Восходит солнце над автодромом

У вас было такое, что вы не хотели ложиться спать, чтобы не начинать следующий день? Антон понимает, что даже если он не закроет глаза и не погрузится в сон, следующий день все равно наступит, независимо от его желаний и мольб. Поэтому ему остаётся сделать то, чему его жизнь неустанно, упорно и терпеливо учит — смириться. Дни тянулись долго. Он никогда не думал, что если их ничем не наполнять, они становятся такими невыносимыми. Он наконец созвонился со Стасом и тот, поняв ситуацию, дал задание за это время пересмотреть все выпуски и трансляции RDS, чтобы у того сформировалось примерное представление об этом. Чтобы потом иметь возможность качественно помогать Арсению. Арсению, который так и не дал ещё добро на споттера. Но принимает его помощь в работе в гараже. Блеск. Как только Антон начинает думать об отношение Попова к нему, у него начинает дико болеть голова и неметь мозг. Серьёзно. Или это все-таки из-за лекарств? Антон радует то, что хотя бы больше не нужно вставать в пять утра, чтобы посетить свою сраную шарагу в этот ебучий холод и трястись в переполненном транспорте. Вникать в теорию — ни желания, ни сил не было. Больничный лист дает ему возможность спокойно лежать в своей постели, залипая на дрифтеров и гонки, вникать, как разбирают машинки, попутно наблюдая как за окном снег с дождём превращают дорожки в одну сплошную грязь и глотать свои таблетки, стабильно по три раза в день. — Антон, ты увлёкся, — строго говорит ему Оксана, выкладывая новую пачку. Антон пожимает плечами. — Было невыносимо. После двух недель полной изоляции из-за простуды, он был готов взвыть от тоски и одиночества. Особенно обострялось это в часы бодроствования, которых было не так уж и много. Спал он по шестнадцать часов в день. Оксана, смилостилась над ним только тогда, когда полностью убедилась что с ним более или менее безопасно находится в одной комнате и приносила Тима. Благодаря круглосуточному няню она могла взять дневные смены и даже уходить на целые сутки, оставляя ребёнка на полное попечения Антона. Тот, в целом, справлялся с ролью отца на все сто пять. Тим был спокойным малым. Правда с физической нагрузкой беда, но он выкручивался. К тому же, после школы к нему регулярно захаживал Гоша: делился последними новостями, смотрел с ним выпуски, связанные с дрифтом и помогал с ребёнком. Антон и не знал, что этот мелкий и хмурый с виду подросток может быть таким дружелюбным. Видимо, ему тоже знакомо чувство тотального одиночества. И ему тоже порой необходимо о ком-то заботиться, чтобы ощущать свою значимость. Гоша, как личность, рос на глазах, и Антону порой было забавно за ним наблюдать. Когда Тим обсирался, он уже не закрывал нос шарфом, а спокойно и уверенно менял памперс и мыл под раковиной, пользуясь детским мылом. Когда ребенок просил еды — не метался по квартире, боясь, что еда попадёт не в то горло, а уверенно держал на своих коленях малыша и кормил его с ложечки манную кашу, которую сам научился варить, правда, с комочками и на воде, но Тимуру пока не принципиально. Одним из таких, по-своему уютных вечеров, когда Антон играл с малышом в кубики, из кухни вышел обеспокоенный Гоша. Шастун, который поднял на него глаза, сразу понял, что что-то намечается, судя по опасному блеску в тёмных глазах. — Выкладывай, — хрипло требует он, внутреннее настораживаясь. Гоша присел рядом с ним на корточки и молча протянул телефон. Антон уставился на фотку с плохим качеством, но разглядеть было можно чью-то хату, стол с бухлом и несколько человек на диване. Холодный пот прошиб его с головы до ног, стоило разглядеть кабана с толстой шеей, сидящего по центру. Он эту тушу уж точно ни с кем не перепутает. Может мозг и забудет после пару ударов, но поясница прекрасно запомнила эту тяжесть. Делать преждевременных выводы в их случае слишком рискованно, поэтому он листает дальше. Сомнения отпадают сразу, как только он узнает ещё четырех парней: дрыщавый, дерзкий, нетерпеливый и мелкий гандон. Все на месте. — Где вы их откопали? — На странице Тамби Масаева. У Антона сжимается сердце. Что? — Подожди, откуда вам известно про Тамби? — Костолом с ними учился в школе в свое время, — видя непонимания на чужом лице, Гоша пояснил, — Костя, который все время одергивает Цыгана. Он ходил в школу в другой район, так как его родители не видели никакой перспективы в нашей, — подросток вдруг зло усмехнулся, — а её и правда нет… — Но быстро вернул себе прежний вид, — так вот, уж слишком знакомым показалось ему твоё описание. Он и начал копать в их сторону. Они ещё в школе не отличались нравственностью. Куча психопатов, которые любят жить на широкую ногу. А Тамби, по всему, отличался особой властолюбивостью, жестокостью и жадностью. Короче, тот ещё утырок. У Антона мозг взрывается. Ему с первого взгляда Тамби показался самым милым, добродушным и классным парнем. Оксана права, пора быть внимательнее к тому, что тебя окружает. И не верить тому, что видишь. Нет. Тому, что хотят, чтобы ты видел. Какой, сука, сложный мир. — И что теперь? — потерянно и отстраненно спрашивает у подростка. — Назначим им встречу. Пусть ответят по-пацански за свои действия. — Когда? — Сегодня ночью. — Я с вами, — уверенно выдаёт, посмотрев упрямо в глаза напротив. Гоша это удивило. — Дохлик, сиди дома с ребёнком и не мешайся, от тебя все равно проку не будет. Антону не обидно. Это же правда. Но он стоит на своём. — Надо убедится, что это точно они. Как только услышу их голоса, сразу все пойму. Я светится не буду. Просто отсижусь где-то в сторонке, чтобы не мешать. Гоша долго оценивающе смотрел в его глаза, прежде чем кивнуть. И в эти секунды он казался куда взрослее и осознанее Антона. — Только это... надо Тимаса куда-то сбагрить на это время. — Антон выдохнул. С ребёнком проблем возникнуть не должно, а вот с ним, Шастуном, очень быть может.

*

Около полуночи с сонным ребёнком на руках он стучит в дверь бабы Вари. — Ба, у меня дела появились, пусть Тимка этой ночью у вас побудет, ладно? Я его часов через три заберу, идет? — просит и в глаза смотреть боится. А старушка не первый год на Земле живёт, всё понимает. Жалостливо кивает и молчит. Антон ей благодарен. Мудрая бабка. Лишних вопросов не задает, а хотелось то как. Антон это по глазам ее читает. Шастун надевает свои лохмотья, самостоятельно накладывает на грудь повязку, затягивая потуже, потом правда пришлось размотать и намотать по новой, потому что дышать было трудно, закидывает две таблетки в себя и выдвигается. В кармане — нож, в действиях — решимость. К черту всё. Он добирается до гаражей. Стрелка была прямо у того места, где избили и обокрали его. Он усмехается и оглядывается в поиске места, где можно на время укрыться и натыкается взглядом на Гошино граффити: «здесь вам не рады, пидоры». Иронично. Антон решает укрыться за ним. Полная луна и белый снег давали хорошее освещение, чтобы различать лица. Он застывает в ожидании, чувствуя себя при этом последним идиотом. Так он от простуды не избавится никогда. И его вновь запрут как какого-то туберкулезника или спидозника одного в четырёх стенах. Ждать ему пришлось недолго. Совсем скоро послышался хруст снега под подошвами, скрип курток и хор юношеских голосов. Среди которых Антон с лёгкостью мог отгадать самый громкий — Гошин, выговаривающий грозно парню, который нес при себе карманную колонку в виде банки энергетика из которой доносилось: пыяла одо сан. Слова Гоши подействовали. Музыка оборвалась. Антон хотел уже выглянуть из своего укрытия, чтобы посмотреть на ребят, как в ту же секунду чьи-то сильные руки грубо толкнули его обратно, больно прижав лопатками к холодной стене и зажав рот рукой в перчатке. Притупившая боль вспыхнула с новой силой: у Антона прехватило дыхание и выступили слезы на глазах. Сердце от страха заколотилось с неистовой силой. Сил отбиваться не было, кричать — зажали рот. В глаза ударил свет фонарика. — Блять, шпала, ты то что тут забыл?! — послышался громкий шепот. И его отпустили. Антон, который дозировано вдыхал холодный воздух, поднял глаза на Цыгана — а это был именно он. Одетый во все черное, скрестив руки на груди он требовательно смотрел на него. Антон открыл было рот, но так и застыл, когда взгляд скользнул за плечи смуглого. Их было много. Молодые парни, одетые во всё тёмное, вооруженные кто битами, кто цепями, кто с кастетом на руке. Их тут было явно больше, чем в квартире. — Почему вас так много? — вырывается у Антона против воли, скользя взглядом от одного закрытого маской лица к другому, затерявшихся в засаде. — Потому что мы прекрасно знаем, что ожидать от соседских крыс, — презрительно сплюнул Цыган, — прийти впятером сумеют либо полные психи, либо отчаянные смельчаки. Они не то и не другое. — Но ведь хотели же только поговорить…— Лепечет ничего не понимающий Антон. — Бля, заткнись нахуй, твоя наивность меня люто раздражает, — угрожающе наставляет на него палец тот, явно предупреждая, что если поступит ещё один писк — он за себя не ручается. Антон решил больше не искушать судьбу. Он осторожно поглядывает на тех, кто остался стоять на виду. Их было пять. Лидер — Дэн, одетый во всё чёрное в капюшоне и маске. Он же и скомандовал остальным затеряться, чтобы потом подействовали как эффект неожиданности. Низкий, плечистый парень с колонкой, к которому обращались Магнитола. Костя, он же Костолом, он же усмиритель Цыгана, (а глядя на смуглого, Антон отчасти проникается к этому Константину уважением. Чтобы влиять на него, нужно пройти не мало курсов по усмирению животных), ещё один толстячок, видимо, в противовес с соседским «кабаном» и Гоша. Гоша вдруг поднял голову, просканировал внимательно крыши гаражей. Антон помахал ему рукой, тот в ответ кивнул. А Антон подивился тому, как он преобразился. В действиях ушла вся дурашливость. Видимо, обстановка повлияла на него. — Идут, — прибежал к ним мелкий, тонкий паренек, еле переводя дыхание. Остальные затихли и стали молча ждать. У Антона пульс забился в висках. Пятеро парней приняли устойчивую стойку, которая со стороны обманывала своей небрежностью и безмятежностью, даже дерзкой скукой, но Шаст знал, каждый из них готов в ту же секунду вступить в драку. С другой стороны появилась аналогичная пятерка… а за ними целая толпа. Все-таки, на диалог никто не был настроен изначально. Они двигались медленно, неспешно, явно чувствуя себя королями чертовых улиц, но… не королями Могилевского гетто. Затягивать никто не стал. Как только они приблизились на достаточное расстояние в десять метров и Дэн окончательно убедился, что разговора не выйдет, он засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Антон заметил, как в этот момент в глазах Цыгана зажглись кровожадные огни. Словно он ждал этого момента всю жизнь. Пацаны стремительно и бесшумно хлынули их засады. Это было…эффектно. Они окружили толпу «соседских крыс», вогнав их в своеобразную ловушку. Антону это до боли в ребрах знакомо. Началось все быстро и резко. Словно охотничьих псов спустили с поводов по невидимой команде. Когда левая сторона с ревом во всю мощь юношеских глоток кинулась на правую, Антон чуть ли не поднял голову к небу, чтобы торжественно продекламировать: — И вся Россия помнит эту славную битву под Могилевским. Кто-то умел драться и они глушили своих противников быстро, уверенно, болезненно, пока кто-то дрался как умел, как получалось, неумело делая выпады. Цыган дрался так, словно всю жизнь этим и занимался. Расчетливые удары по лицу, боевые захваты, уклонения — все было при нем, наблюдать за ним доставляло странное, извращенное удовольствие, но поразил Антона отнюдь не он. Шастун во все глаза пялился на Гошу. Тот словно обезумел: с маниакальной улыбочкой он бросался во все стороны и вырубал с удивительной точностью своих противников и при этом смеялся, громко, пронзительно, когда ему прилетало в ответ. Сплевывал кровь и шёл дальше. В нем не было ни грамма страха или трусости. Только слепая ярость и решительность. Куда делся тот подросток, который смешно ругался с матерью, перечил ей, брал на руки ребёнка, покачивая его в своих объятьях и оправдывался перед Антоном за сломанный замок? Этот парень был опасен в своём бесстрашии и жажде крови. Перед ним возникла массивная фигура с гаечным ключом, но низкий и жилистый подросток, не дрогнув, нанёс сокрушительный удар ногой. Тот самый приёмчик, который высмеял в свое время Антон. Но замереть его заставило не это. Он узнавал эту фигуру яблока. Где-то он её видел… Ответ щекотал сознание, крутился там, но не давался. Антон понимал, что это важно сейчас вспомнить, но не мог, когда в мозгу стояла задача поважнее: выискать пять других фигур среди толпы. Поэтому он оставляет парня в подкорке, и примечает того самого главаря шайки, который ожесточённо бился с Дэном. Шансы у парней были равными, они оба это понимали. Но тут на помощь главарю вышел Магнитола с колонкой, который не придумал ничего лучше, чем на полную громкость включить КиШ: «будь как дома, путник», разбавляя тяжёлое дыхание и звуки ударов в плоть, стоны боли, маты сквозь зубы. — Это ещё… — отвлёкся главарь и Дэн, воспользовавшись заминкой, тут же повалил его на землю, полностью обретая над ним контроль. Антон, который вышел из засады, понял, что, кажется, Могилевский район выстоял и отстоял свою честь и права на территорию у другой шпаны. Потому что землю украшали преимущественное число противников. Он подходит к Гоше, который согнулся вперёд, уперев руки в колени и тяжело дышал. Лицо его было в крови. Но на губах, когда он выпрямился и посмотрел на Шастуна, была довольная улыбка. Он слизывает тонкую струю крови с губ и смотрит на него с восторгом. Ему это безумно нравилось. — Ну где эти уроды? — спрашивает он слишком возбужденно. Антон кивает на парня под Дэном. — Он был среди них главным. — Пойдём, научим манерам. Парень отбивается и явно чувствует себя паршивее некуда. Но Дэн держал крепко. Пока их ребята разбирались с остатками, они готовы побазарить. — Узнаешь? — спрашивает зло Дэн, поднимая голову парня над землей за волосы, чтобы тот посмотрел на Шастуна. У Антона дежавю. Темные, злые глаза смотрят на него внимательно. На лице отчетливо читается страх. — Ты же… — начинает он ошарашенно, явно не ожидая его тут увидеть, как ему прилетает кулаком в челюсть от Гоши. — Блять, псих ты ебанный, остынь! — кричит на него Магнитола, явно не сильно признающий насилие, но не останавливает его. — Думал, что за этого дрыща постоять некому? — напусканно ласково проговаривает Гоша, не слыша никого вокруг. Антон решает пропускать мимо ушей оскорбление. — Так вот, запомни, так будет с каждым, кто рыпнется и тронет нашего Могилевского пацана, усек? Парень быстро и часто кивает. Сплевывает кровь. Явно тяжело держит голову и, кажется, граничит между реальностью и отключкой. — Так вот, сука, ты и твои сосунки ему должны. — Я… Я отдам, все отдам, только не бейте! — жалко молит он, но при этом обращается почему-то к Гоше, а не к державшему его Дэну. — Хороший мальчик, — гладит тот его по жёстким волосам. А парень, кажется, дрожит от его прикосновений. — Слышь, Гошак, впредь буду тебя называть Психом, будешь грозой района, — мрачно веселится Дэн, наблюдая за ситуацией. — Не, звание психа у нас уже занято, — оглядывается тот на Цыгана, который как заведенный, не чувствуя усталости и боли дрался с одним из последних «соседских крыс», — зови меня дробовик. — И они оба устало рассмеялись. Антон наблюдая за ними, ловит себя на мысли, что хотел бы иметь таких друзей.

*

Оксана, которая возвращается с работы и замечает издалека огни «скорых» на том же самом неблагополучном месте, где нашла недавно Антона, уже не удивляется. Снег затоптан, следами десятков подошв. Оглядев пострадавших подростков, которым оказывали первую помощь, она устало качает головой. Она явно выбрала не тот район для жилья. Ещё и с ребёнком. Антон, который пошёл к бабе Вари за спящим Тимуром, который никак не отреагировал, что его вновь куда-то несут — сон у него был будь здоров, поблагодарил её, тихо сказав, что скоро все наладится. Она же не верила, смотря на его синяки на лице. В квартире у Антона было оживленно. Там во всю шла самопомощь аптечкой, которую нашли у Сурковой, дверь которой не надо было взламывать, т. к. у Антона были ключи. И Антон щедро делился своей гепаринкой, бинтами и пластырем. Перекись и хлоргексидин лились рекой, как и обезбол в виде бутылки водки, позаимственной у дяди Васи, который в хлам лежал около своей двери и любовно прижимал ее к себе. Парни благородно затащили его, но бутылку оставили себе как презент. Антон, уложив ребёнка на мягкую поверхность, строго предупредил парней, чтобы не смели шуметь. Они, конечно, старались вести себя потише, но это не получалось, когда их было так много. Часть, у которой раны и ушибы были незначительные, разошлись по домам. Но некоторым пришлось туго. Их собрали, приволокли к квартире Антона, которую уже по праву считали своим штабом, и оказывали доврачебную помощь, чтобы те хотя бы могли дойти до дома. — Бля, кажется, у меня нога вывернута… — Вправить? — Себе вправь! — Еба, вот это синячела… Слышалось со всех уголков. Гоша же, умыв лицо, совершенно наплевав на те ссадины и гематомы на нем, занимался передней тампонадой кровоточащего носа Цыгана (т.к более примитивные способы не помогали), сказав, что посмотрел в интернете, как надо. — Он у тебя задохнется и откинется скоро, — не верили в его навыки парни, а он отмахивался, деловито продолжая свое дело: запихивать метровую марлевую турунду в ноздрю. Сам Цыган выглядел так, словно ему было глубоко фиолетово, что с ним будет. Он был вымотан до предела. И даже тот факт, что они недолюбливали друг друга (из-за их схожести), не мог помешать первому оказывать помощь, а второму её принять. И разошлись парни уже только под утро, когда пришла Любовь. Злая как черт, наорала на них, что они топчат как стадо слонов, утягивая Гошу за капюшон худи насильно домой. — Тебе завтра в школу! О чем ты только думаешь?! Во что ты опять вязался?! Хочешь быть как отец?! Дальше их слышно не было. Но всем стало ясно — Гоше пизда, как и всегда. Антон, у которого до прихода Сурковой остался всего час, устало лёг на диван рядом с ребёнком. Он прислушался к его частому дыханию, улыбнулся темноте и заснул, чтобы через час обеспокоенная фурия Оксана требовала у него объяснений, насчет ночного проишествия. И явно не верит ему, что он ничего не знает. Они сидят на тесной кухне, на них падал тусклый свет от лампы. Оксана с Тимом на коленях с одной стороны, Антон с другой. Помятый, с недосыпом и от этого с огромными синяками под красными глазами он заторможенно наблюдал, как ложка со светло-бежевой субстанцией, именуемой смесями исчезает во рту Тимура. И мрачно ему завидует. — Ещё раз повторяю — выкладывай, что произошло и почему у тебя вдруг пропали все запасы гепарина и перекиси?! — Так вышло, — мямлит Антон, затуманенным мозгом соображая, как уйти от допроса этой настойчивой женщины. И страшно обрадовался, когда услышал как входная дверь открылась. На кухне появляется живописное, но невозмутимое лицо Гоши, который, недовольный всем миром, что-то ищет, не обращая никакого внимания на них, словно он давно живёт в квартире Антона. — Я у тебя тел посеял где-то… — объясняет он, замечая недоумение на лице парня. Тимур, услышав его голос, тут же поворачивается к подростку, позабыв об очередной ложке возле своего рта. Улыбаясь широко, демонстрируя миру свои два зубика, он тянет к нему свои ручки, загоняя своим поведением мать в полнейший ступор. Пожалуй, Гошу он любил сильнее всех из своих вынужденных нянек, на каком-то подсознательном, неведомом разуму уровне признав в нем свою родственную душу. Гоша, с опаской смотревший на Оксану, которая напряжённо наблюдает за представшей картиной, кивает ребёнку как взрослому и все же не выдерживая, подходит ближе, наклоняется к нему и берет на руки. Тимур счастливо смеётся, кладя свои маленькие пухленькие пальчики тому на щеки, внимательно разглядывая гематомы. Оксана теряет дар речи. — Я не поняла, у вас мода что-ли такая появилась: ходить с разукрашенным ебалом?! И почему в твою квартиру, как к себе домой заходит этот малолетний преступник?! — За языком следи, — тихо, но грозно говорит ей подросток, блеснув злобно глазами. Он не терпел оскорблений от чужих людей. Антон поспешно ищет его мобилу, находит рядом с аптечкой, протягивает ему и тот уходит, напоследок погладив Тимура по голове и отдав обратно в руки матери. Женщина покачала головой, не найдя слов, или вникла совету — следила за языком, и больше расспрашивать не стала — знала, бесполезно. Второй раз Гоша захаживает уже ближе к вечеру, отдает пачку денег, в которой явно больше, чем отобрали у Антона, но на это лишь отмахивается. — Они те ещё лохи, выложили нам всё. Про какого-то Сизово втирали. Пытались оправдать себя, вину на другого скинуть, ублюдки. Но деньги быстро нашли… Что-то Антону подсказывало, что так просто им такую сумму не выдали, но решил не спрашивать. Позаботился о своей психике. Антон был настолько благодарен, хотя знал, что ребята вступились конкретно не за него, а в первую очередь за себя, за их безопасность и уважение, что предложил накрыть поляну и пригласить их на Новый год — те, конечно же, согласились.

*

Антон появляется на работе раньше, чем планировал врач, выписавший ему больничный. Но Антон, помня, что парни собираются устанавливать мотор и потом протестить его, никак не мог упустить возможность поучаствовать в этом деле, т.к совсем скоро его ждут экзамены. Когда он, широко улыбающийся, в новой куртке и обуви, появляется в гараже, на него устремились десятки глаз. И дружелюбия в них было не больше, чем приветливости в глазах Арса. Взгляды всех присутствующих обращены к нему. Он был бы рад, если бы причиной их внимания были некие изменение во внешности (у него длинный шрам на лбу, но он уже достаточно побледнел, чтобы бросаться в глаза, нижняя губа зажила. Бледность и болезненная худоба стали более выражены, и волосы отросли очень сильно), но что-то ему подсказывает, что дело в другом. — Что случилось? — тихо спрашивает у Сергея, а тот также тихо отвечает: — Кто-то спиздил новый мотор. У Антона глаза в три копейки. — И ты в списке подозреваемых. А это уже контрольный в голову. Антон почувствовал, как в груди что-то укололо, так, что стало трудно сделать и вдоха без боли. И это не из-за рёбер. Парни окружили его. Антон растерянно вглядывается в их лица. Читает в них то, что действительно причиняет боль. Он не выдерживает их презрения на лицах и утыкается взглядом в пыльный пол, спрятав ладони в карманах куртки и молчит, чувствуя, как его прожигают десяток пар глаз. Он чужой. Ему здесь нет доверия. Ему нечего им сказать. Они уже всё решили за него, и чтобы сейчас он не произнесет, это прозвучит как оправдание. — Классная обнова. Деньги внезапно появились? — с ходу набрасывается на него Тамби. Антона встречает его взгляд с готовностью, но его все равно, словно холодной водой окатило. Он вспоминает эту фигуру в мраке той ночи около гаражей, он вспоминает, его странный взгляд, когда Антон уходил с деньгами в кармане… и то, что именно в тот день, когда у Антона можно было что-то отобрать, появились те подозрительные типы из другого района. И фотографии тех типов на странице Тамби. Совпадение? Нихуя. Как и то, что теперь он подставил его с мотором и настроил всех парней против него. Ему то поверят куда быстрее, чем новенькому. Он мстил. И Антон знал за что. — Пацаны, вы чего? Да, он новенький в нашей семье, но разве не раз доказывал, что свой? — неожиданно поступает поддержка со стороны Сергея. Антон благодарно смотрит на него. — Он на больничке был, разве смог бы этот хлюпик… — А что, если это был всего лишь отвлекающий маневр? — перебивает его Тамби, и глаза прожигают Антона ненавистью, как самого настоящего предателя. — Над лицом можно и поработать, чтобы выглядело реалистично. Что, если он внедрился к нам, чтобы потихоньку обчищать? — Он от Петровича, — тихо напоминает Стас, находясь в полном замешательстве. Он шёл на работу с предвкушением, что поставит новый движок, но какого было потрясение, когда его на старом месте не оказалось, а камеры ничего не записали. Димон и Леха держатся в стороне, не встревают. — Он-то откуда его выкопал?! — Раз Петрович сказал, значит, норм пацан. — Думаете, он не может ошибаться? Что, если этот «норм пацан» специально внедрился в доверие к старшему, чтобы изнутри разворовать? Арсений стоит в стороне от всех. Спина его прислонена к корпусу лексуса с разобранным капотом, руки скрещены на груди, а взгляд обращен в пол. Вид у него, как обычно, был холодный и отчужденный. Он явно обдумывал что-то в голове. И Антон решает обратиться к нему. Странный выбор, учитывая, что они так-то не очень уж жалуют друг друга. Но Антон и сам себе не мог объяснить: почему стало так важно, чтобы ему поверил хотя бы он. Не обращая внимания на остальных, он медленно подходит к парню и встает перед ним, ожидая, пока тот поднимет на него глаза. Арсений наконец поднимает голову. Антон видит, как тот вблизи разглядывает его шрам на лбу, как плавно смещается к носу и останавливается на губах. Сердце Антона пропускает удар. Между ними расстояние полшага, но ни того, ни другого это не волновало. Попов наконец возвращает взгляд к его глазам. Шастуна пугает то, что в них безграничная, всепоглощающая, безрадостная пустота. — Эти увечения, — начинает говорить Антон достаточно тихо, чтобы его никто посторонний не услышал, — я получил из-за Тамби. — Он пальцем указывает на свое лицо. Потом ладонь его смещается к груди и медленно водит молнию куртки вниз. Арсений напряжённо наблюдает за его пальцами. Антон подхватывает концы толстовки и тянет её вверх, оголяя свой тощий живот, на котором все ещё остались желтовато-зеленые кровоподтеки, а на груди — повязка. — Мои раны и переломы — настоящие. — Антон старается не упускать ни единной эмоции на чужом лице. А Арсений внезапно поднимает руку и касается тёплыми подушечками пальцев бледных многочисленных старых шрамов между рёбрами. По венам Антона прошёл мощнейший разряд тока. Он резко отступает на шаг, опустив концы кофты и кидает короткий взгляд на присутствующих, которые с интересом наблюдали за ними. До этого он даже не думал о них, поглощенный только своими мыслями и эмоциями. Он побледнел ещё больше. Рука Арсения упала вдоль тела. А Антон радуется, что пустота в его глазах сменилась чем-то другим. Чем, Антон не определит, но в одном он был уверен: Арсению не безразлично. Антон вновь сокращает между ними дистанцию и зачем-то сжимает в тонких пальцах ткань чёрной толстовки Арса в районе живота, глядя прямо в его глаза, тихо и отчетливо проговаривая: — Я бы никогда не променял это все на что-то материальное, понимаешь? — Антон все отчаянней хватается за чужую кофту и речь становится судорожной, взволнованной, сбивчивой. — Мне куда важнее чувствовать все это. Работать с вами. Идти к одной цели. Гореть одним делом… это наполняет мою жалкую жизнь и даёт ей хоть какой-то чертов смысл. — И добавляет на грани слышимости, — я ни за что вас бы не предал. Долгий взгляд Арсения, кажется, прожигает внутренности. — Бля, Арс, ты серьёзно ему поверишь? — разрушает их гипноз громкий голос. — Мы нихуя не знаем о нем…— неуверенно подхватывает ещё кто-то из рабочих. И все замолчали, ожидая какой вердикт вынесет Арсений. Антон перестает дышать. Пожалуйста, верь мне — телепатически передает он глазами. Но тут громогласно, как приговор гремит басом Тамби: — Он из Могилёвского. И у всех отпали сомнения. Репутация района всё скажет сама за себя. У Антона внутри что-то ухнуло глубоко в пропасть (наверное, надежда) и адски разболелись виски. Черт бы побрал этого Тамби. Он окончательно пропал. Кому здесь теперь нужны его громкие слова? Они потеряли значение сразу после слов: «он из Могилевского». Ладно, калечте. Антон это вытерпит. Глупый. Подумал, что сможет здесь найти друзей, сможет обрести семью в лице этих простодушных ребят, с которыми так легко и весело. С которыми незаметно проходит время. И это место... место, куда хочется возвращаться. Но сейчас каждый уверен в том, что он обокрал их. Даже Серый замолчал. В воздухе повисло «он из Могилевского». Да, черт возьми, он из Могилевского гетто. Неужели это настолько страшно? Видимо, настолько. Антона добивает разочарование в глазах Стаса. И безмолвие и бездействие со стороны Арсения. Он, избегая зрительного контакта с парнями, медленно отступает спиной вперед. Это огромное помещение внезапно начало суживаться. Он не может больше находиться в такой давящей и тяжёлой обстановке. Ни на кого не глядя, молча разворачивается и уходит. Пора искать другую работу. Или вернуться к уборщику. А глаза то увлажняются. Жалость к себе неуместна. И Антон не жалеет.