Восходит солнце над автодромом

Антон немного (много) в печали, но не даёт себе впадать в уныние. Потому что уныние — это один из смертных грехов и по-сути, бессмысленный. Как затянет — так и не отпускает. Держит крепко и только сильно портит то, что было до этого. Поэтому он сидит у окна кухни, наблюдая каждый раз за тем, как сумерки сменяются утренними, сгорбившись над сотнями конспектов. Больничный больничным, но сессию он должен закрыть. И желательно на хорошо, чтобы иметь хоть пару грошей с этого. Жаль конечно, что тепепь он лишён практики в гараже. Не приняли они все-таки пацана из Могилевского гетто. И зря только столько времени он потратил на просмотры выпусков RDS, сжигая трафик. Смешно. Не стать ему споттером Арсения. Такому, как Антону, жизнь заказана, дорога предписана. Смирись, мальчик, со своим уебещным положением. Тимка сидит на столе: играется с кубиками, хнычет, слюнкой течёт, сытый, да вот скучно ему с Антоном. Тот ему рожи корчит, песни запевает, тоскливо тянет, хриплым голосом. С детства, свою любимую из кинофильма «Кортик»: «У Курского вокзала, стою я молодой, Подайте Христа ради, червонец золотой…» И ещё несколько, из «империи ШКИД». Тимка беззаботно улыбается, обнажая передние зубки, напоминая крольчонка. Совсем ведь не понимает слов, а видит грустную, вымученную улыбку парня и сам улыбается. А потом Антон уходит с головой в свои конспекты, и тот вновь захнычет, требуя к себе внимания. Антон игнорирует в первый раз, второй, а на третий ребёнок заорал в голос, и парень вынужден оторваться от своих дел. Встаёт на ноги, берет ребёнка, подерживая под ягодицы, прижимает к боку и качает, успокаивая. — Ну что ты, Тимкин, обиделся что-ли? Ну всё… шшш, — и идёт с ним по квартире из комнаты в комнату. Когда проходит мимо входной двери, слышит стук. Думает, что это пришла баба Варя или ещё кто-то из их подъезда на шум — на подмогу. Тим им не чужой-то вовсе. Поэтому он открывает дверь и не смотрит даже, кто пришёл, протягивает орущего от скуки ребёнка в руки пришедшего, дабы тот от смены человека успокоился. Сработало. Ребёнок успокоился. А на Антона, который поднял голову, смотрят чуть удивленные голубые глаза. — О. Арс, — константирует факт его присутствия Антон. И сам не верит, что он стоит на пороге его квартиры, весь такой чистый, ухоженный, в брендовых шмотках и с Тимом на руках. Этот ребёнок привыкший. Увидев нового человека, замолкает и внимательно его разглядывает, запоминает. Пару секунд были необходимы на то, чтобы осознать, что это не галлюцинация и он отходит в сторону. — Проходи. — Антон не знает, чего того нелегкая принесла, но смутно подозревает. — Зря время теряешь, мотор тут не отыщешь. — Я тут не из-за него, — придерживая Тимура и опасливо осматриваясь, заходит в квартиру. Скидывает обувь и идёт за Шастуном на кухню. Оглядывает заполненный конспектами стол, аккуратно присаживается на стул, усаживая ребёнка на коленях. Смотрит внимательно на парня, в кудрявых волосах которого запутался тёплый лучик уходящего солнца в этом хмуром зимнем дне. — Извиниться пришёл. Антон не понимает. — Батя заставил? И Арсений стискивает челюсть. — Сам, — шипит он. — Неужели совесть ожила? Арсений морщится, и Тимур, который пристально следил за его выражением лица, забавно повторяет его эмоцию. Арс замечает это и невольно улыбается. Совсем легко, одними уголками губ… А Антон почему-то выпадает из реальности, видя его улыбку. Никогда не видел её раньше — а она, оказывается, такая красивая. Арс сразу холодным и высокомерным перестаёт казаться. Открывается простым, своим, добрым даже. Но, к огромному сожалению Антона, продлилось это недолго. Парень, опомнившись, быстро стирает её, вновь становясь невозмутимым и равнодушным. — Ты был прав, это Тамби, — вдруг тихо произносит он и осторожно гладит ребёнка по спине. — Он украл, а вину на тебя хотел перевести. Антон ухмыляется криво. И молчит. Парня разглядывает. Его тёмные волосы скрыты под капюшоном куртки, они чуть вьются от влажности, синяки под глазами, острые скулы, тонкие, слишком яркие губы, словно он их кусал в нерешительности, переминаясь у него перед дверью с ноги на ногу. Арсений выглядел до жути уставшим… и до жути привлекательным. Антон неосознанно залипает. — Возвращайся. Место-то освободилось. Антон моргает. Что? Его взгляд красноречивее всяких слов. Возвращайся? — И возьми уже своего ребёнка, — протягивает он к нему Тима, который стал ерзать. Антон на автопилоте взял его. — Больше мне добавить здесь нечего. — Арсений встаёт с места, чтобы уйти, и Антон провожает его до порога. — А ты как квартиру и этаж узнал? У Антона сердце нездорово щемит, когда он думает, что Арсений приехал специально, чтобы сообщить ему эту новость с глазу на глаз. Без телефона. Не Стас, директор команды. А сам. — Пацан один бегал, вот и сообщил. Антон не уверен, что Гоша сейчас не подслушивает их. Слишком уж он был обеспокоен его безопасностью, пускай и на пять лет младше него. — Завтра чтоб был на работе, — сообщает ему Арс тоном, не терпящим возражений и уже ступил за порог, как его силой затолкали обратно. Попов ударяется плечом в свободное плечо Антона и так и застывает. На пороге стоит Гоша. С лицом в синяках разных размеров и цветов, руки в карманах, ноги на ширине плеч. Мелкий, но шумный и невероятно дерзкий. Красная футболка с белой надписью: «Не утешай, я стойкий», выглядывает из-под чёрной куртки. — Не так быстро, — грозно, — кем будешь, под кем ходишь? Парни переглядываются. Антон взглядом передаёт: «лучше отвечай ему, он немного сдвинут на уличном». — Сам по себе. Тебе-то что? — Да вот, зачастили всякие упыри обижать нашего дохлика. Арсений на это заявление ухмыляется. — А ты у нас предводитель общества защиты обиженных, обездоленных и брошенных? — Нарываешься на неприятности? — Да нет, прощупываю почву. — Иди щупай в другом месте. Здесь нечего. — Он с работы, Гош, — вступает Антон, предотвращая начинающуюся перепалку, — с извинениями типо. — Вот как… — цедит Гоша, подходя вплотную к Арсению. Антон чувствует, как тот напрягся и опускает глаза ниже. К боку его коллеги приставлено лезвие ножа. Вполне обычное дело, что у уличных пацанов он есть. Антон и сам свой перочинный ножик носит всегда с собой после нападения. Никогда не знаешь, когда "соседские крысы" захотят с тобой поквитаться. Но то, что Гоша решил применить его здесь, было точно неуместно. Подросток тихо и угрожающе прошипел: — Запомни, парень, за Тоху есть кому заступиться. — И выглядит он так уверенно и внушительно, что невольно веришь ему, что действительно есть. Арсений, вопреки ожиданиям Антона, не расстерялся. — Тихо будь, — медленно поднимает он руки и осторожно кладет их на плечи подростка, — не нервничай так. Я тебя услышал. Убери по-хорошему лезвие. — Или что? — Поверь, тебе это не понравится. Антон не уверен, что способен выкинуть Арс, но уверен в том, что Гоша непременно воспользуется ножом, если почувствует угрозу. И еще в чем он был стопроцентно уверен, так это в том, что ему это всё решительно не нравится. — Чтобы вы не задумали, этому не бывать в этой квартире и при ребёнке. Советую закругляться. — Голос его звучал ровно, тихо и спокойно, но он вдруг подействовал. Арсений холодно улыбнулся. Опустил руки и беспрепятственно уходит, напоследок ударом плеча в плечо Гоши оттолкнул его с пути. — Не нравится он мне, Тох… скользкий какой-то, — берет ребёнка с его рук Гоша и идёт на кухню его кормить. Антон на это лишь пожимает плечами. Арс мало кому нравится с первого раза.

*

«Рад бы в рай, да вот грехи не позволяют».

Антон возвращается в гараж. Парни при встрече с ним виновато опускают глаза. Но Антон, который поставил себя на их место, прекрасно их понял, поэтому не обижен и не чувствует себя преданным. По сути, эти люди ему не обещали верность. И он им тоже. Искренне, кто был рад его возвращению, были, как ни удивительно, Дима и Леха. Щербаков с какой-то детской весёлостью шутит про его схожесть с Гарри Поттером и умоляет магией избавить от Арсения. Если бы даже магия существовала, первое что бы сделал Антон, это наложил бы заклятие безмолвия на рот Щербака. Они сразу же навалили на него половину работы, с которой расслабившему булки Шасту приходилось туго. К тому же, теперь у него было официальное место. Место Тамби. Все было бы хорошо, только вот вновь Шастун задержался допоздна, когда автобусы уже не шли. Арсений подходит к нему, матерящему ни в чем не повинные детали капота и выглядит серьёзным. Строгим даже. Бросает на него короткий взгляд. Без лишних разговоров кивает на пасажирское сидение своей машины. Антон привычно его слушается. Но немного напрягся, когда они свернули с обычного маршрута, ведущего в район Антона. — Если ты забыл, то мой дом в другой стороне, — осторожно сообщает ему, выглядывая в окно, рассматривая незнакомую местность. — Я помню, — прилетает в ответ. — И куда мы…? Арсений делает то, что у него получается лучше всего — игнорирует. И Антон затыкается. Но не у себя в голове. Мысли взметнулись вверх, как осенние листья на тротуаре при сильном порыве ветра. И самый основной вопрос: зачем он понадобился Арсу ночью? Парень заруливает на парковку какого-то малопривлекательного заведения. Красная вывеска при входе гласила, что это бар «ВОРОН». Арс паркуется так, словно на всю ночь, и кивает Антону на выход. Тот — не сопротивляется, сохраняя безмолвие между ними. Они заходят в помещение, занимают столик в углу рядом с окном. Несмотря на позднее время, посетителей было достаточно. Кто-то уже поддатый, кто-то в процессе, кто-то только начал. Официанты выглядели нереальными: высокие, стройные, все с длинными черными волосами, включая и парней, с острыми чертами лица и характерной бледностью. — Однако, живописно… — оглядывается с любопытством Антон. Глаза натыкаются на надпись на стене с заостренными буквами: If those we love are taken away from us, then we just have to keep loving them, and they will live forever. Houses burn down, people die, but true love is always imperishable. Антон не знал английский, поэтому решает спросить у Попова: — Слушай, а что там написано? — Арс сначала непонимающе смотрит на него, а потом с минуту сверлит эту злосчастную надпись у него над головой, мрачнея на глазах и все больше отдаляясь. И Антон тактично решает забыть свой вопрос. — Скажу сразу, у меня за душой ни гроша, так что, если ты взял меня в качестве собутыльника, то ты жестко объебался, — предупреждает Антон, продолжая беспокойно оглядываться. — Ты мне нужен трезвым, — наконец разлепляет тонкие губы Арсений. Антон уж подумал, что они слиплись. — Зашибись. Он опять будет наблюдать, как пьянеет Попов? Сомнительное удовольствие. Подобное они уже проходили. Пил Арс, а раскрепощался Антон. — Сегодня я намерен напиться в хлам. А твоя основная задача — ни при каких обстоятельствах и условиях не пускать меня за руль. Тебе ясно? Антон настороженно поднимает глаза и заглядывает в Арсовы. — Ясно. Арсений тщательно скрывает от людей себя и свою личную жизнь, что, если сейчас можно вывести его на откровенный разговор и разузнать о нем чуть больше, чем он показывает? Что, если у него наболело и он взял Шастуна как слушателя? Что, если ему безумно одиноко? Ведь эти колючки, которые он вырастил на своём теле ранят не только тех, кто к нему приближается, но и его самого. А в споттеры прохожих и незнакомцев не берут. Антон выпрямляет спину. Арс заказывает много алкоголя и молочный коктейль для Антона. Тот от умиления чуть ли не плачет. И расплакался бы точно, если бы сделал глоток — у него непереносимость лактозы. Но считает своим долгом сделать вид, что тронут этим щедрым жестом и всё такое, и создавать иллюзию, что пьёт его. Он знает, Арс скоро не обратит на это внимание с таким количеством крепких напитков и отсутствия закуски. — Что у тебя стряслось? — как бы невзначай интересуется Антон, но получилось у него достаточно в лоб. Арс молчит и пьёт. Смотрит изредка, но быстро отворачивается, когда Антон ловит его взгляд. — Давай поговорим о том, что тебя волнует? — Антон понимает, что звучит убого. В стиле дешёвого недопсихолога, после которого обычно всё становится гораздо хуже, но не может сидеть безучастно. Такова его натура. Всегда поможет, если сможет. Он готов выслушать и поддержать, несмотря на то, что на дворе глубокая холодная ночь и ему к первой паре. Это ничего, он перетерпит завтра. Сессия подождет. Сон подождет. Все подождет. Это всё неважно, когда человеку перед ним хуево настолько, что готов уйти в запой в компании такой сомнительной личности, как он. Арсений вместо ответа зло сверкает на него глазами — отталкивает. Такова была его натура. Но Антон упрямый. — Это связано как-то с отцом? Молчание. — Предстоящим РДС? Тишина. — Поиска смысла? Безмолвие. Антон просто хотел хоть как-то расшатать и привести его в чувства, но даже последнее не сработало. — Я тебя привёз с собой не для того, чтобы ты в душу лез, — наконец доносится хмурое и чуть хмельное со стороны парня. Антон тушуется. — Прости. И замолкает. Чувствует себя как питомец домашний, захотели с ним посидеть — даже разрешения, мать вашу, не спрашивают. Ну конечно, куда этим аристократам голубоглазым до беспризорникам чумазым. Антон поник. Мрачно наблюдает за официантами, за посетителями, за машинами за окном, за своими пальцами, которые барабанят нервно по стеклянныму высокому стакану, за ногой, которая тоже нервно трясётся. Но только не на Арсения. Достаточно с него. Но тот сам привлекает его внимание тихим шёпотом, на грани слышимости: — Прости… Антон медленно поворачивает к нему голову и замирает. Попов сидит слегка наклонившись вперёд, опираясь на локоть и придерживая голову ладонью. Что-то Антону подсказывало, что он пьян куда сильнее чем кажется и сильнее, чем в прошлый раз. На первый взгляд в Арсе ничего не поменялось только… смотрит он на него совсем иначе, чем обычно. Словно он не пустое место и не тот, которого он касается только для того, чтобы сделать больно. Словно… Антон трясет головой, прогоняя бредовые мысли. — С днем рождения, Антош. … и у Антона язык не поворачивается сказать ему, что его день рождение не сегодня. Не тогда, когда голубые глаза смотрят на него ТАК… — Господи, как же ты на него похож… — практически шёпотом и взгляда не отрывает, — даже имя… Чёрт… Арсений резко допивает остаток янтарной жидкости в стакане. Нервно проводит рукой по волосам и в окно смотрит, где ночь в свои законные права вступает. Посетители редеют, музыка ненавязчивая продолжает играть, но нотами душевные струны не трогает, они давно уже все перестроенные, оборванные. Непригодные. — Почему я не там, где ты? И у Антона сердце падает…падает и падает, как хлопьевидный снег за окном… Эти подробности из личной жизни Арсения слишком интимны. Они оба будут очень сильно жалеть после. Не так ли? Но сердце щемит. И руки сами тянутся обнять парня, да вот трезвый разум не разрешает. Кому это всё сдалось? Кому? Арсений в хлам. Антон — трезвый и решает, что с ним делать. Его не должно волновать его состояние, но волнует. Он смутно понимает что, кажется, для Арса сегодня действительно херовый день. Настолько херовый, что он не мог его пережить трезвым и решил затуманить сознание алкоголем. Банальное решение. Полстраны так делает. Арсений бузит. Встаёт, шатаясь, просит повторить, но Антон не даёт, сделав вывод, что пора вмешиваться. Так и до горячки недалеко. И до дяди Васи. А что, если парень прямо здесь отключится, его же потом на себе нести придётся? Его же надо будет «касаться»… Но, судя по поведению парня, тот явно не блестал уже остатками разума и сознания. И выбора у Антона не осталось. Он был вынужден перейти к активным действиям. Бегло проверяет его карманы, нашаривает кошелёк, достает карточку и оплачивает. Потом, взяв в руки телефон, пробует заказать такси. Изрядно потупив с этим, ему наконец сообщают марку и номер, предварительное время — они оказались далеко от центра, поэтому ждать придется долго. Антон за это время смотрит на такого Арсения и не понимает, куда его, такого пьяного деть. Хорошо ему. Отключился. А последствия все возложил на плечи Антона. Но ничего, у Антона же натура сострадательная, душа огромная, великая. И он не смеет жаловаться или роптать на парня. Просто немного удивлён. Больше ничего. Он, конечно же, поможет. Накинет на него куртку и капюшон (шапки тот не признавал) — простудится ведь, на улице снег пошёл, противный, мелкий. Возьмёт осторожно под руку, потом, увидев, что это малоэффективно, аккуратно положит руку Арсению на талию, и к боку своему прижимает, потихоньку с ним к выходу направляется. Арсений буянит сразу, стоит им выйти наружу. Он рвётся к своей красной сильве: угрожает, царапает руки, державшие его, кусается и вырывается. Уверяет, что достаточно трезв для того, чтобы сесть за руль, но Антон непреклонен. Он заламывает ему руки и держит крепко, но бережливо, всю силу использывая, чтобы удержать. — Арс…пожалуйста…— умолят он слабо и дышит тяжело, озираясь беспомощно по сторонам, глазами нужное такси выискивая. В голове своей агрессивно проклинает эту ночь злосчастную, Арсения несчастного, таксиста тормознутого и себя такого глупого и того, из-за кого это все с ними происходит. — Да приди же в себя! — громко вопит он, когда Арсений в очередной раз извернулся и больно впился зубами ему в подбородок. Антон в первый раз в жизни встречается с кусачими людьми. И это, черт подери, больно! Боль распалила сильнее его лёгкое раздражение и он начинает уже чувствать настоящую злость. А злость в свою очередь сжигала бережливость и осторожность с которой он до этого пытался обходиться с Арсом. Не долго думая, он делает подсечку и повалил тяжёлое тело Арса на тратуар, покрытый лёгким слоем снега. Он все равно не почувствует ничего. Одной рукой сжимая чужое горло, заставляя не шевелиться, второй набирает снег в руку и, не жалея, бросает его прямо в лицо. Антон говорил что-то про свою душу сострадательную огромную, великую? Забудьте. Арсений стонет и быстро моргает. Смешно фыркает. Антон добился цели: он больше не пытается вырваться. Шастун, усевшись на него верхом, отпускает его горло и устало прикрывает веки. За что ему это всё? — Антон, — врывается в его мысли тихий низкий голос. Он быстро открывает глаза и в них ударил столб света. Такси приехало. Антон резко поднимается на ноги и Арсения за собой утягивает, который стал странно податливым и послушным. Он сажает его внутрь белой шкоды и сам рядом пристраивается. Держит, чтобы не вырывался. Не так ему этот вечер представлялся. Арсений всё не умолкает, про боль свою, вшитую под рёбрами, хроническую, повторяет, всегда помнить обещает и улыбается пьяно, слепо, бездумно. Антона зачем-то касается. Невзначай. Нежно. Трепетно. — Адрес скажешь? — строго спрашивает Антон и убирает его холодные ладони, накрывшие его щеки. — Ээ, начальник, точно друг твой? — весело интересуется у них таксист, армянской национальности, с кавказским акцентом, болтающий без умолку на ломанном русском. — Я не здеся жить приехал… воооон оттуда, — и указывает на восток. Антону поебать. Хоть с ада, но он вежливо кивает, не вникая, пытаясь понять, куда транспортировать Попова, чей жертвой он стал. — Ладно, — резко выдыхает он и вздрагивает, когда пальцы Арса случайно задевают его нижнюю губу, проехав по щеке тыльной стороной ладони, — едем ко мне. — И диктует адрес. — С ветерком домчим, хозяин-барин, — улыбается ему передними коронками армян и двигается в путь. А Антон берет руки Арса в свои и крепко держит их, между своих зажатых коленей. Но того не успокоить. Он в лицо заглядывает, словно ищет там только ему понятный смысл своей жизни. — Боже, ты меня пугаешь до чёртиков, Арс, — выдыхает Антон, напряженный с ним до предела. Даже вдохнуть в лишний раз боится. Но голубоглазому поебать. Хоть задохнись. Он вырывается. Антон в страхе отпрыгивает в противоположный угол машины и быстро-быстро дышит. — Я тебя напугал? — вдруг совершенно трезвым голосом произносит Арсений, и Антон уже думает, что тот просто решил разыграть его, но потом он аккуратно дотрагивается до его ладони холодными пальцами, что трезвым никогда бы не сделал, и просит прощение. — Э-э-э, голубцы, мы таких не уважать! — Конечно же, таксист всё видит и хочет прокомментировать. — Слышь?! — вскипает Антон, недовольный тем, что их считают гомосятиной. — Всё-всё, молчать… Арсений, наконец, вырубился. Повернулся в другую сторону и засопел. Мило. Антон выдохнул. У него осталось не так много времени, чтобы что-то решить. Но сейчас он думает, какие мог бы предпринять варианты. Пролистать телефонную книжку Арса? Но он не знает пароль. Мог в гараж отвезти, но там слишком холодно под ночь, мог бы в отеле комнату ему снять, но для этого паспорт нужен или ещё что-то, он этим никогда раньше не занимался и вникать не хотел. Мог бы, в конце концов, адрес в паспорте Арса посмотреть, но опять-таки, там может быть указан его прежний, где он больше не проживает. Поэтому он везёт парня к себе, не уверенный, что Арса это обрадует. Но поделать уже ничего не может. Когда они доехали, а таксист, кажется, дорассказал им всю историю своей жизни, было уже шесть утра. Антону через три часа быть на паре. Через два дня у него экзамен. Блеск. Но перед ним новая проблема — сонный Арсений — непосильная ноша. — Может его тут оставить? — спрашивает он у таксиста серьезно. У того глаза округляются. — Э-э-э, не-не… И Антон вынужден обойти машину сзади, открыть дверь и наклониться к Арсу, на шее чувствуя его чуть сбитое дыхание, просунуть руку между спиной, бёдрами и сиденьем и легонько приподнять. Арсений носом уткнулся ему в шею. — Блять, — вырывается. Почему-то нести грязного соседа, дядь Васю, было проще. Тот, лёгок на помине, вышел из подъезда, закурил, наблюдая за картиной, с трудом в темноте разглядев тощую фигуру парня. — О-о-о, Тох, ты что-ли? А я то думаю, что за буржуи нынче на такси разъежают в наших-то краях… — Может, поможете? — сипит в ответ тот. — Что за перец? — спрашивает деловито, помогая ему тащить Арса. — Коллега. — Эх, ну и нахуярился же. Зачем так нажираться, если такой слабак, а? Вот я, сколько бы в себе ни наливал, всегда до дома, хоть на бровях, ай да доползу. Антон хмыкает. Что правда, то правда. — Дядь Вась, а вы чего сегодня-то прдозрительно трезвы? — интересуется и с трудом переставляет ноги, придерживая Попова с одной стороны. — Так ведьма мне отпрыска всунула опять, тебя же не было, а кто ещё под рукой у неё, кроме как ни я… Курить даже на улице приходится. — Антон хмыкает. С выводами он поспешил. Василий помог донести парня до двери квартиры. Пару секунд он стоял и тяжело дышал. — Дыхалка ни к черту. Ладно, дальше сам, пойду посмотрю, не проснулся ещё мелкий, — и скрывается за дверью своей квартиры. Антон прижимает Арса корпусом к стене, попутно пытаясь нащупать в кармане ключи от своей квартиры. И именно в этот момент с верхнего этажа решается спуститься бабка, тетя Люба, в чертовскую рань направляясь по своим невероятно важным старушечьим делам. Конечно же в поликлинику, куда ещё этим одиноким пенсионерам? Как назло, личность громкая и бесючая, что зубы сводит. И конечно же, она не могла пройти мимо такой картины. — Что это вы тут устроили, голодранцы?! — В полумраке со своим минус 0,5 остротой зрением приняла она их двусмысленную позу за чем-то другим. — Стыд и срам!!! А приличный мальчик, тьфу на тебя! — голос у бабки — как сирена, на весь подъезд несчастный. Антон знает, что она ещё и глухая тетеря — объяснять ей что-то себе дороже, поэтому, не теряя времени, быстро вставляет ключ в скважину и поворачивает в нужную сторону, смирившись с тем, что по дому пройдёт слушок, что он всяких девок домой тащит. И рад этому. Потому что если бы бабка поняла, что это еще вовсе не девушка… — Да это, кажись, вовсе и не девка ещё, — подошла ближе к ним она. Антон на последнем издыхании резким движением затащил обмякшее тело за порог и прямо перед носом любопытной старухи захлопнул дверь, услышав последние причитание: — В наше время такого не было! Сталина на вас нет, тьфу ты, господи… Антон тихо шепчет про себя: прошли ваши времена, старушка, прошли. И не знаешь ещё, к лучшему это иль нет. Смотрит на Арсения, который никогда ещё так близок к нему не был, и ворчит: — Ну и горазд ты проблемы создавать. Он аккуратно положил свою непосильную ношу на свой видавший виды диван, раздел, снял обувь. Нашел в аптечке аспирин, положил на прикроватную тумбу рядом с кружкой воды — что-что, но с дядей Васей опыт работы с пьяными имеется. Место на диване двоим — если притесниться, смело хватило бы, но Шастун почему-то не решался. Да и смысла уже не было ложиться. Перед тем как уйти на кухню, он кидает последний долгий взгляд на Арсения. Тот во сне беспокойный. Мечется. Одеяло скинул и дышит рванно, судорожно. Словно демоном одержимый. Мучается. Антон ругает его и подходит ближе, чтобы поправить плед, как вздрагивает от того, как его резко хватают за запястье, обхватывая тёплыми пальцами, и не сильно сжимают. Арсений лежит с закрытыми глазами, между бровей пролегла складка, губы приоткрыты, и он шепчет ими слабо: — Не уходи. Глупое сердце на миг замерло, чтобы потом заколотиться с неистовой силой. Пока холодный разум не пояснил ему, что Арсений пьян: он не контролирует свои слова и действия. Поэтому, Антон осторожно высвобождается и направляется на кухню, чтобы приготовиться к утренней паре. Но получается откровенно плохо. Заваривает себе чай и смотрит на мрачную погоду за окном. На душе — тот же мрак, только гораздо хуже. — Эх, — тяжко вздыхает он, поймав себя на мысли, что все больше и больше начинает походить на пожилого человека. Пора завязывать общение с бабой Варей, приходит к выводу он и вспоминает, что надо бы заскочить к ней, продуктов купить. Час попусту просидев за тяжёлыми думами обо всем на свете, в частности об их с Арсением недоотношениях, он все же начинает собираться. И перед выходом решает оставить записку парню: «Прости, что номер не люкс. Твоя тачка на парковке, пальцем никто не трогал. Уходя — отдай ключи Гоше (думаю, ты его запомнил), перед выходом попей чайку с сахаром». Последнее Антон не знает, почему написал, просто заботился, наверное.