Уголок Грейнджер

      — Меня зовут Гермиона Джин Грейнджер, дата рождения — девятнадцатое сентября тысяча девятьсот семьдесят девятого года.       Элфиас Дож удовлетворенно кивнул, отчего его широкий колпак сливового цвета, немного отличающийся от привычных министерских шириной полей, съехал на морщинистый лоб. Верховный чародей Визенгамота притронулся к материи костлявыми пальцами и уткнулся взглядом в лежащие перед ним свитки. Спустя несколько секунд прозвучал сиплый голос:       — Сегодняшнее заседание Визенгамота посвящено делу номер четыреста десять об использовании Непростительного заклятия мистером Симусом Финниганом и его выявленного участия в деле похищения мисс Гермионы Грейнджер, члена Ордена Феникса, мистерами Драко Малфоем, Блейзом Забини, Теодором Ноттом и мисс Пэнси Паркинсон. Дата слушания: четырнадцатое ноября тысяча девятьсот девяносто восьмого года.       Дож сделал паузу, откашливаясь — сиплый ком пощекотал его горло. Малфой хотел было закатить глаза: почему на позицию судей всегда выдвигают стариков? Особенно этого: да, давно в составе Визенгамота, да, давний приятель Дамблдора, вроде даже близкий друг, если газеты как обычно не привирают. Но посмотрите на него — Дож же держится на честном слове. Сидя на возвышении с этой огромной цепочкой Верховного чародея, он выглядел так, словно может развалиться от случайного чиха. И этот премерзкий сливовый оттенок мантии лишь добавлял болезненности его морщинистому, старому лицу. Драко скривился.       — В ходе последнего заседания вскрылись новые подробности об использовании Непростительного заклятья мистером Симусом Финниганом, которые Визенгамот не может проигнорировать. Из-за определенных обстоятельств в виде болезни основного свидетеля по делу детей Пожирателей Смерти на сегодняшнем заседании слово будет предоставлено всем тем, кто имеет косвенное или прямое отношение к обоим делам. Показания сегодня предоставят в указанном порядке: Гермиона Грейнджер, Энтони Ривен, Маркус Стефано Фальконе, Элоиза Бурд, Минерва МакГонагалл. Также в списке свидетелей значатся мистеры Гарри Поттер и Рональд Уизли, однако их показания мы заслушаем в следующий раз в связи с их невозможностью присутствовать на сегодняшнем заседании.       Салазар, эта юридическая мишура порядком утомляла. Драко сложил руки на груди, устраиваясь на жестком кресле в центре зала поудобнее — хотя, признаться честно, понятие «удобно» воспринималось как крайне саркастическая ремарка. Он не знал, как чувствуют себя остальные «подсудимые», сидевшие рядом, но у Малфоя уже порядком затекла задница. А ведь это только начало слушания. Могли бы и раскошелиться на нормальные кресла — уж ему ли не знать, сколько деньжищ ежегодно выделяется на реновацию.       Драко со скучающим видом наблюдал за Дожем, который все еще зачитывал установленный регламентом текст. Удивительное зрелище, конечно. Малфой до сих пор не мог поверить, что происходящее разворачивается в реальности, и не только потому что его состояние оставляло желать лучшего. Просто… это так нелепо. Они действительно в спешном порядке организовали срочное слушание. По делу, которое, по сути, сфальсифицировано. Гермиона не выдвигала никаких… А, нахер это все. Драко уже устал прокручивать одну и ту же пластинку у себя в голове. Его позицию все равно никто не поддерживает, ведь это дело усраться как важно министерским крысам.       — …задача — восстановить точную последовательность событий и исходя из этого определить справедливую меру наказания для участников процесса. Свидетели обязуются отвечать на вопросы честно, ничего не скрывая, а также уведомить Визенгамот и присяжных обо всей известной им информации. Мисс Грейнджер, вам ясны ваши права?       Малфой перевел взгляд на Гермиону. Напряженная грудь опустилась с долгим выдохом. Ему хватило одного лишь взгляда на нее, чтобы почувствовать себя чуточку лучше.       — Права ясны.       Грейнджер достала палочку и быстрым движением призвала свиток с адвокатского стола в первом ряду трибун. Пергамент плавно проплыл по воздуху и легко упал на девичьи колени. Малфой сглотнул. Последние несколько дней до заседания, вскоре после того, как Гермиону перевели в Мунго, она скрупулезно составляла список фактов для показаний, которые ни в коем случае нельзя было упустить. Вместе с адвокатом она прорабатывала детали речи, чтобы звучать убедительно и не теряться в юридической терминологии, если вдруг кто-либо в судейском составе к ней прибегнет. Выписывала даты и названия зелий, которые принимала, подготовила расшифровку для каждого ингредиента. Драко спрашивал, зачем это нужно — и она спокойно ответила: «Так у меня будет доказательство, что ни одно из этих зелий не влияет на ясность рассудка». Грейнджер была вооружена до зубов — и оттого, наверное, выглядела такой умиротворенной.       Обычно в зале для слушаний все как на иголках. Даже свидетели нервничают — любое неосторожное слово может быть расценено не в пользу обвиняемых. Гермиона же держалась стойко. Ни разу за время подготовки, по пути в Министерство или даже сейчас Драко не заметил в карих глазах отблеска паники. Хотя бы намека на нее. Нет, Грейнджер вела себя сдержанно, учтиво: пару раз улыбнулась знакомым лицам на скамье присяжных, не сгибала спину и не теребила от нервов края одежды.       Ведьма сидела в инвалидной коляске и оттого казалась еще более миниатюрной и хрупкой, чем обычно. Они обсуждали с Маркусом возможность отказаться от нее — Гермиона уверяла, что найдет в себе силы постоять пару часов, но предложение было встречено строгим отказом. Да, ходить Грейнджер еще в состоянии, вот только каждый пройденный метр заставлял ее сжимать зубы от острой боли.       Драко наблюдал за тем, как Гермиона склоняет голову над записями. Кудрявые волосы, собранные в низкий хвост, мазнули по плечу, касаясь воротничка. Сегодня ее образ был особенно строгим: черные брюки плотно облегают ноги, свободная белая рубашка открывает острые ключицы. Даже здесь, в месте мрачном и холодном, полном настроенных против них чиновников, без всем привычной мантии, Грейнджер держится великолепно. Вновь стала той идеальной прямой, от которой все отскакивает.       Когда она вошла в зал в сопровождении четырех слизеринцев, все присутствующие напряглись. Сегодня зал для слушаний был забит до отказа — Малфой бросил подсчет, когда число посетителей перевалило за двадцать. Едва ли все они здесь по приглашению Кингсли: в списке присяжных могло быть не более тринадцати человек. Просто слушание было открытым, и половина лиц явились, чтобы засветиться, мол, «а я тоже принимал участие в громком деле», а вторая половина — просто посмотреть на шоу, так как дело обещало быть феноменальным.       Появление героини войны в компании предателей стало мощным заявлением. При виде Гермионы в черных перчатках, которая уверенно катила колеса коляски, не обращая никакого внимания на сочувственные взгляды, у Драко перехватило дыхание. Она держала голову ровно, может, даже приподнятой — она держалась с гордостью и распрямленной спиной. Никакое обстоятельство не могло сломить ее. Грейнджер плотно давила губы, взгляд ее был направлен прямо на Верховного чародея, и Малфой готов был поклясться, что на янтарных радужках не считывается ничего, кроме стойкой уверенности. Истончившаяся, бледная как лист бумаги, Гермиона предстала перед его глазами, напоминая собой лик Безымянного. В ней, умирающей, было столько жизни. Столько протеста.       Когда адвокат впервые поднял вопрос, как они планируют добираться до Министерства, Грейнджер уверенно заявила, что отправится в зал заседания вместе со всеми. Она одна из них, она не хочет отрываться от компании, а потому прибудут они все вместе, и она последует в зал суда за своими друзьями. «Мне все равно, если скажут, что это не по правилам», — сказала тогда Грейнджер, и у Нотта, сидевшего рядом, едва не отвисла челюсть. Чтобы Гермиона и не по правилам? Драко хотелось рассмеяться. Но еще больше — расцеловать эти впавшие щеки.       По дороге на слушание она была единственной, кто не нервничал. Пока Паркинсон натурально сходила с ума, заводя при этом еще и Нотта, а Блейз с безучастным видом читал, Гермиона держала Драко за руку и смотрела в окно, изредка отвечая на вопросы. Она игнорировала только один вопрос — о ее самочувствии. Прошла ровно неделя с первого заседания, и за это короткое время Гермиона порядком истощилась. В последнее время она много спала. Бывало, засыпала около восьми вечера под тихое чтение Драко и просыпалась ближе к полудню следующего дня. Кое-как выполняла задания, отрабатывая пропущенные дневные занятия, не желая отставать от курса, затем с трудом принимала пищу — и снова дремала. Малфой старался проводить с ней как можно больше времени. Присутствовал даже в те моменты, когда Маркус, вооружившись какими-то едко пахнущими бальзамами, растирал ведьме икры. Гермиона морщилась, но не жаловалась.       Она вообще не говорила о своем состоянии.       Вот что Драко поражало больше всего в сложившейся ситуации: Грейнджер полностью сконцентрировалась на суде. Ни единого упоминания об инвалидной коляске или сильных судорогах конечностей — всего этого для Гермионы будто не существовало. Даже нахождение в Мунго ее не волновало. В день переезда она проснулась раньше остальных, собрала вещи и прибралась в лазарете, оставив после себя идеальный порядок. Ее словно совсем не тревожило, что ее разместили на этаже для тяжелобольных и из коридора иногда доносится быстрый бег целителей. Она продолжала жить так, словно ничего не случилось. Будто… не замечала того, что с ней произошло, и коляска эта — всего лишь элемент интерьера, а не единственное доступное средство передвижения. Малфой находился в глубочайшем непонимании, граничащим с фрустрацией. Как так выходит, что на любой вопрос о ее самочувствии Гермиона лишь мягко улыбается и целует его то в щеку, то в нос, прося не беспокоиться?       Как ей удается держаться лучше них всех? Малфой места себе не находил. После диалога с Кингсли голова безостановочно шла кругом. В сознании крутилось раз за разом: пропасть, пропасть, пропасть. Драко много думал об этом. Просыпался и засыпал со словами министра — казалось, чем бы он ни занимался, мысли неизбежно возвращались к тому же самому.       Друзья приняли удар достойно. Не было ни слез, ни возражений, ни желания что-то кому-то доказать — все как один, выслушав адвоката, смиренно согласились с поставленными условиями. Лучше так, чем в Азкабан. Паркинсон решила играть свадьбу во Франции — если вдруг просочатся слухи, то во французскую прессу, а дальше, ежели новость перекочует в «Ежедневный пророк», это будут те самые погрешности, о которых говорил Кингсли. Один Малфой, казалось, никак не мог взять в толк: как же так вышло? Вся эта ситуация — что послужило спусковым механизмом, обрушившим валун на их головы? Ответа не было, сколько бы Драко ни вел мысленные дебаты с самим собой.       Почему все так? Почему все самое плохое происходит в одночасье? Если это какая-то проверка на стрессоустойчивость, то Малфой может и без нее с уверенностью сказать: у него с нервами все хуже и хуже с каждым днем. Он и так уже не выдерживает. Отстаньте. Дайте долбаную передышку.       Грейнджер отодвинула записи и гордо подняла подбородок. Она смотрела прямиком на Верховного чародея, и Драко вдруг заметил, что ведьма почти не моргает. Салазар, что за диссонанс в образе: такая изящная, тонкая, как перышко, вытащенное из крыльев птицы, а источает такую сбивающую с ног энергию. Будто заполняет все пространство в зале одним своим присутствием, наполняет стены своим мягким парфюмом, прибивает к месту острым взглядом. Малфой заелозил на кресле, сглатывая.       — Мисс Грейнджер, расскажите о событиях двадцать второго марта тысяча девятьсот девяносто восьмого года — о дне вашего исчезновения.       Драко заметил, как высоко поднялась ее грудная клетка. Гермиона поджала губы и на секунду опустила глаза — лишь для того, чтобы в следующую секунду ее лицо приняло еще более серьезное выражение, а глаза вновь устремились на судью. Она сложила руки в перчатках на коленях.       Такая собранная Грейнджер восхищала почти так же, как и пугала. Будто неживая статуя.       — В этот день в штабе Ордена Феникса состоялось собрание, на котором присутствовали только я, Гарри Поттер, Рон Уизли и Кингсли Бруствер. Орден готовился к наступлению, в котором мы с мистерами Поттер и Уизли изначально не должны были принимать участие, — однако я настояла на том, чтобы отправиться вместе с остальными. Мы искали необходимый для победы над Волдемортом артефакт и думали, что, отделившись от остального отряда, сможем тайком пробраться в место, где, как мы предполагали, тот мог бы находиться. По информации Ордена, Пожирателей на месте ожидалось немного, так что шансы на успех мы оценили как высокие. О нашем внеплановом участии в операции мы намеренно никому не сообщили, поскольку я была убеждена, что среди членов Ордена есть информатор Пожирателей.       Драко прикрыл глаза от неожиданно подкатившей к горлу горечи. Он слышал об этом впервые. С тех пор, как они составили карту воспоминаний, Гермиона больше не расспрашивала его о безвозвратно забытом. Малфой тоже эту тему не поднимал, мучаясь чувством вины: все можно было решить совсем иначе. Переместись он сейчас в то время, вел бы себя совершенно по-другому.       Поверить только: сама. Она сама настояла, сама сдула карточный домик из вероятностей, который утянул за собой практически каждого из подсудимых — и саму Гермиону тоже. Малфой никогда не задумывался о том, что испытывает Грейнджер, размышляя об этом. Считает ли расплатой за что-то? Он часто гадал, какие на самом деле мысли крутятся в ее голове.       — Мы отправились вместе с основным составом, но прибыли немного позже остальных. Оказалось, что Пожиратели начали ответное наступление и наложили Антиаппарационный барьер — вероятно, это была ловушка. Или неудачное стечение обстоятельств, мы так и не поняли. Как только началось сражение, мистер Кингсли немедленно наколдовал для нас туман, чтобы у нас была возможность скрыться неузнанными. Мы направились в лес, однако нас все равно заметили, и я намеренно задержалась, чтобы в случае преследования поймали меня, а не мистера Поттера.       Малфой, не выдержав, уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Это пугало. Он чувствовал, как все в нем дрожит от одной лишь мысли, что гребаная судьба расположила все точки так, чтобы подвести Гермиону к проклятью. Чтобы отправить ее прямиком в руки Драко.       Удивительно, как порой беспощадно складывается цепочка событий. Всего одна случайность — умолчать о своем участии в боевой операции — привела к тому, что они имели сейчас.       Малфой, все еще утыкаясь лбом в ладони, думал. Думал хаотично и быстро, и мысли старались опередить учащенное сердцебиение: а что, если это он виноват? Сумасшедшая Трелони всегда утверждала, что повороты судьбы непредсказуемы, но творит та согласно нашему волеизъявлению. А Драко желал себе Гермиону. Пусть и не признавался себе в этом долгое время, но он мечтал заполучить ее сердце, ее душу, ее разум и все то, что цвело в ней самым красивым цветом. Он жаждал, изводясь в искренности посыла. Что, если его больное стремление защитить и присвоить Грейнджер себе сработало столь извращенным образом? Желая запустить квоффлом в кольцо, Малфой промахнулся и угодил в лицо загонщику — и только после этого по случайности попал в злосчастную окружность, разбив заодно и мяч.       Что, если виноват он? Обратился с просьбой о чужом сердце не к Создателю, а к его злому двойнику?       Что, если это именно из-за него, жадного и эгоистичного Драко Малфоя, пострадала бескорыстная и чистая Гермиона Грейнджер?       — Меня преследовал Люциус Малфой. У нас случилась дуэль, и я почти добралась до линии аппарации, но была недостаточно осторожна, и мне в спину угодило проклятие — в седьмой позвонок, если быть точной. События, последовавшие далее, были представлены в отчете: с места сражения меня забрали Блейз Забини и Драко Малфой и переместили в фамильное поместье семьи Нотт, где оказали помощь. Я не могу быть уверена в том, каким именно образом оказалась там, потому что потеряла сознание. Очнулась я уже в поместье, и…       Гермиона продолжала рассказ, а Малфой почувствовал, как на его левое колено упала ладонь Паркинсон. Он повернул голову к ее креслу в ожидании, что та сейчас что-то скажет, но Пэнси молча смотрела на Грейнджер. Тревожилась, вот и коснулась его в поисках поддержки.       Только какой смысл волноваться? Драко не сомневался в том, что дело уже решено. В его голове оно получило статус «закрыто», как только адвокат озвучил друзьям условия Кингсли и те дали согласие. Не без потерь, конечно: Блейзу все-таки пришлось срочно связываться с тем самым «третьим лицом», которое поручилось за него в аврорате, а Пэнси в полном смятении подбирала слова, как бы помягче сообщить о новых обстоятельствах жениху. Малфой еще не видел ее избранника, но был отдаленно знаком и был уверен, что парень тот еще напыщенный индюк. Из тех, что любят покрасоваться перед колдокамерой. Наверняка новость он воспринял с ударом, завалившись на кушетку с рукой у лба. Но, как заверила Паркинсон, вопрос с освещением церемонии в прессе хоть и сложный, но решаемый.       А вот что было нерешаемо, так это состояние здоровья Гермионы. Из всех раздирающих его противоречивых эмоций Малфой мог точно сказать, что самая яркая среди них — это ярость. Бруствер положил конец делу, которое толком еще не началось, и теперь соблюдает формальности, совершенно не понимая, что процесс стоит Грейнджер времени и сил. Да, выглядит она уверенно. Да, держится отстраненно и холодно, демонстрируя решимость. Но все это не более чем маска. Хлипкий фасад, который легко снять, просто приглядевшись.       Вот и сейчас — Гермиона говорит, а Драко видит, как сильно она сжимает ногу. Буквально вдавливает пальцы в брюки чуть выше коленной чашечки. Значит, у нее снова судороги. Ей, очевидно, больно, и Малфой, пялясь на присяжных, не понимал: неужели они действительно этого не замечают? Он прищурился — взгляд заскользил по лицам за трибунами. Но выражения их оставались сухими, как будто вываяны из камня. Некоторые прикладывали пальцы к губам или корчили сочувственные мины — но они смотрели Грейнджер в глаза и совершенно игнорировали факт того, что ее боль вызывали не события, которые она описывала, а физические ограничения собственного тела.       Малфой обернулся, пробегаясь взглядом по ряду свидетелей. Зацепившись за Маркуса, Драко привлек его внимание продолжительным взглядом. Фальконе приподнял подбородок: в чем проблема? Без всяких слов Драко повернул голову и кивком указал на Гермиону, прежде чем вновь посмотреть назад.       Маркус вытянул шею. Губы его зашевелились — целитель отсчитывал секунды между промежутками, когда Грейнджер напрягает и расслабляет ладонь. Была бы возможность, Драко бы сказал ему, что разница — тридцать четыре секунды, а значит, продолжительность судорог увеличилась. Еще вчера граница была в двадцать три. Малфой вдруг подумал, что Маркус сейчас встанет и попросит Верховного чародея прерваться, но тот лишь перевел взгляд на Драко и удовлетворенно кивнул. Все под контролем то есть. Не волнуйся.       Какого черта?       Малфой закатил глаза и снова вернул взгляд к трибуне судейства, складывая руки на груди. Не нравилось ему, что Гермиона здесь. Она должна быть в больнице и отсыпаться после той дикой недельки, которую себе устроила. Даже после новостей об инвалидной коляске и переводе в Мунго эта сумасшедшая — по-другому Драко не мог ее назвать — вытаскивала себя из лазарета на все занятия и ни разу не попросила о помощи. С коляской она тоже смирилась не сразу: Тео однажды поймал ее на том, как она, подъехав к лестнице, попыталась встать на ноги, ухватившись за перила. Еще немного, и она бы упала, утащив коляску за собой. Малфой тогда невероятно взбесился и устроил рыжей взбучку, чтобы та лучше смотрела за подругой. И после этого не оставлял Гермиону одну. Вообще.       Грейнджер говорила и говорила, отвечая на вопросы, как вдруг Драко боковым зрением заметил поднятую руку. Лицо его тут же вытянулось. Квелл. Упаси его Мерлин спросить что-нибудь сложнее «какого числа это случилось?» — Малфой набьет ему рожу. Элфиас Дож кивнул Ричарду в знак того, что заметил его, пока Гермиона заканчивала отвечать на предыдущий вопрос и переводила дыхание.       — Мисс Грейнджер, к вам применяли какого-либо рода насилие, пока вы находились на лечении?       — Нет, не применяли, — спокойно произнесла Гермиона. И как у нее хватает самообладания не кривиться при виде этой свиной морды?       — То есть мистеры Малфой, Забини, Нотт и мисс Паркинсон были с вами дружелюбны с самого начала?       Грейнджер нахмурила брови, обдумывая ответ. Паркинсон сжала ногу Драко.       — Не совсем, — она мотнула головой. — Они никогда не были со мной жестоки, не применяли ко мне физического насилия и не заставляли делать то, чего я не хотела. Но они не ожидали, что я стану их гостьей, поэтому, учитывая наши натянутые отношения во время обучения в Хогвартсе, у нас возникали недопонимания.       Квелл склизко улыбнулся, и Драко всего передернуло от раздражения. Он уставился на Кингсли, который сидел на предпоследнем ряду зала. Нужно будет выкатить еще одно требование в обмен на их исчезновение — чтобы убрали этого засранца нахрен из министерства. И так рожу отъел будь здоров.       — Как именно вас оскорбляли?       Гермиона удивленно приподняла брови.       — Протестую, моя подопечная не говорила об оскорблениях, — вмешался адвокат.       Квелл прищурился. Но не умолк. Интересно, если бы Драко мог наслать на него Жалящее, как быстро его бы скрутили?       — Вы давали согласие на проведение операции?       — Нет, сэр.       — Получается, операция была проведена против вашей воли, что противоречит тому, что вы только что сказали.       Присяжные недовольно переглянулись, но взгляд Драко припечатался к Гермионе. На секунду ему показалось, что уголки ее губ дрогнули, а брови сошлись в иронизирующем жесте.       — Позвольте уточнить, мистер, — начала Гермиона, — что прямая обязанность волшебника, который видит умирающего, — оказать незамедлительную помощь при наличии знаний, либо же вызвать профессионала, который окажет ее. Морально-этический кодекс действует и во время войны, без этой операции я бы не выжила. Тем более, что мы с мистерами Малфой и Забини знакомы не первый год. Даже если бы мистер Забини не заключил Непреложный Обет, вынуждающий его к подобному радушию, я уверена, что они никогда не оставили бы меня умирать. Но это уже мое мнение и спекуляции, которые не относятся к делу.       Никогда еще Малфой не был так горд тем, что он ее парень.       Сидевший справа от него Блейз закивал. Даже хватка Пэнси стала слабее. Грейнджер само совершенство.       Вот только Квелл так, очевидно, не считал, потому что тут же сделал себе пометку и состроил такое недовольное выражение лица, что стало даже смешно. Его нос весь сморщился, верхняя губа дрогнула, обнажив зубы — он стал похож на недовольного старикана.       Давай, Грейнджер, уделай его.       — Мисс Грейнджер, какие отношения связывают вас с Драко Малфоем?       — Этот урод когда-нибудь умолкнет? — прошептал Тео. Малфой неоднозначно пожал плечами: в прошлый раз Квелл занял двадцать минут от часового допроса матери.       — С недавних пор — романтические, — Гермиона улыбнулась.       Эффект это произвело… ну, неоднозначный. Некоторые присяжные украдкой заулыбались, в то время как другие подались вперед, глядя на Драко. Он почти кожей чувствовал, как они высматривают в его облике ответ на вполне себе разумный вопрос: и что она, героиня войны, нашла в… бывшем Пожирателе?       По правда говоря, Малфой и сам не знал. Нет, с самооценкой у него все было в порядке — иногда даже чересчур в порядке. Он знал, что красив, состоятелен и может быть обходительным. Драко был сочной наживой для чистокровных девиц, и все потому что помимо внушительного хранилища в Гринготтсе обладал еще и умением думать. Он мог впечатлить любую.       Но Гермиону? Она бы на такие вещи никогда не повелась. Так что же в нем растопило ее сердце?       Малфой думал об этом неоднократно, и все чаще и чаще приходил к выводу, что секрет заключался в вовремя оказанной помощи. Грейнджер представала человеком, который ни за что и никогда не попросит о протянутой руке: она не только слишком умная, но еще и слишком гордая — а это комбинация, порождающая полную самостоятельность. Возможно, Драко смог завоевать ее тем, что когда-то не спросил, нужна ли ей помощь, а помог просто так, по сути, ничего не требуя взамен — только краткосрочного присутствия. Так ли это было на самом деле? Он не знал. Гермиона всегда была для него загадкой. Каждая черта в ней заставляла Драко усомниться в своих феноменальных способностях понимать людей. И будет ложью, если он заявит о своем нежелании проникнуть ей в голову заклинанием, перебирая каждое воспоминание, каждую мысль, как карточки в библиотеке.       — В таком случае что может придать нам уверенности в том, что ваши показания основаны на реальных событиях, а не на попытке обелить вашего молодого человека? Ведь вы отказались от Сыворотки правды, как и от предоставления воспоминаний.       Гермиона вновь приподняла брови, на секунду прикрывая глаза. Малфой фыркнул.       — Это действительно так, но если бы вы ознакомились с документами внимательно, вы бы обнаружили, что изначально я давала свое согласие на предоставление воспоминаний. К сожалению, пойти на эти меры сейчас невозможно по причине состояния моего здоровья.       Квелл хотел было задать еще один вопрос — Драко видел, как он зачеркивает строчки в своем блокноте, но женщина с другой трибуны его опередила. Малфой вгляделся: лицо ее было знакомым. Седые волосы, суженные глаза, взгляд полный подозрения… Как же ее зовут? Она точно состояла в Ордене.       — Мисс Грейнджер, как бы вы охарактеризовали отношение подсудимых к вам во время плена?       — Это не было пленом, — моментально поправила Гермиона, распрямляя плечи. — Как я и сказала, изначально отношения у нас не заладились. Никакого насилия в мою сторону, еще раз, не было — со мной, в основном, вообще не разговаривали первую неделю, но мне оказывали должный уход. Я всегда была сыта и в тепле, у меня был доступ к воде и необходимым лекарствам. Уже позже мы с ребятами начали сближаться. И, я бы сказала, подружились, насколько это было возможно в том положении. Мы все были предельно осторожны — как друг с другом, так и с обстоятельствами в целом.       — Если это не было пленом, почему вы не связались с Орденом? Вас же все искали, — вдруг подал голос Дедалус Дингл. Драко оценивающе опустил уголки губ: видимо, только бывшие участники Ордена были искренне заинтересованы в получении ответов. Люди, подобные Квеллу, либо отмалчивались, либо… были Квеллом, который все никак не мог оставить попытки скомпрометировать Грейнджер.       — Я задавалась этим же вопросом, — Гермиона кивнула. — Однако по-настоящему безопасного канала связи мы не имели, и сейчас я понимаю, что любая попытка установить контакт была бы очень опасна как для меня, так и для остальных членов Ордена, поскольку колдовать я была не в состоянии, а сову могли перехватить. Если бы сообщение попало не в те руки, боюсь, меня бы убили — и это в лучшем случае. С моей точки зрения, все, что делали мои друзья, можно обосновать попыткой защитить меня. Хотя, признаюсь, в моменте я была со многим не согласна.       Дедалус понятливо кивнул, но вскоре поднял какой-то свиток и, встряхнув его, заговорил вновь:       — Согласно показаниям очевидцев, в день, когда вы вернулись, вы были одеты, цитирую: «…в грязную и порванную одежду. На коже рук в районе запястий множественные синяки. Не может ходить, несколько недель провела в постели». Как вы можете прокомментировать эти слова?       Грейнджер сделала глубокий вдох и вздрогнула. Это вышло заметнее, чем прежде: ее лицо на секунду исказилось в гримасе боли, грудная клетка поднялась, и брови плотно сошлись, закладывая морщину. Драко вновь обернулся на Маркуса — тот теперь выглядел куда серьезнее. Целитель поднялся с места, глядя на Гермиону с тревогой. Пара секунд — и он поднял руку, привлекая внимание Верховного чародея.       — Господин Дож, могу я спуститься к мисс Грейнджер? Мне нужно проверить, все ли в порядке.       Дож, явно взволнованный, жестом указал на Грейнджер. Малфой привстал — Фальконе быстро сбежал по лестнице, мгновенно оказываясь возле Гермионы. Он присел перед ней и быстро взял ее запястье — отсчитывал пульс. Маркус что-то начал спрашивать у ведьмы, и Драко с замиранием сердца следил, как она едва слышно что-то ему отвечает.       — Уважаемый Визенгамот, а вы уверены, что этот человек не подсказывает мисс основному свидетелю ответ на вопрос? — Ричард недовольно ткнул в сторону Гермионы. Забини крепко сдавил запястье Драко, предотвращая попытку дернуться в сторону Квелла.       Малфой вдохнул поглубже, готовясь высказать все, что давно накопилось. Однако в зале вдруг раздался голос — глубокий и властный, и Драко поднял глаза, встречаясь с осаждающим взглядом Бруствера.       — Мисс Грейнджер тяжело больна, мистер Квелл, — медленно произнес он, и в его интонации слышались предупреждающие нотки. — Если ей это потребуется, она может запросить присутствие хоть всего действующего персонала больницы святого Мунго.       Ричард надулся, но не осмелился спорить с министром магии.       Фальконе приложил ладонь к ее лбу, затем к щекам. Гермиона пошатнулась и медленно, будто борясь со сном, моргнула. Однако в следующую же секунду распахнула глаза как можно шире. Маркус покачал головой — он все еще что-то втолковывал Грейнджер, и она жевала губы.       — Мисс Грейнджер, если вам нехорошо, мы можем сделать паузу, — нервно произнес Дож.       Малфой запустил пятерню в волосы, крепко сдавливая корни. Вот. Вот причина, по которой он не хотел присутствия Гермионы на заседании. Да, она не нервничала — вернее, не показывала никаких признаков тревоги, но это же не значит…       Мерлин, она и так рассыпа́лась буквально на глазах. Ослабела, ест мало, становится все худее — сегодня только второй день ее пребывания в Мунго, и Драко понял, что это к лучшему. Это было верное решение — перевести ее туда, потому что Грейнджер день за днем становилась все апатичнее, все менее похожей на прежнюю себя. За ней действительно необходим постоянный уход, и Малфой с удовольствием взял бы это на себя, если бы знал, что именно от него требуется.       Ее нужно отправить в больницу, прямо сейчас. Нельзя было допускать, чтобы она давала показания! Черт возьми, сколько вообще времени прошло? Драко устремил взгляд на наручные часы и судорожно выдохнул: заседание идет третий час. Гермиона говорила без перерыва полтора часа… Салазар, она в последнее время и двадцатиминутный диалог выдерживает с трудом из-за слабости. Что, если это скажется на ее здоровье? Что, если она вернется в Мунго и перестанет на что-либо реагировать окончательно?       Драко обернулся к друзьям — те наблюдали за сценой ровно с таким же напряжением. Паркинсон замерла, как статуя: она, кажется, даже не дышала, судя по высоко поднятым плечам. Тео нервно постукивал ногой, шепотом переговариваясь с адвокатом и указывая ладонью в сторону Гермионы. Блейз не отводил от нее взгляда. Будто даже не моргал.       Фальконе вдруг поднялся и повернулся лицом к Верховному чародею.       — С вашего позволения, я буду присутствовать рядом с мисс Грейнджер.       — Господин Дож… — начал было Ричард, но Маркус его перебил:       — Иначе у Гермионы может случиться приступ.       Присяжные — почти все, кроме Ричарда и еще одной женщины, — понимающе загудели.       — Все в порядке, — тихо произнесла Грейнджер. Она провела трясущейся ладонью по бледному лицу и сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Отвечая на ваш вопрос, мистер Дингл… Я возвращалась на площадь Гриммо, 12 за несколько переходов, поэтому моя одежда испачкалась и, возможно, была порванной — хотя я не помню такого. Остальные травмы можно объяснить моим состоянием здоровья. Я покинула Малфой-мэнор, когда только-только встала на ноги и буквально заново училась ходить. Сложный маршрут через каминную сеть стал причиной моего регресса, потому что мое тело не было подготовлено в достаточной степени к магическому воздействию. Синяки на моих запястьях появились как раз по той причине, что мои друзья, в основном мистеры Малфой и Забини, поддерживали меня за руки, когда мне нужно было восстановиться после проведенной операции на позвоночник. Ввиду того, что я ослабла, на моем теле легко появлялись гематомы. Более подробно об этом может рассказать мсье Фальконе, мой целитель, — я не обладаю достаточными познаниями в колдомедицине, чтобы полноценно это объяснить.       Присяжные задавали вопросы и дальше, но Драко больше не слушал. Он смотрел только на Гермиону — на то, как ей тяжело и как стоически она держится. Ее спина не согнулась ни на миллиметр, подбородок оставался все таким же приподнятым, но что-то в выражении ее лица поменялось. Ей было больно.       Он сжимал кулаки так, что кожа на костяшках натянулась белым полотном. Судороги Гермионы становились все очевиднее: она тщательно старалась скрыть мелкие подрагивания мышц под видом абсолютной умиротворенности, но Драко все видел невооруженным глазом. Ей больно. Каждый раз, когда ее тело вздрагивало, он ощущал это, как если бы боль пронзала его самого.       Он смотрел на нее, и его сердце сжималось от восхищения — и ненависти к себе.       Она не выказывала ни тени боли в голосе, когда отвечала на вопросы. Четко, размеренно, будто не замечая своего собственного состояния. Она не позволяла себе сломаться. Но для Драко это было невыносимо. Почему она должна терпеть это? Почему не позволяет себе хотя бы на мгновение показать, что ей тяжело? Все бы поняли. Малфой бы подскочил, увез ее в Мунго и удостоверился, что ей помогают, — так почему же Грейнджер продолжает делать вид, что все в порядке?       Слова Кингсли загудели в голове. Защищает тех, кого любит, любой ценой. Но это… это уже не цена. Это — жертва. И Драко ненавидел сложившуюся ситуацию, ненавидел собственную беспомощность, потому что не мог встать, подойти и увести ее из зала, прерывая заседание. Тогда все ее усилия будут напрасны, и, зная Гермиону, она потребует еще одного появления в суде. Еще раз дать показания.       Каждая новая судорога будто била его наотмашь. Он хотел вскочить, подойти к ней, хотя бы дотронуться до ее плеча. Но она никогда бы этого не приняла — гордая, сильная Гермиона Грейнджер. Она не нуждалась в спасении. Она спасала сама.       Драко не осознавал, как глубоко его ногти впились в ладони. Каждый ответ Гермионы звучал твердо, почти отстраненно — как будто это был просто еще один экзамен в Хогвартсе. Вот только напряжение в уголках губ, бледность, проступившая на висках, — все это говорило о том, насколько ей больно. Судороги становились сильнее, мышцы шеи напряглись, а пальцы подрагивали, но она продолжала сдерживать себя. Как будто эта боль была только ее личной, как будто она не хотела ею ни с кем делиться.       — Я думаю, нам стоит сделать перерыв, — неожиданно произнес Бруствер, когда Гермиона вдруг склонилась и зашлась в безостановочном, лающем кашле.       Обстановка в зале стояла нервозная — Малфой чувствовал каждой клеткой. Теперь болезнь Гермионы перестала быть очередной новостью на страницах газетенок.       Она стала реальной.       Она разворачивалась прямо перед глазами.       Умирающая героиня войны выгораживает предателей. Как иронично.       И тем не менее Драко не мог игнорировать взгляды, направленные на Грейнджер. Взволнованные, вместе с тем они выражали нечто большее. Восхищение. Удивление. И отсутствие всякого сомнения в ее словах. Присяжные смотрели на Гермиону как на героиню, и Малфой чувствовал, как его сердце наполняется непередаваемым теплом. Потому что так и было — Гермиона Грейнджер являлась героиней, которая, несмотря на болезнь, вызвалась явиться в суд и защитила тех, кто ей дорог.       Это была та самая Гермиона Грейнджер, которая однажды очаровала Драко Малфоя. Сильная и стойкая ведьма, которая не останавливалась ни перед чем, когда дело касалось справедливости. Маленькая девочка с копной нечесаных волос, чей нос так высоко задран, что вот-вот коснется потолка.       Это в такую Гермиону Драко влюбился — ту, что вяжет шапки и подкидывает их эльфам, использует маховик времени, чтобы присутствовать на нескольких занятиях одновременно, и, как она сама однажды рассказала со смехом, запирает журналисток в банки.       Это была та самая Гермиона Грейнджер, которую полюбил Драко Малфой.       Драко смотрел на нее, чувствуя, как из глубин сознания всплывают воспоминания. Он понимал, что эта кудрявая бестия перед ним не просто союзница, не просто старая знакомая, с которой у них была долгая история. Она была олицетворением всего того, что он когда-то не мог понять и чем теперь не мог не восхищаться.       Он помнил, как смотрел на нее с презрением, не замечая того, что пряталось за ее упрямством и уверенностью в себе. Гермиона Грейнджер всегда была больше, чем Драко мог признать. Тогда, на первых курсах, она казалась ему навязчивой и надоедливой — девчонкой, которая вмешивалась не в свое дело, ломала его привычные схемы, заставляла сомневаться в том, что ему внушали с детства.       Но сейчас, глядя на нее, сидящую в этой чертовой коляске, он видел ту же самую силу, которая была в ней всегда. Только теперь Гермиона была умудренной жизнью, обожженной войной и утратами. И все же не сломалась. Судороги, которые разрывали ее тело, не могли сломить ее дух, каким-то чудом оставшийся прежним.       Драко знал, что большинство из тех, кто смотрел на нее, видели только внешнее — боль и болезнь, трагедию героини. Но для него это было больше. Он видел Грейнджер, которая, несмотря ни на что, продолжала идти вперед, потому что у нее осталось незаконченное дело. Ее принципы всегда были ясны, и она защищала их до последнего вздоха.       Восхищение, которым наполнялись взгляды присяжных, внезапно совпало с тем, что чувствовал и он сам. Как странно — когда-то он ненавидел ее за это, а теперь… теперь это было тем, за что он ее любил. Любил за эту несломленность, за огонь, который никогда не погаснет.       Это была она.       Та самая Гермиона, которую он боялся, потому что она была лучше него. Та, которую он не понимал, потому что она никогда не сдавалась. Та, которую он любил, потому что она всегда оставалась верной самой себе, несмотря на удары судьбы.

***

      Невероятно, как коридор у зала для заседаний до сих пор выдерживал этот напор — казалось, что его вот-вот разорвет от скопления посетителей. Малфой, толкая перед собой коляску, мельком подумал, что все это крайне похоже на вольер с обезумевшими обезьянами: журналисты и зеваки неистово подпрыгивали, махали руками, метались вдоль невидимых прутьев и изрыгали вопросы с такой громкостью, что слова сливались в неразличимый гул. Мешанина из звуков, от которой хотелось лишить себя слуха заклятьем — что угодно, лишь бы не слышать.       Это напоминало Драко последний день его летних слушаний. Тогда было так же шумно, а вспышки колдокамер так же слепили. И снова — избежать внимания невозможно. Как-никак перед ними Грейнджер, героиня войны, чье имя сейчас на устах у всего магического сообщества, и он, Малфой, бывший Пожиратель Смерти. Противоположности, которые, по мнению общества, должны были уничтожить друг друга, но по какой-то неведомой причине встали по одну сторону баррикад.       Маленькая часть Драко — тщеславная и капризная — подначивала его пригладить волосы, выставив лицо под наиболее выгодным углом. Пусть все убедятся, насколько он хорош. Вместо этого, однако, он сосредоточился на Гермионе, на ее спокойствии и точных жестах, которыми она направляла его в толпе.       Они прошли всего несколько шагов, а Грейнджер уже успела ответить на три вопроса от разных людей, карауливших у дверей после слушания. Ее слова звучали четко и уверенно, каждое предложение как точный выпад. Стоило только раздаться очередному: «А как вы относитесь к…» — Гермиона отвечала спокойно, словно читала заранее подготовленный текст, в котором не было ни пустой риторики, ни места для двусмысленности.       — Моих друзей осудили несправедливо, — говорила она, глядя в глаза каждому, словно бросая вызов. — Невиновных людей призывают к ответственности только из-за их происхождения. Справедливость должна быть направлена в обе стороны.       Ее спрашивали о здоровье — деликатно, осторожно, но с отчетливым любопытством. Гермиона лишь улыбалась и беззаботно кивала, словно все происходящее с ней было чем-то вроде легкого недомогания. Эта ее беспечность, этот невозмутимый тон вызывали у Малфоя странное ощущение: не злость, нет, скорее, что-то вроде раздраженного восхищения.       Он продолжал толкать коляску, следуя ее указаниям, направляя ее к очередной группе ожидавших своей очереди задать интересующие вопросы. Драко мысленно позавидовал Блейзу, Пэнси и Тео, оставшихся в зале утрясать формальные проволочки с адвокатом. Сам Малфой взглядов избегал, не произносил ни слова. Всеобщее внимание было сосредоточено на Гермионе, и все-таки Драко уловил несколько полушепотом брошенных фраз — кто-то назвал сумму, которую заплатили бы за его комментарий. Смешно. Как будто галлеоны могли быть здесь уместны.       Закатив глаза, Драко сделал глубокий вдох. Их деньги были таким же глупым и бессмысленным жестом отчаяния, как и его попытки контролировать ситуацию.       Краем глаза он заметил, как Гермиона снова повернулась к очередному жаждущему внимания. Все в ее облике — от прямой осанки до чуть склоненной головы — выражало уверенность. Но Малфой знал: за этой легкостью стоит усталость, о которой она никогда не скажет вслух.       Он хотел домой. Хотел оказаться в тихой комнате, где не будет вспышек света и надоедливых голосов. Хотел взять ее за руку, сесть рядом и просто быть. Молчать или говорить — без разницы. Главное, что там, в убежище, за границей этого хаоса, находилось единственное место, где он все еще чувствовал себя целым. Где он был Драко. Не Малфоем, осужденным, подозреваемым, бывшим Пожирателем или наследником отцовских грехов, а Драко. Просто Драко. Гермиона повернулась к нему, словно уловив поток мысли. Девичий взгляд стал мягче, уголки губ дрогнули. Но она не успела ничего сказать — из толпы опять вышел кто-то, будто специально ждавший момента, чтобы застать их врасплох.       — Мистер Малфой, можно вас на минуту? — Голос царапнул слух, как нож по стеклу.              Драко даже не сразу понял, что обращались к нему. Он остановился, осмотрелся и только тогда заметил молодого мужчину с блокнотом в руках. Тот выглядел смущенным, но решительным.              — Нет, — ответил Малфой коротко, продолжая толкать коляску.       Журналист пошел следом, не обращая внимания на отказ.       — Но ведь вы…       — Я сказал нет, — повторил Драко, не повышая голоса, но вложив в слово все доступное ему презрение.       Гермиона обернулась через плечо. Ее взгляд — одновременно предостерегающий и удивленный. Но она ничего не сказала.       — Все в порядке, — тихо проговорила она, глядя на Драко, как будто пыталась убедить не столько его, сколько себя.       И он не стал спорить.       Когда следующий журналист подступил к ним, Гермиона снова приняла инициативу на себя, плавно отразив очередной вопрос. Малфой смотрел на нее, но в голове звучал совсем другой голос — его собственный. Вопрос крутился в мыслях, овивал каждую извилину мозга, вертелся на языке, но никак не соскакивал с губ. Как? Как она держится? Видно же — устала. На исходе сил и дыхания, почему не отмахнется от внимания, как от назойливых насекомых? У нее ведь и причина есть. Почему не сослаться на усталость, позволяя себе хоть немного прийти в себя? Хотя бы покинуть зал для слушаний без дополнительных комментариев?       Безусловно, Малфой знал, как долго она готовилась к этому дню, как тщательно собирала показания. Эта ее маниакальная одержимость правильным подбором слов, кажется, навечно останется у него в памяти. И Салазар с ним: Гермионе важно отстоять свою позицию; с натяжкой, но ее понять можно. Но все остальные? Складывалось ощущение, что никто, кроме него, не замечает тонких линий вокруг ее глаз или того, как она машинально потирает пальцы, будто проверяя, есть ли еще силы. Достаточная цена за ваши жалкие статейки, а, свиньи?       Мерлин свидетель, каких усилий Драко стоило держать рот на замке. Раздражение клокотало в горле. Вообще-то… он бы мог прямо сейчас ухватиться покрепче за спинку кресла, развернуть Гермиону на все сто восемьдесят и рвануть без оглядки прочь, оставляя столпотворение позади. На секунду уголок губ приподнялся в сдержанной усмешке. Это было бы даже забавно.       Когда очередная волна вопросов стихла, Гермиона ухватилась за подлокотник — ее слегка повело в сторону. Почти незаметно, но Малфой все равно подхватил ее за плечо, возвращая в прежнее положение.       — Все нормально? — прошептал он, наклоняясь ближе, чтобы никто не услышал.       — Конечно, — ответила она, но голос прозвучал хрипловато. — Еще пара минут, и все.       Нужно было быть идиотом, чтобы не уловить лживые нотки.       — Гермиона… — начал он, но почти сразу же замолчал, не зная, какие слова выбрать. Грейнджер, обернувшись, одарила его теплым взглядом.       — Позже, Драко, — тихо, будто делясь секретом. — Мы поговорим позже.       Ему оставалось лишь шумно вздохнуть в знак неохотного согласия. Он не успел нахмуриться, как рядом, будто и правда из-под земли, вырос очередной журналист. Ведьма выпрямилась, снова надевая на лицо ту же уверенную, почти непроницаемую маску.       — Мисс Грейнджер, последний вопрос! — выкрикнул тот, приподнимая заготовленное для ее комментариев перо.       Гермиона выпрямилась, на лице отразилась усталая, но неизменная вежливость.       — Я вас слушаю.       — Ваша борьба за права маглорожденных вызывает огромное уважение, — начал репортер, но в голосе слышались нотки провокации. — Что вы можете сказать на обвинения в том, что вы используете это слушание, чтобы привлечь внимание к своим целям?       Малфой напрягся. Пальцы сжали ручки коляски сильнее. Он почти шагнул вперед, но Гермиона перехватила его ладонь, мягко проходя пальцем по тыльной стороне.       — Вероятно, вы имели в виду мою позицию по отношению к моим друзьям. Простите, но я не привыкла работать на публику. Если бы мне нужно было привлечь к себе внимание, я бы выбрала что-то более эффектное. Например, попросила бы вас придумать адекватный вопрос.       Вокруг послышался приглушенный смех, и репортер смутился, пробормотав что-то невнятное. Гермиона, не дожидаясь продолжения, обернулась к Драко.       — Теперь мы точно закончили.       Он кивнул, развернув коляску в сторону выхода, и поспешил исчезнуть в одном из коридоров, ведущих к Атриуму. К счастью, в людях еще остались остатки совести, и никто из скопища у дверей за ними не последовал.       Драко осторожно вел коляску вдоль широкой галереи Министерства, то и дело кидая взгляды по сторонам. Чиновники мелькали вокруг, поглощенные своими делами, будто спешили успеть за каким-то невидимым временем, всегда текучим и неуловимым. Ему это было только на руку — здесь уже никто не обращал на них внимания. Гермиона, напротив, выглядела отстраненной, ее руки покоились на подлокотниках, но пальцы время от времени сжимались, словно пытаясь удержать что-то невидимое.       — Ты отлично справилась, — сказал Малфой, глядя прямо перед собой.       — А ты справился со мной.       — О да. Это было куда сложнее, чем с дурацкими вопросами, спасибо, что заметила.       Она тихо рассмеялась, и звук этот прозвучал самой прекрасной музыкой для его ушей. Драко улыбнулся. Неужели это… все? Больше никаких допросов, утомительных слушаний, необходимости оправдываться? Если честно, даже у него устал язык от постоянных расспросов — страшно представить, что испытывала Грейнджер. Все обсуждения на сегодня точно откладываются. Ей нужно поспать. Наверняка у Маркуса найдется парочка зелий, чтобы Гермиона смогла расслабиться в мягкой постели…       Сквозь шум шагов вдруг послышался тонкий, робкий голосок:       — Мисс Грейнджер?       Драко обернулся со стоном. Гермиона тоже напряглась, поднимая взгляд. Но к ним приблизился неожиданный для Министерства посетитель — девочка лет восьми. Ее щеки горели румянцем, а большие карие глаза смотрели с таким восторгом, будто перед ней оказались по меньшей мере основатели Хогвартса. Она держала в руках какой-то сверток, неумело перевязанный лентой.       Малфой прищурился: дети в Министерстве? Видимо, ребенок кого-то из чиновников. Заметив его изучающий взгляд, со стороны, должно быть, казавшийся презрительным, девочка попятилась, пряча лицо за локоном густых темных волос, и скромно представилась Луизой.       — Привет, милая, — Гермиона улыбнулась, и ее голос стал таким мягким, что даже Малфой, привыкший за пару часов к суровому тону, невольно насторожился.       — Мисс Грейнджер! Это правда вы! Я… я хотела сказать… — Луиза запнулась, сжала сверток сильнее и наконец выдохнула: — Спасибо! Вы так помогли!       Одежда девочки выглядела потрепанной, хотя и аккуратной, а обувь была ей явно великовата, будто досталась по наследству от старших родственников. Вот что было удивительно: дочь явно не последнего служащего, судя по этажу, на котором они находились, а носит… ну, явно не первой свежести одежду. Неужто в Министерстве и правда все так плохо с финансированием? Драко деликатно отвернулся, стараясь не заострять внимание на мелочах — такие вещи лучше держать при себе. Хотя, честно говоря, о шутках в сторону семейства Уизли по аналогичному поводу он не жалел. А что? Они и правда были забавными.       Гермиона тем временем наклонила корпус вперед, опускаясь на уровень глаз девчушки.       — Ты уверена, что помогла я? — спросила она, все еще улыбаясь и не выказывая никакого удивления.       — Да! — Луиза энергично закивала. — Вы помогли нам всем! Мама мне рассказывала, было большое сражение, мы не знали, что делать… а вы… а вы просто взяли и спасли нас всех! Как… как… — Девочка растерялась, но тут же нашла подходящее слово: — Как волшебница!       — Вот это да, — саркастично пробормотал Драко, скрестив руки на груди, но невольно прислушиваясь к разговору.       — Я рада, что смогла помочь, — Гермиона покосилась на него и слегка пожала плечами, словно сама не понимала, о чем идет речь. Будь Малфой на ее месте, уже бы точно спросил, что именно он сделал. А Гермиона молчит. Скромная. Или это он тщеславный?       — Это вам, — Луиза протянула ей сверток с таким трепетом, будто дарила драгоценный подарок.       Грейнджер медленно взяла его, аккуратно развязала ленту и раскрыла. Внутри оказался самодельный браслет из разноцветных стеклянных бусин. Небрежный, с немного неряшливыми узелками, но каждая бусинка сияла и переливалась на свету, как маленький драгоценный камень.       — О, Луиза… — Гермиона замерла, ее голос опустился почти до шепота. — Ты сама это сделала?       Девочка закивала так энергично, что ее волосы растрепались. И ровно в этот момент Луизу окликнула, по всей видимости, ее мать — женщина средних лет и высокого роста, рыжие волосы вьются по плечам, опускаясь на серый пиджак, отдающий в крысиный. Вынырнув из какого-то кабинета, она подошла к дочери, положив руку той на плечо. Сухость ее движений отдавала каким-то неприятным чувством в горле. Драко наблюдал, как взгляд женщины, направленный то на дочь, то на Гермиону, становится более мягким. Малфоя она вниманием не удостоила, будто тот был не более чем глупой статуей.       — Мисс Грейнджер, я очень рада вас видеть, — женщина протянула руку, встречая тот же жест со стороны Гермионы. Ладони сошлись в единстве. – Меня зовут Флора Маккольн, а это моя дочь Луиза. Мы очень рады с вами познакомиться. Луиза ваша преданная поклонница!       Малфой видел, как покраснела девочка, опуская взгляд. Флора добродушно погладила ее по волосам, пока Грейнджер отвечала какие-то милости в ответ.       — Мы узнали, что сегодня вы будете в Министерстве, и Луиза буквально напросилась на работу со мной, чтобы вас увидеть. Вы уж простите ее, — вздохнула Флора. — Она просто без ума от вашей истории в победе над Сами-Знаете-Кем!       Драко фыркнул, но не со зла. Его взгляд остановился на браслете: Гермиона осторожно примеряла его, едва посмеиваясь от восторга.       — Он прекрасен, — сказала она. Искренность в ее голосе была неоспорима. — Луиза, знаешь, это лучший подарок, который мне когда-либо дарили!       — Правда? — Девочка замерла, а потом просияла. Малфой вскинул брови. Вот это — лучший подарок? Не коллекционное издание ее любимой книги? Не лента? Не его чертово колено?       — Конечно. Ты очень талантливая, — подтвердила Гермиона, и девочка подпрыгнула от радости.       — А мисс Грейнджер вообще всем помогает, — вдруг заявил Драко, неожиданно вклиниваясь в разговор. Его тон был почти ленивым, но глаза весело блестели. — Даже тем, кто этого не заслуживает.       — Драко! — Гермиона резко посмотрела на него, но во взгляде сквозило больше усталости, чем раздражения. Миссис Маккольн сделала вид, что ничего не заметила.       — Что? — невинно спросил Малфой, но улыбнулся девочке. — Просто к слову.       Луиза захихикала, будто разглядела в нем нечто новое, что не заметила ее мать.       — А вы тоже любите помогать другим? — робко спросила она, повернувшись к нему.       — Э-э… наверное? Можно и так сказать, — он склонил голову, пойманный врасплох неожиданным вопросом.       — Он хороший, — добавила Гермиона, снова беря ситуацию под свой контроль. — И помогает мне, как может.       Луиза одарила их обоих благодарным взглядом, но больше ничего не сказала, будто слова уже стали лишними. Воспользовавшись моментом, ее мама вежливо распрощалась с ними и вместе с девочкой поспешила удалиться. Драко и Гермиона снова остались в коридоре одни.       Гермиона продолжала разглядывать браслет. Драко решил не торопить ее. Вместо этого он позволил себе несколько секунд тишины, чтобы вновь взглянуть на ее лицо — спокойное, почти… счастливое.       — Знаешь, — тихо проговорил он, наконец нарушив молчание, — иногда ты делаешь так много для других, что я забываю, что ты на самом деле человек.       Гермиона подняла взгляд, и на ее губах заиграла тень улыбки.       — А ты, Драко, иногда можешь быть неожиданно милым.       Он усмехнулся, но не ответил, только осторожно подтолкнул коляску, увозя Гермиону обратно в шумное, бурлящее коридорами Министерство. Мерлин, пусть все наконец закончится. Они провели в этом долбаном месте уже Салазар сколько времени. Малфой ни капли не удивится, если окажется, что заседание в действительности длилось меньше, чем ему представлялось — потому что, Мерлина ради, как можно так долго приставать к человеку? Нездоровому, кстати, который только что выдержал дачу показаний — и Ричарда Квелла.       Какой же он придурок. Подловить бы этого выродка где-нибудь в тихом местечке да проклясть от души, чтобы жизнь медом не казалось. У Драко и без сегодняшних вопросов агрессии поднакопилось.       — Да вы, мать твою, издеваетесь… — простонал Малфой, когда почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Если это очередной журналист, он реально не выдержит — плюнет в морду или наедет коляской на носки ботинок, чтобы тот заорал, а Гермиона в ужасе попросила увезти ее как можно скорее, чтобы скрыться от позора. Медленно повернувшись, Драко уже приготовился воплотить план в реальность, но тут же остановился, хмурясь.       — Энтони, — Малфой приподнял уголок рта в приветливой, но натянутой улыбке, машинально протягивая руку другу Блейза, также выступавшему сегодня с показаниями сразу после Гермионы.       Тут за плечом Энтони показалась еще одна фигура. Парень лет шестнадцати. Высокий, нескладный и одетый по волшебным меркам в нечто совершенно диковинное: массивные цепи обвивали его запястья, громоздкие ботинки с каждым шагом производили гулкий «бряк», эхом разносившийся по коридору. Он мог бы выглядеть как обычный подросток, если бы не странное напряжение на его лице, как будто парень не мог до конца расслабить ни одной мышцы.       Малфой нахмурился, но промолчал.       — Гермиона, я Энтони Ривен, можно просто Тони, — заговорил тем временем Энтони, протягивая руку с той самой безупречной улыбкой, способной сразить добрую половину Пуффендуя. — Мы сегодня с вами уже виделись, но до сих пор не имел чести познакомиться с вами лично.       Грейнджер, конечно, ответила на рукопожатие, и Драко почувствовал, как в нем снова начинает подниматься раздражение. Будто спохватившись, Энтони обернулся к парню за своим плечом и с широкой улыбкой представил и его тоже:       — Это мой младший брат Колден. Он большой ваш поклонник и хотел подойти поздороваться. Он немного стесняется, так что не судите нас строго. — И он хохотнул, будто пытаясь скрыть нервозность.       Малфой прикусил внутреннюю сторону щеки. Ах да, Колден… Так вот какой он! Драко, разумеется, знал о нем от Блейза. Знал он и о случайной детской травме, превратившей мальчишку в чудика. Драко резко осознал, насколько глупо выглядит его собственное осуждение, и мысленно захотел влепить себе пощечину.       Ему стало особенно неловко, когда Гермиона встретила Колдена с неподдельной добротой. Ну и говнюк же он…       — Эй! — Малфой повысил голос, как только младший из братьев коснулся руки Грейнджер. Он стиснул челюсти, стараясь не наговорить лишнего. Колден изогнул бровь в удивлении, и Энтони поспешно одернул брата с виноватым выражением лица.       — Извините, — пробормотал Драко, чувствуя себя полным идиотом. Это мальчик с особенностями, нужно повторять как мантру. — Тяжелый день.       — Мисс Грейнджер, я вас расстроил? — Колден опустил взгляд в пол — лицо его порозовело, голос дрогнул с искренней обидой.       — Нет-нет, все в порядке! — Гермиона мягко улыбнулась, наклонив голову. — Рада, что вы подошли познакомиться. Энтони, спасибо большое за то, что приехали всей семьей. Ваши показания несомненно очень помогли ходу дела.       Энтони хотел было что-то ответить, но Колден опередил его, хлопнув в ладоши с таким энтузиазмом, что Драко машинально отступил на шаг.       — Вы моя героиня! Вы спасли меня!       На лице Гермионы промелькнуло замешательство. Малфой же попытался отделаться от чувства дежа вю.       — Правда?       — Да! — Колден застенчиво закивал. — Вы поразили Фенрира Сивого! Он проклял меня, а вы спасли. Вы — моя героиня, милая мисс Грейнджер!       Драко нахмурился. Сивый?       — О, я… думаю, это ошибка, — начала Грейнджер. Ее тон был предельно мягким, но в нем прослеживалось напряжение. Однако Колден будто ее не услышал, в его глазах блеском отразилась какая-то непонятная эмоция.       — Никто этого не знает, но я-то знаю! — Его голос стал низким и почти шепчущим. — Я знаю, чувствую, что это так.       А Драко чувствовал, как сжимаются ладони на ручках коляски.       — Колден… — Энтони положил руку на плечо брата, осторожно отодвигая его назад. — Простите. Он… просто немного волнуется.       — Все хорошо. Правда, я понимаю, – Грейнджер улыбнулась, а вот Малфой приоткрыл рот, хмурясь. — Тони, извините нас за такую короткую встречу, но я очень устала и чувствую себя нехорошо. Нам правда пора. Мы еще встретимся, ладно?       — Да, мы…       Но не дождавшись реакции Энтони, Драко, совершенно наплевав на то, что это может показаться грубым, развернул коляску и двинулся прочь. Позади раздался голос Колдена:       — Подождите! Я же…       Малфой не оборачивался. Впереди их ждали тишина и воздух без этих навязчивых голосов.       Грейнджер сидела тихо, опустив взгляд. Ее лицо, как обычно, сохраняло видимость невозмутимости, но Драко был слишком хорошо с ней знаком. Он заметил, как дрожат ее губы, сжавшись в тонкую линию, а пальцы нервно теребят подлокотник коляски. Ее поза была напряженной, и Малфой знал, что это молчание — всего лишь ширма, за которой пряталась тревога.       — Этот тип… — пробормотал он, наконец нарушая гнетущую тишину. Его голос прозвучал низко, будто слова с трудом пробивали дорогу наружу.       — Я знаю, что он… с особенностями. Энтони ведь попросил нас не быть с ним строгими, — ответила Гермиона, едва поднимая взгляд. Ее голос был ровным, но в нем звучала дрожь. Она будто говорила не только с ним, но и с собой, стараясь объяснить случившееся. — Я не сражалась с Сивым. Это, должно быть, какая-то путаница.       — Путаница? — переспросил Малфой, фыркнув. — Это даже не смешно, Грейнджер.       Он толкнул коляску чуть сильнее, чем следовало, и она слегка покачнулась. Гермиона бросила на него укоризненный взгляд.       — Не преувеличивай, — наконец сказала она, стараясь сгладить остроту момента. — Он просто… переволновался. Тем более ему и так нелегко.       — Ага. И он решил выместить это на тебе, — буркнул Малфой, но замедлил шаг, чтобы подстроиться под ее дыхание, которое было чуть сбивчивым.       Коридоры Министерства тянулись бесконечной чередой, словно пытались запутать их. Мягкий свет факелов выхватывал из тьмы барельефы на стенах, искажал их формы, заставляя линии оживать в странном танце. Драко смотрел прямо перед собой, но в его голове прокручивались обрывки сцен: напряженное лицо Гермионы, ослепительно улыбавшийся Энтони, горящие глаза Колдена…       Он украдкой взглянул на нее снова. Грейнджер сидела неподвижно, будто не замечая, как ее пальцы все еще цепляются за ткань пледа. Она пыталась отвлечься, но ее взгляд был устремлен куда-то внутрь, за пределы видимого.       — Знаешь, Грейнджер, — неожиданно начал он, делая свой голос легким и насмешливым, — если бы я знал, что у тебя с юности такие странные поклонники, то, возможно, десять раз подумал бы, прежде чем связываться с тобой.       — О, Малфой, — проговорила она, в ее голосе зазвучал сарказм, смягченный теплотой. — Ты бы все равно не справился с конкуренцией.       Его смех, искренний и громкий, эхом разнесся по пустынному коридору, звуча неожиданно живо на фоне мрачных стен.       — У меня есть кое-что, что делает меня на голову выше всех твоих поклонников, — заявил он, улыбаясь самодовольно.       — Если это очередная грязная шутка, клянусь, я…       — Салазар, я запрещу Нотту общаться с тобой, — Драко закатил глаза. — Я не это имел в виду.       — А что тогда? — Гермиона вскинула бровь, ее лицо выражало смесь любопытства и сомнения.       — Маленький сюрприз, — ответил он, ухмыльнувшись. — Не спрашивай. Не расскажу.       Грейнджер смотрела на него чуть дольше, чем обычно, будто пытаясь разгадать его замысел, но в конце концов лишь тихо выдохнула и отвернулась.       Коридор стал светлее: широкие арки впереди предвещали выход в центральный холл. Шаги зазвучали тише, словно сами стены устали от эха. Гермиона казалась более спокойной, ее лицо стало мягче, а уголки губ дрогнули в слабой улыбке. Драко снова посмотрел на нее украдкой.       — Знаешь, — негромко произнес он, нарушая тишину, — странно, что тебя определили не на Слизерин.       — Это еще почему? — Она повернулась к нему — янтарь на радужке блестел в свете огней.       — Только слизеринка могла бы оказаться достаточно хитрой, чтобы заставить такого, как я, стать лучше, — ответил он тихо, почти на выдохе.       Гермиона удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала. Вместо этого она улыбнулась — искренне и тепло.       Когда они добрались до выхода, коридоры за их спинами погрузились в привычную тишину. Но Драко знал, что этот день — с его странными встречами, вспышками эмоций и тихими признаниями — наконец подошел к концу. Стоит отметить стаканчиком огневиски, никак не меньше.