже. И район тут почти что заброшенный. Серый. Неприятно.       Я откидываюсь спиной назад, и старая потрескавшаяся поверхность дивана царапает кожу моей шеи. Прикрыв веки, вижу перед собой пустоту и долю засевшего внутрь страха. Хочется вести себя спонтанно и агрессивно, и в то же время залечь на дно, слившись с водой.       Внезапно чужая рука хватает мою ладонь и сжимает ту со всей силы. Я резко распахиваю глаза, приподняв голову. Влад, так и не посмотрев в мою сторону, хватается за меня, как за край обрыва. Его ладонь, прямо над моей, не двигаясь, просто крепко держит меня. Я чувствую, как весь он напрягается, и становится слегка больно.       — Больше не смей с ним говорить, — приказывает Калюка чрезмерно угрожающе. — Увидишь, поспеши скрыться, — он продолжает, быстро развернув свою голову на меня. — Я ясно выразился?       Ожесточённый взгляд упирается мне в душу, я слегка поворачиваюсь влево. Сквозь глаза Калюка виднеется страх, ненависть и, наверное, желание уберечь и себя, и меня от чего-то плохого. Просто выразить его иначе Влад не способен. Поэтому так и действует, а мне ничего не остаётся, кроме как согласиться. На самом деле, я сам был бы очень против увидеть того незнакомца вновь.       Я скоро киваю, и он разжимает свою хватку, отпустив мою ладонь. Отпечатавшиеся белые следы медленно рассасываются с тем, как Калюка встаёт со своего места, подойдя к окну. Отодвинув шторку, он оглядывает пространство района и, убедившись в том, что блондин скрылся, подходит обратно ко мне. Присев на корточки напротив, Влад выглядит уже не столь злым.       — Прости, но я правда серьёзен, — он строго смотрит на меня, явно ожидая ответа.       — Я и не собирался, — монотонно проговариваю я.       Влад переводит свой взгляд на следы своих пальцев на моей руке, и я прячу их обе по карманам толстовки. Пожав плечами, уже намереваюсь встать, как Калюка, поднявшись первым, жестом просит оставаться на месте. Видать уже не хочет, чтоб я уходил. Скорее всего потому, что боится, что меня может кто-нибудь поджидать снаружи. А я не сопротивляюсь: быть здесь мне и выгодно, и немного полезно. Я вообще изначально пришёл сюда потому, что хотел поговорить с Владом.       Оставив меня в комнате одного, он отходит куда-то с телефоном. Подобрав ноги под себя, я опираю подбородок на колени. Уголки губ взмывают вверх в недовольной улыбке, ветерок проходится по спине. Я пришёл сюда в относительно хорошем настроении.       Заметив на столе подле стены старый квадратный телевизор, недолго думаю перед тем, как начать искать пульт. Зацепившись взглядом за небольшой чёрный прямоугольник, покоящийся на пустом стеллаже справа от телека, я встаю с дивана и добираюсь до него несколькими шагами. Перед тем, как сесть обратно, проверяю, включён ли сам телевизор в розетку.       Я давно не смотрел его. Особенно такой… Старый и измотанный.       Нажав на кнопку включения, первым делом получаю шумовой картиной по ушам. Средь возникшей тишины, что установилась с уходом Влада, этот цикличный шипящий звук даже кажется приятным.       Тыкая на случайные кнопки, выхожу на фильм. Сам он, я уверен, снят в хорошем качестве, но на телевизоре дробится на многочисленные хорошо заметные кристаллы стекла. Звук шипит, но не режет. Картинка тусклая, но всё-таки разбираемая. Влад заходит в комнату уже с чипсами, что я принёс, и без злостного выражения на еблете. Присев обратно на диван, я перевожу свой взгляд в экран. Калюка разваливается рядом, протянув мне пачку, однако я молча отмахиваюсь от неё. Вижу, как после этого он сам начинает поедать чипсы с невероятным удовольствием, и прячу свою улыбку себе в колени. Я нихера не понимаю, но меня всё устраивает.       По телевизору идёт не столь старый фильм: какой-то чувак пытается спасти свою семью от инопланетного вторжения. Монстры, выходящие из-под земли, разрушают города и страны. Молнии, ветер… Стараясь утихомирить маленькую дочь, герой сам сильно нервничает, но не даёт ни ей, ни взрослому сыну повода на панику.       Когда фильм действительно начинает меня заинтересовывать, глаза Калюка упираются мне в затылок. Будто мёртвой хваткой вцепившись в мои волосы, он прожигает в черепе две дыры. Шум от шуршания пачкой чипсов утихает, голоса героев на экране становятся в разы громче. Молчание достигает пика, и я улавливаю собственное сердце.       — Прости, что не отвечал на сообщения, — выдаю я, не вынеся тишины с его стороны. — Я никому из друзей не мог написать из-за состояния, только вот сегодня начал потихоньку разбирать накопившееся.       — Всё норм, — предельно странной интонацией отзывается Калюка.       Я даже оборачиваюсь на него, чтобы проверить, не дрочит ли он там случаем. И, не знаю уж, к счастью или к сожалению, подтверждений своей догадке не нахожу.       Отвернувшись обратно к телеку, ненадолго отвлекаюсь на развитие сюжета. Ровно до тех пор, пока глаза человека справа опять не утыкаются мне в спину. Теперь уже перетекая взглядом с неё на моё лицо, и так по кругу.       — Ты не прочитаешь мои мысли, сколько ни пытайся, — недовольно шепчу я, чувствуя, как Влад себя отдёргивает.       Ещё достаточно недавно я целовался с ним.       Испугавшись резкого воспоминания, пришедшего на ум, я действительно надеюсь на то, что мои мысли никто никогда не прочитает. Стыдно, блять, неправильно всё это! И всё-таки до безумия хорошо.       Внутри просыпается что-то не столь пошлое, насколько просто тёплое.       Я бы просто хотел поговорить с ним. Сделать так, чтобы все мои мечты сбылись. Хочу, чтоб мне не нужно было думать. И чтоб жизнь была удобной. А ещё было бы неплохо не пить больше для того, чтобы быть рядом с Владом. Классно было бы при этом всём не надеяться ни на кого, и на себя в том числе, но лишь потому, что хочу, чтобы проблем у меня не было в принципе.       Хочу, чтобы у тебя их тоже не было, Влад.       Я поворачиваюсь к нему вновь, теперь уже забив на фильм окончательно, пусть тот предельно привлёк меня. Влад страннее некуда смотрит на мою неоднозначную улыбку, когда я спрашиваю простейшее «Чипсы ещё остались?». Он отрицательно мотает головой, не сводя с меня глаз.       — Что в тебе самом раздражает тебя больше всего? — я выбрасываю этот спонтанный вопрос спустя минуту гляделок.       Влад чуть выше поднимает веки, часто моргает и явно теряет смысл нашей сегодняшней посиделки, пусть пригласил меня сюда сам. Резко встав, он доходит до кухни и возвращается уже с алкоголем. Я смотрю на часы, намекая ему, что ещё по-моему слишком рано для того, чтоб ужираться, но он опрокидывает стакан разом. Хмыкнув, отказываюсь от предложенной мне порции.       — Ненависть, — честно признаётся Калюка перед тем, как прокашляться. — Любая ненависть в каждом её проявлении.       С первых секунд схватив, что он имеет в виду, считаю этот вопрос исчерпанным. Влад задаёт мне то же самое в ответ одним кивком, и я призадумываюсь.       — Не знаю, — я пожимаю плечами. — Можешь сказать, что во мне раздражает тебя, и зачесть это за ответ.       — Всё, — он по-доброму смеётся.       — Ну, спасибо, — я тихо хихикаю вслед за ним.       — А тебя во мне? — налив себе ещё, проговаривает Влад.       — Всё.       Мы тупо улыбаемся, и в моменте мне не хочется ни о чём думать. Не хочется загрязнять свою голову этими противными мыслями, от которых меня разрывает по разным сторонам. Хватит уже. Будет то, что будет.       Издав словно последний свой вздох, я погружаю комнату в молчание. Телек шипит где-то в другом измерении, я откидываюсь на спинку дивана, положив свои локти себе под голову. Это была бы прекрасная дружеская посиделка, не будь я заинтересован во Владе в другом плане.       — С тобой не так уж и сложно, — Калюка ухмыляется.       — Не могу сказать того же, — подъёбываю его только для того, чтоб он выпил ещё.       Завязывается глупый спор ни о чём, перетекающий в борьбу двух противоположных мнений. Она насквозь наполняется шутками и забавными оскорблениями, и на улице медленно темнеет. Влад курит, с обиды направляя дым сигареты прямо мне в лицо, на что я кривлю рожу. Слово за словом, он называет меня грешником, и вот мы обсуждаем религию. Не придя ни к какому выводу, сходимся на том, что, существуй Бог, он бы посчитал нас обоих теми ещё добродетелями. Теперь мы смеёмся уже каждый и над другим, и над собой. А после Калюка опять курит и пьёт, пока я остаюсь трезвым. Фильм заканчивается, начинается новый. Жизнь опять течёт своим руслом, Влад предлагает мне сыграть в карты. Я побеждаю разок, второй, Калюка замечает шестёрки, торчащие у меня из рукавов, и обвиняет в жульничестве. Я засовываю их поглубже в пространство между кожей и одеждой, он нападает на меня, пытаясь вытащить карты. Просунув свои ладони мне в рукава по плечи, он понимает, что карты уже давно выпали из меня, и нехотя отступает, напоследок раздражённо хмыкнув. Вне его закатанных глаз, я подкладываю карты обратно в колоду, и он долго не может найти их, исследуя всё вокруг меня. Наконец пересчитав колоду, Влад чувствует себя настолько глупо надуренным, что обижается на меня всерьёз. Не продержав это злое пьяное лицо и больше минуты, он шуточно нападает на меня, начав щекотать мне шею. Отбившись от атаки, я сваливаюсь на пол с дивана, и, встав на ноги, всё-таки накатываю стаканчик. Пока Влад преподносит это как моё наказание, валюсь на него всей своей тушей. Еле сползши с него обратно на диван, долго отряхиваю свою одежду, делая вид, будто выпачкался в «Калюковской ненависти». Влад доходит до ванной, я выключаю телек и вслед за этим отрубается свет. Он пугает меня, включая его обратно, но я прошу выключить его снова. В тишине и темноте, мы редко перебрасываемся случайными мыслями. Влад говорит, что мы засиделись. Я делаю несколько глотков и зачем-то ругаюсь на свою правую руку. Он прорывается на безудержный хохот, хлопая меня по плечу. Я по-приятельски хмыкаю перед тем как сказать, что у него притягательная внешность. Влад реагирует на комплимент мягко-сонной улыбкой, и мы почему-то опять играем в карты. Я нарушаю всевозможные правила, но он не ловит меня на обмане. Так и не поняв, почему он проиграл десять раз подряд, имея столь хорошие карты в каждом раунде, Влад засыпает.       А я нежно целую его спящего, долго сдерживая пагубные чувства внутри.       Тело чувствуется расслабленным и тяжёлым. Голова парит в облаках, губы накрывают чужие уже в девятый раз. Люби меня. Как бы то глупо и необдуманно ни звучало. Мои друзья, моя страна. Влад. Родители. Любите меня все, прошу.       Вокруг темно, но не холодно.       Рядом с ним не холодно.       Но по лицу почему-то опять текут слёзы.

***

      Я вижу перед собой заколоченные окна, ссадины на коленях и с чего-то яркое ощущение лета кругом. Вечно не отремонтированный класс в школе на третьем этаже. Всё пыльное и грязное, но таковым не чувствуется. Движения такие, словно их сгенерировал искусственный интеллект. Мне смешно.       — Пойдём.       — Влад, ты конченый? — я и смеюсь.       Он молча смотрит на меня, не меняясь в лице. Я улавливаю нотки уверенности, перемешанные со страхом. Странное ощущение… Чувствовать всё то же самое, что и другой человек в один и тот же момент.       И мне самому почему-то пиздец как стрёмно. Я понимаю, что я вроде бы готов, но не знаю, нужен ли мне этот шаг. Да, будет забавно, да, всё с самого начала шло к последней забаве, но, мать… Она узнает, она сорвётся, она отрежет мне все пути назад. Я верю Владу, но не до конца понимаю, уверен ли я в себе.       — Всё будет хорошо, — Калюка протягивает мне руку, и я, замешкавшись, опускаю голову вниз.       Если я откажусь, то потеряю этот момент. Лето пройдёт, я уеду. Он останется ничем для меня, я не смогу доказать самому себе, что больше не боюсь. А если соглашусь, то буду обречён на неизбежные последствия.       Меня всего трясет, и Влад это прекрасно видит. Я люблю его, люблю таким, какой он есть, и он любит меня также.       Калюка приближается, я делаю последний вздох.       — Ладно, пойдём.       Я кладу свою правую руку в ладонь Влада. Он по привычке рассматривает шрам и, поцеловав его, отпирает щеколду и толкает дверь от себя. Я жмурюсь но, почувствовав, как крепко тот сжимает меня, распахиваю глаза.       — Ну ты и ссыкло, — произношу я, когда мы выходим из класса.       Чувствую себя звездой, что смешно и нелепо, но все взгляды мигом направляются ко мне. Выпрямляю спину, иду ровно и гордо, не отпуская руки Влада. Тот как обычно смотрит на всё сверху-вниз: прямо и строго. Но коленки у него, бля, ебать как трясутся. Калюка боязливо продвигается по коридору, не показывая никому своих страхов. Они в нём есть, хотя, наверное, уже «были». И он победил их, даже последнего из них он одолел со мной под руку.       За окнами же тёплое лето. Я слышу, как ветер разливается по округе тихим шелестом листвы, кроны деревьев слегка подгибаются, небо отдаёт светло-синим.       Медленно шагая за Владом, я смотрю в глаза всем и каждому, но, в отличие от Влада, улыбаюсь.       Мы оба ссымся. И это… Нормально. Мы люди. Все боятся упасть с высоты, все не хотят опозорить свою честь и запомниться всем как посмешище. Всем не хочется умереть… За исключением редких случаев, конечно. Но ни я, ни Влад, такими случаями не являемся. И потому, страх у нас обоих быстро заглушает адреналин. И чем его больше, тем более сильную порцию удовлетворения каждый из нас получает. Какие бы выражения лиц у нас ни были в данный момент, желание творить хуйню перекрывает любой вопрос.       Остановившись, я потягиваю Влада назад. Ловлю его уставший, довольный и одновременно сосредоточенный взгляд и, увидев своё безумное отражение в чужих зрачках, встаю на цыпочки. Прочитав немое «Бля, ты реально хочешь?», вспоминаю про то, что такое обычно спрашиваю я сам у себя, но останавливаться не собираюсь. Влад нагибается ко мне, и я целую его слишком самозабвенно. Под прицелом камер и повторяющейся пластинки из удивлённых вздохов, мы всё ещё находимся посреди школьного коридора.       Так глупо, смешно и банально, что мне почти сносит голову от смеха. Я продолжаю целовать его, впиваясь в него то зубами, то своими чувствами, и Влад улыбается сквозь поцелуй. Лучи тёплого солнца, свобода внутри и снаружи, отсутствие мыслей… Всё чувствуется таким, будто это создал я — настолько оно идеально.       Только вот, почему-то это выглядит довольно неестественно. Прикосновения ко мне будто происходят на расстоянии от меня: они колышут воздух, подавая мне сигналы, что что-то происходит в нескольких сантиметрах, но к самой моей коже никто не притрагивается. Лето уходит куда-то вдаль, и облака сгущаются над головами. Толпа вокруг перемешивается настолько аккуратно и правильно, что сливается лишь в тройку разных цветов без сильных очертаний чего-либо. Я вижу её чёрно-красными тенями с въедающимися в разум обликами. Лишь очертания контуров голов людей, телефонов и глаз подобны настоящим. Это не реально.       Гул заполняет мозг. Щелчки снимков, мои родители кричат друг на друга. Лицо Влада приобретает такой же вид, как и у всех остальных. Он больше не мягок, он смотрит на меня так же, как и все они. Моя рука у него в захвате, однако целовать шрам никто не собирается: Калюка дёргает меня из стороны в сторону лишь так, как ему самому хочется. Мои слёзы льются из глаз, толпа смотрит на них и противится. Тот незнакомец, недавно увиденный мной, пробегает по потолку тенью. Я хочу провалиться сквозь пол, когда безумный вальс всего вокруг подступает ко мне ближе. Хор из мерзких ломающихся лиц, прежний Влад, желающий мне самого наихудшего. Этот писк заполняет всю голову, и я постепенно схожу с ума. Локация теперь напоминает прошлую квартиру, в которой я бросил своего родного папу, уйдя с мамой под руку. Я был ещё маленьким, у него не было больше средств, мы были вынуждены покинуть это загнивающее место. Так говорили голоса родителей в её голове. Но я ни им, ни ей, ни отцу не был нужен.       Толпа всё ещё смеётся, Влад крутит меня вокруг своей оси смеха ради, и мама через слой чужих ужасных слов бросает в меня нож, а тот впивается мне в шею. Я задыхаюсь, продолжая рыдать, пока потоки слёз затапливают весь потрескавшийся коридор-квартиру.       Не причиняй мне вред!       Я восклицаю это Владу, когда мать исчезает из виду, но рта открыть не могу, и потому это остаётся лишь криком внутри.       Пожалуйста, не делай мне больно.       Лёгкие наполняются чёрной слизью, она перемешивается со слезами и проходит сквозь меня стеклом.       Не хочу умереть так.       Я резко распахиваю глаза. Приоткрыв рот, вижу перед собой подушки дивана. Блять.       Уже не первый раз мне снится подобная херь. Уже не первый, сука, раз! Мне снится он.       Нахмурившись, сползаю с плеча Калюка. Ни о чём не подозревая, он мирно спит. Пока его храпение не успевает забраться мне в голову, встаю на ноги. Всё в той же одежде и в том же положении, что и вчера, мы проспали так всю ночь и половину утра. Даже мои очки на мне. И прилично так натёрли мне переносицу за время сна.       Попытавшись отойти от неприятного увиденного, картинка из которого постепенно уплывает из мозга, я нажимаю на экран мобильника, лежащего на полу. Сегодня понедельник — первый учебный день новой недели, однако торопиться куда-то я не хочу. В любом случае, даже если напрягусь, я успею ещё только на один урок. Смысл светить своим лицом в школе, если мне в любом случае зачтут прогул других уже пропущенных мной занятий?       Его нет.       Потянувшись, встаю на ноги. На улице светит ленивое солнце, и облаков меньше, чем обычно. Я медленно опускаю взгляд на свои руки, а те трясутся. Кончики пальцев подрагивают вниз-вверх, пока я сосредотачиваюсь на том, что засело внутри. Я не помню, что мне снилось. Как бы я ни старался, из головы стёрлись все воспоминания о последних кошмарах. Оставив меня наедине с тревожностью, те бесследно покинули пространство разума. Спасибо, сука. Ахуенно.       Перестав смотреть на свои дрожащие руки, подношу несколько пальцев к своим глазам: по ощущением, те слегка припухли после неспокойной ночи. В уголках я нащупываю мелкие крупицы, так царапающие нежную кожу вокруг. Наверное, это из-за слёз. Теперь я знаю, что плакал, но не шибко хочу вспоминать, почему.       Обернувшись, нахожу сопящего Влада уже в другом положении. Видать, почувствовав, что на нём никто больше не лежит, спящий Калюка решил вытянуться во весь рост. У него то получилось: теперь его туша занимает весь диван, даже выходит за его пределы, но спит уже не так крепко, как прежде. Не стану его будить.       Поймав улыбку на собственном лице, не пытаюсь избавиться от неё. Пока он не видит, я могу смотреть на него именно так. С нежностью, возможно и с любовью. Не с той, в которой мне бы хотелось его нагнуть или наоборот. Не с той, в которой я вижу того Влада, что пытается сломать мне нос. С той, где он смотрит на меня так же, как я на него. Именно так. Цепочкой, обязательно замкнутой. И чтоб без алкоголя и выяснения отношений. Как вчера, как друзья, но чуть больше.       Улыбнувшись уголками губ вниз, совершенно не желаю напоминать себе про реальность. Шанс есть у каждого, всегда есть надежда. А противиться и отрицать я не стану.       Медленно прошагав к двери, решаю осмотреть дом Влада получше. Я был здесь уже кучу раз, но на втором этаже сильно реже. Значит, туда мне и стоит заглянуть.       Аккуратно продвигаясь по узкому коридору, наконец нахожу лестницу. Интересно, когда я болел, Влад принёс меня сюда на своих руках?       Опустив взгляд в пол, от скуки потираю шрам на правой руке. Он словно болит вновь, режа мне ладонь стеклом. Почему-то только там. Нога в порядке. Может я окончательно еду крышей?       Поднявшись с этими мыслями по лестнице, наблюдаю всё ту же картину: серые староватые стены, нескрываемый минимализм в интерьере, который редко покрывают случайные разбросанные вещи. В одном из углов валяется шапка, не очень далеко от неё лежит спрей для носа, а ещё слегка поодаль на табуретке одиноко, но гордо стоит пустая бутылка из-под воды. Возможно, всё это было когда-то нужно. Теперь же оно покоится здесь до следующего момента, когда пригодится.       Я хмыкаю перед тем, как пройти дальше. В памяти всплывает момент, где ещё в доме Антона Влад смотрел мне в спину, пару минут до этого указав мне на первый снег. Были ли те слова нужны в тот момент, когда я перебил его, спросив, могу ли я идти домой? Наверное, они пришлись не к месту. Наверное, мне стоит исследовать дальше, а не думать об этом.       На втором этаже всего лишь две комнаты, одна из которых по всей видимости является прачечной-ванной, в которой с какого-то хера расположен выход на чердак. Лезть туда я не собираюсь, а потому, оглянув ледяную на вид раковину и душевую, выхожу обратно в коридор. Нажав на ручку двери напротив, оказываюсь в спальне Калюка. Да, это точно она, и я пребывал тут свой первый день болезни. Помню эту кровать и стены. А ещё помню Влада, что, не побоюсь того слова, заботился обо мне? Смешно звучит, но является правдой.       Заглянув на рабочий стол, уже хочу открыть ноут, как позади раздаются шаги. Встряхнув себя, сразу отпрыгиваю подальше. Только успеваю покинуть комнату, как на лестнице появляется растрёпанная голова Влада. Прищурив глаза и нахмурив брови, при этом закусив нижнюю губу в размышлении, он выглядит так, словно отходит не от вчерашней мини-пьянки, а от столетней войны. Я выдаю своё местонахождение тихим смехом.       — Я искал ванную, — сразу же пытаюсь оправдаться.       — А я подумал, что ингалятор, — Влад шутит лишь для того, чтобы пошутить, и потому моя улыбка с лица медленно выветривается.       — А, типа, смеюсь так, будто задыхаюсь, ага, значит у меня астма, окей, получается, мне нужен был ингалятор, ясно, умно, — эмоционально проговариваю я, и неловкое молчание воцаряется на добрые десять секунд.       Наконец издав еле заметный смешок, Влад отрицательно разочарованно мотает головой, прежде чем начать движение в мою сторону. Он проходит мимо, со второго раза попадая по переключателю света в ванной. И проходит внутрь до того, как я успеваю протиснуться туда первым.       — Вместе ссать будем? — он протягивает это сонно-низким тоном, от чего дрожь пробегает по спине.       — Я лицо хотел умыть, — отобразив на своём лице отвращение, я пересекаюсь с Владом взглядами и выскакиваю обратно.       Почему-то подумал, что мы просто умоемся по очереди и выйдем. Что ж, ладно, никто подглядывать за ссущим Владом всё равно не намеревался.       Закатив глаза, я отхожу от ванной как можно дальше. Не сильно хочется услышать процесс. А Влад, словно на зло, не закрыл дверь. Идиотище.       Выждав неопределённые две минуты втыкания в ступеньки лестницы, я плетусь обратно. Услышав звук смыва воды и включающегося крана, выдыхаю. На втором этаже прохладнее, чем на первом.       — Давно проснулся? — совершенно спокойно вопрошает Калюка, и что-то внутри режет.       Нет, я правда никогда не привыкну к обычным дружеским вопросам с его стороны. Как бы приятно и умиротворённо в такие моменты я себя ни чувствовал, всё равно появляется ощущение, будто всё это — иллюзии или затянувшийся прикол.       — Неа, — коротко отвечаю я, наблюдая за тем, как Влад, встав напротив зеркала, ощупывает своё лицо пальцами.       — Сильно распидорасило? — он поворачивается ко мне с этими словами, когда я уже подставляю своё лицо под воду.       — Бросай пить, — вскинув брови, корчу ещё большее отвращение, чем прежде. — Тебе будто всю ночь пчёлы рожу кусали.       — Не знаю как на счёт пчёл, — начинает Калюка, и я неосознанно замираю над раковиной. — Но именно твоё ебало я обнаружил напротив себя, проснувшись несколько часов назад.       Не поняв смысл только что прозвучавшего в мою сторону обвинения, строю из себя дурака. И умываю лицо, якобы я слишком занят собой, чтоб ему ответить. Тем более, что он, блять, хочет получить в ответ? Мы отрубились почти что одновременно. И, да, я целовал его, но целовал я его спящего, в этом я абсолютно уверен. Так, что, он, сука, мне предъявить хочет?       — Намекаешь на то, что это я изуродовал тебе лицо, а не литры алкашки? — отпрянув от раковины, возмущённо проговариваю я.       — Признайся наконец, — Влад занимает моё место, поглядывая на стоящего позади меня в зеркало. — У тебя по карманам всегда пчёлы распиханы, вот заполучил хоть каплю моего доверия… И сразу же выпустил их.       — Ты несёшь полную хуйню, — театрально медленно моргнув, я разворачиваюсь к выходу.       — Возможно, — слышится слишком жизнерадостное утверждение мне вслед.       Захлопнув дверь в ванную, решаю осмыслить разговор уже по дороге вниз. Во первых: мы что, блять, реально будем вести себя как друзья? Игнорируя при этом вообще всё? Во вторых: намёки у него конченные, и он зачем-то несёт бред с этим недо-заигрыванием. Ебло моё, конечно, не треснулось, но очень хотело то сделать в моменте. В третьих: такой «одомашненный» Влад мне не по вкусу. Не в том плане, что он от того менее привлекателен, просто я жду от него подвоха ещё сильнее, чем обычно. Хотя, не уверен, что эта распидорашенная алкоголем рожа мне нравится. Бросал бы он так часто пить, правда.       Подытоживая всё одним предложением: Влад — конченая титаническая тварь, которая думает, что, раз ей достался крепкий организм, то она может его не только растратить, но и мысли его распустить в конец. Поганец.       Поймав себя на том, что шуточно скриплю зубами, я уже оказываюсь на кухне. Не уверен, достигли ли мы уже того уровня доверия, когда я могу хозяйничать на ней так, как мне вздумается, но кого ебёт? Я ставлю чайник подогреваться в надежде найти в шкафах хоть что-то похожее на лапшу быстрого приготовления.       В холодильник лезть я почему-то всё равно зассал.       Но по шкафам почти что пусто. Его родители не научили запасаться хоть какой-то долей продовольствия? Где чай? Сахар? Приправы? Что он вообще жрёт, если нигде нет ни намёка на что-то, из чего и с помощью чего можно приготовить что-то? В шкафах только посуда и приборы!       — Ты можешь, нахуй, не подкрадываться сзади?! — прикрикиваю я, вновь услышав приближающиеся шаги.       — А тебя вообще не парит, что это — мой дом? — истерично усмехнувшись, Влад предстаёт передо мной уже в другой одежде.       Чёрная футболка с принтом какой-то древнегреческой статуи на ней, чёрные длинные шорты по колено. И волосы у него мокрые. Успел принять душ? И на лице капли воды. Красиво. И на шее тоже.       Взяв себя за руку, я насильно отстраняю себя от вглядывания в детали внешнего вида Влада. Я и так странно себя веду, не хватало, чтобы он ловил меня на том, как я на него заглядываюсь.       — У тебя есть что-нибудь съестное? — перевожу тему, продолжив рыскать по шкафам.       — Не думаю, — пожав плечами, Влад закрывает ранее распахнутые мной дверцы.       Не став чем-то парировать ему словесно, лишь показательно шумно вздыхаю. Так сказать отчитываю его за то, что он не подал мне на стол завтрак. И Калюка слишком непонятно улыбается в ответ. Я вижу это боковым зрением. Его лицо спокойно, поза расслаблена. Одной рукой он опирается на столешницу, другая покоится в кармане шорт. Глаза Калюка смотрят на меня без ненависти, и меня передёргивает.       — Собирайся, — проговорив это непонятной интонацией, Влад разворачивается и уходит, наверное, наверх.       — Выгоняешь? — подъёбываю его, однако он меня уже не слышит.       Протянув себе под нос «О-о-о-о-окей», я начинаю подбирать свои вещи по всему первому этажу. Ключи под диваном, телефон на полу, я запихиваю их в карманы перед тем, как накинуть на себя куртку. Судя по шагам на втором этаже, медленно приближающимся к первому, Влад не собирается меня выставить. Вместо этого он появляется уже в штанах и кофте на молнии. И всё опять чёрное. Красиво, сука, правда ведь красиво! И эти мокрые волосы, делающие его не уложенные волосы длиннее обычного. Теперь его чёлка чуть ли не тычет ему в глаза.       Так.       Обувшись, больше не смотрю на Влада. Я открываю дверь, и мы выходим наружу вместе, но, вместо того, чтобы уточнить детали своего плана, Влад просто закрывает дом и жестом показывает идти за ним. Не знаю, что приснилось ему сегодня, и о чём он пьяный думал вчера, однако с ним таким мне невероятно комфортно… Одновременно с тем, как до ужаса некомфортно. Я знаю эту мразь несчастные… Сколько там месяцев? Шесть? Пять? Так почему сейчас он резко уже не абсолютная мразь?       Думает. Сто процентов думает. Как и я сам. Опять думаем, каждый по свою сторону, обмениваясь друг с другом редкими мыслями. Странно, но по-моему это положительно влияет на Калюка. Не сделал бы вывод, что лишние мысли приносят мне или ему удовольствие, просто всё как будто становится проще. И в то же время сложнее, но уже где-то внутри. Подготавливает нас обоих к чему-то. Дай Бог мне не узнать, к чему именно.       — Не плетись сзади, — прикрикивает Влад, почувствовав, что я отстал от него.       Исправив это, я выравниваюсь с ним. Бок о бок мы просто шагаем в неизвестном мне направлении. Единственное, что успокаивает: хотел бы он меня убить, так уже сто раз убил бы. Удобных моментов вагон и лодочка было.       С подозрением поглядывая на его шагающие ноги справа, закусываю щёку. Я наконец ощущаю ответный взгляд, направленный мне в макушку, и двигаться не хочется. Зачем он смотрит? Однообразная широкая улица с жилыми домами вокруг настолько скучна? Может ищет у меня залысины, чтоб подъебать? Не найдёт, пусть даже не мечтает. Или у меня что-то в волосах застряло? Жуки охуели в край и решили проснуться в такой мороз, лишь бы залезть мне на голову? Маловероятно.       И всё-таки я вытаскиваю руку из кармана, чтобы причесать свою русую шевелюру пальцами. Не обнаружив жуков, я поворачиваю голову, якобы поправляя какую-то прядь на затылке, на самом деле ухватывая лицо Влада боковым зрением. Увидев там смятую улыбку, тут же отворачиваюсь обратно. Что за хуйня? Почему он так смотрит? Мы уже не пьяные! Что за херь?!       Почувствовав, что собственное лицо заливается смущением, я с ужасом пытаюсь представить в своей голове что-то противное. Давай, Вова, что тебе мерзко?       Я с силой заполняю свои мозги чем-то отдалённым, однако на ум ничего толкового не приходит. Я не могу перестать думать о человеке, идущем возле меня. Вообще никак. Дать себе пощёчину? Сразу три. Нет, покажусь странным. Я и так странный, чего мне терять?       Несмотря на столь смелое решение, выполнить задуманное у меня так и не выходит. Тело не хочет подчиняться, оно просто плывёт рядом с Владом, и в животе недовольно урчат волны голода и чего-то явно ядовитого. Любви? К счастью или к сожалению, я пока не намереваюсь в серьёз назвать свою симпатию к Владу столь сильным словом. Это будет слишком. Я просто заинтересован в нём в недо-романтическом плане и сильно жажду признания, а потому и несу все эти бредни из разряда «Люби меня тоже».       — Ты сейчас во что-нибудь впечатаешься, — со смешком Калюка хватает меня за шкирку и оттаскивает в сторону от серии столбов спереди.       Закусив щёку уже с другой стороны, убираю руки по карманам и сжимаю кулаки. Ногти впиваются в кожу, но отвлечься боль так и не позволяет: каждая мысль заканчивается на Владе, как бы она ни начиналась. Опять стрёмно.       И я хмурюсь. Словно сыплю себе в глаза соль, но не плачу, и перед взором расцветает наполовину бледный мир. Я вижу его сквозь какую-то пелену, которой обычно накрывалась реальность, когда я из неё благополучно выпадал, но теперь я могу находиться в ней и не в ней одновременно. Эти мысли не дают покоя. Внутри что-то трясётся. Влад непоколебимо шагает за поворотом. Я делаю шаг и спотыкаюсь, чуть не грохнувшись коленями на асфальт.       — Не переигрывай, уже скоро поедим, — Калюка оборачивается, не осознавая моего положения.       Я и сам его не шибко понимаю. Всё снаружи перемешивается, заполняя мозг какой-то колющей хернёй. Резко становится слишком тревожно, и Калюка замирает на месте, рассматривая мои попытки выпрямиться. Я же автоматически хватаюсь за своё сердце, представляя самый наихудший конец.       — Всё норм? — Влад делает шаг к остановившемуся на углу поворота мне.       — Ага, — мычу я.       Он подходит ближе, но я не могу взглянуть ему в лицо. Взгляд безостановочно бегает по окружающей обстановке, каждый звук обостряется, а дышать всё тяжелее. Попытавшись взять себя в руки, натыкаюсь на всхлип со своей стороны.       — Я так не думаю, — добавляет Влад, и я ощущаю в его голосе нотки сомнения.       Не те, которые гадают над своими словами. Те, которые не совсем понимают, что делать самому Владу. Как помочь мне.       — Мне просто нужно немного подышать, — слишком быстро проговариваю я, поздно поняв, что проглотил половину букв.       — Вызвать врачей? — но Калюка слышит меня.       Наткнувшись на отрицательный ответ с моей стороны, он произносит короткое «Дыши».       И я послушно выполняю просьбу, видя, как он сам боится вздохнуть лишний раз. Он просто зависает на среднем расстоянии от моего лица, вглядываясь в каждое моё движение. И я задерживаю дыхание на несколько секунд, чтоб глубоко вдохнуть в следующие, а после продержать воздух в лёгких ещё на небольшой отрывок времени. Сердце колотится в груди, рука Влада тянется к моему плечу, но я резко отпрыгиваю в сторону.       — Не прикасайся ко мне, — рявкаю я в агрессивной манере.       Не удивлённый моими словами, Калюка остаётся на месте, как я ему и приказал. Опершись на угол белого кирпичного здания, я замораживаю свои лёгкие очередным потоком воздуха. Сука, больно! Меня сдавливает изнутри, какая-то херь осела на мои воздухоносные пути металлической пластиной. Сгибает моё сердце, а сама ещё и поскрипывает. Не хочу, блять, больно, не хочу!       — Ай, — сжав кулаком свою куртку с рукой на сердце, я поочерёдно вгрызаюсь то нижними, то верхними зубами в губы.       — Перестань держать эти мрачные мысли в своей голове и успокойся, — ледяным голосом проговаривает Влад. — Ты понял, о чём я.       Я вижу беспокойство, охватившее его где-то далеко за глазами. Он держит телефон в своей руке на всякий случай, наверное, чтобы позвонить спасателям. Но мне не настолько плохо, чтобы я просил помощи. Значит всё в норме.       Да, всё в порядке. Полном, абсолютном, совершенном. Порядке.       Но сердце разгоняется всё больше. Я чувствую свой пульс у себя в затылке и становится страшно. Вдруг я умру? Нужно вызвать скорую помощь. А что, если всё это только в моей голове? И я не умираю, но, думая об этом и представляя это, чувствую, что умираю, и потому боюсь.       Сосредоточься, сосредоточься, сосредоточься.       Ветер дует где-то внутри. Ветер. Сосредоточься, отпусти мысли, ветер. Сосредоточься.       Прежде чем я успеваю что-то понять, рука Влада ложится мне на макушку. Застыв, я смотрю ему в солнечное сплетение и рвано дышу. Его красная куртка расстёгнута, и чёрная кофта под ней теперь напоминает огромные ворота с серебряной молнией посередине. Открой её, и внутри окажется ещё одна темнота. Пусть то будет лишь чёрная футболка, но дальше ходу уже не будет. Он не впустит меня к себе внутрь, никогда не пропустит ближе к себе самому.       Чужие длинные пальцы ворошат волосы, перебирая пряди. Я слышу его сердце, и фокусируюсь лишь на нём. То циклично бьётся. Удар за ударом, Калюка стоит рядом и зачем-то гладит меня по голове, а я не могу и шевельнуться. Становится и хуже, и лучше одновременно. Словно сама душа изнывает от боли, а внешний мир радует прикосновением тело.       — Перестань, — в грубоватой манере проговаривает он.       — Отстань от меня, — отпрянув от стены, я задеваю Влада плечом, когда рвусь куда-то мимо него.       И вновь замираю на месте.       — Прости, — уверенно произношу я сразу после.       Оглянувшись, не знаю, вижу ли Влада. Его лицо размывается, руки почему-то меняют размер, а фигура неестественно дышит. В глазах темнеет, светлеет, а после темнеет вновь.       — Я могу заказать тебе такси до дома.       — Не нужно.       Я подхожу обратно к нему, в этот раз не сопротивляясь чужой ладони, падающей мне на плечо. Не понимаю, что происходит вокруг, но пальцы Влада перемещаются мне на шею, нащупывая там пульс. Размеренно дыша, я всё ещё держу руку на своём сердце.       — Уже почти прошло, — обнадеживающе шепчу я.       — Ты весь бледный, — подмечает Калюка.       Я еле держусь, чтобы не прильнуть к нему. Голова ощущается настолько тяжёлой, что, кажись, ещё одно дуновение ветра, и та упадёт с плеч с характерным хрустом звука раздробленных сосудов, костей и мяса.       — Просто, — начинаю я с хрипом. — Пойдём дальше.       Прочувствовав на себе недоверчивый взгляд, я спешу отстраниться от Влада. Ещё секунда, и я точно бы уткнулся макушкой ему в грудную клетку.       — Как знаешь, — он пожимает плечами, пока я разворачиваюсь в ту сторону, в которую мы шли до этого.       Шаг за шагом тревожность медленно уходит с сердца. Я чувствую, как в каждую следующую секунду отрываю себя от желания сказать: «Наверное, мне всё-таки будет лучше уехать домой», и продолжаю идти вперёд. Напряжённый взгляд чужих глаз справа почти что начинает разъедать кожу головы, однако на горизонте вовремя появляется вывеска супермаркета. Изнеможённо вздохнув, я ускоряю темп ходьбы.       Всё вокруг выглядит заброшенным. Почему-то я подмечаю это только сейчас, оглянувшись на догоняющего меня Калюка. На улицах не столь знакомого мне района почти никого нет, а небо вновь сгущают облака. Неприятный осадок на душе постепенно растворяется в стыдливом желании того, чтоб меня кто-нибудь отпиздил. Может хоть это мне поможет?       Честно, я уже не знаю, какие у меня отношения с мазохизмом. Вроде бы мне и нравилось сгибаться под болью несколько месяцев назад, а вроде повторять этот опыт и не хочется. Я боюсь последствий или же возвращения того Влада, что желал мне всего самого плохого? Не знаю, но садист из Влада теперь уже сомнительный. Растерял он свой потенциал, точно растерял.       Я открываю дверь и нос медленно отмерзает. Несколько касс, белое больничное освещение, я словно захожу в локацию для какой-то старой игры, где всё одинаково и вычищено.       Огромные стеллажи простилаются сквозь весь магазин. Пройдя дальше, я осторожно поглядываю на Влада, интересуясь у себя в голове, умеет ли он готовить, но тот к моему облегчению уже напихивает себе в руки лапши быстрого приготовления. Спасибо, что мне не придётся смотреть на его кулинарные пробы. Спасибо, что я не траванусь и не сдохну. Спасибо, что он берёт сразу пять порций и не спешит заставить меня заплатить хоть за одну.       Пройдя сквозь кучу хлопьев и прочего, я ненадолго останавливаюсь возле раздела с лимонадами. Просто разглядывая яркие упаковки, я даже не думаю взять что-то из холодильника, однако Влад, заметив мой взгляд, тут же берёт всё под свой контроль. Открыв дверцу, он медленно перемещается указательным пальцем с одного напитка на другой, видимо, ожидая, пока я кивну, и я пожимаю плечами на совершенно случайном напитке, чья ярко-розовая обложка долбится в глаза больше всего.       И Влад берёт по клубничному лимонаду и себе, и мне.       В опасении спугнуть его доверие, я молча плетусь за ним к кассе. Дай Бог, он не нарушит молчание и не заставит меня заплатить половину. Гордость гордостью, но собственных денег у меня с собой нет от слова «ДенегНетКлянусь».       К счастью, оплачивает покупку всё-таки он. А я лишь неловко улыбаюсь и стою рядом так, будто это событие имеет невообразимое значение. Словно всё всегда будет именно так, только без прошлого и будущего.

***

      — Вилку или ложку? — спрашивает Калюка, когда передо мной на столе уже стоит порция заварившейся лапши.       — Вилку, — взбодрившись, отвечаю я.       События летят. Вот только куда, я сам понятия не имею. А потому, мой мозг благополучно стёр всю дорогу обратно до дома Влада. И то, что было после, тоже. Помню только, как Влад ушёл переодеваться и вернулся обратно в том же, во что переодевался ещё в начале дня. На этом воспоминания заканчиваются.       — Приятного, — проговариваю я сквозь зубы.       — И тебе, — он кивает.       Мне почему-то хочется извиниться и расплакаться. Это из-за перенапряжения и усталости или из-за отголосков тревожного сна? Не знаю, но извинения так и спешат сорваться с моих губ, когда я вновь и вновь запихиваю себе в рот макароны. Если б в тарелке были все ужасные фразы со стороны Калюка, что запомнила эта голова, тогда, возможно, съев их, я б поглотил в себя всю нервозность, и кошмары перестали бы мучать меня.       Жаль, что я помню так много, и ничего одновременно. «Ты будешь делать то, что я скажу», «Выбора у тебя всё равно не было», «Мне всё равно» — всё это сидит в моих мыслях где-то совсем глубоко, пускай, наверное, с тех моментов прошло не так много времени. Он угрожал, шантажировал, плевал на меня и, самое меньшее, рвался набить мне морду.       А теперь он сидит и с ангельским лицом потягивает из глубокой тарелки химозный бульон.       Вдруг всё вернётся к тому же, с чего началось? Это случится в случае если я буду говорить или решу молчать? Так, блять, опять мысли. Вроде бы я обещал себе плыть по течению!       Я много чего кому обещал.       — Не знаешь, как там Лиза?       Я резко поднимаю свой взгляд на Калюка, оторвавшегося от поедания лапши. Проглотив ком из еды и неожиданности в горле, пожимаю плечами.       — Почему бы тебе не спросить это у неё самой? — детали давнего плана выливаются в мои слова.       — Ты знаешь, — выражение Влада приобретает нотки злости. — Отвечай.       — Почти что в норме, — не найдя более подходящего выражения, проговариваю я. — Было бы ещё лучше, восстанови она с тобой общение.       И Влад пристально рассматривает мои глаза, словно выискивая в них ложь. Однако я сижу непоколебимой глыбой, не позволяя ни одному размышлению вырваться наружу. Тогда Калюка просто кивает.       — Она скучает, — произношу я, и тот тут же замирает на месте.       Продолжать есть после сказанного мне уже не хочется. Вслед за Владом, замираю и я сам. Какое-то гнетущее чувство пробегает по стенам тенями. Мы стоим на грани. И я либо сломаю его в правильную сторону, либо он умрёт в себе ничтожеством. Эта доля власти в моих руках. Это я пишу эту историю, я управляю каждым своим действием, что будет иметь последствия. Я сделаю всё так, как позволю себе сам. И выборов слишком много.       Я могу сбежать с ним вместе в Россию. Бросить всех, дать ему бросить их, приклеить к себе. Чтоб только со мной рядом он мог быть собой, не боясь себя. Его характер переломится в слегка иную ветвь, где он будет адекватен и рассудителен, но не настолько свободен, чтобы вернуться к своим друзьям. У него буду я, мои друзья, правильный исток судьбы, в котором не будет лишнего и мешающего. Я же могу так сделать.       Проморгавшись, анализирую последние мысли в своей голове с ужасом. Это я только что об этом подумал? Что за бредятина, блять, что за хрень?!       Вскочив со своего места, я размораживаю нас с Владом одновременно. Захватив и свою, и чужую тарелку, я сливаю остатки пищи и кладу посуду в раковину. Мне нужно нормально проспаться. Без алкоголя, без Влада под боком, без прочей хуйни. Она плохо на меня влияет.       — А Валера? — слышится вопрос из-за спины.       — Я не общаюсь с ним близко, — коротко выбрасываю я.       — Понятно.       Что делать дальше? Пойти домой? Написать Лизе? Я могу вытащить Ваню с Даней на вечернюю прогулку. Точно, на улице уже почти стемнело! А вдруг мать решит проверить, где я? Она уже ловила меня с чужой ветровкой. Оклеймила проститутом тогда. Сука, почему так много этих ебучих решений?!       — Прости, что не смог помочь тебе сегодня.       Всё так же стоя лицом к раковине, теперь я ощущаю позади себя чужой силуэт. Он кладёт мне руки на плечи, почти что прижимаясь вплотную. Внутри что-то трещит по швам.       — Я не знал, чем.       Тёплые пальцы отпечатываются на мне, словно прикосновение раскалённой сковороды к морозилке. Дыхание щекочет шею, мои растрёпанные волосы падают мне на лицо. И вдруг я понимаю, что он помог бы хотя бы этим. Он же пытался коснуться меня. Успокоить. Но делал ли он то же самое, когда, вытащив меня в мороз в лёгкой одежде, тащил в неизвестное мне направление?       Его проблема из-за влюблённости в него поселила эту дилемму и в меня.       — Всё в порядке, — я неловко смеюсь.       Молчание длится долгие минуты, и напоследок он крепко сжимает меня в дружеских объятиях, теперь уже развернув к себе лицом. Он хочет сказать мне то же самое, что я бы сказал ему, если б мы оба не знали, что это не поможет. Теперь уже никто не может думать меньше. А я всё больше хочу влезть к нему в голову, понятия не имея, желает ли Влад сделать со мной того же.       — Уже вечереет, — спокойно произношу я, чувствуя, как лицо треснет с секунды на секунду.       — Я испортил посиделку своими вопросами?       — Нет, но мать испортит мне рожу, если я сегодня не приду домой.       — Хорошо.       Он отпускает меня, наблюдая за тем, как я собираю свои вещи. Телефон, ключи, разъёбанное настроение. Плыть по течению, Вова, ты заебался и хотел плыть по течению!       Слишком многого хотел.       Я обуваюсь и надеваю куртку быстрее, чем в очередной раз моргаю. Влад выглядит так, так, блять, я не могу уже мыслить здраво! Но он всё ещё красив. Как друг, товарищ, как кто угодно, если он такой, как сейчас. И дело вовсе не в его осторожной улыбке, растормошенных во все стороны волосах, тёмной футболке и шортах. Он прелестен изнутри, порой даже слишком. И именно в такие моменты я всегда поджимаю хвост и бегу, боясь, что это быстро пройдёт.       Тогда на крыше, на вопрос про то, чего я страшусь, мне стоило бы ответить ему: «Нас обоих».       — До встречи.       — До завтра, — я ступаю на порог и не оглядываюсь.       Ступеньки, боль в голове, сообщения Лизе. Я иду напрямую к ней, перешагивая, кажись, через дома. Мне нужно увидеть что-то другое, что-то, что определило бы мне место. Что бы направило дальше. Я зароюсь в эгоизме с головой, но лишь в одном из них. И я хороший человек, и потому, я направляюсь к ней. Я увижу её и проникнусь жалостью, посмотрю на неё и забуду про отражение в зеркале, она вымолвит хоть звук своим голосом, и я стану прежним собой. Если был таковым хоть когда-либо.

***

      Глаза утыкаются в расплывчатое лицо напротив. Я увиделся с Лизой, она передала мне деньги и на эмоциях расплакалась в плечо незадолго после этого. Это было не из-за меня. На неё накатила грусть, я рассказывал ей про Влада и про то, что уже скоро всё вернётся на круги своя. Тогда я врал нам обоим.       Потом соврал себе, в последний момент передумав звать Ваню на прогулку. Отнёс деньги в ящик, пришёл домой, обнаружил его пустым и закрылся бы в ванной, если б на двери был замок. Но в итоге просто окунул себя в воду с головой, очистил тело от всего, кроме самого себя, и встал напротив зеркала.       Лизе действительно лучше. Она плакала, но слёзы её под конец сменились радостью. Влад напоминает мне под собой друга. Он напрямую спрашивает о своих «бывших друзьях», и я говорю ему то, что он и должен слышать. Он сам скучает, и потому вернётся. Тогда коридор преобразуется в открытый летний луг, и всё у них обязательно будет хорошо. Без меня, но хорошо.       Это просто мелкая влюблённость. Я переживу ещё кучу таких, зато исчезну не жалкой тварью, а полноценным человеком, добившимся покоя для тех, кто его заслуживает.       Не понимаю только почему его не заслуживаю я сам.       Лицо в отражении не даёт узнать правды. Каким бы я ни был, что бы мне ни снилось, и как бы я ни пытался строить догадки по поводу своего эгоизма или жертвенности, всё замыкается во мне самом. В этом поганом зеркале. Потом в матери, после в отце, дальше опять пойдут друзья из России, и под конец я обязательно вспомню о новых друзьях и Владе. Я повторял это уже тысячи раз или сотни, всё настолько перемешано, что помнить что-то физически больно.       Но я знаю, что спасёт меня от этого хоть на время.       Потому что время пойдёт иначе.       Я дохожу до кухни, словно сам веду себя на казнь. Дорогая бутылка высокоградусного встречает меня сомнительной улыбкой на моём же лице. Возможно, впитав в себя всю ненависть, я и вправду избавлю от неё и себя, и всех. Может я и есть та ненависть. Огромный кусок чего-то…       Не решившись продолжить мыслить, я разбавляю стакан колой и опрокидываю его массивными глотками. Жжёт, крошится и рушится. Вся дальнейшая смысловая связь в голове.       И постепенно становится хорошо. Не слишком для того, чтобы понравилось, но определённо легче. Это вредит моему здоровью, определённо бьёт по чувству собственной важности, в котором возможность быть трезвым и объективно оценивать всё вокруг и складывает из меня личность. Однако я допиваю всю бутылку и представляю совместную жизнь с Владом в маленькой квартире в Питере. Там всё светится ярко-жёлтым, тёплым и радостным. Я улыбаюсь в лицо Калюка и ни о чём больше не думаю. А он берёт меня за руку и аккуратно подтягивает свободной сигарету из пачки. Его судьба чиста, как моя правая ладонь. Всё плавится, и серый потолок преображается в синее небо. Я нахожу там зайцев, подмигивающих мне красными глазами. И Влад всё ещё рядом.

***

      — Все эти разговоры бессмысленны, — проговаривает Калюка одним выдохом.       — Если молчать — то да, — я противлюсь от запаха дыма, что Влад выдыхает чуть ли не мне в лицо. — Бессмысленны.       — Легко сказать, — он смеётся, и я уже не понимаю, это шатает меня или его.       Мы оба угашенные. Стоим возле окна на втором этаже его дома. Помню, когда-то его глаза утыкались мне в спину подобным образом. Вроде бы, тогда мы были у Антона. Сейчас глаза Влада тоже направлены ко мне. Только я стою рядом уже у него в комнате.       Ещё недавно я уходил отсюда с ужасными эмоциями. Я уже бесчисленное количество раз уходил отсюда с подобным осадком. Вина тому — этот запах табака или же голос Влада? Не знаю, но от обоих факторов меня пиздец хуёвит.       — Будешь? — протягивает мне сигарету Калюка.       — Меня травить таким не надо, — я посмеиваюсь, отвергая чужую руку «помощи».       — Спорим, ты бы и сам оторвал эту отраву у меня вместе с моими ладонями, если б не твои принципы в голове, — Владу тоже смешно.       — С террористами переговоров не ведут, — отмахиваюсь от сигареты дважды.       Но Влад не перестаёт настаивать, теперь уже из-за его собственных принципов. Когда никто из конфликтующих не мягок характером, такое обычно перерастает в драку. Однако для серьёзного мордобоя мы слишком пьяны, да и у обоих на лице улыбки.       Я делаю вид, что беру сигарету из чужих пальцев якобы для того, чтобы проиграть и затянуться, но тут же выбрасываю её в открытое окно, так и не поднеся фильтр ко рту. А Влад разочарованно вздыхает, доставая из пачки новую.       — Попытаешься снова — я выкину всё без остатка.       — Не переживай, на одни и те же грабли я не наступаю, — спустя небольшую паузу произносит Калюка.       Пожав плечами, отворачиваюсь от его пронзительно-неадекватного взгляда. Движение выходит слишком смазанным, поэтому я чуть не врезаюсь лбом в стену, но всё-таки выпрямляюсь в последний момент и встаю ровно. Настолько ровно, что вес собственной головы начинает тянуть меня назад. Упав ей на плечо Влада, тут же передёргиваюсь и отстраняюсь. В ответ на это, он дружески хлопает меня по плечу перед тем, как потрепать широкой ладонью по волосам.       — Будь ты котом, был бы милее, — чересчур странная фраза даже для моего нетрезвого рассудка проносится мимо уха.       — Будь я котом, я расцарапал бы тебе всё лицо, — то ли из-за нежного прикосновения пальцев к своей макушке, то ли из-за его слов, то ли из-за его дыхания, устремившегося мне в затылок, спешу съязвить я.       Я чувствую, как он поворачивает свою голову налево, склонив мою обратно на своё плечо. В его лёгкие медленно поступает отрава, и шипение раздаётся над ухом неприятным ощущением незавершённости. Запах гари заполняет нос, но отвернуться мне не позволяет чувство, в котором я проживаю всё это не в одиночку. Даже когда шея затекает, а ноги устают стоять на носочках, я всё равно продолжаю находиться рядом так.       Возможно, чтобы не испортить момент. Возможно, чтобы попробовать поспорить с собой в вопросе, все ли друзья позволяют себе такие близкие движения по отношению друг к другу. Возможно, чтобы забыть про реальность, запечатав этот миг в голове как тот непродолжительный, нестабильный и странный отрывок, в котором я был счастлив.

***

      Очередной день, не знаю какой именно. Но мы уже у меня дома.       Воспоминания висят по моей серой комнате чёрно-белыми фотографиями, которые я рассматривать отказываюсь. Где-то вдали в ящике лежат действительно яркие карточки с моими друзьями, где-то глубоко в душе я испытываю те же положительные эмоции, когда думаю о тех друзьях, с которыми успел обзавестись в Америке.       Зато я больше не испытываю проблем со сном. Ну, с тем, чтобы заснуть быстро. Кошмары мне сниться так и не перестали. Просто теперь я пью перед сном, после сна, и ещё несколько раз до него несколькими часами ранее. Тревожность беспокоит не меньше прежнего, но я легко перекрываю её общением с кем-то. То звоню Дане или Денису, то приглашаю Влада к себе на ночь. Мы друзья, нам можно так зависать друг с другом по ночам. Даже если учесть тот факт, что за лучшие дружеские поступки мы считаем покупку алкоголя кем-то из нас для другого… Кого-то из нас.       — Не думал, что будет, умерев ты во сне? — Влад задаёт вопрос не из приятных.       — Нет, — я неспешно мотаю головой из стороны в сторону. — Иначе бы боялся ложиться спать каждый раз.       Я лежу на своей жёсткой кровати, пока Калюка расположился на спине внизу. На пару секунд кажется, что пол под ним мягче моей постели, но я отгоняю эту мысль подальше. Будь у меня возможность, я б вовсе улёгся на потолке.       — А вообще, не надо наживаться на моих страхах, — я отправляю во Влада подушку, вытащив её из-под своей головы.       Слегка приподнимаюсь на локтях, чтобы проверить, куда та улетела. А он уже находится в сантиметрах от моего лица, подозрительно глядя мне в глаза. Он злится, и рычажок в его голове назойливо давит ему на мозг, но я всё равно улыбаюсь. И вполне заслуженно отхватываю своей же подушкой по морде сразу после.       Отлетев от него подальше, в последний момент успеваю поставить руку между своими очками и летящим в меня мягким предметом. Сняв их со своего лица вовсе, поднимаю согнутые в локтях руки в жесте «Сдаюсь». Однако Влад приподнимается на колени и, подобрав подушку, вновь огревает меня ей.       — Эй, хватит! — в темноте и нечётком мире своего херового зрения, я не могу разглядеть… Ничего.       Еле зацепившись за подушку, утягиваю ту с собой. И Влада к себе на кровать за компанию. Встав на ноги, он грохается сверху на меня и подушку, успешно отобранную мной. Вылезши из-под титанического тела, начинаю переживать из-за того, какой шум мы создаём. Поэтому от «великого ума» подставляю к своим губам палец со словом «Тише». Как будто тот, чьё лицо полностью поглотило одеяло, увидит или услышит это.       — Если ты не успокоишься, будет очень больно, — я вспоминаю эту фразу, когда-то слетевшую с чужих губ, и вмиг становится страшно.       Влад резко подрывается вверх, встав надо мной. Молчит. Опять. Теперь я порчу всё веселье.       — У тебя невероятная память, — неоднозначно произносит Калюка.       Я не вижу ни его лица, ни его глаз соответственно. Но что-то подсказывает мне, что внутри него образовалась такая же огромная трещина, как у меня сейчас во взгляде.       — Спасибо, — я тянусь к нему, не найдя опоры сзади.       Всё крутится, бурлит и так и хочет, чтобы я опрокинул своё достоинство и честь на кого-нибудь поблизости. Жаль, что это Влад. Спасибо, что не мать.       Страх вытягивает из глубины сознания паршивые мысли, и голова врезается в живот Влада молотком. Его сердце колотится сверху. Чужое дыхание прерывисто и странно. Я плохо соображаю, и тело почти перестаёт слушаться. Мне хочется блевать, но я лишь застываю в этом положении, ожидая, когда меня отпихнут подальше. И Калюка кладёт мне свои ладони на плечи, вяло отодвигая от себя на приемлемое расстояние.       — Надеюсь, ты этого не вспомнишь, — он произносит то же, о чём обычно молю я.

***

      Сознание плавится. Я не ничтожен. Отнюдь.       — Ты, — еле проговаривает он, смотря на мою открытую шею.       — Мерзкий? Ты сам не лучше.       Пьяные, оба. Вроде бы мы уже говорили это когда-то недавно-давно-трезвые. Мыслить тяжело, но мыслить и не хочется. Моя рубашка почти что сползла с плеч, оголяя верхнюю часть тела. Я хищно улыбаюсь, посматривая на то, как Влада переламывает изнутри.       Мы опять пьём на его тусовке среди друзей. Те уже ушли, и мне заметно стало легче дышать. Не сильно понимаю, что происходит. И ничего не помню. События перемешиваются урчанием внутренностей. Не могу определить: плохо мне или хорошо, но вот Влад точно оглядывает меня так, словно вот-вот нападёт.       Давай, Влад, я знаю, о чём ты думаешь. Я красив, и ты определённо сдерживаешь себя, как и всегда. Так почему же тебе не забыться и не опустить свои руки мне на плечи?       Но он так и стоит передо мной столбом. Видимо, я выпил больше, чем он.       Он определённо худший вариант из всех. Но и я больше не считаю, что он должен умереть: я не хочу убивать его, не хочу ссориться с ним и выяснять отношения. Я хочу быть рядом, прижиматься к нему каждое мгновение, ощущать тепло, исходящее от чужого человека, который боле не так чужд мне. Я хочу видеть в его глазах желание и любовь к себе, большего в этот момент мне вновь не нужно.       — Мне уйти? — произношу я, делая вид, будто вовсе не заинтересован в нём.       — Нет, — мгновенно вбрасывает он.       — Тогда почему я должен остаться? — оскалившись, не могу перестать отслеживать его блуждающий по моему телу взгляд.       Сложив руки на грудной клетке, продолжаю наблюдать. Это весело, это просто невероятно весело! И глупо.       — Ты, — он запинается, зависнув в одном положении.       — Дыши, спокойно. Я кусаюсь, но уже не так больно, — я киваю самому себе. — Ну, так, почему?       — Противен.       Моё лицо перекашивает от скорби. Оно мгновенно трескается по швам, и продолжать уже не хочется.       — Ясно.       У меня сдают тормоза. Я приближаюсь к нему вплотную, и обхватившие меня со всех сторон руки уже отталкивают мою тушу от себя. Кажется, Влад сейчас заплачет. Касаясь каждого отрезка моей кожи. Так самозабвенно отдавая мне своё дыхание на растерзание. Но продолжая отстраняться.       Когда Влад всё-таки отпихивает меня от себя, я расслабленно припадаю затылком к стене, улавливая горячее дыхание на своей шее. Ещё секунда, и длинные клыки вонзаются мне в предплечье. Не для того, чтобы сделать приятно или оставить там отметку. Меня тянут на себя, чтобы навредить. И я откидываю голову, прикрыв глаза. Он не станет меня целовать. Зато я опять поцелую его спящего, этого будет достаточно. Сейчас он ничего не соображает. Хватается за свою голову и падает на диван подстреленным оленёнком. Он забудет всё, когда проснётся. Но я больше не позволю ему пить так мало и много одновременно, что он ни не думать, ни двинуться не может. А может я и сам забуду всё, не вспомнив этой мысли.       Влад терзает мою шею укусом уже не из первой десятки. Многие из них до сих пор болят, другие же лишь оставляют после себя мокрые дорожки. Я повисаю на его руках, откинувшись назад целиком, и он вертит меня по сторонам. С поверхности на поверхность, моё тело полностью расслабляется, пока чужие руки держат меня от падения. Я выгибаюсь на них, доверяя им полностью, но всё чаще ударяюсь о всё вокруг. Калюка не аккуратничает, просто перемещается вместе со мной так, как хочет. Не отдаёт отчёта своим действиям, но я всё так же совершенно полагаюсь на него.       Это и хорошо, и херово.       

***

      Ящик спиртного полностью пуст. Снова дом Влада, вновь моя неоднозначная рожа напротив его угасающего лица. Я вывожу его на разговор, чтобы он не заснул так рано.       — Ты когда-нибудь задумывался, где ты будешь под конец дня?       — Это вопрос про планирование или озабоченность своим будущим? — Влад пододвигает стакан ближе ко мне.       — Ты видишь что-то плохое в том, чтобы мыслить своим вечером? — я отпиваю несколько глотков предложенного мне напитка и тут же кривлюсь.       — Муторно, — Калюка шмыгает носом, не моргая уставившись на свои руки.       — Соврёшь, что сам так не делаешь — я не поверю.       — Я обещал больше не врать тебе, — строго отзывается он, переместив свой взгляд ко мне.       — Ты много чего мне говорил, — перед глазами всплывает имя Лизы, но я не произношу его вслух.       — А ты много чему верил, — наш разговор никогда не прекращает метать друг в друга стрелки. — И верить продолжаешь.       — Потому что надеюсь.       — Или потому что это — единственный выход из твоих тупиков.       — Может и так, — я соглашаюсь с ним не специально. — Зато хоть так я могу дышать сквозь серость и идеальность несуществующего мира вокруг.       — Скажи банальность, давай, — подъёбывает меня Влад, и я намеренно попадаю в ловушку.       — И чувствовать себя в нём живым.       Улыбка растекается по лицу Калюка так же, как он плавно стекает со стула на стол. Подложив свои локти себе под голову, он блокирует лишние мысли, оставляя меня с моими наедине. Я мгновенно вспоминаю недавний крик матери. Всё-таки её подзаебало то, что я шатаюсь целыми днями вне дома. Проблем не создаю, но решившие навестить нас родственники сильно расстроились, узнав, что меня нет в моей камере. Тогда она поорала и вроде как успокоилась. А после поссорилась со своим «мужем» и плакала всю ночь. Стены не настолько тонкие, чтобы я это услышал, да и окно моё было закрыто. Однако она ревела, прислонившись к моей двери, всхлипывая в надежде быть тише. А я вновь сглупил — мне стало её жалко. Я встал с кровати, открыл ей не для того, чтобы обнять или поддержать, но просто сказать взглядом, что я не безразличен по отношению к ней… Но она закрыла руками своё лицо и унеслась прочь. И больше мы не разговаривали, держа ледяное расстояние друг от друга как оборонительную крепость.       Не знаю почему после стольких проёбов, насилия и недопониманий, я не ненавижу её, как должен был бы.       Вечно хочется помочь ей, но открыто действовать всегда страшно.       Поддержать, но не опечалить её ещё больше.       Стать любимым ей, но не через свой труп.       — Это всё, — Влад бурчит что-то ещё себе под нос, но я пропускаю его слова мимо ушей.       — Что? — переспрашиваю я.       — Не должно закончиться плохо.       Я улыбаюсь, решив не тянуться к его рукам в этот раз. Поза у него закрытая, да и мне слишком неловко. Я убираю сжатые кулаки по карманам толстовки и откидываю голову назад. Стул скрипит, и его ножки портят пол из-за моего елозенья.       — Видишь, ты мыслишь вечером, — я смеюсь, когда он, засыпая, признаёт своё поражение.       Но собственная улыбка исчезает с лица.

***

      Пьянки. Бесконечный алкоголь разливался вокруг всего, что меня окружало, и я осознанно начал захлёбываться им сам. От каждого срыва разделяла простейшая мысль: «Почему бы и нет?». И мне хотелось. Хотелось всё больше, всё сильней. Я целовал Влада при каждом его удобном сне, и каждый из них был словно первый. Я забывал свои же поцелуи почти сразу же после того как просыпался, оставаясь только с неприятным чувством отчаяния.       А потом пил вновь. Я сливал деньги, которые откладывал на побег… На алкоголь. И сливал прилично. Настолько, что стал душой компании Влада, в которой они воровали и перепродавали. Настолько, что китаец реагировал на мои подъёбы в его сторону искренним смехом. Настолько, что Лиза, Ваня, Даня и Даша начали видеть меня реже обычного. Но не настолько, чтобы мне было от того плохо.       Антона я избегал. Он позволял мне это. Я знал, что он всё понимал и видел, а потому было до невозможности стыдно просто смотреть ему в глаза. Мне хотелось только расслабиться. Отпустить всё, что держит, действовать не совсем так, как хотелось бы на самом деле, но позволять себе больше, чтобы я сам не ограничивал себя столь сильно.       И так, сильнейшая тяга к алкоголю проснулась во мне тогда, когда я больше всего в ней нуждался. Хотелось пить всё и со всеми, но больше всего хотелось влить в себя что-либо, будучи наедине с самим собой. Я был готов въебать чего только угодно из не пойми чьих рук, лишь бы голова стала тяжелее, а тело легче. Тогда бы лишние мысли исчезли, и я бы спрятал проблему, с которой борюсь хоть на каплю глубже. Она бы не выматывала мой разум, организм бы не тянуло к пагубным действиям.       И первое время мне это действительно помогало. Я проглотил весь февраль и чуть не выпил весь март, еле заметив, что от него осталась всего половина. Влад был моим другом, был странным и разговорчивым, и мы постоянно пили у него или у меня дома. Он часто стоял у банкоматов, снимая больше налички, чем в предыдущий раз, пока я всё-таки откладывал свои деньги подальше. Ну, так я думал.       Мы говорили то на отвлечённые псевдо-глубокие темы, то о чём-то слишком личном и страшном, и я в моменте забывал про то, что мне только семнадцать, и чего-то стоящего я из себя ещё не представляю. Но Влад почти переставал закрываться. Я подставил всё так, чтобы они одним вечером встретились с Лизой. Тогда они поздоровались друг с другом и оба улыбнулись. Потом я ушёл с Владом к нему домой, за мной приехал Ваня, и мы отвезли товар на место встречи. Я взял свою долю, на следующий день разложил всё по часам в школе. Сидеть там было не особо приятно, и я уделял всё меньше внимания задаваемым мне вопросам, зато всё больше пил после, пока Влад слегка испуганными глазами смотрел на моё расслабленное тело и кусал его от скуки и бурлящих чувств внутри.       Я же влюблялся всё больше, но не думал об этом. Влад больше не целовал меня пьяным как в тот один единственный раз, зато я наслаждался им раскрепощённым или спящим сполна. Я даже не так сильно парился о том, что меня спалят. С помощью алкоголя я действительно плыл по течению, как всегда и хотел.       А на улице было по-прежнему невероятно холодно, морозно и темно. Я не вспомню точного момента, когда задумался об этом. Вроде как я взглянул на дату, понял, что Влад выпил весь алкоголь этого города, и возненавидел нас обоих за каждую его каплю. Мне было о чём думать, пока Влад не появлялся рядом. Он появлялся и было заебись. А потом мы расходились, и я мечтал быть нормальным. Тогда я бы смог встречаться с такими же нормальными людьми, тогда я бы не пробухивал учёбу у Влада дома, любуясь его лицом час за часом.       И в один миг меня всё-таки дёрнуло. Влад сильно приболел и не пускал никого к себе из лучших побуждений, однако именно у него я оставил ключ от ящика. Мне было нечего пить, друзей просить было стыдно, а родаки запрятали весь алкоголь в отцовский офис. Знаю, что они сделали это без задней мысли, ведь мать всегда обвиняла отца в том, что это он выпивает все их запасы, а не я. И тот причём с этим нехотя соглашался, не знаю по какой именно причине. Но вот всё переместилось на второй этаж, и теперь пить мне было действительно нечего.       Я позвонил Владу, и он ответил мне, по случайности не сбросив трубку после слов «Перезвоню позже». Чей-то громкий недовольный голос, видимо, отвлёк его, и я узнал в том голосе того незнакомого блондина. Не знаю, подсунула мне эту мысль абсолютно трезвая голова или я просто сложил все предыдущие кусочки пазла воедино, но я вдруг понял, что между ними происходит. Влад скупал и перепродавал сторонним лицам наркоту когда-то, да и сам употреблял. Но за мой испытательный срок он перестал. Я вспомнил: Антон говорил, что Влад в пух и прах рассорился со своими коллегами по этому делу… И предположил, что этот парень был тем, с кем Влад разругался тогда И ругаться с ним продолжал.       Судя по огромному количеству упоминаний наркоты и каких-то лаж, связанных с ними, я оказался прав.       Тогда я сбросил трубку, не решившись показать Владу, что я всё знаю.       Я написал ему «Ты хочешь сбежать от себя самого» несколько часов спустя, и сразу после этого добавил «Я знаю это». Наплевав на осторожность и прочие нюансы, я действовал прямо и уставши, и следующим днём он пришёл ко мне убитый в хлам. В тот вечер он до сих пор не выздоровел до конца, тем более, был выпившим, однако вполне осознанно и уныло перебирал в своих руках сложенную в несколько слоёв обёртку от конфеты, которую сам мне и принёс. Я взял его руки, попросил закрыть глаза и представить то, что он желает на самом деле, и в этот раз он крепко обнял меня.       И я спасал Влада ровно до тех пор, пока не утопился в нём сам. Я на время избавился от проблемы, сделав вид, что её просто не существует. Почти перестал думать, и всё заметно стало налаживаться. Всё и было бы хорошо, не будь мне так больно.       От алкоголя до лёгкости, от лёгкости до алкоголя и боли после неё, я бросил резко, но тяжело. Не потому, что не хотел продолжить: я тянулся к каждому стакану, словно умалишённый. Потому, что слил на это дохерищу денег. Как бы я ни старался экономить, один приветливый мужчина возле моего дома всё ещё продавал спиртное несовершеннолетним. И Влад, покупающий что-то только когда мы с ним вместе, не особо спасал.       Я помню как плакал над ящиком со своими документами и деньгами. Я держал в своих руках фотографии друзей и просто плакал. Было хреново, и я позвонил Дане в попытке понять хоть что-то, что происходит вокруг. Я сравнил это с неугомонным вальсом, кружащимся вокруг меня и затягивающим меня внутрь, а Кашин, я это услышал, помотал головой и огорчённо вздохнул. Он сидел на другом конце планеты — тоже в одиночестве, тоже убитый морально. И мы проговорили с ним до поздней ночи. Он успокоил меня, посоветовал пойти домой и протрезветь, но я заболтался о своих проблемах. Тогда Кашин попросил меня побыстрее приехать обратно. Я еле отговорил его от того, чтобы он сам приехал сюда ко мне… Пообещав, что обязательно со всем разберусь. Он по-доброму рассмеялся и выслушал мои пьяные бредни, когда я уже засыпал. Я запомнил его поддерживающие слова про то, что все они меня любят и ждут. Что никогда не бросят своего друга в беде, забыв все годы, проведённые вместе. В ту ночь я спокойно заснул, и мне впервые не приснилось ничего плохого.       На следующее утро я, к сожалению, вспомнил не только это, но и то, что сумма моих накоплений прилично сократилась. Разговор с Кашиным и это послужили одними из прекрасных причин перестать. Но вот Влад, в котором крылась оставшаяся половина причин перестать пить и не пытался. За то время, которое мы провели бок о бок на диванах и паркетах я начал понимать его. Отчасти даже придаваться этому бессознательному смыслу жизни. Вот только менялся Калюка так значительно медленней. Помимо той встречи с Лизой он лишь упоминал о ней вскользь. Это происходило потому, что все его обычные рассуждения всегда прерывались стаканами алкоголя, после которых думать об этом он начинал не сразу. Я испытал то же самое, будучи рядом с ним. Но из нас двоих осознанней всегда был я.       И поэтому, сегодня не выпил ни капли. Хотя очень хотелось.       Я знаю, что не так с пьяным мной. Знаю, что не так с пьяным Владом. Даже если он не принимал меня за девушку, даже если мне было хорошо. Сама загвоздка скрывается в словосочетании «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». В полном опровержении этого словосочетания. Лучше сказать — в его бессмысленности, ведь именно пьяный Влад — человек, пытающийся действовать лишь в своих интересах, пусть и искренно, но до ужаса необъяснимо… И в то же время до невозможности заврашийся кусок мрази. И самый худший факт заключается в том, что необъясним он только для самого себя.       Мне не нужен пьяный Влад, что забудет или сделает вид, что забудет, чтобы продолжить то, что ему самому нравится. Мне не хочется, чтобы он винил меня в том, в чём повинен сам. Мне не хочется, чтобы эта ненависть продолжила гнить внутри него.       Оторвав себя от дивана, я провожаю последнего гостя из компании Калюка. Когда-то бесячий китаец, которого я клялся задушить прощается со мной дружеским рукопожатием. И я хмыкаю, словно тоже пьян, как и всегда. Закрыв за ним дверь, выдыхаю с неким облегчением. Плана нет, выпью ещё хоть раз — и точно убью себя. Что делать, опять не знаю. И просто плетусь в гостиную к Владу.       Заглянув в комнату, обнаруживаю его в полу-сознании. Он вновь весел, бездумен и определённо чувствует себя отлично, так раскинувшись на диване. Но улыбка не лезет на лицо. Я молча сажусь рядом, еле отрывая взгляд от недопитого им коктейля. Внутри больше не легко, но мысли сосредотачиваются на дате в пятнадцатое марта. Я понятия не имею, как точно прошли все эти дни.       Я виделся почти со всеми: мы часто болтали, я ночевал у Лизы несколько раз, все они были рады. Но я был не совсем в себе. Всё в глотке было о мечтах и выпивке. Поэтому я ничего и не помню. Но хорошо ж было, блять! Зря, наверное, я так рано решил с этим завязать.       Отдёрнув себя от пагубных мыслей, начинаю грустить ещё больше. Я проебал целый месяц почти что в никуда. Влад стал раскрепощённее, его язык постепенно начал развязываться в правильную сторону, но это всё так медленно… Да, и, как мне это окупится? Медалью «Молодец, теперь вали обратно в Россию»? А может я всё-таки дождусь прощального поцелуя?       Я смеюсь, и мысли путаются. Я давно не плакал трезвым, пусть для меня всё было будто вчера. Ебаная жизнь.       Опять усмехаюсь, посматривая на уже засыпающего Влада. Он негласно признал всё, о чём я думал ранее. Согласился с тем, что пытается сбежать от самого себя, а значит начал исправляться. А я лишний раз убедился в том, что я ему особо после всего этого и не сдался. Да, мне было приятно, когда он пытался хоть как-то успокоить меня моментами. Однако, Господи, ему же просто наплевать! Он прекрасно знает, что я собираюсь свалить чуть ли не сразу после своего дня рождения, до которого осталось всего ничего. Знает и ничего с этим не делает. Пытается узнать меня через беседы, которые я всегда свожу в сторону него и не жалуется. Ему плевать. Он хороший, но хороший не для меня, и с этим просто нужно смириться. Чем быстрее, тем легче будет отпустить.       Я интересен ему потому, что он всегда видел и видит во мне пользу. То подушка для агрессии и ненависти, то капля трезвости в его неуправляемой жизни, то дружеские застолья ради поддержания его настроения. Я почти что ощущаю, как меня всё время водили за нос, прикрывая это несколькими до безумия прекрасными взглядами в мою сторону. А я вёлся. Не столь потому, что глуп и наивен, о чём Влад говорил мне в самом начале, сколько потому, что от мазохизма не излечился. Мне же нравится страдать, как я мог вообще на что-либо жаловаться?! И Влад всё не со зла, просто это я сам во всём…       Я резко хмурюсь, не зная, специально себе сейчас вру, вру ли вообще, и скоро ли начну придумывать что-то, что было бы приятней этого.       Что-то хорошее, где я не слишком много надумываю себе лишнего, лишь бы как-то оправдать себя и всё, что происходит вокруг.       Если я скажу себе, что Влад положительный человек, что я святой, и мы оба просто запутались, я буду ожидать хорошего конца для всех. Если утвержу, что Влад плохой, то определённо начну привирать, зная, что всё-таки могу углядеть в нём хорошие стороны. Тогда я обязательно наткнусь на себя, опять не понимая, кем я являюсь в этой адской пляске. Зато наткнусь на осознание, что я по-настоящему живу, а не просто наблюдаю за всем вокруг, как глупая картонка. Что я имею значение и силу. Что я сейчас скажу что-то определённо глупое, но наполненное надеждой.              — Мне не нужен ты пьяный, — проговариваю я шёпотом, и наклоняюсь к лицу Влада. — Ты закинешь в себя алкоголь и начнёшь говорить всё, о чём думаешь, повысишь градус и может скажешь то, что у тебя на уме на самом деле, а потом забудешь всё, как будто ничего было вовсе.       Я ненадолго замолкаю, смотря в закрытые глаза напротив. Я говорю это не в пустоту. А если и так, то говорю это для себя.       Я хочу говорить с ним спящим, хочу говорить с ним любым, не важно, услышит ли он меня. Того всё равно не произойдёт ни когда он будет в сознании, ни когда будет спать. Может, в следующей жизни.       Но, пожалуйста, Влад, говори так со мной тоже. Хотя бы тогда, когда я сам сплю. Будь рядом просто так, мне не хочется ничего боле. Я останусь здесь, я знаю себя и я стерплю и не такое, но, я умоляю, не оставляй меня.       — Ты будешь обнимать меня, представляя на моём месте кого-то другого, и я буду терпеть это, потому что только так я чувствую себя кем-то значимым.       Зачем-то я опять продолжаю то, что уже давно должно было закончиться.       — Но ты проснёшься следующим утром и скажешь мне, что не помнишь ни моего лица, ни моих слов, — очередная долгая пауза наливается слезами, стекающими с щёк почти что беззвучно. — И мне опять будет, знаешь, не то чтобы обидно, скорее просто больно.       И если это — один из подтипов мазохизма, то мне он точно не по вкусу.       Чужие глаза резко распахиваются, и я отскакиваю в сторону. Ужас, прошедший по сердцу, не позволяет и двинуться. Он не спал?       Влад медленно приподнимается на локтях, но я не могу увидеть выражение его лица. Он оказывается вне света луны за окном, а свет я погасил ещё полчаса назад. Страх перетекает в конечности, и те начинают дрожать. Нет, нет.       Нервно сглотнув, я шмыгаю носом. Томящее ожидание вылазит на лице Калюка ехидной улыбкой, он поворачивается к окну, и свет наконец освещает его эмоции.       — Я ж не идиот, — его пьяная интонация проезжает по ушам скрежетом. — Я прекрасно всё осознаю. Мне противно, но весело, и местами даже приятно, — Влад замолкает, поглядывая своим нетрезвым взглядом в чистый мой.       Внутри всё сводит. Он не запомнит этого, пожалуйста, он слишком пьян.       — Это типа эксперимента, — Влад говорит медленно, растягивая слова невпопад. — Нет, просто я это не контролирую. А тебе ничего больше и не надо, — он молчит перед тем как закончить. — И мне невероятно мерзко с того, что я продолжаю. Ты рядом или нет, а я всё равно не могу обойти тебя стороной.       Я впадаю в осадок от нескольких предложений так, как никогда прежде. Его существование в принципе пробивает насквозь. Он больше не добр и не весел, скорее отстранён и холоден, и слова, так легко вырывающиеся с его рта, залезают в голову.       Сердце пропускает неожиданный удар. Нет, помогать ему вне моих сил. Мне бы себе, сука, помочь!       Пусть просто ударит меня, ну, как прежде. Скажет мне, как только я противен вновь, и всё. Мне нужно хотеть именно этого.       — Хорошо, — легкомысленно пожав плечами, выплевываю я.       Не сумев подавить истеричный смешок, отворачиваюсь в сторону.       Всё в порядке. Он забудет. Пройдёт ещё месяц с лишним. Тогда он станет ещё более адекватно относиться к Лизе, поймёт, что «раньше было лучше» и затихнет навечно. Я дожму эту ветку, перегну каждую из его линий, я определённо выиграю, в чём бы том ни было.       — Всё приходит со временем, Влад, — спокойно говорю это ему, подтерев слёзы с щёк. — И у тебя его будет достаточно, а вот у меня его осталось не так уж и много.       Так что перестань смотреть на меня такими пустыми глазами.

***

      Однако Влад не забыл ни слова и пустыми глазами смотреть на меня продолжил.       Я так и не понял, что именно он запомнил и что точно имел в виду под своими репликами, но лично я сам предпочёл отдаться всему, что распирало меня изнутри. Я облажался, состроил из себя дурака на следующий день, и он сделал вид, что поверил. И всё постепенно начало стекать в обратную сторону. Я говорил с ним уже не как психолог с пациентом, но как пациент и ещё более психбольным пациентом, и сам не осознавал, кто из нас когда был в чьей роли.       Зато пить Влад перестал. Я понял это по тому, как следующим днём он отменил встречу со своей компашкой в баре, приехав ко мне и спросив, когда я планирую уезжать. Во мне заликовала надежда, стеклянные глаза нас обоих на миг озарились огнём, который каждый решил держать при себе. Хотя бы в ближайшее время.       Я сказал ему: «Летом». А он назвал меня по имени и попросил никуда не уезжать. Я отчётливо обрабатывал слово за словом всю следующую ночь, и, когда к ответу так и не пришёл, признал, что понимать что-либо мне больше не нужно. «Вова» — было простым обращением. «Пожалуйста» — волшебным словом, просящем меня о последующем. «Останься» — прямым заявлением о своих желаниях.       Черта всё ещё не была переступлена, но на этой черте находиться стало гораздо проще. Мы оба додумались до того момента, когда думать дальше было бессмысленно. Так мы бы продолжили загонять себя в тупики раз за разом, и ничего бы из этого не вышло.       Это не было чем-то, что можно подогнать под рамки «плыть по течению»… Мы действовали так, как считали нужным, но делали это лишь потому, что внутри каждого всё-таки пересиливала та или иная мысль. И если раньше их были десятки не только внутри Влада, но и меня, то отныне мы сузили круг до тройки.       Я отвёз заказ и привёз ему деньги, а он встретил меня как верный пёс. Я не стал предполагать, что его язык любви — это деньги, всю сумму которых он разрешил мне оставить себе, ну или действия, которыми он взял меня за руку и поставил посередине комнаты с теми же словами, которые я научил его произносить. Я медленно сжал его ладони в своих и улыбнулся, показав нужную нам обоим истину. Теперь никто не закрывал глаза. Не говорил ни слова, но лично я вынес для себя то, что посчитал нужным. Что любовь — это не то чувство, которым кто-либо когда-либо пытался прикрыться, чтобы укутаться в нём. Это желание ударить как можно сильнее, переломав себе же самому все кости до последней. Разорвать себе глотку и подставиться под удар, быть жертвой, но правильной жертвой во имя другого человека. И цвет её не ассоциируется с красным. Такая любовь прозрачна от своего начала и до конца души того человека, что ей озабочен, ведь сам человек в одно и то же время невидим и прозрачен, будучи охваченным ей больше, чем тот, к кому она направлена. Две стороны этой любви замыкаются в единой личности, но середина её линии проходит насквозь того, к кому устремлена. Лишь потому, что делает и его прозрачным тоже.       И этим первым невидимым человеком с двумя концами любви в себе по несчастливой закономерности событий оказался я.       Я правда протыкаю насквозь Влада своими словами или действиями, и он пользуется моей прозрачностью как ему только угодно, ведь я сам стремлюсь к этому. Такое не описать, не прочувствовав, и объяснить это ему будет сложно. Но об этом я пока что не думал.       Быть жертвой не плохо и не осуждаемо, что бы ни твердили другие, куда бы ни заводили мысли. Мы можем жалеть себя и выставлять себя в каком-угодно свете, но от этого в конечном счёте все равно кому-то хорошо. И между этими двумя эгоизмами лично я выбрал чужой.       — Мне не нравятся парни, это отвратительно, — повышенным тоном огрызается он.       Я ухмыляюсь, пожимая плечами. Вмиг на смену тёплым чувствам приходит лишь холод, но от того мне не становится ни каплей хуже. Я резко шагаю назад, убрав с лица что-то похожее на ожидание и грусть.       Не хочешь меня целовать, ну как хочешь.       — Мне нравится женщины! И только они, — Влад уже кричит, но соблюдает расстояние со мной в пару метров. — И мне всегда будет мерзко.       Его ледяные слова врезаются в голову, я молча подбираю свой галстук и хмыкаю. Школьный кабинет, конец всевозможных уроков, мы оказались тут не случайно. Спустя неделю почти что молчаливых гляделок Влад сам привёл меня сюда. Не увидев ни бутылки алкоголя, ни чего-нибудь, чем мы ещё могли заняться, я вывел его на провокационный разговор. Я сказал, что я, возможно, сойду за женщину, если он закроет глаза и напьётся, а он спалился с тем, что прекрасно помнит события той самой ночи. «Ты идеален до невозможности» — подлил масла в огонь я. Тогда бедный Влад опять решил поспорить с собой, при этом задев меня. Только вот подобное он говорит не впервые, а потому я готов это услышать. Похожей реакцией меня всё равно не удивить.       — Иди к своим женщинам, — безэмоционально вкидываю я, склонив голову к полу. — Однако, Владик, вроде бы своих друзей осуждать не принято, — добавляю я с долей сарказма. — Впрочем, себя тоже.       Я вижу, как по мне почти что прилетает кулак.       Настроение вмиг меняется. Чужой удар летит на меня с бешеной скоростью, уклонившись в последний момент, я отшатываюсь к стене и чуть ли не сгибаюсь вдвое. Посмотрев на злостное выражение Влада, нервно переступаю с ноги на ногу. Я округляю глаза одновременно с тем, как проглатываю несколько тысяч мыслей внутри себя. Что, блять, только что произошло?       Нет, это уже не совсем то, что я прямо сейчас ожидал ощутить в позиции жертвы. Почему он опять сделал это? Ещё немного, и мне было бы правда очень больно. Разве так правильно?       Избавив себя от пафоса, наигранности и саркастичности, полными страха глазами я впиваюсь в уже не столь уверенное лицо Калюка. Он, поняв, что только что сам чуть не сделал, лишь в ужасе смотрит на свои руки. Рассматривает их так долго, что я читаю отвращение к самому себе в его взгляде. Резко переведя его на меня, он приоткрывает собственный рот в удивлении и уже хочет начать говорить, но мой полу-истеричный тон перебивает его задатки извинения.       — Я думал, что драки в прошлом, — каждое моё слово дрожит вместе с моим телом.       В один момент становится слишком тревожно, я шухаюсь от намерения Влада подойти ближе, и мы вновь замираем по своим местам. Выпрямившись, я перестаю моргать. Если бы я не среагировал, Калюка бы разбил мои очки вместе с моим лицом.       Несдержанный страх пробирает глотку. Я будто вновь стою перед матерью, разбивающей мне в ноги бутылки.       — Прости, я правда не хотел сейчас, — скоро выплёвывает из себя он. — Я не знаю, я опять, оно само на меня нашло, я не, реально, Вов.       Повисшее молчание отстукивает мне паникой.       — Неа, — я мотаю головой из стороны в сторону. — Нет, нет, нет, Влад, это так не работает.       Я слышу своё испуганное сердце, сбитым дыханием отдающим мне в губы. Страшно. Не столь из-за того, что Влад почти что начал побоище, которых между нами не было уже прилично, как из-за осознания, в котором он до сих пор настолько агрессивен. Где он всё ещё не переставая причиняет всем боль. Где он хочет этого и почти что сделал это со мной только что.       Игра же была за мной, я управлял ситуацией, я…       — Извини меня, Вова, пожалуйста, — слепо продолжает твердить он.       Опять подступается ближе, по всей видимости, жаждет прикосновения, что по его мнению бы успокоило нас обоих, но я без лишних слов лишь разворачиваюсь и ухожу. Скорее бегу с осознанием, что ответить ему сейчас ни на что не сумею. Это — удар под лёгкие, по лёгким и сквозь них. Он выбил меня из привычного мне состояния, резко начал извиняться, но, как себя чувствовать… Я всё ещё не понял. А с мыслью, что понимать мне ничего не было нужно, я будто загнал себя в ловушку сам. Вновь.       И потому, я лишь бегу, куда меня уносят ноги, и делаю то вполне хорошо: шагов за спиной либо не было изначально, либо я уже оторвался от них.       Дыхание сидит где-то в коленях. Болит всё, что только может болеть, и на голову одна за другой срываются со скал мысли. Зачем он попытался ударить меня? Он бы сделал это, не будь моя реакция столь хороша. Он бы извинялся ещё сильнее, разбей он мне очки? А я бы простил его?       Мои глаза неотрывно смотрят на дверь собственного дома. Я добежал досюда, не помня ни раза, как повернул куда-то в его сторону. Что происходит?       Теперь выпадение из реальности ощущается как полноценная пропасть, в которую я бесконечно падаю с каждым новым шагом. Больно, ужасно больно! Отнюдь не физически, но эти черви разочарования и сомнений разъедают всё изнутри, и в моменте кажется, будто Владу и вправду удалось ударить меня. Словно я не увернулся и он всё-таки вмазал мне по лицу за мой саркастичный тон и надменные слова. Будто я виноват в том, что это произошло, но это и так, и всё равно хочется простить его.       Я жертва, я сам это напечатал и подписал. Прощают ли жертвы своих обидчиков? А если эта любовь — херь и оправдание, в которое я спешу закутать своё медленное расслоение личности. Поцеловал бы всё-таки меня Влад, увидев моё заплаканное разбитое лицо?       Но вот я уже лежу в ванной, перебирая пряди своей чёлки парой пальцев. Вода, чистая одежда неподалёку. Я не в себе, и я не здесь, но что вообще во мне и рядом? Вокруг тепло, но это так противно!       Тревога ледяными глыбами сталкивается одна с другой на сердце, я слышу, как на мой телефон поступают звонки. И выжидаю несколько минут, пока те не прекратятся. Сообщение, сообщение, звук раздражает, но подняться из ванной вне моих сил.       Не знаю, текут ли по моему лицу слёзы, но капли пота точно. И нервозность, повлекшая их за собой, топит меня вниз перенапряжением. Влад скотина и тварь, которую стоит избегать любой ценой. Я хочу простить его. Мне стоит оборвать все контакты и как-нибудь устроиться на подработку. Я возьму в долг у друзей из России. Калюка должен огрести сполна за то, что поднял на меня руку.       Я прощу его завтра же утром.       И вот я уже в одежде сижу на кровати в комнате. Я нажимаю кнопку «Вызов» и сразу же сбрасываю его. Тело трясёт. Вокруг странно пахнет, но это уже не сырость. Что-то горит. Как в том туалете в клубе, как на вечеринках в доме Антона, как с Владом рядом. Оно жжётся изнутри меня, но пар не выступает наружу, смолой застывая в лёгких. Все детали постепенно начинают складываться в полноценную картину. Зачем я делаю это?       В следующее же мгновение становится душно. Мне нечем дышать. Я жму на звонок и убегаю от себя же, от Влада, и от всего. Двое изначально больных людей никогда не вылечат друг друга равноценно. Либо я беру своё, либо отдаю ему всё. Я сбрасываю трубку.       Прозрачные глаза смотрят в телефон. Я выключаю уведомления, прибавляю звук и включаю первую попавшуюся в музыкальные рекомендации песню, и та оказывается нагоняющей. Руки набирают текст сообщения, я не знаю что это и зачем я это пишу. Мне хочется начать рыдать, опять, опять, опять, а потом ещё раз. Нет смысла, нет ничего, я так заебался, блять, я так хочу проплакать всю жизнь, просто ныть, просто рыдать, просто не быть собой, не быть здесь, в себе, рядом с другими, и плакать, плакать, плакать…       Я не оставлю себе ничего, а после излечусь кем-то другим. Вова: Я ненавижу тебя.

***

      Я знаю, что алкоголь не вернёт меня к жизни и не поможет. Я знаю, что схожу с ума. Я знаю, что Влад стучит в это окно уже полчаса. Я знаю, кто мне пишет сейчас, но не совсем догадываюсь, зачем. Если он и говорил мне своё имя, то я его уже забыл.       Подобрав телефон, я быстро ретируюсь из комнаты. Родители мирно спят сверху, и если стук Влада по окнам и стенам не разбудил их, то мои шаги не должны тоже. Однако я осторожно переступаю между разбитых бутылок, словно мать не убрала их пару часов назад.       В этом доме всегда что-то бьётся. Как и во всех, в которых я когда-либо бывал. В России об меня могли разбить стеклянную дверцу маленького шкафа или кружку с кофе. А у друзей в их домах нередко ломалось терпение их родни из-за моего присутствия. Здесь, в Америке, в меня часто летели осколки алкогольной продукции. Иногда руки матери, спешащей выдать мне пощёчин. На этом же пороге Влад пробивал мне моё эго и самоуверенность. Тут же морально избивал себя и я сам, пытаясь подогнать всё это в рамки мазохизма или жертвенности.       Теперь же, всё моё прошлое разбивается на крохотные кусочки моих шуток и прочих забав где-то внутри меня самого. Я глупо говорил, слышал глупые придуманные имена, глупо думал и плохо спал, но мне хотя бы не так часто снились кошмары. Возможно я был счастлив в себе, но почему же всё равно не видел своего отражения в зеркале так же, как и не могу проглядеть его сейчас?       Я зависаю над открытым холодильником со своими обнажёнными мыслями. Белый свет слепит глаза, невкусные продукты отдаются во мне отвращением к миру. Спрятанная в глубине нижней полки бутылка показывает мне мой тёмно-синий свитер с широкой белой надписью «НИЗОСТЬ» посередине и бледное, в край исхудавшее размытое лицо. Не знаю, сколько я сбросил за всё это время ужасного питания и литров крепкого алкоголя вперемешку со стрессом, но скулы отчётливо ощущаются на лице, а тонкие длинные пальцы в ссадинах хватаются за горлышко бутылки. Я своровал её у Влада, когда был у него в последний раз. Но так назойливо долбится он в окна отнюдь не по этому поводу.       Сжав мобильник крепче, уже хочу отключить его вовсе. Даже выключив звук, мне всё равно приходят уведомления. А на совершенно беззвучный режим мне телефон ставить нельзя — иначе я забуду о нём и просплю все будильники. Хотя, это будет едва ли не лучше, чем получать по одному короткому сообщению с разных номеров каждую минуту. Я понятия не имею, почему он не сдаётся, пока я блокирую все раз за разом, однако экран продолжает загораться вновь и вновь.       Не знаю, зачем я таскаю с собой эту бесполезную херь.       Отложив телефон на столешницу подле холодильника, я закрываю его дверцу и растворяюсь в темноте. Естественно прихватив с собой припрятанную в глубине бутылку. Родители всё равно не заглядывали в холодильник последнюю неделю, а если бы и нашли её, мне было бы уже наплевать. Не думаю, что хоть что-то выбьет или выкричит из меня размышления сейчас.       Все эти противоречия… Я хотел, чтобы мне было больно. Мне до невозможности хотелось, чтобы мне перестало быть больно. Я создал позицию правильной жертвы, в которой мне будет больно, но это будет верная боль. А после всего, что трепетало внутри меня, он лишь решил вмазать мне по лицу. И я согласился с этим, вновь придя к позиции жертвы.       Его не забочу я сам. Я правда интересен ему только как вспомогательная палочка, взмахнув которой, ему станет легче. И вроде бы я был рад тому, как крепко он сжимает моё твёрдое дерево своими пальцами. Только потом оно слишком быстро превратилось в ветку, которую уже просто ломали. Либо же превратил себя в неё я сам, ведь был неправ во всём изначально.       Очередное доказательство моего существования спешит упасть на меня подозрениями в совершении кучи ошибок. Это и есть реальность. Неправильная, правильная, неоднозначная, многосторонняя, картонная, саднящая, она спешит попасть мне в горло. Всё изнутри закладывает, словно пилот моего тела решил очень резко взмыть ввысь. Хочется блевать. Может это алкоголь испортил мне все мысли?       Влад же спрашивал меня обо мне. Шутил со мной, извинялся передо мной, иногда даже заботился. И за столь короткий срок, имея при себе кучу проблем и жажду думать о чём-то стороннем, я выдумал себе эту влюблённость в надежде, что она спасёт меня. Но разве может что-то настолько сильное быть неестественным или ненастоящим? Если сильно надеяться на это? А может, я опять во всём не прав. Пусть и не знаю, был бы я прав или неправ хоть в чём-то вовсе.       Я слишком ненадёжен для самого же себя.       Подобрав телефон, уже хочу швырнуть его в стену со злости, но в окно кухни вовремя прилетает снежок. Увидев за ним Влада, я делаю ещё несколько глотков и решаю унести бутылку с собой. Опьянение на голодный желудок и сходящий с ума разум приходит весьма быстро: я дохожу до своей комнаты, закрываю двери, шторы, и сразу грохаюсь на кровать. Мобильник продолжает загораться, и я клянусь себе самому, что в скором времени сгрызу его.       И всё-таки, уже не столь безжалостный взгляд привлекает новое сообщение.       В последний час этот незнакомец только и дело, что писал про то, как хочет со мной познакомиться. Сначала я предположил, что мой номер слили куда-то… Однако все сообщения от первого до последнего были идентичны.       В отличие от этого.       Разблокировав экран, я падаю головой на подушку вместе с горлышком бутылки во рту и принимаюсь читать. Буквы расплываются, глаза горят и невообразимо хочется ссать — и это всё, о чём я успеваю подумать, прежде чем тут же отложить эту идею.       Резко поднявшись на ноги, плетусь до ванной змеёй. Конечности словно исчезли.       Поняв, что я упал обратно на кровать, предпринимаю очередную попытку встать. Сука, да, не мог же я!       Но бутылка пуста. А значит всё-таки мог.       Поставив беззвучный режим на все уведомления, прячу уже одно из доказательств моего опьянения под матрас. Чуть не придавливаю себе руку и едва ли не беру пистолет в руки, чтоб выстрелить в окно, в которое нескончаемо продолжает долбиться Калюка, но прячу.       На часах уже шесть утра. Представляю, что за шторами просто темно, и Влада там нет. Не знаю, зачем, просто хочется. И ничего не понимать тоже хочется. Просто пьяный, просто самоуничтожился бы сейчас. Забавно было бы, если б так и написали на моей могиле.       Мысли о смерти перед предполагаемым сном… Уснуть не позволяют. Умирать не хочется, но продолжать жить так дальше — тоже. А что изменить? Отсутствие пули у родителей и Калюка между глаз? Было бы весьма неплохо.       Но убить никого я больше не осмелюсь — слишком плакса-жертва.       С уст сходит смешок, и сразу пропадает вместе с улыбкой. Что-то будто очень хочет сорваться с языка, но я не позволяю тому вырваться наружу. Вот это точно мне навредит! Вот это сделает хуже некуда. Это такая невозвратность будет, такая безысходность!       Улыбаюсь. Пьяно улыбаюсь самому себе и думаю об этом тоже будучи пьяным. Я дышу себе в рот и различаю привкус алкоголя. Он противен. Я пью слишком много, слишком часто и зря. Определённо делаю это не себе в будущую пользу. Нынешнюю, но не долговременную. Это отвращает. Мысли путаются. Ванная, мать, зеркало, Влад, пустая бутылка, желание получить побольше всего. Ещё более нетрезвый. Ещё поцеловать Влада. Ещё сильнее разочаровать всех в итоге. Я это могу, я для такого и предназначен.       Мысли путаются, а я опять лежу на подушке. Завтра учебный день или нет? Как не стараюсь, совсем не вспомню. Помню лишь число. Пятнадцатое. Потом тридцатое, ещё день, конец месяца. Тридцатого марта я должен буду уже со всем определиться, ведь потом наступит седьмое. Не марта. Апреля. Мой день рождения. Лето. Уеду домой. Наконец-то увижу тех, кто дорожит мной и скучает по мне. Они встретят меня с улыбками, я отплачу им за годы дружбы и всё, что они сделали для меня. Я не останусь бесполезным и зависимым от всего вокруг, не останусь.       У меня есть будущее! Есть.       Сообщение на телефоне.       Голова качается из стороны в сторону, пальцы зачем-то щелкают. Я вспоминаю мгновения счастья. Однажды я приехал к Кашину домой ранним утром без всякого предупреждения: я хотел как можно быстрее свалить из дома, и потому выехал чуть ли не на полтора часа раньше положенного. Я доехал до Дани на автобусе, он не сильно удивился этому, зато искренне просмеялся. Он вышел спустя двадцать минут после моего появления около его подъезда. На улице была зима. Но не снежная и тёмная, наоборот, уже уходящая и светлая. Мы пропустили первый урок, он встретил меня с желанием проебать его. Тогда мы пошли в забегаловку возле его дома, взяли по шавухе и с удовольствием засели на детской площадке неподалёку. Нам не было стыдно качаться на качелях или громко кричать приколы — мы делали так потому, что в моменте были счастливы.       Помню, мне было так же хорошо, когда я впервые встретил Илью и Дениса. Они не совсем похожи на меня… Честно, они могут даже не выкупить некоторых моих приколов. Но всё-таки то было прекрасное время. Они — креативные ребята. Никогда не сидят на месте, всегда делают то, что нравится не только им, но и людям вокруг них. Это отличные друзья, клёвые парни, мои лучшие чуваки с района, где я когда-то жил.       И Максим тоже классный. И остальные. Всегда рядом, всегда пишут, заботятся и звонят, и я вспоминаю о нашей компании исключительно с положительными чувствами внутри. И постоянно держу их в уме, не смотря ни на что. Как бы пьян ни был.       Это мои друзья.       А Влад? Я знаю его ничтожно мало. Даже года не прошло. Зато пройдёт моя влюблённость.       Я опять вру и пытаюсь внушить себе всё это для того, чтобы определиться со своим счастьем?       Нет, блять, не пройдёт! Я хочу быть с Владом. Хочу, чтобы он был рядом и любил. Всё это так бессмысленно и глупо! Я думаю бред. Говорю бред. Действую бред тоже. Глупо! Сука, глупо! И всё так быстро, и осознаю так мало, и ничтожно это всё! Всё! Всё! И я…       Глаза закатываются к потолку сами собой. Раздражающий звук стука в окно. Очередной кошмар ждёт, пока я вырублюсь. И я сдаюсь в его объятия, не в силах с собой совладать. Меня щас блеванёт.       Взгляд никак не может сфокусироваться. Внутри всё неприятно бурлит и щиплет, но не так, чтоб было больно… Скорее так, чтоб хотелось вывернуть себя наизнанку, лишь бы алкоголь перестал щекотать внутренности. Словно когти без тела и разума стучат по самой середине тела и медленно переплывают вниз живота, протаптывая дорожки по моему желудку. Проходят через него, а после доходят до конца с тревогой, так сжимающей сердце и лёгкие. Я забываю, как дышать. Боюсь чего-то, что будет дальше и вновь слишком много думаю, пусть и хочу просто любить.       Ну, и, выпить.       А после убить себя. Не так, чтобы наложить руки на своё тело. Так, чтобы в один момент просто забыться в том, чего не существует, и перестать существовать самому. Чтобы я был вдали от этого. От этих унижений матери, от отвращения ко мне, от попыток её оправдать. От мыслей, что я всё так же люблю её, несмотря ни на что, ведь могу рассмотреть что-то хорошее в каждом человеке. От потерянного детства и мерзкой родни, смотрящей себе в ноги так, словно перед ними весь мир. От обязательств и взрослой жизни, которая ждёт меня и уже хочет разбить меня на мелкие частицы, хоть я всё ещё хочу позиционировать себя, как ничем не желающего заниматься подростка. От Влада, влюблённость в которого остаётся для меня то загадкой, то проблемой, то надеждой. От себя самого. От несчастного себя, что мечтает быть собой вне всего этого.       Я улыбаюсь бессмысленности размышлений. Всё так странно, на часах так поздно, внутри так непонятно. Алкоголь размывает границы, заставляет подумать, что никаких барьеров нет вовсе. Тревога исчезает, её слабый силуэт светится в завтрашнем дне, но ощущения, словно он точно случится, нет. Завтра не наступит без осознанности. Мысли останутся хаосом внутри забавного тела, разум сложит эти слова в бессмысленные предложения, среди которых я почувствую себя главным героем своей жизни.       Мне будет спокойно, пока я буду мечтать о всём подряд, не коря себя за то, что мечтаю о нереальном или не осуществимом. С кучей всего внутри и ещё большим количеством херни снаружи я счастлив подле алкоголя.       Но не возле Влада, кидающего мне в окно очередной снежок. И вот вновь отрицаю без смысла и итога.       Значит, лучше выкинуть это из головы.       Зажмурившись, передёргиваюсь. Спать хочется больше, чем когда-либо. Глаза открываются просто так. Телефон перестаёт отвлекать. Взгляд не фокусируется, передо мной пятна случайных полос на потолке. Я знаю, что он полностью белый. Но именно сейчас, отражая в себе огни моего больного рассудка, он кажется расписанным всевозможными узорами.       Живот урчит, но я игнорирую его так же, как и всё остальное. Сколько сейчас на часах? Какой сегодня день? Я сделал то, что должен был, или опять забыл или забил на это хер? А это всё вообще имеет значение?       Влад. Хочу целовать Влада. Опять. Влад. Разбей это окно, ворвись внутрь. Я впустил бы тебя сам, но не могу встать, честно. Я не вру, я звучу странно, если ты читаешь мои мысли. Что?       Подушка под головой кажется каменной. Резким и размашистым движением я закутываюсь под одеяло. Последняя стадия достигнута. Мыслей больше нет.       Отчаянно закрыв глаза, чувствую, что рву себя на куски, и засыпаю.

***

      И лечу откуда-то свысока настолько быстро, что не успеваю ничего сообразить. Чувствую только то, что тело внезапно перестаёт быть моим. Не лёгкое, не тяжёлое, оно лежит на кирпичах в старом саду. Перед изящным староватым английским домом, моё мёртвое тело покоится в абсолютном спокойствии. И лишь душа не перестаёт волноваться.       Я вижу её глазами свой труп, и по несуществующей спине проходит ливень сожалений. Как я сорвался с крыши? Я шагнул специально или меня столкнули? Нет, дом всего-то двухэтажный, никто бы не стал сбрасывать меня отсюда. Значит я либо оступился, либо специально рассчитал всё так, чтобы умереть. Зачем я бы убил себя?       Но лето вокруг совсем не даёт мне подсказок, почему я решил сделать это. Почему мне было плохо, если вокруг так светло и красиво? Этот солнечный день так приятен… И какой-то парень запускает странноватую жёлто-бежевую моль-бабочку, прикрепленную механизмом к его грудной клетке. Она даже не кажется искусственной. Её крылья шепчут мне какие-то хорошие слова, а сам парень улыбается.       Я нахожу в нём тысячу знакомых и незнакомых лиц, совсем не понимая их значения. Мне страшно с того, что только он слышит меня. И почему-то игнорирует. Я же умер. И это странно. Он смотрит в лицо моей душе. Зачем?       И вдруг я стою перед матерью в нашей самой старой квартире. Она приятна и родна взгляду, сколько бы плохих вещей тут ни произошло. Я пытаюсь обнять мать, но та не видит меня. Всё верно, я ведь мёртв.       Но мне так хочется! И обнять её, и пожалеть, и самому встать на её место, лишь бы ей не было больно. Чтобы потом она не навредила мне, чтобы моей голове не было так херово мыслить, чтобы я не пил и не был похожим ни на неё, ни на Влада. Чтобы все были разными и были далеко друг от друга. Чтобы я не страдал так от того, что не могу быть услышанным.       Слёзы текут по настоящему лицу, и я медленно теряю все грани. Меня и сна, меня и матери, меня и Влада, меня и реальности. Всё перемешивается во мне относительной нормальностью, которая совсем недавно была моей отдушиной, в которой я был… По-моему… Счастлив. Шутил же. Значит был счастлив.       Очередная попытка прикосновения заканчивается чем-то плохим. Я ощущаю это, просто существуя. Тени проходятся по старому английскому дому. В одной из них я замечаю незнакомца с блондинистыми волосами. Кто он такой вообще? Просто конфликтная персона. Враг моего сомнительного врага, но не друг мне. Зачем он здесь? Потому, что я о нём думал?       Картинка сна мелькает между двумя пространствами. Но я летаю вокруг всего мира, пытаясь найти того, кто поможет мне вернуться к жизни. Я плавно перемещаюсь по воздуху, не отходя от людей, но те проходят сквозь меня.       Прошу, перестань смотреть на меня так. Я тоже хочу быть услышан, я хочу командовать и видеть, что мне подчиняются. Я не желаю быть тобой, но, просто, люби меня. Любите меня все! Я ведь имею значение, я ведь делаю что-то, я ведь не…

***

      Я распахиваю глаза, не слыша ни звука.       Очередное нервное пробуждение, отдающее в голове неприятностью. Следы слёз под глазами. Голова болит. Я не успеваю сформировать желание, чтобы это всё побыстрей закончилось, как меня опять клонит в сон. Я точно проспал будильник. Наверное потому, что он вовсе не заиграл.       Втыкая в стену, едва нахожу в себе силы пошевелиться. Ужас пробирает всё от костей до воздуха вокруг. Подобрав телефон правой рукой, удивляюсь тому, что ещё так рано. Будильник только через полчаса. Что за, блять, бред!       Живот неприятно скручивает. Неистовый страх охватывает тело, веки подрагивают. Я не хотел бы умереть во сне. И в реальности, и в нём тоже.       И всё ещё хочу спать, но заснуть у меня не получается. Я словно бесконечно падаю вниз, думая, что вот-вот достигну дна и разобьюсь уже наконец, однако того не происходит. Снова это давление в груди.       Закатив глаза, нащупываю выключатель и врубаю свет. Комната озаряется яркими неприятными и неестественными лучами, разум бурлит нежеланием куда-то сегодня идти. И всё-таки, я пропустил уже слишком много для того, чтобы мои прогулы оставались игнорируемыми. Пусть со временем я и понял, что эта школа, помимо её дизайна, мало чем кардинально отличается от среднестатистического учебного заведения в России. Учения, другая система оценивания… Но люди там русские.       Я вспоминаю ту самую медсестру, некогда обработавшую мне все раны. Она была добра ко мне, а я её забыл. Так же, как забил и на брата Влада, которого не видел уже давно. Он не желал мне зла, даже пытался помочь, чем мог, но наши пути разошлись. Вслед за ним вспоминается и Валера. На дне рождении Лизы он игнорировал меня, словно меня не существует вовсе. Он приличное количество времени назад отсоединился от Влада, но продолжил общаться с Антоном. Я видел их вместе, и, так как избегал фрика, начал избегать и Валеру тоже. Учась в одной школе и в одном классе, мне давалось это с трудом, но я и сам не из глупых. А они и не сильно были против.       Мир не крутится вокруг меня, и, наверное, это к лучшему.       Зайдя в мессенджер, останавливаю себя от желания удалить его. Нельзя, тут чаты с моими друзьями. Нельзя. Но этот огромный склад сообщений! Сука, я найду и выпотрошу того, кто это все устроил.       Нажав на чат с неизвестным, с подозрением поглядываю на «Познакомимся? Ты мне приглянулся!». «Пожалуйста, Володя, я очень хочу с тобой пообщаться!». Фу, блять, иди нахуй! Адекватный человек не стал бы спамить мне этим всю личку. У него и мой номер, и моё имя. Спасибо, что не адрес, нахуй! Наверняка конченый сталкер. Почти как Влад, только свою игривую манеру не скрывает. Чем я ему всрался?       Нажав «Заблокировать», я отключаю будильник, откладываю телефон и поднимаюсь с кровати. Не успеваю и сделать шаг, как на мобильник приходит уведомление. Оглянувшись, чувствую, как дёргается глаз. Не будь я столь измотанным, мой взгляд бы сейчас выглядел устрашающе.       Махом подхватив и сжав телефон в руке, открываю экран. Лиза: Доброе утро! Придёшь сегодня?       Пожав плечами в пустоту, спокойно выдыхаю. На неё мне трезвым злиться незачем. Поэтому я несколько секунд предполагаю, насколько плохо выгляжу. Решив, что ситуацию ещё можно чем-нибудь исправить, хмыкаю. Вова: Привет, приду. Лиза: Я уже думала, что ты вновь заболел. Вова: Нет. Лиза: Короче, отлично! Буду ждать.       Я ненарочно усмехаюсь. Вот ж я мразь завравшаяся. Только сейчас вспомнил, что все свои пьянки, плохие настроения после них и хреновое состояние в принципе всегда оправдывал болезнью. Вова: Скоро увидимся.       Врать Лизе плохо. Рано или поздно правда вскроется… Нет, всё, заебало!       Отшвырнув телефон на постель, быстрыми шагами добираюсь до шкафа. Чистые вещи, ванная, душ. Думать бессмысленно! Всё уже по сто раз обсосано! Хватит!       Чистка зубов, мать, собирающаяся на работу в коридоре. Шум отца, говорящего по телефону сверху. Всё на своих кругах. Всё нормально, всё будет хорошо.       Одежда мне мала. Конкретно мала, блять. Вновь приходится затягивать штаны ремнём и наблюдать в зеркале свисающую с меня толстовку. Я меньше её в два раза, пусть ещё осенью она была мне как раз. Не знаю, стоит ли этому радоваться.       Я обуваюсь и надеваю рюкзак поверх на куртку. Интересно, Влад придёт в школу сегодня или подумает, что я остался дома и ныкаюсь от него в туалете, а потому будет стучать в окна пустого первого этажа? Надеюсь, что встречусь с ним нескоро. Отголоски тревожных снов всё ещё хотят подвязаться к его личности.       Дорога до школы встречает меня расчищенными улицами и вытраханными жизнью людьми. Все они выглядят настолько заёбанными, что мне самому становится слегка стыдно причитать даже про себя. Куда же делся тот Володя, что забивал на общественное мнение и творил всё от нехуй-делать? Может ещё вспомнить того Володю, который предлагал Лизе быть её парнем? Или того, который в целом затеял всё это? Где же этот весёлый солнечный мальчишка? Помер.       Мысль о Лизе внезапно вешает на лицо улыбку. Я не эгоист, просто я пил слишком много и понимал слишком мало. Прекрасная девушка, что была рядом. Таких, сука, не предают и не оставляют позади! И всё, что я наговорил себе ранее… Нет, всё, лучше не утверждать что-либо. Опять ошибусь. Или подумаю, что ошибусь, на самом деле говоря правду… А может вообще всё перевёрнуто и наоборот… Всё!       Школа приветствует мой взгляд уже давно не работающими фонтанчиками с водой и футбольным полем, с которого как всегда доносится какой-то гул. Вот ж некоторые неломающиеся! И летом, и зимой, всегда хуярят спорт в команде. Мне б их терпение и целеустремлённость.       Зайдя внутрь, интуитивно добираюсь до шкафчика. Сегодня с отоплением что-то не так. Это чувствуется по тому, как я, собственно, как и полсотни других учеников вокруг, решаю оставить свою куртку при себе. Пальцы всё ещё морозятся. И дышать будто бы легко и тяжело одновременно.       Так и не открыв свой шкафчик, а просто постояв возле с полминуты, я разворачиваю тело в сторону лестницы. Голова загружена случайностями и закономерностями, но выявить и устранить в них что-то у меня не выходит. Всё болит уже не столь беспощадно, как утром, но я нутром чувствую, что скоро боль начнёт нарастать. Тогда я точно забью хуй на всё кругом и просто свалю обратно. Даже если Влад будет там меня поджидать. Даже если по дороге домой на меня упадёт фонарь и расплющит меня. Даже если мать вдруг вернётся с работы и обнаружит спрятанную бутылку. Что угодно, лишь бы находиться подальше от этого места.       Поднявшись на второй этаж, скоро дохожу до кабинета. Голоса обучающихся уже почти сливаются в бесконечный поток информации, как я распахиваю дверь и приземляюсь за свою вторую парту около окна. Класс почти что пуст. Все либо опаздывают, либо решили забить хуй на это всё. Прогульщиков нынче завелось много.       — Вова! — крик радости раздаётся из дверного проёма.       Счастливее некуда, Лиза вваливается в класс и тут же откидывает свои вещи на ближайшую парту. Налетев на меня с объятиями, она укрывает своё дыхание в моей шее. Привстав, я крепко сжимаю её тонкую фигуру в руках несколько протяжных мгновений. Слышу, как она радостно смеётся, и отпустить не могу чисто физически. Её хрупкие надежды, но упёртый характер создают во мне чувство ответственности, которому я, даже если бы и хотел, не смог бы воспротивиться. Жаль, что я не настолько силён, чтобы рассказать ей всё и разобраться с последствиями.       — Привет, — улыбаюсь, когда она отстраняется первой.       — Тебя так долго не было! — восклицает она. — Это просто невозможно!       — Спокойно, спокойно, — приговариваю я сразу после. — Главное, что сейчас я здесь.       — Нет никакого спокойствия!       — Ага, — поддакиваю, сам не зная, зачем.       — Не болей больше, — твёрдо и строго молвит Лиза.       Я вижу, как в её глазах мелькает непонятная мне искра, и с сомнением натягиваю на лицо помотанную жизнью улыбку.       — Постараюсь.       Мы вновь забалтываемся о всяких пустяках, о которых принято говорить для того, чтобы не задумываться о чём-то ином. Это могут быть деревья снаружи, что ночью покрываются ледяной коркой, но подтаивают под середину дня: обсуждать их бессмысленно, но довольно интересно, если в моменте предположить, что когда-нибудь они не выстоят мороза и сломаются. Или мы можем поразмышлять об этом ужасном звуке маркера, когда он соприкасается с поверхностью доски: он правда раздражает, если держать это в голове. А если выпустить всё из неё, и вдруг заговорить про потолок сверху, потерев глаза, на котором возникнут множественные точки, инопланетные иероглифы и прочие странные штуковины. Говорить о бессмыслице всяко лучше, чем сидеть в одиночестве и продолжать убивать свою нервную систему.       Жаль, что мысли опять возвращаются. Возможно, начался урок. Да, ведь Лизы уже нет рядом.       Склонив голову к парте, я прислоняюсь щекой к холодной деревянной поверхности. Голова слегка нагревается, когда я ненароком фокусируюсь на стуке своего сердца. Звон расходится в ушах хлопком двери, однако я не обращаю на него ни малейшего внимания. Глаза так и норовят закрыться, чтобы мозг наконец смог отключиться, однако мне хочется держать их открытыми. Не для того, чтобы не заснуть или, что было бы слишком глупо, не оказаться в темноте. Мне просто так хочется. Смотреть на одноклассников, имён которых я так и не запомнил. Видеть расплывающиеся повсюду цвета и силуэты всё тех же одноклассников, первые буквы фамилий которых я не назову даже под страхом смерти. Считать, что все эти предложения в моей голове неимоверно бессмысленны и тупы, пусть в них и скрывается определённый смысл, и всё равно продолжать моргать несколько раз в минуту, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Пусть оно и неясно.        И вот я просыпаюсь после того состояния, которое сном назвать нельзя. Уже не лежу на парте, но машинально выполняю задания какого-то теста, ответы на который Лиза каким-то чудом нашла и показала мне перед уроком. Самое необыкновенное в том, что я отлично запомнил половину, и не сомневаюсь в своих решениях. Неужто и с алкоголем в желудке эта голова может работать? Удивительно.       Однако вторую половину я всё равно жестами вымаливаю у Лизы. И она поочерёдно загибает свои пальцы, перемещая ответы через мою руку мне в лист. Надеюсь, это будет хотя бы не самый минимальный балл. Хотя, какая разница, если мне это всё равно нахуй не сдалось. Экзамены я и так сдам: базу знаю, решать умею, научиться смогу. Тем более, я это всё проходил ещё года два назад.       Правда, к самим экзаменам меня из-за моих проёбов и не допустить могут… Ай, решу всё.       Показав Лизе жизнерадостную улыбку, отворачиваюсь обратно и заполняю остаток листа. Учитель выпытывает что-то у чувака на третьей парте правого ряда, когда я подписываю свою работу и встаю с места, чтобы положить её на преподавательский стол. Мужчина замечает движение, подходит ко мне и спрашивает что-то, на что я отвечаю быстро и слажено. Голос слегка подрагивает, я говорю тихо, но разборчиво. Он отпускает меня со словами: «Ты делаешь это в первую очередь для себя», но я уже забываю, что он говорил до этого, и эта фраза в итоге не имеет никакого смысла. Учитель много что мне рассказывал и до этого, но я же не верил и не зацикливался на его словах раньше?       Когда мозг преподносит мне возможную аналогию с Владом, я окончательно теряюсь из виду у всех, за кем наблюдал секундами ранее. Ставлю таймер на сообщение Лизе, что придёт ей через две минуты с просьбой подойти к третьему этажу в заброшенное крыло. И сам отчаянно прусь туда, словно избавление от мыслей решит мои проблемы.       Интересно, если разбить о стену телефон, а потом купить новый, переставив в него прежнюю карту памяти, всё точно будет так же, как прежде? Визуально — да. Да, и, внутри всё будет намного чище. Однако потраченные деньги прекрасно позволят понять, что произошло. И осколки стекла всё так же будут лежать где-то на заднем дворе в траве под снегом. Даже если скрыть проблему от своего взгляда, шрам всё равно останется.       Я захожу в родной душе кабинет, и его строгие стены почти сразу же разбавляются красками голоса позади. Я оборачиваюсь и вижу довольную своей маленькой победой над тестом Лизу. Ещё мгновение, и с моих губ слетят слова о моих ошибках и вранье. Но она перебивает их жалобой на назойливого незнакомца, что недавно потратил половину ночи на то, чтобы дописаться до неё. Я нахожу эту ситуацию весьма знакомой, и тут же встреваю в диалог со своей стороной событий.       — Дай-ка взгляну, — я беру её телефон в руку, в другой открыв со своего мобильника историю сообщений.       Сравнив их, не нахожу ни одного сходства по номерам или содержаниям сообщений, но смело предполагаю, что это один и тот же человек. Что ж этому блондину не сидится-то?!       — Он писал, что я ему не нравлюсь, — Лиза смеётся. — Только этим и заспамил всю личку. Ни угроз, ни пожеланий смерти. Банальное: «Ты мне неприятна, ты мне очень не нравишься»… И так раз за разом.       — Мне он писал похожие вещи, — пожав плечами, вру, чтобы она не волновалась.       — Что за идиот будет тратить своё время на эту херь! — возмущается она.       — Просто игнорь, — хмыкнув, отдаю ей её телефон и убираю свой в карман.       — Отвечать и не собиралась, — саркастично улыбнувшись, синеволосая присаживается на свою сумку.       Он пишет нам потому, что мы оба подвязаны к Владу. Я, конечно, в большей степени, но это только на время, и блондин скорее всего об этом знает. Ему нужны меня компроматы на Влада? Не дождётся, мне это не выгодно. «Дружить» со мной он не хочет. Навредить мне для того, чтобы Владу было обидно? С хуя кто-то из окружения Калюка позволит с собой такое провернуть. Так зачем же?       Облокотившись на парту неподалёку, слышу, как Лиза ставит на проигрывание какую-то спокойно-весёлую мелодию. Я же постепенно окунаюсь в те дни, когда мы сидели здесь не в томящей тишине, а в вполне адекватной обстановке. Не считая, конечно, её рассказов о сумасшествии Калюка. Помню, она говорила про одного парня, которого Влад чуть не убил из-за какого-то пустяка. Вроде бы, они с Лизой дружили. Как дружу сейчас с Владом я или это всё-таки немного другое? Не знаю. Задумываюсь лишь о том, почему Влад не захотел убить меня, когда я сам попросил сделать то. Да, я, конечно, выплюнул это не подумав. Но он же реально мог в порыве гнева сломать мне шею, если б правда того пожелал. Значит недостаточно злился, даже учитывая то, что я в тысячу раз хуже того сопляка, с которым общалась Лиза? Видать, те самые «молоточки» в его голове реально дали сбой, повстречав меня.       Приятно думать, что я некто особенный.       — Приятно слышать, как ты напеваешь всю песню мимо нот, — язвлю я Лизе в ответ на её бурчание в стороне.       — Да, иди ты, — она хихикает вслед за мной.       Сонное состояние накатывает на глаза вновь, и я перестаю смеяться первым. Воцаряется уже более мирное молчание, в котором я нахожу фигуру Лизы намного ближе к себе. Она облокачивается на моё плечо, и снова пытается достичь своим писком хоть одной высокой ноты. Я улыбаюсь, положив свою голову на её, и мир вокруг этой комнаты постепенно исчезает. Я не хочу идти на следующий урок и покидать это помещение тоже. Этот класс уже не такой тёмный, пыльный и безжизненный: в нём я сижу с Лизой, за сломанными часами лежит то, что каждый из парней компании Влада скоро заберёт отсюда, а зашторенные окна совсем не ограничивают, скорее охраняют это Богом забытое место.

***

      — Эй, Вов, — Лизин голос слышится откуда-то справа. — Вова.       — Да? — я открываю глаза, найдя за ними кромешную тьму.       — Ты полтора часа проспал, — она потряхивает меня, её тон слегка взволнован, моя шея затекла. — У меня уже макушка болит твою челюсть держать, — она плавно выскальзывает из-под меня, и я чуть не грохаюсь на парту целиком.       — Бля, — единственное, что получается вымолвить.       Пока глаза привыкают к окружающему миру, пытаюсь понять, как и когда успел заснуть в такой неудобной позе. Затекло всё, что могло и не могло, и половина лица буквально онемела. В моменте я просто отрубился, даже не успев осознать, что проваливаюсь в сон.       Подставив руки по бокам от себя, выпрямляюсь и осторожно слезаю с парты. Потянувшись, клацаю челюстью пару раз, чтобы проверить, можно ли ещё спасти мою и без того кривую морду.       — Норм? — спрашивает Лиза, предлагая мне салфетки.       — Странное ощущение, — взяв одну, я вытираю краюшки глаз.       Засунув ту в карман к телефону, разминаю ноги и плечи по очереди.       — Не волнуйся, я заснула почти следом за тобой, только проснулась пораньше, — поясняет она. — Телефон зазвонил.       — А я даже не вздрогнул?       — Неа.       С удивлением посмотрев в её честное лицо, массирую шею пальцами. Когда по ушам врезается звонок, до меня медленно доходит, что я опять прогулял уроки. Вот теперь у меня должны начаться проблемы. Но тут же по большему счёту всем плевать… Блять, нет, я уже и так слишком дохера скипнул! Такого не должно повториться. Я не хочу, чтобы вокруг меня создались проблемы.       — Спасибо, — без задней мысли произношу я, и Лиза кивает. — Пойдём в класс.       Сделав первый шаг, улавливаю их позади и отпираю дверь, выйдя наружу. Секунда, и компания Влада встречает меня улыбками и дружескими приветствиями. Пожав руку каждому, как ни в чём не бывало продолжаю ходьбу, но за моей спиной со скрежетом начинает складываться разбитая картина. Я чувствую её, глазами упирающуюся мне в затылок. И фальшиво-весело оборачиваюсь, отвлекая Лизу от неё.       — Сколько у нас там осталось уроков?       — Один, — подозрения в её глазах усиливают чувство вины.       Скажу ей обо всём. Когда на меня вновь нагрянет то отвратительное чувство, и терпеть боле будет невозможно.       — Стерпим, — наивно вбрасываю я, когда она догоняет меня.       — Выживем, — подхватывает Лиза, но шутка её не оказывается смешной.       Потому, что сказана не искренне.

***

      Уроки закончились чуть побыстрее вместе с той, кто от меня требовал не всю планету, а лишь её кусочек. Я дошагал до туалета, умыл лицо, так и не встретившись с Владом, и на душе стало паршиво. Мы не виделись с того момента, как он чуть не разбил мне лицо. Прошло всего-ничего, но осадок только углубляется внутри. Я обижен и на него, и на себя. Просто по-разному.       Закутываясь в куртку, покидаю школу. Лиза убежала домой чуть пораньше обычного: как я понял по её намёкам, если я, конечно, правильно их разобрал… Она познакомилась с парнем на кружке по графическому дизайну, который недавно начала посещать. Она лишь сказала, что хочет встретиться с неким интересным ей объектом, и уточнять ничего не стала. А я позволил ей сохранить интригу до завтрашнего дня.       И вот теперь тащусь домой в одиночестве. Ноги переплетаются одна с другой, я смотрю в пол, и на улице опять рано темнеет. Всё небо в облаках, мысли где-то на подкорке мозга, но всё так изматывающе и однообразно, что хочется поскорее лечь спать. Даже если я сдохну в кошмаре, я проснусь и пойму, что он не был реальностью.       Я нажимаю на ручку двери, сталкиваясь с безжизненной тишиной лицом к лицу. Сняв с себя верхнюю одежду, быстро забрасываю рюкзак в комнату и принимаю душ. Надев новую свежую толстовку на голое тело, опять утопаю в одежде. Даже не попытавшись надеть растянутые домашние шорты, заглядываю в гостиную. Включив телек, нелепо втыкаю в экран с полминуты. Осознав, что вечно голодать — не лучший образ жизни, всё-таки выгребаю из холодильника остатки всего и запихиваю в себя те насильно. Пусть поесть в итоге получается не так много, как надо, и не так легко, как стоило бы, во рту всё равно повисает мерзкое ощущение. Дойдя до ванной, чищу зубы и ловлю себя на машинальности своих движений. Гораздо лучше жить так, нежели терпеть всю воду в голове.       Я вяло шагаю до своей комнаты, выключаю свет и ставлю телефон на зарядку. Что бы я хотел сейчас услышать? Поддержку от друзей? Монолог Лизы о том парне? Очередное спам-сообщение от блондина? Голос Влада, молящий меня о прощении?       Ничего из этого.       Но я звоню ему и не сбрасываю трубку, как только он отвечает.       Молчание перетекает по венам, никто из нас не здоровается уже с минуту. Я не могу ни выплюнуть, ни выкинуть из себя банальное приветствие, поэтому сразу начинаю с дела.       — Совсем скоро я уеду, и мы оба останемся с неразрешёнными конфликтами и вопросами без ответов, — монотонно проговариваю я. — Я предлагаю разобраться с этим окончательно.       В ответ Влад долго молчит, и нервы сжимают меня всего. Сука, и нахуя я ему позвонил?       — Я ведь просил тебя не уезжать, — наконец проговаривает Калюка аналогичным мне тоном, проигнорировав предложение.       — А ты выполнял все мои просьбы? — я моментально срываюсь и язвлю в телефон.       — Если ты свалишь, я вряд ли найду смысл оставаться здесь.       Я замираю, услышав отголоски эгоизма в его словах. Его слишком много, но какого именно? Того, в котором я нужен ему как тот, кого можно использовать? Или того, где после всего он тоже думал о том, чтобы бросить всех, но уже ради меня?       — Скажешь это Лизе, — я встаю с кровати, подойдя к окну.       — Ты не надавишь на меня этим, — он начинает злиться.       — Тогда почему же ты смотришь на меня с такой грустью? — я распахиваю шторы, взглянув на Влада сверху-вниз.       Свет луны попадает в комнату, та озаряется серебряными красками ненависти. Теперь он лишь молчит и злится. Опять сжимает кулаки, как обиженная девчонка. Однако ударить больше не посмеет. Я на то надеюсь.       — Так отчаянно пытаешься быть нормальным хоть в чём-то… Мне даже тебя жаль, — я открываю окно настежь, сбросив трубку.       — Завались, я умоляю, — он мотает головой из стороны в сторону.       — Разобьёшь мне очки?       — Раскрошу все зубы.       — Руками или собственным ртом?       — Одним единственным словом.       — Удиви, — я вскидываю брови.       — Сдохни.       Он произносит это и тут же запрыгивает в окно, которое я нервно пытаюсь закрыть обратно. Оттолкнув меня вместе с его дверцей, Влад отбрасывает свою куртку на пол и нападает на меня без лишних мыслей и надежд. Я уже почти встаю на ноги, как он хватает меня за плечо и бросает обратно на пол. Я сжимаю свои зубы, безумно уставившись на него в ответ. Но, как только я уже жду удар ногой или очередной швырок куда-то, Влад опускается передо мной и впивается в мои губы своими. Поставив две руки по бокам, я не успеваю ни понять что-либо, ни закрыть глаза. Надавив на мою челюсть, он скоро открывает мой рот и кусает язык, переплетая его со свои. Он не жалеет, не пытается остановиться и не даёт отдышаться. Раз за разом накрывая мои губы, он вдруг отрывается от меня на несколько секунд и, насладившись моим шокированным лицом, хватает меня за толстовку. Встав сам, он поднимает меня за неё и тут же впечатывает в стену, не давая шевельнуться. Вся шея мгновенно покрывается укусами, а голова утопает в приятной боли.       Я сжимаю кулак и бью его по морде просто потому, что обижен на то, что он попытался вмазать мне тогда. И он огребает по скуле под левым глазом, отпускает свои руки, выходит из себя, но тут же приближается обратно, не переставая целовать. Я начинаю отвечать ему слегка не так, как он ожидает. Ещё один кулак прилетает Владу в плечо. Он пошатывается, скалится и сразу крепко хватает меня за талию, напирая похлеще прежнего. Влад прокусывает мне губу, не давая ни начать говорить, ни завертеться. Мне больно, но теперь хорошо. Ему меня не жаль, что просто потрясающе.       Обтерев всю стену моей спиной, Влад вжимает меня своим телом уже на краю постели. Обвив свои руки вокруг его шеи, я падаю назад, и он ловит меня, но сам плюхается следом. Я чувствую его колено между своих ног, и становлюсь инициатором последующих трёх поцелуев. Впившись в его шею своими руками, я начинаю душить его, но он переворачивает нас местами, и я оказываюсь сверху. Крепко сжав мои кисти, Влад опять меняется со мной положением, при этом не спеша выдать какую-нибудь колкость. Мы оба хотим, но этими же словами задохнёмся и сдохнем, если попробуем начать говорить.       И поэтому, Калюка просто приподнимает меня на себя и тут же опускает, заставив меня упасть и удариться затылком о подушку позади. Мгновенно приподнявшись, напоследок вмазываю ему под ключицы: он не противится этому, но недовольно перехватывает мои руки, загнув их у меня над головой. Костяшки пальцев упираются в холодную стену, от крепкого захвата немеют ладони. Опять впившись в мою шею клыками, Влад решает не оставлять на мне ни одного живого места, а потому скоро задёргивает мою толстовку, теперь уже сжимая зубами кожу чуть ниже последнего ребра. Я неосознанно вскрикиваю от боли, и он мгновенно возвращается к моему лицу, заткнув последующие крики поцелуем.       Влад отпускает мои руки лишь для того, чтобы снять с нас обоих вверх, и граница с реальностью теряется. Я всё ещё отпихиваюсь и бью его при каждом удобном случае, но не мешаю ему избавить себя от толстовки. Наоборот, чуть подтолкнув своё тело вперёд, я стаскиваю с него футболку.       — Извинись, — я поправляю свои очки, намекая на то, что они всё ещё целы лишь благодаря мне самому.       — Позже, — кротко шепчет Влад.       — Ублюдок.       Я смотрю на его широкую фигуру, повисшую над собой, и мысли исчезают из головы. Изначально я хотел просто поговорить, но раз у Влада другие планы… Противиться тому, чего сам желаю, я не стану.       Приподнявшись, я цепляюсь за его шею и прижимаюсь к нему собой. Лицом к лицу наблюдать эту завравшуюся и неопределившуюся морду даже приятно. Вгрызаться в неё ещё приятней.       Я наваливаюсь на него всем весом, завалившись с ним на другой конец кровати. Он всё ещё в джинсах, на мне же остались только носки с трусами. Это расстраивает, и я, соответственно, расстраиваюсь. Фальшиво-нежно поцеловав его и тем самым обескуражив, я пользуюсь моментом и, обернувшись, хватаю свою подушку. Тут же вернувшись с ней обратно, я приставляю её к лицу Влада и, не успевает он ничего понять, как уже начинаю душить его ей. Жаль, что недолго.       Вырвав подушку из моих рук, Калюка швыряет её на пол к своей куртке. Глаза нас обоих выражают лишь ненависть и накопившееся желание отомстить за всё хорошее и плохое, и воздух становится подобен яду. Я вдыхаю его побольше для того, чтобы пропустить его Владу в лёгкие, и он принимает мой поцелуй с закрытыми глазами. Удивившись тому, сразу получаю причину почему: Калюка вновь сжимает мою талию своими ладонями, поднимая меня над собой. Стараясь спуститься вниз, я отталкиваюсь от стены и ударяю его коленом по ноге. Попадаю. Он передёргивается от боли, но я сам теряю равновесие из-за его ослабевшей хватки и падаю обратно на него.       Ещё одно прикосновение его клыков к моей коже всё-таки завершается моим сдавленным криком. Дыхание учащается, всё дрожит и покалывает, будто внутри меня начинают играть на скрипке бесы. Но Дьявол лежит на против, я сижу на нём, ощущая под собой не мёртвые души или пистолет, но чужой вставший член. Ебутся только нищие, но я и сам уже морально обеднел.       Специально поёрзав на нём, вырываю с чужой стороны прикрытый рукой стон. Неужто впервые за жизнь застеснялся?       Намертво приклеив к своему лицу острый оскал, я наклоняюсь к нему и вновь обхватываю руками его шею. Если бить себя он мне не позволяет, то задушу его насмерть.       — Правда обиделся? — подкалывает он меня, рвано дыша.       — Сам сдохни, — мышцы лица напрягаются, я хмурю брови и надавливаю большими пальцами на чужой кадык.       Урона, наверное, своим исхудавшим слабым телом причиняю не так уж и много, зато все очки опыта идут на унижение партнёра. И ему это не доставляет счастья, от чего мне до невозможности хорошо. Но всё-таки Владу быстро то надоедает, а потому он пытается перенять контроль снова. Отняв у меня мои очки, кладёт их куда-то. Какое-то куда-то, которое я уже по определённым причинам рассмотреть не могу.       — Смелость до первого ослепляющего, — Влад откровенно стебётся, но я нащупываю его лицо в полу-мраке и мгновенно отвешиваю ему пощёчины.       Тогда он наконец заваливается, позволив мне поцеловать его ещё более ожесточённо, чем прежде. Все эмоции поднимаются со дна тех дней бесконечного размышления и страдания, я надменно смотрю ему в глаза, теперь уже получше ориентируясь в пространстве, чем несколько секунд до этого. Пусть целоваться без очков намного проще, чем с ними, я всё-таки отыскиваю те под головой Влада и надеваю их на себя. Побитый и раскрасневшийся, он лежит подо мной чуть ли не при смерти.       Мне нравится видеть, с каким хрустом ломаются барьеры в его голове. И переступать эту грань дальше, размалывая остатки этих бессмысленных сожалений в нас обоих. Влад, находясь полностью в моей власти, не пытается сбежать или приблизить к своему рту что-то алкогольное.       Живот скручивает от желания ударить его ещё раз, а после посмотреть в трезвые глаза напротив. Я опять проезжаюсь задницей по его вставшему члену, представляя, как наверняка больно ему ощущать это через джинсы. И нахожу подтверждение этому в его действиях: Калюка злостно бросается в мою сторону, и мы вновь оказываемся вплотную друг к другу. Он недолго покрывает шею поцелуями, прежде чем оторваться от неё и опрокинуть меня на спину. Не знаю, сколько раз мы уже кувыркнулись туда-обратно, но ещё после одного такого действия я точно не выдержу и вмажу ему со всей дури. Но только чтобы он ещё раз повертел меня возле стены и заломал мне руки.       Чужой взгляд сосредотачивается на моей оголённой грудной клетке и покоится там гораздо дольше, чем я ожидаю. Влад переминает каждую косточку, исследуя пальцами моё тело, и мой уверенный настрой подбивается. Слегка выпустив пар и вдоволь наигравшись с агрессией, теперь мне становится немного неловко. Не настолько, чтобы я начал себя ограничивать этим, но достаточно для того, чтобы начать смущаться от твёрдых прикосновений Влада к себе.       — Что ты там найти пытаешься? — язвлю, когда понимаю, что он добирается пальцами туда, где мне щекотно.       Хищно ухмыльнувшись, Влад смотрит на моё лицо, и я лишь спустя несколько протяжных секунд осознаю, что проебался. Я наверняка весь красный. Лежу, прикрыв ладонями своё перекошенное ебало. А эта тварь продолжает пялиться.       Перепрыгивая пальцами с одного моего ребра на другое, Влад добивается того, чего хотел: я отрываю руку от своего лица в попытке ударить его. Однако он, как я и запомнил, не наступает на одни и те же грабли дважды, и уже перехватывает мой кулак ладонью. Поднеся его к своему торсу, он прикладывает мою руку к нему, и я бы отпрыгнул назад, не держи меня за бедро другая свободная рука Влада. Смотря прямо мне в душу, он сейчас не думает ни о чём, что я бы хотел выпытать из него в другой ситуации. И я сам отрываю себя от всего этого пьяного раздумья окончательно.       Рано или поздно мы оба бы сорвались на это. Просто я, блять, давал больше намёков, а он застал меня резко и без предупреждения. Впрочем, у каждого свои методы.       Я аккуратно приближаюсь к стоящему на коленях Владу напротив, передвигая наши руки в сторону его ширинки. Клянусь, если он сейчас хоть слово скажет про женщин, мерзость или не правильность, я точно не позволю ему съебаться отсюда живым.       И на секунду эта мысль мелькает на его лице, но мой твёрдый взгляд не отстаёт от него, и Калюка всё-таки переламывается. Он не уйдёт от меня с каменным стояком, а дрочить в своей ванной я ему не позволю.       — Отпустишь? — намекаю на захват на своей руке, и он тут же отпускает меня.       Присев напротив, я ненароком заглядываюсь на его подтянутую фигуру. Широкие плечи, вытянутый торс, он точно в тайне качается на чердаке своего дома. В ином случае он либо сверхчеловек, либо ебаная гнида, которой повезло с телосложением и прочими параметрами, поддерживающими это тело в хорошей форме.       Я щурю глаза, перемещаясь пальцами к его ширинке. Медленно расстёгивая ту, уже не совсем хочу смотреть на чужое лицо. Уверен, оно выглядит потрясающе и точно выражает море и поезд чувств на себе. Но вот этого взгляда я не выдержу.       Влад и без того пилит меня им сверху. Я ощущаю это сквозь его подрагивающие пальцы рук, которыми он наминает мне голые плечи. И всё внутри вскипает до предела.       Приспустив его джинсы, я не выдерживаю и отстраняюсь. Мне до жути неловко проделывать такое с тем, кто… Не стоит об этом сейчас думать. Мне просто очень странно быть с трезвым Владом трезвым самим. И проделывать все эти вещи, зная этот факт.       Калюка избавляется от джинсов, когда я нечаянно отвожу глаза от стены к его поясу. Я замираю на месте, подавляя желание начать глупо лыбиться, когда напротив моего лица оказывается чужой член. Оказывается, вместе с джинсами он снял и трусы. Мне почти что смешно, но больше страшно.       Как я когда-то давно предполагал, он действительно большой. Не прям уж, ведь в порнухе я видел и похлеще, но вполне себе внушающий. Он просто… Подходит Владу. С его-то гигантским ростом и нихуёвым весом, стоило ожидать чего-то подобного. Но про его член я раньше так много не думал. Удивительно, блять, что думаю сейчас!       — У меня дома нет нихуя, что бы, ну, э, — я теряюсь в словах, и смущение перекатывается по мне звуками наковальни из Майнкрафта.       Я был так серьёзен и так задумчив всего полчаса назад. Но кто, сука, не растеряет половину своего характера, когда перед его лицом крупным планом покажут хуй?       — Печально, — спустя долгий миг отвечает Калюка.       Я немного отодвигаюсь от него, и сам хочу себя задушить за ту мысль, что возникает в моей голове. Озвучить её не спешу: смотрю на задумчивое лицо Калюка. Он прикусывает нижнюю губу изнутри, когда я нервно сглатываю привкус железа со своей.       — Но можем спиздить это у моих родителей, — уровень стыда поднимается до грани, и я моментально вскакиваю с места, не услышав ни согласия, ни вообще хоть какого-либо ответа.       Я открываю дверь и, скользя по полу носками, почти что полностью голым несусь на второй этаж. Ступенька за ступенькой, комната родителей, третий ящик тумбы с той стороны, где спит мать. Надеюсь, когда я вернусь, Влада в моей комнате уже не будет. Тогда я сначала отнесу всё на свои места, немного выпью, а после убью себя нахуй.       Схватив смазку и презервативы, я закрываю ящик и уже в более медленном темпе возвращаюсь обратно. Шаг за шагом, я веду себя в слишком неопределённое будущее. Если мы переспим, он поедет со мной в Россию?       Не удивившись тому, что в перевозбуждённом состоянии я начинаю шутить на любую серьёзную тему, нажимаю на дверь и та приоткрывается. Не найдя Влада на кровати, уже хочу пойти за ножом и водкой, однако тот высовывается из ванной, отряхивая в воздухе, видимо, вымытые руки.       Когда… Очень неловкое молчание затягивается, а Влад наконец перестаёт смотреть на предметы в моих руках, я просто присаживаюсь на кровать. Хотел бы я закрыть глаза и признаться, что девственник, но совесть не позволит. Нельзя назвать невинным девственником того, кто хоть раз в жизни засовывал себе в задницу члены. Пусть и резиновые, но опыт был. И мне понравилось.       Калюка подходит ко мне, взяв моё лицо своими прохладными от воды руками. Приподнимает его на себя, принудив оторвать взгляд от его члена, и ни капли доверия своим обезумившим выражением не вселяет. Он смотрит на меня так, словно его на пополам вот-вот разрубит. И так, словно он мне своим членом собрался всё тело обводить.       Мне реально страшновато.       — Я не стану принуждать, — слишком наигранно произносит он.       Пытается быть серьёзным и честным, но его сверкающие клыки и уже залезающая на меня сверху туша мгновенно выдают его намерения.       Ещё как станет.       Попытавшись наиболее глубоко вдохнуть, не представляю, как я вообще смогу жить после этого. Вот сейчас его руки осторожно пододвигают меня глубже на кровать, вот секундой после он снимает с меня трусы, вот он уже раздвигает мне ноги и усаживается между них. А завтра я буду отсасывать ему в кабинке школьного туалета?       Передёрнувшись, обещаю себе, что хотя бы спрошу его, будет то, что произойдёт сейчас, единоразовой акцией или он окончательно переборол себя. Где-то внутри сердца со скрежетом всплывает ответ, что Влад собой сейчас не управляет, и всё равно вернётся к отрицанию, пока не проработает это так, как стоило бы, но я лишь позволяю чужим пальцам приблизиться к своей заднице.       Если я раздвину перед ним ноги, то что-то всё равно должно измениться.       — Нет, если ты правда не хочешь, я просто уйду, — чужой голос отрывает меня от размышлений.       Видимо, заметив моё озадаченно-грустное лицо, внутри Влада опять начало что-то щёлкать.       — Я б посмотрел на тебя с подставленными к твоей заднице двумя пальцами сразу, — отшучиваюсь, продолжая уже более серьёзно. — Хоть почитал бы, что да как.       Пересилив себя, я выхватываю смазку из чужой руки и наношу её себе на задницу в первую очередь. Поняв, что мне уже нечего терять, я меняю положение, встав на четвереньках спиной к Владу. Собственный член наливается то ли стыдом, то ли отчаянием, и я осторожно пропихиваю один палец внутрь. Спрятав лицо в подушку, не хочу даже представлять, насколько озадаченно сейчас смотрит на меня Калюка. Но могу предположить, какое лицо будет у человека, когда его враг-друг-непонятно-кто перед ним начнёт растягивать себе очко.       — Уж прости, в моменте не было времени загуглить, — спустя какое-то время цокает Влад.       — Закрой ебало, — хриплю я в подушку.       Меня всего перехеривает от всевозможных ощущений, а стоять раком перед ним не то, что смущает... Я скоро выгрызу из подушки всё нахуй, просто всё, блять, всё разом!       — Нет бы объяснить нормально...       — Завались нахуй! — я поворачиваю свою голову влево, чтобы он точно услышал мой крик.       Рявкнув на Влада, я добавляю в себя второй палец и тягучие болезненные ощущения постепенно перестают надавливать на голову. Зато разморозившийся Калюка вдруг возникает прямо над ухом, осторожно дыша около моего лица. Я едва ли невозмутимо продолжаю растягивать себя.       Клянусь, это — первый и последний раз в моей жизни.       Чужая рука перехватывает мою и вытаскивает из меня её пальцы, но, прежде чем я начинаю причитать, уже пропихивает в меня свои. Подлиннее и покрупнее, словно три моих. Влад же своими двумя не очень-то и умело принимается запихивать их глубже, то раздвигая, то сжимая всё внутри. Он аккуратно прикусывает мою шею, и это хоть на мгновение и помогает отвлечься, но тут же возвращает к ощущениям позади. Всё это тянется медленно, очень неловко и сумбурно, но интерес, что будет дальше, не даёт и неправильно пискнуть. Я воспротивлюсь только если родители сейчас придут домой.       Подобрав и сжав презерватив в ладони, я принимаю в себя третий палец. Дыхание над ухом немного выравнивается, Калюка целует меня в щёку, по которой рефлекторно скатывается слеза. Уже не столь больно, как просто непривычно. Резиновые члены не были особо тёплыми и живыми.       Теперь же, Калюка добавляет ещё смазки, растягивая меня активнее. Открытое окно не даёт воздуху застояться: Влад за время моего отсутствия переоткрыл его на проветривание. Но также и зашторил его, и теперь в темноте и неизвестности я снимаю свои очки, чтобы вовсе перестать на чём-либо фокусироваться.       Ненадолго вытащив из меня свои пальцы, Влад выпрямляется, встав на колени, и надавливает своей рукой на мою спину. Я выгибаюсь под ней, оторвав голову от подушки. Холодные пальцы проходятся от первого позвонка до последнего, Калюка внимательно изучает каждое моё шевеление, замерев где-то сверху позади.       — Нихуёво, — шепчет он явно себе под нос, но я прекрасно его слышу.       — Либо вставляй, либо я не знаю что, блять, сдохни, — сгорбившись вновь, прячу лицо в подушку.       Но его руки как на зло переворачивают меня на спину, а жажда врезать ему появляется вновь. Мне хочется плакать от его чуткого взгляда сейчас, забив на наше положение. Он смотрит на меня и будто бы говорит всё глазами, а сказать вслух так и не может. Я стираю улыбку со своего лица окончательно, ведь шутить и забывать снова не хочется.       — Прости меня, — вдруг произносит он, когда я подаю ему презерватив. — Мне правда жаль.       — Забей уже, — я поджимаю губы, отведя взгляд.       — Прости меня и за это, — он скоро открывает презерватив, надев тот на свой член.       Я вижу, как его разрывает от желания, и направляю ту невидимую линию сквозь него снова. Я прощу его за всё это и забуду в любом случае, а сейчас не тот момент, в котором я могу хоть что-то изменить так, чтобы это сыграло мне на руку.       Устроившись между моих ног, он почти что нежно берёт мои ладони. Поднеся правую ко рту, осторожно целует шрам, и сцены из кошмаров почти что полностью заполняют мозги.       Не делай мне больно.       Влад продавливает головку члена в меня, когда я, вцепившись в его руки, зажмуриваю глаза. Калюка пододвигается ближе и, потянув меня к себе, целует без напора. Я знаю, что скоро это растворится, оставшись лишь воспоминанием, и всё равно отвечаю на поцелуй. Я был прав. Я правда-правда был прав. Я жертва, но жертва не только его. Я жертва себя же.       Он проталкивается внутрь чуть глубже, и я уже ощущаю пульсацию внутри себя. Влад отпускает мои руки, переместив их мне на ягодицы, и, надавливая на них, раздвигает стенки шире. По лицу стекает слеза, однако Калюка смотрит только на то, что происходит снизу, и я скоро вытираю её с щеки. Влад вдруг останавливается и, глубоко вздохнув, не просит меня сделать так же. Он вмиг вставляет до конца, попытавшись отвлечь меня поцелуем. Но отвлекает меня больше ощущение снизу, в котором боль перемешивается с удовольствием.       — Ай, — я проскуливаю это ему в губы.       — Прости, — встревоженно протягивает он.       И я прощаю.       Калюка немного двигает назад, а после толкается в ту же точку. Сердце начинает разгоняться по кругу, я обхватываю рукой свой член и, перестав игнорировать все ощущения до этого, начинаю надрачивать себе в темп ускоряющимся толчкам. Сначала Влад на пробу глубоко толкается трижды, потом принимает немного более удобную ему позу, и перекладывает мои согнутые ноги вокруг своего торса. Я сжимаю его ими, устремив свой взгляд в его глаза, и слова «Стоп» или «Прости» исчезают из словаря понятий Калюка вовсе.       Сорвавшись, он сжимает пальцами мою талию и насаживает на свой член, раз за разом толкаясь всё сильнее. Припадает губами к шее и проводит по ней языком, тогда я наконец отпускаю все плохие мысли, отдавшись моменту. Влад улыбается и прикусывает мою кожу, та саднит и трескается под его зубами, но я откидываю свою голову и разрешаю всему этому пройти сквозь меня.       Он наращивает темп, и наши общие стоны заполняют всю комнату целиком. Я жадно хватаю свежий воздух, и наполняющее чувство снизу заполняет и голову. Продолжая надрачивать себе, я приподнимаюсь благодаря свободной руке и чувственно целую его в краюшек губ, когда он безжалостно кусает мои в ответ и, ухмыляясь, продолжает долбиться в меня членом. Он хватает меня за челюсть, настойчиво прикасается горячими пальцами к тем местам, что всё ещё отдают болью, и теперь уже он сжимает мою шею.       Калюка трётся об меня своей грудной клеткой, а я царапаю ему спину, почти что выйдя из лежачего положения. С концами усевшись на нём, я запрокидываю голову к потолку и не пытаюсь предположить, на сколько меня хватит. В моменте мне хорошо и приятно, а будущего просто не существует.       Влад поднимает меня и усаживает на член до самого основания, и на потолке опять начинают вырисовываться узоры. Даже если ничего не изменится, я всё равно буду доволен.       Его дыхание заполняет все уши, я не слышу ни собственного сердца, ни стонов, лишь его существование напротив занимает все мысли. Я не думал, что когда-нибудь смогу полюбить именно так, как никто меня тому не учил.       Я извиваюсь от удовольствия над тем, кто привёл к этому мою серьёзность и отчаяние, и всё равно прощаю его за то, что его зубы пачкаются в моей крови. Она стекает с моих потрескавшихся красных губ по челюсти и шее вниз, а он слизывает её своим языком уже с моей грудной клетки. Когда Влад, опрокинув меня на спину, начинает ожесточённо толкаться внутрь, и грань его терпения нарушается под корень, я сам слизываю свою кровь с лица и, передёрнувшись, кончаю себе на живот.       Глубоко толкнувшись в меня несколько последних раз, он изливается в презерватив и, не выйдя из меня, напористо целует. Один за другим трещины на моём лице преобразуются в разломы. Я так и не перестаю улыбаться, принимая всю любовь внутрь.       Осколки падают на меня телом Влада, он крепко обнимает меня, залезши своими руками мне за спину, и переворачивается на бок, чтобы долго не издеваться над моей неспособностью дышать. А после совершенно нежно целует, взглядом извиняясь за свою несдержанность. И мне действительно хорошо так.       — Спасибо, — произносит он, и всё вмиг разбивается.       Стены рушатся, сердце перестаёт биться, а глаза перестают скрывать страх. Мой дом рушится, мои опустевшие с уходом Влада оттуда внутренности крошатся, и непонятное чувство наполняет горло. А он всё так же расслабленно лежит рядом, думая словно о противоположном. Разрываясь внутри себя, я анализирую свои ощущения слишком долго: мне было предельно хорошо, секс с Владом доставил мне удовольствие. Пусть в некоторых деталях всё было не так, как я хотел, но кто меня об этом спрашивал?       Он не спросил. Ни разу.       Но мне всё равно было приятно: я кончил и от боли, и от любви к нему. Так чем же я недоволен?       Стеклянные глаза смотрят в счастливое лицо Калюка, который прижимается ближе. Опять целует, и мне почти что спокойно. Я не девушка, он видит меня мной. Сейчас он не пьян, мы занялись сексом и... Даже если всё это бессмысленно. Даже если всё вовсе вернётся к тому, с чего начиналось уже завтра...       Сейчас, пока Влад лежит рядом, это совсем неважно.