Сколько человек будет жить, всегда будет мнить себя силой света, а врагов считать тьмой. И думать так будут по обе стороны фронта.
Холодный сыроватый линолеум заставлял сами кости в конечностях трястись в неудержимом ритме. Вокруг слышны были гомон разноголосого хора, болтающего на сотне языков сразу, и всё приближающийся свист снарядов, отчётливо слышный в обезоруживающем гуле в её многострадальных ушах. Глаза резало в темноте, во рту дико пересохло, а на впалой щеке фиолетовой окружностью расцветал синяк. По крайней мере, так визуализировалась в её голове адская боль в том месте.
Наверное, стоило осмотреться вокруг и определить план ближайших действий, поискать в сидящей на грязном полу толпе кого-то хоть отдалённо знакомого.
Но как-то не было сил.
Каждый раз, с интервалом примерно в минуту, с улицы раздавались автоматные очереди и гранатные хлопки, а оставшиеся в оконных пазах витринные стекла дребезжали им в диссонанс, и люди затихали. Словно вся этапированная толпа разом задавала один несуществующий, но буквально витающий в воздухе вопрос.
Что будет дальше?
Колфилд почудился один очень знакомый запах. Он был рядом с ней, почти в двух шагах. Определить его происхождение было практически невозможно — это мог быть как запах духов Рэйчел, так и резкий запах ржавой крови, стекающей по груди.
В голове, как и в носу, всё перепуталось. Последствия чувствительного и болезненного удара — шум в ушах, помутнение в глазах и резь в носу. В нос вообще словно ваты затолкали, и узнать источник запаха можно было лишь повернувшись в его сторону. Но Макс было очень страшно.
Страшно увидеть там искажённое гримасой злобы лицо Нейтана, жутко углядеть в элегантных формах стройные ноги Эмбер, облачённые в обтягивающие джинсы. Наконец, разглядеть в растрепанных и давно немытых волосах столь знакомую незатейливую укладку жёстких нежно-каштановых локонов, какую каждый раз она видела, смотрясь в зеркало.
Значит, надо оглянуться?
Стоит, может, заглянуть туда, куда редко заглядывает человек, особенно её склада характера? В тягучую бездну, пучину ужасных и донельзя упрощённых образов, одним мановением безобразного члена которых разрушается то, что обычно называется людьми их самым что ни на есть человеческим естеством, всегда ошибочно обозначенным психикой.
Направить свой взор на старинный страх любого человеческого организма, столь им исступленного, что аж кровь в аортах готова хлестать к сердцу и обратно в бешеном темпе и причинять ему невыносимые страдания, при условии… Что этого там даже нет.
Что есть хуже страха смерти, которым теперь уже нельзя никак защититься?
Что-то там есть, за спиной её, и это гложет. Хочет показать прошлое, зверски изуродованное и сформированное во что-то донельзя антропоморфное, но это зря — давно не пугающий конфликт уже раздражает, а не беспокоит. Разъедает мерзкими невидимыми отростками и заставляет вернуться обратно — она устало смотрит, куда оно указывает, а там лишь она сама стоит, и глаза печальные, и кровь из них сочится, а из-под ногтей…
Колфилд стоит в церкви. Она бы никогда не пришла в церковь по своей воле — здесь всё выглядит неестественно вычурным, а пахнет словно уже давно пропитанным трупным гноем телом, а тел здесь никаких уже лет сто не разлагалось, и это вновь пугает. Она была здесь лишь раз, в этой старинной католической церквушке на отшибе знакомой ей цивилизации, и этого как-то хватает на то, чтобы запомнить на всю жизнь.
Она была здесь, когда проходил обряд. Тот жуткий, отвратительно пропахший отчаянием и ужасом родных исковерканного усопшего, которые, по злому року судьбы, стали родными и ей, ритуал. И тело есть, и она, Колфилд, есть.
Но чего-то определённо не хватает.
Они стоят вновь под дождём, капли беспорядочно метят им в головы, но попадают повсюду, и целофановые плащи кажутся лишней атрибутикой. Уильям без них сейчас, но он уже под крышкой. А понад крышкой — шесть футов земли. Такой родной каменистой почвы Орегона, знатно насыпанной поверх соснового гроба.
Сосна дешёвая.
Хлоя стоит побледневшая, и будто слегка схуднувшая, и скулы словно стали острее выделяться на узком лице, но Колфилд знает, почему так кажется — Прайс не положила в рот ни куска еды с того момента, как умер Уильям. С того момента, как из куска металла вытащили то, что казалось когда-то человеком. Люди — плоть и кости. Кто теперь готов в этом усомниться?
Хлоя, может? А?
Удобно вспоминать о человеке, как о чём-то цельном — душа, тело, имя. Непререкаемый факт, но вот что ломает дочь — на земле больше нет ни души, ни даже цельного тела. Осталось жалкое имя, обрывок нескольких букв, нацарапанных на лицемерном надгробии, над которыми так сейчас убивается Хлоя. Хочется подойти к ней и сказать — он всегда будет с тобой. Я буду с тобой, Хлоя.
Это я, Макс, обещаю тебе.
Нет. Не скажешь. С ней теперь — только небольшое имя, жалкий остаток покинувшей материальный мир личности. Хорошей личности, безусловно. Но вот несуществующей, и всё. Как там? Смирись, повзрослей? Перестань винить?
Сама-то веришь, Колфилд?
Надо приободрить её, сказать пару метких фраз, и от этого всем станет лучше. Она уже и не вспомнит, что тогда бормотала подруге на ухо, и долго собирается с мыслями. Все уже уходят из поля зрения, оставляя их вдвоём, и мир сужается по краям, вырывая из небытия только могилу. Макс готова открыть рот, просто чтобы не стоять как безмолвный истукан над ситуацией, в которой она и так уже бывала.
Но что-то есть там, за её спиной.
— Да расслабься, Хло. Это как кота хоронить. — не веря своим словам, броско замечает
Колфилд. Колфилд?
— Ч-что? — а она тоже не верит, глядит сверху вниз, будто бы умоляя мир о том, что ей только что это причудилось. Что не было сейчас этого подлого удара исподтишка, но так легко не уходит. А кто должен уйти? После всех этих лет?
— Да. Помнишь Бонго? Из бедняги вылезли кишки и остались там же, на дороге. Как будто тут другое… — хищно улыбнувшись, наслаждаясь пропела, но Боже, Господи всесущий…
Прайс поворачивает голову, но Макс видно это лишь периферическим зрением, которого, считай, почти нет. И повернуться туда нельзя — там вновь что-то страшное.
Надо повернуться, слышишь? Отвечай за свои слова.
Она поворачивает не спеша голову, нечаянно хрустя позвонками и стыдливо пряча поблекшие глаза, но жажда увидеть поражение столь явственно манит, сколь и омерзительно пугает. Это не она, и это ясно, но чем постоянно бороться с частичкой, а может, и с большей частью себя… Не было бы благоразумно просто встретиться глаза в глаза, и отчаянно поцеловать, зацепив за краешек осколками зубов и содрав мясо, как окончательно осточертевший заусенец, долго нелеченный и безумно ноющий. Ноет, ноет, ноет. И бьёт, пробивает грудь, куда-то нескончаемо метя.
Нет, говоришь, тебе меня не запугать, сучка соблазнительная, ты, суккуба внутреннего изувеченного мира, порождённая бесконечным самокопанием, самоотвращением и неудержимой жестокостью. Но вновь впиваешься в сочные губы — позволяешь расслабиться, отдаешься, как своему хуястому парню, этой важной и неотъемлемой части самого себя, навсегда шрамировавшей то, что может, имело место внутри.
Она смотрит наверх, а там — ничего.
Что-то не так в этом всём. Где-то это было, может, ещё будет, но так это всё должно было открыться? Правда это, или всё та же терпкая ложь… Ложь, что намного значимей правды. Правд для человека может быть много, истина же прямо противоположна откровенной лжи, навесной чуши, в которой каждый человек себя хочет убедить. Наивно полагая, что если это развернуть, то что-то откроется тебе, столь необходимое и важное, но завираясь и хлестко падая. Да, у неё просто это более ярко выражено, но разве можно винить девианта в его непохожести? Может, непохожесть и есть ключ к истине?
Почему-то ноют фантомные раны. Будто глубокие борозды на изможденной бледной спине нелестно отзываются металлическим скрежетом осколков, а под коленом что-то заедает и хрустит, будто подшипник лопнул.
Раны старые так, сука, болят, и Макс поднимается с жёсткой кровати, бросает взгляд на тумбочку рядом с ней. Кажется такой знакомой фотография в белой рамке на ней, но что-то в ней не так. Отчаянно не так.
Вроде, идиллия, самая что ни на есть — это они с Хлоей, стоят под вычурными украшениями где-то у ларца ненатурального… Заветные мечты? Что-то, что и сеет сомнения в самом корне сознания? То, чего так отчаянно боятся люди.
Страх несбывшейся мечты.
Может, он.
А вдруг то, что церковь та самая, и гнилью всё пропахло, дурно оплетая метастазами…
Очнись, Колфилд, да, оглядись! Там, где никогда не засветит солнце, туда, куда никто больше не заглянет — Я тебе показываю, смотришь? Гляди.
Вспышка. Гулкий гудок. Он приближается.
— Я-то думал, что всё с вами. Душу Богу, тело — земле. — прошаркал неизвестный старик, хрустко потирая заскорузлую бороду. Звук отвратительный.
— Где — кх-х — я… — просипела Макс, поднимая очугуневшую голову с хлюпкого пола. Она не увидела говорившего, но образ, словно почувствовав её интерес, возник прямо над ней, прислоняя бутылку воды к её губам. Она гулко выпила треть бутылки, после чего неопрятный, и не сказать чтобы нормальный дедок, отобрал у неё живительную влагу.
— Ну-ну. Нам тут хер пойми сколько сидеть. Пока эти бесы ушли, да покарает их Нергал… — пробормотал что-то совсем уж бессвязное он и засунул бутылку за пазуху. Ей как-то резко захотелось блевать, но она чудом удержалась от этого губительного шага. Воду надо экономить.
Откашлявшись густой слизью, она огляделась вокруг. Всё было так же, как и
некоторое время назад, но на улице уже темнело и люди будто ещё больше поникли. Автоматов слышно не было, но вот гул то ли реактивных истребителей, то ли участившегося артобстрела, был ещё более отчётливо слышен.
— Вы… Кхм. Как вас зовут? — решила она пойти ва-банк и завязать разговор с подозрительным человеком, смахивавшим на бездомного… Нет, стоит наверное поискать Рэйчел…
— Ух ты… — недоуменно крякнул он, — Такого у меня очень давно не спрашивали. Зовите меня Вук, в честь одного из… Не важно, впрочем. — он как-то задумчиво помолчал, — А вы, стоит признать, крепкая. Когда вас внесли, я уж не думал, что очнетесь. А когда очнулись, так…
— Я же уже просыпалась? — чувствуя наступающую панику, умоляюще спросила она. Память о кошмаре уже потихоньку стиралась, но она точно помнила, что перед ним она огляделась по сторонам.
— Нет-с, мэм. Как вас бросили, так вы и лежали. Я, на самом деле, чуть было не запаниковал — дыхания не видно, пульс не прощупывается, и движения ни одного. А что тут сделаешь? — как-то излишне патетически воскликнул он.
— Действительно... — только и смогла сказать Колфилд, потирая ушибленную скулу и ощущая жгучую колкость — дыхание поцелуя смерти.
— Но вот что же это за террористы такие? — решил старик общаться то ли с пустотой, то ли с ней, но глядел совсем в другую сторону, — Мало им в девяносто пятом было? Опять вылезли.
— Где мы, и что это были за люди?
— Мы в здании внешторга, сидим на первом этаже, к нашему неудовольствию... А эти выродки — обычная шпана. — горько заметил он, и в сердце словно ушло в ноги, запульсировало жилкой в бицепсе.
— Они требуют чего-то?
— Да вроде как нет... Они, кстати, сказали, что к иностранным гражданам у них претензий нет, хотели отпустить...
— Черт... Черт, а? Надо же так... — отчаянно зашипела Макс, хватаясь за волосы и дергая жёсткие клоки, которые лишь завязывались в маленькие узелки. Ёбань.
— Договорю дадите, может? — недовольно промолвил старик, и ей пришлось неохотно послушать. Должны же быть какие-то плюсы? В чём-то? — Вообще-то, непонятно, куда кого отпустили — город блокирован, об этом все абсолютно знают. Тут хотя бы вон, бутылочки раздали...
— И?
— Ну я вам так скажу — если бы вы тогда были в полном сознании и решились бы пойти навстречу неизвестности, то я б вас удержал, чего бы мне это не стоило. — хитро прищурившись, заметил дедок, — Впрочем, так и сделала тогда половина ответственных граждан. Остальным как-то было плевать...
— Разве они не проверяли паспорта, или что-то в этом роде? — только и оставалось ей спросить, не совсем осознавая, что же здесь в конце концов происходит.
— Да куда им. — вновь ворчливо крякнул он, — Читать, блять, не умеет половина. Да и к тому же... Они опять отправились людей собирать. Времени не хватило.
— Зачем им все эти люди? — всё меньше понимая суть событий, спросила она скорее у самой себя. Внутри ничего не откликнулось, как и предполагалось.
— Я предполагаю, исходя из моего исторического образования, что они будут искать коллаборационистов. Нет, не знаю, уместно ли тут это... Пособников, наверное.
— И каковы прогнозы?
— Найдут, конечно. Даже меня они заполучат, ха-ха, — закашлялся он, — если дадут мне хоть чего пожрать.
Макс отвела понуренную голову и оглядела исподлобья весь зал. Походило на какое-то здание для официальных мероприятий, но всё вокруг было усыпано осколками и бетонной крошкой. В стенах виднелись дырки от пуль, но никаких тел или прочего. Вглядываясь в лица сидящих на полу, ей чудились лишь смазанные пятна и размыленные очертания чего-то, похожего на...
— Я вообще философ. — неожиданно заявил дед и гордо поднял подбородок, — У меня ведь всё было — квартира трёхкомнатная у центра, книги мои по диалектическому материализму разбирали студенты... А потом всё рухнуло.
Ей даже нечего было ответить, и Макс лишь посмотрела в толпу, напрягая помутнившееся зрение, но вновь тщетно. Бубнеж сбивал с толку.
— Можете себе представить — выдумали целое ответвление философской мысли, сказали — читайте, напитывайтесь сполна, мы вам всё так расскажем, как никто ещё не объяснил...
Внезапно, послышался оглушительный грохот автоматов и звон потрескавшихся стёкол. Кто-то приближался оттуда, с улицы, и воздух оттуда шёл, напряжённый и едкий, мышьяком отдающий. Старику было плевать.
— Рухнули эти, пришли другие, а я тогда и понял — всё, что у меня было, всё от них. А без них я — бомж...
Дверь резко отворилась, и внутрь залетели вооружённые и экипированные боевики. Двое несли неаккуратно раненого, тот истекал кровью, и этот обильный поток был виден даже с её места. Один из них сразу закричал.
— Врач есть? Нужен врач!
— Я врач! — откликнулся откуда-то из толпы знакомый голос, и к боевикам вышел Кристо. Она и не узнала этого его халата, который когда-то был белоснежным. Сейчас на нём не осталось и живого места — следы гари, копоти, крови и Бог знает чего ещё.
Доктор подскочил к ним и сказал положить раненого на небольшую кафедру в глубине здания. Макс вновь взглянула туда, и решилась наблюдать за действиями знакомого. Но тут, похоже, он был бессилен.
Первым делом он оторвал грязную руку, которой прижимал парень рану, и оттуда хлестким потоком брызнула кровь, вырываясь из какого-то крупного сосуда. Ей отчаянно хотелось вспомнить, что же ей говорили на уроке биологии, но вновь ничего не вышло. Плохо жить, когда ничего не знаешь.
К счастью, на подмогу пришёл давешний собеседник.
— О-о... Бедренная артерия повреждена. Докторенок ничего не сделает... Как бы не расстреляли они его.
Макс неодобрительно зыркнула на него, а тот лишь пожал плечами.
— Надо смотреть правде в глаза.
Точно. Правде — и прям в глаза.
Кровь бурным потоком продолжала хлестать, а девушка удивлялась — откуда в человеке столько крови. Сколько из неё должно выйти, прежде чем жизнь угаснет, и душа покинет осушенную оболочку. Умереть от того, что из тебя вышли все жизненные соки — каков ужас?
Кристо суетился, но военных аптечек здесь было мало, это точно.
— Зажми ему! Пальцем прижми, живее! — говорил он другому боевику, тот лишь успел подойти, как напор стремительно схлынул. Раненый задергался в конвульсиях, которые можно было с лёгкостью назвать предсмертными. Так и оказалось.
На лица его товарищей натянулись траурные мины, но особой искренности в том не чувствовалось. Кто действительно переживал, так это Кристо — мужчина схватился за голову и отступил назад. И больше об этой ситуации нечего было сказать. Слова как-то резко пропали, звук фонящей толпы оглушающе стих. Один из главарей банды, тот самый Роман, что и притащил её сюда, понуро оглядел зал. Вместе с этим, в здание забежало ещё несколько человек, двое из которых буквально волочили за собой девушку.
— О, Господи. — кратко заметила Макс, узнав её. Конечно, кто бы ещё мог носить это идиотское перо в ухе?
— Да, зрелище отвратное, не правда ли? На наших глазах совершаются военные преступления. Это, конечно, не Босния, но...
— Помолчите. — шикнула она на него, и дед сразу развёл руками.
Тем временем, боевики бросили её на пол, туда, где лежали осколки от треснувших из-за звуковой волны окон. Рэйчел ожидаемо вскрикнула, но как-то не очень громко — наверное, просто не поняла, что произошло.
Следом грубо втолкали ещё кого-то, и будь она проклята, если не узнала эту красную куртку.
— Поаккуратнее, гандон. — раздражённо, впрочем, как и обычно, бросил Прескотт и твёрдо направился к Рэйчел. Под ней уже натекла небольшая красная лужица, а все попытки подняться, по всей видимости, причиняли неприятные ощущения.
Но к ней Нейтана не пустили — тот, кто привёл его сюда, схватил парня за плечо и потащил к лидеру. Судя по беззвучному открыванию рта, мажор что-то пытался доказать своему конвоиру, но тот пресекал любые его попытки и толкал вперёд.
— Ебану-уться. — только и смогла вымолвить Колфилд, приоткрыв рот.
— Ух-ты! Нюня из машины! — вновь сотряс тишину Вук, и Макс не смогла проигнорировать его в этот раз.
— Чего? Вы и там были?
— Ты, небось, бездомного давно встречала? — вновь лукаво ответил вопросом на вопрос он, — Мы знаем больше, чем какой-нибудь приезжий полицейский...
— Да вы, блять, все издеваетесь надо мной...
Тем временем Нейтан переговорил с Романом, чье лицо то хмурилось, то искажалось в снисходительной улыбке. Он помахал двум головорезам, которые недавно потеряли товарища.
— Эту к доктору, его... — он задумался и, некоторое время спустя, многозначительно хмыкнул, — В карцер. Потом подумаю.
— Нет, пидор! — воскликнул обескураженно белобрысый, — Я же тебе всё сказал, ну-к...
Незаметно для него, сзади подкрался один из группы и не сильно стукнул Нейтану прикладом где-то в районе затылка. Тот резко сомлел, и лишь его же обидчик успел удержать обмякшее тело.
— Вам тут, блять, не санаторий! — закричал Роман, поднял ствол винтовки и выпустил короткую очередь в потолок. Уцелевшие лампы закачались, а эхо выстрелов раздалось рвано, будто захотело порвать перепонки, а камерное эхо зала только усилило эффект. Макс успела зажать уши, и это хорошо — нет никаких гарантий, что обошлось бы без жертв среди её органов чувств. И так на волоске повисли.
Поэтому начало следующей фразы она не услышала.
— ... если у меня Паркинсона? Скопытился бы тут на месте...
— Это народно-освободительный фронт, мать вашу! И мы не потерпим неповиновения нашему законному и единственному, населяющему эту землю уже вот сотни лет, этносу...
— Говорю же — шпана. — продолжал гнуть своё Вук. Колфилд уже готова была разорвать связь с реальностью — казалось, нереальное реальнее, чем реальное-нереальное... — Как говорил Ленин, шовинизм в любых его проявлениях приводит только к ненависти и террору...
— Вы можете помолчать? — сорвалась она на него, резко схватив старика за полуистлевшие лацканы непонятного пальто. Тот лишь слабо улыбнулся, — Вам здесь смешно сидеть? А я ещё жить хочу... И уж точно не сидеть здесь, и не с вами!
— Ну ладно, дорогая, успокойтесь. Я вам сейчас песенку спою. Хочете?
Она как-то сдулась и в каком-то смысле жалостливо взглянула на него. Он же лишь приоткрыл чуть-чуть рот, обнажая кривые жёлтые клыки. На ладони теперь что-то жгло кожу.
— Давайте поговорим, пока доктор убирает осколки из ран вашей подруги. Говорят, надо открыть душу, и впустить что-то, что способно облегчить боль. У вас есть, что открыть?
— Ч-что?
— Да ладно-ладно, шучу. — сказал Вук весёлым тоном, но глаза остались на месте, — Давайте потолкуем. Например, о любви? Любовь. Такое чувство... Как описать? Вы вот когда-нибудь испытывали такое?
— Я, н-ну... — неожиданный вопрос сбил с толку, Макс начала быстро перебирать воспоминания в голове, совершенно не отдавая отчёта в своих действиях. Почему она слушается странного старика и думает о какой-то там любви, когда люди с автоматами стоят буквально метрах в полустах.
— Ну было же такое? — словно уже получив ответ, полуспросил он, — Я вот, помню, так любил одну свою студенточку... Прямо загляденье. При том, что начала-то она. Удобства себе устроила...
Колфилд слушала, не перебивая, пока люди вокруг всё так же суетились и толкались, Рэйчел и Кристо сидели у кафедры, а дверь за телом Нейтана закрылась, гулко перебив всё остальное.
— А у неё папаша ещё был, как в сказке говаривается, чуть не титулярный советник... Я любил её. Верите? Правда. А она предала. Уехала, и не пишет. Не позвонила даже ни разу, и это за все те годы?
Кровь схлынула с её лица, утекая куда-то в живот. По трахее вниз-вверх комок желатиновый, и не прокусить — сиди, слушай, раз тебе рассказывают.
— Короче, год это был девяносто третий. Долго я вынашивал план мести, и вся ситуация к нему обязывала. Папаша-то генерал, друг мой, командовал дивизией специального назначения. Говорят, сам Милошевич с ним ручкался. Стояли они как-то раз у Высеня, там рядом демаркация проходила. А он... Ревностный был очень к информации. Чуть ему не то принесут — за пистолет хватается, потому все очень внимательно следили за тем, что ему несут. Но мне он верил безукоризненно, полагался на дружбу и опыт мои. Ну я ему и рассказал, хе-хе... — Вук мерзко захихикал, и внутри опять всё от этого сжалось. Какое-то наваждение опять... Может, это так город действует?
— Ну, что я мог ему рассказать? Говорю, Белград пал, натовцы войска ввели и Слободаныча твоего за яйца взяли. А он всë-ë про всех разболтал, хе-хе-хе... — вновь подло заурчав, отвратительный старец продолжал свою повесть, — Не знаю уж, какие там такие грехи за ним были, но тот как трубку бросил, так пошёл и отбеливателя выпил. Пол-литра. Хе-хе. Долго пеной исходил.
Ну всё. Надо как-то уходить отсюда. Сейчас же.
Макс начала подниматься, напрягаясь изо всех сил, но дед ухватил её, зачем-то принуждая остаться на месте. Один из патрулирующих же периметр здания боевик навёл на неё ружьё и крикнул, чтоб она не рыпалась и сидела смирно. Эмбер же, не скрывая своей радости, помахала ей рукой и захлопала по плечу доктора. Пришлось вновь опуститься, слушать безумные откровения, больше похожие на какую-то надуманную лажу из ток-шоу про неочевидное и невероятное.
— Ну ты подожди, поговори ещё немного. Я скоро заткнусь, но ты лишь ответь... Понравилась сказочка о любви?
— Н-нет. — замялась она, не находя слов. Вук же удовлетворённо кивнул.
— Отлично. Теперь о тебе. Есть у тебя в жизни кто-нибудь, о ком можешь сказать...
"Люблю тебя, блять, до потери пульса, до гниения крови и только попробуй променяй меня на ту белобрысую шалашовку, слышишь?"
Молчание. И могильный, подцерковный холод.
— Ну, правда? Ай, какой я молодец. Не растерял пролетарской сноровки, получается. Всё, затыкаюсь, но скажу ещё пару слов...
Он наклонился к ней — зловонное дыхание от полусгнивших зубов и чего-то, отдалённо похожего на ацетон. Гниение.
Она зажмурила глаза, крепко-крепко, как в детстве, или когда хоронила кота...
— Сегодня — последний раз. Потом плата. Следующий раз — когда тот, кто по ту сторону мироздания сидит, соизволит. Не здесь, о-о. Отнюдь.
Всё пропало. Лишь толпа гомонила, ругалась на разных языках, и в этом кромешном шепоте опять кто-то слышался. Она не посмела открывать глаза.
— Макс! — закричал кто-то рядом с ухом, отчего в нём заскрипела какая-то плохо смазанная петля. Ей пришлось открыть глаза, промаргиваясь от мелкодисперсной пыли в нём.
— Почему плачешь? — спросила участливым тоном Рэйчел, устраиваясь рядом, пока доктор добинтовывал ей локоть какой-то тёмной тряпкой.
— Я? Н-нет, я не плачу. Кто сказал?
— Видно, мисс. Ещё как. — нахмурившись, сказал Кристо.
— Да так, старые знакомые вспомнились... — промямлила Колфилд первое, что пришло в голову, краем глаза заметив, как напряглась Рэйчел.
— Знаешь того парня, который зашёл за мной? — как-то настороженно и подобравшись, спросила Эмбер. Макс же чутко переступила капкан.
— Конечно. Кто его не знает. О нём говорили ещё тогда, когда ему было лет семь...
— Точняк. — улыбнулась Рэйчел, и Колфилд по привычке взглянула ей прямо в глаза. Голубые зрачки бегали, — Надо будет нам поговорить с тобой... По приезде домой. Как думаешь?
— Конечно, — мило улыбнулась Колфилд, — нам всем надо поговорить.
Воцарилась деловитая тишина. Фильтрированные граждане начали засыпать, кладя головы друг другу на плечи, прислоняясь спиной к спине, бойцы тоже начали откровенно зевать, пока ходили в дозоре, мерно стучали сапёрные лопатки, разрывая плотную землю под могилу. Макс, Рэйчел и Кристо сидели в небольшом кружке на троих, и молчали. Каждый о своём.
В голове же у Колфилд расширялся безмозглый вакуум. Что-то не так, и она не устанет это повторять. Если сегодня последняя встреча, то... Даже думать не хочется — разум будто поглотила опухоль, она помнила, что при серьёзных заболеваниях, наподобие рака мозга, больные часто испытавают галлюцинации и необоснованную тревожность. Но тот ли случай сейчас здесь? Может, если это всё лишь предсмертная проекция окутанного метастазами комка нейронов, то это всё скоро кончится?
Только бы не...
— Надо валить отсюда. — твёрдо заявила Эмбер. Макс и доктор лишь устало подняли головы, — Кто знает, что они будут делать? Возьмут, да всех в овраг.
— Но как ты себе это представляешь, Рэйч? — слабым голосом спросил Кристо, — Если ты полагаешься на мою силу война, как мужчины, то я не в том состоянии...
— Да нет, зачем же? Вы что, не видите ту лестницу? — игриво спросила она и указала на какую-то металлоконструкцию, напоминавшую лестницу лишь отдалённо.
— Серьёзно? — выразительно изогнув тонкую бровь, недоуменно сказала Макс, — Я не хочу пропороть себе ногу.
— Да, Рэйчел. Тебе тем более не стоит туда лезть. — поддержал Кристо.
Эмбер лишь вопросительно подняла брови и оглядела знакомых. В конце концов, её всем знакомая черта возобладала. Рэйчел тихо поднялась и покралась в сторону железки.
— Стой, стой... Блин. Надо идти. — заметила Колфилд, тоже поднимаясь, не желая потерять единственного нужного человека из виду.
— Ну конечно, меня никто не слушает... — риторически приметил Кристо и, вздохнув тяжко, тоже пополз в ту сторону.
Лестница отдалённо напоминала своего сородича, винтовую лестницу маяка Аркадии Бэй. Но та была сделана из крепкой древесины и регулярно чинилась, а это же... Было в угашеном виде. Видимо, она была зарезервирована для каких-то рабочих нужд и никогда не реставрировалась. Им это на руку, впрочем.
Первой пошла, как водится, Рэйчел, аккуратно шагая по ржавым половицам, пытаясь не заскрипеть ими, найдя аккуратно нужную точку опоры. Её же путём отправились и они.
Шли они не долго, наверху — железный люк, который Эмбер попыталась сдвинуть в одиночку, но тщетно.
— Эй, Макс... Не хочешь немного помочь?
Она подвинулась на предпоследней ступеньке и освободила немного места для Колфилд. Вместе они приложились, и на счёт три разогнали руки. Крышка приоткрылась, но дальше не шла. Рэйчел захотела подсунуть под него пальцы, чтобы отогнуть в сторону, но раненная рука её подвела. Сила, прикладываемая девушкой пропала, а вместе с тем и ушла сила опоры, под названием Макс. Крышка хрустко ударилась об нежные пальцы.
— Бля-ять. — зашипела Эмбер, часто задышав. Макс в оцепенении встала рядом, шокированная звуком и видом того, что было там сейчас, — Поможешь мне может, блять?
Она давно не была в таких ситуациях. Всё, что пришло в голову — дёрнуть пальцы обратно, немного приоткрыв люк. Впрочем, нельзя забывать о её фирменной неловкости.
Мясо сошло тонким ломтиком и хлюпнуло жидкой кровью.
— А-а, бл-я-я-ть... — захныкала Рэйчел, уже не сдерживаясь, — Похоже, я тебя убью раньше, чем они все-е...
— Прости, Господи, да твою ж овсянку... — запаниковала опять студентка, прикладывая протянутую предварительно доктором тряпку. Рэйчел грубо её взяла.
— Иди первой теперь. В качестве подпорки тебе мой палец.
Макс ещё подумала, какая Эмбер сильная. Скользкая, но сильная, этого не отнять.
Приложив ещё больше усилий, она на адреналине сумела ещё сильнее отогнуть крышку и резко оттолкнуть её от себя, отправляя в свободный полёт. Спохватившись, она согнулась вслед за ним и ухватила за край, не позволяя упасть. Так она и держала его следующие полминуты, пока остальные залезали наверх. Кристо помог Макс уложить люк обратно тихо, и запереть его на щеколду с этой стороны. Теперь они, возможно, были в безопасности.
Колфилд было как-то стыдно, но Рэйчел не показала почти никаких эмоций.
Они спустились вниз по этой пожарной лестнице, подобной которым было очень много в Сиэтле или в фильмах про Нью-Йорк. У самого низа пахло гарью и непонятным химическим запахом, но эти миазмы с лихвой компенсировались свежим уличным воздухом. Они сошли с неё, глядя наверх и по сторонам. Никого не было видно. Похоже, можно было расслабиться — с этой стороны патрулей не ожидалось.
— Итак... — сказала уже не так бодро, как в начале, Рэйчел, — Мы в относительной безопасности, и это очень подходящее время, чтобы задать несколько вопросов...
— Мы не в безопасности. — возразила Макс, — кто знает, где они ещё припрятались...
— Это не так важно, — отмела все сомнения Эмбер, — важно то, что ты скрываешь.
— Что?
— Я встретила Нейтана по пути сюда. И ещё позавчера. Он приходил. Узнавал, где тебя можно найти. Потом что-то понял, и ушёл...
— Я не...
— Что у тебя с ним? Вы заодно! — перешла на крик девушка, гневно топнув ногой, — Я знала, сюда, блять, уезжать нельзя! Всё по пизде пошло!
— Рэйчел, успоко...
— Ты в их компании, да? Этих фотоманьяков? Боже, надо было слушать Хлою...
— Вот теперь ты хочешь послушать Хлою? Причём здесь она и маньяки?
— Нет! Ничего не скажу... Джеф... — внезапно, голова её лопнула, как переспелый помидор, и раскроившийся напополам череп обдал Колфилд блекло-розовыми соплями и мелкими осколками костей. Лицо, пару секунд назад ещё столько прекрасное, теперь лежало у её ног.
Позади стоял Роман.
Макс ничего не могла сделать, но кое-что у неё ещё было в рукаве, хитро припрятано.
Надо умереть, и всё! Кошмар уходит, кошки спят.
Она побежала навстречу боевику, будто что-то доставая из-за пояса. Он не повёлся.
Бандит достал какую-то дубинку, отдалённо напоминавшую полицейскую, и ударил ей наотмашь, метя в ту самую точку. Попал.
Адская боль пронзила скулу, пробила далеко в череп, и Макс лишь почувствовала, как заваливается набок, и как гулко отдаются в тишине ночной быстрые шаги доктора и размеренная походка убийцы.
Всё ушло из головы — уже какой раз она теряет всё, что было.
Но что-то оставалось. Что-то не так.
Что она скажет Хлое? 
