Восходит солнце над автодромом

Антон ненавидит этот дождь, который превращает трассу в каток. Машины становятся неуправляемыми. А это значит, что пилоты, которые теряют зацеп, будут, мягко говоря, очень сильно не в духе. А также будут в расстроенных чувствах и автомеханики. Потому что неуправляемая машина обязательно влетит туда, куда не надо. Но времени у них осталось мало для тренировок. Тем более от дождя во время турнира никто не был застрахован. Антон украдкой приглядывался к новым знакомым, подмечая некоторые их особенности. Серега был спокоен, как удав, и полностью контролировал свою машину. Подобные трудности его не пугали. Он был человеком уличной закалки, обожал скорость, дрифт и всё, что было связано с машиной. Он не упускал ни единой возможности погонять и выходил практически всегда победителем. Дрифтом он заинтересовался серьёзно и начал в нем практиковаться пять лет назад. За это время неплохо продвинулся вперед и даже собрал команду «Импрапизм» с помощью давнего друга Стаса, который в своем далеком прошлом был организатором гонок. Стас Шеминов обожал находить в городе или где-то за его пределами пустые трассы, без посторонних машин и людей, или менее загруженные движением. Обожал привлекать гонщиков и создавать ту самую уличную атмосферу, молодёжный вайб и драйв, за которым приходили люди и который так круто показывался в фильмах "форсаж". Пили пиво из бочонков, танцевали под биты от мощных колонок авто, выясняли друг с другом отношения на повышенных тонах, не боясь вступать в драку. Там люди жили и горели. Человек с пустыми глазами, а не с азартом и блеском, подрагивающий и трясущийся от нетерпения и волнения, что его ставка не сыграет, был очень редким явлением. Стас с собой позвал Дмитрия, который по всем своим внешним данным напоминал Доминика Торетто. Парни, которые его мало знали, даже думали, что он ему подражает. Он был серьезным мужиком, много думал и анализировал. Иной раз казалось, а впоследствии и не раз доказывалось, что с машиной он находил общий язык быстрее, чем с людьми. Единственные темы, которые он поддерживал, были вопросы касательно механизма автомобилей. Следовательно, никто не знал его прошлого, да и не спрашивали. Не потому, что неинтересно, а потому, что вряд ли бы получили ответы. Дима никогда не говорил о нем. И не любил, когда к нему лезли с вопросами. Всех парней объединила в себе автомастерская, которой владел Сергей Петрович Попов. Своеобразный мужик, который крутился в жизни, как умел, и у него неплохо получалось. Арсений был его единственным сыном. Выросший в окружении машин, никого не удивляло, что тот прикипел к ним. Сергей знал его почти что с самого начала его гоночной карьеры. Помнил, с каким юношеским запалом и мощнейшей энергией Арс начинал. Он ехал аккуратно, но очень дерзко и за это его любили. Но потом неожиданно Арсений пропал. От него года два не было никаких известий, пока Сергей не встретил его вновь на закрытие сезона. И что-то в Арсении кардинально изменилось. Он стал словно другим человеком или похоронил себя настоящего где-то глубоко внутри, оставив на поверхности лишь мраморное подобие себе самому. Неуловимо изменился и стиль его вождения. Он ехал так — словно не боялся смерти. Больше не боялся. Матвиенко тогда пришлось приложить немало усилий, чтобы догнать парня и поэтому вполне себе уважительно пожал тому руку, глядя в безэмоциональные и пустые глаза (да-да, то самое редкое явление) и не понимал, как человек с таким взглядом может так гоняться. Он тогда уже думал о RDS, и искал подходящих пилотов для своей команды. Попов привлек его внимание. Совсем скоро Сергей понял причину нынешнего состояния парня и тактично не стал давить на него, а просто терпеливо и преданно ждал реакции. И пускай сначала он натыкался на стену безразличия и отсутствие какого-либо желания поддерживать контакт, он верил, что с этим малым они могут далеко пойти. А этот малый всё также смотрел на всех исподлобья, вечно хмурый и сам в себе, словно действительно было плевать на все. Он ехал так, как считал нужным, не выкладываясь и не стараясь никому угодить. Не рассчитывал угол, а ставился так, как чувствовал. Набирал скорость по настроению. Он правда ехал на инстинктах. И то, что Сергей предложил ему Антона в качестве споттера, было вполне себе обоснованным решением. В глубине души он верил, что Антон сумеет до него достучаться. Пускай сам Антон об этом не подозревал и опасливо наблюдал за ним с другого конца гаража. — Значит так, — громко хлопает в ладоши Стас, привлекая всеобщее внимание, — нам скоро должны привезти новый двигатель JZ от тойоты. Арс, ставим в твою, — извещает всех он. Арсений напрягается. — А что не так со старым? И от его вопроса и тона, напрягаются сразу все присутствующие. Арсений терпеть не может, когда его малышку трогают. Это знают все. Но… — У него недостаточный объем. Ты представляешь хоть, какие там тачки будут? По выражению лица Попова можно было прочесть, что ему глубоко фиолетово, какие там будут тачки и как он будет выглядеть на их фоне. — Это не пойдёт в мою машину. Директор тяжело вздохнул, явно в голове обдумывая, как образуметь парня, когда неожиданно раздался звонкий голос: — Бля, Арс, че ты выкабениваешься? Ведёшь себя как дите, ей-Богу. Смертник, позволивший себе такое высказывание, был автомеханик Алексей, но все звали его по-свойски Леха или Щербак. Он был вроде неплохим парнем, в меру грубым, в меру башковитым, только вот было в нем что-то, что заставляло Антона держать с ним дистанцию. Не доверял он ему особо. Другое дело пухленький Тамби, тот добродушно улыбался, шутил и сам же смеялся, заряжая позитивом и энергией. — Зачем психовать из-за такого пустяка? — не видел проблемы Леха. Арсений перевел внимательный, излишне тяжёлый взгляд на него. Кулаки его непроизвольно сжались. — Э-э-э, парни, остыньте, — видит его состояние Стас и пытается успокоить их. — Что смотришь? — не желал успокоиться Щербак, расправив плечи, выпрямив спину, держа ладони в карманах темно-синей формы. — Думал, раз мы работаем на твоего батю, мы тебе зад лизать обязаны?! Антон мысленно хмыкает. Этот парень не выбирает выражения. И явно скоро поплатится за свой длинный язык, который не может удержать за зубами. — Так знай, сукин сын, мне твоя рожа противна! Мы тут, блять, на цыпочках вокруг тебя, графье, — презрительно сплевывает, — ходим. Даже самый охуенный мотор готовы поставить на тачку, а ты, падла, опять носик морщишь и воротишь? Ты — избалованный, инфантильный пиздюк! — заканчивает свою пламенную тираду Алексей и выглядит так, словно ему полегчало, словно это держалось в нем уже долгое время. В гараже стоит оглушительная тишина. Даже Дмитрий отвлёкся от своей тайоты и заинтересованно смотрит в их сторону. Антон внимательно следит за Арсением, как и остальные, выжидая, как тот отреагирует на оскорбление. Но, на удивление большинства, в числе которых был и сам Антон, тот не бросается на Щербака с кулаками. На его лице вдруг вырисовывается улыбка, в которой не было и капли доброжелательности. Так хищник смотрит на свою жертву перед тем, как уничтожить её. Антон не понимает, почему все после этого спокойно выдохнули, словно поверили в эту улыбку, неужели Антон единственный видит другое?! Они расходятся, оставив вопрос о моторе для ниссана Арса открытым, но к которому пока не стоит приближаться. Алексей же выглядит разочарованным. Он был готов к драке и что-то подсказывало Антону, специально провоцировал её. Но Арсений на нее не подался. В очередной раз продемонстрировал свое морозное нутро, ледяное спокойствие и полное равнодушие на оскорбления в свою сторону. Это показалось Антону странным. А еще до боли знакомым. Что-то внутри него толкало подойти к Арсу, который всё ещё стоит на одном месте и дырявит глазами пол — закрыть спиной и защищать от всех нападок мира. Больше бы хотелось чисто по-человечески обнять, похлопать по плечу, схватить его запястье и увести подальше от всех, но вряд ли Арс это оценит. Тогда точно уже без драки не обойтись. Арс же не терпит прикосновений. Но Антон рисковый парень. Он лучше сделает и пожалеет, чем будет жалеть о том, что не сделал. Поэтому, дальнейшее как фрагменты из кинопленки: он пересекает комнату быстро и бесшумно, встает напротив Арсения, который так и не поднимает голову, аккуратно касается тонкого запястья, ощущая пальцами теплую кожу, не прикрытую резинкой мешотчатой толстовки, и, не вовремя спохватившись, хочет опустить рукав чужой кофты чуть ниже, но… не успел. Удар — и он ослеп ровно на один глаз. Он этого ожидал, но не был готов. Потом поступила боль — среагировали нервные окончания глаза. — Что, блять, во фразе «не касаться» тебе было непонятно? — низким и спокойным голосом спрашивает у него Арс, придвинув губы к его уху.

***

Антон ставит его слова на повтор у себя в мозгу и спрашивает их у себя в голове каждую секунду, чеканя шаг по железной дороге. «Что тебе было непонятно?» Слишком сердобольный — его кара. То, за что он не раз в этой жизни поплатился. Он переходит дорогу и завернул за угол, где за огромной свалкой и полуразвалившейся стены скрывается его двор. На скамейке сидят стражи. Погода, после дождя, не позволяет, но они не могут не собраться, чтобы не ощущать так остро то самое старческое одиночество. Смотреть на них не хочется. Но незаметно прошмыгнуть не получится, а проигнорировать — не поймут. Поэтому он поворачивается только одной стороной лица к ним, здоровается и пытается быстро проникнуть в подъезд. Он уже тихо празднует то, что у него получилось, как эта самая тяжелая дверь резко распахивается, чуть ли не заехав ему по лицу (второго раза Антон бы не пережил), и ему навстречу выходит Оксана. Мысль Антона «только не это» сливается с её громогласным воплем: — Это что ещё за хуйня?! Антон запоздало опускает голову, но женщина властно схватила его за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. — Кто посмел поднять на тебя руку? Бабки, услышав последнее, встрепенулись. — Э, милок, подойди… — Антон опустил плечи. Поник. Им не плевать. Этот двор у него течет в венах. Бабки смотрят на него со своим зрением минус два без очков, охают и сетуют. — Подрался что ли? — спрашивает одна. — Да ну нет, наш Антоша на драки не способен, — вторит ей другая. — Ты че, Люд, не забияка он. Не хулиган. Хороший мальчик, — вставляет третья. «Хороший мальчик» слушает их и хмурит брови. К всеобщему оживлению присоединяется мимопроходящий Гоша. С любопытством оглядел внушительный фингал, подплывший глаз и оттенки рассветного неба под ним, совершенно серьёзно выдал, понизив голос: — Ты только намекни нам, мы с пацанами быстро объясним, что наших трогать не надо. И выдал некое, совершенно нелепое и далёкое от карате движение. Это заметила боковым зрением его мать, никак не иначе, как Любовь. — Так! Вы то не рыпайтесь, шпана подзаборная! Мальчик насупился. — На затылке у неё глаза, что ли? — проворчал под нос. — Это им с рук не сойдёт! — причитал откуда ни возьмись дядя Вася, немного поддатый, но настроенный воинственно. — Мы им покажем кутькину мать! — Что ты там показывать собираешься, алкаш! Протрезвей хоть сначала! — насмехаются бабки хором, отмахиваясь от него руками, словно прогоняют надоедливую муху. — Мы им покажем, что значит трогать Могилевских! Чтоб поняли: нас надо бояться! Мы не посмешище какое-то. Антон, который от такого количества внимания чувствовал себя не в своей тарелке, вдруг ярко в голове представил картину, как их двор пойдёт на стрелку с гаражом Арса. Со стороны его обидчика весь такой из себя граф — Арсений Попов, а за его спиной накаченные, брутальные парни в синих комбинезонах на голое тело, которое сверкает от количества налитого на него масла, с гаечными ключами наперевес. А напротив — детдомовец, костлявый, лопоухий, долговязый, — Антон Шастун. Он в красках представляет, как бойкая Окс, всучив в руки обалдевшего механика своего ребёнка, с размаху вводит иглу шприца Жене парню в ягодицу, а Васек, шатаясь, теряя равновесие, будет бить мимо парня, грозясь своими допотопными фразеологизмами: " я тебе покажу, где раки зимуют, что мы, блять, не лыком шиты, в гробу тебя видал… Ик…». А маленький, донельзя дерзкий Гоша применит свой недоприем по карате или тхэквондо, или просто танцевальное па из балета, а сзади него мать кричит, чтоб, дурень, не лез. И бабки на фоне причитают, мол, Антоша — хороший мальчик, не лезь, они разберутся. И за всем этим дурдомом с невозмутимым лицом будет наблюдать бомж, допивая свой коньяк. Антон не удержался и прыснул. Внимание одной из стражей тут же обратилось к нему. — Вот видите, как по голове ему прилетело! Скоро будет совсем как наш дурачок: «гыгыкать» с тупым рылом... Антон поспешно убрал улыбку и заверил их, что в порядке. — Спасибо, конечно, за вашу заботу. Но я сам нарвался. Он вспоминает тонкое запястье, разряд тока от кончиков пальцев до сердца, а потом искры из глаз. Грубый голос совсем рядом с его ухом... Да. Сам виноват. — Говорил тебе, не будь таким добрым, — причитал Вася. — Теперь посмотри на свое табло, светишь им, как прожектор. — Синячела будет внушительным, — авторитетно заявляет остальным Суркова, оглядывая его глаз. — Тебе бы к офтальмологу, вдруг что-то сместилось там у тебя. Хочешь, прием устрою без направления? — спрашивает уже у него. Антон отрицательно качает головой. — Все нормально. Не инвалид же. — Это пока. Антон хочет поскорее скрыться от любопытных глаз и расспросов. Поэтому он аккуратно убирает руки Оксаны от своего лица, твердо смотрит на неё и чётко произносит: — Это пустяк. Не стоит волноваться. Я пошёл. — Вот и правильно, Тох, эти бабы вечно со своими соплями… — поддержал его Василий, за что ему тут же пришлось отбиться от хора женских голосов, упрекающих, какие мужики козлы. Потому что преимущественно они все были матерями-одиночками или просто "брошенками". И Антон под шумок скрылся. Он поднялся на свой четвёртый этаж. А за окном пошёл снег, разгоняя всех по квартирам. Да уж. Эта зима обещает быть долгой. Он смотрит на еле заметную яркую полосу заката, которую норовит бесследно проглотить темнота, и в голове у него проносится: «почему ты такой сложный, Арсений Попов?»