paralyzed

      Безмятежную тишину вечера Гониля разрывает трель телефонного звонка. Из рук пропадает книга с бордовой обложкой, а вместо неё оказывается вибрирующий телефон. Контакт «Любимый Джу» заставляет сердце резко подпрыгнуть. Обычно Джуён не звонит так поздно. Нет, он, можно сказать, вообще не звонит. Зелёный кружочек с трубкой внутри взлетает вверх.       — Да, милый? — Гониль откидывается на спинку дивана и устремляет взгляд на стену напротив. — Чего звонишь, что-то случилось?       — Привет, хён. — Голос Джуёна звучит холодно и серьёзно, и это пугает. — Случилось. Я хотел поговорить с тобой по поводу наших отношений.       — Я слушаю.       В воздухе витает беспокойство. Гониль может только предположить, о чём конкретно хочет поговорить Джуён. И он озвучивает самое страшное предположение:       — Мы уже несколько лет только и делаем, что трахаемся. И я недавно подумал о моих чувствах к тебе. Их нет, хён.       — Ты это к чему?       Гониль не даёт ему даже сделать паузу после последнего слова, а сразу же высказывает недовольство. Его в их с Джуёном «отношениях» устраивает всё. Есть и нежность, и пусть минимальное, но проявление любви, и частые половые контакты.       — Я больше не хочу быть твоим другом по постели.       — Хорошо. Но что, если я скажу, что люблю тебя?       Гонилю постепенно начинает казаться, что он просто держит телефон около уха, ведь в трубке безумно тихо. И эта тишина угнетает.       — Ты любишь… меня? — тихо спрашивает Джуён, его голос жалко подрагивает. И Гониль уже ненавидит себя за это признание. — Этого… этого быть не может, мы же просто…       — Может. Я уверен в своих словах. Больше скажу: ещё ни один человек не вызывал во мне такие необычные чувства.       У Джуёна перед глазами всё плывёт. Он ожидал всего, но не того, что у Гониля окажутся чувства к нему. Что-то внутри подсказывает, что нельзя его бросать. Но что-то другое заставляет Джуёна бежать от него. Ангелочек и демонёнок на плечах.       — Разве чувства бывают разные? — шепчет Джуён, стараясь потянуть время для того, чтобы ещё тщательнее обдумать своё решение.       — Конечно. Не знаю, насколько тебе будет неприятно это слышать, но моя бывшая девушка вызывала во мне только сильное чувство любви, которое разгорелось во мне, как пламя, а затухло быстро, как слабая спичка. Ты другой. Чувства к тебе не разгорались. Они нежно проникли в моё сердце и сидят там уже несколько месяцев, согревая его. Но именно такие чувства я считаю самыми лучшими.       Джуён долго молчит. Наверное, даже слишком долго. Это рвёт Гонилю грудь, достаёт оттуда сердце и резко сжимает его, наполняя переживанием.       — Прости, хён.       — За что?       — За то, что не могу ответить тем же.       Как только трубку наполняют диссонирующие гудки, сообщающие о завершении вызова, Гониль срывается и бежит к своей машине. Адрес Джуёна Гониль помнит наизусть. Он отпечатался в его памяти, наверное, даже более отчётливо, чем собственный номер телефона.       Гониль превышает скорость слишком часто. Хорошо, что в тех местах, где он это сделал, нет камер, иначе до дома Джуёна без пары-тройки штрафов он бы точно не доехал.       Нежно-серая многоэтажка встречает Гониля яркими огоньками из квартир, но сейчас не до них. Его интересует только одна. В комнате Джуёна не горит свет. Может, его нет дома? Может, он уже спит? Может… Слишком много «может».       Гониль пропускает ступеньки, буквально перепрыгивая через них, и внезапно останавливается как вкопанный перед дверью с номером сорок пять. Он пытается унять беспокойство: скорее всего, дверь откроет мама Джуёна. Ему нельзя выдавать свои эмоции перед ней.       Мелодичная, но такая простая трель дверного звонка сопровождается женским голосом, сообщающим о скором открытии двери. Через некоторое время на пороге появляется женщина, которую Гониль видит уже не впервые, но каждый раз поражается её внешности. Ей недавно исполнилось сорок шесть, однако выглядит она гораздо моложе.       — Гониль? Милый, что ты тут забыл? — Она ласково улыбается. Если бы она знала причину визита Гониля, её улыбка, кажется, была бы совсем не такой.       — Я приехал к Джуёну. У меня к нему безумно важный разговор.       — Он в своей комнате, проходи! Когда поговорите, может, захочешь остаться на чай?       — Хорошо, я подумаю. — Гониль улыбается, и женщина пропускает его в квартиру.       Найти комнату Джуёна ему не составляет труда. Открыть дверь тоже: она распахнута настежь.       Гониль тяжело вздыхает, вспоминая те слова, о которых он думал в машине. Но ничего, как назло, не приходит в голову. Чёрт. Он будет звучать безумно неуверенно.       Он аккуратно стучит по открытой двери костяшкой указательного пальца.       — Джуён-а, — тихий шёпот еле долетает до ушей Джуёна, но его хватает, чтобы по телу пробежали мурашки, — давай поговорим. И решим всё не по телефону.       Джуён встаёт с кровати, преодолевает небольшое расстояние между собой и Гонилем и хватает его за руку. Закрывает дверь и тащит вглубь комнаты. Бросает его на кровать, нависая сверху.       — Милый, я просто хочу поговорить. Что ты делаешь?       — Хён, — серьёзно брошенное обращение вонзается в уши подобно длинной игле, — мне кажется, мы всё решили.       — Нет. Я не хочу принимать решение по телефону.       Джуён на секунду тушуется, опускает голову, чтобы обдумать причину напора Гониля. Почему-то всё ещё кажется, что он с ним только ради секса.       Но если и так, почему он тогда приехал? Почему сейчас в глазах читается эта непонятная боль? Почему хочет поговорить, всё вернуть?       — Джуён-а, милый, — голос Гониля, кажется, дрожит, и Джуён снова устремляет свои глаза на него, — я ведь люблю тебя. Я не хочу тебя терять.       Джуён, по правде говоря, тоже не хочет. Он видит, что эти отношения постепенно скатываются в какие-то романтические сопли, к которым он ещё не готов, поэтому и пытается порвать всё привычное в клочья, испепелить, забыть, выбросить.       И чтобы Гониль тоже об этом забыл.       — Но ты должен, хён.       — Нет. Я останусь с тобой. Ты ведь тоже чувствуешь что-то ко мне, не отрицай!       Джуён отводит глаза, и душа Гониля резко покидает тело, а вместо неё приходит ужасное осознание: не чувствует.       — Прости. Я воспринимаю тебя только как любовника. Как друга по постели.       Он встаёт, скрещивает руки на груди и медленно отходит в сторону окна.       — Я не люблю тебя.       Гониль резко вскакивает с кровати. Между ним и Джуёном — всего два шага. Два шага, что ощущаются бездной. Он не в праве заставлять Джуёна любить себя. Но и получать отказ он не хочет. Поэтому в голове просыпается совершенно безумная идея:       — Хорошо. Сейчас я уйду. Но я дам тебе некоторое время, чтобы ты всё проанализировал и понял. Чтобы разобрался в своих чувствах. Они есть, я чувствую. Просто ты их прячешь. Сколько времени тебе дать?       — Три месяца. Если через это время я не пойму, что у меня есть чувства к тебе… — Джуён резко оборачивается. В его глазах смешиваются эмоции — от злости до тоски. И Гониль различает каждую из них. — То ты больше не появишься в моей жизни.       — Я согласен.       — И в течение этих трёх месяцев ты не должен показываться мне на глаза.       — Но постой… как же репетиции? Не забывай, что мы состоим в одной группе.       — Ты серьёзно думаешь, что они будут? — Джуён усмехается. — Чонсу разбился, Джисок депрессняк словил. Сынмин с Хёнджуном вряд ли будут заниматься написанием песен, ведь они тоже сломлены этим. И у нас уже нет четверых.       — Хорошо. Три месяца. До встречи, милый.       Гониль покидает комнату. А Джуён всё так же остаётся стоять у окна, обнимая себя руками и обдумывая то, что он только что сделал.       

★

      Руки Джисока беспорядочно трясутся, не давая ему даже взять с рук Хёнджуна небольшой букет цветов. Глаза направлены вглубь коридора больницы. Где-то там, в предпоследней палате, лежит его Чонсу. И сейчас он сможет посмотреть ему в глаза, может быть, услышать такое родное «Джисок-и» и поговорить с ним, зная, что тот его услышит.       — Ты как? — Хёнджуну тоже страшно — безумно. Не только за Чонсу и Джисока, но и за Сынмина, что сейчас как-то нервно теребит верёвочку на своей толстовке.       — Нормально, — отмахивается Джисок, криво улыбаясь, а в груди пылают чистое беспокойство и страх. — Как думаешь, нам разрешат всем вместе зайти?       — Должны. — Голос Сынмина гулко растворяется в воздухе, и Хёнджун слегка приобнимает его сзади, чтобы унять чужое беспокойство. — По крайней мере, он уже не в тяжёлом состоянии, чтобы пускать к нему одного человека в пять минут.       Дверь предпоследней палаты открывается, и оттуда выходит врач, сообщающий, что можно зайти. В этот момент ноги Джисока теряют опору, становятся ватными и словно растворяются в воздухе — всё сразу. Сейчас Джисок наконец-то поговорит с ним.       В белоснежной палате его больше ничего не интересует, кроме того, кто лежит на кровати и смотрит на него округлёнными глазами.       И тут Джисок уже не в силах сдерживать себя.       Он бросается на заранее поставленный медсестрой стул у кровати и утыкается лбом в его спокойно лежащую руку.       — Джисок-и… — произнесённые шелестящим шёпотом слова заставляют слёзы скатиться с глаз, а сдавленный вздох вырваться из груди, — ты пришёл…       Это как гром среди ясного неба. От этого становится так внутри больно.       — Милый.       Джисок пытается улыбнуться, но на лице появляется лишь жалкий намёк на улыбку. Он отстраняется от руки и изучает лицо напротив. Оно такое нежное и родное, что только осознание того, что Джисок снова видит его, вызывает желание плакать.       — Конечно, я пришёл. Я не мог иначе. Я так скучал по тебе.       — Я хочу к нам домой… — Кажется, Чонсу сейчас тоже заплачет.       Джисок не понимает, что творится внутри него. Смешанные чувства закручиваются воронкой торнадо: в один момент он счастлив видеть Чонсу, а в следующий — его будто выворачивает на пол белоснежной палаты из-за тревоги.       — Скоро, милый. Тебя ещё обследуют немного, и я заберу тебя. Время пролетит быстро, веришь мне? — Чонсу на это незаметно кивает. — Знаешь, пока ты спал, я приходил и пел тебе песню. Я сочинил её специально для тебя. Когда мы приедем домой, я сыграю её тебе, хорошо?       — Мг… Ты похудел сильно, ещё вид уставший…       — Это всё пройдёт, милый. Сейчас с тобой всё хорошо, и мне незачем волноваться.       Чонсу накрывает правой ладонью ладонь Джисока и нежно гладит её большим пальцем. Он правда скучал по нему. Весь день, что он в сознании, мысли о его любимом не отпускали его и заполняли собой всю голову. И теперь он здесь. Ему будет сложно расстаться с ним, когда он будет уходить. В такие моменты всё произошедшее словно уходит на второй план. Но…       — Хэй, почему ты такой грустный? — Джисок улыбается ещё теплее, ведь слёзы уже не льются неконтролируемым ручьём.       — Я не хочу, чтобы ты уходил…       От этих слов на сердце Джисока становится безумно тяжело. Конечно, он тоже не хочет. Он бы сидел рядом днями напролёт, наплевав на сон и еду.       — Давай сделаем вот что: я поговорю с врачом насчёт того, чтобы остаться с тобой, и, если он разрешит, я не уйду. Как тебе идейка, м?       — Нравится.       — Вот и отлично. Я тогда отойду, а ты пока поговори с Сынмином и Хёнджуном. Они тоже волновались.       Чонсу снова кивает, и Джисок дарит ему аккуратный поцелуй в лоб. Он чувствует, как трепещет его кожа при этом, радуясь тому, что это действительно его Чонсу. Самое главное — он жив и наконец-то пришёл в себя. Безмятежные дни помахали Джисоку ручкой.       За дверью палаты он натыкается на врача и сразу же останавливает его, заводя разговор:       — Господин Юн, господин Юн! — кричит он, наверное, так громко, что слышит весь этаж. — Я хотел тут у вас кое-что спросить насчёт Чонсу.       — А я вам хотел кое-что сказать насчёт него. Но сначала говорите вы.       На лице врача беспокойство. И самое страшное — Джисок не может даже предположить, чем оно вызвано.       Рано радовались?       — Я хотел узнать, могу ли я остаться с Чонсу на ночь? Я просто хочу быть рядом с ним, и он тоже этого хочет.       — Можете. Тем более сейчас ему нужна будет психологическая поддержка.       — А что случилось?       Врач делает паузу. Вероятно, раздумывает, стоит ли сказать сейчас или подождать немного. Но всё же он решает сказать, чтобы не вводить никого в ложное заблуждение:       — Если объяснить простым языком, у него паралич всей левой стороны тела.       Удар.       Джисок уже не слышит дальнейшие слова врача, а просто беспомощно хватается рукой за стену, чувствуя, что вот-вот потеряет равновесие. Все позитивные мысли, возникшие при виде Чонсу, испаряются, уступая место картинкам аварии и кадрам из фильмов про парализованных людей. Он снова ощущает себя мерзко, воспоминания грузом оседают в голове.       А ещё закрадывается осознание, что это всё из-за него.       Он всё испортил. Жизнь Чонсу пошла под откос из-за него.       — Господин Квак, что с вами? — Руки врача на плечах ощущаются толчком под водой.       — Этот… этот паралич же можно убрать? — Слова едва складываются в сносные предложения. Джисок сейчас вообще не ощущает своё тело.       — Можно. Физиотерапия, также мышцы могут восстановиться со временем.       Хоть слова врача и должны были принести облегчение, Джисок сейчас чувствует себя просто отвратительно. Наверное, даже хуже, чем когда он был один дома, без Чонсу.       — Я тогда попрошу у медсестры комплект постельного белья для вас.       Врач удаляется. Вся тревожность, скопившаяся в Джисоке, плещется внутри, подобно волнам на море, на которое они так и не доехали.       Это он во всём виноват.       Какой же он ужасный человек.              Он с трудом пересиливает непонятное нежелание снова зайти в эту палату и, наконец, открывает дверь. Пытается улыбаться, но на его лицо лезет лишь болезненная усмешка.       Джисок готов поклясться, что только сейчас он замечает: левая сторона лица Чонсу как-то неестественно опущена вниз. От этого на глазах выступают еле сдерживаемые слёзы. И Чонсу видит это, а может, даже и знает причину.       — Джисок-и?       Тихий шёпот заставляет Джисока покинуть мир осознания проблемы и столкнуться взглядом с обеспокоенным Чонсу.       — Что с тобой?       — Врач кое-что сказал мне… Но ты не беспокойся, всё хорошо. — Он накрывает ладонь Чонсу своей.       — Что сказал? Там что-то серьёзное? — Сынмин оживляется и прислоняется к Джисоку, будто бы пытаясь услышать приговор, звучащий в мыслях набатом.       — Я не могу сказать.       Чонсу тихо вздыхает:       — Пожалуйста.       Дар речи отнимается моментально. Джисоку сейчас как никогда сильно хочется исчезнуть, умереть, сгореть в аду, развеяться пеплом и так по бесконечному кругу. Он не так представлял себе визит к Чонсу.       — Паралич… — только и слетает с дрожащих губ, и Джисок срывается на слёзы.       А Чонсу просто не может поверить тому, что только что услышал. Но сейчас, наверное, это не так важно, как состояние Джисока.       Пальцы правой руки дотрагиваются до кисти на левой. Всё тело пробирает холодок, когда Чонсу осознаёт, что не чувствует прикосновения. Пошевелить рукой не получается, как и ногой. И теперь он ни капли не сомневается в правдивости слов Джисока. Он совсем не знает, что делать. Эмоции смешались и нахлынули преобладающим страхом.       Вот бы отмотать время назад.       Перенять бы участь Чонсу на свои собственные плечи…

★

      — Как ты, Су?       — Паршиво.       Голова Джисока покоится на спокойно вздымающейся груди Чонсу. Источником света в разлившейся ночной темноте служит желтоватый уличный фонарь. Чувствующие теплоту кожи пальцы сплетены в замок.       — Прости меня.       — Ты не виноват, Джисок-и. Я не должен был отвлекаться.       — Я не должен был отвлекать.       Джисок поднимает голову и отмечает, что в полутьме Чонсу очень красив. И почему-то такие мысли затмевают собой более важные.       — Ты скучал по мне?       — Слишком сильно, чтобы назвать это просто «скучал».       — Ты же не делал того, о чём я думаю?       Джисок снова прячет глаза. Картинки того дня, когда ещё немного и всего того, что происходит сейчас, не было бы, всплывают в памяти обломками печали.       — Джисок?       — Прости…       Джисок ощущает на волосах эфемерные прикосновения и закрывает глаза. Их ему безумно не хватало.       Хоть сейчас у Чонсу не всё хорошо, он счастлив, что снова с ним. Одно его присутствие успокаивает, заставляет сердце спокойно отстукивать свой ритм, наполняет душу умиротворением. Джисок закрывает глаза, глубоко вздыхая.       — Поцелуй меня.       Тихий голос Чонсу разрезает повисшее молчание. Джисок не знает, какую доступную сознанию эмоцию вывести на своё лицо, чтобы отреагировать на такую просьбу.       Но ни одна эмоция всё же не появляется на лице. Вместо этого Джисок наклоняется и нежно опаляет губы Чонсу поцелуем. И он, наверное, только сейчас осознаёт, насколько сильно скучал по нему.       Чонсу отвечает на поцелуй очень слабо, ведь двигать губами так сложно, но Джисоку на это всё равно. Он просто продолжает, пытаясь задержать эти нежные мгновения, которых так долго ждал.       Губы переходят на лицо, расцеловывая каждый миллиметр кожи. Без внимания не остаётся ни одна деталь прекрасного лица. Чонсу в этот момент чувствует себя безумно нужным. А ещё чувствует, что снова влюбляется в Джисока. И влюбляется не так, как когда он сидел у него дома с джойстиком от плейстейшен в руках и пропитанным зарождающимися чувствами разумом, а как-то по-другому. Другой любовью, которая оплетает сердце тёплыми, будто бы заботливо связанными из мягкой пряжи щупальцами, а не льётся в него, грозясь разорвать своим объёмом.       — Я тебя очень сильно люблю, — слетает с джисоковых губ, когда они на секунду отрываются от лица Чонсу. — И я так рад тому, что ты сейчас со мной, слышишь меня, гладишь меня.       — Я стану проблемой для тебя, — выдаёт он это неожиданно даже для него самого.       Джисок отстраняется. В его глазах творится что-то непонятное. Отголоски непонимания, откуда-то взявшейся печали и серьёзности пляшут яркими бликами.       — Чонсу… послушай меня, пожалуйста. Я тебя люблю. И я буду с тобой всегда. Я буду помогать тебе, если у тебя что-то случится, разделять с тобой счастье и грусть. Сейчас ты не станешь для меня проблемой, нет. Я буду даже рад заботиться о тебе, дарить тебе своё тепло, делать так, чтобы тебе было комфортно. Я сделаю всё, чтобы ты жил, как раньше.       На глазах Чонсу слёзы. Он в очередной раз убеждается, что этот мир не заслуживает Джисока. Да и он сам его не заслуживает. И что он такого сделал в жизни, что ему так повезло со своей второй половинкой?       — Спасибо тебе… спасибо… спасибо…       Голос тонет в осторожных объятиях, обволакивающих тело так трепетно, что только от этого хочется плакать. И когда тихие всхлипы всё-таки доносятся до ушей Джисока, он действительно удивляется. Слёзы Чонсу он видит, наверное, второй раз в жизни.       Чонсу засыпает быстро, всего за несколько минут. А Джисок ещё долго не может сомкнуть глаз — они устремлены только на него.       Джисок солгал. Чонсу теперь не сможет жить как раньше, сколько бы он ни старался. Он на самом деле готов опустить руки, ведь не имеет ни малейшего представления о том, как будет с этим справляться.       Просто хочется сесть и заплакать от своей беспомощности. Он пообещал Чонсу счастье, но не сможет выполнить это обещание.       Даже здесь он провалился.       От себя тошнит. Смотреть на Чонсу становится больно. Джисок тихо встаёт, чтобы не создавать лишнего шума, берёт лежащий рядом телефон и направляется к туалету. Он не знает, что делать, ощущая себя слишком беспомощным для существования.       Дверь закрывается. Тело сползает по холодной стене на кафельный пол. Руки ужасно сильно трясутся. Пальцы свайпают вверх по экрану, открывают «Контакты» и заходят в избранное. Контакт Хёнджуна стоит сразу после Чонсу. Джисок нажимает на вызов.       Гудки длятся всего несколько секунд, пока ему не отвечает довольно бодрый голос Хёнджуна. В такое время он обычно уже спит, однако сейчас кажется, что он даже не ложился.       — Привет. Ты обычно не звонишь так поздно. Что-то случилось?       Рваный вздох. Джисок еле сдерживает нарастающую тревогу.       — Я не знаю, что мне делать, Хёнджун, — дрожащим голосом выдаёт он и шумно сглатывает. На мгновение в трубке повисает тишина.       — Тише. Сделай глубокий вдох, затем выдох. Вот так. — Джисоку невероятно сложно сделать вдох из-за боли в груди — выходит лишь сдавленное подобие. — Теперь расскажи, что случилось.       — Чонсу сказал, что он станет проблемой для меня. Я успокоил его, сказав, что я сделаю всё, чтобы он жил как раньше. Это ложь. Я не смогу сделать это. У меня вообще нет никаких представлений о том, что делать, чтобы ему было хорошо. Я вообще ничего не смогу для него сделать. Я только смог принести ему проблему, у меня не получится устранить её. Меня заебала моя беспомощность. Хёнджун… я не знаю… я очень хочу, чтобы он был счастлив, но я не могу помочь ему с этим. Я такой урод, боже… — Джисок закусывает губу до металлического привкуса во рту, который становится ярче, как только туда попадает соль, стекающая с щёк.       — Чш-ш. Попробуй успокоиться, прошу тебя. Ты не урод, не смей так говорить. Все делают ошибки.       — Эта ошибка могла стоить ему жизни, Хёнджун! Если бы мы ехали на большей скорости, он мог бы…       Мозг рисует картинки серого кладбища, полированного гроба, плачущих людей. Это разрывает сердце на кровоточащие клочья и заставляет слёзы с новой силой литься из глаз.       — Сейчас это позади. Да, сейчас его состояние заставляет желать лучшего, однако всё самое страшное уже закончилось. Он жив, он общался с тобой, ты чувствовал его прикосновения, это уже хорошо. Знаешь, я уверен, что ты справишься с тем, что тебе предстоит. Ты себя недооцениваешь. Ты очень ответственный. Чонсу с тобой очень повезло. Врач всё скажет тебе, объяснит, как правильно с ним обращаться, какие процедуры необходимы. Ты обо всём узнаешь, и тогда тебе будет легче. А насчёт морального состояния Чонсу — разве ты не сможешь обращаться с ним так же, как и когда он был здоров?       — Смогу…       — Вот и отлично! Не раскисай. Ты большой молодец. Ты довольно хорошо перенёс тот период, когда Чонсу не было рядом. Сейчас этот период остался в прошлом, но сейчас тебе предстоит столкнуться с бо́льшим. Ты сильный, я знаю, ты справишься. Просто помни это. И даже в те моменты, когда хочется опустить руки, помни, что, если приложить необходимые усилия, всё будет хорошо.       — Да… спасибо тебе большое, Хёнджун… — Джисок вытирает слёзы рукавом. — Ты, как всегда, вытащил меня из дерьма.       — Хах, это моя работа, как твоего лучшего друга! — Хёнджун усмехается. — А теперь умойся и иди спать, время уже позднее.       — А почему ты не спишь? В такое время ты обычно третий сон смотришь, что сегодня произошло?       — Мы с Сынмином решили устроить себе вечер пиццы и кино, чтобы разбавить печальное настроение.       — Оди-хён рядом?       — Я всегда рядом! — В динамике раздаётся голос Сынмина. Кажется, его обеспокоенность, которая была в нём днём, испарилась. И даже нетрудно догадаться, кто ему в этом помог. — Всё будет хорошо, Джисок. Чонсу и не из такого выпутывался.       — Верю. Ладно, я отключаюсь и иду спать. А вам хорошего времяпровождения!       — Сладких снов, Джисок!       Джисок прячет телефон в карман и подходит к раковине. Что у Хёнджуна за способность такая — поднимать настроение за несколько минут телефонного разговора? Лицо орошается холодной водой, которая течёт почему-то после прокрутки вентиля с надписью «hot».       Чонсу снова закрывает глаза, позволяя слезе скатиться в волосы. Только что он слышал всё.       По телу пробегает морозная волна. Что же с ним будет дальше? Как постараться не стать обузой для Джисока? А если через какое-то время он всё же оставит его одного…       Что будет там, по ту сторону настоящего?       Чонсу не знает, сколько ему понадобится времени, чтобы стать вновь той версией себя или хотя бы похожей. Но бремя и состояние Джисока сильнее жгут где-то под рёбрами.       Лучше бы Чонсу умер…       И как бы Чонсу ни пытался размышлять о хорошем и настроиться на «новую» жизнь, когда он смотрит в глаза Джисока, тьма накрывает его, как зыбучий песок.       Сейчас он не такой, как раньше…       Он прикрывает глаза, пытаясь сделать вид, что крепко спит. Джисок осторожно пробирается к Чонсу, целует его в лоб и ложится на свой матрас на полу. Джисок долго смотрит то на Чонсу, то на свои руки.       Единственное, что он может сделать сейчас, — быть рядом и помогать с реабилитацией. Это будет долго, тяжело и очень стрессово, особенно для его любимого человека.       Но он сделает всё возможное, чтобы Чонсу вновь мог нормально ходить, перебирать любимые клавиши и просто… просто держать его за руку.