Наследие богов

      — …Что ж, думаю, больше мне добавить нечего. У вас остались ко мне ещё какие-нибудь вопросы, лорд Мавек?       — Н-нет, леди Сириен, вы изъяснились предельно доходчиво.       — В таком случае прошу вас обдумать свою позицию касательно божественного суда с учётом моего видения случившегося. Ещё раз, я вам не приказываю, не угрожаю и уж тем паче не умасливаю вас — лишь указала на те нюансы, кои могли быть упущены или неверно восприняты. И в случае несогласия всегда готова на открытый дискурс.       — Н-не думаю, что в этом имеется надобность. Я вас понял и заверяю, что обязательно приму всё услышанное к сведенью.       — Рада это слышать. Тогда не смею более занимать ваше время. Благодарю, что согласились принять меня в своём доме.       — К-конечно, был рад побеседовать с вами, леди Сириен. Позвольте проводить вас…       Когда массивные врата поместья захлопнулись, а шаги удаляющегося слуги растворились в звонкой тишине, я чуть было не взвыла в голос: уже третий по счёту арбитр оказался безвольным презренным слюнтяем, что, застав меня на пороге, на своей же собственной территории, едва ли не трясся, подобно листве на ветру. И мне раз за разом приходилось вытягивать ответ словно клещами — не деловая беседа, а прямо-таки… эм…       «Допрос с пристрастием», — любезно выловил для меня запрятанную глубоко в недрах мысль успевший приблизиться Иллиан.       Вернее, к кому я сама шествовала, и кто был оставлен дожидаться меня снаружи во избежание непредсказуемых казусов. Как верно подметил Франко: это моя битва — незачем привлекать к ней ещё кого-то. Я должна научиться держать ответ самостоятельно, без посторонней помощи. Но вышло, мягко скажем…       — Я же просила не забираться ко мне в голову без спроса, — осёкшись, раздражённо буркнула я, вынужденная спешно очистить разум: нахлынуло постыдное чувство, будто я предстала пред ним абсолютно нагая.       — И снова прости, — примирительно улыбнулся он, однако ж без тени раскаянья. — Я ещё не приловчился это контролировать, честно. Меня это, к слову, тоже не особо радует — странное чувство, когда в твоей голове резонирует сразу два голоса.       — Два? Хочешь сказать?.. — насторожилась было я.       — А, не, ты не о том подумала, — беззлобно расхохотался подручный. — Я порой говорю сам с собой, как бы симулируя диалог. Это помогает упорядочить мысли.       — Вот как… Чудно́й ты, — не сдержала сухой усмешки. Но тут же подобралась и возобновила путь, напоследок махнув рукой. — Ладно, с делами худо-бедно покончено. Больше от нас ничего не зависит, а значит, можно наконец расслабиться.       И не успела я обдумать дальнейший досуг, как пристроившийся по правую руку Иллиан тут же заговорчески прошептал:       — Уверена, что мне не стоит вмешиваться? Говорю же, проблем не возникнет — я обо всём…       — Нет, — тотчас выпалила не задумываясь, для пущей убедительности одарив того строгим взором. — Мы это уже обсуждали. Я ещё готова отпускать тебя в город развеяться, но ты не должен задействовать свои эти… способности. Не без чужого надзора.       — Ну так приставь ко мне одного из своих ручных пёсиков, как в прошлый раз. В чём проблема? — бесстрастно пробормотал он, пожав плечами.       — Хватит их так называть, — насупилась. — Если уж быть до конца честной: я не хочу подвергать кого-то опасности. Ни горожан, ни вверенных мне людей…       Язык вдруг предательски онемел, отказываясь выговорить заключительную часть, оставляя оную в виде скользнувшей на задворках сознания мысли:       «Ни в особенности тебя».       Поминая недобрым словом нашу те-ле-па-ти-чес-кую, боги, связь, я уже предвкушала очередную порцию кривляний и насмешек. Однако Иллиан остался таким же невозмутимым — ни одна мышца на лице даже не дрогнула. Он меня не услышал? Хотелось бы верить…       Ох, а почему меня это так волнует? Мы ведь друзья, так? Это нормально — беспокоиться о друге, разве нет? Тогда откуда этот нелепый стыд? Как всё сложно…       — А, к тому же работёнки под стать твоим знаниям и талантам и без того с избытком, — встряхнув набухшей от размышлений головой, поспешила вставить. — И не в пример благопристойнее, чем ты промышлял с этим прохвостом… Гейл, да? Ты его тогда ещё странным прозвищем нарёк… Как же там?..       — Чунибьё. Ребёнок в теле взрослого, если проще. Да, весёлое было время, — улыбнулся он, пространно глядя куда-то вдаль.       Однако улыбка показалась мне какой-то неискренней, даже натужной. Ох, запоздало, но всё же поняла, в чём причина: глаза — абсолютно равнодушные… и будто бы спящие, вопреки поднятым векам. Иллиан редко поддавался сантиментам, и всё же столь скупая реакция удручала. Они ведь были друзьями… вроде как. Даже я немного скучала по этому несносному полукровке, хотя воспоминания о нём носили не самый тёплый характер. Мне этого не понять.       Впрочем, как и ещё одного…       — Иллиан, — осторожно подала я голос, когда ноги уже перешли незримую границу зажиточного — не такого, как поднебесная, разумеется — и торгового кварталов: потребовалось время, чтобы преодолеть вставший поперёк горла ком. — Касательно того случая, когда ты… Ну, когда я застала тебя за… опорожнением желудка кровью.       — Я же сказал, что всё под контролем, — со вздохом, нехотя проговорил он, стараясь не встречаться со мной глазами.       — Под твоим контролем, не под нашим, — уже без строгости, а с искренней озабоченностью протянула я. — Прости, я действительно не знаю, через что тебе пришлось пройти. И поэтому мне очень важно понять…       — Зачем?       — А? — Обомлев на полуслове, я в конец растерялась от этого, казалось бы, простого вопроса. Потому что он требовал непростого ответа. — Э-это… Ну, я же за тебя в ответе, как-никак, и…       — За мои поступки, да. Но о своём самочувствии я позабочусь сам. Тебе нет нужды в это встревать.       К-какой холодный ответ. Да что с ним такое?       — Тебе… — Тем не менее я всё же осмелилась развить начатую тему, несмотря ни на что. Пускай меня и пробирал до нутра колючий мороз. — Тебе правда необходимо пить… чужую кровь?       — Пока что это лучший из возможных вариантов, — замешкавшись… и даже пробурчав что-то невнятное под нос, в конце концов соизволил отреагировать Иллиан. К моему счастью, на сей раз ощутимо мягче. И более того… — У меня, так скажем, присутствует небольшая хворь, с которой сейчас ничего не поделаешь.       — Х-хворь? — насторожилась я, невольно замерев на месте.       Благо, тут же спохватилась и поспешно нагнала неуклонно шагавшего вперёд, неведомо куда, друга.       — Какая-то зараза осела в лёгких. Всему виной, полагаю, неизвестный химический выброс при взрыве в порту. Та ночь, когда нас обоих взяли за жопы адъютанты, если помнишь.       Я молча склонила голову. Да уж, тот день тяжело забыть.       — Из-за этой херни я долгое время не мог даже внятно говорить без лекарств. Сейчас, вроде, получше, но прежний молодецкий голос, как видишь, пропал безвозвратно. Не знаю, что с этим делать.       — Ты обращался к кому-нибудь из целителей? Или к Минори?       — К последней, да. И если она ничего не смогла придумать, то простые лекари, очевидно, и подавно. Я могу лишь выигрывать время за счёт повышения гемоглобина и некоторых других полезных веществ в организме. Говоря проще: я заимствую чужие ресурсы и жизненную энергию для поддержания собственных, которые расходуются каждый день. Быстрее, чем обычно.       — Х-хочешь сказать, ты можешь?.. ну…       — Не переживай, — внезапно Иллиан ослепил меня лучезарной светлой улыбкой. — Уж пока не заглажу вину перед тобой и этим городом, я не умру. Чёрта с два я дамся без боя. Ты же знаешь — я слишком самовлюблён, чтобы уйти со сцены в самый разгар шоу. Прости, но тебе придётся потерпеть меня рядом чуточку подольше.       — Ой, да иди ты в…       Заслышав несдержанный и даже вызывающий охриплый хохот, я нехотя, без особой радости, но улыбнулась. Каким же надо быть идиотом, чтобы так легко рассуждать о собственной… Ох, мне и думать об этом страшно, не то что в слух произносить. А ему всё нипочём. Однако нельзя не отметить, что положительный настрой зачастую имеет оздоровительный… или хотя бы благоприятный характер. Так, может, по итогу из нас двоих выгляжу дурой именно я? Но всё равно это как-то…       — А ты?..       Казалось, я получила желаемый ответ, но явное, хоть и слабое чувство неудовлетворённости вгрызлось глубоко в сердце. И язык непроизвольно выдал очередной вопрос… Нет, его жалкий огрызок: губы тотчас пристыжённо — не пойми от чего — сжались, а взгляд понуро сполз к ногам.       — Что?       Но Иллиану хватило и такой мелочи, чтобы не оставить мой порыв незамеченным. Вернее, не проигнорировать, как не единожды до. Уняв разгулявшееся сердце и приведя хаотичные мысли в порядок, не без усилий раскрыла рот:       — Почему ты… сразу не обратился с этим ко мне?       — Какой смысл? При всём уважении, но в плане знаний ты и рядом с Минори не стоишь.       — Я не о том. Тебе ведь нужна чужая кровь… и энергия. Так почему ты не…       — Исключено.       Грубость… а то и агрессивность, с какой вырвались слова через его поджавшиеся губы, на мгновенье вогнали меня в ступор. Это злость?.. Или отвращение? Но…       — Почему? Если бы ты сразу объяснил своё положение, я бы, конечно, сперва ужаснулась, но в конце концов поняла бы это и…       — Я ни за что не стану пить твою кровь, Сири. Даже не заикайся об этом.       — Тебе же надо совсем немного, так? В чём тогда…       — Хочешь откровенно? — Иллиан за всё время нашего недолгого шествия наконец соизволил обратить на меня взгляд. Вопреки тону голоса: спокойный и бесстрастный. — Твоё мелкое незрелое тельце не внушает доверия. Кто знает, как на тебе отразится даже малая потеря крови. Только лишнего геморроя сейчас и не хватало.       Тяжело спорить с озвученным замечанием. И всё же грубость формулировки это ничуть не умаляло, посему я не удержалась от справедливого, как мне кажется, краткого тычка кулаком в бок. Мог бы и поделикатнее выразиться, дурак.       — Тем паче, у меня уже есть источник, — сквозь сухую усмешку заключил он.       — Твоя эта Идара? — отчего-то пренебрежительно фыркнула я под сморщившийся нос. То ли от обиды за высказанное, то ли ещё по какой неведанной причине — сейчас не было никакого желания разбираться. Меня больше заинтересовало другое. — К слову, что за девица? Я уже поняла, что с Рюкой вы больше не вместе. Но когда ты только успел найти себе другую?       — Я и не искал, — равнодушно пожал он плечами. — Само как-то вышло. Долгая история.       — Должно быть, интересная история, раз она позволяет делать с ней… такое? — не сбавляла я напора.       — Ничего интересного.       А тот в свою очередь не спешил ослаблять защиту. Но меня было уже не остановить.       — Ну давай же, поделись.       — Зачем?       — Мы ведь друзья. Разве это не нормально — интересоваться делами сердечными близкого человека?       — Ничего сердечного. Я просто наведываюсь к ней за подпиткой, не более.       — А я слышала другое, — с хитрым прищуром пропела я. — Брось, раз она не бордельная обслуга, а простая работница питейного заведения, значит, вас что-то да связывает. И что это? Хотя бы кратенько…       — Секс, — с неожиданной откровенностью, легко вымолвил Иллиан, отчего я на мгновенье обомлела. — Разнузданный, животный, без чувств и духовностей секс. Я удовлетворил твоё любопытство? Или нужны подробности?       — Н-не стоит…       Смутившись, мне пришлось признать безоговорочное поражение: о таких вещах я и правда была не готова так открыто… не то что говорить — слушать. Когда как он даже бровью не повёл, озвучивая столь постыдные вещи. Вот же…       — Так, какие у нас планы, мастер? — на моё счастье, быстро сменил тему заметно приободрившийся, а то и повеселевший, Иллиан.       Ох, а ведь я до сих пор об этом не задумалась. Хотя мы уже давно как шагали в неизвестном направлении по людной главной улице вдоль торгового квартала — скоро уже к центральной площади выйдем. Вот только зачем? Что там делать?.. Чего же мне сейчас хочется?..       «Н-нет! — чуть ли не в истерике мысленно взвизгнула, когда все немногие мысли по итогу стеклись в одно единственное русло. — В бездну! Я уже зареклась, что больше ни капли в рот не возьму, значит, так тому и быть! Глупая голова, придумай что получше!» — Лицо попроще сделай, хозяюшка, а то на тебя аж смотреть больно, — вывел меня в явь насмешливый, в чём-то даже глумливый, гонор.       — Вот же…       Но, вынужденно поборов желание приложить его посильнее — просто устала злиться, — в итоге лишь повздыхала и разжала начавший подрагивать кулак.       И тут…       — Ох, раздери меня пятеро! — выругалась я, ощутив подступивший к горлу едкий ком. — Шарин! Я тут думаю, как бы развеяться, а она тем временем гниёт в темнице!..       «И что я за человек после этого…» — чуть было не заключила, вовремя сцепив губы.       Жаль, сама мысль всё-таки успела кольнуть волнительную душу.       — И чем ты ей сейчас поможешь? — без капли сочувствия, но хотя бы мягко, вопросил Иллиан. — Мы можем только уповать на скоротечность разрешения твоего положенческого вопроса. Ну, ещё на добрую волю Эркеля предоставить тебе самой решать её участь, если, или когда, ты перехватишь бразды правления — он не лукавил, когда говорил, что вся эта управленческая морока ему поперёк горла: это чувствовалось за километр.       — Может, ты и прав… — невольно пробормотала под нос. Впрочем, тут же встряхнула головой и подняла напряжённое лицо. — Нет, даже если и так, я должна была хотя бы проведать её. Дать знать, что я не забыла о ней, что делаю всё возможное… Для такой, как Шарин, нет участи ужаснее, чем остаться в одиночестве, всеми покинутой и забытой… Что бы она ни натворила, подобной пытки всяко не заслуживает.       — Сентиментальна, как и всегда, — безлико хмыкнул мой подопечный. — Если бы каждый из нас получал лишь то, что заслуживает…       — Да-да, ты это неоднократно повторял, — отмахнулась. — И мне плевать. С моими людьми будет именно так и никак иначе: все получат ровно то, что заслуживают. Это моя ответственность. Мои идеалы… — И припомнив кое-что, выдала лёгкую хитроумную ухмылку. — И, кажется, ты клялся, что приложись все усилия, дабы воплотить их в жизнь, разве нет?       — Вот вечно ты запоминаешь не то, что надо, — раздосадовано, но смиренно вздохнул тот и покачал головой. — Ладно, в любом случае куда ты, туда и я, моё мнение, как обычно, никого не интересует.       — Не прибедняйся, ты прекрасно знаешь, что я ценю твоё мнение, — не удержалась от беззлобного, символического тычка в бок. — Просто оно не всегда сходится с моим представлением о правильном.       — Да уж, твоя оторванность от реальности порой даже раздражает.       — Ой, началось. Пошли уже, великий знаток жизни.       И немного приведя мысли в порядок, уже на ходу обернулась через плечо с посветлевшей улыбкой:       — Давай так: проведаем Шарин — и после я в твоём распоряжении. Нам всё ещё требуется отдушина после всего пережитого, так что планирование досуга всецело доверяю тебе.       — В моём распоряжении? Правда? — с неприкрытым удивлением… и прорезавшейся пугающей ухмылкой протянул следовавший по пятам Иллиан. — Никаких запретов, нотаций и даже бурчаний? Даёшь слово?       — Е-Если это в рамках общественного приличия, р-разумеется, — взволнованно пробормотала, уже начав жалеть о собственном решении.       А ведь, зная этого человека, ему в голову может взбрести что угодно. Абсолютно. И дёрнули же меня боги заикнуться о таком…

***

      — Навевает дурные воспоминания…       — А?       — Ой, н-нет, ничего.       С глупой улыбкой покачала головой в ответ на обратившееся ко мне вопросительное лицо стражника. Тот, на моё счастье, быстро вернул взгляд на границу меж пляшущим рыжеватым огнём фонаря и густящейся впереди чёрной тьмы и повёл нас далее, вниз по узкому каменистому с витающим затхлым смрадом коридору. Только затем я беззвучно выдохнула: стоит повнимательнее следить за языком… да ещё в таком местечке.       Вот я и снова здесь. Городская крепость. Хранилище припасов и амуниции на поверхности, беспросветная темница в глубинах подземелья. Едва мы ступили на первый нижний этаж — кожу обласкал повеявший холодок: солнечное тепло уже сюда едва добиралось, а что же происходит глубже? Студёные сырые, а может, ещё и без минимальных удобств тюремные камеры. Какие-то неоправданно зверские условия для содержания преступников. И если душегубы этого, быть может, с лихвой заслуживают, то воры, контрабандисты или ещё какие плуты, уличённые в незаконных, но всяко ненасильственных прегрешениях — разве они достойны такой участи? Надеюсь, узников хотя бы кормят исправно. Боги, Шарин, боюсь даже представить, что ты сейчас испытываешь и чувствуешь…       — Здесь, — наконец огласил сопровождающий нас тюремщик, остановившись у одной из камер по правую от нас руку.       Невзирая на объёмный свет ручной лампы, мрак за решёткой отступал дай бог на двадцать-тридцать футов. Чего оказалось недостаточно для выглядывания знакомого… не то что лица — фигуры: удалось различить лишь смутные скупые очертания, и то после моего сближения вплотную к прутьям. До чего просторная темница, такое чувство, рассчитанная отнюдь не на одного ютящегося сейчас в углу узника. Слишком много свободных мест? Или это особые условия для преступников, замешенных в антигосударственной деятельности?       Ах, да какое это вообще имеет значение? Важнее другое. Здесь всё же имелись койки, причём двухъярусные — для экономии и без того обильного места. Да ещё и с толстыми, хоть и засаленными одеялами. Вдобавок пол устелен колючим, но дающим какое-никакое тепло сеном. Так почему она забилась в угол? Почему не спит? Или хотя бы не сидит на койке? Шарин… Что они с тобой сделали?       — Откройте, — сглотнув горечь, твёрдо потребовала я и отступила прочь.       — Простите, но не положено, — последовал учтивый, хоть и не менее суровый ответ.       — Боитесь, что контрабанду какую передадим? — перёд меня озвучил предположение Иллиан. — Брось, служивый, нас ведь обыскали при входе.       — Контрабанда меньшее из возможных зол, — сощурил тот глаза.       Он что же, полагает, будто я могу?..       — Если бы я планировала устроить ей побег, то попросту вырвала бы эти поржавевшие прутья с корнем, — метко подметила, отвечая на его подозрительный взгляд своим вызывающим.       — Аналогично и с устранением неудобных соратников, — вдруг дополнил Иллиан. — Хотели бы избавиться — не явились бы лично, а подкупили кого из ваших. Или ты держишь нас за идиотов?       «Боги, да что у тебя только в голове творится? — откровенно вспылила я, благо, спохватилась и перешла на ментальную связь. — Я бы о таком и помыслить не смела!»       «А он об этом знает?»       Ох… и ведь правда. Для стражника я прежде всего дворянин, а те зачастую ничем не гнушаются, дабы сохранить «руки в чистоте». До чего же мерзко…       Л-ладно, соберись, сейчас не время укорять кого-либо.       — Я лишь желаю поговорить с человеком, кому я многим обязана, лицом к лицу, не через решётку, — со вздохом, отбросив гордость, смиренно заговорила. — Можете доложить командиру обо всём услышанном и сделанном, если угодно. Да можете хоть связать меня по рукам и ногам, если опасаетесь магического воздействия. Что угодно, только пустите к ней. Прошу.       От моего чуть ли не пресмыкающегося вида стражник невольно приподнял брови. С некоторое время задумчиво блуждал взглядом то по мне, то по невозмутимо скрестившему руки Иллиану. И наконец, пробурчав что-то нечленораздельное под нос, забряцал снятой с пояса связкой ключей.       — Но если кто-то узнает, что я нарушил предписания… — с лёгким недовольством буркнул тот, уже отворяя скрипучую решётчатую дверь. — У вас одна средняя колба.       — Благодарю от всей души, — бегло поклонилась и переступила порог.       Оказавшись во мгле, уже дёрнула было рукой для выведения огненного сигила — просто подсветить окружение, — но тут же опомнилась и расслабила мышцы: не стоит лишний раз провоцировать и без того нервного сопровождающего.       Подошла почти вплотную к Шарин — та за всё время даже не шелохнулась, будто ничего не слыша и вовсе не ощущая чужеродного присутствия. Встревоженная этим не на шутку, я присела на колено и шёпотом позвала её по имени. Ноль реакции. Закрались глупые мысли, что она вовсе… Н-нет, быть того не может. Она сильная. Она же не могла…       — Ох, хвала богам, — облегчённо выдохнула я, когда прикосновение к женской щеке отозвалось мимолётной, но заметной дрожью. — Не бойся, это я. Прости, что так долго не навещала — требовалось всерьёз подготовиться к… Ш-Шарин? Ты меня слышишь? Что с тобой? Не молчи, прошу!       На последнем слове невольно повысила голос и чуть было не встряхнула её за плечи, в последний миг поостерёгшись: мало ли какая реакция последует — казалось, она вовсе где-то не здесь. Мыслями так точно.       И запоздало приметив, что тьма пред глазами успела ослабнуть, вгляделась в склонённое к поджатым коленям осунувшееся лицо. Превратившиеся в сальное мочало рыжие волосы устилали лоб, а отдельные локоны и вовсе норовили заползти в приоткрытый рот. Что неистово шевелился в неразборчивом шёпоте, вынуждая меня склониться ближе.       — …дали… не дали… — наконец донеслись с жарким дыханием скупые обрывки.       — Что? О чём?..       Порывалась было спросить я, но быстро умолкла, осознав бесполезность любых речей: та меня попросту не замечала. Полагаю, иного выбора у меня нет.       Глубокий вдох через нос. Мягкий выдох ртом…       — Прости меня.       И глухое бормотание вмиг оборвалось звучным шлепком раскрытой ладони по щеке.       — Эй, — раздался сдержанный, но боязливо-приглушённый оклик со спины. — Вы что там делаете?       — Расслабься, начальник, — прорезался уже другой, более знакомый голос. — Это всего-навсего приветственный жест, ничего такого.       Шарин, к моему разочарованию, столь неприглядную выходку стерпела, лишь слабо дёрнув головой и умолкнув. А вот наш конвоир напомнил о своём присутствии и уже порывался вмешаться, не на шутку меня всполошив и побудив обернуться. Благо, его тут же остановил Иллиан. И ещё большее благо — словом. А ведь мог… Ох, даже думать об этом страшно.       — Г-госпожа?       Развернувшись обратно на шёпот, уже более отчётливый, я застала на себе туманный, потухший, но хотя бы осмысленный сфокусированный взор «пробудившейся» Шарин. Хвала богам, наконец-то соизволила казать признаки жизни. Вернее, трезвого разума.       — Привет, — глупо, но тепло улыбнулась я, не найдясь с более подходящими словами.       — П-приветствую… — озадаченно выдала та подрагивающими губами. — П-простите, что я… Я вас не…       — Всё в порядке, не переживай, — ласково проговорила и осторожными движениями заключила её в мягкие радушные объятия. — Если уж кому и должно извиняться, так это мне. Прояви я чуть больше ответственности, будь я хоть малость прозорливее… Из-за меня тебе приходится томиться в этом беспросветном подземелье. Из-за меня случилось непоправимое с дорогим тебе… Боги милостивые, Илай. Да как же так?..       — Нет, я… — всхлипнула Шарин в моё плечо с безвольно повисшими руками. — Это моя вина… Я возлагала на него тяжкую ношу… Навязывала претящие его сердцу чувства… Эгоистично подавляла его собственные…       — Ты любила его, — без тени сомнений прошептала я, пригладив её дрожащую спину. — Мне не до конца ясен характер твоих чувств, но этот взгляд, как ты наблюдала за его… Ваши души связаны. И я хочу верить, что всё сказанное им тогда — лишь слепой гнев, не отражающий истинности его чувств.       — Это уже… не имеет значения… — Её голос вдруг сделался леденяще отрешённым, а некогда бодро выстукивавшее, ощущавшееся даже сквозь пышный бюст сердце пугающе замедлилось, будто утомлённое непосильными нагрузками. — Он уже ничего не… Б-боги, они мне даже не дали проводить его…       — Всё будет хорошо, — ментально истощённая от пронизывающих, льющихся как из опрокинутого переполненного чана сторонних эмоций, только и смогла выдать эту нелепую, но кажущуюся единственной хоть сколько-то приободряющей фразу. — Как только я тебя вызволю, мы обязательно посетим его могилу и устроим поминальную церемонию. Его душа не сгинет в Забвении… клянусь тебе.       Остаток немногого времени мы провели в тишине: Шарин лишь резко всхлипывала, успев пропитать ткань моей туники горькими слезами насквозь, а я, не имея и малейшего представления, как заглушить её боль, ласково приглаживала её волосы и спину. Пока наконец не прозвучал тревожный шёпот стражника «закругляться». До самого выхода из крепости меня не покидало стойкое чувство бесполезности сего визита. Я не могла освободить ни её тело от оков темницы, ни её душу от бремени утраты. И не знала, смогу ли вовсе.       «А ведь я была в её положении, — невольно пронеслось в голове, когда глаз кольнул яркий тёплый солнечный лучик. — И как-то преодолела эту боль… Ох, верно, мне помог Иллиан. Он долгое время говорил со мной. Но о чём? Уже и не вспомню. Но мне это принесло желанное облегчение. Не сразу, но шаг за шагом…»       Поглощённая раздумьями, не сразу осознала, что всё это время поглядывала на Иллиана. Только когда наши глаза пересеклись. И меня тотчас будто током одёрнуло, заставив отвернуться и поёжиться.       «Н-но стоит ли просить его об этом? Он не переваривает Шарин, да и та всегда нелестно отзывалась о нём… И ещё тот случай с беспризорной девочкой… Он как-то воздействовал на неё? Что он сделал?.. И не опасно ли это?»       — Так, ты не передумала?       — …А?       — Ты обещала, что после визита к Шарин я выбираю место и характер досуга. И ты будешь в полном моём распоряжении.       Донёсшийся удивительно будничный, непринуждённый и даже малость довольный голос выбил у меня всякую почву из-под ног. К-как он может держаться так невозмутимо после всего этого? Неужели ты и правда стал таким бесчувственным?.. И самое пугающее — «стал» ли? А может, ты всегда таким был, просто не показывал? Да что ты на самом деле за человек?..       Н-нет, в какой-то мере он прав: слезам делу не поможешь, как и бессмысленной… ре-фле-кси-ей?.. Да, верно. Не знаю, это он хотел донести или же ему правда всё равно — сейчас это не важно. Нужно сохранять трезвость ума. И поддерживать тело в тонусе. Иными словами…       — Ладно, — напоследок позволила себе вздохнуть от души. — Раз уж обещала, то ничего не поделаешь. Развеяться нам действительно не помешает. Итак, какие предложения?       — Прежде, чем поделиться мыслью, я напомню, что ты также обещала воздержаться от бугурта и нотаций…       — Да помню я, помню, выкладывай уже, — смерила его ухмыляющуюся физиономию требовательным, почти сердитым прищуром, уперев руки в бока.       — Хм, коли не шутишь…       В глазах Иллиана — даже в казавшемся мёртвым кроваво-желтушном, открытом всем ветрам — блеснул мимолётный огонёк… не то чтобы доброго азарта. Как и доселе сдержанно ухмыляющиеся уголки губ медленно преобразили рот в безобразный… почему-то источающий прожорливую ауру нечто тёмного полуоскал.       — Тогда как насчёт?..

***

…И ушедших героев ждёт слава и пир

Да здравствует Лендейль, и вечен будь мир!

      Музыка наконец смолкла. И уже затем немногочисленная публика разразилась привычно бурными овациями. Что сказать, я и сама невольно поддержала «смельчака» сдержанными хлопками, несмотря на…       — Жутко фальшивил сперва, — донёсся небрежный шёпот Иллиана по соседству. — Но под конец, вроде как, вырулил. В целом, я бы сказал, даже сносно вышло.       — Вечно тебе надо цепляться по пустякам, — раздражённо осадила того. — Человек пел от всего сердца, и это главное. Тем более, мы не в театре — поумерь ожидания.       — Да-да…       Сам взял с меня обещание, что я воздержусь от бурчания, и сам же первый взялся причитать. Уже забыть успел, крысёныш, чья это изначально была идея? А именно — устроить… как он там сказал?.. ка-ра-оке? Боги, он, как и всегда, за иноземным словечком в карман не лезет. И ведь, надо признать, задумка вышла презабавная: подговорить местных таверенных бардов, чтобы те исполняли, как выразился Иллиан, «зрительские заявки». Причём самим «зрителям» предлагали спеть что-нибудь из любимых баллад. А те, будучи опьянёнными, только рады лишний раз «покрасоваться».       Я, конечно, зареклась пить, но раз уж мы всё равно здесь — не отказала себе в удовольствии заказать глинтвейн: больно уж он вкусный, да и бодрит похлеще любого травяного отвара. В любом случае всего одна кружка — на трезвости ума не скажется. И пригубила я самую малость. Просто приличия ради, да. Ничего страшного в этом нет… Надеюсь.       Всё равно основное «веселье» развернулось на небольшом клочке зала, свободном от столов, где с удобством разместились музыканты и куда поочерёдно «вываливались» надумавшие спеть кабацкие завсегдатаи. В избранной нами с Иллианом таверне царило безудержное раскатистое празднество. Не без нашего вклада.       — Жаль только, что все поют какую-то высокопарную околопатриотическую муть, — отхлебнув пойла — как мне показалось, без энтузиазма, скорей для виду, что удивительно, — пробубнил скучающе облокотившийся кулаком на щеку Иллиан. — У вас что, нет более приземлённых, народных каких песен?       — Почему же? Да полно! — возмутилась я… сама не знаю с чего. — Например… Хм…       Правда, пришлось накрепко призадуматься: и правда, на ум лезли разве что старые баллады, прославляющие древних и не очень героев. Но что-то ведь и мирское было. Вспомнить бы только…       — О, верно, есть же народная песня про цветок! — торжественно огласила. — Мне её однажды Розалин напела. Так и не поняла, в чём её мораль, но звучало романтично… — И тут же поникла. — Правда, в то же время грустновато.       — Во как? — хитро ухмыльнулся Иллиан. — Что ж, тогда будь добра показать мастер-класс.       — …А?       — Как раз «окно» образовалось, — тот небрежно указал пальцем на удаляющегося со «сцены» раскрасневшегося от похвал мужчину. — Давай, иди, пока другие не «проснулись». У тебя приятный мелодичный голос — я бы с удовольствием послушал что-нибудь в твоём исполнении.       — Эм… ну даже и не…       — Смелее, хозяюшка, — усмехнулся «друг», при этом совсем не по-дружески, можно сказать весьма грубо, вытолкнул меня из-за столика в сторону музыкантов. — Мы ведь пришли повеселиться. А какое веселье, если сама не участвуешь? Давай, я за тебя подержу кулачки.       «Тебя бы сейчас огреть кулаком…» — мысленно повздыхала. Тем не менее вскоре послушно зашагав вдоль столиков.       Вроде бы знакомая ситуация, но дрожь по выходу на публику неминуемо охватила тело как в первый раз. И несмотря на то, что теперь на меня глазели не высокопоставленные дворяне, а обыкновенные простолюдины — в худшей перспективе сюда могли затесаться представители низшей знати, — тревожность на сердце от этого не смягчалась. Б-боги, я ведь давно не пела вслух… А перед множеством людей и вовсе никогда! Повезло, что моё наверняка раскрасневшееся в смущении лицо частично покрывала тень от капюшона: неизбежная расплата за такого рода «досуг»… как и за устроенную мной недалече в амфитеатре «экзекуцию».       — Д-добрый день… — нервозно протянула я не своим голосом, застыв перед россыпью устремлённых на меня, пусть и малость нетрезвых, но явно внимающих каждому слову посетителей. — Я бы хотела спеть одну песню, но не уверена, что помню всё дословно… Н-надеюсь, вам понравится.       С задних рядов послышались ободрительные хлопки — наверняка Иллиан, чтоб его… Но их тотчас подхватили соседствующие зрители, а следом и остальные. Зал наполнился рукоплесканиями и редкими выкриками в духе «давай же, смелее, голоси».       Ничего не поделаешь. Глубокий вдох…       — Вы знаете мотив песни?..       Я кратко, шёпотом обрисовала историю, на что музыканты утвердительно покивали и уже начали задавать нужный ритм на струнных, барабанных… и флейте? Не знала, что последняя там нужна. Ну ладно. Кашлянув для верности, ещё раз вздохнула и раскрыла рот, подгадывая момент для вступления.

Раз в году прекрасный

Расцветал цветок.

Путь к нему опасный —

Мужа тяжкий долг.

      Не знаю, насколько достоверно выходило повторять за Розалин, но, поминая не самый радостный мотив истории, постаралась гласить мягко, притом достаточно громко, дабы слышал весь зал.

Для своей прекрасной

Он готов на всё.

И во тьме ужасной

Отыскать его.

Ночью тёмной, поздно,

Леса глубины.

Нависли тучи грозно,

Не видно ни звезды!

Ступал смельчак боя́зно,

Не слышно ничего.

Идти в лесу опасно —

Здесь притаилось зло.

И яркий свет чудесный

Явился у воды.

Шумит ручей прелестный,

Сокрыт пологом тьмы.

Мужчина без оглядки

Кинулся на свет.

Победил он в прятки

Заветный дремоцвет!

Сияет славно, лихо!

Подарок для жены.

Всплеск раздался тихо —

Только жди беды.

На дно пошёл несчастный.

Когтистая рука.

Лишь только… труп ужасный

Во сне узрит… жена-а-а…

      Едва последний растянувшийся слог оборвался, погрузив зал в настороженную тишину, я невольно зажмурилась в попытке унять ноющую пульсацию в висках: сердце отчего-то колотилось как бешеное, а лёгкие охватил слабый, но досаждающий жар. Как же здесь душно… не говоря уже о щекочущем ноздри запахе спиртного. Всё-таки зря согласилась выступать. Пусть мой голос и сладок — и то если верить близким людям, чьё мнение вполне может быть искажено тёплыми чувствами, — но практики решительно недостаёт: горло будто раздирает когтями, что и не сглотнуть. Не стоило так усердствовать… Да и было бы ради кого…       — А девчушка-то не промах!       Громогласный выкрик из-за столиков знатно так ошеломил, что подрагивающие веки тотчас распахнулись, вопреки давлению на черепушку. И только затем сквозь воздушные пробки в ушах продрались скромные, но неугомонные рукоплескания, казалось, всех присутствующих без исключения. Кроме разве что Иллиана: тот ограничился «поздравлением» через молча вскинутую кружку… и малость неприглядной, в чём-то даже зловещей улыбкой.       — С-спасибо вам, — не нашлась я с иной реакцией, кроме как глупо раскланиваться.       И это будучи дамой в кругу простолюдинов. О чём последние, скорей всего, не осведомлены, и всё же, прознай кто, это ведь не повредит моей репутации? Ох, всяко не больше, чем уже имеющаяся «слава» жрицы бездны. Да и плевать! Это мой триумф!.. какой-никакой. Имею право наслаждаться им как только пожелаю!       — Неплохо, — прозвучал необычайно любезный — по меркам кое-кого — комплимент, когда я вернулась за столик и блаженно вытянула ноги. — В середине только голос малость просел и ритмика самого сочинения местами хромает. А ещё…       — Цыц, — шикнула не глядя и вынуждено смочила щекочущее горло уже остывшим как глинтвейном. А с чувством выдохнув… — Бард, тоже мне, нашёлся. Ну почему ты не можешь просто насладиться моментом? Обязательно всегда озвучивать никому не нужные замечания?       — Я же самовлюблённый засранец, забыла? — незатейливо усмехнулся Иллиан. — Если выдаётся шанс лишний раз «козырнуть» скромными познаниями — грех его упускать.       — Ты сам — один сплошной грех, — только и обронила напоследок.       И тут же возвратила глаза к сцене: очередной желающий уже вовсю прочищал горло, а музыканты, улучив момент, осматривали инструменты. Чувствую, наше маленькое предприятие затянется до вечера. А я, в общем-то, и не против. Лишь бы денег на оплату хватило.       — Кстати говоря, с каких пор ты такой знаток поэзии? — так и не дождавшись выступления — новоявленный «певец» попытался выдать что-то басистым гонором, но тут же сбился, покряхтел и с бурчанием на загоготавшую публику быстро вернулся за столик, — вновь обернулась к Иллиану. — Ты ведь обучался врачеванию, если верно помню. Или все простолюдины вашего мира, независимо от рода деятельности, интересуются искусством?       — «Искусством» — громко сказано, — фыркнул тот, поднося к губам даже наполовину не опустевшую кружку. — У нас всё больше упор на музыкальное исполнение делается, а не вокал, и то соревнование ведётся больше в поиске необычного звучания, а не отменного исполнения. Многие из моих соотечественников так и вовсе поют как бог на душу положит. Я уж молчу о характере текстов… И да, я не врач в привычно его понимании. Даже закончи я универ, у обычных психологов нет медицинской «корочки»: мы не имеем права выписывать лекарства или даже банально ставить диагнозы — этим занимаются уже клинические специалисты. Это я тут позволяю себе несколько отклоняться от этики, потому как выбора нет. А в моём мире за подобные «практики» меня бы уже по судам затаскали, ха-х.       — Рада слышать, что для вашего мира ещё не всё потеряно, — с лёгким нахальством ухмыльнулась. — Так, ты интересуешься музыкой? Вот уж не подумала бы.       — Не особо, — пожал плечами. — Вернее, когда-то проявлял интерес, пока не открыл для себя прелесть видеоигр. Ну да не о них. Если так хочешь знать… В соседнем доме жил мужичок. Безработный — добрую часть дня торчал на лавочке возле детской площадки и «бряцал» на гитаре. И, вроде как, слегка умственно отсталый или что-то в этом духе — взрослые над ним посмеивались, зато детишки обожали. В общем-то, и я любил наблюдать за его игрой — весьма недурной, надо сказать: пальцы ловкие, бегло и точечно зажимали струны, выдавая прекрасные аккорды. Батя-то, когда выходной был, под любым предлогом спроваживал меня на улицу, чтоб не мешал «расслабляться», а больше мне особо и нечем было заняться… да и мало что интересовало после смерти матери. А этот мужик — дурак дураком, конечно, но меломан хардкорный. Он же привил мне музыкальный вкус, познакомил с некоторыми тогда ещё не шибко известными в моей стране рок-группами… Ну, это музыкальный жанр такой. Не важно. Я даже порывался научиться играть сам, но пальцы оказались слишком чувствительны, быстро мозоли натирал, в итоге забросил. Но что-то из его наставлений запомнилось и вот навеяло… Хм, как будто это было в другой жизни…       — Звучишь как старик, — усмешливо покривилась.       — После всего, что успело произойти, я и чувствую себя лет на восемьдесят, — пожал он плечами.       — Не мели чепуху: ты в отличной форме… для пьянчуги.       Хотя о чём я? Последнюю неделю-полторы Иллиан блюл подозрительно трезвый образ жизни. Уж всяко умеренней моего. В итоге брошенная в его адрес колкость уязвляла скорей меня. Да что с ним такое?.. Нет, что с нами такое? Казалось, такими темпами мы кардинально поменяемся местами…       Нет, оставь это. Мы ведь отдохнуть сюда пришли — никаких дурных мыслей. И вообще!..       — Раз ты такой… Как там? Ме-ло-ман? Изволь же продемонстрировать свои навыки воочию, — озорно улыбнулась.       — Чего? — нахмурился он.       — Шуруй на сцену, вот чего.       — Так я местных песен не знаю. Что я буду петь? А наши местная публика вряд ли примет. Или поймёт.       — Не преувеличивай. Я более чем уверена, что во всех возможных мирах, где обитает род людской, одни и те же радости и тревоги. Просто выбери что-нибудь… поприличнее.       — Если ты не заметила, мой новый голос не очень-то подходит для вокала, — нарочито охрипло — сильнее обычного — протянул Иллиан. — Как и ваша музыка малость не соответствует атмосфере наших пес…       На мгновенье осёкшись, он медленно разгладился в лице. Затем с невнятным «хмыком» поднялся из-за стола, обронил скупое «обожди тут» и, преодолев бегом зал за считанные биения сердца, выскочил на ещё пока залитую бело-жёлтым улицу.       — И что это было? — только и прошептали раскрывшиеся в недоумении уста.

***

      — А это созвездие Марико. Видишь? Если провести пальцем от самой левой звезды к соседствующим, самым ярким из всех, сперва вверх, затем вниз, то получится…       — Эм, я один нахожу это странным, что символом богини милосердия выступает мужской член?       — Ч-чего? Это сложенные в молитве ладони! К-как у тебя только язык поворачивается посрамлять божественные знамёна, извращенец?!       — Ай! Ладно-ладно, я понял, только прекрати пинаться… Да откуда в тебе столько силёнок, малявка?       — За малявку ещё отдельно получишь, зверёныш!..       Неведомо как, мы с Иллианом оказались в городском парке, лежащими на холмике и разглядывающими ночное небо — не иначе как забрели сюда навеселе после головокружительной посиделки на этом его «караоке». Невзирая на усталость и вот-вот должную нахлынуть сонливость — всё же не уследила за градусом, а ведь зарекалась! — свежий воздух и уединение соблазняли остаться на улице подольше, даруя разуму будоражащие ощущения свободы и беззаботности. Забавно, что присутствие Иллиана ничуть не губило это самое уединение, но в свою очередь избавляло от родственного ему и куда менее приятного чувства одиночества.       Нет, какая тут забава? Это форменный абсурд. Этот мерзавец просто взял и сбежал тогда из кабака. А я почему-то не кинулась вдогонку — лишь обомлевши застыла с хмурым взглядом на покачивающуюся створку входа. И пусть он даже погодя вернулся — и то я за это время успела «пропустить» ещё две кружки и с дюжину выступлений, — наглость сего поступка не имела границ.       Благо, тот сразу же выложил своё «оправдание» на стол в виде знакомого, сохранённого мною как память, но после не самого радужного возвращения кое-кого напрочь позабытого иномирного артефакта — плоского прямоугольного чёрного стёклышка. На моё несколько грубое любопытство последовала краткая отмашка с лаконичной просьбой «подзарядить» эту штуку техникой молнии. Какую я не практиковала уже целый сезон!       Впрочем, недолгая «тренировка» на пальце дала худо-бедные результаты, судя по его довольному лицу, когда чудо-устройство вдруг засветилось. И уже затем я получила долгожданный ответ: «Ты хотела, чтобы я спел. Эта малышка мне подсобит. Но предупреждаю сразу: моя музыка малость… агрессивна». Сперва я не придала услышанному должного внимания. Но стоило Иллиану прыжком ступить на освобождённую сцену, что-то нашептать музыкантам и положить на заготовленный табурет мерцающий артефакт…       Всё, что я запомнила из той «композиции», если её таковой можно назвать, это бесконечные «боль», «кровь» и «мертвец». Иллиан как никогда прежде походил на обезумевшего адепта тёмного культа Тамоно, кто фанатично прославляет смерть и страдание. И это пугало не на шутку. В кою, впрочем, тот всё привычно и обернул, когда возвратился за столик, с усмешкой отмахнувшись, мол «это просто его любимый опенинг из аниме»… что бы это, бездна меня раздери, ни значило. Правда то или нет…       Нельзя отрицать очевидного: пел он со всей возможной страстью. Будто искренне поддался тем эмоциям, что переполняли этот вульгарный текст. Стоит ли беспокоиться об этом? Или это и правда всего-навсего часть культуры его мира? Увы, беспокойное сердце не могло найти ответа. А поддавшийся опьянению разум вскоре и вовсе задвинул все немногие переживания в глубокую щель, откуда едва ли возможно было различить даже смутное эхо, не то что упреждающий вопль.       — Ты ужасен, — снисходительно выдохнула я, прекратив лягаться.       И возвратила полуприкрытые в блаженстве глаза к звёздному полотну. Сколь мерзкими ни были ремарки, они не в силах затмить удовольствие от царящего здесь умиротворения.       — Всего лишь говорю то, что думаю, как и всегда, — сухо протянул растянувшийся под боком Иллиан. — Но признай: именно за это ты меня и любишь.       — Если только за открытость как таковую, — нехотя согласилась, поведя мутной головой. — Но твой образ мышления объективно всё ещё ужасен, над этим предстоит долго и упорно работать.       — И не мечтай. Хватит с меня и послушания. А старую собаку новым трюкам не обучишь, так и знай.       — Я это уже сделала, пусть и не в той прогрессии, которую возможно заметить с ходу. Поверь, рано или поздно ты у меня станешь человеком. Быть может, даже в его возвышенном понимании.       — А сейчас я, интересно, кто? — казалось, с неподдельной обидой покосился тот.       — А то ты сам не знаешь? — хихикнула.       — Обхохочешься… Больно ты напыщенная, малявка.       — Уж кто бы говорил, цепная зверушка.       — Не веди себя как надутый ребёнок.       — Не веди себя как самовлюблённый засранец.       — Вот же… стерва.       — Извращенец.       — Трусиха.       — Маньяк.       — Ведомая.       — Погорелец…       Ещё с десяток красочных эпитетов сотрясали воздух. Пока в какой-то миг кто-то из нас не хрюкнул в смешке, а второй его невольно поддержал. И совсем скоро по округе разнёсся всеобщий задорный смех. Полный не тёмных злобы и ненависти, но светлых радости и любви. Ведь что значат недостатки в отрыве от достоинств и наоборот? Сблизиться с кем-то — значит принять его без остатка, как хорошие, так и плохие стороны. А таковых предостаточно у обоих, здесь я иллюзий не питала. И только глупец станет обижаться на правду. Осознание чего, надеюсь, и послужило причиной общего веселья, не одного лишь моего.       — Знаешь, что самое удивительное? — вдруг подал задумчивый голос Иллиан, когда мы давно как отсмеялись и утомлённо взирали на звёзды, наслаждаясь шелестом листвы от ближайшего дерева.       — Что ты ещё окончательно не пропил последние извилины?       — Тебе это грозит ещё раньше — мой-то организм уже сформирован и в состоянии побороть отравление спиртным, а твоему ещё крепнуть и крепнуть.       Да уж. Он без труда отразил мою неудачную остроту, чему я неимоверно смутилась.       — Ну да не о том. Удивительно то, что мне не так уж сильно и хочется тебе противиться. Не скажу, что я согласен со всеми твоими начинаниями, но меня удовлетворяет и то, что ты хотя бы интересуешься моим мнением. С твоих слов, разумеется. Конечно, куда приятней быть независимым, но… В общем, прислуживать тебе ещё не самая паршивая участь.       — Что я слышу? — изумлённо вытаращилась на него и протянула с долькой иронии. — Ты таким странным образом признаёшь, что кто-то помимо тебя способен поступать разумно?       — Ну-у-у…       — Неужели для тебя это дело принципа, чтобы во главе всего был именно ты?       — А вот этого я не говорил. Я никогда и не порывался чем-то руководить…       — Но если ты ввязываешься во что-то — непременно должен это возглавлять, так ведь думаешь? Брось лукавить. Ты охотно взял на себя роль папочки, когда мы жили вдвоём — а затем и втроём — в нашем старом постоялом дворе. Ты много ругался, да, но твой взгляд излучал неподдельное удовольствие — это виделось за версту.       — Глазомер барахлит. Тогда я испытывал сущий геморрой. Просто выбора не было. Не оставлять же тебя и Саю на улице.       — И остальных детишек ты, конечно же, регулярно навещал по принуждению, а не из личной прихоти.       Мои лёгкие подтрунивания рисковали перейти черту непрозрачного глумления, пускай и всё ещё шуточного.       — Вот именно. Им нужна была помощь, какую здесь никто бы не смог оказать. Кроме меня.       А он в свою очередь уже откровенно хмурился и даже процеживал отдельные слова сквозь зубы. Тем не менее с напускным безразличием глядя вверх, не желая, видимо, наблюдать моё довольное лицо.       — Весь мир нуждается в одном тебе, безусловно, — глухо пробубнила я, отчего-то растеряв былой задор.       — Ну, ты-то всяко без меня пропадёшь, малявка, это как пить дать.       — То-то я и гляжу, что ты меня так выручаешь, так выручаешь…       Он и на сей раз не оторвался от созерцания звёздного неба, хотя меня повело настолько, что уже второй раз без стеснения оголила ключицу, где красовался оставленный Минори шрам. Впрочем, о котором Иллиан осведомлён лучше кого бы то ни было, посему мне достаточно, если он отметит мой непристойный жест хотя бы краем глаза. А в этом сомнений не было — рефлексы извращенца возьмут своё.       И я оказалась права.       — Запахнись. Ты не бордельная девка, чтобы светить телом направо-налево.       — О, значит, как материться, подобно сапожнику, это пожалуйста. А тут чуть плечико оголила — и уже бордельная девка? Из твоих уст это звучит особенно двулично.       — Не сравнивай жопу с пальцем. Слова есть слова, они мало чего значат в отличии от действий. Ты теперь в политике, подруга, — должна уже сечь фишку.       — Всё равно это странно слышать от того, кто, если верно слышала, сам же надоумил свою девушку стать куртизанкой…       — Это сейчас вообще не в кассу, малявка.       — Отчего же, зверушка? То есть ты можешь выстраивать полноценные отношения с бордельной девкой… Да простит меня Рюки, ни коим образом не хочу её обидеть, особенно после всего произошедшего, но уж как есть… Зато стоит мне лишь отдалённо, глупой шутки ради, поступить самую малость постыдно — и я уже хуже неё в разы?       — В этом и суть: вы из разных миров. И что дозволено быку — не дозволено Юпитеру.       — Кому?.. Ай, не важно. В любом случае не тебе рассуждать о стыде. К тому же сам ведь твердил, что мне следует проникнуться жизнью простого народа. А работяги — народ вольных нравов.       — Заканчивай полемику. Просто не делай так больше. Это всё, о чём я прошу.       — Да что с тобой не так? Ты говоришь мерзости, ведёшь себя безобразно, той же Рюке позволял делать всё, что ей заблагорассудится и никак это не порицал, даже с охотой пользовался. Со своей этой новой Идарой «куражишься», с твоих же слов, используя её сугубо как «мясо для утех», безо всяких чувств. А как я надумай…       — Ты не я!       Не знаю, что меня ошеломило сильнее: оглушительный рёв Иллиана под самое ухо или его лицо, оказавшееся прямо над моим в краткий миг. Оседлав меня, словно лошадь, он вдавливал мои живот и запястья в землю, что не только сопротивляться — вздохнуть свободно не выходило. Моё прерывистое дыхание примешивалось к его, натужно просачивавшемуся сквозь стиснутые и обнажённые в неприглядном оскале зубы. Глаза недоумённо распахнулись от встречи с его пронизывающим, полным необъяснимой жажды взором — налитый желтушно-бордовым, давно как мёртвый глаз, казалось, сфокусировался на мне не меньше, чем его живой небесно-голубой собрат. Это неимоверно смущало… но почему-то совсем не отвращало, хотя до сих пор я старалась избегать разглядывать его, а сейчас он до неприличия близко…       Какая знакомая картина.       — Ты не я, — твёрдо повторил Иллиан, на сей раз ограничившись шёпотом по понятным причинам. — Не Рюка. Не Идара. Мы все находимся на таких разных ступенях, что у тебя растяжки не хватит дотянуться ни до одного из нас. Повторяю в последний раз: не равняй себя с кем-то ещё — это весьма и весьма опрометчиво.       — Да что это с тобой? — в непонимании пробормотала я. — С чего такая бурная реакция? Ты сам на себя не похож.       — Как будто ты знаешь, какой я, — издал он глухой, почти охриплый смешок. — Плевать, это сейчас не важно. И никто из выше перечисленных не важен, они могут делать что угодно, мне плевать. А ты… Что ж, если ты правда хочешь это услышать — наслаждайся. С недавних пор ты — всё, что меня заботит в этом мире. Меня волнует, что ты говоришь. Что ты делаешь. И с кем. Рюка может обслужить хоть весь город — мне нужна была от неё только приятная компания и ничего больше. Как сейчас от Идары. Теперь я это понимаю. Но с тобой совсем иначе. Ты мой якорь. Мои корни. Мой спасительный лучик во тьме. И, может быть, твоя правда — ты спасаешь меня больше, чем я тебя. Хоть мне и не нравится так думать. Но ещё больше меня разрывает от мысли, что ты начнёшь легкомысленно относиться к себе и вот так запросто оголяться ещё перед кем-то… Пусть даже это всего лишь плечо…       «А ведь я уже…» — намеревалась озвучить я, припомнив аналогичную выходку в кабинете Эркеля.       Но благоразумно промолчала: сейчас это виделось неуместным. Наблюдение Иллиана в таком… уязвимом, прямо скажем, состоянии — это что-то поистине редкое. Я не понимала, с чего вдруг такой эмоциональный всплеск. Из-за какой-то дурацкой шутки?       Мне ничего не оставалось, кроме как сдержаться и учтиво ждать завершения небывалого потока откровений.       — И, может, не стоило учить тебя пагубным привычкам, здесь также твоя правда. Но если дурные слова я готов снести, ведь это просто слова, не несущие в себе реальную угрозу. То твоё тело… Ты должна ценить себя больше и не позволять видеть себя в непристойном виде.       — И это говорит тот, кто подглядывал за мной во время омовений.       Всё-таки одна из вертевшихся на языке мыслей вырвалась наружу. О чём я тотчас пожалела и уже подумывала, как бы отшутиться…       — Так и есть. — Но Иллиан воспринял услышанное более чем сдержанно: его и без того приглушённый голос лишь волнительно дрогнул. — И мне жаль… Впрочем, выпади мне возможность исправить все свои грехи — именно этот остался бы неизменным.       — Чего и следовало ожидать от извращенца, — беззлобно улыбнулась я.       — Не льсти своему первому размеру и худосочной попке, мелочь, — произнёс он с явной издёвкой. Однако непроницаемое лицо с сосредоточенными глазами, будто заглядывающим в саму душу, так и не разгладилось. — Дело в другом.       — В чём же?       Иллиан не спешил с ответом. Как и с моим высвобождением — лишь ослабил пальцы на запястьях, прекратив причинять боль. Но не отпустив окончательно. И это сбивало с толку: знакомой «жажды крови» не ощущалось — его эриевый «покрой» находился в абсолютном покое. Взгляд не излучал привычной агрессии — лишь слабую, далёкую, а то и призрачную борьбу, чей характер, если таковой имел место быть, ведом лишь его хозяину.       — Да не молчи же, ради всего…       И тут меня парализовало по-настоящему, опустошив голову и подавив ничтожные остатки воли… вместе с рассудком. Иллиан… поцеловал меня? Только что его строгое лицо нависало над моим потешным. Его сощуренные, казавшиеся холодными глаза вдирчиво разглядывали мои рассеянные. А тонкие губы подрагивали в безобразном прикусе в дюжине дюймов от моих, расплывшихся в ухмылке. И всё это разрушило горячее, мокрое и мягкое соитие последних. В порочной страсти? В пьяном легкомыслии?.. А может, в глумливой издёвке? Я не знала, как трактовать сей непредсказуемый порыв… и собственные чувства, вихрем заполонившие грудь.       Всё, на что меня хватило…       — Вуа-а-а?!       Нас услужливо разделил плотный поток воздуха, незримым кулаком ударив наглеца в грудь и отбросив на почтенное расстояние. Совру, если скажу, что произвела технику сознательно — в данный момент я ничего не соображала, полностью отдавшись голым эмоциям. Но, продышавшись и «отрезвев», ничуть не пожалела: пусть это было и не так мерзко, как ожидалось — моментом и того по-странному одухотворяюще, — но, Тамоно меня раздери…       — Что… это такое было? — глухо пробормотала я, приподнявшись в локтях и встретившись взглядом с виновником… даже не знаю чего.       — Как ты и сказала… — прерываясь на кашель, процедил расплывшийся в улыбке Иллиан. — Работяги вольных нравов… Раз тебя так тянет познать все… тонкости бытия простого люда — я решил немного… расширить твой кругозор.       — Ты…       Вскипевшая в жилах кровь легко сбросила оцепенение, и некогда потешающийся слуга уже с поникшим видом и оправдательными потугами судорожно перебирал непослушными конечностями в сторону единственного здесь возможного укрытия — массивного расцветшего древа. Сомнительного, мягко говоря, пред страстно выводимой мной комбинацией сигилов.       И последнее, что сотрясло парк словесно, перёд яркого и сокрушительного выплеска всех подвластных мне стихий…       — Ты в конец ополоумел, подранок бесстыдный?! Испепелю, ничтожество!

***

      — Госпожа, вставайте, уже время завтрака, а вы ещё не умыты-одеты. Вы меня слышите? Госпожа-а-а?       — М-м-м… Розалин, отстань от меня уже. Да сколько ж можно проецировать один и тот же образ? Никакого вкуса…       — Что? Вы о чём, госпожа? Это я, Мари. Вы в добром здравии сегодня?       — А?..       И правда, стоило отлипнуть от подушки и продать глаза — меня встретило обеспокоенное, зато принёсшее мне несказанное облегчение лицо новой домоправительницы. Странно. Готова была поклясться, что слышала голос прежней. Треклятые кошмары — напрочь сбили восприятие сна и яви. А ведь какое-то время казалось, что те отступили прочь. Но нет. Как я уладила проблему с неопределившимися господами, чуть ли не в ночь аккурат после злосчастного — а поначалу очень даже весёлого — кутежа меня вновь посетили призраки прошлого. «Кошмары», конечно, громко сказано — так, сродни жалящим комарам: приятного мало, но и не смертельно. Однако вот и первый «подводный камень» всплыл. И разозлись я чуточку больше — могла бы и зашибить Мари чем-нибудь. Живого… и что главное — ни в чём не повинного человека. Проклятье.       — Пожалуйста, не зови меня так, — глухо пробормотала я, как приняла сидячее положение. — По меньшей мере в пределах дома. И уж тем паче наедине.       — Прошу прощения, — донёсся боязливо-виноватый голос. — Я запамятовала, что вам не нравится подобное обращение.       — Не в этом сейчас дело. Просто…       Ох, вот и как мне объяснить причину такой, как ни погляди, странной реакции? Мари ведь и правда ничего предосудительного не сделала. Это мои заскоки. Но из-за них я могу кому-нибудь навредить, будучи убеждённой, что предо мной очередная иллюзия. И как быть? Постоянно сдерживаться? Вот уж нет. Хотя бы во снах я могу дать волю гневу и «отыграться» с неизвестным обидчиком, сжигая все возведённые им «декорации» вместе с марионеточными «актёрами». И это приносило пусть порочное, но удовольствие. В противном случае я буду страдать и, как итог, не высыпаться. А нервозный, с помутнённым разумом маг — ходячее бедствие. Особенно учитывая мою… предрасположенность к бессигильным техникам. Стоит самую малость вспылить и…       Твою ж… даже думать об этом страшно.       — Ничего, забудь, — лишь вздохнула и покачала лохматой головой. — Так, что у нас на завтрак?       Вместо ответа Мари с обескураженной улыбкой отправила меня умываться. В общем и целом, справедливо. Да и всё равно требовалось остудиться после такого-то «пробуждения». Жаль, правда, я за всё время так и не озаботилась комнатным рукомойником для приведения себя в порядок на месте — приходилось из раза в раз спросонья искать заброшенные боги весть куда башмаки и шатко брести в уже ставшую общей господскую умывальню: отапливать сразу обе не хватало рук, да и не целесообразно.       Просторный ветвистый коридор ожидаемо пустовал — все давно уж как за столом, одна я вновь «поздняя пташка». Наконец рассеянному взору предстала искомая толстенная, без единой щели дверь, стойко удерживающая влагу и жар в изоляции. И поскольку ванну по утрам нагревать не повелось, разгорячённую пуховым одеялом кожу при входе «обласкало» морозящее освежающее дуновение. Благодать, да и то…       — К-к-какого?!.       «Причина» моего истерично прорвавшегося визга даже не потрудилась открыть глаза, продолжая беззаботно, а то и вальяжно, отмокать в наполненной до краёв ванной. Только «мочало» тёмных волос и кончик носа и проглядывались из-за бортика — удивительно, как я только заметила спросонья… пусть и запоздало.       — С каких пор такой грязнуля, как ты, принимает ванну по утрам? — вынужденно присмирев, пробурчала я и…       Нет, к собственному удивлению, не покинув умывальню, а сделав несколько шагов навстречу. Стыда не было от слова совсем. Да и ничего такого я пока углядеть не успела — визитёр, как видно, вылил содержимое всех флакончиков душистых масел, отчего некогда кристально чистая колодезная вода ныне напоминала мутную болотистую трясину. И пахла… не сказать чтобы дурно, но специфически.       — Из-за кое-кого я несколько дней не мог даже встать с кровати, — без укора, но с предельной грубостью пробормотал Иллиан, так и не разомкнув веки. — Сегодня, вот, хоть одеться самостоятельно смог и добрести сюда. И к слову, я не настолько свинья, чтобы пренебрегать гигиеной неделями. Даже животные умеют за собой вовремя ухаживать, если ты не…       — Ладно-ладно, погорячилась, твоя взяла, — примирительно махнула рукой.       Вместо ненужных препираний сосредоточила внимание на более насущном вопросе: как теперь делить умывальню? Я могу относиться к Иллиану как угодно, но он всё-таки… ох, милостивая Марико, мужчина. Не стоит здесь задерживаться. Благо, к завтраку достаточно лишь ополоснуть руки да лицо — оголяться под стать нему без надобности.       И ведь не прогонишь. Даже не поругаешься. Потому как его нынешнее состояние — всецело моя вина. Из-за той глупой выходки я на миг потеряла самоконтроль. Тело подчинялось голым эмоциям, затмевая рассудок, а с ним и восприятие происходящего. А очнувшись — вся похолодела. Могучее древо по соседству завалилось набок, зияя крючковатыми корнями. С головы слетели невесть откуда взявшиеся травинки. И средь перепаханной земли корчился и рычаще стонал помятый, замызганный комьями грязи и присыпанной листвой Иллиан.       Это последнее, что твёрдо отпечаталось в памяти. Как я доволокла беднягу до дома и что было впоследствии — словно в тумане. Всплывали отдельные обрывки, как я применяла целебную технику, когда порыв сорваться к Минори за более умелой помощью столкнулся с гневным протестом. И как по завершению меня сдержанно, но с ощутимой агрессией спровадили вон.       С тех пор минуло три дня. И мы не то что не заговаривали — не пересекались. По большей части из-за намертво затворённой двери его комнаты. Но даже получи я дозволение войти — мне было слишком страшно показываться Иллиану на глаза: одними синяками тот не отделался — весь путь до поместья прихрамывал на левую ногу и крепко сжимал правую руку. И если первая оказалась лишь вывихнута — он сам на удивление спокойно, пусть и с отвратительным хрустом, вставил её на место, — то на второй образовалось недоброе крупное пятно. Я такое уже видела однажды: не иначе как внутренний… нет, вроде бы, он зовётся закрытым переломом. Обломки костей наверняка прорезали мышцы. И даже так этот идиот всеми силами противился обращению к Минори, заверяя, что всё само наладится. Вот же…       — У тебя любой идиот, кто не прислушивается ко всем твоим пожеланиям?       — А?.. — на миг осеклась, вопросительно уставившись на едва различимо прошептавшего Иллиана.       Но как только услышанное достигло нужных участков мозга…       — Когда ты уже научишься не влезать ко мне в голову без разрешения? — только и обронила со вздохом.       Сухого приличия ради, без особых чувств или, упаси, Канто, каких-либо надежд на вразумление. Сейчас я не в том положении, чтобы хоть что-то требовать. Уж всяко не от пострадавшего из-за моей несдержанности. Взбучку тот, вне всяких сомнений, заслужил. Но не такую лихую.       — Эм…       — Не извиняйся, — вновь «прозорливо» вставил перёд меня, едва раскрывшей рот в поисках нужных слов, Иллиан. — Я тогда и впрямь повёл себя… необдуманно. Могу понять твою реакцию. Юная симпатичная дама голубых кровей, вот-вот готовящаяся принять бразды правления над крупным регионом могучего королевства, с одной стороны. И пришелец-простолюдин… хе-х, нет, ещё «лучше» — питомец на привязи, кто заслуживает разве что титула «почётный выставочный экземпляр кунсткамеры», с другой. Не стоило выходить за рамки обозначенных ролей вне закрытых стен. Если бы кто увидел нас в тот момент…       — Тебя только это заботит? — откровенно изумилась я такой…       Хотелось бы сказать «простоте», но это уже граничит с… Как же он это именовал?.. Со-ци-о-па-ти-я? Да, скорей всего. Хотелось смеяться и плакать одновременно. В итоге решила остановиться на первом.       — Что? — поднял на меня хмурый взор Иллиан, не сумевший проигнорировать раскатившийся по умывальне приглушённый хохот.       — Только в одном ты и прав, — уняв колики, протянула я с раздосадованным вздохом. — Как видно, мне и впрямь не за что извиняться: такой беспросветный идиот вполне заслуживает «отдохнуть» пару дней в лечебнице.       — Аргументируй, — не иначе как оставшись уязвлённым, твёрдо потребовал он.       — Рамки? Роли? Взгляды посторонних?.. Ты, блядь, серьёзно?!       — Воу, полегче с выражениями. Я, конечно, учил тебя «выпускать пар», но надо же знать место и…       — Да на хуй твоё место, стены и всех людей в придачу! Ты поцеловал меня!       — Эм-м-м… И что?       — И что?! Да ты, право, издеваешься!       — Слушай, я, конечно, не знатных кровей и не первый красавец на селе, но не думал, что тебя это так заденет. Это просто колкость, проучить малость хотел — нечего было меня провоцировать. Не воспринимай так близко…       — Причём тут твоё общественное положение или внешность?! И нет, я буду воспринимать это близко! Поцелуй — есть проявление наивысших доверия и близости! Да, ты мой друг. И, быть может, самый близкий живой человек. Но такое проявление симпатии дозволено лишь… лишь…       Ох, даже думать об этом тошно. Он правда не понимает такие простейшие истины? Или в его мире подобные… взаимоотношения в порядке вещей? Уму непостижимо!       — Видимо, про «дружбу с привилегиями» пока рановато заикаться, — потешно фыркнул Иллиан и, прикрыв глаза, обратно прильнул затылком к бортику.       Что напрочь выбило меня из колеи. Не знаю, о чём идёт речь, но, зная его, это наверняка что-то безобразное. Нашёл время паясничать! Он хоть пытался внять моим словам? Или для него всё сказанное — не более чем фоновый шум? Просто невыносимо!       — Поцелуй, как и прочие интимные связи, есть сокровенное таинство между любящими сердцами, — пространно, растеряв былой гнев, заговорила я. Просто чтобы не сидеть в тишине. Ведь уйти с пустыми… а вернее с сухими, руками казалось сродни поражению в этом странном противостоянии. — Только падшие, глубоко погрязшие в пороке люди способны на такое в отсутствие возвышенных чувств. Ты не самый благочестивый человек, я это всегда знала…       — Знала, но удивляешься, как в первый…       — Заткнись и дай мне закончить, — отрезала тем же ровным тоном, лишь пошипев от «колючей» холодной воды, обласкавшей сперва руки, затем и лицо. — Но я даже подумать не могла, что ты осмелишься опорочить и наши с тобой отношения. Которыми, как сам заверял, ты хоть сколько-то дорожишь. А ведь я поверила тебе. Пошла навстречу. Старательно возводила некогда обрушившийся между нами «мостик» доверия и взаимопонимания. Теперь я окончательно убедилась, что для тебя в этом — или любом другом — мире не осталось ничего святого. Тебе всё так же плевать на чувства и убеждения окружающих. Даже тех, с кем имеешь тесную связь. Для тебя важнее потешить собственное самолюбие. И пусть хоть весь мир горит синим пламенем — только бы за тобой осталось последнее слово. Я глубоко разочарована.       — Сири…       — Нет. Не желаю больше ничего слышать. Не сейчас. Хотя бы это желание уважь, будь добр.       Иллиан послушно умолк. И вопреки дискомфорту, закончила я приводить себя в порядок в абсолютном безмолвии, довольствуясь лишь собственным сопением и оглушительным стуком беспокойного сердца. Не озабочиваясь полотенцами, бесцеремонно встряхнула руками, пригладила ещё мокрые волосы и подалась к выходу. На этом точно всё. Ни выслушивать его потуги в оправдание, ни говорить что-либо самой не виделось никакого смысла. Мы оба уже высказали всё, что только можно. И раз связь не удалось установить…       «Прости, я…»       «Пошёл прочь из моей головы!»       Едва заслышав — или вернее сказать почувствовав — скользнувший внутрь сознания голос, я интуитивно «отмахнулась», даже не удостоив вниманием, и грубо захлопнула за собой дверь. Хватит с меня того, что я не «добавила» ему вдогонку ещё каких увечий. Неприятно признавать, но Иллиан мне всё ещё нужен в добром здравии. Пусть и мерзкий… Да чего уж там — говно человек, но его знания и взгляд со стороны, какие-никакие, умалять не стоит. Моё к нему отношение, как и разгорающиеся чувства, придётся запереть куда поглубже. До поры до времени.       Но клянусь, когда я твёрдо встану на ноги — он мне за всё ответит. И да смилуются над ним боги, если хоть одно моё слово минует его поганых ушей.

***

      — Погляжу, вы, как обычно, рады меня видеть, леди Сириен.       — Пожалуйста, оставьте свои остроты за дверью, сеньор Марон. У меня сейчас нет ни времени, ни желания их переваривать.       — И всё в том же благом расположении духа. Надеюсь, вы позволите хотя бы присесть?       — Будто я могу вам запретить.       Краткий обмен любезностями завершился обоюдными смешками и скрипом затворяемой двери отцовского кабинета. Честно признаться, я ожидала его визита… несколько раньше. Но подавать виду не спешила. Впрочем, это и не нужно — столь ушлый торговец-интриган, держу пари, видел меня насквозь.       — Итак, полагаю, вы… ты здесь не для того, чтобы справиться о моём благополучии, — отбросила я хождение вокруг да около: соглядатаи Марона, как мне уже довелось познать, работали безупречно даже в условиях околовоенного положения города.       — В том числе, — в обыкновенной лукаво-заботливой манере протянул он. — Но да, учитывая, что тебя не взяли под стражу, а на следующий день ты преспокойно явилась на аудиенцию к лорду Эркелю… не говоря уже о дозволении навестить некоторых арбитров — общая картина вырисовывается отчётливо.       — Однако ж подслушать мой разговор с Эркелем, как и беседы с арбитрами, твоим людям не довелось, потому ты ждёшь, что я внесу в эту картину недостающие мазки. Верно? — не без потаённого удовольствия ответила со скромной улыбкой.       — Мои люди профессионалы, но не волшебники, — нехотя кивнул Марон. — Одно дело — единожды подкупить-пошантажировать работников городского архива или даже самолично проникнуть в пусть и охраняемые, но имеющие множество потаённых ходов и лазеек знатные усадьбы. И совсем другое — регулярно содержать «пригретые уши» в городском административном центре чуждого государства. А в наших краях, как уже имел честь обмолвиться, не поведено свободно распоряжаться финансами и влиянием всей семьи — только своими личными, честно заработанными.       — Иными словами, ты нуждаешься во мне не меньше, чем я в тебе. А то и больше.       — Обольщайся этим сколько влезет, маленькая госпожа. Кель-игварцы — народ гордый, но не заносчивый: свои слабости не отрицаем и не скрываем. Не в той мере, которая может привести к ощутимой угрозе. Но в противовес мы всегда следим, чтобы враги не забывали и о нашей силе.       — В отношении меня это излишне — чужие достоинства, как и поддержку, я никогда не оставляю без внимания. Как и слабости не трогаю… без веской причины.       — Важное уточнение. Глупо отказываться от эффективных дипломатических методов — когда того требует сковывающее положение, разумеется — лишь ввиду их недостаточной благородности. Рад, что ты можешь преодолеть свой детский идеализм.       — Начала практиковать ещё до нашей встречи. Но благодарю за очередной своеобразный комплимент.       — Ну что ж, — неожиданно задорно хлопнул тот ладонью по столу, отчего я едва не подпрыгнула на стуле. — Позабавились — и хватит. Время, как-никак, деньги. Посему, если не возражаешь, вернёмся к насущному вопросу.       — Для меня сейчас время не столь драгоценный ресурс, раз уж с моей стороны все возможные приготовления уже сделаны. Но если настаиваешь…       Усмехнувшись напоследок, я глубоко вздохнула и как можно кратче взялась излагать суть выдвинутого Эркелем неожиданного предложения.       Хотя меня до сих пор не оставляло чувство, будто мы заключили некую сделку: он попросту «умыл руки», сбросив бремя ответственности за кандидатуру лорда-управляющего на самого кандидата. Не знаю, искренне ли его нежелание самолично взять бразды правления или то попросту «бросал пыль в глаза». Сперва я безукоризненно поверила — уж слишком легко и непринуждённо было это сказано, ложью даже и не пахло. Но я ещё «зелена» в дворянских интригах и бесконечное сомнение отныне — мой верный спутник. Особенно учитывая отсутствие других весомых кандидатур. Исключая арестованных членов бывшего совета, разумеется. А если божественный суд всё же признают нелегитимным — их вполне могут оправдать. Тогда Марлоу, даже не покушаясь на пост лорда-управляющего, может использовать «признательность» восстановленного совета себе в угоду, возможно, влияя на их решения опосредованно. И чем это обернётся для города — процветанием иль же упадком — не предсказать.       В конце концов, каждый из дворян, от мала до велика, прежде всего преследует свои корыстные, эгоистичные цели. И полагать, что Эркель входит в число единичных исключений, вроде меня, как минимум опрометчиво. А как максимум — наивно и губительно.       — Вот оно как, — только и обронил задумчиво Марон по завершению рассказа.       — Имеются мысли или замечания? — нетерпеливо подала голос, едва повисла гнетущая пауза.       — Звучит слишком… удобно, — безлико, с едва уловимым напряжением, протянул он.       — Понимаю, — нехотя кивнула. — Сама не ожидала такого широкого жеста от лорда Эркеля…       — Нет, не только. — Пространно глядящие куда-то мимо меня глаза Марона слегка прищурились. — Вся сложившаяся ситуация. По городу в мгновенье ока разошлись… компрометирующие тебя слухи. Однако ж поддержавших оказалось ровно столько же, сколько и возразивших. Как и неопределившихся. Невольно напрашивается предположение, что здесь имеет место быть некое влияние лояльных тебе третьих лиц — сами арбитры ведь отбирались лично Эркелем, посему сомнительно, чтобы тот не имел осторожность разузнать, кто, кому и насколько симпатизирует, пускай и времени было в обрез. А если так — возникает резонный вопрос: что помешало этой незримой третьей стороне оказать воздействие на оставшихся неопределившихся? Время? Силы?.. Или так и было задумано? Ты не согласна?       — Я согласна в том, что при текущих обстоятельствах стоит проявлять строжайшую бдительность. Но не кажется ли тебе, что искать всюду чей-то целенаправленный умысел несколько?..       «Параноидально» — чуть было не вымолвила я. Но вовремя осеклась. Ведь схожие мысли посетили меня ещё в момент оглашения Эркелем предварительного заключения. И самое омерзительное — тотчас нашёлся подходящий «подозреваемый». Лишь одно не позволяло укрепиться закравшимся мыслям: невозможность Иллиана действовать за моей спиной. Нет, не потому, что я запретила — это было бы чересчур наивным даже для меня. Здорово мешали условия, в которых он оказался. «Свободный» исключительно до тех пор, пока я рядом, а в остальное время пребывающий в поместье под строжайшим наблюдением не на шутку встревоженных последним… теперь уже предпоследним инцидентом адъютантов. Тяжело поверить, что он вновь нашёл способ незаметно улизнуть. Особенно учитывая, что между божественным судом и аудиенцией у столичного лорда прошло меньше суток. Как? Когда? Это просто не укладывалось в голове.       А впрочем, та же неожиданная способность общаться ментально — причём заметно, кто из нас двоих ею овладел в большей степени — до сих пор воспринималась с лёгкой дрожью. Невольно берут сомнения, что для него существует хоть что-то невозможное — вопрос исключительно целесообразности и пытливости. Но даже рассмотри я эту мысль более тщательно, финальный тезис Марона так и остаётся без ответа: почему были приняты полумеры? Вернее, почему так… равно? Успел каким-то образом запугать или сотворить что похуже лишь с тремя арбитрами? Почему не с двумя? Не с четырьмя? Слишком уж подозрительное совпадение — вынуждена признать.       Но стоит ли этим делиться? И если да — придётся ведь раскрыть и остальные… кхм, детали становления Иллиана таким. Неизвестно, как отреагирует Марон. В лучшем случае просто разорвёт со мной все связи. В худшем — использует это против меня. Оправдан ли такой риск? Все предположения, касательно моего слуги, какие-то… скользкие. Нет прямых доказательств. А презумпцию невиновности никто не отменял. Я уж всяко не посмею — и без того нарушила немало казавшихся мне основоположными принципов, но только не этот, один из основоположных. Боги, как всё запутанно и сложно…       — Сириен?       — А, что?       Прорезавшийся будто сквозь толщу воды голос осадил меня хлеще пощёчины. Ох, неужто я опять…       — Витаешь в облаках? В такой-то момент?       — Я…       Брошенные в лицо слова не так уязвляли, как голос их донёсший: строгий, давящий, с резковато-грубоватыми нотками, побуждающий всю сжаться… а то и скрыться с глаз долой. Не из страха — от угрызений совести. Не пойми откуда взявшихся…       Ай, да кого я обманываю? Очень даже понятно. Из-за пресловутой лжи. Или недомолвок — как угодно назови, а суть одна. Марон сейчас тратит драгоценное — как я поняла с его слов — время на разрешение прежде всего моих забот. Свою выгоду — и то вопрос: насколько крупную — он получит ещё не скоро. А я не только нагло «выпадаю» из беседы, но и утаиваю, быть может, важную информацию. Разумеется, то в целях собственной — и не только — защиты. Однако имеет ли смысл «защищаться» от доверенного, пока ещё не давшего повода усомниться в своих намерениях союзника? Ценного союзника, как с перспективными связями, так и с необходимыми на начальных этапах закрепления власти ресурсами? У всех есть свои секреты, но когда некоторые из них могут прямо повлиять на исход столь великой цели…       — Ладно, — внезапно и неожиданно легко вымолвил Марон, разгладившись в лице. — Думаю, я услышал достаточно. И вижу, тебе есть, о чём поразмыслить на досуге. Не смею мешать.       С плохо скрываемым разочарованием тот поднялся со стула и неторопливо подался к выходу в сопровождении моего вдумчивого молчаливого взора.       — Постой.       Коснувшиеся дверной кольца-ручки загорелые мужские пальцы замерли, а их обладатель заинтересованно покосился на меня из-за плеча, не спеша разворачиваться полностью. Впрочем, этого было достаточно.       — Поклянись, что всё оглашённое мною сейчас не выйдет за пределы этой комнаты, — приглушённым, но твёрдым голосом потребовала я.       — К чему эти игры, Сириен? Разве мы уже не миновали этот неприятный этап установления доверительных отношений? — наконец услужливо казал своё хмурое лицо всецело Марон.       Тем не менее стараясь вещать мягко, позабыв о любой возможной обиде: не иначе как в ожидании полезных ему откровений с моей стороны. Что ж, я не буду его разочаровывать.       Однако…       — Ты прав, — невольно вздохнула я. — Мы уже многим успели поделиться. И я хочу доверять тебе, правда. Но не знаю, как ты отреагируешь на услышанное сейчас. Посему мне необходимы гарантии, что, даже в случае возможного разрыва наших с тобой деловых отношений — а такую вероятность я не исключаю, — ты не станешь разглашать полученные сведения.       — Что ж, если ты так говоришь — у тебя наверняка есть на то весомые основания. Хорошо. Я клянусь тебе славным именем Марона Рагхара, что…       — Не своим, — деликатно, насколько это возможно, перебила я. — Галиба.       — Ч-что?       Правое веко Марона едва заметно дёрнулось. Значит, я и правда на верном пути. Превосходно.       — Я всё ещё понятия не имею, что ты за человек. Лишь в одном я убедилась наверняка: ты очень любил своего брата. И если ты, возможно, готов «разыграть» свои личные гордость и благородство ради малейшей выгоды — вряд ли ты будешь попусту разбрасываться его именем. Посему…       — Ты расценила это как слабость и решила сыграть на ней, — открыто усмехнулся тот, всем своим видом выражая расслабленность и даже некую отрешённость от происходящего. Но меня не проведёшь. Не в этот раз. — Любопытно. Нет, я крайне заинтригован, что же сподвигло тебя на такой, прямо скажем, отчаянный шаг? Раз уж ты усомнилась во мне, кому наверняка доверяешь больше, чем кому бы то ни было из ваших дворян — по меньшей мере до этих пор доверяла, — значит, это что-то весьма опасное. Допустим, ты ошиблась в своих выводах и я, даже поклявшись именем Галиба, захочу использовать предоставленную информацию против тебя. Что тогда?       — Очевидно, это приведёт к моему политическому краху и, скорей всего, смерти всех, кто мне дорог, — спокойно, даже незатейливо пожала я плечами.       А следом…       — Но лишившись всего, ради чего живу, я непременно явлюсь за тобой. Нет, я тебя не убью. Сперва заставлю смотреть, как я освежёвываю заживо всю твою команду, раз уж вы так дружны. После примусь за твою шлюху-сестру Ашу, возможно, придумав что-нибудь поизящнее. Затем найду всех оставшихся из твоей семьи, даже тех, от кого отвернулся твой отец, и также казню на твоих глазах наижесточайшими способами. И только тогда, наблюдая уже сломленного и молящего о скорейшей смерти подлого ублюдка, я буду удовлетворена и позволю тебе упокоиться. Естественно, далеко не сразу — вряд ли к тому времени у меня иссякнет взыгравшая фантазия. Такой ответ тебя устроит?       К сожалению, тот морозящий убийственный холод, коим пестрили мои слова, Мароном остался если и не незамеченным, то нарочито проигнорированным. Надо отдать ему должное: желваки, как и слегка сощуренный взгляд, не дрогнули — ни намёка на страх или злость. Он смотрел на меня строго, вдумчиво. Причём безо всякой хитрости. Его самообладанию можно позавидовать.       Я же с трудом переваривала вставшее поперёк горло отвращение. Не могу поверить, что решилась сказать нечто подобное. Будто это и не была я. Кто-то другой завладел моим языком. Бред несусветный, конечно. Я лишь на миг подавила чувства и отдалась холодному расчёту: на этом ведь и строится политика. Иногда, чтобы не стать жертвой, приходится быть хищником. Чего стоят мои добродетели и мораль, если об них начнут вытирать ноги все кому не лень? Именно. Раз уж этих «игр» не избежать — придётся играть по-крупному. Я уже давно сделала свой выбор, хотела того или нет.       — Подбирай выражения, соплячка, — спустя боги ведают какое время буркнул слегка насупившийся Марон.       — Как ты и сказал, эта информация представляет для меня высокую опасность, — деловито развела руками. — И мне было важным это корректно донести. Если тебе станет легче, мне самой не в радость прибегать к низменным угрозам. Но…       — Да плевать мне на угрозы — я их тысячу раз слышал в свой адрес! — неожиданно резво подскочил тот к столу и навис надо мной с давящим взором. — Аша. Она тебе не портовая шлюха, а моя правая рука и первая настоящая любовь. Ещё никто из посмевших открыто бросаться подобными… клеймами не ушёл от меня живым. И не думай, что ваша недолгая, хоть и тесная связь с Галибом даёт тебе подобные привилегии. Я закрою на это глаза ровно один раз — второго не будет. Ты меня поняла?       — Оу…       С-серьёзно? Из всего сказанного его задело лишь это? Признаться, уж чего-чего, а такого я не ожидала.       — Прости.       Я искренне склонила голову, несмотря на откровенно смехотворную попытку перевернуть ситуацию с ног на голову: после выпавших на мои плечи бесчисленных испытаний я чувствовала себя выше любого человека — фигурально выражаясь, — и уж что-что, а угрозы физической расправы воспринимались отныне как назойливое, но безобидное жужжание комара под ухом. Настоящий страх внушала разве что перспектива лишиться всякого дворянского влияния и стать народной изгнанницей — здесь даже истинная божественная… или демоническая, не важно, сила не убережёт. Смерть физиологическая мне не грозит. Шансы ничтожны. Я так чувствую. А «смерть» политическая — легко: нужен лишь один неверный шаг… может, два или три. В любом случае испытывать судьбу — как играть в азартные игры с шулером. Посему не стоит провоцировать излишние конфликты. Уж явно не на столь тривиальной почве. И тем паче не с союзниками.       — Здесь я и правда погорячилась, — выждав, пока сопение над головой немного утихнет, продолжила я тихим, но отнюдь не смиренным, вопреки поклону, тоном. — Не хотела тебя обидеть или разозлить. Лишь открыто, без прикрас обозначить неминуемые последствия распространения переданной тебе информации. Полагаю, это будет равноценным обменом за возможный… нет, гарантированный ущерб мне и моим близким. Кто ещё остался жив.       — Остуди уже пыл, девочка, — чуть ли не перебивая, огрызнулся Марон и с финальным свистом носом опустился на стул. Хм, ещё вопрос, кому наперво следует «остыть». — Я тебя услышал. И да, на сей раз ты угадала: попусту именами немногих близких мне людей я не разбрасываюсь. Особенно почивших. Смерть в нашей культуре имеет особое место — её чтят едва ли не превыше жизни. Не как вашего Тамоно, разумеется. В общем, отдаю должное твоей проницательности… или удаче, не суть. Весьма…       — И снова извиняюсь, если это прозвучит грубо, но я хочу скорее услышать твоё решение. Или тебе требуется время поразмыслить на досуге? — поддавшись несносному порыву, «отплатила» ему той же «монетой».       — Не о чем размышлять, — вольготно, можно сказать развязно, куда откровенней, чем обычно, откинулся на спинку привычно расплывшийся в улыбке Марон. — Только обойдёмся без величавых жестов и церемоний. Учитывая всё сказанное, думаю, тебе хватит простого слова.       — Подкреплённого как твоим именем, так и твоего брата? — не отступала я.       — Джаррега ради, женщина, ты и так это поняла, — в чувствах всплеснул тот руками. — Мне правда нужно озвучивать это вслух? Ох, прекрасно. Да, я подкрепляю заверение как своим именем, так и моего покойного брата. Довольна?       — В третий раз приношу извинения, но да, мне было важным это услышать, — светло улыбнулась, дабы хоть немного сгладить углы.       — Очень надеюсь, что и я услышу от тебя что-то воистину сокровенное или хоть сколько-то полезное. Иначе пересмотр нашего с тобой делового сотрудничества гарантирован.       — За полезность, увы, ручаться не могу. Но сокровенней этого у меня, пожалуй, не осталось ничего.       И, недолго думая, выудила из нижнего ящичка давно початую и благополучно позабытую за ненадобностью, до этих пор, бутыль крепкого вина. Вдогонку на стол отправились два бокала, тотчас наполнившиеся тёрпкой буро-красной жидкостью.       — Можешь смело забыть о всех планах на ближайшие полчаса, — расторопно перехватила инициативу, едва уловив движение мужских губ. — Мне придётся начать издалека. Не со времён Великой войны, расслабься. Однако смочить горло лишним не будет. Твоё здоровье.

***

      — Что ж, вот и «финишная прямая», или как ты там выражался? — с натужной усмешкой обронила я через плечо, не отрываясь от простирающейся вдаль необычайно пустой улицы.       И это в самый разгар рабочего дня… Или ещё утра? Не важно.       Эркель не отказал себе в удовольствии завершить процесс «громко», вновь назначив собрание в зале правосудия при университете, а не за дверьми пока ещё личного кабинета, как мне сперва думалось. Но даже с учётом незавершённых сезонных работ на городских пашнях, я ожидала встретить такую же, или по меньшей мере не уступающую предыдущим, толкучку спешащих на последнее судебное заседание горожан. Мы с Иллианом, конечно, малость припозднились с выходом — вернее, я проспала, сумев заснуть лишь незадолго до рассвета, — но всё ещё могли позволить себе идти без спешки. Так почему так безлюдно? Таверны и магазинчики работали, насколько я разобрала подписи на дверных дощечках. Но никакого гомона из питейных заведений не доносилось, как и посетителей сквозь окна не углядывалось. Все будто попрятались по домам или с головой ушли в работу, чего-то остерегаясь…       Или кого-то? Я могу понять, что многих произошедшее на арене наверняка поставило в тупик, а то и обеспокоило. Но тогда напрашивается вопрос к моим якобы союзникам, в особенности из числа цеховиков и ремесленников: что они делали всю прошедшую неделю? Неужто они пустили всё на самотёк? Никак не вмешавшись и не приложив ни грана усилий?.. А может, они и вовсе отвернулись от меня? И что тогда делать? Поддержка простого люда — моя основная сила. Лишусь её — и что у меня останется? Ох, сколько же всего было упущено из виду. И ведь физически всё не проконтролируешь.       Разве что…       «Н-нет, хватит, — лихорадочно замотала головой. — Даже овладей я каким-то образом техникой контроля сознанием — а раз эрий при должной сноровке позволяет читать чужие мысли, то и манипуляция возможна, никаких сомнений, — посягать на свободу воли — низко… нет, бесчеловечно. Я и без того «замаралась» шантажом и угрозами. Эту черту я ни за что не переступлю. Ни при каких!..»       Поток измышлений оборвал краткий, приглушённый, но сумевший продраться сквозь плотскую оболочку до самых глубин души колкий «хмык». И учитывая, что кроме нас двоих поблизости никого не было…       — Тебе смешно? — уязвлённая, тем не менее с выдержанной строгостью обернулась на Иллиана.       Если ему и было весело, то всего мгновенье: взгляд единственного живого голубого глаза вновь излучал расслабленность и отрешённость своего хозяина. Закралось было подозрение, что мне почудилось…       — Ты сегодня подозрительно тихий, — запоздало подметила я. — Под дверью моих покоев с утра не топтался. Ни одной остроты не отпустил за завтраком. Даже не пособачился ни с кем при выходе, как ты любишь. Удивительное дело.       Иллиан, не сводя с меня взгляд, продолжал молча брести следом — нет, мне не показалось, — строго нога в ногу со мной, будто копируя мои движения… и даже походку. Что ещё за глупые игры? Да в такой-то день?!       — Тебе не здоровится? — подавив закравшееся было раздражение, вновь попыталась вывести его на разговор, даже потрудившись выдать сочувственные нотки. — Мне далеко до Минори в оказании хоть сколько-то… эм… ква-ли-фи-цированной медицинской помощи, но, вроде как, кость встала на место, и я всю возможную грязь вычистила — инфекция не должна была успеть… Нет, мне это не нравится. Дай посмотрю, что там у…       Я постепенно замедляла шаг, пока вовсе не остановилась, давая возможность Иллиану сблизиться. Но подзывающий жест, как и заключительная просьба, невольно прервались, когда он, словно тень, замер на устоявшейся дистанции всё с тем же «пустым» взором. И чуть ли не в той же позе. Разве что руки остались висеть по швам, не шелохнувшись.       — Да богов ради, в чём дело? — не выдержала я и со вздохами подалась навстречу. — Хватит придуриваться, как малое дитя. Дай уже сюда…       И только попыталась коснуться некогда покалеченной руки, как та наконец «ожила», в грубой манере взметнувшись ввысь, едва не задевая мою протянувшуюся. Нет, если осмыслить, в движении не чувствовалось импульсивности и небрежности — быстрое, но выверенное, даже осторожное. На злость непохоже. Гордость?.. Или обида? Да вы шутите.       — Мне не нравится твоё поведение, — ровно, не желая тратить время на ругань, проговорила. — И в любой другой день я бы оставила тебя с твоими «загонами» наедине. Но сейчас ты мне нужен в здравом уме и без… вот этого. Я требую объяснений. Выкладывай, что тебя беспокоит или не устраивает — спокойно всё выслушаю и обязательно приму к сведению, обещаю.       Иллиан, такое чувство, будто и не слышал меня, настойчиво изображая статую. Даже руку не потрудился опустить для приличия. Только размеренное дыхание и выдавало в нём хоть какие-то признаки жизни.       Уже подумывала вернуться к старым методам «воспитания», в рамках разумного, естественно, как он вдруг резво увёл взгляд в сторону. А спустя миг, наконец опустив руку, широко шагнул в подвернувшийся рядом проулок. Обескураженная, с небольшой задержкой последовала за ним.       — Ну и что ты там увидал? Эй, не уходи от… А?!       Просочившийся невесть как во тьму косой лучик солнца бликом отразился от полированной серебристой стали. И не успела я договорить — да и что-либо сообразить, — как остриё тонкого клинка угодило в цепкий хват левой руки и с бесшумным рывком «обнажилось».       — Т-ты совсем ополоумел?! Что ты делаешь?!       Не обращая на мои вопли никакого внимания, Иллиан бегло размял пальцы, зримо напрягая кисть, — с ребра тут же сорвалась пара бурых капель, звучно хлопнувшихся о тротуар. И уже скоро два пальца второй руки, повыводив неведомые круги во влажной ладони, потянулись к ближайшей стене.       — «Не… — ошарашенная, взялась я бездумно зачитывать образовывающиеся кровяные символы, — же-лаю… бо-льше… ни-чего… слы-шать…» Чего? И что это должно значить?!       Тот наконец удостоил меня строгим — с примесью умиления?.. — взором, а затем со вздохом зачерпнул ещё «чернил» и вновь взялся марать стену чуть ниже.       — «Твоё… жела-ние…» Что за?.. Ох, неужто ты про наш вчерашний разговор в ванной?       Иллиан кивнул. Хоть какая-то внятная и, что главное, обыденная реакция за всё утро.       — И ты устроил это безумное выступление из-за какой-то глупой, брошенной мною на эмоциях фразы? Притом, что я сама же сейчас первая заговорила с тобой? Серьёзно? Тебя вообще ничего не смущает здесь?.. Да богов ради, прекрати уже этот фарс!       Но вопреки моим протестам, на стене вскоре добавилась свежая надпись. И что ужаснее всего — крови он не жалел, вызывая нешуточное беспокойство за своё здоровье.       Ты говорила это искренне. Как твой слуга, я подчинюсь приказу. И буду молчать до тех пор, пока он не будет отозван.       — Ты так близко к сердцу принял мои слова? — вздохнула чуть ли не с плаксивыми нотками. — Что ж, будь по-твоему. Я отзываю свой приказ. Можешь говорить. Доволен?       Как видно, не совсем: очередная надпись на подходе.       Нет.       — Да ты издеваешься! Что тебя опять не устраивает?!       И снова за своё! Да сколько же в тебе крови-то, безумец?! Остановись уже! Но вслух это сказать не решилась: нарастающее чувство тошноты мешало лишний раз открыть рот.       Ты готова меня слышать, но не слушать.       — Это какой-то бред, не находишь? — откровенно измученная, сквозь силу процедила я.       Когда я увижу настоящую готовность слушать, тогда и…       Водящие по стене пальцы вдруг соскользнули, перечеркнув начатый символ поперёк, и замерли в дюйме от каменного «полотнища». Только затем я удосужилась перенести внимание на лицо…       — Иллиан!       Левая скула заметно напряглась, болезненно прищуривая уцелевший глаз, а служившую «чернильницей» руку взяла мелкая дрожь. Вот как знала, что этим всё и обернётся! Довыделывался, идиота кусок!       — Тебе повезло, что ещё на ногах стоишь, — гневно буркнула я, бесцеремонно перехватив окроплённую руку и бегло вывив целебный сигил. — Надо ж было додуматься — тратить бесценную кровь на такую ерунду… Недоумок.       В ответ снова последовал невнятный фырк.       Я наскоро свернула кровь, заделав достаточно глубокий разрез тонкой коркой, насколько мне было под силу. Не удержалась от назидательного тычка в бок. Хотя то скорей для выпуска пара — учить этого болвана казалось бессмысленным. Да и время не позволяло устроить серьёзную выволочку.       И вот на такой безумной ноте «разговор» себя исчерпал. Лишь обронила напоследок привычное «только попробуй выкинуть что-нибудь эдакое на людях» и с гнетущим вздохом возобновила прерванный путь.       Благо, других эксцессов не повстречалось — мы беспрепятственно вышли ко вратам университета, а там и к парадному входу в здание правосудия. Единственной тревожной неожиданностью, даже с учётом закравшихся ещё на улице подозрений, оказался пустующий — почти — зал. С порога углядела лишь присутствующих на трибуне Эркеля, закованных в кандалы членов бывшего совета с командирами адъютантов — что можно трактовать как добрый знак, — немногочисленную стражу… и легиста с аудитором? А они что тут забыли? Разве им позволено участвовать в заседании?.. То есть не в качестве зрителей?       К слову о последних. Свет от единственного подпотолочного, хоть и огромного, круговидного окна падал преимущественно на трибуну и первые ряды скамей. И со слабо подсвеченных настенными лампадами средних на меня глядели смутно различимые лица не более дюжины людей. Впрочем, уделив внимание наиболее выделяющимся деталям одежд, я быстро распознала в гостях представителей рабочего, в лучшем случае торгового, сословия. А по мере продвижения к трибуне и вовсе признала в одном из них того мастера, что позволил мне поработать в недействующем цеху — Эрнхард, кажется. Осмелюсь предположить, и остальные также из его или прочих, лояльных мне, окружений. Значит, они всё-таки не отвернулись от меня. Или по меньшей мере им достало смелости явиться сюда и узреть итоги суда воочию, чего не скажешь о «рядовых» соратниках. Пусть слабо, но обнадёживает.       — Леди Сириен! — громогласно — уж всяко громче, чем хотелось бы — объявил лорд Эркель, когда я взошла по боковым ступенькам. — Мы ожидали вас несколько раньше! Негоже являться к самому началу процессии!       — Настоящий герой всегда появляется в последний момент, — с напускной дерзостью улыбнулась я, занимая место за трибуной обвинителя. — Разве это не добрая традиция сказок и былин?       — Не стоит равнять жизнь и художественный вымысел, — поддержал тот скромной улыбкой, чуть убавив в тоне. Но тут же… — Впрочем, оставим это! Раз все наконец собрались и никого более не ожидается — я объявляю заключительное слушанье открытым!       Несмотря на морозящую загривок и заставляющую понервничать неопределённость собственного будущего, я с трудом удержала рвущийся наружу смешок от уловленных разочарованных ноток в голосе Эркеля: не иначе как надеялся «уйти» с шумом-гамом, а по итогу вынужден довольствоваться исключительно нашим обществом. Даже немного жаль его. Самую малость.       — С учётом выдвинутого ранее… требования стороной обвинения, сегодняшняя встреча будет очень короткой, ведь мне ничего не остаётся, кроме как огласить решение суда, что не подлежит дальнейшим оспариванию и пересмотру, согласно древнему, но не утратившему актуальности эдикту Канто…       «И ведь особый акцент на этом сделал, — мысленно поморщилась я. — Будто сам не рад, что покончит со всем прямо здесь и сейчас… Или это очередная безобидная игра на публику? Да кто ж его разберёт-то…»       — …образом с леди Сириен Ванберг снимаются все ранее оглашённые обвинения!       — Ч-что? — невольно прошептала на выдохе.       Пусть всего на миг — или не очень, — но я вновь «выпала» из реальности. К счастью, основная часть не ускользнула от ушей. Я… победила?.. Н-нет, не то чтобы я сильно сомневалась… Всё-таки работа была проделана огромная, и было бы странно, не вознагради меня боги за такое усердие… А впрочем, с каждым днём я всё больше сомневалась в их существовании, наблюдая за откровенным бесчестием, а то и безбожностью отдельных личностей, кому многое сходило с рук… Ох, опять меня куда-то не туда понесло!       — Не вижу радости на вашем лице, сторона обвинения, — вывел меня из оцепенения строгий голос Эркеля.       — Н-не вижу поводов, ваша честь, — с трудом поборов дрожь, как в теле, так и в голосе, нагло соврала я, тщетно пытаясь казать невозмутимость. — Правосудие свершилось, и настоящие виновники понесут заслуженную ответственность. Всё так, как и должно быть. Меня это удовлетворяет, но ничуть не радует.       — Как скажете, — с некоей досадой протянул тот и быстро перенёс взгляд на «проигравших». — Теперь, что касается стороны защиты…       Я так сказала, но… Нет, в конце концов, и правда, всё произошло так, как и должно быть — здесь я не врала. Я действительно старалась. Я поставила на кон всё, что у меня было. С самого начала истина была на моей стороне. Я так думаю… Нет, убеждена. Однако я уже не так наивна, чтобы уповать на некую справедливость. Мир несправедлив — это факт. И побеждает в первую очередь самый хитрый и смекалистый. Так что, большинство, выходит, меня приняло? Вопреки случившемуся на арене? Я смогла достучаться до всех сомневающихся арбитров? Звучит слишком натянуто. Готова была поклясться, что те — пусть не все, но хотя бы двое из трёх — меня откровенно побаивались. Я старалась держать стать, излишне не давить и уж тем паче не угрожать… И всё же перевес в мою сторону? Вот так запросто?..       Хм, к слову, а насколько весомый перевес вышел? Я это как-то упустила из виду. Ох, не стоило мне отвлекаться.       «Иллиан, — украдкой обернулась через плечо, — может, ты зна?..»       Ай, к кому я вообще обращаюсь? Он же со мной не разговаривает. Так обиделся, что готов нанести себе увечья, лишь бы не «прогибаться», как сам это воспринимает. Вот же приду…       Но, к моему искреннему изумлению, тот, не забыв смерить меня ставшим дежурным прищуренным взором, нехотя, и всё же приподнял обе руки и бегло показал девять пальцев. И что это вообще?..       Стоп. Неужели?.. Девять… Девять арбитров? Пять и четыре! И если это не совпадение, то… Нет, к чему было это показывать, если не ради ответа на чётко поставленный вопрос? Значит, у меня перевес в один голос? Мне удалось склонить по меньшей мере двух арбитров?.. Или же кто-то из противников передумал? Ай, не суть важно! С этим ещё успеется разобраться! Главное — моя взяла!       — …и за сим объявляю судебное дело закрытым! Стража, сопроводить заключённых!       — А…       Я порывалась было подать голос, но Эркель уже дал отмашку конвоирам и спешным шагом спустился с трибуны. До меня, как и до всех присутствующих в зале, уже бывшему судье, очевидно, не было никакого дела: его работа окончена, наши участи определены — какой прок задерживаться?       Одна я и осталась в неведении. Как обычно, исключительно по собственной глупости. Хотя бы в такой момент не стоило витать в облаках. Да чтоб меня…       Но и сейчас меня ждал удивительный сюрприз: едва я вновь обронила взгляд на Иллиана — тот незатейливо обхватил собственную шею большим и указательным пальцами одной руки, а вторую, сжав в кулак, занёс за голову и тут же рывком увёл вверх. Опять очередные загадки. Нет чтобы словами передать. Как же он любит паясни…       Стоп. А ведь знакомый жест. Нередко видела его у простолюдинов, когда те, в порыве злости, так издевались над обидчиком. Это же… петля? Да, наброшенная на шею. Иными словами — виселица. Иллиан пытается донести, что бывших членов совета собираются?..       — В-ваша честь!.. Л-лорд Эркель!..       Броситься вдогонку мне не позволила крепко лёгшая на плечо мужская ладонь — что ни говори, а Иллиан даже будучи «немым» продолжает думать за нас обоих. Впрочем, даже не встреть я препятствие и не пересмотри свой импульсивный порыв, Эркель уже хлопнул дверью, покинув зал через задний ход. А вскоре за ним проследовали и «заключённые», подгоняемые грубыми тычками конвоирующих.       Тут же на выход «попросили» и нас, благо, только словом, хоть и не очень любезным: не иначе как моя «слава» тому причиной — всё же охранявшая процессию стража почти целиком «укомплектована» храмовниками, а церковь как никто иная оценила мою силу «по достоинству», наверняка охотно поддержав стихийно распространившиеся слухи.       И снова здравствуй, освежающий ветерок и пекущее солнышко, не так долго мы пробыли в разлуке. Вдохнув полной грудью, легко соскочила с последней ступеньки на мощёную тропку и двинулась навстречу распахнутым главным вратам. Мгновение — и мы с Иллианом оказались за пределами территории академии, неспешно и необычайно беззаботно шествуя вниз по улице неведомо куда.       — Почему?..       В какой-то миг осиплый шёпот сорвался с моих уст, и я, будто поддаваясь некоему приказу, застыла посреди улицы. Мышцы словно оцепенели, отказываясь проделать малейшее действо. Грудь нещадно жгло, как если бы в нутро залили кипящий свинец. А к горлу от желудка поднималась знакомая ядовитая горечь.       — Я же победила, так? — крепко стиснула кулаки, не зная, как ещё унять это мерзкое чувство. — Негодяи наконец получат по заслугам. Мне никто и ничто больше не помеха. Я добилась своего. Получила желаемую свободу. Всё — или как минимум весь этот регион — отныне в моих руках…       Продолжала бормотать, как зачарованная. И нельзя сказать, что в моих словах не было и доли смысла. Напротив, правда на моей стороне. Вот она — справедливость. И всё же, мне… Почему мне?..       — Тогда почему мне так тошно?! — неистово провопила я, в самый последний момент, крайне запоздало прикрыв дрожащие губы ладонями.       Даже в столь шатком, откровенно уязвимом состоянии я не получила желанной поддержки — оставшийся позади Иллиан не издал ни звука. На сей раз даже не подошёл, чтобы банально коснуться, не говоря уж об объятии. Которое мне и даром не сдалось, разумеется… Но всё равно горько. Горько, тошно и противно. Это правда то, чего я добивалась? Желала?.. Заслужила?       — З-забудь! — с трудом подавив нахлынувшие чувства, в ярости отмахнулась и, превозмогая оцепенение, заставила непослушные ноги возобновить путь.       Не важно куда. Не важно зачем. Куда угодно — только убраться отсюда как можно дальше. Желательно — в безопасное, уютное и комфортное место. Ещё лучше — где можно выпить. Да, алкоголь не решение всех… или хоть каких-то проблем. Не говоря уже о его пагубном воздействии на здравомыслие… а то и здоровье в целом. Но сейчас оно виделось мне наилучшим… а то и единственным «лекарством». Или по меньшей мере надёжным «снотворным». Да, хотелось просто забыться. Отстраниться от всего. Хотя бы на остаток этого дня. Не думая о цене, которую мне пришлось уплатить за свою победу. И в особенности о тех, кто вынужден поплатиться с полна за своё поражение.       Я действительно желала им смерти. Этим низменным трусливым свиньям, кто лишь бережётся о своей шкуре, плюя на всех остальных. Поначалу. Но теперь, когда их загнали в угол, невольно задумалась: а так уж ли они заслуживают её? Всё ещё подлые, мелочные, самовлюблённые… Но в то же время такие слабые и беззащитные. Разве каждый из нас не заслуживает второго шанса? Какой бы он ни был? Если не на прощение, то хотя бы на искупление? Я клялась сгноить их в темнице. Превратить их жизнь в сущую Бездну. Но меня и правда устроит их смерть? Могу ли я повлиять на их участь?..       Вернее, хочу ли? Во мне сейчас говорят не до конца угасшие идеалы? Или простой, такой мимолётный порыв, о котором я на следующий день и не вспомню? Пусть и не прямо, но косвенно от их рук погибло немало горожан. Бедняки. А то и откровенные преступники. Но всё ещё горожане. За кого те были в ответе. Чью жизнь они должны были сделать лучше. А теперь этот долг возлёг уже на мои плечи. И я не была уверена, что справлюсь лучше. Надеяться — не значит уметь. Теория и практика, казалось бы, взаимосвязаны, но в то же время такие далёкие друг от друга. Сумею ли я поступить правильно? Окажусь ли успешнее?.. Нет, если подумать, являюсь ли я так уж сильно лучше предшественников? Как всегда, сплошные вопросы…       А единственный ответ, каким я осталась довольствоваться — по меньшей мере сейчас, — иллюзорный, быстро ускользающий, но вспыхнувший в сознании яркими красками узнаваемый мужской силуэт. Пребывающий в абсолютной пустоте, без каких-либо явных деталей в одежде или внешности. Но что отпечаталось твёрдо и без сомнений: надменный пустой взгляд и неприглядная широкая ухмылка, вопреки коей губы безмолвно прошептали нечто.       Что именно — удалось понять, лишь повторив движения воочию, отчего зародившееся поначалу беспокойство вмиг переросло в самый настоящий ужас, когда смысл «послания» острой болью пронзил разум:       «Это только начало».