Нибиру (Ледяная вуаль)

— Пугна! — резко окликнул его лучник, и голос его дрогнул.       Пугна не оглянулся. Клинкз наверняка был взбешён его поведением, мечась сейчас в паническом страхе, но он не мог видеть этого. Что бы он ни сказал, Пугна не прислушается — уже слишком поздно отступать. Клинкз догадывался о его намерениях.       Пугна представлял, как Клинкз обрушит на него шквал негодования, отчитает за эту спонтанную опасную затею. Он бы удержал его силой, если придётся.       Как бы ему хотелось броситься без оглядки вслед за ним, укрыть от вездесущего зла, от всех забот и холодных ветров… Вместо этого, Пугна рвался в самое пекло, полагаясь лишь на Забвение. Клинкз не подвергал сомнению его веру. И вновь он рисковал ради него.       Выбитый из колеи, Клинкз словно впал в ступор; молящий затуманенный взор не желал отпускать его, впиваясь мертвой хваткой.       Лучник позволил себе замешкаться всего на несколько секунд, уповая, что его поступок не окажется напрасным. Это заставило его очнуться и сосредоточиться на достижении необходимой цели, пусть пагубные мысли опутывали его разум липкими щупальцами. Только Пугна способен пошатнуть его решимость, сломить волю, ослабить стальную хватку. Натянув тетиву, он пустил горящую стрелу…       В маленькой детской ладони возник посох, пульсируя сгустком бесконечного потока. Концентрируясь, Забвение порхало, рассыпаясь пылинками звёзд, растекаясь струнами, заплетаясь в узоры. И даже белая мгла не могла просочиться сквозь эту преграду — только яростно клубилась, сгущаясь плотным вязким облаком.       Кноксы застыли, раскрыв рты: пред ними предстало воистину восхитительное и устрашающее зрелище, им ещё не доводилось воочию лицезреть истинную мощь Забвения.       Клинкз был слишком занят, чтобы восхититься этим мгновением. Такие моменты были особенно важны для него. Он всегда восторгался его мощью, тем, с какой лёгкостью Пугна управляет, казалось, непокорной своенравной стихией, подчиняя своей воле, а не прислуживая ей.       Ещё несколько выстрелов, и баррикада была готова. Раскалённые языки пламени вздымались над головой на несколько метров, заслоняя частокол непроницаемой огненной стеной.       Клинкз устремил взор туда, где царило противостояние между ледяной бездной и сосредоточием рожденного из недр Пределов Пустоты.       Он справился, ему удалось выиграть время. Пурпурные всполохи вздыбились, сложно было разглядеть, что творится по ту сторону. Но Пугна всё ещё находился там, в опасной близости от разбушевавшегося сражения. Он должен был уже вернуться… Волнение захлестнуло, обожгло, мысли путались, завязываясь в узлы, отчаяние поедало, разрывая изнутри.       Теперь уже никто не сомневался, что огненный барьер справится с возложенной на него задачей. «Пустые… оболочки… слабые, ещё существуют… за вуалью… где Нибиру… мы слышим».       Эха единых голосов складывались в мозаику, они пронзали мысль ледяной струной, неуловимым потоком, оставляя ощутимый след. Нависая тяжёлым свинцовым облаком, они говорили, но не с ним. Они говорили о тех, кто прятался, истерзанных страхом и смятением, что давно поглотили их души. Они пришли за ними, неосознанно, нецеленаправленно, привлечённые экзистенцией жизни…       Скрываясь за обликом холодного тумана, они становились его частью, сливаясь воедино.       Он не видел, но в истоках Забвения ощущал их присутствие.       Слова скользили, прерывая его собственные мысли, врываясь в разум, где возможно уловить лишь отдельные фразы. Они не умолкали, голоса звучали всё громче, и всё труднее становилось разобрать даже отдельные фразы…       Сознание разрывалось на части, оно более не принадлежало ему. Мысли переплетались с чужими голосами, они вросли, цепляясь клешнями, не отпускали. Если бы только была возможность прогнать их, но напряжённый разум, истощённый бессмысленной борьбой, больше не мог сопротивляться… — Слишком громко… — сдавленно простонал Пугна, зажмурившись, почти теряя контроль над Забвением, что сдерживало холодное облако, не позволяя ему добраться до кноксов и Клинкза.       Неустанно наблюдая за происходящим, Клинкз заметил перемены: что-то изменилось за тонкой гранью Забвения, что осталось недосягаемым для его глаз.       Пугна дрогнул, обхватывая голову руками. Хотелось выскрести неразборчивый шёпот из сознания.       Изумрудная пыльца рассеялась; вечное сияние, мерцающее на кончике его посоха, внезапно угасло.       Ледяная волна, рассекая воздух, не имея преград, рванула в сторону огненной баррикады, поглощая видимое пространство. — Пугна! — в отчаянном бреду воскликнул Клинкз, неизбежно осознавая, что он более не сдерживает аномальный поток.       Обжигающая волна подступила к самому горлу, чёрная пелена ударила по глазам. В эти несколько мгновений своего помрачения, Клинкз проклял себя за то, что позволил ему остаться там, позволил свершить задуманное. Возможно, тогда бы все они встретили свою погибель, но сейчас для него это не имело ни малейшего значения. Как же он мог быть так беспросветно глуп, полагаясь на слепую веру? Но даже сейчас, в самых потаённых уголках его души теплилась надежда. Он был готов рвануть сквозь огненную завесу, не задумываясь о том, что ждёт его там, за пределами безопасной зоны, забывая, как тогда Пугна вытащил его из ледяной хватки, как огненное сердце едва не погасло. Пугна жертвовал собой ради него…       Огненное кольцо загудело, всколыхнулось, зарделось, ощутив прикосновение стужи, когда холодные плотное облако яростно ударилось о преграду.       Кноксы затаили дыхание — план костяного лучника сработал. Мгла не могла просочиться сквозь пылающий барьер. Хладные бесформенные тени замелькали в седом облаке, они рыскали вокруг, будто выискивая слабое место, брешь. Настойчиво и неистово бросаясь в кипящее жерло, словно обезумевшие, растворяясь в адской пучине.       Клинкз вскинул оружие. Мгновение отделяло его от попытки добровольно отдаться им на милость. Он должен взять себя в руки: паника ему сейчас не помощник, сконцентрироваться было практически невозможно; эмоции управляли каждым нервом, каждой клеточкой, мышцей, лишь прерывая иступлённый крик своего сознания мыслями о том, что он всё ещё может спасти кноксов…       Руки дрожали, он не был уверен, что попадёт в цель, если… если они каким-то образом смогут прорваться. Выстоит ли барьер перед их натиском? Сейчас это почти не волновало его. Перед глазами нависала тьма, связь с окружающим отгородилась незримым покровом, давящим, удушающим. Чьи-то неразборчивые голоса доносились гулким эхом. Они обращались к нему? Он не мог разобрать ни слова, он не желал слушать, разъедающая боль затмила рассудок…       Ожесточённая душа жаждала крови, необузданный нрав не ведал сострадания, затаённый гнев клокотал в сердце, затмевая разум. Ощущая запах страха, что веял отовсюду, приторно-солёный, упиваясь, вкушая. Убийство — само естество, смысл существования; они чтили смерть, на коей воздвигнуты обеты — дар всевышнего, его карма и благословение. Страх питал их, придавал сил, манил, подобно зажжённой свече. Страх волочился по пятам — им не скрыться, не избежать участи.       Посторонний голос позвал его. Почти не уловимый, за гранью тысячи преград. Почему он так знаком и близок, пусть и чужд? Имя не принадлежало ему. Он не мог вспомнить своего имени, оно затерялось среди множества голосов, безликих образов, каким стал он сам, растворяясь в пучине призрачных масс. Омут памяти рассеялся, голос Клинкза ещё звучал в голове — кажется, это он вернул его из иллюзорного сна. Пугна отключился всего на пару минут, однако теперь ему удалось вырваться из пасти ледяных оков.       Он не сразу осознал, что всё ещё на ногах, хоть и не сжимал в руках посох. Над ним роилась холодная мгла, она скользила в молочном облаке, не замечая, не ощущая его присутствия: они были «слепы». Он не понимал, почему они игнорируют его, почему не нападают? Движимые одной целью, ослеплённые пожаром, они пытались прорваться сквозь огненное кольцо, привлечённые страхом вестники смерти.       Всё получилось. Огненный барьер сдерживает их, а значит, он рисковал не напрасно, но, возможно, по-прежнему подвергает себя опасности, пребывая в их обиталище. Но туман не ранил кости, он вовсе не испытывал холода. Это настораживало и отчасти пугало — ему не стоит привлекать к себе внимание.       Внезапно, всё стихло. За гранью огненного барьера воцарилось безмолвие. Казалось, фантомы отступили, осознав бесполезность своих действий. Седое облако рассеялось, оседая на землю колючим инеем.       Кноксы не верили своим глазам: неужели этот кошмар наконец закончился?       Потемневшие от копоти кости ощутили прикосновение морозного потока, что впитывался в окружающий воздух. Захлёбываясь в бреду собственного безумия, Клинкз внезапно осознал, что от пламени веяло стужей. Все эти несколько минут умопомрачения стали для него вечностью.       Играючи, пламенные пальцы застыли на глазах, скованные временем, будто ледяная рука накрыла их дыханием смерти, запечатав мгновение в вечности.       Отныне ледяное изваяние завлекало инопланетной, противоречивой красотой, грациозно вскидывая к небесам гибкие руки-щупальца, сотканные из чужеродной материи.       Отступив на пару шагов, Клинкз ощутил острое касание ледяных игл. Фраза Пугны, сказанная тогда у камина, вспыхнула в памяти: он обещал ему, что всё будет хорошо, что он не позволит холоду погасить очаг в его сердце. Конечно, тогда он говорил это только чтобы утешить любимого, но сейчас эти слова помогали не потеряться в умопомрачении собственного разума, среди осколков реальности.       Ледяная стена отделяла его от единственного шага в неизвестность, откуда, возможно, для него нет пути назад.       Дым от костра рассеялся, голоса ещё о чем-то кричали напугано, стонали, рыдали женщины, кто-то всё ещё звал его по имени, пытаясь достучаться.       Для них более не было ни преград, ни препятствий, когда стёрлась черта. Они ворвались ледяной поступью, скользя по воздуху призрачной вуалью…       Клинкз вскинул лук. Натянув тетиву, он сделал выстрел… их было ни счесть. Осознание того, что он не в силах спасти всех, пришло к нему слишком поздно. Пламя на кончике его стрел выжигало их фантомные отблески, но этого было недостаточно.       Кноксы, охваченные первобытным ужасом, бросились в рассыпную. Клинкзу уже не под силу их остановить, погасить разгоревшуюся панику. Он не видел иного выхода, но даже в этом не было спасенья. Там их ждала лишь смерть, облечённая в холодные тени, рассекая души, стирая их с лица мироздания.       Почему он всё ещё жив, почему стоит на ногах? Он единственный, кто ещё мог сражаться. Они обходили его стороной, страшась живого пламени. Однако те, кто даже не мог сопротивляться, кто безнадёжно и отчаянно боролся за свою жизнь, в попытке убежать, спрятаться, оказались под их пристальным вниманием.       Он знал — это лишь вопрос времени, вскоре и он станет их добычей, но эта мысль не пугала, он не испытывал ни страха, ни сомнений. Боль и безысходность поглотили его.       Ноги потяжелели, увязли в зыбучих песках. Он не мог пошевелиться.       Забвение не откликалось на зов его разума, попытка связаться с ним не дала результатов. Миллионы шепчущих голосов сейчас преобладали над его сознанием, заглушая даже мимолетную мысль. Он не слышал панических возгласов где-то совсем рядом, всё слилось воедино, в мешанину ярких пятен, где он почти потерял самого себя. Он обязан что-то предпринять, как-то помочь, он не может бездействовать. Он кричал, но не услышал собственного голоса.       Пришедшие из бездны небытия, движимые отнюдь не кровожадностью, а состраданием, они впустили его в священные чертоги святилища, где расцветала беззвучная симфония далёких голосов.       Их было множество. Впервые он наблюдал нечто подобное. Всё здесь было не тем, чем казалось, меняя восприятия, перестраивая само себя.       Они слились воедино, нахлынули волной, смыкая нити, поглощая тех, кто причинял боль, беспощадно, но неосознанно, отдавая дань смерти — естественному порядку бытия. В этой какофонии смешанных голосов и блеска скользящих призрачных теней было уже не разобрать, кто есть кто.       Холодные призраки растворились в пустоте — бесцветной, незримой.       Ослеплённый их сиянием, Клинкз с трудом различал силуэты, что маячили перед глазами. Пальцы соскользнули с тетивы, он больше не видел цели. Слившиеся в одно целое, они бросили вызов. Сперва он принял их за нападающих, но оглядевшись, осознал…       Всё происходящее казалось безумным сюрреалистическим кошмаром, от которого не убежать, не проснуться, ибо реальность осталась где-то по ту сторону, почти неосязаема.       Лучник вспоминал, как встретил одного из них в первый раз в хижине, как он просил о помощи. Но что это могло означать в действительности? Тот возглас о помощи был предупреждением. Он обязан защитить, но кого? Пугну? Кноксов? Самого себя?       Всколыхнув испепелённое сердце, он поднял отрешённый взгляд, ища глазами знакомый силуэт. — Почему так громко… — в бреду шептал Пугна, не осознавая самого себя.       Упав на колени, он в который раз зажимал голову руками, сдавливая пальцами виски, утопая в собственном бессилии. Он почти перестал сопротивляться, на борьбу не осталось сил. Только подсознание ещё продолжало бороться где-то в потаённых уголках его сущности.       Горячие руки обняли его за спину. Он всё ещё сидел, прижимая ладони к лицу; множество посторонних сущностей мелькали в его голове, сменяя друг друга. Он даже не слышал, как кто-то совсем рядом позвал его, опустившись рядом с ним на колени, взяв за руки.       Пугна оказался весьма податлив и вовсе не сопротивлялся. Разлепив глаза, затуманенным взглядом он посмотрел прямо перед собой, ещё с трудом вникая в обстановку. Напуганное, встревоженное лицо смотрело на него с шёлковой нежностью, не скрывая своего восхищения. — Ты не ранен, любимый? — хриплым взбудораженным голосом поинтересовался Клинкз, осматривая его с ног до головы.       Его опустошённый взгляд и отсутствие какой-либо реакции на прикосновения вызывали потаённую тревогу.       Сжимая в руках его ладони, Клинкз тесно прижал к себе, обняв.       Он хотел знать, что произошло с ним в эти несколько минут, задаваясь вопросами. Почему фантомы не тронули его? Что творится с ним сейчас? — Я боялся, что… — прошептал лучник дрожащим от волнения голосом, понимая, что не имел права сомневаться в Забвении. Захлёбываясь от избытка чувств, Клинкз ещё крепче прижал его к горящей груди.       Жгучие «уста» коснулись его «губ», ненавязчиво, сочно, будто пролитая капелька рома. Поцелуй дурманил, завлекая в водоворот грёз, кости трепетали от нахлынувших чувств. Он не отпускал, растягивая удовольствие, легко покусывая его «губы», безболезненно, перебирая в руках его пальчики.       Пугна не дрогнул, полностью отдавая себя его страстям: иные силы сейчас властвовали над разумом.       Невыносимо обжигающие руки свободно блуждали по его рёбрам, талии, бёдрам… вкушая всю феерию сокровенного акта, скользя язычком по контуру «губ», оставляя мокрый след.       Рокот прежних наводнённых голосов медленно угасал, очистив его разум, но оставались те, в ком он не ощущал зла, а лишь яростное желание заслонить от гибели.       Клинкз, насытившись его «плотью», наконец отстранился. Пугна ещё с трудом осознавал произошедшее. Ощущая на «устах» привкус сажи, Пугна облизал «губы».       Заметив, что возлюбленный чувствует себя значительно лучше, причиной чему, возможно, послужил желанный поцелуй — или так хотелось думать Клинкзу — он молниеносно бросился к нему в объятья, не дав сказать тому и слова, не задумываясь, что мог причинить лёгкую боль, сдавливая в любящих тисках. — Не так сильно… — послышался приглушённый хрип. Пытаться освободиться из пылких объятий было бессмысленно.       Он терпеливо ждал, когда Клинкз ослабит хватку. — Прости, мой Пугненок, — внезапно опомнился лучник, выпуская его из объятий.       Услышать его вновь было несоизмеримым счастьем.       Увлечённые друг другом, они вовсе позабыли, что находятся посреди затихающей бури.       Противостояние было окончено.       Они явились на зов отчаяния. Их появление стало величайшим спасением, божественной милостью, воспрянувшей надеждой. — Почему они нам помогают? — прозвучал чей-то далекий голос. — Может, они тоже хотят напасть, — в нервном порыве выкрикнула женщина, двухлетний младенец плакал на её руках, ощущая тревогу матери.       Держа его за руки, он помог подняться с колен.       Немногим удалось выжить. Остались лишь те, кто не поддался всеобщей панике, стараясь держаться как можно ближе к костяному лучнику, чьи стрелы выжигали их адским огнём, не подпуская слишком близко.       Плач и стоны разорвали безмолвие. Кто-то горевал о своих погибших родных и близких, кто-то всё ещё не мог оправиться от пережитого, в попытке осмыслить увиденное.       Их было несметное множество — невесомые бестелесные оболочки, ослепляя всплеском холодных искр, и только он выдавал их присутствие. Более ничего не происходило на поле былой брани. Они застыли, недвижимые, будто ждали заранее обусловленного сигнала. — Они не просили о помощи, — задумчиво проговорил Клинкз сквозь монотонный тихий плач напуганных детей и обезумевших женщин. Только сейчас истина стала прозрачной, как тонкий лёд на поверхности замерзшей реки. — Они хотели, чтобы я помог выжившим.       Клинкз неустанно наблюдал за их бездействием, пытаясь разгадать замысел всевышнего. Какова их цель, каково предназначение, что отличает их от других?       Лучник исполнил просьбу, но потерял тех, за кого боролся, за кого был в ответе и кого пытался защитить всеми усилиями, кто рассчитывал и полагался на него, надеялся и верил. Он подвёл их, не справился с возложенной на него миссией, не смог уберечь. Не всех. Даже демоническое пламя оказалось бессильно, даже само Забвение…       Он бы хотел выразить им свою благодарность, но не был уверен, что они поймут хотя бы слово. Их контакт с Пугной показал, что они способны мыслить, а сейчас им удалось доказать свои благие намерения. — Ты ведь ещё слышишь их, — обратился Клинкз к Пугне, вспоминая об этом лишь с его слов.       Он посмотрел на Пугну, изучая глубокомысленный образ. Он блуждал сейчас где-то там, за вуалью, возможно, по-прежнему улавливая обрывки фраз.       Клинкз не мог этого знать, даже заглянув в его стеклянные глаза, что будто смотрели насквозь. — Они понимают нас? — спросил лучник, чуть коснувшись ладонью его плеча, так как знал — он слышит.       Им выпал уникальный и, возможно, единственный шанс наладить контакт с этими созданиями. Быть может, им известно, что стало с Ховеном. Откуда и зачем они прибыли? Есть ли возможность вернуть всё, как было? — Они… хотят говорить… — осипшим голосом выдавил Пугна. Каждое слово давалось ему с невероятным трудом.       Мелодия сплетённых звуков подавляла любую мысль, не давая сконцентрироваться. То, с чем он не в силах бороться, что вновь колокольными струнами звучало глубоко в подсознании. Его кости напряглись, сжались под натиском боли, он ощущал её не телом, но разумом. В который раз хватаясь руками за голову, скорее интуитивно, в этот миг он не осознавал самого себя, растворяясь в мешанине бесконечного потока переплетающихся сознаний.       Клинкз привлёк его к себе, приобняв за спину. Пугна был податлив, каждая его мышца горела от напряжения. — Хватит! — воскликнул лучник, казалось, в пустоту.       Он требовал прекратить, остановиться, оставить Пугну в покое.       Его голос прерывистым эхом прозвучал во мгле.       Несколько фантомных образований приблизились, остальные остались недвижимы.       Клинкз приковал к ним своё внимание, не отпуская Пугну, только крепче прижимал к себе.       Трое из них слились воедино, поглощая друг друга.       Преобразовавшийся сгусток сферической формы вспыхнул, озаряя лесную чащу сиянием призрачных миров.       Отгородившись ладонью, Клинкз зажмурился, ослеплённый его блеском, и только Пугна не мог видеть — глаза его были закрыты.       Голоса стихли, перетекая в назойливый неумолкающий шёпот. Освобождая его от невыносимо тягостной ноши.       Пугна открыл глаза: пространство струилось ледяной вуалью, колебалось, не было ему ни конца, ни края. Он уже находился не в Ховене. Быть может, он видел мир их глазами. Быть может, здесь им проще говорить с ним. Осмотревшись, Пугна не обнаружил ни Клинкза, что секунду назад обнимал его, ни кноксов. Только он. Один?       Фантомные создания возникли из пустоты. Пусть у них не было глаз, он ощущал, как каждый из них сейчас пристально изучает его.