Перекрестные судьбы

Фраза, которую вчера сказала Кагоме, до сих пор крутилась у Агнес в голове, не оставляя: ни за ужином, ни во время сна — ни на мгновение. Чувство тревоги преследовало на каждом шагу, не отпуская, не давая глотка свежего воздуха — и спрятаться от этого нигде не получалось, даже в объятиях Сещемару. Тело трясло, в груди все сжималось от страха, а сердце постоянно сбивалось с ритма. Если не вдаваться в терминологию — это называлось плохим предчувствием перед пугающим событием. Сегодня они должны встретиться с тем демоном, который оставил метку и пытался забрать душу Агнес. Хотя «встретиться» звучит слишком мягко и безвинно, но другие слова, на подобии «убить» или «сразиться», вызывали панику и ужас перед будущим. Как она в этом всем сможет помочь? Обязательно ли вообще ее участие? Она бы не против посидеть в доме бабушки Каэде, подождать их возвращения и после встретить с распростертыми объятиями, лишь бы не видеть и не чувствовать себя обузой, висящей на плечах мужчины. Агнес не сумеет помочь, даже если сильно этого захочет. Только если станет приманкой, чтобы потом в ужасе ждать спасения — толку больше будет, чем просто прятаться в теплых объятиях и дрожать как осиновый лист. Она сама понимает, что это неправильно, но не могла ничего поделать. Поэтому ощущала себя настолько паршиво, отчего хотелось провалиться под землю. Кагоме — такая же попаданка — умела за себя постоять, рвалась в бой как самый настоящий боец и, если не показалось, управляла какими-то странными и загадочными силами. В отличии от нее, Агнес не обладала таким мужеством и смелостью. Она выдыхалась из-за простого бега, спотыкалась на каждом шагу в лесу и цепенела от страха перед любым чудищем или страшным, агрессивно настроенным человеком. Она боялась стать пятым колесом для всех, слабостью, звеном, которое легко можно прибить одним взмахом меча. Из-за этого напряжение не покидало. Агнес не могла сосредоточиться ни на чем. Проснувшись с утра в теплых объятиях, еле удержалась, чтобы не заплакать, цепляясь пальцами за ткань чужой одежды, завтрак показался пыткой: есть она совсем не хотела, но пришлось впихивать в себя пустой рис через силу; и когда они выдвинулись в неизвестном направлении, все внутри вовсе оборвалось. Греясь в чужих объятиях, Агнес не находила себе места, ерзая, постоянно стараясь сменить положение и дрожа моментами от пронизывающего до костей холода, хотя ветер не был таким сильным, чтобы и впрямь замерзнуть. Сещемару гладил, мягко целовал в макушку, помогал устроиться поудобней и никак не возражал от ее нервозности — к сожалению, это не успокаивало как раньше. Она просто чувствовала себя не в своей тарелке. Чувствовала, будто произойдет что-то страшное, неминуемое, необратимое; Агнес боялась потерять Сещемару, боялась, что Кагоме и ее ушастый парень пострадают, боялась, что все закончится не так радужно, как планируется. Боялась, что ничем не сможет помочь, когда действительно будет нужно. Поэтому, когда они опустились на землю, сердце застучало как сумасшедшее. Место показалось жутким: вокруг одни скалы, камни, ни намека на природу; воздух затхлый, пыльный, вызывающий кашель, а небольшой, клубящийся туман, касающийся ног Сещемару, будто хотел поглотить их без остатка. Дрожь снова прошлась по телу. Спустя пару секунд их нагнали паренек с Кагоме за спиной — и к этому моменту внутри все дрожало от страха. — Kokodesu ka?* — краем уха услышала Агнес. В голове все гудело, болело, путалось, из-за чего она не смогла понять, кто задал вопрос. Хотелось трусливо убежать отсюда, но тело оцепенело, а ком застрял в горле вместе со скручивающим легкие кашлем.

*Это здесь?

Еще ничего не случилось, а Агнес была готова впасть в истерику. Страшно представить, что может произойти. Страшно даже думать о встрече с непонятным чудовищем, которое захочет их убить и сожрать вместе с костями. Получится ли у них вообще осуществить задуманное без всяких потерь? Все триллеры, ужасы, боевики только изредка заканчивались так, чтобы выжили все — это ведь классика жанра. Разве может быть по-другому? Вряд ли сценаристы стали бы спасать и тянуть всех — смерть одного из неизбежна и бесспорно правдоподобна. Не бывает так, чтобы выжили все. И как бы объективность не резала душу, надежда, что все будет хорошо, горела в сердце, пусть слабо, почти не согревая, но она была. — Hai*, — ответил коротко Сещемару, внимательно оглядываясь. Его глаза, кажется, горели ярче, чем обычно. Скользнув рукой по широкой груди, Агнес сжала одежду на его плече, вместе с тем поджимая и губы.

*Да.

«Все будет хорошо?» — хотела она спросить, но слова застряли где-то в горле. — De, kono henjin wa doko ni iru no?* — заголосил ушастый парень, зло оскаливаясь, — ano on'na wa wareware o damashita dakeda!**

*И где этого урода носит? **Та баба нас просто обвела вокруг пальца!

Не понимая, о чем они говорят, Агнес сжалась. И вздрогнула, когда поднялся холодный ветер. Все замолчали, отчего слышен стал только шум мелких камней, кружащих вокруг них — и больше ничего: ни звуков природы, ни животных, будто вокруг все омертвело. Замерев, Агнес тотчас перестала дышать, поглощённая только тем, что могла уловить слухом — и пугалась сильнее, понимая, что слышать может только стуки сердца Сещемару. Ничего же не произойдет? Пожалуйста, пусть это будет ложным предчувствием. Пусть фраза «затишье перед бурей» не оправдает себя, и это просто одна из многочисленных особенностей этого мира, — однако никто и ничего не слышали ее мысленную мольбу. Камни будто дрогнули. Секунда. Две. Три. Из-под земли раздались странные звуки. Будто кто-то пытался прокопаться к ним, яростно вырывая себе путь. Грохот нарастал. Пугал. Сердце сжалось, по телу прошел жуткий холодок — и Агнес закричала, когда внезапно все накрыло тьмой; закрыв глаза, она прижалась к Сещемару, не понимая, падают они или взлетают, и жалея, что не настояла остаться с бабушкой Каэдэ. Внутри все металось, дрожало, кричало — и это состояние передавалось на ее тело: руки, ноги, плечи трясло. Агнес жалась к груди Сещемару, вцепившись мертвой хваткой в ткань его верхней одежды, беззвучно всхлипывала, испытывая ужас от происходящего, и не могла справиться с собой. Нужно было успокоиться, взять себя в руки, схватить под контроль собственные чувства и эмоции, отодвинуть панику и страх в сторону, чтобы не мешали, и перестать вести себя как ребенок, который до истерики боится бабайку из-под кровати. «Но бабайка-то есть», — справедливо заметила Агнес, безмолвно всхлипывая. И почувствовала тепло на мочке уха. Дернувшись, сначала не поняла — сильные руки не дали отстраниться, притянув к себе, а горячее дыхание приятно защекотало кожу, отвлекая, концентрируя и возвращая к разумности. Чужие губы мягко коснулись шеи — мимолетом — а после чувство равновесия вернулось. Сжавшись, Агнес прислушалась, не замечая ничего странного и громкого, а после, пересилив себя, открыла глаза, отрывая голову от широкой груди. Удивленный вздох вырвался неосознанно. Они стояли на краю огромной дыры. Было ощущение, будто на землю упал невидимый метеорит, что объяснило бы и землетрясение, и тьму из пыли, поднявшуюся на множество метров в высоту, но кратер* был пуст, хотя минутами ранее его здесь не было. На месте, где должен был песок, блестело стекло. Судорожно сглотнув, Агнес сильнее сжала в пальцах чужую одежду, понимая, что чудовище наверняка не только умеет рыть и делать проходы под землей, но и обладает мощью такой силы, что может расплавить песок.

*Метеоритный кратер — астроблема.

Нервная дрожь тронула вновь. Ей хотелось забиться в угол, где никого нет, ничего не видно и не слышно, — всяко лучше, чем быть в первых рядах, смотреть на все со стороны и понимать, что в любой момент жизнь может оборваться. Сещемару, несомненно, сильный — в его руках огромная мощь, в глазах редкая для других решительность, а в душе и теле покой, которые не дают потерять рассудок из-за страха или волнений — но он не сможет абсолютно все, особенно если чудовище действительно окажется сильным противником. Подняв голову, Агнес посмотрела в золотые глаза — Сещемару смотрел на нее слишком задумчиво, серьезно, будто решал что-то у себя в голове. Поджав в неуверенности губы, не смела отвести взгляд, стараясь через него передать, насколько сильно ей страшно и волнительно. Его горячая рука коснулась ее щеки, приятно погладив, а короткий поцелуй был запечатан на лбу, после чего Сещемару повернул голову в сторону Кагоме. — Miko*, — голос приятно звучал над ухом, из-за чего Агнес прижалась ухом к широкой груди, стараясь сосредоточиться только на нем, — anata to Agunesu wa ushiro ni imasu**.

*Жрица. **Ты с Агнес будешь позади.

Кагоме кивнула. Агнес не успела ничего понять, как в одно мгновение мир закружился — и через пару секунд они оказались на расстоянии от стеклянной астроблемы. Сещемару аккуратно держал ее на руке, а Кагоме — за шкирку, сразу же отпуская, отчего девушка с недовольным ворчанием плюхнулась на землю, мгновенно поднимаясь и, вероятно, ругаясь — речь была непонятна и смешена в кашу, отчего что-то вытянуть из всего этого было невозможно. Сещемару снова вернул зрительный контакт, аккуратно ставя Агнес на ноги и положил руки на плечи, держа так крепко, будто бы она могла упасть. Погладил по щеке, чтобы после, наклонившись, поцеловать будто на прощание. Мягкие губы коснулись ее уст, вызывая мурашки и предательские слезы от осознания того, что могло произойти в будущем. Легко, непринуждённо. Почти не ощутимо. Тяжело выдохнув, вздрогнула, когда его руки, скользнув от плеч до ладоней, отпустили, а Сещемару, что-то ей прошептав, вмиг ринулся в сторону кратера, оставляя ее позади. Сердце билось немыслимо сильно. Слезы не прекращали стекать по щекам, и Агнес, отчаянно стерев их рукавом, сжалась, сдавленно выдавив из себя: — Пожалуйста, возвращайся невредимым. Чужая ладонь легла ей на плечо, и Агнес обернулась, сталкиваясь взглядами с Кагоме. — Все будет хорошо, — заверила та, улыбнувшись, и, потянув на себя, укрыла объятиями. Вцепившись руками в ее белую рубаху, Агнес всеми силами старалась не разрыдаться и просто поверить в Сещемару. Поверить в то, что они могут победить; что все останутся целыми и никто сегодня не умрет, кроме того демона, что оставил на ней свою отвратительную метку. Сколько они так простояли — минуту, пять, двадцать — Агнес не знала, но как только позади послышался жуткий и незнакомый голос, вселяющий ужас смех и лязг мечей вместе с крикливым голосом того ушастого парнишки, Кагоме отстранилась, сразу беря за руку и потянув в другую сторону от битвы. Шагая за ней под ритм собственного сердца, силилась не оборачиваться. Хотелось неимоверно сильно повернуть голову, найти взглядом Сещемару, но не могла преодолеть собственный страх и ужас от того, что того может не быть в поле зрения; боялась не увидеть. И добровольно последовать за ним. Агнес чуть не споткнулась от осознания того, что не сможет смириться с его смертью — и сжала зубы от боли, вспыхнувшей внутри груди. Если будет выбор между ее жизнью и жизнью Сещемару — она отдаст свою. Не потому, что должна. Не потому, что хочет спасти чью-то чужую жизнь. Не потому, что внутри теплится то, что хочет помочь всем. Потому что любит его той самой любовью. Жертвенной. Способной на многое. Земля вновь заходила ходуном, сбивая с ног. Не в силах устоять, Агнес вместе с Кагоме упали на камни, расцепляя руки. Вокруг вновь потемнело, воздух стал в разы тяжелее, а небо будто почернело, словно наступила ночь. Обернувшись, увидела вдалеке искры сражений, лязг мечей казался раскатом грома, — дрожь пронеслась по всему телу. Удар нечто мощного позади заставил все внутри сжаться в комок, и после послышался треск. Камни и земля под Агнес покрылись трещинами. Отчаянно заметавшись в поиске Кагоме, зацепилась взглядом за черные волосы, раскинувшиеся за небольшим валуном. Нет… Нет. Нет. Нет. Подскочив с места и практически не чувствуя опоры перед собой, Агнес подлетела к Кагоме, лежащей без сознания. По ее виску стекала небольшая струйка крови, а губа разбита. Принявшись сразу проверять пульс, облегченно вздохнула, понимая, что тот в норме; отодвинула челку, замечая небольшую ранку на лбу у роста волос, и принялась ощупывать голову на наличие шишек. Кожа мягкая, без уплотнений, поверхностных повреждений больше не было. С плеч будто упали валуны. Осталось… … земля вновь дрогнула. Подтянув Кагоме и прижав ее ближе к себе, Агнес отчаянно старалась защитить ее от всего ужаса вокруг, пока в месте, где та лежала, не началось смещение ландшафта. С ужасом оглядываясь, подскочила, сразу же перехватывая девушку под мышки, и удивляясь тому, насколько она тяжелая. Боже. Боже. Боже. Боже. Дайте ей сил, пожалуйста, — взмолилась Агнес, перемещая Кагоме на более-менее безопасную сторону, как все вновь затряслось. Земля снова задрожала, заходила ходуном, и через мгновение совсем рядом раздвинулись плиты, образуя узкую зияющую пропасть вниз, дно которой было невозможно увидеть. Под ужасающий грохот Кагоме начала приходить в себя — и спустя короткий взгляд сначала непонимания, удивления, а потом осознания, задвигалась, отчего Агнес стало еще тяжелее. Не сумев удержать ее на дрожащих руках, они снова вместе упали. Земля затрещала, рассыпаясь прямо под ними — и в один короткий миг Кагоме, находясь ближе всего к пропасти, провалилась вниз, зацепившись в последний миг за руки Агнес, отчего из-за отдачи они еле не свалились вместе. Все мышцы напряглись, конечности задрожали, дыхание сперло, а влага выступила на лбу — было сложно удерживать человека, когда даже сложно удержать себя. — Агнес! — почти просипела та, цепляясь из последних сил, и Агнес ни за что не могла ее отпустить, даже если ценой была жизнь их двоих. Земля вновь затряслась, камни затрещали, рассыпаясь — и один маленький толчок столкнул их с такой скоростью, что они ничего не успели понять, как уже летели вниз. Из груди вырвался громкий крик, Агнес взмахнула руками, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь, больно ударяясь о камни. В голове не было никаких мыслей, кроме визга и паники — и в последний миг все резко остановилось. Зависнув практически перед камнями, не могла дышать. Слезы скатились по щекам, падая вниз, сердце безумно билось прямо в ушах, а истерическая дрожь сотрясала тело. Еще чуть-чуть, — пронеслось в голове, — всего лишь мгновение разделяло жизнь и смерть. Щеки щипало, а внутри все кричало от пережитого — и Агнес сжалась, накрывая ладонями лицо. — Ā, nakanaide, Odori-san*, — насмешливо процедил голос сверху, заставив вздрогнуть.

*Ой, только не реви, маленькая Пташка.

Замерев, Агнес повернула голову, все еще дрожа и всхлипывая, замечая такую же висящую в воздухе Кагоме — когтистая тонкая рука удерживала их обоих за шкирку — и перевела взгляд вверх, сталкиваясь с горящими фиалковыми глазами женщины-демона. Дрожь снова прошлась волной по телу. Что? Почему она здесь? — Anata wa watashitachi o korosou to shimashita, soshite ima anata wa watashitachi o shi kara sukuimasu*, — вдруг резко отозвалась Кагоме, переключив внимание Агнес на себя, — kore wa kimyōda to omoimasen ka?**

*Ты пыталась нас убить, а теперь спасаешь от смерти. **Не находишь это странным?

Агнес не понимала, что происходит, чувствуя себя беспомощно и бесполезно. Ноги все еще дрожали, ладони покрывались мокрым потом, а грохот вдалеке яростно напоминал о том, что битва была в самом разгаре — и не ясно, чьей стороне достанется пиррова победа*.

*Выражение, обозначающее ситуацию парадокса, когда победа достаётся слишком высокой ценой; либо даже когда (локальная) победа, в итоге, ведёт к общему поражению.

Хотелось, чтобы все стало как прежде: вернуть их мирные дни с Сещемару, наслаждаться временем вместе, жить сегодняшним днем и не беспокоится о том, что какой-то неверный шаг легко приведет в лапы к самой смерти. Ей хотелось спокойствия, мира, безопасности, а не вот это все — как вообще справляться со всем, когда нет ни опыта, ни сил, ни храбрости? Почему в один миг все так поменялось? Неужели не хватило тех опасностей и страданий, что встретились ей в первые дни пребывания в этом злом и страшном мире? Слезы рвались наружу от несправедливости, горечи, отчаянья и трагичности своего положения. Агнес не понимала, что они говорят, но точно знала, что эта иссиняволосая демоница им не друг. Что эпическое спасение вряд ли было по доброте душевной, учитывая, насколько та была агрессивно настроена в их вторую встречу, да и в первую тоже особой доброжелательностью не располагала. Всхлип сотряс плечи. «Сещемару». — Watashi ga anata no inochi o sukutte kureta koto ni kansha subekidesu, miko-san*, — обманчиво-добродушно отозвалась женщина-демон, и Агнес тут же вспомнила имя. Кавахимэ. И снова вздрогнула от перемены в ее голосе, отчетливо слыша в интонации угрозу и опасность: — Kōkai sa senaide ne**.

*Ты должна быть благодарна, что я спасла твою жизнь, жрица. **Не заставляй меня пожалеть об этом.

Кагоме не стала ничего отвечать, очевидно понимая, что ничего сейчас не сможет сделать, и просто молча кивнула, нахмурившись. Агнес поджала губы, осознавая их плачевное положение, зажмурилась, стоило грохоту вновь сотрясти землю, и еле сдержала крик, когда внутри все сжалось с новой силой от сильного рывка вверх. За одно мгновение они вновь стояли на поверхности. Кагоме сразу же скинули на землю, будто та была каким-то грязным мешком, от которого хотелось избавиться. Сердце дрогнуло в страхе — Агнес предпочла бы также тяжело встретиться с землей, но ее все еще держали навесу, не отпуская. Отчаяние захватило с головой. Кагоме что-то сказала, громко, почти крича, но из-за паники ни слова не удалось разобрать, будто Агнес чем-то оглушило, отчего все звуки отошли на второй план — не знала, говорила она что-то ей или Кавахимэ, на английском или японском, просила или угрожала, предупреждала или отговаривала — все разом улетело в бездну. Собственную бездну страха, поглощающую изнутри без остатка, без возможности что-то сделать или как-то начать сопротивляться. Агнес даже не успела что-то понять, как тьма поглотила все — и последнее, что удалось увидеть: ужас в глазах Кагоме.

***

Пробуждение было долгим, тяжелым, словно вместо крови был свинец, делая тело слишком неподъемным. Хотелось пить — во рту бушевала настоящая Сахара* — а губы жутко болели. Пытаясь ими пошевелить, дернулась от боли, когда кожа лопнула, и простонала, не в силах поднять руку, чтобы проверить, насколько все плачевно.

*Крупнейшая жаркая пустыня и вторая, после Антарктической, пустыня на Земле по площади.

Где она? С усилием приоткрыв веки, судорожно выдохнула, замечая перед собой скалистый потолок. Темнота вокруг не позволяла увидеть больше, чем хотелось, отчего Агнес, сглотнув, перевела взгляд вбок, не в силах повернуть в голову. Ее окружали черные розы, отчего сердце сжалось от страха, замирая на секунду — и рвано выдохнула, ощущая, как паника начала съедать изнутри. Перед глазами проносились картинки воспоминаний, где она падала вниз, пытаясь спасти Кагоме — и как в последний миг Кавахимэ поймала их почти в нескольких сантиметрах от смерти. Зачем она забрала Агнес? Для чего? Что происходит? Почему тело такое чужое? Отчего сделать движение равносильно пытке? — и содрогнулась от нарастающих всхлипов. Она не понимала, что происходит; не понимала, что демонице нужно от Агнес. Стараясь хоть как-то двинуться, почти закричала, когда что-то впилось в голову, быстро застыв на месте и отчаянно пытаясь вдохнуть больше кислорода. И заплакала. Ей хотелось домой. Домой к Сещемару. Зачем они вообще пошли туда? Почему? — Агнес ничего не понимала. Языковой барьер не давал ровным счетом узнать ничего из того, что хотелось бы. Она была как маленький птенчик, вывалившийся из гнезда птицы-матери, и столкнувшийся с ужасным миром за пределами своего комфорта. Для чего все это нужно? Из всех возможных людей в этом мире выбор Кавахимэ пал именно на бесполезную Агнес, беззащитную настолько, что могла умереть от любого пустяка. Так не должно быть. Не должно. Она ведь уже смирилась с тем, что обратно в свой мир не вернуться. Сделала выбор в пользу Сещемару, который окружал заботой и теплом, с наивной смелостью бросилась на помощь Кагоме, разом позабыв обо всем, что сковывало в неподвижности, пережила страшные нападения от чудовищ, чудом выбираясь живой — и все это просто канет в Лету. В один миг. И задрожала от рыданий, не в силах справиться с собой. — Ochitsuke*, — повелительно раздался голос, громко отразившись от скалистых стен, отчего сердце замерло, дыхание сперло, а глаза тут же высохли.

*Успокойся.

Что? Послышался стук каблуков — и через пару секунд в поле зрения попала Кавахимэ, смотрящая на Агнес сверху вниз. В фиалковых глазах отчетливо читалось презрение и превосходство. Пугало не это — пугало то, с какой легкостью тело и эмоции подчинились этой женщине. Все внутри стихло, паника отошла на второй план, страх спрятался далеко от сердца и разума, а дрожь перестала сотрясать тело. Агнес назвала бы это спокойствием, но понимала, насколько оно обманчиво и прозрачно. Открыв рот, только смогла прохрипеть — голоса не было. Потрескавшиеся губы задрожали. — Sutekina hiyoko*, — голос женщины вновь сменил интонации, в поразительно короткие сроки став теплым и ободряющим, звуча как похвала. Агнес не знала, как можно так быстро и успешно управлять своими эмоциями, поэтому внутри все вопило от того, что эта женщина опасна.

*Хороший птенчик.

И снова задрожала, когда руки Кавахимэ коснулись плеч Агнес, приподнимая. Теперь увидеть место, в котором она находилось, не являлось затруднительным: вокруг все было в черных розах, на каменном полу стояли странные свечи, горящие фиолетовым пламенем, а сама Агнес сидела на странном прямоугольном камне, больше напоминающий алтарь. Следующее, что попало под взгляд — собственная одежда. Ее переодели: белая рубаха была усыпана черными розами; такие же черные широкие штаны аккуратно завязаны под грудью, а на руках цвели красные — жуткие — полосы, которые до сего времени были только на шее. — Зачем? — хрипло вырвалось из груди. Агнес сама не понимала, про что именно спросила: то ли про то, зачем женщина забрала ее с собой, то ли про то, зачем все это вокруг, то ли про все разом. И сглотнула. Очевидно, понять ее не могли, поэтому просто проигнорировали — Кавахимэ принялась что-то смазано говорить, дергала за кимоно, поправляя нечто на голове Агнес и зажгла еще несколько свеч. Ей сказали, что метка, которую оставил демон, очень опасна. Сказали, что для того, чтобы снять ее, Сещемару и тому пареньку придется того убить; что все после этого будет в норме. Но был ли тот демон изначально тем, кто поставил эту жуткую метку? Агнес вздрогнула вновь. Пусть она ничего не понимает, пусть язык находился на отметке ниже нуля, пусть все происходящее она ни за что не сможет понять до конца, но даже так ума хватит понять, что находящаяся перед ней женщина — та, кто оставила на ней свою метку. Тело не подчинялось мозгу. Агнес не могла пошевелить и пальцем, чтобы хоть как-то вернуть себе контроль, из-за чего становилось для демона куклой, которой можно вертеть как хотелось. Кавахимэ уложила ее обратно, будто создавала какое-то творческое произведение, в центре которого находился живой человек. Перекладывала руки то на живот, то вдоль туловища, будто не могла решить, как лучше. Что она хочет сделать? — отчаянно крутилось в голове. Ответ нашелся сам собой, когда, закончив свои манипуляции, женщина довольно улыбнулась, чтобы после, прошептав что-то на непонятном японском, поцеловать Агнес прямо в лоб. Тело словно подкинуло, но ее удержали на месте, возвращая в прежнюю позу. По всем мышцам прошлась невероятная боль, вырывая из горла крик. Казалось, что собственная кожа плавится от чего-то незримого, сердце застучало оглушительно быстро, а в голове появились мучительные вспышки, от которых все взрывалось от агонии. Каждая клеточка в теле дрожала, извивалась, плавилась, разрывалась — и Агнес, потерявшись, просто кричала. От боли она не понимала, сколько времени прошло. Минута, час, два, день — она не знала, все мысли выбивало, а жизнь медленно утекала из ее тела. В один момент Агнес жалела, что не умерла от падения, в другой — мечтала, чтобы женщина растворилась в мучительной агонии. Такой же. Собственные желания пугали, но они были мимолетны — когда становилось легче и была возможность подумать над чем-то другим, кроме адской боли — и вновь впадала в беспамятство. Пока в один момент все не сконцентрировалось на груди. Весь мир замер. Агнес выбило из собственного тела — и она приземлилась ровно рядом с алтарем, падая на землю. Тьма вокруг застыла, ровно как и горящие свечи; она с непониманием посмотрела на женщину, застывшую в одной позу совсем рядом, а затем и на себя — куклой лежащую в куче черных роз. И ощутила, как задрожали губы — между грудью, ровно там, где перекрещивалась рубаха, из ее тела торчал кинжал. — Умерла, — послышался сзади грустный голос. Агнес обернулась. Перед ней стояла Душа. Ее взгляд был печальный — она смотрела на лежащее в цветах тело, словно действительно не ожидала, что они когда-нибудь встретятся. Что-то внутри кольнуло. Слезы накатились на глаза, обжигая, и скатились вниз по щекам. Странно. Агнес ничего не чувствовала. Она не понимала, почему вдруг заплакала. — Умерла, — и пусто повторила, не до конца осозновая, что это значит. Душа кинула последний взгляд на ее тело, отчего-то горько вздохнула, роняя несколько слез, будто отражала реакцию Агнес, чтобы после, грустно улыбнувшись, протянуть руку вперед и прошептать: — Тогда идем. На миг задумавшись, неуверенно зацепилась за маленькую ладошку — и восхищенно охнула: все вмиг преобразилось. Тьма рассеялась, уступая место странному свечению, а пещера перестала быть жуткой и мрачной, став совершенно обычной и невзрачной. Поддавшись внутреннему порыву, Агнес обернулась, замечая, как собственное тело, охваченное белыми огоньками, растворялось, оставляя после себя пустующий алтарь, усеянный цветами. — Почему? — прошептала она, не осознавая до конца, что именно хотела спросить. — Она хотела через тебя связаться со мной, — просто ответила Душа, — в ее план входило замучить, чтобы я это услышала, а затем убить и переместиться с тобой ко мне. Но она не знала, что ее план изначально не имел никакого смысла. Агнес смотрела со стороны на Кавахимэ. И все равно не могла понять ее мотивов. Зачем? Почему женщина настолько хотела встретиться с Душой, что пошла на такие жуткие и страшные методы? — Сещемару убил ее мужа, — вдруг проговорила девочка, — Цутигумо*. Он пожирал заблудившихся людей в этой пещере. Одной из его жертв и была Кавахимэ. Она влюбилась в того, в кого не должна была с точки зрения людской морали, и стала демоном. Вероятно, она хотела спросить у меня, как вернуть мужа.

*Ужасный ёкай с телом тигра, конечностями паука и страшной физиономией. Эти монстры обитают в окрестностях горы Ямато Кацураги. Они питаются неосторожными путешественниками. Хотя, строго говоря, периодически употребляют и осторожных.

Снова взгляд упал на женщину. — Мне ее жаль, — и тихо прошептала. — Ни к чему, — отозвалась Душа, — ты не должна была умереть. Я наблюдала за тобой, чужестранка. Я не могу вернуть тебя вновь, но могу дать возможность увидеть того, кто находится в твоем сердце. Все внутри сжалось. Сещемару. Горечь подошла к горлу. Она не хотела его покидать. Он ведь расстроится? Узнав о том, что Агнес мертва? Знает ли он вообще о том, что ее забрала эта женщина-демон? Что так глупо умерла, не сумев продержаться до его прихода? А то, что он бы пришел — уверена. Сещемару чувствовал то же, что и она. Несомненно. Он относился к ней как к драгоценности, носил на руках, окружал такой заботой, которую Агнес не получала даже от собственной матери — и как ему сообщить о том, что… … слезы вновь скользнули по щекам. Теперь она знала, почему. Поняв все по взгляду, Душа кивнула — и мир поменялся на знакомую местность: вокруг царил хаос после долгой битвы, покрывшаяся трещинами земля местами сдвинулась, образуя узкие, но глубокие расщелины, ведущие прямиком к смерти. Посреди всего этого стоял Сещемару: величественный, сильный, немного потрепанный. С облегчением Агнес поняла, что невредимый. Она так боялась его потерять, что была счастлива от того, что он не пострадал. Все же, это была действительно пиррова победа. И сделала шаг вперед, подавляя в себе желание сразу броситься на шею. Пару мгновений хватило на то, чтобы ее заметили — и удивленный взгляд золотых глаз упал прямо на нее. Сначала он не понимал, как она сюда попала, а после выражение лица смягчилась, а губ коснулась почти незаметная для других улыбка. — Теперь все хорошо, — твердо сказал он, двинувшись навстречу. Если бы она была жива, то сердце бы усиленно забилось в груди от осознания, что впервые за все время понимала этот чертов язык. И счастливо улыбнулась. — Сещемару, — слова довались одновременно и легко, и тяжело, — я люблю тебя. Он остановился лишь на мгновение — и сорвался к ней, оказываясь рядом и рывком прижимая к себе. Отчаянно поддавшись в ответ, Агнес впилась пальцами в пыльную от сражения одежду, забывая, что не хотела плакать, и не удержала слез, стараясь запомнить то, насколько правильно и нужно ощущаются его объятия, сильные руки, теплая и уютная грудь. — Теперь все хорошо, — прошептал он прямо в ухо и, обхватив ее лицо двумя руками, отстранил, заглядывая прямо в глаза, будто что-то в них искал, а после поцеловал. Сначала в лоб, потом поочередно в веки, в скулы, щеки, нос, губы — и Агнес, подставляясь под ласки как могла, не представляла, как можно уйти. Ей не хотелось. Она отчаянно не хотела покидать его. — Сещемару, — и вновь прошептала. Слезы полились с новой силой, несмотря на все усилия мужчины их стереть и запечатать собственными губами, — я рада, что встретила тебя. Счастлива, что отдала тебе свои первые поцелуи. Восхищена твоей заботой и теплотой, и бесконечно благодарна судьбе, что она позволила мне встретить тебя. Золотые глаза удивленно распахнулись. — Ты говоришь, — заключил он, — ты… Тело Агнес начало светиться. — Я люблю тебя, — снова повторила она, всхлипывая, — до безумия, до крайности; больше, чем себя. Люблю тебя, Сещемару. — Ты не уйдешь, — почти зло выкрикнул он, хватая за тонкие плечи, — я не отпущу тебя, Агнес. Ты не можешь вернуться в свой мир. — Не могу, — печально согласилась она, — я… — все внутри содрогнулось, —… умерла. Злость сменилась непониманием. Мужчина открыл рот, чтобы еще что-то сказать, усилив хватку на плечах, словно действительно мог удержать ее рядом с собой, но тут же остановился, не сумев подобрать слов — и горечь затопила всю душу. Агнес поджала губы, дрожащей рукой потянувшись к щеке Сещемару. Ласково погладила кожу, с болью понимая, насколько трудно прощаться, и приподнялась на носочки, чтобы оставить поцелуй на его устах. — Прости меня, — отчаянно, — я ни за что бы не оставила тебя. Мне позволили в последний раз увидеть тебя. Поэтому, прошу, улыбнись. Я хочу увидеть твое лицо, прежде чем… Исчезнуть, — грузно повисло в воздухе. Брови Сещемару нахмурились, тонкие губы задрожали, а большая пясть накрыла ладошку Агнес, сжимая. Его взгляд отчаянный, грустный, слишком обреченный и пустой — она никогда не видела его таким — но уголки рта приподнялись. Улыбка была печальной. Совсем не счастливой. И в тот миг, когда Агнес в порыве притянула его к себе, прижимаясь всем телом — растворилась. Единственным сожалением было то, что она не смогла почувствовать тепло от его поцелуев и объятий. Дальше была лишь пустота.

***

«Так легко принять человека…

… и так тяжело его отпустить потерять».