Профессор Магловедения

2 июня 1981 года

      Девушка с растрепанными темными волосами, которые были чуть ниже плеч, в темно-синей мантии перебежала через дорогу, так и не дойдя до пешеходного перехода. Несмотря на то, что уже ночь, в Лондоне жизнь продолжается даже в это время суток. Улица была слабо освещена лишь двумя работающими фонарями. Ночь обдавала своей долгожданной прохладой, дневная жара ушла вместе с закатом, забрав с собой невыносимо палящее солнце. Это день обещает быть особенно жарким, как будто кто-то забыл выключить духовку. Облезлое здание с старой вывеской под магазин одежды словно исчисляло возраст витрины десятками лет. На один из немногочисленных манекенов был надет какой-то бледно-голубой передник. Буквально все в этом здании кричало: «Уходи, тебе тут ничего ловить». Такого эффекта как раз и добивалось магическое сообщество. Девушка подошла к витрине и обратилась к манекену:       Наверное, это странно выглядело со стороны: - мне нужно навестить Мисс Бербидж. Манекен в бледно-голубом переднике украдкой кивнул: «Проходите». Кассиопея как можно скорее прошла сквозь витрину и попала на первый этаж в больницу Святого Мунго. Приемное отделение было выкрашено в легкий персиковый цвет, по периметру стен были расставлены уже немного протертые сиденья. Мужчина с незавидным зеленым цветом лица объяснял привет-ведьме, что немного увлекся самолечением, и ему нужен целитель. Пока она стояла в очереди, к ней подошла строгого вида ведьма, на плече которой была каштановая коса, уже заметно тронутая сединой. На Минерве Макгонагалл была простая зеленая мантия и иссиня-черная шляпа.       — Здравствуй, Кассиопея, я тебя тут ждала. Не хотела одна подниматься, не знаю, какие слова нужно говорить в таких случаях.       — Здравствуйте, профессор, как она?       — Я спросила у целителя Августа. Говорит, что должна прийти в себя с минуты на минуту. Милая, он говорит, что все травмы наверняка вылечатся, это ведь был урон, нанесенный... не магией, а физически. Голос Минервы был ровным, но на последних словах она запнулась и силой заставила себя договорить оставшееся предложение.       — Как думаете, она сможет стать такой, как прежде и...       Она не закончила фразу из-за предательски треснувшегося голоса. На её глазах навернулись жгучие слёзы, которые она сдерживала, как только узнала о том, что Чарити пыталась покончить с собой. Это сообщение она получила всего сорок минут назад от патронуса в виде кошки с отметинами возле глаз. Как можно скорее она закрыла свой магазинчик и трансгрессировала в Лондон. Макгонагалл также передала ей, что будет ждать уже внутри больницы. За эти мучительные сорок минут в её сознании была лишь одна мысль. Минерва задумалась на мгновение, прежде чем ответить.       — Я бы хотела сказать «да», — медленно произнесла она, — но после всего, что с ней было… Восстановление, вероятно, займет время. Может, она станет прежней или не до конца. И дело не только в физическом состоянии. Но пойми, что после той войны, через которую мы все прошли, никто не остался прежним: ни ты, ни я, ни Чарити. Я не хочу тебя зря обнадеживать.       В её глазах промелькнула едва заметная грусть. Такими глазами смотрят на маленьких детей, которые не понимают, куда делась их любимая, уже очень старая собака. Они поднялись на пятый этаж, отыскали палату под номером 59, что была в конце левого крыла. И без стука в дверь вошли в небольшую трёхместную палату. На кровати рядом с окном лежала Чарити. Она была накрыта темным полосатым покрывалом, которое не скрывало, а открывало вид на сплошные бинты, полностью её обкутывающие. Глаза в синем ареоле гематом плотно закрыты, губы поджаты. Минерва пропустила Кассиопею, которая сразу пододвинула стул к постели и села на него. Рука Кассиопеи нашла под покрывалом руку Чарити и едва коснулась её.       — Здравствуй, милая. Веки Чарити вздрогнули и открылись. Свет от лампы резал глаза, боль от костёров и других всевозможных зелий отдавалась каждым сантиметром в её теле. Она здесь четыре часа или неделю — сложно определить, сколько времени прошло, как будто время больше не могло быть посчитано или измерено. Чарити медленно открыла глаза, морщась от света, который будто проникал глубже, чем следовало. Зрение было мутным, как будто она смотрела сквозь заляпанные очки. Она сфокусировалась на лице Кассиопеи, но не сказала ничего, хотя на миг её губы дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но передумала. По щеке катилась слеза, сначала одна, за ней пошли и остальные. Это ведь не сон, она здесь, она пришла, несмотря на её предательство, на год разлуки, на год игнорирования всех писем. Она здесь.       — Я здесь. Мягкая улыбка на лице гостьи и прикосновение двух рук, которые могли бы никогда не разжиматься.       — Ты не должна была приходить, и никто не должен был, — произнесла она. Её голос был слабым, как шёпот, — я жалею, что не умерла. Даже это у меня не слишком хорошо выходит.       — Чарити, позволь мне помочь, дай мне шанс помочь тебе хотя бы раз. Ты же знаешь, что не обязана справляться одной. Я хочу этого. Минерва, все ещё стоявшая и нервно кусающая губу у двери, наконец, напомнила о себе.       — Мы все о тебе переживаем, никто не отвернётся, увидев тебя такой, какая ты есть сейчас. Мы бились за одну цель, и ты заплатила слишком много. Большая часть ордена погибла, и ты хочешь туда же? Я бы отдала всё, чтобы вернуть хоть одного из них. Пойми, что может тебе сейчас так невероятно плохо, что возможность спрыгнуть с крыши кажется тебе настолько привлекательной, но что будет через пять, десять лет? Думаешь, те годы жизни не перевесят то горе, что ты пережила? Я рада, что ты жива, хоть и ты сама этому не рада.       — Прости, Минерва, что не рада этому вместе с вами. Минерва вытирала слёзы аккуратно сложенным носовым платком, не зная, что ответить. Кассиопея вздохнула, её голос дрожал и был тихим от горечи, когда она решила высказать то, что копилось в ней около года:       — Вернись ко мне, вспомни, как нам раньше было хорошо вдвоём, как ты водила меня на магловское кино или как мы вместе разбирали новые коробки с книгами зимними вечерами, когда темнело уже в пять вечера. Твоя любимая чашка до сих пор стоит на том месте, где ты её оставила. Твои вещи всё ещё занимают половину моего шкафа. Я знаю, что ты не веришь, что дальше будет что-то хорошее, или что боль уйдёт. Да, может, всё не будет как раньше, но и что? Не представляю, через что ты проходишь, правда не могу представить. Извини, что к этому прибегаю, но у меня больше не осталось никаких идей. Если ты хоть раз хоть сколько-нибудь меня любила, пойдем со мной. Когда Минерва мне передала новость, что ты пыталась это сделать с собой, я почувствовала такое невозможное горе: мой мир закончился бы вместе с тобой. Чарити, я знаю, что если бы мы поменялись местами, ты бы не позволила мне убивать себя. Ты никогда не сдаёшься, но прошу, сделай для меня исключение. Чарити не знала, что можно на это ответить, как будто её слова ударили в ту часть, которую думала, что лишилась. Она почувствовала, как слёзы снова стали медленно катиться по её щекам, и сама не заметила, как потянулась к руке Кассиопеи, прижимая её к себе.       Между ними возникла тишина, наполненная надеждой. Чарити снова взглянула на Кассиопею, она так соскучилась по этому лицу, голосу, решимости. По надежности и любви, которые она излучала.        — Хорошо, — наконец произнесла Чарити, её голос стал немного крепче. — Я попробую.        Кассиопея улыбнулась сквозь слёзы, её сердце наполнилось надеждой, она уже и забыла, что это. Они обе знали, что путь впереди будет сложным, но вместе они могут найти свет даже в самые темные времена.