Восходит солнце над автодромом

В желудке у Антона батончик и вода. Время бодрствования и активного режима превышает уже двенадцать часов. У него болит голова и страдает зрение. Свой фингал он прячет от любопытных глаз под капюшоном и отросшей чёлки. Когда он пришёл в гараж и молча присоединился к общей работе, никто ему ничего не сказал по поводу внешнего дополнения к лицу. Антон подозревал, что лезть в их отношения с Арсом никто не рискует. Себе дороже. И тем лучше. Он сам еще не до конца разобрался: ненавидит ли он этого парня или ему просто его жаль. Арсений встретил его с хмурым выражением лица. Антон понимает, что что-то в этом мире все-таки остаётся неизменным. Но он не готов сдаться. За это место под солнцем стоит побороться. Поэтому он надевает свою привычную широкую улыбку, за которой прячет боль, обиды, разочарования и желание ударить, подходит к нему и протягивает руку. Арсений смотрит на неё, потом переводит свои голубые глаза на него и смотрит бесконечно долго в его один зелёный и второй отечный. Всматривается. Антон бы спросил, любуется ли тот своей проделанной работой, если бы вдруг отчего-то не начал нервничать. — Что-то не так? — находит он силы спросить и придержать уголки губ, которые ринулись опуститься. — Да, — коротко отвечает ему Арс, чуть прищурившись. Антон всё ещё терпеливо ждёт, стоя с вытянутой рукой, с ощущением, что она отсохнет к черту, если её не пожмут в ответ прямо сейчас. — Что? — одними губами спрашивает. — Я не здороваюсь. — Оу. Рука безвольно повисла вдоль тела. Уголки губ всё же опустились. Глаза помрачнели. Антону с Арсением невозможно как сложно. Шастун был везде и всегда своим парнем. Умел находить общий язык практически со всеми людьми из разных сословий, положений и возраста. Люди довольно быстро проникались к нему доверием. Правда, они не знали, сколько усилий для этого нужно было приложить парню, чтобы его принимали. Про Могилевское гетто Антон промолчит. Потому что это и был его дом. То место, куда он идеально вписывается, а люди кругом — не чужие. Они все одной болью пропитанные, одной жизнью изгнанные, не принятые, отвергнутые законом и обществом. Арсений всё ещё наблюдает за его реакцией. Антон поспешно пытается нацепить маску добродушия, за которую будет прятать растерянность (насквозь лживый), но не успевает. Арс делает к нему шаг, становясь ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, и тихо просит: — Не старайся мне понравиться. Это выглядит убого. Антон потерянно моргает. А Арсений вдруг делает ещё один шаг, теперь становясь почти вплотную. Арсений на три сантиметра ниже его. У Антона учащается сердцебиение и ладони потеют. На него смотрят с прищуром, чуть подняв подбородок: — Зачем ты притворяешься? У Антона трещины по лицу. И мат на кончике языка. Его раскрыли. — Если хочешь остаться на этом месте, не прячь себя настоящего. От лица Антона отхлынула вся кровь. Выражение стало напоминать Арсово. Глаза злобно сверкнули от накопленных негативных эмоций, виновник которых стоял напротив и русоволосый вкладывает их в силу своего удара, намеченного на солнечное сплетение Арса. Делает шаг назад и бьёт наотмашь. Из второго вышибло весь воздух, и он сгибается пополам. Антон не успел насладиться удовлетворенностью, покатившейся кровью по телу, раслабляющее напряжённые мышцы, как его сзади кто-то вяжет. — Парни, какого хрена?! — в голосе Серого явное возмущение. Он держит Антона крепко, чтобы тот не продолжил, а Антон и не хотел. Одного удара было достаточно, чтобы он почувствовал себя лучше. Арс с трудом распрямляется. Оценивающе смотрит на парня. В его глазах Антон читает: «у этого хиляка неплохой удар», но слышит другое: — Бьёшь как девчонка. И кривая усмешка. Антон промахнулся. Надо было метить в лицо. — Так, хватит вам! — Сергей, видя, что Антон не сильно-то зол, осторожно выпускает из своей хватки. — Тох, ты уверен, что это поможет тебе стать его споттером? Антона пробивает на смех, и он смеётся. Мелко, истерично. Совершенно отчаянно. Кажется, теперь его эмоции абсолютно обнажённы перед свидетелями. Отсутствие полноценного сна и достаточного количества еды, совмещение учёбы с работой и дискомфорт в глазу, к тому же постоянное эмоциональное напряжение рядом Арсением отобрали у него контроль над своими эмоциями. И в этот момент Антон не думал о том, что он выглядит со стороны как сумасшедший, сбежавший из психушки. Он разряжался. Он открывался. Он ломался. Пока ему не дали отрезвляющую пощёчину. Он резко умолк и хмуро посмотрел на Арса. Тот невозмутимо пожал плечами. — Считай, мы квиты. — Ага, — кивает парень и опять-таки протягивает ему ладонь для примиряющего рукопожатия. Арсений смотрит на неё, и уголок его губ дёргается. — Упертый, — качает он головой, но все же, пожимает её. По телу Антона — ток 220 вольт — не смертельно, но и приятного мало. Он резко отводит глаза от глаз напротив и оборачивается к Серёже, который наблюдал за их действиями со стороны с огромным интересом, скрестив руки на груди. — Серег, есть работа? Он готов работать тут вечно. С этими парнями интересно. Они всегда найдут, чем себя занять. И время быстротечно за изучением на практике того, что утром вбивали в мозг заумными терминами. Которые нахрен не сдались, когда он понятия не имеет, как оно выглядит, для чего служит, как работает и что будет, если эта штука будет неисправна. А парни охотно давали ему практику. Ругали добродушно, журили, когда у него что-то не получалось, но терпеливо исправляли ошибки. Он пьёт на голодный желудок пиво с Димой, который пусть и выглядел сурово, но был добродушным мужиком, просто молчаливым. Но он принял его помощь, когда тот присоединился к нему. Работа настолько его затягивала, что он не заметил, как рабочие покинули их в конце своей смены. Осознал только тогда, когда пошёл в очередной раз на перекур с Димой. На улице царила глубокая ночь, в которой перестал ходить общественный транспорт. Полная луна была скрыта темными тучами, а на асфальте образовались лужи. Пахло свежестью и веяло холодностью, как после дождя. Но Антона погода мало волновала. Ему нужно как-то попасть домой. Попросить кого-то из оставшихся ребят подбросить до дома ему было слишком неловко, да и не в таких они отношениях, чтобы уже спрашивать об услугах. Шастун и не любил просить о помощи. Всегда считал, что проще всё сделать самому, как умеешь, как получится, чтобы потом не чувствовать себя должником. Они возвращаются обратно. Антон уже прикидывает в уме маршрут и время на него до дома. Но проблема в том, что они были даже в разных районах, и идти приходилось если не целую ночь, то половину точно. Проще было и вовсе спать где-то на улице. Был ещё один вариант — это остаться в гараже. В нем было тепло, т. к. он отапливался, там кипела работа и была хорошая вентиляция, и даже по бокам увлажнители воздуха, и чтобы не было скучно — настенные колонки, к которым можно подключиться по блютусу и ставить треки по душе. Отец Арсения действительно заботился об комфорте своих работников. В гараже царила тишина. Все ушли. Последним его покинул Дима с Лехой. Они втроём долго копались в машине, поэтому и задержались. Напоследок Дима молча ему кивнул, не изменяя своей привычке что-то спрашивать, и они ушли, оставив его одного. Антон удивился оказанному ему доверию, и он хотел его оправдать. Доказать, что он всё же нужный элемент их слаженного механизма. Он очень сильно мечтал стать этой самой частью. Надеялся, что это возможно, но каждый раз, встречаясь с пустым взглядом Арса, сильно сомневался, что их дело сдвинется с мёртвой точки. Но то, что они, вернее, Леха и Дима, оставили его тут одного с дорогими тачками и деталями на целую ночь, выглядело подозрительно. Но Шастуну на данный момент было плевать на странности, он просто хотел наконец принять горизонтальное положение и отрубиться на несколько часов, чтобы спину перестало ломить, ноги гудеть и в голове шуметь. Как писал дядя Лев Толстой в своём дневнике: «надо быть сильным или спать», и он с удовольствием бы всю жизнь делал второе, чтобы не надо было притворяться первым. Комната, где устроился на ночь Антон, была расположена в дальнем углу огромного помещения и называлась "зоной отдыха". В ней быдо все необходимое для человека. Диван, кресла, посередине стол, в углу холодильник, где рабочие могли хранить свои обеды. Он уже с первого раза заприметил этот скрипучий диван с пружинами и шинами наружу, пыльным пледом и подушкой с щекочущими куриными перьями наружу. Там он и кинул свои кости, уложил бренное, худощавое тело, прижав к себе согнутые колени и спрятал между ними ладони — так было теплее и не так больно внутри.

***

Арсений возился с деталями своего капота, разложенными на столе, освещая их настольной лампой. У него болела спина и слезились глаза от напряжения, но он не мог оставить всё, потому что прекрасно понимал, что парни правы насчёт мощности его движка. Для уличных гонок — самое то, но вот РДС это другой формат. Абсолютно. Он возился довольно долго. На телефоне отображалось два часа ночи, и, судя по тишине в гараже, парни уже ушли, даже Димка с Лехой. Обычно они задерживались втроём. И парни даже не прощались с ним, зная, что он слишком занят, и его не отвлекали. Арс часто уходил последним, не желая возвращаться в свою большую пустую холодную квартиру, где воспоминания сжирали его заживо. Он встаёт, выпрямляет спину, хрустнув ею, разминает затекшие конечности, наклоняет шею влево и вправо и, наконец, собирается поехать домой. Он сжимает в ладони ключи от ниссана, предвкушая быструю езду по пустым дорогам, накидывает кожанку и направляется в зону отдыха, где оставлены ключи от замка для гаража, но застывает сразу, стоило глазам наткнуться на спящую фигуру. Арсения словно парализовало. Лёгкие сдавило, а сердце вдруг принялось мелко-мелко и быстро-быстро стучать, от навождения. Пока он не посчитал в уме до десяти, убеждая себя, что ему просто показалось. Это просто мальчишка. Мальчишка, который появился у них в гараже так внезапно. Его подобрали, словно бродячего котёнка, которого гоняли с одного двора на другой, над которым издевалась малолетняя шпана и кусали собаки. И теперь, это милое создание (которое, как оказалось, тоже может ударить), прося ласки и внимания, пригрелось на диване, свернувшись в позу эмбриона, уменьшившись втрое, чтобы не упасть. Он выглядел так невинно, беззащитно и жалко, что если бы у Арса было сердце, оно бы разорвалось в клочья. Но в груди у парня был всего лишь камешек, который тупо гоняет кровь по артериям и не видит смысла сжиматься от картины перед глазами. Он подходит, не стараясь быть тише, и медленно садится на корточки перед его лицом. Разглядывает заплывший глаз. Побитый мальчик… Им побитый. Если бы Арс разрешил себе что-то чувствовать, то почувствовал бы вину, но он не разрешал. Это было бы слишком невыносимо. Он продолжает разглядывать в мутном свете гаража, как подрагивают длинные ресницы, хмурятся брови, на пухлые губы, прокусанные, с корочкой на ранках, потрескавшиеся и бледные, обескровленные. Абсолютно непривлекательные. Смотрит, как вздымается грудь и прислушивается к глубокому дыханию. Мальчик действительно уснул. Арсений сам не понял, почему вдруг решил дать ему шанс. Вернее, была одна причина, но он боялся озвучить ее у себя в голове. Слишком нелепо и нереально она звучала. Ему никто не нужен, особенно споттер. Он прекрасно справляется с машинами в одиночку. Умеет чувствовать, когда что-то не так, ему не нужны подсказки. Он не привык прислушиваться к чужому мнению, особенно касательное его езды и машины. Но этот парень, который оказался на три года младше него, так отрешенно поведавший ему, пьянеющему, свою биографию, без приукрас, как есть, скупые факты, не давя на жалость, без эмоций, просто чтобы Арс знал и понял его. Который заглядывал в его глаза с надеждой затравленной и кусал эти губы невозможные, — абсолютно непривлекательные — так нервно и улыбался отчаянно, скрывая за этим всю боль затаённую. Который сам пригласил его в бар, где не пил и не ел ничего, потому что денег не хватало. Арс не слепой и не тупой, знал, что не по карману ему такое заведение, но Антон поехал, гордый ведь... или отчаявшийся. Арсений нехотя, нечаянно проникся его историей. Зацепился за парня, который внутренностями наружу, который совершенно отрешенно ковыряется в своих ранах и шутит. Шутит про свою боль. Арс был впечатлен. Ему было чем поучиться у этого парня. И он и оставил его, такого убогого и жалкого, никому не нужного. Арсений настолько в свои мысли погрузился, в воспоминания о прошлой встрече и о своём прошлом, что не заметил, как Антон давно уже открыл глаза и смотрит на него странно, пристально, неверяще… пока не ощущает движение в воздухе и как его чуть колючей щеки касается тёплая ладонь и тут же отстраняется, опомнившись, словно боясь новой дозы боли. Арсений фокусирует тяжелый взгляд на зеленых глазах. Тот вздыхает и переворачивается на спину, задумчиво тянет: — Настоящий значит… Я уж подумал, у меня глюки от недосыпа… Арсений хмурит брови темные. Его снова касался кто-то посторонний. Ничему жизнь этого пацана не учит. Тупой же. Какой же тупой. — Ты что тут забыл ночью? — спрашивает грозно, поднимаясь на ноги и нависая над ним угрожающей тенью, перекрывая свет, смотря сверху вниз. И Антон вновь убивает его своей голой правдой, ничем не приукрашенной. — Мне не на чем домой ехать. Арсений раздражённо вдыхает через ноздри и кивает на выход: — Вставай, довезу. И Антон садится. Ёжится от холода и медленно моргает, оглядывая помещение. Но ничего не говорит. Встаёт и идёт следом. Пока Арсений проверяет оборудование, выключает свет и закрывает гараж. Антон вдруг хмыкает. — Теперь понятно, почему парни без проблем оставили меня тут одного. Они знали, что ты здесь. Арсений вновь не реагирует на его слова, решив высокомерно промолчать. Он идёт к своей красной любимеце, одиноко стоящей на стоянке и садится за руль. Переться в другой район ночью ему никуда не уперлось. Но он молча наблюдает за тем, как мальчик аккуратно садится на пассажирское сидение, стараясь длинными ногами ничего не задеть и осторожно дверь прикрывает за собой. Ведь никогда на машине не ехал, кроме как с Арсом. А Попову кажется, что он должен... он обязан помочь ему. Потому что кто, кроме него, правда ведь? И ещё он до невозможности напоминал ему прошлое. Поэтому заталкивает свое недовольство куда подальше, заводит двигатель, давая ему прогреться несколько минут, и плавно трогается с места, выезжая по гравию на трассу. Антон тихий, сонный, скованный и немного неловкий. Глядит из-под ресниц на полупустую дорогу и на многоэтажки, небоскребы, магазины и бутики, целые фонари с теплым жёлтым светом, дышит глубоко и молчит. Дрожит немного, и Арсений включает печку, хотя ему было и без нее комфортно. Он любил холод. Попов нажимает на педаль газа чуть сильнее, и машина ускоряется с чуть заметным ревом глушителя, и он периферийным зрением замечает, что мальчик немного оживает. Что ж… Он довезет его с ветерком. До района Антона и его двора ехать полтора часа, но со скоростью, которой гонял Арс, и учитывая пустые дороги, добрались они куда быстрее. Арсений заезжает во двор, обставленный мусорками, выброшенной старой мебелью, и мягко тормозит около двери его подъезда, зачем-то запомнив с точностью место жительства Антона. Тому неловко. Сказать спасибо, кажется ему ничтожно малым, и он достает имеющиеся скомканные смятые купюры из кармана — это его завтрашний день — и протягивает их Арсению, прикусив губу, сгорая от стыда и смущения. Чёлка падает ему на глаза, но он всё равно их не смеет поднимать на парня. — Возьми, у меня больше нет, — очень тихо произносит. И Арса вдруг что-то колет, сжимается за рёбрами, скрежет по горлу. И хочется накричать на этого глупого болвана, чтобы убирал свои грязные деньги, засунул себе куда поглубже и никогда, слышишь, никогда не смел их ему предлагать! Но Антон поднимает на него свои невозможные зелёные глаза, потемневшие в темном салоне автомобиля, в которых искренность и благодарность — море неизмеримое и легонько улыбается. Арсений смотрит на него и не может вымолвить ни слова. Лишь качает головой и с неизвестно откуда появившейся в нем осторожностью убирает за рукав куртки от себя его протянутую ладонь, сжимающую последние деньги. — Забей, — хрипит он и отворачивается к окну. Оставаться рядом с ним ещё пару лишних секунд кажется невыносимым. Антон, словно что-то чувствует, не спорит и не напирает, просто оставляет их на бардачке машины и выходит. Арсений не сразу это замечает, а когда все же видит, фигура парня уже скрылась за тяжелой дверью подъезда. И у Арсения срывает тормоза. — Чертов ублюдок! — шипит он сквозь плотно сжатые челюсти и со всей силы ударяет по рулю, злой неизвестно на кого и неизвестно на что. Бежать за ним и совать обратно смятые бумажки он не намерен, решает отдать их при следующей встрече.

***

Антон же, ничего не подозревая, заходит в подъезд. В ноздри сразу же ударил запах дешёвого спиртного, а на лестнице, ведущей наверх, расположился их бомж и дядя Вася. Лица их раскрасневшие, глаза блестящие и мир вокруг них горит алым, плотным, удушающим. — О кого нелёгкая принесла, — расплылся мужик в хмельной улыбке. Антон покачал головой. Бомж смотрит на него изучающе. Во дворе собачий осенний холод, поэтому они перебрались в подъезд, не давая первому этажу, да и остальным, спокойно спать. Но им плевать. Водка выжигает своим градусом мысли, эмоции и чувства. Порой и самые важные. Делает нас тупым зверем с инстинктами. — Будешь? — протягивает ему бутылку бомж с обветренным лицом. Одет в лёгкую кожанку, облезлую, выцветшую, местами рваную и пыльную. У него волосы смоляные, до плеча, небрежно свисающие грязными паклями по лицу, штаны местами с лоскутами и грязью, а на ногах поношенные сапоги. Но глаза, глядевшие в мутном свете одинокой лампочки, которую не успели выкрутить или разбить голимая шпана из подъезда, смотрели цепко, слишком осмысленно и до души… Антон громко сглатывает. Если он сейчас сядет с ними на одну холодную ступеньку грязной лестницы, где воняет кошачьей мочой, он через несколько месяцев превратится в таких же существ, как они... Слабые и жалкие. А Антон стремился к высшему. Он хотел большего. Он отрицательно качает головой и обращается к дяде Васе. — Вам помочь дойти? Тот нелепо поднимается и падает обратно, не найдя равновесия. Вестибулярка ни к чёрту. — Ну помоги, раз такой добрый… — и Антон помогает. Тянется к нему тонкими руками, обхватывает подмышки и тащит наверх. — Держитесь за перила, — командует он, страхуя его с другой стороны, и они медленно начинают свой путь наверх. Бомж, оставленный в одиночестве, хмыкает и присасывается к горлышку, нисколько не опечаленный упущенной компанией — так ему больше достанется. Они несколько раз останавливаются на передышку, но наконец добираются. Антон хлопает ладонью по чужим карманам, нащупывает ключи и вставляет в замочную скважину, открывает дверь и практически заносит на себе мужика, кидает его на кровать, снимает обувь, укрывает пледом, поворачивает его голову на бок, чтобы предотвратить попадание рвотных масс в горло, отыскивает чёрное мусорное ведро и ставит рядом, а на тумбочку медный стакан с водой из-под крана. Оглядев свою работу и оставшись ею довольным, он покидает квартиру, оставляя ключи рядом с водой, зная, что никто из жителей этой многоэтажки не проникнет в квартиру. Не потому, что добропорядочные, а потому, что знают, что брать у того нечего. И наконец уходит к себе, с тоской вспоминая, что завтра первая пара, а потом в гараж на работу. Жизнь крутится в своем ритме, и он практически за ней не успевает.