Заплутавшие странники. Книга I. Возгорание.

Свет маячившего где-то средь неба белёсого солнца обволакивал широкие листья раскидистых пальм и кущных зарослей, обнесённых решётчатыми рядами вьющихся лиан. Зеленевшие шатры, до того вздрагивавшие лишь по веленьям редких дуновений и крадущейся животины, ныне яростно шелестели, пронзаемые остриём копья. Огнебрад, хоть и уверенно шедший, но казавшийся потерянным скитальцем, продвигался в тенях пышных копен листвы, потрясая оружьем, умерщвляя всю живность, что встречал, наподобье кровожадной нечисти, легионами властвовавшей средь полей, обретавшихся в эфемерном, чумном, истреблявшем смраде. Злоба, не подавляемая и постыдная, давила на сердце, вероломно выдавливая слёзы горечи, рассеивавшие ореол бесчувственности и агрессии. Сознание сгущалось, исходя кровью мыслей, туманных и бессвязных. Предательские слова товарища ядовито вгрызались в дух настоль же, насколь и в плоть, подрывая его и калеча. Путь привёл паладина к обрыву. Угловатые, резкие рифы и скалы, окрытые песком, выступали из полноводной, строптивой реки, ветвившейся полосами неукрощённых течений. Глядя в блиставшую, искристую водь, где не видно было дна, дворф не думал ни о чём другом. Товарищи, бывало, находились, терялись… но в том человеке Огнебрад видел то пламя, горевшее мотивациями и идеями, быть может, и неправильными, а то и преступными, которое, однако, заразительно вживлялось в мозг, яркою вспышкой напоминая о ещё непотерянном, бурливом бытие, увлекая к себе и зовя. Паладин прыгнул. Чудом не выпустив копьё, он вынырнул, грузно дыша и плюясь. Время, проведённое под толщей водянистого плато, можно было исчислять секундами, но виделись они долгой томностью, сгустившейся над челом многими думами. Утопление – одно из тех опрометчивых решений, что горячный дворф принимал бескомпромиссно и отверзавши прочее. Таковых бывало много и не всегда от них зависела жизнь решавшего. Огнебрада захватили отвратительные чувства, мерзость каких пронизала всё естество. Что-то в нём сломилось, дрогнуло, подвергнув угрозе общий, единый строй, ковавшийся годами. Сын Стальгорна выбрался на один из песчаных выступов, по прибытье отбросив арсенал. Возлегая под самым светилом, встречая жар каждой мышцей и всматриваясь в небсца, точно мнивши наличие там чего-либо помимо облаков, он размышлял, потоком мысли перебарывая гром речного течения, в тот момент будто овивавшего весь мир. «Предательство… То было предательством. Он предал меня» - судорожно помышлял, вспыливши, Огнебрад, не решаясь даже моментом припомнить имя друга. Покой переменился. Штиль исчахнул, подавленный вставшим на дыбы ветрищем. Сгорбленные пальмы указывали на север. «Пусть идёт. Пускай отдаётся на волю своей горькой судьбе. Один. У меня свои ветра и свои направления» Он поднялся, отряхивая стекавший ручьями песок с одежд. Пригладив буйные, отемневшие от воды волосы и выпрямив покорёженную коротко-стриженую бороду, паладин закрепил на спине копьё и вновь окунулся в резвый поток, прикладываемою силой разрубая волевое течение, дабы то не увлекло его к троинству отвесных водопадьев, ниспадавших в разверзнувшуюся недалече пучину, окольцованную губившим неизвестностью и убийственностью водоворотом. Будто бы нехотя дворф выбрался на покатистый, пыльный, испещрённый следами местной разношёрстной живности, будь то резвые, неукротимые рапторы, кровожадные кроколиски, славившиеся первобытной скрытностью пантеры или борзые барабанчи, берег. Тихий ветер доносил отголоски лагерной деятельности, вознося над ароматами джунглей, кои уже нельзя было назвать девственными, запахи обосновавшихся в зеленеющих закоулках континента фракциях. Однако, Огнебрада интересовало лишь одно место. Приложив над собой очередное усилие, дабы избавиться от сомнений, что так и влекли его назад, настойчиво возвращая на гнетомую солнцепёком арену Гурубаши, паладин, разминая пальцы, направился в лагерь Гром`гол, провожаем тревожными веяниями. Восток, истязаемый полчищами безобразных гоблинов, принявших себе в управление столь же безобразные механизмы, пламенел чёрными озёрами нефтяных пятен и полями теней, спадавших с массивных, монструозных ресурсодобывающих строений. Запад, изрешечённый кольями, балками и окрылённый грязными, ветеранскими палаточными хламидами лагерей, полнился то оживлённой активностью, то бездействием разумных рас. На юге же вздыхали волны, бившиеся об изглаженные сваи, разукрашенные моллюсками, колтунами водорослей и прочими дарованиями моря, и нёсшие бывалые судна путников с обветренными лицами к причалу лихой Пиратской бухты, много лет, а может и веков назад стараниями плотницких бригад врезавшейся в экзотические скалы. Величие цивилизации медленно, но неумолимо захватывало всё больше краёв Азерота. И пускай красоты природы не затухали на фоне строений, но отходили на второй план, кто бы так страстно не желал обратного. За уже преодолённым качающимся мостом из скреплённых меж собой досок, на обоих концах которого обретались каменные изваяния гротескных львов, в стене леса показалась брешь, где окружение озирали воинственные формы ордынского поста. Шансы были неравны. Паладин, лишённый верного товарища, некогда прикрывавшего спину, был совершенно одинок в своей авантюре. На секунду в мыслях заалела идея о том, чтобы сдаться. Сдаться, как много лет назад. Опустить вспотевшие руки и уйти. «А куда мне идти? Бросив свои мечты и цели, направив оружие в землю, переступить порог исхоженной таверны и более оттуда не выходить?..» Поиски решения прервались вернувшимся в лагерь с, по-видимому, планового обхода солдата. Поглубже вдохнув и стремительно выдохнув, дворф схватился за древко копья налитыми кровью ладонями и в задумчивости застопорился. Однако, слова Джостара, вновь мимолётно скользнувшие по кромкам сознания, таки подстегнули паладина сделать шаг вперёд. С рыком он вырвался из кустов, целя одному из патрульных в лицо. Тот, хоть и заторможено, но отреагировал, закрывшись топорищем. Копьё прошло по дуге сверху вниз и угодило орку в печень, проткнув лёгкую ткань, а за ней и плоть. Огнебрад рывком достал своё оружие и, вобрав в удар импульс от разворота, выбросом пронзил сонную артерию наступавшего на него тролля, что тоже занимал роль дозорного. Лагерь всполошился и пришёл в хаос, потрясённый криками пострадавших. Вспыхнул бой, в котором воину Света пришлось отражать удары десятков лезвий, метивших тому точно в голову. Адреналин пропитал вены, сообщив о себе выступившим на коже бойца тёплым потом, а азарт сражения безумно опьянил. Топор со вмятинами на поверхности лезвия пролетел мимо, а копьё, из раза в раз судорожно выставляемое вперёд, не позволяло противникам подойти на то расстояние, что требовалось для умерщвления буйного повстанца. Дворф всеми силами стремился добраться до вышки, крытой крашеными, неаккуратно сшитыми меж собой шкурами, откуда гоблинский дирижабль забирал страждущих путников. Экзотическая сабля, по-видимому троллья, с резким звоном врезалась в латный наплечник Огнебрада, что спасло его от жестокой травмы. Возведя вокруг себя сферу цвета солнца, боец отскочил влево, на ходу вогнавши конец копья в кольчужную рубаху нападавшего, что не сулило ничем хорошим. Лезвие застряло в сочленениях колец, не поддаваясь владельцу. На попытку противника разрубить древко паладин ответил яркой вспышкой Света, на некоторые десятки секунд ослепившей подступавших ордынских вояк. Под повторным усилием остриё таки выскользнуло из экипировки тролля и тут же прошило тому глаз. Молниеносная стрела со стальным наконечником и без оперения, запущенная откуда-то сзади, влетела в ауру, окружавшую паладина и с щелчком переломилась. Ладонь, облачённая в кожаную перчатку, воспламенилась и по тканевым волокнам проскользил огонь, рванувшись в лучника, коему прожёг лицо и оставил лежать в агонии, извергая сумасшедшие вопли. Промчавшись сквозь слегка поредевшие ряды ордынцев, Огнебрад, злостно ощерившись, воспламенил почву под их ногами и, не теряя более мгновений, ибо летающая махина могла прибыть в любой момент, взбежал по дощатой спиралевидной лестнице, очутившись на вершине башни, с которой свисали алые изодранные полотна с редкими безыдейными мазками. С низов вспорхнули призывающие вскрики, которые тут же сменили подобные барабанным дроби, отстукиваемые преследователями, что уже были на подходе. Таурен в обмундировании из древесины, окованной сталью, экипированный увесистым щитом и коротким мечом, взошёл первым и тут же закрылся от первого укола паладина, молниеносно совершив ответный, от которого супостат едва сумел отскочить. Внезапно, за спиной носителя бастиона возник лучезарный облик крылатого мечника, без помех и промедлений отрубивший ему голову, что затем, сопровождаемая глухим ударом, упала на платформу, рисуя тропу крови. Разразилась баталия, из которой дворф рисковал выйти проигравшим, о чём без промедлений сообщил выпад орка, оставивший одиночке рваную рану на бедре. От неожиданности потеряв равновесие и припав на колено, тот закрылся божественным щитом и, материализовав в левой руке пламенеющий молот, запустил его в одного из нападавших, кой, подобно кукле под воздействием силы ребёнка, тотчас свалился на пол. Грохот шестерёнок и шум обдуваемых ветрами тканей осенил лагерь. Чёрные как смоль комья дыма шествовали за гоблинским дирижаблем, гонимым медными винтами пропеллера и овальным шаром, обтянутым тряпьём и лохматыми тросами. Он причалил прямо к площадке, обнесённой железной оградой. Маневрируя меж своими партнёрами по кровавому танцу, Огнебрад вскочил на борт посудины и, поскрипывая ботинками, вбежал на капитанский мостик, приставив к горлу гоблина в изношенной пародии на смокинг кончик копья. «Заводи, ублюдок, если жизнь дорога!» Ещё до того, как первые капли пота успели осесть на стали наконечника, штурвал и механизмы пришли в движение. Верхняя палуба машины была знатно отдраена кровью, как только последний труп был сброшен за борт. Небрежно обходя растёкшиеся багровые кляксы, дворф лицезрел удалявшиеся на запад лесные массивы. Всё произошло слишком быстро. Казалось, словно секунды отделяли прощание с другом и настоящий момент, словно произошедшее было эмоциональной вспышкой неопытного юнца, нежели обдуманным решением бывалого мужа. И, хотя таковое и не являлось далёким от истины, паладин не жалел, ибо смысла в том ни крупицы. Размышления Джостара о несущественности и несостоятельности судьбы как таковой побудили задуматься. Год, проведённый в отчаянных странствиях, схожих с грешными скитаниями бездомного в поисках постоянного пристанища, кое о чём молвил, хотя Огнебрад пока и не способен был это полностью понять. Путешествуя, он стоял на месте, а силясь смириться с потерей наставника, он лишь более к нему тяготел. Разум, оживлённый появлением нового приятеля, будто воспарил и жаждал перемен, не терпя большего бездействия, ибо нет ничего для существа живого губительней, чем оное. Воин Света ступил на путь, к которому досель не подступался. Он, слегка согбённый и с граммами неуверенности в груди, стоял у врат воздаяния, от которых ещё можно было отступить, но он не позволял себе того. За вратами мрачнел и возвещал о собственной близости цветом поблёкшего золота Лордерон, где не существовало судьбы и та не будет там властвовать, ибо в местах столь далёких плечи храбрецов не окропляла аура абстрактных понятий, но личные качества могли взрастить зелёные боры в проклятых землях.