Уголок Грейнджер

      — Ты… — Гермиона сделала вдох. Полотенце давило на грудь все сильнее. — Ты слышал?       Малфой прижимался спиной к двери, словно боялся, что кто-то дернет за ручку с обратной стороны. Волосы его были взъерошены — Гермиона с легкостью могла представить, как еще буквально минуту назад он запускал пятерню в шевелюру, пропуская пряди сквозь пальцы. Или… как это делала бы она. Только совсем не для того чтобы создать хаос на голове — скорее, чтобы удержаться. В ее голове, все еще не остывшей после воздуха горячей ванной, поцарапанной пластинкой крутилась одна и та же картина.       Драко.       Без этой дурацкой пижамной рубашки.       Драко.              Между ее… Соберись. Мерлина ради, соберись сейчас же, вы ведь… поссорились. Но если между ними случился разлад, почему тогда вся спина горит? Почему ноги подгибаются? Может, дело в его взгляде? Или в том, как тяжело Драко дышит? Даже в погруженной в темноту комнате, освещаемой лишь тонкой полоской света из-под двери ванной, Грейнджер могла отследить, как вздымается и затем опускается его грудная клетка. Острый вырез незастегнутой рубашки лишь ухудшал ситуацию: ключицы виднелись как никогда отчетливо, и картина, что вертелась в сознании, грозясь сорваться новым стоном с языка, проявлялась все четче. Шея, плечи — твою мать, Гермиона уже на грани здравомыслия.       Она переступила с одной босой ноги на другую. Игнорировать. Игнорировать это чувство, от которого перехватывает дыхание.       Дышать. В его присутствии главное дышать, особенно когда он так смотрит.       — Ну? — спросила Гермиона, и голос ее дрогнул, вторив пропустившему удар сердцу. Она гулко сглотнула.       Они не разрывали зрительного контакта. Его взгляд был припечатан к Гермионе — к распахнутым от переизбытка чувств глазам, к полотенцу, что скрывало тело. Белая ворсистая ткань доходила до колен, но ведьма испытывала парадоксальное ощущение, будто она совершенно обнажена. Дыхание распирало грудь, и неловкий узел, завязанный впопыхах, давил на солнечное сплетение.       — Тебе не все равно на Блейза. — Его интонация была ровной. Спокойной даже, и Грейнджер чувствовала в этом угрозу. Такую же она слышала в стенах подвала, прямо перед тем, как Малфой запустил миской с супом в стену. — Почему, маленький львенок?       Он сделал шаг вперед. Грейнджер — назад.       — Не называй меня так.       Еще шаг вперед.       И снова она отступила.       — Как же не называть? Это прозвище навсегда останется с тобой.       — Неправда.       — Львенок недоволен?       — Ты ревнуешь?       Они остановились посреди комнаты, напротив широкого окна. Лунные лучи пробивались сквозь стекло, привнося каплю света в окутанную мраком комнату. Сегодняшняя ночь была удивительно безоблачной, почти летней. Молочный свет мягко подсвечивал скулы Малфоя; он играл на его лунных радужках. Глаза что небо, что воронье крыло — что самое темное желание, вытащенное из глубин души на поверхность. В его расширенных зрачках Грейнджер с трудом различала свое отражение — едва видный силуэт. Собранные в пучок волосы, изящная тонкая шея, голые плечи. Присмотрись ведьма получше, и увидела бы собственное выражение лица — уязвимое, подернутое легкой пленкой гнева, что на деле сдерживает рвущееся желание.       Молчание между ними лилось густым медом. Малфой был таким высоким — ей приходилось задирать голову, чтобы смотреть в темные глаза прямо. Он дышал глубоко и тяжело, и она дышала так же. Почти в унисон они глотали и выталкивали кислород из легких, опаляя кожу друг друга.       — Я ревную, — тихо признал Малфой, становясь так близко, что и трех пальцев между ними не пропихнуть. Они касались друг друга — дыханием и взглядами, касались истерично стучащими сердцами, готовящимися выпрыгнуть из клетки.       Гермиона гулко сглотнула.       — Почему?       Он молчал, и Грейнджер невольно покачнулась к нему — так, чтобы их тела соприкоснулись. Неизвестно, чей вздох прозвучал отчетливее: ее или Драко.       — Потому что мне страшно. Я впервые сам добился чего-то стоящего. Доказал, что действительно достоин… хорошего.       Гермиона тихо хмыкнула, вставая на цыпочки. Она ткнулась щекой в его плечо и повела головой, приближаясь носом к крепкой шее. Налитые кровью губы вытянулись — Грейнджер оставила невесомый поцелуй на изгибе между плечом и ключицей, и, горячо выдохнув, скользнула выше. От нижней губы по коже потянулся мокрый след. Малфой пошатнулся.       Но не издал ни звука.       — Вот что я для тебя, — прошептала Гермиона, переплетая их руки. Она осторожно, словно боясь сделать больно, втянула нежную кожу на его шее и прикусила. — Хорошая награда. Интересно.       Он рвано выдохнул, когда Грейнджер осы́пала изгиб шеи чередой мокрых поцелуев. Малфой не шевелился, только сильнее сжимал ее руки, будто боялся, что Гермиона вдруг к нему притронется. А она хотела. Хотела исследовать его кончиками пальцев, оставить красные полосы — ей нужно было. Ей хотелось. Она изнемогала.       — Может, мне и правда стоило выбрать Блейза, — прошептала Гермиона, проводя языком под линией его челюсти.       — Так почему целуешь меня?       Малфой хотел звучать равнодушно — она слышала. Вот только легкая дрожь голоса, срывающегося на хрип, выдавала с поличным. Как бы Драко ни притворялся, обмануть Гермиону у него не получится.       Осознание этого выбило почву из-под ног. Будто сотня порций огневиски, оно свалилось на девичью голову, кружа мысли, и Грейнджер глухо простонала от неожиданно завязавшегося узла внизу живота. Это был прилив смелости, поэтому, вдохнув поглубже парфюм Малфоя, Грейнджер легко повела их руки.       Ближе.       К себе.       Гермиона приподняла голову, снова заглядывая в его глаза. Ресницы щекотали веки — все чувства обострились, и слюны не хватало из-за рваных вздохов через приоткрытые губы. Она выдыхала ему прямо в рот — Драко глотал ее кислород. Его потряхивало. Грейнджер потянулась к его лицу: сухие губы почти соприкоснулись, сердца бились в одном ритме — и она несмело высвободила пальцы из его хватки. Но лишь для того чтобы направить его руку за запястье под полотенце вниз.       Оба судорожно вздохнули и прикрыли глаза, соприкасаясь лбами. Малфой расслабил кисть. Гермиона задыхалась. Воздуха не хватало критически, и всякий вдох, который позволяло сделать тело, выходил звонким, мелодичным, наполненным чертовой мольбой. Мольбой прикоснуться. Понять.       Вот только Малфои в Безликих не верили. Его рука все еще оставалась неподвижной, и тогда Гермиона ухватилась за соединение указательного и среднего пальцев, опуская их себе на лобок. Щеки пылали. Ей было стыдно, она чувствовала себя почти порочной, будто мольбы ее были адресованы не Всемогущему, а самому Дьяволу.       Но его пальцы вдруг дрогнули, скользнув ниже. И тихий стон, сорвавшийся с его губ, угодил ей прямо в приоткрытый рот. Они не целовались — их сухие губы едва мазали друг по другу, и то нечаянно, будто последнее желание, разделенное между ними. Грейнджер надавила на мужские пальцы, побуждая скользнуть еще дальше, туда, где…       — Гермиона, что ты делаешь? — иступленно спросил он.       — Ты же слышал меня? — Она вела их руки медленно, содрогаясь с каждым пройденным миллиметром.       — Если бы я не наложил Оглушающее, тебя бы услышал весь Хогвартс.       — Тогда ты знаешь, что я делаю.       Она неловко втянула его нижнюю губу, проходясь по ней языком. Малфой едва подался вперед — Грейнджер знала, что его терпение на исходе. И дело не только в том, что поцелуй становился глубже: вскоре Драко начал двигать рукой сам, продвигаясь в правильном направлении. И стоило только пальцам замереть, как из его груди вырвался протяжный стон.       — Понимаешь, почему я целую тебя?       — Грейнджер, нам потребуются не презервативы, а салфетки.       — Если ты так и продолжишь бездействовать, боюсь, нам не потребуется ни то, ни другое. — Гермиона оторвалась, заглядывая ему в глаза. Радужек совершенно не видно.       Он молчал. Молчал недолго, но каждая секунда разочаровывала все больше. Словно удар в солнечное сплетение, будто звонкая пощечина — Гермиона смотрела на него широко распахнутыми глазами, ожидая хоть чего-то. Ком драл глотку, впиваясь в изнанку кожи шипами, колючим репейником. Если он ее не хочет, то пусть так и скажет. Унижаться в планы сегодня не входило.       — Если я… — Драко гулко сглотнул, сгибая пальцы. Грейнджер дернулась — и против ее воли изо рта вырвался краткий стон. — Если я поддамся в твоей игре, ты можешь пострадать.       Малфой вновь двинул пальцами, собирая смазку. Ей пришлось вцепиться в крепкие плечи, прежде чем на тело обрушилась дрожь.       — И пусть! — Она дернула его руку, вынуждая подняться выше, к самому пульсирующему средоточию. Но Драко не двигался — его ладонь так и замерла, пальцы продолжали ненавязчиво размазывать влагу. — Драко, и пусть!       — Нет.       — Драко, да! — Грейнджер прикрикнула, впиваясь ногтями в его кожу. — Хватит, драклов хвост, быть таким отстраненным! Хватит! Хватит, я хочу тебя, я… Мерлина ради, зачем ты пришел, если не хотел меня? Чего ты добиваешься? Чтобы я…       Он слегка надавил на вход средним пальцем, и Грейнджер низко простонала, упираясь лбом в его плечо. Это невыносимо.       — Малфой, я не собираюсь умирать девственницей. Если ты меня не хочешь…       Предложение так и не получило окончания — оно затерялось где-то на уровне языка, нырнувшего в девичий рот. Драко ухватился свободной рукой за корни собранных волос и легко дернул, заставляя сдавленно вздохнуть и впиться в его плечи еще сильнее, более остервенело — так, чтобы остались отметки на белоснежной коже. Девичьи ладони скользнули выше, в его пряди.       Да. Да, вот так хорошо: его рука под полотенцем, притрагивается невесомо, и пальцы легко постукивают по мокрому входу. Звуки в комнате двоятся, троятся — слышно, как глубок их поцелуй, как тяжело они сглатывают, сбивчиво дышат. Слышно, как Грейнджер изнывает от более смелых прикосновений, а Малфой держится из последних сил, чтобы не пересечь черту.       По бедру скользнула капля, а следом за ней — подушечки его пальцев. Драко провел языком внутри ее приоткрытого рта, щекоча слизистую, после чего крепко сдавил внутреннюю часть бедра. Гермиона терялась. В комнате разгорался пожар, тот самый, о котором говорила Элиза. Она была права: просчету здесь места нет. Есть лишь желание удержаться на волоске жизни. Грейнджер, не в силах больше ждать, рванула серую рубашку за полы и потянула вверх, окидывая в сторону. Поцелуй не разрывался — наоборот, он становился все более жадным, более отчаянным, мокрым, грязным. В них было столько агрессии, что происходящее напоминало отнюдь не первые прикосновения влюбленных. В паре, едва освещенной лунными лучами, не было ни капли нежности или трепета.       Гермиона вдруг сместилась к его щеке, спускаясь поцелуями ниже. Высунув язык, она прижалась к изгибу, втягивая кожу до того, что Малфой зашипел сквозь зубы. Настоящая змея — не нравится, когда больно? Привыкай, Драко. Она кусала, всасывала и отпускала кожу его шеи с громким звуком — будто выпускала изо рта тающий фруктовый лед.       — Грейнджер, если у тебя пойдет кровь… — Он гулко сглотнул, вжимая ее голову себе в шею. Его пальцы так и не сдвинулись с внутренней части бедра. — Все это… слишком. Мы слишком… рискуем. Я хочу тебя, но это не… Блядь, Гермиона…       Девичьи пальцы скользнули по прессу вниз. Темнота не давала толком рассмотреть его фигуру — да и не нужно. Вся ее концентрация уходила на то, чтобы сейчас вылизывать его шею так, как подсказывало давнее желание.       Когда же она впервые подумала о нем так? В день, когда узнала про их поцелуй, или раньше? Она точно помнила, как… О, нет, ведь это началось еще на младших курсах, когда гормоны не дают голове проветриться и избавиться от навязчивых картинок. Кажется, курсе на четвертом? Может, пятом? Снова склока, грубая и совершенно привычная для них. Грейнджер искренне не собиралась впускать образ Малфоя в свои фантазии, но он не особо-то интересовался ее мнением — ворвался по-хозяйски, заставив ведьму заткнуть себе рот под опущенным балдахином в ночи. Тогда ей представлялось, как он будет патрулировать, а она — шнырять ночью по темным коридорами. Гермиона нарушит правила, за что окажется у каменной стены, с нее сдерут юбку, грубо намотают кудри на кулак и выскажут на ухо все, что о ней думают, попутно выбивая стоны из ее рта. О, это была ее любимая фантазия на всю следующую неделю, пока на голову вдруг не обрушилось осознание, насколько это неправильно — запускать руку в белье, думая о ком-то вроде Малфоя. Тогда она аргументировала просто: сильные негативные эмоции разжигают возбуждение. Все это лишь попытка отрезвить голову.       И посмотрите на нее сейчас. Пальцы касаются пояса пижамных штанов, и Грейнджер осторожно оттягивает резинку, проводя ногтем по коже. Она вот-вот опустится на колени перед ним — она сделает все, чтобы узнать, сможет ли кончить с ним физическим так же, как с ним воображаемым.       Ее рука скользит ниже, и взгляды пересекаются.       — Если ты сейчас прикоснешься… — его голос дрожал, грудь вздымалась, — я уже не смогу остановиться. Если ты пострадаешь…       — Я тебе доверяю.       — Дело не в чертовом доверии, а в…       Гермиона резко отступила назад. Она бросила руки — как свои, так и его — и отшагнула настолько далеко, что уперлась в изножье кровати. Смотрела на него как на предателя — потому что таковым он сейчас и был. Придя к ней, раскаленной до тянущегося вверх дыма, Малфой приложил максимум усилий, чтобы вылить на нее чан ледяной воды. Чтобы заставить почувствовать себя идиоткой. Язык скользнул по губам, и Грейнджер едва заметно дернула головой, устремляя взгляд в пол.       — Можешь идти.       — Что? — Драко опешил. Он опустил подбородок, стремясь заглянуть Гермионе в глаза, но та усердно избегала любого зрительного контакта. Руки скрестились на груди, как щит.       — Ты прекрасно меня услышал. Тебе не нужно это, а мне не нужно унижаться. Я не хочу, чтобы мой первый раз произошел таким образом. Я этого не заслужила. Так что хватит. Уходи и не беспокой меня.       — Гермиона, это не… Ты не понимаешь.       — Чего я не понимаю? — Ее голос взвился. — Что я, черт возьми, умираю?! Что меня никак нельзя касаться, кроме дружеских хлопков по плечу? Что мужчина, которого я хочу, ведет себя как последний подонок, делая вид, что ему все это не нравится? О, поверь, все это я прекрасно понимаю — лучше, чем ты можешь себе представить!       — Послушай, — Драко попытался сделать шаг вперед, но Грейнджер выставила руку.       — Нет, это ты послушай. Мне осталось всего несколько недель — люди обычно таким сроком измеряют время до отпуска, не до смерти. Я не могу больше строить планы, не могу мечтать о будущем — у меня нет ресурса. Единственные две даты в моем календаре — это возвращение Гарри и Рона, которые, мать твою, задерживаются, и день моей кончины! — Она перевела дыхание. Кулаки сжались. — Я ценю, что ты обо мне печешься, правда. Я счастлива, что тебе не все равно. Но это мое решение. Это мое желание — лишиться с тобой девственности, и если ты не хочешь, так обозначь это, черт возьми! Скажи прямо, чтобы я не чувствовала себя насильницей… будто принуждаю чистокровного трахнуть умирающую грязнокровку из жалости! Потому что то, что ты делаешь… то, как ты себя ведешь, — это просто унизительно. Я чувствую себя униженной. Я! Пытаясь сделать себя героем, ты, Драко, не понимаешь, как ранишь меня, а я сказала, что доверяю, что готова пойти на риск, так почему, Мерлин, ты не ценишь этого?! Почему все, что ты…       — Да потому, Грейнджер, что если ты от этого пострадаешь, я себе не прощу! Ты думаешь, мне легко тебе отказывать? — Малфой подошел ближе — Гермиона теперь не двигалась. Они смотрели друг другу в глаза, и во взгляде каждого запечатлелось выражение чистейшей ярости. — Ты думаешь, мне легко не отпустить контроль и не сорвать с тебя это блядское полотенце? Чем, по-твоему, я занимался в Больничном крыле — Салазар, в общественном месте! — слыша твои стоны?! Слыша, как ты меня зовешь? Рисовал? Картишки раскидывал? У меня яйца болят от возбуждения, и ты нихрена не помогаешь.       — Так сделай с этим что-нибудь! Я хочу — я буквально предлагаю себя, как дешевая проститутка, а ты ведешь себя как…       — Как кто? Как тот, кому есть до тебя дело? Извини, что не пользуюсь тобой, иначе еще три года назад выпил бы Оборотное и под видом Крама раздвинул твои ноги. Прежде чем сыпать обвинениями, подумала бы, какие риски!       Гермиона опустила руки. Она выдохнула через рот и лишь покачала головой.       — Драко, я умру через три недели.       — Ты не…       — Не лги ни мне, ни себе. Я не знаю, что будет с моим здоровьем уже через несколько дней. Я не могу гарантировать, что вообще останусь в сознании. Я просто… хочу прожить оставшееся время. Как полноценный человек. Я хочу быть с тобой, хочу… Мерлин, — Грейнджер приложила ладонь ко лбу, тяжело вздыхая, — просто хочу узнать, каково это — быть с тобой. И мне очень непри–       — Ложись на постель.       Она замерла. Их взгляды столкнулись, и губы как-то сами собой против воли приоткрылись, потяжелев под невыраженными словами. Гермиона моргнула раз. Затем второй. Третий — ей потребовалось несколько секунд, прежде чем до сознания дошел смысл сказанной фразы.       — Что? — переспросила ведьма, рассматривая Драко. Ей вдруг показалось, что это, должно быть, шутка. Или не шутка, но нечто близкое к ней. Малфой ведь ясно дал понять, что риски неоправданно высоки, что он не может взять на себя ответственность за…       — Ложись. — Пауза, шаг вперед. — На. — Еще один шаг, и изножье кровати впивается в девичьи икры. Гермиона бы поморщилась, не пребывай она в полной растерянности. — Постель.       В комнате повисла тишина. Грейнджер и слова выдавить не могла: неожиданный запал обиды, перемежающийся яростью, будто испарился, выставив ее теперь полной дурой. Она стояла ровно, руки по швам, и с пересохших губ срывалось рваное дыхание. Такой Малфой — угроза. Угроза ее самообладанию и умению собраться в любой ситуации. Слова, озвученные им, будто все еще витали в воздухе, замыкаясь в черепной коробке и парализуя.       И его это раздражало. Потому что стоило Гермионе сглотнуть, как Драко шагнул ближе и толкнул ее в плечо. Легкое, почти невесомое, но это действие возымело эффект: Грейнджер плюхнулась на кровать, приходя в себя. Она вдруг задрала подбородок и сощурилась, во взгляде пропала растерянная невинность. Нет, теперь они смотрели друг на друга с вызовом, с приподнятыми уголками губ и бровей. Они знали, чувствовали каждой клеткой тела: игра началась.       — Аргументы против закончились? — Грейнджер наконец позволила взгляду скользнуть ниже по торсу, удачно попавшему под лунный блик. И Мерлина ради, лучше бы она этого не делала, потому что внутренности словно перекрутились меж собой от резкой вспышки восторга.       У него было невероятной красоты тело. Таким награждались разве что греческие боги. Острые ключицы, овитые ниткой с кулоном, подтянутый живот с заметным, но не раздражающе-демонстративным рельефом — Малфой был в форме, и не было в его фигуре ничего мягкого. Никакой плавности — лишь отрывистые линии. На груди, там, где за ветвями сосудов стучало сердце, распластался вьющийся шрам.       Уже давно чужие шрамы не вызывали у Гермионы столько эмоций. Пальцы самостоятельно потянулись к рубцам: ей до смерти хотелось пробежаться по неровной коже подушечками, узнать, как они глубоки. Заглянув ему в глаза, она легко прикусила губу, будто спрашивая, можно ли, и получила такой же безмолвный ответ в виде кивка. Ведьма подалась ближе, и руки заскользили по отпечатку времен. Она помнила, как Гарри рассказывал про использование Сектумсемпры, но одно дело — слышать пересказ, и другое — видеть его последствия. Белые полосы вились змеями вокруг реберной клетки; они огибали его торс рваными полосами. На ощупь кожа почти не отличалась. Сердце Гермионы сжалось в тисках от осознания, как ему, должно быть, было больно. Она вела пальцами по тонким линиям и, завороженная, прислонилась к самому объемному из них прохладными губами.       — Мне жаль, — прошептала она, прижимаясь щекой к торсу. Драко лишь ласково пробежался кончиками пальцев по ее лицу, вынуждая смотреть себе в глаза.       — Хочешь расскажу секрет?       Она встретила его взгляд с такой любовью, что у обоих дыхание перехватывало.       — В тот день единственное, что меня волновало, — это сохранность амулета.       Гермиона глянула на маленькую скляночку, умостившуюся во впадине под шеей. Малфой покрутил нить между пальцев.       — Что это?       — То, что удерживало меня в сознании, — усмехнулся Драко, лаская девичью щеку. — Это Амортенция.       — И…       — Полевые ромашки, молоко с медом и ириски.       Гермиона приоткрыла губы. Она моргала слишком часто — так, чтобы не расплакаться. Черты Малфоя смягчились, и взгляд его был таким нежным, влюбленным…       — А помнишь, как ты превратила бутылку в пион? Я наблюдал за тобой. Это я был тем, кто наслал на тебя Греющие чары, чтобы ты не заболела.       …однако движения его вдруг стали резкими. Малфой был так близко. Он опустил ладонь на постель позади девичьей спины и наклонился к ее лицу так, что все последующие слова касались сначала разомкнутых губ.       — На твой день рождения общая комната была украшена пионами — это я их заказал, чтобы порадовать тебя. — Драко скользнул губами по высокой скуле, приближаясь к уху. Грейнджер пришлось зажмуриться от густых мурашек, когда прохладный амулет на его шее коснулся ее разгоряченных ключиц. — В первую ночь, что ты провела в лазарете после потери сознания в Большом зале, это я приходил к тебе спящей, и я просил тебя вспомнить, это я держал тебя за руку.       Краткий поцелуй запечатлелся почти у ушка, после чего Драко двинулся ниже, к шее. Его губы замерли над пульсирующей артерией.       — Я был тем, кто срывал все твои листки с набором помощников для реконструкции Малого зала, потому что хотел быть тем, кто сможет провести с тобой как можно больше времени.       Он лизнул ее кожу, и Гермиона вцепилась пальцами в покрывало, стараясь удержаться. То, что происходило, было… было выше ее сил. Дыхание в горле царапало: глотка будто ссохлась, слиплась от сахарных слов Малфоя. Его рука — та, что не упиралась в матрас, — неожиданно коснулась колен Грейнджер и аккуратно раздвинула их, выбивая из груди нервный вздох. Она была на пределе. Она повела головой, открывая место для поцелуев бо́льших, более глубоких, однако Драко спускался ниже, проходясь от ключицы к ворсистому узлу на груди. Хотелось запустить пальцы в его волосы, собрать пряди и оттянуть голову, чтобы самой придвинуться губами ближе, дразня. Вместо этого, однако, Грейнджер лишь поджала пальцы на ногах — его язык скользнул по коже над полотенцем.       — Тогда, на Астрономической башне, я пил не из-за отца, а потому что слышал, как Уизли говорил о тебе как о своей будущей жене. И я был так зол — потому что боялся, что ты выберешь его. Потому намеренно сорвал вам свидание — я был под Оборотным и узнал, что он хочет предложить тебе отношения. Я заставил его напиться, чтобы он не смог сделать все правильно, потому что…       Он шумно выдохнул, умолкнув. Гермиона смотрела на него из-под ресниц, и дыхание выходило рваным. Грудь вздымалась истерически, будто еще немного, и на тонкое тело обрушится паника. И все из-за него. Из-за Драко, который теперь стоял перед ней на коленях. Стоял между ее раздвинутых ног, с рукой, замеревшей на узле полотенца. Ребра сами собой тянулись к его ладони, но он не спешил. Наоборот, медленно отодвинулся, раздвигая ее ноги еще шире, и потянулся корпусом вперед — так, чтобы подбородок замер на уровне внутренней части ее бедер. Грейнджер облизнула пересохшие губы в нетерпении, и Малфой, улыбнувшись уголками, прошептал:       — Потому что это должен быть я. Тем, кто сделает все для тебя правильно. Кто говорит о тебе так, как говорил Уизли, — это должен быть я. Ты представить не можешь, как часто я думал об этом моменте, и мне жаль, что все началось именно так. Дай мне шанс все исправить, Гермиона. Я хочу все исправить.       Драко молча смотрел на нее, и Гермиона знала, что сейчас нужно собрать все силы, чтобы ответить. Вот только слова никак не шли с языка: она смотрела на Малфоя, будто увидевшая Горгону статуя, и думала, что вот он, неверующий, стоит на коленях перед ней. Уже не в первый раз. По собственному желанию. Мерлин, голова идет кругом… Гулко сглотнув, Грейнджер сделала вдох поглубже и кивнула. Что бы ни было у него в голове — а было там, по-видимому, предостаточно, учитывая внезапно показавшееся на скуластом лице удовлетворение, — она на все согласна.       — Хорошо, — прошептала ведьма, — хорошо.       — Ты мне доверяешь, Гермиона?       Ее имя из его уст — почти молитва. Обращение к сокровенному. Выдох — что признание в тяжелом прегрешении. Она глухо простонала, откидывая голову. Волосы щекотали оголенные лопатки, и сумасшедшая пульсация давила на виски. Грейнджер была возбуждена — черт возьми, она никогда в жизни не испытывала такого довлеющего возбуждения. Будто отвечающая за здравый смысл часть рассудка отключилась, оставив лишь животные инстинкты.       — Скажи, что доверяешь. — Его шепот оставил ожог на бедре.       — Я тебе доверяю. Я… — Голос сорвался, и Гермиона активно закивала. — Я доверяю.       — Видела бы ты сейчас себя… — Смоченные слюной губы прошлись по левому бедру вверх, к границе полотенца, прежде чем Драко переключился на другую сторону. — Это даже лучше моих фантазий.       Пискнув, она лишь шире раздвинула ноги.       — Драко, пожалуйста… Я…       Она не успела договорить — предложение оборвалось на глубоком вдохе, когда Малфой резко опустил руки на ее бедра и одним движением поднял полотенце. Все произошло так быстро: Гермиона даже не успела соориентироваться, как он толкнул ее на спину и прижал раскрытые ноги к матрасу. Один хлопок ресниц — его губы прижались к клитору, и из горла обоих вырвался протяжный стон: его, приглушенный, грудинный, и ее… такой громкий, что Грейнджер сама испугалась собственного голоса.       Это… непередаваемо. Нет, никаких звезд перед глазами, заворачивающихся узлов или фейерверков — то, что ощущала Гермиона, не могло сравниться даже с самой витиеватой метафорой, что существовала в литературе. Ее просто трясло. Ноги, прижатые к постели его крепкими руками, то и дело пытались сомкнуться от неожиданного тремора. Хватка на покрывале стала настолько крепкой — не вырвешь и силой. Язык Малфоя был… Мерлин. Он скользил по коже, надавливая, и каждый чертов раз Грейнджер стонала все более и более отчаянно. Руки сами по себе перебрались в белые пряди, сдавливая до болезненного отклика, и Драко, словно желая отомстить, сжал ее худые ноги еще сильнее.       Гермиона была не просто мокрой — она, чтоб ей провалиться, текла. И чем активнее двигался его язык, тем сильнее ведьма ощущала нехватку большего. Грейнджер прижала его голову ближе, и внутренности обожгло усмешкой. Да плевать! Ей было плевать. В голове ни единой мысли — только блаженство. Только ощущение… Мерлин, Дьявол, Годрик или Салазар — плевать, кого звать по имени, кого благодарить за это чувство совершенного растворения.       Малфой втянул складку, едва ощутимо сдавливая зубами, и Гермиона прогнулась в пояснице. Изо рта вырвался низкий протяжный стон, глаза закатились, — черт, это… это лучше всякой фантазии. Лучше всех идей, которые когда-либо посещали ее голову. Грейнджер вдруг распахнула ресницы и уставилась на него. И это, без шуток, был лучший вид в ее жизни. Потому что он смотрел в ответ. Драко, расположившийся между ее ног, с языком, что проникал внутрь, не отрывал от нее восторженного взгляда. Его зрачки были расширены — ему явно нравилось то, что он видел.       — Гермиона… — прошептал Малфой, отстраняясь. Его подбородок блестел в слабом отсвете. Грейнджер кое-как сконцентрировалась на словах, стараясь игнорировать острую необходимость в продолжении. — Расслабься сейчас, хорошо?       — Чт…       — Расслабься, ладно? Я буду очень осторожен, но мне нужна твоя помощь. Если будет больно, потяни за волосы. И не двигайся сама. Просто… расслабься и позволь мне все сделать самому. Хорошо?       Она не смогла ответить — вновь. Лишь кивнула и откинулась на спину, ослабляя хватку на волосах. Взгляд уперся в потолок, и грудь сдавило в предвкушении настолько же, насколько горло — тревогой. Гермиона облизнула губы и прикрыла глаза, делая глубокий вдох.       Ведьма почувствала, как исчезла тяжелая хватка с ног. Как горячее дыхание скользнуло вверх, по шее. Грейнджер разомкнула ресницы, встречаясь иступленным взглядом с Малфоем, и провела языком по пересохшим губам, когда он стянул с себя пижамные штаны. Щеки распалились — в них словно собралась вся кровь организма, стоило Драко прикоснуться горячими пальцами к узлу на груди и осторожно потянуть полотенце в сторону.       Неожиданно стало так холодно. Комнатный воздух кусал оголенное тело, и мурашки потянулись густым скопом. Малфой сделал глубокий вдох — он смотрел на ее грудь, нервно вздымающуюся. На тонкий изгиб, от узкого реберного корсета до талии, плавно переходящий в бедра. Она никогда не считала себя особо выдающейся в плане фигуры, но в этот момент, когда Драко едва не скулил от возбуждения, Гермиона ощущала хорошо ей знакомый привкус превосходства. Ведьма приподнялась на локтях, давая рассмотреть себя получше, и до сознания с большим опозданием дошла отстраненная мысль, что она сидит с бесстыдно раздвинутыми ногами. Демонстрирует себя всю — бери, только возьми, Малфой.       — Нравится? — полушепотом спросила Грейнджер. Мерлин, откуда в ней столько смелости?       — А ты сама не видишь?       Глаза опустились ниже, на его белье, и ей пришлось сделать нервный вдох. Сердце заколотилось в разы сильнее.       — Нравится? — Теперь была его очередь. Малфой приблизился к ее лицу и втянул нижнюю губу. Гермионе не пришлось отвечать: он прекрасно знал, как сильно она его хочет. Потому что ее руки тут же скользнули к поясу и нетерпеливо потянули белье вниз. Поцелуй стал глубоким и влажным, их языки перекатывали низкий стон Драко, когда Грейнджер притронулась.       Дьявол, она не ожидала, что на ощупь будет так… гладко. Брови даже приподнялись от удивления: это… впечатляет. Несмело и без всякого опыта Гермиона медленно провела по члену, слегка задевая пальцем мокрую головку. Малфой оторвался от ее губ и уткнулся ей в шею, явно не в силах сдерживаться.       — Если ты хотела продолжить, тебе лучше остановиться.       — Я что-то делаю…       — Я сейчас кончу, — проскулил Малфой, втягивая кожу на ее шее. — Я и так на пределе.       Гермиона ухмыльнулась, но ладонь разжала. Она готова была поклясться, что услышала разочарованный вдох. Но вся усмешка улетучилась в тот момент, когда его губы снова заскользили по ее шее. Малфой провел языком по ключицам вверх, слегка прикусывал кожу, всасывал ее рот — Грейнджер закатывала глаза от удовольствия. Она была подобна клочку бумаги, что подожгли и пустили по ветру. Послышался шорох.       — Сделай вдох. Расслабься и не сжимай меня. Пожалуйста.       Гермиона сипло вдохнула и вместе с тем ощутила давление. Первый импульс сжаться устранился практически моментально — Грейнджер насильно заставила себя расслабиться, игнорируя все остальное. Но удовольствие начало утихать. Ведьма концентрировалась лишь на постепенных, издевательски медленных движениях Драко: он двигался настолько неспешно, что это даже раздражало. В глотке все еще трепыхалась тревога, но нетерпение сказывалось в разы сильнее — ей ужасно хотелось насадиться самой, извиваться, просить большего. Вместо этого, однако, Гермиона лишь сильнее сжимала челюсти.       Малфой упирался на локоть позади ее головы, не отрывая взгляда от лица Гермионы.       — Ты…       — Еще, — прошептала Грейнджер, притягивая его губы.       Свободная рука легла на ее грудь, сжимая, и Гермиона сдавленно простонала сквозь поцелуй. Это напоминало картину в стиле сюрреализм, будто все ненастоящее, как будто придуманное — она хватала воздух, задыхаясь, и зарывалась пальцами в его волосы. Чувствовала, как его ладонь скользит по грудной клетке, как он осторожно сжимает ее соски, заставляя вздрагивать — ведьма чувствовала, как Драко заходит глубже. Ей хотелось дернуться: было неприятно. Болезненные ощущения поднимались вверх, достигая живота, и ее брови вздрагивали.       — Расслабься, — прохрипел Малфой.       — Мне больно.       — Остановимся?       — Не вздумай, — она завертела головой, и пучок наконец рассыпался, кудри расплылись по матрасу. — Просто… продолжай.       Толчок.       Грейнджер издала громкий вздох.       Его движения были неспешны. Драко не отрывал взгляда от ее широко распахнутых глаз; он слизывал с карих радужек вожделение вместе со страхом. На его лбу выступила первая капля пота, и Малфой осторожно, едва-едва двинул бедрами. Затем — еще и еще, пока напряжение с девичьего лица постепенно не спало, сменившись чем-то совершенно иным. Он просунул ладонь меж их соприкасающихся бедер и поместил пальцы на самую чувствительную часть.       — Драко… Быстрее. Пожалуйста.       — Нам нужно…       — Да к драклам все, что нам нужно, — Грейнджер скользнула руками по крепкой спине, останавливаясь на пояснице. Не отрывая взгляда, она самостоятельно толкнула пару раз его бедра, и от усиливающегося трения морщина между ее бровей становилась все глубже, а вздохи — громче.       Малфой приподнял ее ноги, заставляя обхватить его торс, и пододвинул к себе ближе. Он возвысился над Гермионой — вытянулся во весь рост, и было в этом что-то удивительное в своей красоте. На бледной шее расцветало красное пятно, оставленное ею, по скулам катились капли пота. Ее коленки плотно смыкались вокруг мужской талии — Мерлин, одна мысль, что между ними не осталось никакого пространства, что они буквально слились, работала катализатором всякому чувству, даже мимолетному. В ту паузу, что Драко выдержал, Грейнджер пыталась восстановить дыхание. Однако попытки казались тщетными: как успокоить вдохи и выдохи, когда перед тобой буквально воплощение твоих фантазий?       — О чем ты думала? — спросил он тихо, проскальзывая ладонями от шеи вниз, к груди. Гермиона блаженно прикрыла глаза. — Когда была в ванной, о чем конкретно ты думала?       — О том, каким будет наш первый раз.       Драко двинул бедрами. Его руки крепко держали Грейнджер за тазовые косточки.       — И каким ты его себе представляла?       — В библиотеке, — пропищала Гермиона, чувствуя, как ускоряется темп. От боли не осталось и следа, было… приятно. Необычно и приятно, и с каждым толчком это удивительное чувство усиливалось, развязывая язык. — Я думала о том, как ты прижмешь меня к стеллажу, снимешь белье и сделаешь… Мерлин, Драко!       Он резко подался вперед, прижимая ее тонкое тело к матрасу. Угол изменился, выбивая из груди едва ли не восклицание — больше от удивления, нежели от боли. Малфой провел языком по соску, двигаясь с каждой секундой все хаотичнее, отчаяннее.       Влажные звуки, хлопки от соприкосновения тел, стоны наполняли комнату дымом. Становилось невыносимо жарко, до предела, до скатывающихся по спинам капель. Грейнджер вцепилась в его спину, другой рукой придерживая за ягодицы, задавая темп, умоляя о большем.       — Я так… — Он уперся лбом в ее ключицы, и голос сорвался на протяжный стон. — Мерлин, Грейнджер, я так в тебя влюблен.       — Драко, пожалуйста!       Быстрее, быстрее, быстрее — он неожиданно сдавил Гермионе горло, вынуждая смотреть себе в глаза. Дыхание не прерывалось, но от ощущения его ладони, сжимающей мышцы, ощущение рваного скольжения вкупе с его лихорадочным взглядом заставили Грейнджер приподнять бедра и рвануть за поцелуем, сметая последний барьер.       Это произошло быстро. Оба несдержанно простонали, и Грейнджер почувствовала, как внизу становится невероятно тепло, почти горячо. Малфой обессиленно свалился на нее, вжимая в кровать.       Они лежали так несколько минут. Гермиона медленно перебирала его пряди, целуя взмокший лоб, пока Драко пытался восстановить дыхание. Вскоре он перекатился на бок и, подхватив палочку, лежащую на столике, применил к ним очищающие чары. Раскрыл руки и по-собственнически притянул Грейнджер к себе на грудь. Ее пальцы тут же потянулись к шрамам, дорисовывая на стеблях цветы.       — Ты в порядке? — спросил Малфой через какое-то время, ладонью приподнимая взъерошенные волосы. Воздух наконец прикоснулся ко взмокшей шее.       — В полном, — Гермиона кивнула. — Как и говорила. А ты?       — Не хочется, конечно, признавать, что ты была права, но… как будто жизнь стала лучше, — он хохотнул, за что получил легкий щипок в область ребер. Драко обнял Грейнджер крепче, практически вжимая ее щеку в свой бок. — Пообещай, что будешь жить вечно.       Ведьма тихо рассмеялась. Она продолжала оживлять его шрамы.       — Зачем мне жить вечно?       — В каком смысле зачем? — обиженно спросил Драко, скосив взгляд на нее. На лицах обоих застыли улыбки, полные обожания. — Чтобы провести как можно больше времени в постели друг с другом.       — Фу, какой ты смазливый.       — Отвали, — Малфой недовольно покривил губами, продолжая обнимать ее тело все крепче. — У меня только что случился лучший секс в моей жизни. Могу я позволить себе побыть немного сентиментальным?       Грейнджер вдруг приподнялась на локте, лукаво заглядывая ему в глаза.       — Как много у тебя было партнерш?       Драко закатил глаза — явно придуривался. Он играл с ее кудрями, просовывая пальцы в распушившиеся пряди.       — Ты таких цифр не знаешь.       Грейнджер вновь хлопнула его по плечу.       — Давай серьезно. Пусть я и не пострадала, но откуда я знаю, может, мне сейчас нужно бежать проверяться.       — Начни с головы, — Драко авторитетно закивал. — Много вопросов закроется.       — Малфой.       — Ладно! Салазар, ты мертвого достанешь. У меня была одна девушка. Все. Я недалеко от тебя ушел. Хотя, честно говоря, не знай я наверняка, что я у тебя первый, в жизни бы не поверил, что ты девственница.       Гермиона ошарашенно открыла рот — Драко лишь улыбнулся шире, оставляя краткий поцелуй на кончике ее носа.       — Это еще почему?       — Мой первый раз был… менее раскрепощенным. Мы очень стеснялись, оба. В общем, это было совсем не романтично. И далеко не так горячо, как сейчас.       — А я ее знаю? Ну, эту девушку.       — Грейнджер, ты убиваешь всю романтику, — он издал тяжелый вздох. — Я не буду отвечать на этот вопрос. Задавай другой.       — М-м… — Гермиона задумчиво прищурилась. — Это ведь она тебе рассказала про презервативы? Откуда ты вообще про них знаешь, это же магловская защита…       — Я тебе уже говорил, что маглы способны на чудеса.       — Так это она рассказала? — спросила ведьма спустя недолгую паузу.       — Да.       — А вы часто…       — Грейнджер! — Малфой слегка шлепнул ее по ягодицам. Гермиона захихикала.       — Ладно.       Ведьма довольно плюхнулась ему на грудь, выбивая удивленный выдох из Малфоя. Она молчала еще несколько секунд, прежде чем деловито спросить:       — А мы же повторим?       — Святой Салазар, угомонись и спи. Завтра тяжелый день.       Она попыталась вновь приподняться на локте, но Драко овил ее руками, прижимая к себе так крепко, что в жизни не выбраться. Девичьи брови сошлись на переносице. Тяжелый день… Гермиона точно помнила… Что-то важное должно было произойти завтра, да? Мысли крутились механически, но напоминало это, скорее, поломанное веретено: обрывки все никак не могли сойтись в единое полотно.       — А что завтра? — тихо спросила Грейнджер, ощущая, как внутри поднимается тревога. Еще эта забывчивость… С чего вдруг? Она же никогда ничего не забывала.       Малфой выдержал паузу. Он тяжело вздохнул и, облизнув губы, сипло прошептал:       — А завтра суд.       И ее сердце дрогнуло, срываясь в пустоту.