Малая теория свинца

Мне никогда не нравился этот дом, несмотря даже на то, что особенно его "хозяин" был любезен ко мне. "Заходи в любое время, не стесняйся", заявляет он всегда, и как ни приду на этот адрес после бессмысленного вечернего моветона, так на крыльце сразу встречает его семья. Отец сидит на плетёном дачном стуле и попивает пиво, читая очередной роман Джека Лондона. Николай Степанович, всегда приятственный в личностных отношениях мужичок с небольшими залысинами, по совместительству — отец моего друга, сразу же завидев меня встаёт и протягивает руку. Зовёт жену. Андрея не добудишься — он и сам поймёт, когда я к нему пришёл. Приятные они люди, я их с детства уважаю и по-своему люблю. Никак не выражаю, но они знают. Точно знают. Чисто внутренние посиделки всегда заканчиваются максимум стопочкой водки, после чего мы с другом прощаемся до следующего вечера. Всегда почти так бывает, а тусу закатить он всегда только обещает. Но сейчас есть весомый повод. В очередной раз я выхожу из навороченного московского трамвая, смотрящегося в данном окружении как минимум чужеродно, и иду в сторону посёлка. Чем-то схожий на Мосрентген, он мерцает вдали от станции жёлтыми огоньками настольных ламп, и только хата Андрея стоит словно загоревшаяся, а огонь перекинулся на петарды, после чего разноцветные всполохи украсили тёмную улочку. Я бреду в тишине, нарушаемой хрустом саранчи и цворканьем светлячков, бреду спотыкаясь, а сам спрашиваю себя, когда же наконец поеду погостить к родным. В Самару. Нет, я не жалуюсь никому, я сам выбрал этот путь, единственно верный. Во всё ухудшающихся внутренних и внешних делах видится кровавый кризис, ещё более страшный, чем сейчас. И это не может не устрашать, гложет изо дня в день. Поэтому здесь я живу на родительские деньги, учусь на отлично. Иначе будет тяжко. Главное — выбиться в люди, говорят старшие, и я с ними полностью солидарен. Нельзя просто страдать хернёй и надеяться, что закончишь не в окровавленной канаве где-то под Черниговом, а мирно уйдёшь в своём роскошном доме. Впрочем, здешние мои знакомые говорят обратное. Хорошо, наверное, когда можешь оплатить платное и жить там в своё удовольствие. Кому-то приходится тяжко. Но я не жалуюсь. Кому-то надо рассказать что-то, что так трудно обличать в слова человеку типа меня. Хотите, распишу задачу по молекулярной физике в пять этапов? Пожалуйста. Попросите меня сказать кому-то о том, что чувствую — получите невнятное бормотание. Но кто-то же есть в этом доме, кому можно легко открыться. И этих людей несколько. Мне, например, никогда не везло в общении с девушками. Что-то их довольно регулярно отталкивало во мне — то ли часто неряшливый и откровенно недорогой вид, то ли это, уникальное в своём косноязычии, выражение эмоций. Эмоции, эмоции, эмоции. Вред, польза и спасение человека. Порой деструктивное явление, порою — лишь дестабилизирующий фактор. Зато пацаны меня уважают. Это точно, знаю я. Не могут ведь не уважать? Моё с ними курение за торцом одного из хозяйственных зданий, вездесущие драки на заднем дворе старой школы, отличные, иногда даже разрывные, мои частые шутки. Вот бы перераспределить это уважение — с парней на девушек. И тех и тех я знаю вот уже десяток лет, но каков контраст? Отпинываю ногой приметный булыжник и оступаюсь — один из берцев позорно прохудился, и я замотал его чёрной тканой изолентой, но он всё ещё мешает при шаркающей ходьбе, которую я практикую от плоскостопия, хоть мне и говорят, что это бред. Я не слушаю. Гравиевая тропа тянется вдаль, и пыль, выбиваемая моими ногами летит выше, доставая куда-то до колен. Чувствуешь себя охотником, который крадётся по какой-то лесной тропинке в поисках зверей. Оленина вкусная, и ничуть не субсидируемая. Наконец, я дохожу до этого дачного домика. Он отнюдь не большой, и эти два этажа я исследовал вдоль и поперёк уже давно, и если хоть что-то слегка меняется, я быстро это замечаю. Сейчас, впрочем, изменилось буквально всё. На крыльце, уже давно неровно дышащие во всех смыслах стоят Ваня и Маша. Белобрысая облокачивается на него в каком-то приступе желания, а Ваня лишь бегает руками туда-сюда, вдоль-вверх. — Эй! — кричу я им, из-за чего они резко отскакивают, и Маша суетливо поправляет немного спавшие мешковатые джинсы, — Вы чë, уже начали? Условлено ж было, в полвосьмого? — Да, извини, — неискренним тоном извиняется подзаколебавший меня за эти годы толстяк, тоже поправляя шорты. Не будь он самым крутым в нашем "хулиганском лобби", я бы ему уже давно рожу начистил. И за бахвальство его тупое, и за Машу, — Ну, ты опоздал! На полчаса! — И это объясняет, почему вы уже накидались? — встаю я напротив него на родных скрипучих ступеньках, — Где Андрей? — Он... К-х-м... Занят. — отвечает красная Маша, пряча голубые глаза. Истинная редкость в этом мегалополисе. Такие только у меня и неё, — Ариной. — Да пиздец... — выдохнул я тихо, протиснувшись меж них и нацелившись на конфронтацию с Андреем. Открыв уже сдающую позиции дверь, я огляделся и тотально... Обомлел. Такого бардака я здесь не видал уже давно. Повсюду какие-то конфетти, пластиковые тарелки и окурки. Как он собирается убрать эту херню за полдня? Учитывая, что прошло всего лишь какие-то тридцать минут. Нельзя мне было опаздывать, как знал. Ну знал же? Ещё шашлык не дожарили, а уже жарят друг друга. Надо б ещё одну Машу найти... Она-то уж не окажется такой подлой? Андрея я нахожу на дорогом замшевом диване, сделанном на заказ ещё, наверное, в вездесущей Югославии. Ему уже плохо. И дивану, и Андрею. — О, друг! Подходи, — машет он мне отчего вялой рукой, а рядом с ним, в позе Леи у Джаббы Хатта, лежит Арина, игриво поглядывая на него. Опять он пользуется своей тактикой и известной народной присказкой, — Ну чего, как там по экзаменам? Баллы-то набрал нужные? — Двести семьдесят четыре, — говорю я скривившись. Вкупе с отсутствием олимпиад, мне, считай, доступ к МФТИ громко закрыт. Если только как-то договориться с приёмной комиссией... А как? Денег у меня на пару дошиков и скинуться на это самое бухло. Арина, почуяв очередной повод посмеяться надо мной, заговариваясь, мямлит. — Да-а, не повезло физметевцу... Как же ты людям в глаза смотреть будешь... — Ты заткнись вообще, переросток. Тебя и в колледж РГГУ не возьмут... — мой основной козырь при общении с ней это возраст. Если я закончил школу в шестнадцать, то она уже вплотную подбиралась к девятнадцати. Остальных поводов для гордости у меня не было. Ну если только тот, что она сдала наилегчайшие предметы гуманитарного профиля. Будет потом на Патриках заряженный воздух впаривать. — Не спорьте, девочки... — усмехнувшись, заявил Андрей и протянул мне бокал с янтарной жидкостью, — Хлебни, и проблемы сойдут, как жир после шуманита... Я принял и хлебнул законно мне доступное успокаивающее. Закупки, кстати, были на Арише. — Во-о... А насчёт этого паразитиче... Паразитам... Говняного, короче, универа, не парься. Тебя в Баумана с руками оторвут... На какого-нибудь ракет-технолога... — промямлил он и засмеялся. Арина засмеялась, вторя парню. — Ладно. Продолжай разносить это место, а я пойду Шарифджоновну найду... Я одним хлебком осушил небольшой стакан для коньяка и направился наверх, боясь даже представить, что я там обнаружу. Может, глаза закрыть? Второй этаж, по большей части вблизи представлен картонными коробками с книгами. Это были мои книги, которые я увёз из дома и не смог пристроить в моей небольшой съёмной комнатушке. С трудом собранная коллекция теоретиков марксизма, философов девятнадцатого-двадцатого веков, некоторым книгам в которой исполнилось вот уже под сотню лет. Я оставил их здесь на попечение родителей друга, взамен на то, что Степаныч будет их постепенно почитывать и делать интересные пометки. Я не был против, так как уже прочитал здесь всё, что можно, но теперь немного сожалел об этом решении. Хоть коробки и были заботливо умотаны плёнкой, некоторые из них всё равно уже немного осели под весом местных ослов, а грязные отметины тут и там свидетельствовали о жёсткой расправе над ними. Меня пробрала злость, но позже куда-то ушла. Сзади меня дотронулась за плечо рыжая высоченная девушка. — Оп-па... Шарифджоновна. — сказал я и обернулся на неё. Огненно рыжие волосы были собраны в длинный хвост позади, видимо, в защиту от рвоты и чего-то ещё. — Ах-ха, здарово... — пропела она игривым голосом и неожиданно поцеловала в щеку, неприлично для подруги близко к губам. А она знает ко мне подход... — Ты как здесь, веселишься?! — прокричал, я отстраняясь от неё, пытаясь перекричать заоравшую на весь посёлок "Царицу". Андрей точно не отобьется ни от ментов, ни от родителей. И я ему не помогу. — Ну-у... Было немного скучновато, пока ты не пришёл! — тоже закричала она и утянула меня за рукав к дальней комнате, в которой стояла одинокая софа, а на ней опять кто-то расселся. На этот раз это был Илья, завсегдатай тусовок и отбитый на всю голову футболист. Зато смешной, из-за чего мы с ним крепко сдружились. — Илья, давай на прогулку... — подошёл я к нему и похлопал по шее. Тот словно очнулся ото сна и разбудил спящую под ним Дашу. Она не из нашего класса, но мы позволяем ей присутвовать на наших сборах, чтоб Илья не ходил с кислой миной. — Ну и какого хера... — Давай-давай, к Андрею иди ляг. Может, чего и получится, — я спихнул его, а он увлёк за собой девушку, — хороший мальчик. Я присел на мягкую, продавленную веками софу, и похлопал рядом. Маша прыгнула на пустое нагретое место и невесть откуда достала бутылочку водки. — Где прятала? — Там, где ты бы не нашёл. — хитро сощурив глаза, тихо сказала она на грани слышимости. — Из горла? — Да. Что-то смущает? — она раздражённо закатила глаза. — Меня? Нет. Тебя, скорее, должно. Я сегодня последнюю курицу доел. — Отлично. Будет у спирта и привкус. — заявила она твёрдо и отглотнула первую часть. Часто задышав, она передала бутылку мне. — У тебя же стаж огромный? Че ты как девка... — У меня стаж немного в другом... Я тут жертвую, вообще-то. — Чем? — Рассудком, конечно, чем же ещё? — опять пошутила она, озорно улыбаясь. — Отлично, блять. Просто прекрасно. — ответил я, когда ситуация стала немного поднаедать, и щедро глотнул обжигающей воды. Маша чутко это увидела — вот, что я в ней ценю. Эту невероятную просто эмпатию, которую она проявляет только на тех, кто ей интересен. Вроде, так она сказала. — Ты че? Давай расслабься. — она легла на меня, пока я сделал ещё один маленький глоточек, — Что у тебя на уме? — Да-а, — махнул я рукой, — что-то как-то ничего не клеится. Вроде и лето наступило, а вроде и не понятно, что делать дальше... — А что ты последним делал? — Книгу писал... Помнишь? — взглянул я на неё сверху вниз. Она очень милая, когда лежит так и не ехидничает или жеманствует, — Хотя, какая тут книга. Нет, я, конечно, не жалуюсь... — А ты мне так и не дал почитать... Ссылку-то хоть дашь? — Нет. — вновь покачал я головой, — Не готов давать то, в чëм не уверен. И пишется как-то... Странно, что ли. — И какие проблемы? — она поднялась и взяла у меня стекляшку, немного пролив на мои треники, — Может, я смогу дать совет. Как самая лучшая в Москве моделька... — она закатила глаза и состроила что-то наподобие рожицы "ахегао", сексуально сделав глоток, пролив немного на свой топ. В штанах немного потеснело. Да что уж там немного... — Да-а... — промямлил я, глядя на открывшуюся картину. Она тогда пыталась вывести меня на откровения, но я и так этого сам хотел, — то ли я пишу какой-то философский трактат, но философии под графоманством не видать, то ли грязную повесть, но грязь почему-то смешана с каким-то ненатуральным... — Я поняла! — воскликнула она, немного захмелев, и случайно выбросив бутылку. Та с грохотом разбилась об стену, а немногая оставшаяся жидкость растеклась под одну из коробок. Мне уже как-то было до пизды, — Тебе не хватает свободы! — В смысле? Я затем это и пишу... Чтоб свободу... — Нет, нет, не так! — вновь попыталась она донести свою мысль, — Ты зацикливаешься на чём-то одном, не даёшь волю самому себе, пытаясь равняться или... Превзойти других... Но, разве не разумнее будет просто дать себе волю и писать то, что вздумается? Забив на качество и... — Ладно-ладно, я понял... — неуверенно заявил я и подумал. Я, похоже, начал понимать её посыл, но был с ней во многом не согласен, — Ну нет. Отказ от качества — лишний. Работа всё равно должна иметь какой-то смысл... — Да срать на смысл! — вскочила она распалившись от горячащей водки, а еë, словно ещё более покрасневшие волосы, красиво развевались от сквозняка, идущего через открытое окно, — Текст — то, что ты есть сам. И если это не ты сам, то я уж не знаю кто! — Больно ты много знаешь... — А я писала. Там же, где и ты. — она немного угомонилась и присела мне на одно из колен. Я смело положил руку ей на оголённое бедро. Водка творит чудеса. — И как? Всю душу выложила? — Скажем так... — Маша задумалась, накрутив локон на палец, — Мне больше стыдно за этот экспириенс... Но-о... Я не могу и отрицать того, что мне это понравилось, а единственный отзыв, который мне оставили, был очень тёплым... — И поэтому ты подрабатываешь курти... Ой, то есть моделью? — спросил у состроившей злостное лицо девушки, хотя и знал о том, что она не злится от слова совсем. — Нет! Но я хотя бы подрабатываю... — И поэтому ужасно учишься... — Ну, не поэтому... — она вновь закатила глаза и мило улыбнулась. Ух, эти скулы... — Я просто тупая. — Ахах-ха... — подавился я смехом и резко остановился. Она в чём-то права. — Спасибо тебе. Я, пожалуй, пойду... — Не-ет. — протянула она, схватив меня за рукав своими длинными ногтями, впившись ими в кожу, — Отсюда ты так просто не уйдёшь. В этот раз уже упал я на неё, лицом к лицу. Не скажу, что это было случайно. Она неровно дышала и смотрела куда-то в район моего носа, обхватив руками мою шею. Отлично. Я знаю что делать. А сейчас — просто оттянуться, как ни разу не оттягивался. Ох как удивится Елена Борисовна... — И... Если меня как-нибудь впишешь... Отчество мне поменяй, что ли. А то мне стыдно будет. — Конечно. И помолчи уже.