Пепельный реквием

Этот знак, этот шаг, этот свет по ходу И моей и твоей повестей. Наша истина — путь к одному исходу, Важно, как мы обходимся с ней.

      

Вьётся хлыст, бьёт, от века, от года к году Ударяя больней и больней. Нужен не тот, кто любит свободу. Нужен тот, кто останется с ней.

      

Ясвена — Ничей

Этот фрагмент можно читать под музыку: BigRicePiano — Slowly, We Are Changing. Ставьте на повтор

— Не волнуешься? Венни оторвала взгляд от конспекта: послезавтра предстоял зачёт, к которому она была решительно не готова. Не так-то просто нагонять материал двух недель за два дня. Раньше она бы сгрызла от волнения локти, но битва с частицей Завершённости за выживание вселенной вынудила переоценить жизненные приоритеты. — Слушай, это же просто зачёт. Не сдам — отработаю. — О, — смутился Ликс. — Я имел в виду урок у Танатоса. — А почему я должна волноваться? — поинтересовалась Венни. Ликс смутился ещё сильнее. Такое случалось с ним постоянно: за годы, проведённые в Лесу Светлячков, он отвык общаться и потому большую часть времени хранил молчание. По словам родителей, в те полторы недели, которые Ликс прожил на винокурне, он при первой же возможности закрывался у себя. Так что его робкие попытки завести разговор можно было считать огромным прогрессом. Венни одарила его улыбкой. Нервно зарывшись пальцами в волосы, Ликс всё же решился объяснить: — Ну, вы столько пережили вместе. Он твой друг. С учётом того, сколько времени он провёл во сне, в отрыве от реальности… Кто знает, что может пойти не так. Венни закрыла конспект, сложила руки на тетради. — Я уверена, пойдёт не так абсолютно всё. — И ты говоришь об этом так спокойно? — Разумеется. Это же Танатос. Помяни моё слово: занятие он начнёт со слов «Ну что, пиздюки, посмотрим, кто тут чего стоит». К её удивлению, Ликс тихо засмеялся. За минувшие два дня он позволил себе это впервые. Обрадованная, Венни окончательно забыла про зачёт и смахнула конспект в сумку. — Разумеется, это будет катастрофа. Кто-нибудь схлопочет плохую отметку, потому что Танатос не любит, когда люди зубрят материал вместо того, чтобы понимать его. Кто-нибудь выбежит из кабинета в слезах. Кто-нибудь наверняка нажалуется родителям. Но как я и говорила… Венни посмотрела за окно: из столовой хорошо просматривался сад господина Августа. Ликс проследил за её взглядом, сложил руки на груди. — Это же Танатос. Я верю, что он справится. И, Ликс… Его задумчивые глаза скользнули к ней. Даруя робкое осеннее тепло, столовую заливал солнечный свет. Золотые лучи танцевали на лице Ликса, смягчали его строгое, отстранённое выражение, из-за чего он казался обычным семнадцатилетним мальчишкой. Венни, склонив голову набок, улыбнулась. — Я верю, что ты тоже справишься. Губы Ликса приоткрылись, а на щеках обозначился лёгкий румянец. — Я… постараюсь, Венни. Венни, тоже отчего-то покраснев, спешно опустила глаза и деловито придвинула к себе поднос с обедом. О том, что происходило с Ликсом последние семь лет, она узнала в первую же ночь после возвращения. Закончив с обедом (к счастью, обошлось без риса), она всё-таки поддалась усталости и ушла к себе, поспать по-человечески. За несколько часов её история пришла в порядок, и душа с телом больше не спорили друг с другом, но цена оказалась неприятной: Венни беспрестанно ворочалась, снедаемая кошмарами. Как бы она ни храбрилась, за последнее время с ней случилось немало ужасных событий, от заражения Хонкаем до ложной смерти Кевина. Как Танатос в спокойной обстановке сразу поддался мрачным мыслям, так и Венни разом ощутила на себе влияние пережитого. Около часа ночи Венни подскочила в холодном поту: ей приснилось, что Танатос превратился в Судью и устроил в Мондштадте катастрофу похлеще Пепельного Бедствия. Когда сердце немного успокоилось, Венни вылезла из-под одеяла, накинула на плечи мамин кардиган и выскользнула в коридор. Разумеется, сбегать в очередные руины она не планировала. Единственная авантюра, на которую она была сейчас согласна, заключалась в путешествии от комнаты до кухни. У лестницы Венни обратила внимание, что в мансарде, где теперь жил Ликс, горит свет. Собравшись с духом, она поднялась и тихонько постучала. Судя по виду, Ликс и не пытался ложиться. Внезапный визит Венни смутил его, но он всё же пустил её и даже предложил яблоко, которое ещё в школе всучил ему неугомонный Феликс. Обхватив яблоко обеими руками, Венни заинтересованно осмотрелась. Ей хотелось знать, какую комнату обустроил себе Ликс. Раньше, когда она была помладше, мансарда служила её любимой обителью. Крепостью, которая находилась так высоко, что добраться до неё не могли никакие монстры. Венни до сих пор помнила, как они с Кэйей отстреливались из окон от демонической орды — ровно до тех пор, пока одна из водяных бомбочек, которые они использовали в качестве священного оружия, не шлёпнулась на голову папе. Кэйа после этого ещё дня три не рисковал появляться на винокурне. В общем, мансарда была отличным местом, чтобы спрятаться от кошмаров Леса Светлячков и начать новую жизнь. Вот только Ликс, похоже, совсем не заботился ни о вещах, ни об уюте. Мебель и старый ковёр, постельное бельё и всученный мамой плед, школьная сумка и стопка учебников на столе — вот и всё, что можно было найти в его комнате. Венни сама не знала, почему ей стало из-за этого так грустно. За семнадцать лет люди неизбежно обрастают личными вещами. Памятными безделушками. Любимыми книгами. Подарками. А у Ликса не было ничего своего. И что самое печальное, он не придавал этому факту значения. Нет, конечно, ему и без того хватало поводов для переживаний, но это абсолютное равнодушие к своему благосостоянию лишь подчёркивало, насколько переломал его душу, насколько извратил его мышление Лес Светлячков. Ликс казался стариком в теле мальчишки. В школе он держался особняком: ему просто не было места среди обычных детей. Даже тех, что пережили Сентябрь Катастроф. — Подожди-ка пару минут, — попросила Венни. Не переставая покручивать в руках яблоко, она вернулась в свою комнату. Перед тем, как войти, она, чуть поразмыслив, сняла с двери табличку «Не входить». К Ликсу она вернулась со старой гирляндой, которую ещё после прошлого Праздника Зимы затолкала в дальний ящик. — Это… — растерянно начал Ликс. — Так, для настроения, — подмигнула ему Венни. — Раньше эта гирлянда отлично смотрелась во-о-он на той стене. Ликс усмехнулся, потянулся за гирляндой. Их с Венни руки нечаянно соприкоснулись. Пальцы Ликса дрогнули, невольно напряглись, но он справился с собой и, торопливо отстранившись, спросил: — Чего ты вообще не спишь? Он отвернулся, понёс стул к стене. Венни украдкой взглянула на свою ладонь. Для Ликса любое касание было подобно электрическому разряду — Венни не знала даже, решится ли когда-нибудь обнять его. Позволит ли он хоть кому-нибудь такую близость. Тихо вздохнув, она опустила руку. Пока Ликс вешал гирлянду, она с ногами забралась на кровать и коротко поведала о пережитом. Казалось, Ликс слушает отстранённо, вполуха, но его своевременные, чуткие вопросы лишь подчёркивали, насколько это впечатление ошибочно. Рассказ Венни вызывал у него неподдельный интерес — он просто не умел это показывать. Или, может, опасался. Закончив с гирляндой, он не стал садиться рядом, расположился на стуле, сложил руки на груди, как если бы пытался отгородиться не то что от прикосновений — от взглядов в свою сторону. Венни не стала настаивать на сокращении дистанции. После встречи с Кевином-Аидом она хорошо понимала, как тяжело даются разбитым людям даже самые обыденные вещи. — Насыщенные у тебя выдались недели, — заметил Ликс, когда Венни закончила. — Мне жаль. Насчёт Гипноса. И не только. Но я рад, что ты смогла обрести примирение. И… Он опустил взгляд, сцепил руки в замок. Между его бровей пролегла жёсткая складка, а глаза наполнились горьким выражением. — Прости, что бросил тебя десять лет назад. — Ты серьёзно? — выдохнула Венни. Ликс поднял голову. — Слушай, хватит извиняться за то, над чем не имел власти. Тебе было семь, и ты никак не мог повлиять на решение своей мамы переехать в Фонтейн. Да, мне было одиноко. И очень не хватало тебя, правда. Но сейчас всё это уже давно в прошлом. Главное, мы оба справились и встретились, верно? В уголке губ Ликса обозначилась слабая улыбка. — Да. Верно. Прости. Венни хотела возмутиться очередным его извинением, но передумала. Эту привычку Ликсу привил Лес Светлячков. Догадаться о причинах было нетрудно. Ликс вскинул глаза, посмотрел в мансардное окно, сквозь которое пробивался робкий свет звёзд. — Иногда просто думаю, как бы всё сложилось, останься я здесь. Венни открыла рот, но озвучивать то, что крутилось на языке, не стала. На маковом поле она могла погибнуть или остаться в одиночестве десятки раз — но ей везло. До самого конца. До победы над Асмодей и благополучного возвращения домой. Поэтому она, пускай и стыдилась своего побега в руины, ни о чём не сожалела. Пережитые опасности стоили того, чтобы обрести Танатоса и попрощаться с Кевином. Но Ликс не мог похвастаться тем же. Принятые в прошлом решения — его собственные или его семьи — не принесли ему ничего хорошего. Только потери и глубокие душевные раны, с какими в конце концов рисковало не справиться даже время. Венни потёрла плечо. — Как… Как ты оказался в Лесу Светлячков? Ликс вздохнул. — Это неприятная тема, Венни. — Если ты не хочешь говорить, не надо. Но если оно сидит внутри, скребёт сердце, а ты молчишь только ради того, чтобы поберечь меня… — Венни приложила руку к груди. — Вспомни всё, что я только что тебе рассказала. И подумай, стоит ли меня беречь. По губам Ликса скользнула усмешка. — А вы всё так же прямолинейны, миледи. Заслышав это давно позабытое, нелепое обращение, Венни невольно хихикнула. Это помогло разрядить обстановку, и Ликс, слегка расслабившись, всё же решился приоткрыть прошлое. На протяжении всего рассказа Венни в задумчивости накручивала на палец прядь волос. Ликс старался говорить спокойно, без лишних эмоций, но одними сухими фактами было не обойтись, и потому время от времени его голос срывался то до хрипа, то до шёпота. Он поведал, как через пару лет размеренной жизни в Фонтейне его семью разыскал отец — тот самый ублюдок, который бросил жену и детей незадолго до Сентября Катастроф. Венни мало знала о нём, но помнила шрамы, оставленные на запястьях Ликса его жестокими руками. Этот человек навсегда поселился в воспоминаниях своей семьи кошмаром. Только он был хуже, гораздо хуже. Кошмары тают с наступлением утра. А от жуткого прошлого, которое связывало отца Ликса с остальной семьёй, проснуться было невозможно. Неудивительно, что когда он без предупреждения объявился посреди дома, от которого у него не было ключей, Ликс пришёл в ужас. — Отец оказался одним из «Багровых мотыльков», — объяснил он. — В тот вечер они с мамой долго что-то обсуждали. А уже на следующее утро она оставила нас на попечение соседки и сказала, что уедет на неопределённый срок по срочным делам. — «Срочным делам», — эхом откликнулась Венни. — Они были как-то связаны с «Мотыльками»? — Напрямую, — кивнул Ликс. — Мама вступила в культ. Венни сдвинула брови. Ликс не слышал, что сказал его отец матери, и потому не знал ни точных причин, вынудивших маму примкнуть к «Мотылькам», ни положения, которое она среди них занимала. — А через несколько недель отец пришёл снова. — Опустив глаза, Ликс беспокойно перебирал большими пальцами. — Он сказал, что мамы не стало, и он забирает нас с собой. За семь последующих лет… — Он прервался, бездумно царапнул тыльную сторону ладони. — Мне так и не удалось выяснить, что именно с ней случилось. Похоже, она слишком долго взаимодействовала со скверной — и не выдержала. Венни прикусила язык. Она хотела бы сказать, что ей жаль, но слова застряли в горле: судя по выражению лица Ликса, он сам не понимал, как относиться к поступкам матери. Как относиться к ней самой. Подтянув колени к груди, Венни обхватила их обеими руками. Ликс бросил на неё виноватый взгляд, но извиняться, к счастью, не стал. — Значит, так ты оказался в Лесу Светлячков. Ликс потёр шею. — Да. Все мы попали в руки «Мотыльков», все подверглись воздействию скверны. Ребята… — Он прикрыл глаза. — Мои младшие сёстры и брат выжили, но… После рейда их забрали в Меропид. Он сказал это ровным тоном, но глаза выдавали его подлинные чувства с головой: Венни понимала, что Ликс никогда не перестанет вспоминать о младших, навсегда утративших свои личности, с содроганием и сожалением. — Нам с Финном, можно сказать, «повезло»: мы справились с осквернением. Финн был покрепче, а я адаптировался. — Адаптировался? — переспросила Венни. Ликс накрыл ладонью плечо. — Помнишь, что случилось десять лет назад в Долине Ветров? — Ты был ранен, — припомнила Венни. Её глаза расширились. — О, Архонты, Ликс! У тебя ведь тогда от скверны всё плечо почернело. Но мне казалось, Кэйа и Кли очистили рану… — По всей видимости, частицы скверны успели попасть внутрь, — пояснил Ликс. — Их было слишком мало, чтобы как-то повлиять на моё состояние или тем более превратить в монстра, но все эти годы они оставались в моём теле, и оно постепенно привыкло. Венни смогла лишь потрясённо покачать головой. Поскольку Ликс с Финном продемонстрировали «успехи», о сути которых знали только культисты, их обоих записали в участники проекта «Чёрная звезда». Увы, целей проекта Ликс не знал. Он сказал лишь, что остальные участники не дожили до рейда — включая Финна. — Что с ним случилось? — осторожно спросила Венни. Ликс ответил не сразу. — Был убит. Венни не стала спрашивать подробности, а Ликс не захотел их рассказывать. Не распространялся он и о том, что делали с ним «Багровые мотыльки». Венни поняла лишь, что после осквернения всех участников проекта «Чёрная звезда» подвергали жестоким тренировкам, и уровень подготовки Ликса теперь многократно превышал способности сверстников. Вряд ли он был этому рад. Подвернись такая возможность, он бы без раздумий променял все свои таланты на семь лет спокойной жизни. Слова утешения казались бессмысленными, ощущались едва ли не насмешкой, поэтому Венни подошла к их выбору очень осторожно. Сев на краю кровати, она сложила руки на коленях, подняла на Ликса неуверенный, но в то же время мягкий взгляд. — Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить всё это. — Это в прошлом, Венни. «В прошлом ли? — заглянув ему в глаза, подумала Венни. — Твой взгляд, твоя поза, твоё внутреннее напряжение, которое не ослабевает ни на миг… Всё это говорит о том, что в каком-то смысле ты до сих пор не покинул Лес Светлячков». Говорить это вслух она, разумеется, не стала. — Ну, всё равно. Я понимаю, что сейчас ты чувствуешь себя очень одиноким, и понимаю, что моя семья не сможет заменить тебе твою собственную. Но всё же… Ликс опустил взгляд. Венни потёрла ладони друг о друга: ей каждую секунду приходилось напоминать себе, что это не Танатос и не Кевин. Они с Ликсом не были настолько близки, чтобы касаться друг друга и обретать в этих жестах поддержку. — Ты не один. Мы рядом. Я рядом, Ликс. Губы Ликса, дрогнув, сжались. Венни ждала ответа, но Ликс не стал ничего говорить. Около минуты они провели в тягостной тишине. Затем Ликс поднялся и, ступая так осторожно, словно от любого шага могла взорваться бомба, подошёл к кровати. Сел. Неуверенно начал: — Не могла бы ты… Венни затаила дыхание. «Уйти?» — невольно крутилось на языке. — …рассказать о школе? Не сдержавшись, Венни изумлённо моргнула. С одной стороны, эта просьба обрадовала её, ведь Ликс пытался влиться обратно в реальную жизнь — большой шаг с его стороны. Но с другой… Порой важно не то, о чём человек говорит, а то, о чём он молчит. Ликс пытался перевести тему в безопасное русло, переключить внимание Венни на беззаботную болтовню о школьных буднях, однокурсниках и зачётах. Да, он доверил ей крупицу своей истории. Но на самом деле он не рассказал и четверти правды. Конечно, после пережитого Ликсу требовалось время. Венни просто боялась, что он ещё сильнее замкнётся в себе и, привыкнув за семь лет хранить молчание, будет заталкивать чувства всё глубже в сердце — до тех пор, пока они не начнут разрушать его изнутри. Как это было с Кевином. С Тисифоной. С Танатосом. Даже с самой Венни. Тем не менее, в тот день она решила подыграть ему и, напустив на себя умиротворённый вид, заговорила о школе. Прикрыв глаза, Ликс слушал. Венни рассказывала. Чем дальше стрелка часов уходила от полуночи, тем меньше вопросов задавал Ликс. В конце концов он, успокоенный размеренным звучанием чужого голоса, сумел отпустить тревоги и сделать то, с чем после Леса Светлячков ему было так сложно справиться — уснуть. Привалившись плечом к стене, Венни некоторое время смотрела, как вздымается и опадает его грудь. В ту ночь Ликс впервые показался ей… расслабленным. Таким, каким он был десять лет назад. Тихо поднявшись, она накрыла Ликса одеялом, невольно коснулась кончиками пальцев его волос, среди которых виднелись седые пряди. «Свет спасения, о котором говорил Кевин…» Вздохнув, она прошла к двери, но в проходе остановилась. Обернулась. Взглянула на то, как на усталом лице Ликса серебрится звёздный свет. «Будет ли его достаточно, чтобы помочь тебе?» Венни не знала ответ на этот вопрос. Она стала Тенью Эманатора Спасения, но на самом деле пока даже не представляла, как спасать правильно. Прежде она всегда двигалась наугад. Порывистыми объятиями. Спонтанными вопросами. Силой невероятного везения. Но если она правда хочет помочь Ликсу, нужно действовать с умом. В первую очередь — сдержать обещание. Быть рядом. Именно этим она занималась последующие дни. Сидела с Ликсом в столовой и помогала ему привыкнуть к школе. Показывала места, которые появились в Мондштадте за десять лет его отсутствия. Звала провести вместе время. Она старалась не навязываться, но Ликсу, казалось, и без того нравилась её компания. Он не возражал, когда Венни подсаживалась к нему поболтать, и взамен помогал нагнать программу. «И вот мы здесь, — задумчиво протыкая зёрнышки риса вилкой, размышляла Венни. — Стало ли тебе хоть немного легче?»

Конец музыкального фрагмента

— Долго ты будешь над едой издеваться? Вздрогнув, она подняла взгляд. Ликс наблюдал за её действиями с лёгкой насмешкой, но на дне его глаз мелькали тёплые искорки. — Это еда надо мной издевается, — подняв палец, авторитетно заявила Венни. — Чёртово состояние дезинтеграции! Ну почему Танатосу обязательно нужно было сравнивать его с рисом? Ликс подхватил её тарелку и поднялся из-за стола. — Ты чего? Ты куда? — растерянно моргнула Венни. — Схожу на кухню, — невозмутимо ответил Ликс. — Скажу, чтобы положили что-нибудь другое. Тебе и так каждую ночь снятся кошмары. Не хочу, чтобы завтра утром ты спала находу из-за какого-нибудь рисового монстра. Как я с такой соней парное задание сдавать буду? По его лицу совершенно невозможно было сказать, шутит ли он или говорит всерьёз. Раскрасневшись, Венни ухватила его за рукав. — Прекрати! — М? — отозвался Ликс. — Я даже не начинал. Венни, не выдержав, засмеялась. Ситуация казалась до ужаса нелепой и в то же время трогательной. Ну какой человек будет настолько переживать, чтобы еда в тарелке не доставляла тебе дискомфорт? Ликс, может, и не научился проявлять заботу, но Лес Светлячков всё же не смог очернить его светлое сердце. — Сядь, пожалуйста, — не переставая посмеиваться, сказала Венни. — Лучше съешь этот рис сам. — А ты? — запротестовал Ликс. — А я, если тебя так беспокоит справедливый обмен, заберу у тебя грибы. Тебе они, кажется, всё равно не нравятся? Ликс мельком взглянул на грибы филанемо, которые оставил нетронутыми, и, пожав плечами, подвинул Венни свою тарелку. Она подвинула ему свою. Их руки нечаянно соприкоснулись, и, как назло, именно в этот момент за спиной раздался хорошо знакомый голос: — Ну что, Рагнвиндр, готова отвечать доклад? Или снова ударишься в слёзы? Хотя погоди-ка. Кажется, наш новый преподаватель истории — твой дружок. Значит, надеешься на особое отношение? «Элиса». Что ж. Эта стычка была неизбежной. За пару дней, минувших с возвращения Венни, Элиса и её Крысы ни разу не попытались над ней поглумиться — но первый шок прошёл, а страх перед тем, что с Венни могло случиться что-то по-настоящему серьёзное, остался в прошлом. Война, которая казалась теперь детской и даже смешной, возобновилась. Венни с досадой вздохнула: ей сейчас и без Крыс хватало забот. И охота им тратить силы на такие глупости? — О-о, — протянула Элиса, заметив, как близко друг к другу лежат на столе руки Венни и Ликса. — Всё ясно. — И что же тебе ясно? — холодно спросил Ликс. Венни думала, он первым же делом уберёт руку, но он, наоборот, крепко обхватил её запястье, как если бы давал Элисе понять, что воспринимать всерьёз насмешки и колкости не намерен. Элиса усмехнулась. — Я помню тебя, Ликс. Десять лет назад… Ты пошёл за ней в Долину Ветров и оказался ранен, верно? Ликс промолчал. На дне его глаз вспыхнули недобрые огни. — Позволь дать тебе совет, — продолжила Элиса. — Держись от неё подальше. С учётом того, что случилось в Сентябрь Катастроф, с учётом того, чему она подвергла свою семью в последние две недели, ты и сам должен знать: она ходячее бедствие. Рука Ликса на запястье Венни напряглась. — Видишь ли, — не замечая этого, распиналась Элиса. — Наша дорогая Веннесса не ценит того, что имеет. Венни прищурилась. Верно. Важнее всего то, о чём человек молчит. Прежде Венни придавала слишком много значения словам и слишком редко обращала внимание на то, что прячется между ними. А теперь она слышала. Поразительно, как человек может обладать прекрасным слухом и при этом оставаться таким глухим. — Поэтому помяни моё слово, Ликс, — приложив руку к груди, сказала Элиса — так пылко, словно клялась в верности Ордо Фавониус. — Однажды эта дура навлечёт неприятности на всех нас. И тот, кто будет с ней близок, пострадает первым. Всё произошло так быстро, что Венни не успела даже охнуть: свободная от хватки рука Ликса метнулась за ножом, и остриё, вокруг которого начала концентрироваться тьма, немедля уставилось прямо в лицо Элисе. Та сглотнула. Ликс, напротив, остался абсолютно хладнокровен. Его глаза казались двумя пустышками. — Ликс, — окликнула Венни. Он, похоже, не слышал. Венни, уже хорошо знакомая с Хонкай-энергией, сразу ощутила, как подскочил в воздухе её уровень. — Я настоятельно рекомендую тебе уйти, Элиса. Элиса поёжилась, стрельнула взглядом в сторону своих прихвостней. В отличие от них, она чувствовала исходившую от Ликса опасность, но всё же не воспринимала направленный на неё нож всерьёз. Просто не верила, что он способен нанести удар. А Венни знала: способен. Сейчас его действиями управлял гнев, подкреплённый скверной. На протяжении семи лет это смертоносное сочетание помогало Ликсу выживать — но сейчас лишь увеличивало пропасть между ним и остальными учениками. Ей стало горько. Он правда до сих пор не покинул Лес Светлячков. Венни поднялась. Она помнила, как сама едва не спалила Элису в огне собственной ярости. «Я не знаю, какой у вас с Элисой конфликт, — сказал в тот день магистр Август, — но настоятельно рекомендую подумать о других вариантах его разрешения. Ответным насилием ничего не добьёшься». Видимо, момент для принятия другого решения настал. Венни потянулась через стол и лёгким касанием вынудила Ликса опустить руку с ножом. Он, моргнув, опомнился и тотчас пришёл от собственных действий в ужас. Его пальцы разжались. Нож зазвенел по столу. Венни, Ликс, Элиса, остальные Крысы — все следили за ним до тех пор, пока нож не замер на краю, указывая остриём куда-то за окно. На Мондштадт. Тихо выдохнув, Венни подняла голову и встретилась взглядом с Элисой. — Ты права, — сказала она спокойно. — Находиться рядом со мной довольно опасно. Хорошо, что ты понимаешь это. Предупреждён — значит вооружён, не так ли? — Бешеная Рагнвиндр, — пробормотала Элиса. Напуганная действиями Ликса и странным, ледяным тоном Венни, в котором отчётливо читалась угроза, она вздёрнула подбородок, махнула своим Крысам и попыталась уйти, сохранив остатки достоинства, но Венни не позволила. — Куда же ты? Я думала, ты хочешь поговорить. Мы выслушали тебя. А теперь говорить буду я. Ликс наконец оторвал глаза от ножа и теперь молча наблюдал за развитием событий. Венни же вышла из-за стола и приблизилась к Элисе — нарочито медленно, не скрывая блуждающей по губам ухмылки. Хотела ли она прибегать к насилию? Нет. Намеревалась ли она и дальше терпеть произвол Элисы, сносить насмешки, примешивать к этой войне Ликса, которому меньше всего сейчас нужно было пустое соперничество и разборки, до каких не опускались даже младшие курсы? Сложив руки на груди, Венни коснулась пальцем подбородка, склонила голову набок, изучая Элису так пристально, словно та была уликой в особняке господина Уракусая. — Думаю, я знаю, почему ты это делаешь. — А? — растерялась Элиса. — Продолжаешь доставать меня, — объяснила Венни. — Я долгое время искала причины в себе. Но сейчас думаю, что всё это время проблема заключалась в тебе. В том, что ты завидуешь мне. Элиса упёрла руки в бока, сдвинула брови. — Завидую? Не неси ерунды. Чему завидовать? Тому, что ты вечно таскаешься в одиночестве и ноешь о своём ненаглядном Кевине? С губ Венни слетел смешок. «А вот этого, дорогая моя, говорить не стоило». — Ну, раз ты спросила… Ты сказала, я не ценю того, что имею. Что ж, предположим. — Она придвинулась ближе и, подмигнув, сказала: — Но тебя это ебать не должно. И всё же по какой-то причине ты не перестаёшь думать о моих близких. Я вижу этому лишь одно логичное объяснение: ты завидуешь тому, что они у меня есть. Одна из Крыс охнула. Глаза Элисы сначала расширились, а потом, наоборот, сузились, превратились в две злобные щёлки. — Ах ты… — И, — Венни щёлкнула пальцами, — твоя реакция только подтверждает, что я права. В прошлый раз ты разозлилась на меня из-за одного только упоминания твоего дяди, верно? Полагаю, жизнь с ним не сахар. «Досадно, что какой-то девке просто повезло родиться в хорошей, полной, состоятельной семье, пока другие страдают от несправедливости», — думаю, примерно так ты всегда рассуждала. Лицо Элисы побагровело, а руки сжались в кулаки, но прежде, чем она успела затеять драку, Венни остановила её одним коротким и искренним: — Мне жаль. — Жаль?! — едва ли не прорычала Элиса. Венни кивнула. — Жаль, что твой дядя такой человек. Что он причиняет тебе боль — возможно, не только душевную. — Она мельком оглядела полностью закрытую одежду Элисы. — Что после Сентября Катастроф тебе приходится жить с ним. А ещё… Опустив руку в карман, Венни для уверенности сжала зажигалку Кевина. Для неё всё ещё оставалось загадкой, как зажигалка, переданная духовному телу, очутилась у физического, но Кевин хранил немало секретов — наверняка это был один из них. Как бы то ни было, прохладный металл успокаивал сердце, помогал мыслить трезво. — Мне жаль, что ты выбрала быть таким человеком. Крысы переглянулись. Похоже, они ждали, когда Элиса задаст нахалке хорошую трёпку, но та не шевелилась. Слова Венни пригвоздили её к месту. Элиса мелко тряслась, сжимая и разжимая кулаки, но не атаковала: её вниманием целиком завладела борьба с самой собой. — Ха… — протянула она, не скрывая ни ярости, ни отчаяния. — Думаешь, у меня есть выбор? Засунь эти возвышенные разговоры себе в зад. Не всем так везёт, как тебе, Рагнвиндр. «Выбор», как же… Как ты не понимаешь? Я не могу уйти от дяди! — В её глазах закипели слёзы. — В отличие от тебя, я просто не могу жить иначе! Венни беззвучно вздохнула. — Я понимаю. Но говорю о другом выборе, Элиса. Даже если многие вещи в сценарии твоей жизни предопределены… У тебя всё ещё есть свобода выбирать, каким человеком ты будешь. — Это не свобода, — тихо ответила Элиса. — Это бред. Венни подумала о Гекате. Старшая Луна, с самого своего появления наречённая частицей Завершённости, знала о предопределённости лучше прочих. «Я завершаю истории», — раз за разом говорила она. Судьба сковывала Гекату по рукам и ногам, но несмотря на это, она помогла Кевину. Выиграла шанс побороться с Хонкаем для всей вселенной. — Это единственная настоящая свобода, которую никто, даже твой дядя, не в силах у тебя отнять, — сказала Венни. Ликс за её спиной едва слышно выдохнул. — Ты не обязана повторять путь своего дяди, — продолжила Венни. — Мне правда жаль, что он разрушил твоё детство, но ты уже не ребёнок. Ты не можешь вечно перекладывать ответственность за свои поступки на чужие плечи. Поэтому должна предупредить: если ты и дальше выбираешь оставаться такой, если планируешь вымещать на мне или моих друзьях злобу, подрывать рыцарские устои и привносить в этот город раздоры, мои сожаления превратятся в решимость. Я больше не собираюсь драться с тобой, Элиса. Но и терпеть твои выходки в свой адрес не стану. Если ты намерена тратить мои силы и время на эти глупости… В её глазах вспыхнули огоньки, достойные самого Бога Смерти. — Что ж, знай: мой ответ будет жёстким. Не потому, что я хочу навредить тебе. А потому, что у меня есть более важные и интересные дела. И настоящие угрозы, с которыми нужно разобраться. Элиса открыла рот. Судя по виду, она хотела ответить нечто колкое, отыскать в душе Венни ту девчонку, которую легко можно было зацепить неприятным выпадом, оскорблением, болезненным напоминанием о прошлом. Но Венни смотрела холодно — а затем и вовсе отвернулась, дав понять, что утратила к разговору всякий интерес. Элиса больше не видела бреши, в которую могла бы ударить. Поэтому она сдалась. — Не… не думай, что всё кончилось, Рагнвиндр, — бросила она скорее по привычке и, стремительно развернувшись, вылетела из столовой прежде, чем остальные Крысы завалили её вопросами. Дождавшись, когда все уйдут, Венни повернула голову к Ликсу. Тот сидел с низко опущенной головой и прикрывал лицо ладонью. — Ты в порядке? — Прости, — пробормотал Ликс. — Я повёл себя ужасно. Венни сцепила руки в замок, бросила взгляд на нож, который по-прежнему лежал на краю стола. — Я напугал тебя? — Немного. — Я не собирался на неё нападать. Но в какой-то момент… — Ликс нервно взъерошил волосы. — Чёрт. Не знаю, что на меня нашло. Руки действовали быстрее разума, и… — Ликс, — прервала Венни. Он не решился поднять глаза. — Всё нормально. — Нет, не нормально, Венни, — резко отозвался он. — Ты была права. Когда говорила с Элисой. Каждый сам выбирает, каким человеком он хочет стать. И я… — Он отнял руку от лица — та тряслась, выдавая истинные эмоции. — Я сделал отвратительный выбор. Венни потянулась через стол и мягко коснулась его локтя — осторожно, самыми кончиками пальцев, проверяя, насколько неприятен ему будет этот контакт. Ликс не отстранился. Тогда Венни сказала: — Ты всегда можешь его изменить. — Могу. Но это не исправит того, что я уже успел сделать. — Ничего страшного не случилось. Ты лишь немного подействовал Элисе на нервы. Самое худшее получилось предотвратить, и это главное. Просто в такие моменты будешь тщательнее следить за собой. — Я говорю не об Элисе. Не только о ней. Венни изумлённо моргнула. — Нет, — вздохнул Ликс. — Неважно. Не сейчас. Зря я вообще начал этот разговор. Пойдём на урок. Не хотелось бы опоздать к Танатосу в его первый рабочий день. Прежде, чем Венни опомнилась, он сорвался с места, ураганом отнёс пустые подносы и сразу же, никого не дожидаясь, направился к выходу. Венни успела заметить, как его лицо исказилось в горьком выражении. Что бы ни имел в виду Ликс, это было гораздо серьёзнее стычки с Элисой — но он пока не нашёл в себе смелости говорить честно. «Ничего, — подумала Венни. — У нас будет достаточно времени». В тот момент она даже не подозревала, как сильно заблуждалась.

* * *

Урок у Танатоса начался с предсказанного Венни «Ну что, пиздюки», неловкого покашливания со стороны ошарашенных учеников и проверки посещаемости. С первых же минут стало ясно, что с Танатосом не забалуешь: он проверял домашние задания, опрашивал по материалу прошлых уроков и задавал вопросы, от которых шестерёнки в мозгах скрипели с тройным усердием. Досталось всем, даже Ликсу, к которому остальные преподаватели старались относиться со снисхождением. К счастью, Ликса это только обрадовало. Когда в его глазах впервые за столько времени вспыхнул огонёк азарта, Венни осознала, что чужое сочувствие невольно возвращало его в Лес Светлячков. Танатос же вёл себя так, будто Ликс всю жизнь прожил в Мондштадте — и потому на целый урок Ликс действительно ощутил себя свободным. Венни не сдержала улыбки. Танатос был её новым учителем истории, но уроки, которые он непрерывно давал ей с момента встречи, были куда важнее школьных занятий. Стоит признать, Венни и самой влетело по первое число. Ничего другого она и не ждала: Танатос ненавидел делать поблажки. К тому же Венни знала больше сверстников, а потому и спрос с неё был строже. Две недели назад она бы возмутилась такой несправедливости, но сейчас понимала, что под присмотром Танатоса сможет наконец раскрыть свой интерес к истории в полной мере — и найти в прошлом ответы, которые помогут построить надёжное будущее. За двадцать минут до конца занятия пришло время отвечать доклад, который уже две недели висел у Венни в долгах. Доклад, с которого всё началось. Злополучный рассказ про Кевина Каслану. Венни не стала брать с собой тетрадь. По пути к доске она обежала взглядом класс. Притихшая Элиса уныло чертила на полях злые рожицы. Ликс, новый сосед Венни по парте, с неподдельным интересом ждал её доклада. Танатос постукивал ручкой по журналу. А где-то далеко-далеко, за тысячи миров от Тейвата, другой Кевин смотрел на метку Завершённости на своей руке — и улыбался воспоминаниям, которые навсегда остались в его сердце. Ступив на всеобщее обозрение, Венни сложила перед собой руки. — Две недели назад, — сказала она, — я пыталась рассказать вам, каким героем был Кевин Каслана. Как вы знаете, у меня не получилось. В классе раздались смешки. Венни улыбнулась. — Я долго думала, почему в тот день не смогла произнести ни слова. Разве мне нечего было рассказать? Разве не должна была я, свидетельница его последних дней, почтить его память? — Она мельком переглянулась с Танатосом. — Сейчас, мне кажется, я понимаю. Я восхищалась Кевином и очень его любила. Мне тяжело думать о нём с точки зрения исторической личности. Для меня это просто… Кевин. Мой друг. Мой старший товарищ, который защищал друзей с сигаретой в зубах, матерился, придумывал планы, которые граничили с безумием, и совершенно не умел петь. Опустив руку в карман, Венни достала зажигалку, ласково погладила серебряный металл. — Именно поэтому я не хочу зачитывать наизусть параграфы или выжимки из библиотечных книг. Я хотела бы рассказать, каким человеком он был. Вы позволите мне такую интерпретацию темы, господин Танатос? Заслышав столь непривычное обращение, тот ухмыльнулся, подпёр подбородок рукой. В его гранатовых глазах плясали лукавые огоньки. — Почему бы и нет? Моя предшественница нигде не писала, что это недопустимо. Стало быть, что не запрещено, то разрешено. С благодарностью кивнув, Венни крепче сжала зажигалку и приступила к рассказу. Оставшиеся двадцать минут пролетели незаметно — как для самой Венни, так и для остального класса. В конце концов, ни одна историческая книга не описывала так живо разговоры у Алькасар-сарая, бедствие в странствующем театре или же последние мгновения человека, который в своём прощании просил не забывать о звёздах. Когда доклад подошёл к концу, Танатос кивком велел Венни вернуться на своё место, а сам поднялся, прошёлся вдоль первого ряда. — Я буду с вами честен. Рано или поздно — скорее рано, чем поздно — в Тейват вернутся тёмные времена. Надеюсь, к этому моменту все вы успеете повзрослеть достаточно, но скверна не любит ждать, так что лучше не думайте, что эта война обойдёт вас стороной. Венни со вздохом приложила ладонь ко лбу. Ну вот. Танатос в своём фирменном репертуаре: жёсткий и прямолинейный до дрожи в коленках. — Поэтому я хотел бы, чтобы вы отнеслись к рассказам о Сентябре Катастроф с предельной серьёзностью. Чтобы они служили вам уроками. Опорой. Чтобы вы не забывали о людях, которые некогда защищали этот мир, и сами находили для себя причины за него сражаться. Герои историй… — Он вскинул голову, словно надеялся сквозь потолок достать взглядом до Селестии. — Мы часто сосредотачиваемся на их подвигах и забываем о том, что стояло за ними. О том, как им тоже бывало страшно. Больно. Как они, подобно нам, терпели неудачи и совершали ошибки. Венни постучала пальцем по зажигалке. Возможно, они с Танатосом оба вспоминали одно и то же: Аида, который сумел вывести Тейват к спасению лишь после сотен проваленных попыток. Тысяча неудач — вот цена одного успеха. Поражения неизбежны. Всё, что тебе остаётся — это извлекать из каждого из них урок и использовать накопленный опыт, чтобы однажды написать историю со счастливым финалом. Нет. С финалом, который позволит рассказать ещё множество счастливых историй. — То, что определяет героя — не количество достижений или побед, — продолжил Танатос. — Не запредельные силы и даже не бесшабашная храбрость. Это выборы, которые мы делаем каждый день. Это об умении вставать после падений. Даже в самые тёмные времена находить крылья — и каждый раз взлетать чуть выше, чем раньше. Однажды, — он обвёл взглядом притихший класс, — тропа, проложенная героями прошлого, закончится. Но вам придётся идти дальше. Прокладывать тропу самим. С памятью, которую оставил нам мир… Танатос приложил руку к сердцу и прикрыл глаза. Венни стиснула зажигалку. За исключением Ликса, никто даже не догадывался, что от лица учителя истории говорит тысячелетний бог, который неоднократно разбивал ради Тейвата своё сердце. — …убедитесь, что эта тропа ведёт к истинному спасению. На этом урок закончился. Танатос взмахом руки разрешил ученикам покинуть класс, и будущие рыцари, впавшие после его монолога в молчаливую задумчивость, разбрелись по домам. — Эй, мелкая, — окликнул Танатос. — Задержись-ка. Венни с готовностью остановилась. Она и так не собиралась уходить, но от мысли, что Танатос сам пригласил её остаться, по губам расползлась улыбка. Ликс замедлил шаг. — Я подожду тебя в саду. — Ты тоже останься, — предложил Танатос. — Я узнал кое-что про «Мотыльков». Дилюк немного рассказал мне о твоих пиздоключениях. Думаю, ты имеешь право знать. — Тан, — выдохнула Венни. — Да нет, я полностью согласен с такой характеристикой, — усмехнулся Ликс. — Те ещё пиздоключения. Танатос усмехнулся в ответ. Венни искренне потрясло, насколько быстро эти двое нашли общий язык. Возможно, всё дело было в том, что Ликсу нравились прямолинейные люди — а Танатосу нравились стойкие. А может, это была молчаливая солидарность отмеченных Хонкаем. Венни закрыла дверь. Ликс тем временем спросил: — Как вам первый рабочий день? Танатос потёр шею. — Ну, за исключением того, что любой уважающий себя историк пришёл бы от ваших познаний в ужас… Венни хихикнула. — Нормально. — Взгляд Танатоса на пару мгновений оцепенел, но он быстро опомнился и встрепенулся. — Всё нормально. По одному этому повтору Венни сразу поняла, что состояние Танатоса находится от нормального даже дальше, чем империя Лун Шан от Тейвата. Со смерти Гипноса прошло всего несколько дней. Ни один человек не оправился бы от утраты любимого младшего брата за такой короткий срок. От родителей Венни знала, что Танатос временно поселился на втором этаже «Доли ангелов», в комнате, где десять лет назад нашёл приют Сяо. Дилюк предложил Танатосу бесплатное проживание — хотя бы до момента, пока его жизнь не устаканится. Танатос наотрез отказался. Первые пару дней он, припомнив навыки своей юности, подменял Чарльза за барной стойкой, а сегодня, как только госпожа Ноэлль уладила все вопросы, наконец приступил к новой работе. «Вычтешь стоимость комнаты из моей зарплаты», — сказал он Дилюку. «До чего гордый бог», — вздохнула, заслышав об этом, Джинн. «Нет, — возразила Венни. — Он просто человек чести». Как бы там ни было, Танатос, как и Ликс, испытывал трудности с адаптацией. Но они оба старались — а Венни оставалось лишь по мере сил поддерживать их на этом нелёгком пути. — Что ты выяснил? — спросила Венни. Танатос кивком предложил им сесть. Венни опустилась на стул. Ликс, прислонившись спиной к парте, остался стоять. Оперевшись на преподавательский стол, Танатос коротко поведал об их с Венти походе в руины древней Валентии. Шокированные новостями, Ликс и Венни обменялись быстрыми взглядами. Открытый канал связи с Селестией! Венни надеялась, это известие приблизит её к пониманию, что делали в руинах Змей и госпожа Шиён, но теперь она запуталась лишь сильнее. Что они надеялись получить? — Тан, ты же не думаешь, что лидер «Мотыльков» — это кто-то из богов Небесного порядка? Танатос скрестил руки на груди. — Я не знаю, что думать, мелкая. Всё это очень подозрительно. Слишком много совпадений… Слишком много вопросов, на которые пока нет ответа. — Вы не можете подняться на Селестию? — спросил Ликс. В уголке губ Танатоса обозначилась жёсткая складка. — Не знаю, как много рассказывала тебе Венни… Пятьсот лет назад меня низвергли с Селестии, и мне было запрещено туда подниматься. Это не просто словесный запрет, это вписанный в Ирминсуль закон, вроде принципов распределения Глаз Бога. — Прищурившись, он обхватил пальцами подбородок. — Афина приняла решение о моём низвержении без согласия остальных богов. Эта идея была не по душе даже Гекате, поэтому закон поддерживался не всем Небесным порядком, а лично Афиной. — Выходит, после её смерти запрет должен был закончиться, — заметила Венни. — Но, судя по всему, подняться на Селестию тебе не удалось. Танатос неохотно кивнул. — Что-то до сих пор меня ограничивает. Возможно, я ошибся, и после убийства Гермеса Афина всё же вынудила остальных богов внести свой вклад в поддержку закона. Но это крайне маловероятно: в таком случае я знал бы об этом от Кайрос. Венни задумчиво постучала себя по носу. — Сейчас Селестия — это огромная лужа скверны. Может, тебя останавливает Хонкай? Раз уж он влияет на истории. Вместо ответа Танатос продемонстрировал руку с кольцом. В самом деле, с чего бы скверне самовольно останавливать носителя Ядра Смерти? До событий пятисотлетней давности ни Ядро, ни гены Зверя Хонкая не мешали Танатосу свободно перемещаться между небом и землёй. — Думаю, остаётся лишь одно логичное объяснение, — вмешался Ликс, которому наконец удалось оправиться от потрясения. — Один из богов Небесного порядка бодрствует. — Мог ли он проснуться из-за смерти Гипноса? — осторожно спросила Венни. В глазах Танатоса мелькнули горькие искры, но он справился с чувствами, взял себя в руки. — Гипнос накладывал сонные чары таким образом, чтобы они продолжали работать даже после его смерти. И потом… Даже если он где-то просчитался, Гипнос умер всего пару дней назад. А канал связи был открыт в тот день, когда ты пришла в руины, две недели назад. Более того, если этот бог действительно как-то связан с «Мотыльками», он уже лет семь тайно влияет на события в Тейвате. Венни сдвинула брови. — Допустим. Что насчёт событий пятисотлетней давности? Чары Гипноса не сработали на Афину — может, нашлись и другие боги, которые смогли их преодолеть? — В таком случае Гипнос наверняка бы об этом знал. Но, исходя из его рассказов, бодрствовать остались только он сам, Геката и Афина. Афина погибла, а её оскверненное эхо было уничтожено. Гипнос и Геката ушли во внешнюю вселенную и в Тейват больше не возвращались. Венни скрестила руки на груди. Похоже, они зашли в тупик. — Хорошо, мы пока не знаем, что именно происходит сейчас на Селестии. Что должны были получить через канал связи Змей и Шиён? Ликс и Танатос обменялись взглядами. — Этого мы тоже не знаем, — ответил Танатос. — В сущности, мы вообще почти ничего не знаем о «Мотыльках». Кто стоит над ними? Для чего они пытались осквернять людей в Лесу Светлячков? Почему следуют за Орденом Бездны, почему поклоняются скверне? Ликс? Тот вздохнул. — Простите, боюсь, я ничем не могу помочь. Я знаю только, что был участником проекта «Чёрная звезда», но ни в какие подробности касательно дел культа меня не посвящали. — «Чёрная звезда»… — задумчиво протянул Танатос. — Что ещё за «Чёрная звезда»? Ликс развёл руками. — Среди всех заражённых скверной по неизвестным мне критериям отобрали несколько человек. Мы с братом оказались в их числе. Все наши дальнейшие тренировки проходили именно в рамках этого проекта. — Чему вас учили? — спросил Танатос. — Сражаться, — ответил Ликс. — Убивать. Управлять скверной внутри нас и теми силами, которые она дала. Венни, потерев плечо, обеспокоенно взглянула на Танатоса. Тот помрачнел, опустил голову, обдумывая слова Ликса. — Единственное, что я слышал — это слова моего отца, — добавил Ликс. — Он был одним из высокопоставленных «Мотыльков» и руководил Лесом Светлячков. Однажды он сказал, что мы с Финном, моим братом, обладаем равным потенциалом. И что если «Мотыльки» приложат усилия, один из нас может стать ключом к «Чёрной звезде». — Ты знаешь, что это значит? — спросила Венни у Танатоса. — Нет. Не знаю. Но если к «Чёрной звезде» и правда имеет отношение кто-то из богов Небесного порядка, человек с силой Ядра, обладающий глубокими познаниями о Хонкае… Он не закончил мысль, но Венни с Ликсом поняли его без слов. Надвигалась очередная катастрофа. Словно в подтверждение этому, за окном сгущались тучи: Мондштадт постепенно захватывало ненастье. — Во всей этой истории слишком много оборванных нитей, — сердито бросил Танатос. — Что Змей и Шиён делали в руинах? Почему на такое важное задание отправили Шиён, которая, очевидно, не обладала необходимой подготовкой? Почему после того, как ты упала на маковое поле, она как ни в чём не бывало вернулась в Мондштадт? — Мы можем узнать, — откликнулась Венни. Танатос и Ликс одновременно посмотрели на неё. — Шиён всё ещё находится под стражей, прямо в этом штабе, — объяснила Венни. — Сайно с Эмбер говорили, она искренне раскаивалась из-за произошедшего. В руинах она пыталась защитить меня не только от падения, но и от Змея, а когда она ещё притворялась учительницей, она всегда хорошо ко мне относилась. Прозвучит странно, но она будто доверяет мне… Может, если я правильно этим воспользуюсь, то сумею её разговорить. — Я даже догадываюсь, у кого ты научилась этим манипуляторским приёмчикам, — пробормотал Танатос. — При встрече передам Кеву, как сильно он тебя испортил. Венни обезоруживающе улыбнулась. — Это опасно, — нахмурился Ликс. — Какой бы безобидной ни притворялась Шиён, она всё ещё «Мотылёк». Мы не знаем, почему она вернулась в Мондштадт после твоего падения. Если это какой-то план… Кажется, он мог отговаривать её целую вечность, так что Венни повернулась к нему и мягко накрыла его локоть ладонью. — Она окружена барьером, созданным самим Сайно. — Венни. — Между бровей Ликса задрожала мелкая складка. — «Мотыльки» гораздо опаснее и хитрее, чем кажется. — Я понимаю. Им удалось просочиться даже в Ордо Фавониус — ты правда думаешь, что я недооцениваю их? Но именно поэтому мы не можем оставлять ситуацию без внимания. Мы явно упускаем огромный фрагмент картины — и рискуем потерять из-за этого весь Мондштадт. Танатос взглянул сначала на Венни, затем на Ликса, побарабанил пальцами по локтю, нахмурил брови. — Я согласен с мелкой, но и Ликс прав. Мы не знаем истинных замыслов «Мотыльков», не знаем, что они получили по каналу связи в руинах. На барьер я бы не полагался. Какими бы сильными ни были заклятия Сайно… — Он опустил глаза. — Гипноса вон тоже защищала серьёзная сила. Но от превращения в Судью его это не уберегло. Венни вздохнула. Как бы ни было досадно это признавать, мальчики были правы. — Что вы предлагаете? — Я пойду с тобой, — предложил Ликс. — Я знаю некоторые уловки «Мотыльков». И в случае чего смогу противостоять скверне. Венни открыла рот, но с ответом не нашлась. Конечно, слова Ликса имели смысл. Чёрт возьми, да с поддержкой человека, который десять лет назад бросился защищать тебя под градами вражеских атак, не страшно заявиться даже на заражённую Селестию. Вот только… Почему-то от одной мысли, что Ликсу придётся снова иметь дело с «Мотыльками», на сердце наваливался тяжёлый камень. — А что? Неплохая мысль, — вмешался Танатос. — Мне, думаю, лучше к ней не соваться. Шиён, будучи «Мотыльком», наверняка заражена скверной. Почувствует меня — и не скажет ни слова. Но Ликс… Ликс —это другое дело. — Танатос обежал его беглым взглядом. — Большую часть времени скверна в тебе находится в спящем состоянии, поэтому заприметить тебя через Волю Хонкая довольно затруднительно. Ликс кивнул. — Я умею действовать скрытно. Пускай Венни говорит с Шиён. Я спрячусь, но буду рядом. Прикрою и заодно послушаю, не скажет ли она чего-то, что может понять лишь человек из Леса Светлячков. Танатос хлопнул в ладоши. — Ну вот и решили. Пиздуйте говорить с Шиён. А меня, — он с тяжким вздохом упёр руки в бока, — ждёт волнующая встреча с бумажками. Кто бы мог подумать, что работа преподавателем на восемьдесят процентов состоит из бюрократии! — Приходи, как управишься, на винокурню, — предложила Венни. — Чем бы ни кончился разговор с Шиён, надо будет рассказать моим родителям. А там, может, ещё чего придумаем. Вместо ответа Танатос показал большой палец. — Ликс, — окликнул он после того, как Венни скрылась за дверью. Ликс остановился, обернулся. — Не подведи её. — Ни за что. Вы можете рассчитывать на меня, господин Танатос. Моя жизнь не имеет значения, но Венни и её семья… Чтобы защитить их, я приложу все необходимые усилия. Танатос склонил голову набок, одарил Ликса изучающим взглядом, прислушался к мелодии его души — печальному гитарному перебору, в который вплетались звуки дождя и отдалённый грохот грозы. Мальчишка не прибеднялся, не напрашивался на жалость — он и правда считал, что не имеет никакой ценности. Единственный смысл его нынешней жизни заключался лишь в том, чтобы уберечь людей, заменивших ему семью, от возможных угроз. От «Мотыльков». От скверны. Ради этого Ликс готов был заплатить любую цену. Даже если бы пришлось разорвать в клочья собственную душу. Сердце Танатоса пропустило удар: на пару мгновений он увидел в этом ребёнке самого себя, едва прошедшего через операцию «Орион». — Не говори так, — попросил он. — Хвалю твою решимость, но всё же любая жизнь имеет ценность. — Вы говорите это как учитель? — улыбнулся Ликс. По рукам Танатоса пробежались мурашки: он давно не видел, чтобы улыбки столь юных мальчишек были настолько… пустыми. Не зря Айон всегда говорил: мирные времена заканчиваются тогда, когда дети забывают, как улыбаться искренне. — Я говорю это как Смерть. И ещё… — Он вздохнул. — Как человек, которому довелось пережить схожий опыт. Твоя жизнь не закончилась в Лесу Светлячков, Ликс. Тот промолчал, лишь сжал губы в тонкую нить и спешно отвёл взгляд. Танатос устало зачесал назад волосы. — Иди. Не заставляй мелкую ждать. — Простите. До… До встречи, господин Танатос. — Мм. Дверь за Ликсом закрылась. Танатос тяжело опёрся на стол и некоторое время неподвижно стоял, бездумно глядя на раскрытый журнал. Затем, вздохнув, он приблизился к окну, посмотрел на тучи, которые с самого утра собирались над Мондштадтом. На мостовую упали первые капли дождя. «Простите». Эта интуитивная реакция Ликса на безобидное замечание задела в душе Танатоса абсолютно каждую струну, и теперь та дребезжала, словно гитара с повреждённым грифом. Танатос злился — и в то же время чувствовал, как сердце разъедает горечь. Снова и снова он возвращался мыслями к Лесу Светлячков. К причинам, по которым создавалось это злополучное место. К тому, кто стоял за кулисами, шёпотом подсказывая актёрам на сцене правильные слова. Он вскинул голову, прищурился, пытаясь всмотреться в разрывы между туч — как если бы мог увидеть в них лицо этого тайного участника пьесы, этого незримого кукловода… Этого бога, который по неведомым причинам отвернулся от идеалов Небесного порядка и, окончательно предав волю Айона, покровительствовал «Мотылькам». — Кто ты? — прошептал он. Один этот вопрос заставлял сердце обмирать от ужаса. За исключением Танатоса, из четырнадцати богов Небесного порядка в живых осталось всего пятеро: Артемида, Хиона, Гефест, Астрея и Мнемозина. Как бы ни было горько признавать это, встать на сторону скверны мог любой из них. Танатос достал из кармана мак, нервно погладил его лепестки. Он искренне надеялся поставить в истории Небесного порядка точку, но похоже, история отчаянно не хотела умирать — и цеплялась за жизнь ублюдочными методами, достойными самого Сизифа. «Когда я найду тебя…» Простите. «…я сделаю то, что должен. Кем бы ты ни был, знай: смерть будет единственным спасением, которое я смогу тебе предложить».

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: 郭好为 — 不妨不妨，来日方长. Ставьте на повтор

       Сентябрь Катастроф навсегда остался в памяти Шиён падающим клинком, безжалостно разделившим её жизнь на до и после. Бывают события, после которых просто не можешь остаться прежним. А бывает и так, что превращаешься в монстра именно во время отчаянных попыток им не стать. Шиён никогда не считала себя святой — но никогда не падала так низко, как семь лет назад, когда решилась последовать на поводу у своих страхов туда, куда звали её беспокойные сонмы багровых мотыльков. «Человек либо умирает героем, либо живёт достаточно долго, чтобы стать злодеем». Шиён не помнила, где слышала эту фразу, но она как нельзя лучше описывала её жизнь. Нет. Тень жизни. Потому что то, что Шиён получила десять лет назад, было именно зыбкой тенью — и на самом деле оставалось таковой до сих пор. Она просто долго этого не замечала. На лестнице зазвучали шаги. Шиён приоткрыла глаза. Вместо того, чтобы осматриваться, она прислушалась к ощущениям. Воля скверны молчала, хотя Шиён чувствовала её лёгкие волнения, зыбкую рябь, создаваемую незримыми, но сильными импульсами. В темницу штаба Ордо Фавониус пришёл обычный человек, но Шиён улавливала, как по пятам за ним следует тень. Опасная. Зловещая… Знакомая. Подняв голову, она увидела перед собой девчушку с пламенными волосами. Для последовательницы «Багровых мотыльков» это было глупое, неразумное чувство, но Шиён ничего не могла поделать: с плеч будто в одночасье свалилась гора Тяньхэн. — Ты вернулась, — со слабой улыбкой проговорила она. Венни подвинула к решётке табурет, села, с задумчивым видом сложила руки на груди. Шиён осталась на полу, скрестив ноги в позе лотоса — до прихода неожиданной гостьи она медитировала. Вернее, пребывала разумом в Воле скверны, подготавливая всё необходимое для планов «Мотыльков». Это была кропотливая, неприятная работа, и за две недели заточения Шиён отдала ради неё столько сил, что её маскировка исчезла, обнажив седые волосы и тусклые, будто выцветшие глаза. «Глаза чудовища». — Почему? — первым делом спросила Венни. Шиён опустила голову. Спутанные пряди упали на лицо, пряча от Венни его горькое, полное искреннего сожаления выражение. — Я правда не понимаю, госпожа Шиён, — продолжила Венни. Её голос легонько дрожал, как если бы она в любой момент могла расплакаться. — Мне всегда казалось… Я всегда восхищалась вами, доверяла, считала вас своим другом. Неужели всё это было ложью? Неужели вы хорошо относились ко мне лишь потому, что я дочь семьи Рагнвиндр, рычаг давления на «Мондштадтские клинки»? — Нет! — спешно заверила Шиён. — Конечно, нет. — Тогда почему вы так поступили? Шиён с судорожным выдохом сцепила перед собой руки, зажмурилась, пытаясь совладать со вспышкой болезненных воспоминаний. Венни, эта девочка с пламенным взором и глубокой раной в сердце, сильно изменилась. Будто за две недели повзрослела сразу на несколько лет. Шиён подумала про Сентябрь Катастроф. Про эпидемию Пурпурной чумы в Ли Юэ, когда детям тоже приходилось становиться старше в считаные дни. Когда Мэйлин… — Я совершила много ошибок, Венни, — тихо сказала Шиён. — «Багровые мотыльки» были одной из них. А теперь уже слишком поздно отступаться. — Не вы ли говорили Змею, что ещё не поздно решить, кем вы хотите быть? — с горечью спросила Венни. Шиён вздохнула. — Да, говорила. Но я позволила себе забыться в иллюзиях. Бывает, некоторые люди или обстоятельства отнимают у нас право выбора. — Или вы выбираете с этим смириться. Губы Шиён дрогнули. Она прижала руку к груди, прикрыла глаза. Могла ли она бросить вызов силе, которая диктовала ей свою волю? С её талантами это определённо было возможно, но цена неудачи была слишком высока. Рискнуть своей жизнью… Или погубить сотни других? — Объясните хотя бы, почему присоединились к «Мотылькам». Чем вам так не угодил Тейват, раз вы решили утопить его в скверне? Шиён наконец осмелилась поднять голову и встретиться с Венни взглядом. Эта девочка… Её глаза горели решимостью — но в то же время таили боль глубокого разочарования. Предательства, значение которого ей по милости Шиён пришлось постичь в столь юном возрасте. — Я никогда не разделяла философию «Мотыльков», — объяснила Шиён, надеясь, что Венни ощутит её искренность. — Я пришла к ним только ради собственного спасения. — Спасения? — растерянно переспросила Венни. Шиён кивнула. — Ты хорошо знаешь историю. Помнишь ли ты, что происходило в Ли Юэ во время Сентября Катастроф? Венни принялась загибать пальцы. — Прорыв скверны в Заоблачном пределе и заражение некоторых Адептов. Огромный прорыв и нашествие монстров в Разломе. И наконец… — Она сдвинула брови, как если бы начала догадываться, куда ведёт Шиён. — Пурпурная чума в гавани. Госпожа Шиён… — Да, — отозвалась та. — Я была одной из заболевших. — Но ведь от Пурпурной чумы сделали лекарство. Все принявшие его благополучно исцелились и смогли достаточно быстро вернуться к прежней жизни. Какое спасение вам понадобилось у «Мотыльков»? По губам Шиён скользнула печальная улыбка. — Именно. Все принявшие. Но я никогда не принимала лекарство, Венни. В тот момент, когда началось слияние вероятностей и Пурпурная чума трансформировалась, я превратилась в монстра и вместе с другими такими же больными отправилась в Разлом. Венни изумлённо моргнула. — Но я не понимаю. Разве превращение в монстра не было необратимо? Господину Син Цю удалось спастись, но только из-за того, что он опробовал тестовый образец лекарства… Если вы стали монстром, как же вы… Шиён вздохнула, сложила руки на коленях. — В каком-то смысле я и не переставала им быть. Но если уж тебя интересуют подробности… Десять лет назад, когда Миллелиты пришли сражаться в Разлом, я всё ещё боролась за право сохранить сознание и потому отстала от других монстров. Так меня нашёл Змей. — Он тоже был чудовищем? — поинтересовалась Венни. «Чудовищем? — не сдержала смешка Шиён. Она вспомнила, как впервые увидела его строгое лицо, покрытое сетью серых чешуек — в тот день оно было искажено неподдельной тревогой. — Нет… Никогда». Она покачала головой. — Уже в те дни Змей был марой. С помощью своей власти над скверной он помог мне стабилизировать сознание. Я вернулась в человеческий облик, но заражение никуда не подевалось — любое эмоциональное колебание могло спровоцировать превращение. — Что насчёт остальных заражённых? — осторожно спросила Венни. — Почему Змей помог только вам? Пальцы Шиён стиснули край рубашки. — Потому что я, в отличие от других чудовищ, сопротивлялась. Возможно, Змей смог бы вытащить кого-то ещё, но леди Нин Гуан уже отдала приказ стрелять на поражение. В Разломе не осталось тех, кого можно было бы спасти. Венни закусила губу. Шиён же вспоминала, как она, трясущаяся даже в плаще Змея, стояла рядом с ним на краю скалы. Ни слова друг другу не говоря, они смотрели, как под дождём белых лепестков по всему Разлому тают столпы скверны. А на передовой, там, где прежде солдаты бросались под удары смертоносных когтей, грохотали пушки — под градом беспощадных выстрелов бывшие люди ложились в почерневшие травы и навеки закрывали глаза. «Но их ещё можно было спасти, — прошептала тогда Шиён. — Вы могли бы помочь. Вы могли бы…» Змей не смотрел на неё. «Нет, — сказал он в своей непреклонной манере. — Не мог. Нет способа глупее потратить предоставленные судьбой шансы, чем пытаться спасти то, что изначально было обречено. Поверь: как бы ни был ужасен этот расклад, иные были ещё ужаснее». «Вы не можете этого знать», — со слезами возразила Шиён. Змей не ответил, лишь одарил её тусклой, ничего не значащей улыбкой. Шиён отвернулась и, кутаясь в его плащ, двинулась прочь от края скалы. Смотреть на убийство монстров было невыносимо. Пускай Миллелиты лишь пытались защитить гавань, пускай Шиён не хотелось винить леди Нин Гуан за принятие такого сложного решения… Всё-таки там, под пушечными залпами, погибла её сестра. Венни и Мэйлин были очень похожи. Одинаковый запал. Пламя души, сияющее с одинаковой силой. Обеим девочкам пришлось повзрослеть раньше срока — и каждая из них боролась с упавшей на плечи ношей молча, не желая никого тревожить. Две недели назад Шиён слушала, как Венни врёт о травле, и её сердце обливалось кровью. Она сразу вспоминала Мэйлин, которая никогда, до самого последнего момента, не признавалась сестре, насколько ей больно. А ведь причиной, по которой она заразилась Пурпурной чумой, была именно Шиён. Если бы она только сохраняла осторожность… Если бы не была так беспечна и глупа, оставалась бы дома, когда слухи об эпидемии только поползли о гавани… Если бы только она была ответственной старшей сестрой. Когда Венни упала в заколдованную комнату, Шиён сразу подумала о том, что случится, если ещё одна девочка погибнет по её вине. Сейчас эта девочка сидела перед ней, целая и невредимая, но пока ещё не спасённая. Если план «Мотыльков» удастся, какая судьба постигнет Венни? Суждено ли ей стать чудовищем, как это произошло с Мэйлин, и погибнуть под залпами пушек? Или, может, умереть в когтях Зверей скверны, как те несчастные Миллелиты в Разломе? «Каждый делает то, что должен», — так сказал однажды Змей. Шиён всегда полагала, он имеет в виду Лес Светлячков и прочие прегрешения «Мотыльков», необходимые, по их словам, для достижения единственного возможного спасения. Но она ведь никогда не следовала идеологии культа. Так что она на самом деле должна сделать? Шиён спрятала лицо в ладонях и некоторое время молча сидела, размышляя над сценариями будущего. «Нет. Отступать уже некуда. Пьеса написана, и актёрам остаётся лишь взойти на сцену, зачитать положенные роли — и успеть привести Тейват к финалу раньше Него. Но я бы хотела…» Она опустила руки, заглянула в глаза Венни — широко распахнутые и полные искреннего недоумения. «Я бы хотела, чтобы ты поняла меня». — Около трёх лет я пряталась в заброшенных местах Ли Юэ, — продолжила рассказ Шиён. — Я не могла выйти к людям: скверна стала неотъемлемой частью моего организма, а моё состояние оставалось крайне нестабильным. Змей навещал меня, пытался улучшить ситуацию, но с каждым годом это становилось всё сложнее. Венни тяжело вздохнула. — Поэтому вы обратились к «Мотылькам»? Чтобы они помогли вам стабилизировать состояние. Спасли вам жизнь. — Познания «Мотыльков» о скверне невероятны, — кивнула Шиён. — Я дожила до сегодняшнего дня только благодаря их помощи. — Дожили, это верно, — с горечью сказала Венни. — И всё же… Может, вы и не стали монстром в физическом смысле, но я не уверена, можно ли назвать человеком того, кто допускал существование Леса Светлячков. Шиён выдохнула. — Лес Светлячков… был необходимой мерой. В полумраке темницы глаза Венни полыхнули воистину демоническим огнём. Она подалась вперёд и тихо, с не свойственной пятнадцатилетним девочкам угрозой спросила: — Для чего? — Для спасения. — Для спасения… — ухмыльнувшись, повторила Венни. — Интересно. И что же вы так отчаянно пытаетесь спасти? Шиён ответила без колебаний: — Тейват. Ухмылка на лице Венни стала жёсткой, почти злой. Она приподнялась, готовая в любой момент уйти. — Вы, должно быть, издеваетесь. — Постой! — взмолилась Шиён. — Выслушай. Я понимаю, как ужасно это звучит. Я говорила, что не согласна с философией культа — и это правда. Я не согласна с Лесом Светлячков, со многим, что делают «Багровые мотыльки», но с учётом того, какие силы сошлись в противостоянии, быть может, это единственный путь. Лицо Венни потемнело. — Говорите прямо. Или я уйду. Шиён обхватила себя за плечи. Она понимала, что выдаёт секретную информацию, но просто не могла иначе. Скорбь по Мэйлин, желание обрести прощение, сомнения, тоска по спокойной жизни под маской преподавательницы, когда впервые начало казаться, что худшие времена остались позади — всё это разом схлестнулось в душе Шиён и теперь извергалось потоками слов. — Мы не обладаем свободой, Венни. Наши жизни — это просто сценарии, написанные тем, кого мы никогда не видели и кто едва ли обратит на нас свой взор. Это существо, которое относится к нам, как к своим марионеткам, находится за рамками пространства и времени. Ему ведом любой исход, и потому он по собственному усмотрению пишет будущее целого мира. Не только Тейвата, но и всей вселенной. Глаза Венни расширились. Сомкнув напряжённые губы, она опустилась обратно на табурет. — Мы называем его Безвременным Принцем или же Повелителем Конца. Но за пределами Тейвата он больше известен как Эон Завершённости, Терминус.

Конец музыкального фрагмента

* * *

— Что скажешь? — спросила Венни, когда они с Ликсом удалились от штаба Ордо Фавониус на достаточное расстояние. — Что ты хорошо сыграла свою роль. — Спасибо за комплимент, конечно, но я ведь серьёзно. Что думаешь обо всём этом разговоре? Ликс, нахмурившись, нервно дёрнул себя за прядь у виска. Спускаясь в темницу, он даже не представлял, как тяжело окажется слушать Шиён. «Лес Светлячков был необходимой мерой», — едва она сказала эту издевательскую чушь, Ликс чуть не выскочил из тени и не перерезал Шиён глотку. Так, как он сделал с несколькими культистами в Лесу Светлячков. — Не знаю. Всё это… Я не знаю, Венни. До твоих рассказов о внешней вселенной я даже не слышал об Эонах, а теперь вдруг оказывается, что «Мотыльки» противостоят одному из них. Венни задумчиво обхватила пальцами подбородок. — Я знаю, что Эоны скованы своим Путём. Это значит, что Эон Завершённости обречён всё завершать, хочет он того или нет. Отчасти слова Шиён имеют смысл — но только отчасти. Хм… Ликс, прикрыв глаза, потёр лоб. После рассказа Шиён он гудел, а в висках пульсировала ноющая боль. Полученная информация попросту не укладывалась в голове, поэтому оставалось лишь обдумывать её снова и снова — до тех пор, пока она не выстроится в стройный ряд понятных фактов, отделённых от ярости, обиды и боли. Итак, чем «Мотыльки» оправдывали свои грехи? Терминус был Эоном, путешествующим во времени. Достигнув конца временной линии, он увидел крах вселенной — и, ужаснувшись, преисполнился решимости предотвратить катастрофу. Переписать неизбежный конец, в котором Воображаемое Древо погибало от силы, известной за пределами Тейвата как Хонкай. Так началось противостояние двух сил: Эона Завершённости Терминуса и Хонкая. Будущее целого мира стало для Терминуса прошлым. Пользуясь своими знаниями о грядущем, он снова и снова возвращался назад во времени в надежде спасти вселенную. Переписывал события. Брал под контроль человеческие судьбы. Шептал пророчества, которые на самом деле были для него видениями минувшего. Искал ту версию истории, для которой было бы возможно сотворить счастливый финал. Но в конце концов именно Терминус неизбежно становился причиной бесчисленных катастроф и человеческих страданий. «Столь желаемый им счастливый финал невозможен, — говорила Шиён — с сожалением, не смея поднимать на Венни взгляд. — Скверна неизбежна, и в своих попытках спасти вселенную Терминус лишь множит беды, становится их первопричиной». «И какое отношение это имеет к культу?» — спросила её Венни. «Непосредственное», — ответила Шиён. Настоящая цель «Багровых мотыльков» заключалась в противостоянии Терминусу. Конечно, победить Эона они не могли. Поэтому они решили действовать иначе — обеспечить победу своей главной идеи. «Если скверна неизбежна, а борьба только порождает новые трагедии, не лучше ли разомкнуть эту сансару зла? Принять скверну на своих условиях, научившись с ней жить?» Мир, где можно не бояться скверны, потому что все и так уже осквернены. Мир, где конец не страшен, поскольку для осквернённых существ победа Хонкая — это только начало. Этот мир… «Лес Светлячков». Ликс видел, каков из себя идеальный мир, к которому стремились «Багровые мотыльки». Он семь лет был заперт в его стенах — и всем сердцем его ненавидел. Теперь эти безумцы, прикрываясь благими намерениями и возвышенными словами о единственном возможном спасении, хотели превратить в Лес Светлячков весь Тейват. Ублюдки. Если бы Ликс мог, он своими руками убил бы каждого из них. — Думаю, «Мотыльки» узнали о Терминусе от того бога, который им покровительствует, — продолжила Венни. — И всё же это очень странно. Небесный порядок пережил войну с Хонкаем. Каждый из них ещё с Атласа знал, что Хонкай — это орудие Завершённости. — Орудие Терминуса? — переспросил Ликс. — Ну, Танатос всегда говорил именно так. Они миновали «Хорошего охотника», махнули в знак приветствия Дионе, которая суетилась на веранде «Кошкиного хвоста», плечом к плечу прошли через городские ворота. Накрапывал дождь. Ликс раскрыл зонт, любезно подброшенный в его сумку Аделиндой, укрыл под ним Венни. Она взяла его под руку. Некоторое время они шли молча, прислушиваясь к шороху капель по траве и к беспокойному дыханию друг друга. — Допустим, — первым нарушил тишину Ликс. — Но это никак не вяжется с рассказом Шиён. Почему, в таком случае, Терминус воюет с Хонкаем? Всё равно что драться с собственным клинком. — Кевин же дрался с Пламенным Правосудием, — заметила Венни. — То, что ты чем-то обладаешь, не значит, что ты имеешь над этим контроль. Может, Хонкай вырвался из-под власти Терминуса. А может, мы чего-то не знаем, потому что Эоны, насколько я поняла по рассказам Танатоса и Кевина, жутко загадочные существа. Ликс нахмурился. Эоны, боги Небесного порядка, противостояние Завершённости и Хонкая… Его очень беспокоило, что события приобретают столь глобальный масштаб. Он ведь просто хотел покоя. Но покой тоже нужно было отвоевать. Ликс крепче прижал к себе руку Венни. Та изумлённо вскинула голову, и Ликс, сообразив, что позволил себе лишнего, спешно пробормотал: — Прости. Задумался. В общем, вести разговоры об Эонах нужно с Танатосом, я понял. — Тебе удалось заметить что-нибудь ещё? Ликс кивнул. — Две вещи. Во-первых, связь Шиён с Волей скверны очень сильна. Я умею неплохо скрываться, но она легко обнаружила моё присутствие, хоть и не подала виду. Видимо, именно по этой причине ей и удалось десять лет назад сохранить своё сознание во время Пурпурной чумы. Венни поймала в ладонь капли дождя. — А что второе? Между бровей Ликса пролегла складка. Он вспомнил, как Шиён соприкоснулась с ним через Волю скверны — и как он тотчас ощутил импульс, поразивший его с головы до ног. Этот импульс исходил не от Шиён. Казалось, кто-то могущественный, кто-то безумный прятался на изнанке мира — и, едва Ликс заподозрил чужое присутствие, обратил на него свой пробирающий до дрожи взор. — Над Шиён стоит кто-то ещё. Я ощутил его присутствие в Воле скверны. Кто бы это ни был, он имеет над Шиён сильную власть. — Она говорила, у неё отняли право выбора. — Полагаю, отчасти это правда. Это сознание занимает в иерархии Воли скверны крайне высокое положение — и может диктовать свои условия тем, с кем соприкасается. — Ликс вздохнул. — «Мотыльки» никому не помогают бескорыстно. Шиён думала, что обретёт у них спасение, но на самом деле тоже служит частью чьего-то плана. — Но в чём же заключается её роль? Ликс бросил взгляд в ту сторону, где за Долиной Ветров лежал путь к Храму тысячи ветров. — Шиён несколько лет была шпионкой культа, но, по сути, она просто работала преподавательницей и вела обычную жизнь, сообщая о передвижениях «Мондштадтских клинков» и планах Ордо Фавониус культу. Не такая уж и сложная задача. Она не устраняла врагов культа, не устраивала слежек или охоту. И всё же её, не приспособленную к тайным вылазкам, отправили в руины — зачем? Он вспомнил, с какой лёгкостью Шиён обнаружила его через Волю скверны. Как душу словно опутало шёлковой нитью: хотя у Шиён не было дурных намерений, при желании она могла бы сдавить сознание Ликса в своих силках подобно пауку. — Полагаю, это связано с её талантами. Скверна наделяет каждого уникальной силой. Шиён получила особую связь с Волей скверны — и культ хотел для чего-то этим воспользоваться. — Но как таланты Шиён связаны с каналом связи с Селестией? — развела руками Венни. — Ох, если бы мы только знали, что замышляют «Мотыльки»… — Поговорим с Танатосом, — решил Ликс. — Может, среди богов Атласа был какой-нибудь ненавистник Терминуса? Остаток пути до винокурни Венни с Ликсом старались говорить на нейтральные темы. Венни переживала из-за возможного вмешательства Небесного порядка, а Ликс снова и снова возвращался мыслями к словам Шиён. «Лес Светлячков был необходимой мерой». Его до сих пор трясло. Злость, которая клубилась внутри на протяжении двух недель, набирала обороты, и сдерживать её становилось всё труднее. Он не понимал, почему чем дальше в прошлом оставался Лес Светлячков, тем больше боли он причинял в настоящем. Сбежав из плена две недели назад, Ликс не чувствовал абсолютно ничего. Он был пуст и не мог отыскать в своей душе ни намёка на эмоции. Окружающие хлопотали, жалели, спрашивали о самочувствии, а Ликс не мог разделить их заботы и искренне недоумевал, почему на его короткие «Нормально» взрослые недоверчиво хмурят брови. А теперь, спустя две недели, вдали от Леса Светлячков, вдали от отца и культистов, которые вели «Чёрную звезду», его впервые накрыло волной ужаса. Возможно, всё дело было в том, что «Мотыльки» опять замышляли нечто опасное — а Ликс не мог разгадать, что. Лес Светлячков был ведь не единственным убежищем культа. Таинственный помощник среди богов, покровительство Ордена Бездны, связи по всему Тейвату и превосходные знания о скверне… Не стоило даже надеяться, что столь опасные противники уйдут в тень после одного рейда. Мысли Ликса метались потревоженными бабочками. «Что мне делать? Я обещал Танатосу, что не подведу, защищу Венни и её семью, но как, если я даже не знаю, куда и когда намереваются ударить культисты?» — Ликс, — окликнула Венни. — Я знаю, о чём ты думаешь. И тоже боюсь. Но я бы хотела, чтобы ты знал: я могу за себя постоять. Не только перед Элисой. Пускай Глаза Бога для борьбы со скверной недостаточно, у меня есть кое-какие козыри в рукаве, поэтому если «Мотыльки» захотят убить меня, им придётся всерьёз постараться. Ликс взглянул на зонтик — так, словно на его изнанке были начертаны гарантии будущего. Венни пережила битву с Асмодей, и Ликс не сомневался в её способностях. Но не сомневался он и в том, что «Мотыльки» всегда стараются всерьёз. — Что за козыри? Танатос тебя мысли научил читать? Венни хихикнула. — Ну, во внешней вселенной мы и правда иногда общались мысленно, но это только потому, что были там связаны. Уж прости, но чтобы понять твоё настроение, телепатия не нужна. Ты сейчас буквально ходячее облако Хонкай-энергии. Ликс вздрогнул: он и не заметил, как утратил над собой контроль. В самом деле, уровень скверны в организме подскочил до такой степени, что в ушах разлился ненавистный звон — и это при том, что Ликс даже не пытался применять свои способности. «Это кое-что новенькое, — нахмурился он. — Не припомню, чтобы раньше разбрасывался скверной просто из-за плохого настроения». Мельком взглянув на свободную от зонта руку, Ликс заметил выглядывающие из-под пальто пурпурные прожилки. Пальцы дрогнули. Ликс моргнул, и прожилки бесследно исчезли. Не осталось даже неприятных ощущений, которые всегда сопровождали проявление осквернения. «Что, чёрт возьми, происходит?» — Венни… — начал Ликс. — Подожди, — нахмурилась она. — Что-то не так. Будь наготове. Они одновременно остановились, встали спина к спине. Не теряя времени, Ликс отбросил зонт и призвал два сплетённых из скверны кинжала. По Глазу Бога Венни пробежала искра. Венни не шевелилась, но её глаза быстро двигались из стороны в сторону: она пыталась определить источник подозрительной энергии, которую уловила на интуитивном уровне. — Чувствуешь что-нибудь? — шёпотом спросила она у Ликса. — Волнение в Воле скверны, — ответил тот. — «Мотыльки»? — Или мои беды с башкой. Или, что вероятнее, и то, и другое. Венни призвала меч. Как и всегда, за рукоять она взялась с неохотой — Ликс уже знал, что ей не слишком нравилось холодное оружие. Крепче прижавшись друг к другу, они осторожно повернули головы. Венни — направо, в ту сторону, где лежала дорога на Мондштадт. Ликс — налево, к винокурне. Они стояли всего в нескольких метрах от статуи Анемо Архонта, близко к дому, но всё же предательски далеко от него. Ликс прислушался к ощущениям. Он чувствовал Волю скверны не так хорошо, как Шиён, но всё равно улавливал её колебания. Рябь, которая с интервалом в пару секунд пробегала по ней, сигнализировала об увеличении энергии скверны. Плохое настроение Ликса было здесь ни при чём: кто-то двигался к статуе Анемо Архонта, подобно Магам Бездны используя для перемещения артерии земли. — Быстро к дороге, — велел Ликс. — Если нам по… Он не успел договорить: пространство между ним и Венни разорвала фиолетовая вспышка. Венни, вскрикнув, отлетела к самому краю отвесной скалы. Ликс ударился плечом о статую, рухнул в мокрую траву. От силы столкновения разум содрогнулся, и небо с землёй на пару мгновений перепутались местами. Ликс вслепую потянулся к краю скалы сплетёнными из скверны путами, подхватил Венни прежде, чем она упала. — Ликс, берегись! Зрение наконец восстановилось, и Ликс увидел, как из вспышки, оставшейся висеть в воздухе зловещим знамением, к статуе Архонта шагнули двое людей в плащах. Эмблему на их рукавах Ликс узнал бы из тысячи — она ещё семь лет назад клеймом въелась в его сознание. «Багровые мотыльки». Игнорируя стреляющую боль в плече, Ликс вскочил. В руку снова скользнул кинжал. Он не стал ждать, когда «Мотыльки» нападут, первым бросился в атаку, пытаясь перетянуть внимание на себя, выиграть для Венни шанс сбежать. Она, разумеется, не стала им пользоваться. Вместо этого она растянула по лезвию клинка собранный в кулаке огонь — и, прыжком сократив дистанцию до ближайшего «Мотылька», спустила с острия мощную пламенную вспышку. «Мотылёк» отшатнулся. Пламя просвистело мимо. Словно кот, в азарте радующийся борьбе уже пойманной в лапы мыши, культист ухмыльнулся, небрежным движением скинул с головы капюшон. По его плечам рассыпались длинные серые волосы. — Змей, — процедила Венни. — О, да это же моя старая знакомая! — притворно удивился он. — А я говорил Шиён, что не стоит слишком сильно о тебе переживать. Настырные ребята вроде тебя никогда не умирают насмерть. — Как любезно с твоей стороны, — с прищуром отозвалась Венни. — Закончим начатое? Уголок губ Змея дёрнулся в усмешке. — А не боишься проиграть, девочка? — Не думаю, что мой страх имеет значение, Джерард. Змей вскинул бровь. Взгляд Венни оставался предельно спокойным, и Змей, по какой-то причине довольный этим обстоятельством так, словно Венни была его воспитанницей, кивнул, подбросил в руке кинжал. — Понятия не имею, откуда тебе известно это имя, но… — Резким движением перехватив рукоять, он указал остриём на Венни. — Я принимаю твоё предложение. Только не плачься потом. Когда надо спустить человека с небес на землю, я предпочитаю консервативные методы. Ну, знаешь, подрезать крылья тем, кто переоценивает себя и летает слишком близко к солнцу. Венни выдохнула: что-то в словах Змея на короткий миг выбило её из колеи. Змей тотчас воспользовался этим для атаки, но Венни была готова и успела защититься огненным барьером. У Ликса не было времени следить за их боем: его ждал свой противник. «Мотылёк» оказался настырным. Ликс видел таких в Лесу Светлячков: особо ярые последователи Ордена Бездны, они учились самым мерзким приёмам, от узурпирования энергии артерий земли до обычных ударов в спину. «Мотылёк» пытался подобраться ближе. Ликс, наоборот, держал его на расстоянии: он предпочитал соблюдать с незнакомыми противниками дистанцию, изучать их движения, тактику — а потом, собрав достаточно информации, бить в правильный момент в правильное место. Движения «Мотылька» были безупречны. Ликса тоже учили сражаться, в том числе и грязными методами, но до уровня соперника ему было далеко. Его умений хватало лишь на то, чтобы избегать ударов и не позволять подавить себя через Волю скверны. Пускай «Мотылёк» наверняка занимал в иерархии высокое положение, за семь лет Ликс научился выставлять ментальные барьеры и защищать свой разум от чужого посягательства. Это был единственный способ остаться хотя бы подобием человека. Финн не смог отвоевать свой рассудок — и потому стал полой куклой, в которую будто солому набили чужую волю. Ликс клялся себе, что никогда не повторит его судьбу, и сделал страх перед обезумевшим братом своим оружием. — Неплохо сражаешься, — сказал «Мотылёк». От одного звучания его голоса тело парализовало, и Ликс, застыв, тотчас оказался сметён. — Можно было и лучше, но и этого уровня вполне достаточно. «Достаточно для чего?» — хотел спросить Ликс, но слова застряли в горле. Ещё до того, как «Мотылёк» сбросил капюшон, он догадался, кто прячется под плащом. Во всём Тейвате лишь один человек обладал таким вкрадчивым, таким разрывающим душу голосом. Ликс уже и не помнил, когда в последний раз относился к этому человеку как к отцу. Его обуял ужас. Он не побоялся бы дать отпор даже богу Небесного порядка — но при виде отца не смог совладать с чувствами, отступил к статуе Архонта, судорожно сжимая и разжимая рукоять кинжала. Увы, каменное изваяние не могло дать никакой защиты. Даже если Анемо Архонт приглядывал за жителями Мондштадта глазами своих статуй, сейчас ему оставалось лишь беспомощно наблюдать. Отец с раздосадованным вздохом зарылся пальцами в волосы, окинул Ликса взглядом, с каким можно прицениваться к товару. В уголке его губ появилась резкая складка: отец остался недоволен результатами осмотра, и Ликс, прекрасно помня, что обычно за этим следовало, невольно сжался. — Почему от тебя всегда столько проблем? — с презрением обронил отец. — Лучше бы на твоём месте был Финн. Но ты ведь убил его, верно? Губы Ликса приоткрылись, но он не осмелился подать голос. Отец, раздражённо цокнув языком, двинулся навстречу. Ликс попятился, но в спину упирался холодный камень статуи. Бежать было некуда. Разве что прыгать с края скалы в надежде на чудо. Вот только Ликс хорошо знал: чудес не бывает. Только не рядом с этим человеком, одно присутствие которого разъедало сердце хуже скверны. — Во всём, что случится дальше, вини исключительно себя, — продолжил отец. Приблизившись, он протянул руку, и Ликс мгновенно ощутил, как в его сознание впились раскалённые прутья. — Я хотел выбрать Финна. Но тебе нужно было всё испортить. Ты хотел жить? Что ж… Живи, Ликс. Живи и знай: ты сам навлёк на себя эту судьбу. Сам… Такова, значит, судьба убийцы? Ликс стиснул зубы. Он пытался терпеть, но всё же не сумел сдержать стона, боль в котором столкнулась с ужасом. Ментальная защита рушилась — слой за слоем, крупица за крупицей. С каждой секундой сознание Ликса становилось всё более уязвимым к внешним воздействиям, и он вдруг в ужасе осознал, что отец пытается взять его под контроль. Скованный по рукам и ногам одним лишь образом главного кошмара своей жизни, Ликс не мог воспротивиться. К широко распахнутым глазам подступили слёзы: спрятав от взора окружающий мир, они оставили Ликса наедине с агонией, какую не сумел облегчить бы даже Анемо Архонт. Отец не только подминал его под себя. Ликс чувствовал, как внутри него пробуждается нечто тёмное, нечто настолько опасное, что могло при желании переломить Мондштадт — нет, весь Тейват, — как перегоревшую спичку. Душа рвалась в клочья. Судорожно пытаясь сделать вдох, Ликс невольно схватился за грудь. Руки ходили ходуном, в ушах нарастал звон, а ноги отказывались держать сломленное тело, но непреклонная мощь отца не позволяла Ликсу упасть. Он хотел умереть. Выцарапать собственное сердце — и покончить с этим нескончаемым адом, от которого воздух гудел, зрачки наполнялись тьмой, а по коже пауками разбегались пурпурные прожилки. — Не сопротивляйся, — бросил отец. — Если хочешь хоть что-то в своей чёртовой жизни сделать правильно, просто прими неизбежное. Ликс согнулся. На траву пополам с кровью закапали слёзы. Он не хотел становиться чужой марионеткой. Уж лучше было броситься со скалы и разбиться насмерть, чем подчиняться отцу. Его сумасшедшим планам, в которых принять неизбежное пришлось бы целому миру. Он сделал шаг в сторону обрыва, но незримая сила удавкой обернулась вокруг шеи, потянула обратно к статуе. Прожилки, которые прежде лишь поднимались над воротником, целиком охватили лицо. Ликс понял, что проиграл. Вдруг сквозь шум в ушах пробился слабый вскрик: кинжал Змея прорезал Венни плечо. По телу Ликса тотчас прокатилась череда импульсов. Пускай разум уже почти полностью растворился в нестерпимой боли, инстинкт оказался сильнее. Рвануться прочь из пут. Выжить любой ценой. Защитить то, без чего выживание было невозможно. С губ слетел яростный крик. Преодолев немыслимое сопротивление, Ликс выпрямился, с силой ухватил отца за запястье. Грудь распирало от тяжёлого дыхания, а по щекам по-прежнему катились слёзы, но глаза Ликса были полны гневной решимости, а прожилки на лице понемногу выцветали, оставляя после себя лишь тонкие белые полосы. Глаза отца на секунду расширились. — Ты… Как ты вырвался? Вторая рука Ликса соскользнула со статуи Анемо Архонта. Пускай Барбатос не мог помочь в битве, Ликс внимательно слушал рассказы Венни — и потому помнил, что элементальная энергия ослабляет воздействие скверны. Чтобы сбросить с себя влияние отца, потребовалось бы нечто более мощное, вроде селестиальных сил у дерева Веннессы, но Ликсу удалось ненадолго вырваться из-под его контроля. Пропустив через себя элементальную энергию Анемо, он урезал и собственный потенциал. Ликс пошатнулся: пережитые ощущения до сих пор терзали тело. По лбу скатывались мелкие капли пота. Губы отца скривились. — Тц… Избавиться от тебя было бы в разы проще. — Что же тебе мешает? — прохрипел Ликс. Удар отца оказался быстрым. Ликс ожидал его — и ушёл в сторону. Вспышка скверны разбилась о статую, но не причинила ей вреда, лишь опалила ветряные астры у подножия. — Дай-ка угадаю, — продолжил Ликс. — Проект «Чёрная звезда». В глазах отца разгорелись недобрые огни. Он снова атаковал. Ликс успел спрятаться за статуей. Отец не ответил на вопрос — и это оказалось красноречивее любых слов. В чём бы ни заключался проект «Чёрная звезда», Ликс нужен был «Мотылькам» живым. Но, разумеется, подконтрольным. Ликс нервно скользнул взглядом к Венни. Рана на её плече сильно кровоточила, но несмотря на это, она сражалась с прежним неистовством. Огненные вспышки сплетались с чёрными в смертоносном танце. Каждая атака Змея грозилась стать для Венни последней, но Венни всегда успевала спастись. Как долго продлится её удача? «Я нужен им живым. Но на Венни это не распространяется, — лихорадочно размышлял Ликс. — Чёрт…» Отец подступил к статуе. — Хватит прятаться. Тебе это всё равно не поможет. Выглядишь жалко. Я, конечно, всегда знал, что ни один из вас не сравнится с Адрианом, но чтоб до такой степени… Ликс невольно вздрогнул. Адриан был его самым старшим братом, чья смерть стала причиной, по которой отец ещё до Сентября Катастроф отвернулся от семьи. Он всегда сравнивал остальных детей с Адрианом. И они всегда оказывались в его глазах недостаточно хороши. «Почему вы живы, а Адриан мёртв? — сказал он перед тем, как оставить Ликсу шрамы на запястьях. — Почему из всех вас смерть забрала именно его? Какая же несправедливая сука, смерть. Если бы я только мог сокрушить её…» «Нет, — мотнул головой Ликс. — Не сейчас. Чёрт возьми, сейчас не время трястись перед прошлом, я нужен Венни!» Мимо просвистела ещё одна чёрная вспышка. Ликс проводил её взглядом — и вдруг отчётливо осознал, что именно нужно делать. План был рискованным, но Ликсу требовалось всего несколько секунд. Выдохнув, он бросился прочь от статуи. Зыбкая элементальная защита развеялась. Ощутив это, отец протянул руку, но прежде, чем он снова перехватил контроль над разумом, Ликс успел послать сквозь Волю скверны один конкретный, строго направленный импульс. Власть отца подсекла его в воздухе, и Ликс подбитой птицей рухнул на землю. Мир перед глазами потемнел. — Покончим с этим, — сказал отец, сжав кулак. Ликс вскрикнул, но прежде, чем разрушительная сила внутри него обрела форму и вырвалась на свободу карающим штормом, за спиной отца соткался чей-то силуэт. Воздух содрогнулся. На пару секунд над утёсом сгустился мрак, в котором яростно вспыхнули два гранатовых огонька. — Эй, придурок, — сказал Танатос. — Чего детей пиздишь? Проблемы с самооценкой? Отец не успел даже обернуться: мощная алая вспышка отнесла его прочь, в ту сторону, где осталась дорога. За спиной Танатоса проявился плащ, похожий на вороньи перья, а в руке возникла коса. Напоминая одичалую хищную птицу, он метнулся следом за противником, хотел нанести сокрушающий удар, но отец пропал во всполохе теней. Следом, бросив мимолётный взгляд через плечо, исчез и Змей. Место, где он только что стоял, рассёк огненный снаряд. Танатос, вскинув руку с кольцом, перехватил его и развеял лёгким взмахом — всего за секунду до того, как пламя подпалило дерево. — Засранцы, — процедил он. — Простите, — повернувшись к Ликсу, он вздохнул. — Услышав твой призыв, я сразу переместился и не успел вооружиться заранее. Жаль упускать ублюдков. Ликс помотал головой. Если бы не своевременное появление Танатоса, он бы уже стал игрушкой «Мотыльков». — Ликс! Венни опустилась рядом, обхватила его плечо. Ликс в ответ стиснул её запястье. Оба с трудом переводили дух: теперь, когда «Мотыльки» ушли, запоздалый страх упал на плечи камнем, лишил последних сил. Танатос, постукивая пальцем по рукояти косы, молча их осматривал. Заметив рану Венни, он нахмурился, помрачнел, и Ликса опять потянуло извиняться, но Танатос сердился не на него — его мысли были поглощены неожиданным нападением «Мотыльков». — Этот человек… — проговорила Венни. — Ликс, вы были так… «Похожи»? Понимая, насколько неприятно прозвучат для Ликса эти слова, Венни не стала заканчивать мысль. Преисполненный благодарности, Ликс решил быть с ней предельно честен. — Это мой отец, да. — Поддерживаемый Венни, он сел, утёр рукавом кровь на губах. — Рауль. — Что он пытался с тобой сделать? Не успел Ликс ответить, как вмешался Танатос: — Эй, по дороге языками почешете. Чего бы эта парочка ни добивалась, они явно не довели начатое до конца. Нужно укрыться на винокурне, пока они не привели сюда армию чёртовых фанатиков. Шагнув вперёд, он рывком поднял Ликса на ноги, хлопнул его по плечу, протянул руку Венни. — Простите, что не смог сдержать обещание, — пробормотал Ликс. — Пацан. — Танатос одарил его предельно серьёзным взглядом. — Честное слово, ещё одно извинение — и я превращусь в голубя, а потом как следует тебя клюну. Я не шучу. Не веришь — спроси мелкую. Венни слабо усмехнулась. Из-за раны она побледнела, но держалась стойко, ничем не выдавая боли. — С учётом обстоятельств вы оба сделали, что могли, и вовремя позвали на помощь. Не бери на себя больше, чем можешь унести. Да будь ты хоть самим Атлантом — если небо на твоих плечах окажется слишком тяжёлым, пострадают и те, над кем ты пытаешься его удержать. Губы Ликса шевельнулись. Вообще-то он хотел сказать «Простите», но в последний момент передумал. Вместо того, чтобы пойти к дороге, Танатос вытянул перед собой руку, и у края обрыва появилась круглая платформа из чёрно-красной энергии. Едва Венни с Ликсом ступили на неё, Танатос переместил всех троих вниз — это был самый быстрый способ попасть к винокурне. По пути к особняку Ликс и Венни ввели Танатоса в курс дела, рассказав не только о стычке с культистами, но и о разговоре с Шиён. — Чего, блять? — вскинул бровь Танатос. — «Мотыльки» хотят утопить в Хонкае целый мир? Неужели они и правда полагают, что могут просто с ним ужиться? Эоны, ну и придурки. Уж не знаю, какой там список грехов у Терминуса, но «Мотыльки» ошибаются, если думают, что так напишут счастливый финал. Он бросил взгляд в небо. Тучи окружили Мондштадт стеной, и дождь уже хлестал вовсю: Ликса и Венни защищал лишь созданный Танатосом зонт. — Хонкай не может дать счастливого финала, — проворчал Танатос, сложив руки на груди. — Более того, это прямой путь к поражению. Единственная роль Хонкая — обрывать истории. Не дарить им положенный финал, нет. Уничтожать. Низвергать в забвение. — Иными словами, если «Мотыльки» победят, Воображаемое Древо ждёт забвение, — подытожила Венни. — Конец всех историй. — Отсутствие всех историй, — поправил Танатос. — Абсолютное небытие. Вроде чёрной дыры, в которую схлопнулись два Тейвата из мировой линии Аида. — У вас есть предположение, кто из богов Небесного порядка стоит за «Мотыльками»? — спросил Ликс. Танатос обхватил пальцами подбородок. — Есть кое-какие мысли. Пускай я слабо представляю, как это возможно, это многое бы объяснило… — Он помотал головой. — Ты знаешь, что пытался сделать с тобой отец? Ликс коротко рассказал о пережитых ощущениях. — Хм, — обеспокоенно отозвался Танатос. Склонив голову набок, он переключился на задумчивое бормотание: — «Чёрная звезда», осквернение, специально обученные кандидаты, Шиён в руинах… Чего же ты добиваешься? Как, чёрт побери, всё это поможет заразить скверной весь Тейват? «Чёрная звезда», почему звезда, почему чёрная… Венни махнула здоровой рукой, посоветовала Ликсу: — Не обращай внимания. Он в таком состоянии может и час провести. Как ты себя чувствуешь? Ликс перехватил её запястье: он увидел на тыльной стороне её ладони длинную царапину. Ещё одну рану, которую оставил ей Змей. Пальцы сжались сильнее. — Нормально, — солгал он. Венни цокнула языком, но выразить недовольство не успела: они наконец добрались до крыльца. Танатос без стука распахнул дверь. Джинн, которая с усталым видом перебирала за столом бумаги, тотчас подскочила. Аделинда, зажигавшая по залу свечи, даже не повела бровью. — Венни! Ликс! — первым делом выдохнула Джинн. — Что с вами случилось? О, Архонты, хорошо, что Феликс с Итэром… Дилюк! Дилюк появился на втором этаже с охапкой документов, но, едва бросив взгляд вниз, скинул их прямо у лестницы и в несколько широких прыжков очутился в вестибюле. Его глаза пылали, словно пожары. Ликс опять невольно напрягся, но и Дилюк злился не на него. — «Мотыльки», — прорычал он. — Ничего ещё не закончилось, — ни с кем не здороваясь, сообщил Танатос. Пройдя мимо стола, он кинул быстрый взгляд на бумаги Джинн, пожал руку Аделинде — та осталась предельно невозмутима. — Дилюк, ты никуда не отправлял сегодня «Мондштадтских клинков» у винокурни? Скажи им, чтобы готовились к битве. О, и пошли весточку в город. Пускай найдут кого-нибудь толкового, чтобы присмотреть за Шиён, желательно того, кто имеет стабильную связь со скверной или до сих пор владеет Небесным ключом. Джинн изумлённо открыла рот, но задавать вопросы было некогда: Аделинда подала ей аптечку, и Джинн принялась спешно обрабатывать рану Венни. Ликс отодвинулся, дав понять, что им стоит заниматься во вторую очередь. — Я скажу Кэйе, — решил Дилюк. — О, и Клоду, он сейчас как раз ненадолго приехал в Мондштадт. — Клоду? — растерянно моргнул Танатос. — Клоду Энгерваделю? — Ты его знаешь? — удивился Дилюк. — Не лично, нет. Знал одну его подругу. Чёрт, я и не думал, что он теперь осквернён… Ладно. Неважно. Иди. Дилюку не пришлось повторять дважды: прекрасно понимая, что счёт может идти на минуты, он вырвался за порог едва ли не огненным вихрем. Танатос проводил его задумчивым взглядом — а затем, резко встрепенувшись, повернулся к Венни. — Мелкая? — Я в порядке, — торопливо заверила Венни. — Ну да, конечно, — проворчала Джинн. — Милая моя, с такой раной даже не думай соваться в битву. Иначе придётся запереть тебя в погребе. И тебя, Танатос, тоже, если и дальше будешь звать мою дочь мелкой! — А какая она, огромная что ли? — удивился Танатос, в параллель обдумывая что-то ещё, гораздо более важное. Венни дёрнула Джинн за рукав. — Мам, с высоты его возраста ты тоже мелкая. Так что лучше не надо, а то он и тебе прозвище придумает. Пропустив выпад мимо ушей, Танатос сорвался с места, медленно, вытянув в сторону руку, обошёл вестибюль по кругу. Ликс лучше остальных ощущал энергию скверны, а потому почувствовал, как она тонким, тщательно выверенным потоком завихрилась вокруг кольца Танатоса. Это был не бездумный выплеск сил, не та ошарашивающая энергетика, которая исходила от Танатоса в моменты ярости, нет. Это была тонкая работа воли и чутья. Работа Бога Смерти. — Что вы делаете? — поинтересовался Ликс. — Накладываю закон Небесного порядка, — отозвался Танатос. — «Мотыльки» — последователи Бездны, они перемещаются по артериям земли. А артерии земли — это корни Ирминсуля. Я пользуюсь своим авторитетом, чтобы временно на уровне всего Тейвата ограничить перемещение в эту зону. Ликс поскрёб висок. Пока Танатос работал, Джинн закончила с перевязкой Венни, осмотрела повреждения Ликса. На самом деле все они ограничились парой ссадин и уже начали подживать. Вот только Ликс почему-то всё ещё чувствовал себя дурно. Через несколько минут вернулся взвинченный Дилюк. — Оставайтесь внутри, — велел он. — Я буду снаружи, вместе с остальными «Клинками». Попробуем задержать «Мотыльков», насколько хватит сил. — Я тоже пойду, — сказал Танатос, но Дилюк вскинул руку. — Нет. Будь здесь. Видит Селестия, если с моей женой или детьми что-то случится, я откручу тебе голову, Танатос! Защищай их во что бы то ни стало. Чёрт побери, даже не смей выбирать меня вместо них. «Но я могу постоять за себя сама!» — подумала Джинн. «Но я не ваш сын», — подумал Ликс. «Но Селестия смотрит сейчас отнюдь не так, как тебе бы хотелось», — подумал Танатос. «Но он же бог Небесного порядка, пап, ты правда ему указываешь? — подумала Венни. — А впрочем, продолжай!» Танатос со вздохом прикрыл глаза, вскинул вместо ответа кулак. Дилюк с благодарностью кивнул и скрылся за дверью. Аделинда задвинула засов. Ликс и Танатос подтащили к двери диван. Джинн, спешно закинув аптечку на стол, затянула окна барьерами элементальной энергии. Все присутствующие, за исключением раненой Венни, вооружились. Джинн взялась за клинок, Танатос — за косу, Ликс позаимствовал меч у Венни, а Аделинда принесла увесистую сковороду, от которой мало не показалось бы даже самой Асмодей. — Так, — шепнул себе под нос Танатос. — Думай. Что же они замыслили? «Чёрная звезда». Шиён. Руины. Ликс. Чёрт… Он сдвинул брови. В окно, швырнув о стекло капли дождя, ударил порыв ветра — и ровно в этот момент среди виноградников прозвучал предупреждающий выкрик Дилюка. «Мотыльки» пришли. Только теперь вместо отца Ликса и Змея объявилась целая армия. Все присутствующие, даже бормочущий Танатос, притихли. Ликс затаил дыхание. Здесь, в укрытии, он не чувствовал себя в безопасности — он чувствовал себя ослепшим. Он не видел, что творится на поле боя. Он лишь слышал многочисленные крики, звон клинков, характерный свист элементальных и осквернённых вспышек. Кто выиграл? Кто погиб? Что, если Дилюк… умрёт? …если с моей женой или детьми что-то случится… Ликса пронзила дрожь. Он бросил взгляд на посерьёзневшую Венни, на Джинн, которая на пару с Аделиндой приглядывала за окнами. Эти люди… были слишком добры. И теперь рисковали из-за этого жизнями. Ликс обязался защитить их, но в результате только навлёк на них беду. Убийца. Снаружи раздался протяжный вопль. Что-то с силой врезалось в дверь, но с поддержкой наложенного Джинн барьера она выстояла. Будешь прятаться здесь? Трус. До чего же ты жалок… Защита одного из окон ослабла — в ту же секунду стекло разбилось вдребезги, и в обнажившийся проём попытался влезть «Мотылёк». Его встретил мощный удар Аделинды. Оглушённый, «Мотылёк» повалился, и Джинн быстро поразила его клинком. По половицам, на которых ещё недавно искрилось солнце, потекли кровавые ручейки. Ты сам навлёк на себя эту судьбу. Неужели ты правда думал, что человек вроде тебя заслуживает хорошей жизни? Кровавый ручеёк дополз до ног Ликса. Счастья? Ещё одно окно разлетелось под градом атак. На сей раз «Мотылька» встретила Венни. Вопреки запретам Джинн, она вскинула кулак и отправила прицельную огненную вспышку. Поражённый в грудь культист вылетел обратно на улицу, где его уже поджидал с мечом наперевес Акке, доверенное лицо Дилюка. — Чёртовы окна, — проворчал Танатос. — Вам обязательно нужно было столько окон? Неужели… — Его глаза расширились. — О… — Второй этаж! — мигом уловила его мысль Венни. Танатос чертыхнулся, прыжком очутился на лестнице. Несколько «Мотыльков» пробрались в дом через второй этаж, который Джинн в спешке забыла защитить. Танатос удобнее перехватил рукоять косы, приготовился атаковать — но вдруг пошатнулся, схватился за голову. Его гранатовые глаза тревожно замерцали. — Какого дьявола? — ругнулся он. — Что… Он снова согнулся. «Мотыльки» продолжали подступать, а Танатосу никак не удавалось сосредоточить взгляд: неведомая сила ввинчивалась в его сознание, сдавливала, ломала. Мелодии человеческих душ превратились в неразборчивую какофонию. …покорись… — Тан! — испуганно вскричала Венни. За неимением другого оружия она швырнула в ближайшего культиста сахарницу. «Мотылёк» увернулся, но на мгновение утратил контроль над ситуацией, и Ликс, не выпуская из рук клинка, тенью скользнул мимо Танатоса наверх. Танатос обмер. Сквозь пелену, которая от чужого воздействия упрямо застилала ему глаза, он видел, с каким неистовством Ликс сражается с «Мотыльками». Он действовал не только отчаянно, но ещё и очень умело. Его тело с лёгкостью сливалось со скверной, руки не знали жалости или колебаний, а в опустевших глазах пылал холодный свет, абсолютно растворявший любые эмоции. — Ликс, — выдохнул Танатос. Он наблюдал за этим мальчишкой, полностью растаявшим в своих инстинктах, и невольно вспоминал самого себя. Когда он только стал «Орионом», когда угодил на поле реального сражения против второго Судьи, он точно так же держался на одном лишь желании выжить. В глубинах сознания шевельнулась догадка, но она тотчас оказалась похоронена под очередным натиском чужого сознания. Что-то, затаившееся в Воле скверны, пыталось подавить Танатоса, надломить его волю к борьбе. Та же мощная тень, которую ощутил при соприкосновении с разумом Шиён Ликс, теперь оплетала Танатоса своими коварными сетями, шептала, словно мантру: …покорись… покорись… покорись… — Ага, держи карман шире, — рыкнул Танатос. — Я знаю, кто ты. Пожалуйста, не прячься. Поговори со мной. Я могу помочь. Я понимаю, что ты чувствуешь, но ты очень, очень заблуждаешься. И тем более не найдёшь ни истину, ни спасение в этом ребёнке. Остановись! Давление на сознание усилилось. Танатос стиснул зубы, ругнулся, поглотил энергию скверны, которая тёмными вихрами кружила над полом. На плечах проявились перья, зрачки сузились. Это был единственный способ встать в Воле скверны над той силой, что пыталась ему помешать. — Я подумал об этом сразу, как только ребята рассказали про Терминуса, — продолжил Танатос. Пускай физически его противника здесь не было, обращение вслух помогало ему сопротивляться. — Почему «Мотыльки» говорят, что истории наших жизней написаны, почему из всех возможных понятий используют именно «счастливый финал»? Вряд ли они сами осознают, как близки к истине. Нет. Им подсказывает тот, кто знает о четвёртой стене. И сколько бы я ни думал об этом, каждый раз прихожу к выводу, что это можешь быть только ты. Ещё несколько культистов появились в окнах. Ликс волком метнулся к одному из них, и на стену брызнул фонтан крови. Пока чужое сознание в Воле скверны дрожало, словно обдумывая его слова, Танатос сумел взять над собой верх и оттеснил второго под удар подоспевшей на помощь Джинн. Аделинда внизу под прикрытием Венни вскрывала одну из ступеней лестницы. — Мы так сильно ошибались на твой счёт, — прошептал Танатос. — Мы всегда думали, что ты обезумела от горя и бремени вины, которую нёс на своих плечах весь Небесный порядок. Но мы так заблуждались… Они с Джинн встали плечом к плечу. Джинн с трудом переводила дух: она до сих пор поддерживала уцелевшие элементальные барьеры. — Ты всегда любила наблюдать за звёздами. И когда в твоих руках оказалось Ядро Судьи, когда тебе оказалась подвластна сила, позволившая заглянуть в самые недра вселенной… — Танатос печально усмехнулся. — Ты увидела истину. Потому что звёзды внешней вселенной — это не просто точки в небе. Это константы. Обрывки Древнейшей Истории. Ты узнала всё, абсолютно всё, но из-за фильтрации Воображаемого Древа никому не могла об этом рассказать. И, оставшись с этой истиной в одиночестве, ты сошла с ума. Джинн бросила через плечо изумлённый взгляд. Танатос не знал, как Воображаемое Древо преобразует для окружающих его слова, но это было и неважно — сейчас он обращался лишь к одному человеку. — Хранительница звёзд, создательница фальшивого неба Тейвата… Ну же. Я знаю, что это ты. Так покажись мне, Астрея. Стоило ему назвать это имя, как невыносимое давление наконец ослабло — и вдруг исчезло. «Испугалась? — удивился Танатос. — Нет, вряд ли. Перевес сейчас на её стороне, так почему…» — Посторонитесь! — велела Аделинда. Джинн и Танатос, не сговариваясь, бросились в разные стороны. В следующее мгновение между ними просвистел мощный порыв Анемо энергии. Джинн пнула ближайшего «Мотылька», вынудив его потерять равновесие, а сама ухватилась за перила. Танатос, метнувшись через всю лестничную площадку алой вспышкой, прикрыл собой Ликса. Обернувшись воронкой, поток Анемо втянул в себя культистов и выбросил их через окно под удары «Мондштадтских клинков». Аделинда невозмутимо опустила руку с зажатым в ней Глазом Бога без оправы. — Охуеть! — воскликнула Венни. — Прости, мам. Джинн устало отмахнулась. — Все поучительные лекции потом. Аделинда, ты… — Вот почему ты не разрешала папе поменять скрипучую ступеньку, — сверкнула глазами Венни. — Там всё это время находился твой тайник! Аделинда, пожав плечами, вернулась к тайнику, достала оттуда кинжал и нечто маленькое, похожее на ручной револьвер. Танатос давно не видел такого причудливого оружия: наверное, это были какие-то ранние прототипы из Снежной. — Вы ведь не думали, что у господина Рагнвиндра, с его-то тёмным прошлым, будут обычные горничные? Танатос усмехнулся. Сумасшедшая семейка мелкой не переставала удивлять. У Танатоса никогда не было большой семьи, но в окружении этих людей он по какой-то причине чувствовал себя не так одиноко. «Наверное, Гипносу бы здесь понравилось». Горькая мысль кольнула сердце. Пытаясь отвлечься, Танатос решил проверить состояние Ликса, которого он до сих пор прикрывал своим телом: парнишка использовал слишком много энергии скверны и с непривычки мог отключиться. Танатос перевёл взгляд — и вздрогнул. По лицу Ликса расползались пурпурные прожилки. Бешеная Хонкай-энергия, которую Танатос ошибочно списывал на свой счёт, на самом деле принадлежала именно ему. Танатос узнавал этот потерянный взгляд — самый страшный взгляд для каждого, кто видел войну на Атласе или сражался со скверной здесь, в Тейвате. Его нельзя было перепутать ни с чем. Это был момент, когда демоны в душе человека вырывались на свободу, и он полностью исчезал в их безумном вое, в их злобе, тьме… В абсолютном одиночестве своей боли. — Ликс, — позвал Танатос. Фрагменты пазла наконец сложились в его голове в цельную картину. Он понял, в чём заключался проект «Чёрная звезда». Он понял, зачем нужна была Шиён в руинах. Он, чёрт возьми, понял, что именно пытался сделать Рауль на утёсе и почему на самом деле «Мотыльки» пришли к винокурне. Он понял всё — но было уже слишком поздно. Рядом с Танатосом разбилось очередное окно, и в граде осколков возник Змей. Обычно серые, чешуйки скверны на его лице пылали синим светом. — Готовься, — велел он. — Тебе это не остановить. У Танатоса не было времени задавать вопросы. Вскинув руку с кольцом, он заглянул Ликсу в глаза — но не сумел удержать его над Бездной. Утратив связь с реальностью, Ликс провалился в глубины собственного сознания, а его место заняло то, что так жаждали привести в этот мир глупые «Багровые мотыльки». В Ликсе пробудился Судья. Настоящий, полноценный Судья с Ядром Звёзд внутри. Одновременно с этим на свободу вырвался вихрь Хонкай-энергии — необузданный, смертоносный, всепоглощающий. Танатос и Змей одновременно потянулись к Ликсу. Силуэт Змея скрылся за завесой ревущей тьмы, и Танатос остался наедине со своими ощущениями. С чувством, будто внутрь заливается лава. С желанием сбежать, уйти с траектории изничтожающей волны — и с осознанием того, что делать это ни в коем случае нельзя. Если он не поглотит эту энергию, если не найдёт способ уместить её в собственном сердце, она разрушит винокурню, а следом и весь Мондштадт. «Активная Хонкай-реакция, — успело мелькнуть в голове. — Эон Спасения, если ты слышишь меня, пожалуйста…» Натиск энергии усилился. Танатос раскинул руки, словно порывался обнять её — а затем перед глазами полыхнул ослепительный свет, и душа, казалось, рассыпалась пламенными всполохами.

Ничего не бойся. То, что случится, неизбежно, но ты не один, Танатос. Может, меня нет рядом, но я всё ещё с тобой.

Танатос вскрикнул, и его сознание выбило из тела.               Венни с мамой ухватились друг за друга: потоки Хонкай-энергии, хлынувшие со второго этажа, едва не сбили их с ног. Венни вовремя успела вскинуть зажигалку Кевина. Сама по себе зажигалка помочь ничем не могла, но послужила проводником для сил Эманатора. Воображаемая энергия послушно хлынула в руки, и Венни растянула барьер. На пару мгновений происходящее скрылось с глаз — остались только жуткий рёв скверны да град обломков. Но вот всё наконец стихло. Свистопляска на втором этаже улеглась, и Венни рискнула погасить зажигалку. Мама медленно выпустила Венни из объятий. Аделинда за спиной тихо выдохнула. Все трое, подступив как можно ближе друг к другу, молча наблюдали, как похожее на ворону существо, пошатнувшись, проломило остаток перил и рухнуло прямо посреди вестибюля. Словно демон с оборванными крыльями. — Тан, — прошептала Венни. Аделинда хотела подступить, помочь, но Венни, резко выбросив в сторону руку, преградила ей дорогу. Она узнавала энергию, которая пульсировала на втором этаже. Поначалу она думала, энергия принадлежит вошедшему в боевой раж Танатосу, но… Танатос теперь лежал внизу. А энергия по-прежнему оставалась наверху. Венни уже видела нечто подобное раньше. На Пенаконии, в Тринадцатом миге, когда в лишённом защиты Гипносе пробудился Судья. В абсолютной тишине, которую разрезали только звуки происходившей снаружи битвы, к краю лестничной площадки подступил Ликс. Его глаза пылали фиолетовыми огнями, но на самом деле были пусты — человеческое тело заняло творение Хонкая. Сердце Венни обмерло. Глядя, как окутанный тёмными вихрями Ликс опускается на первый этаж, она пыталась припомнить всё, что знала о Судьях. Танатос рассказывал, по мере пробуждения Судей они не только становились сильнее, но и лучше адаптировались к внешнему миру. Ликс же был для Тейвата девятым. Это значило, он обладал мощью, с которой сейчас не смогли бы потягаться и носители Небесных ключей. Ноги Ликса коснулись пола. В ту же секунду раздался щелчок: Аделинда наставила на него револьвер. Её лицо хранило абсолютное спокойствие, но рука легонько дрожала. Храбрая Аделинда никогда не теряла самообладания. Если бы потребовалось, она бы бросилась под атаки культистов всё с тем же железным спокойствием, с каким она намывала посуду или подавала ужин. Но тот факт, что ей приходилось на полном серьёзе направлять на ребёнка оружие, ломал её изнутри. Заслышав щелчок револьвера, Ликс оторвал задумчивый взгляд от Танатоса. Фиолетовые огни в его глазах вспыхнули ярче, а рука начала подниматься, но прежде, чем он атаковал, Венни ступила вперёд, закрыла маму и Аделинду собой — даже вопреки их возражениям. — Не надо, — взмолилась она. — Если ты хоть немного слышишь меня… Пожалуйста, не надо, Ликс. Помнишь? Каждый сам выбирает, каким человеком хочет стать. У тебя всё ещё есть этот выбор. Ликс выслушал её бесстрастно. «Только не говори, что сдался, — рассердилась Венни. — Не говори, что тебя больше нет!» Не отрывая взгляда от его лица, она сделала осторожный шаг. — Даже частица Завершённости смогла бросить вызов судьбе. Ты тоже сможешь. Не думай о причинах, по которым нужно сдаться. Думай о том, почему нужно продолжать борьбу. Ради чего сможешь подняться. Ликс продолжал смотреть без единой эмоции в глазах. К горлу Венни подкатил тяжёлый ком. Она понимала, что в случае необходимости придётся вступить с Ликсом в бой — и боялась этого. Не только потому, что заведомо не могла победить. Она не хотела ставить в их истории такую точку. Но вот Ликс, вдруг судорожно выдохнув, изменился в лице. Его взгляд заметался, а губы задрожали, как если бы он сам с трудом сдерживал слёзы. Немыслимым усилием воли заставив себя развернуться, он махнул рукой, и диван, которым они с Танатосом закрывали дверь, отъехал в сторону. Не оборачиваясь, Ликс распахнул дверь и, одним широким шагом преодолев порог, вышел навстречу дождю. Венни метнулась следом. — Подожди! — окликнула мама. Но Венни не собиралась идти за Ликсом. Нет, она лишь хотела понять, куда он направляется — и она это увидела. Равнодушный к чужим атакам и окрикам, Ликс прошёл через залитые скверной виноградники, остановился посреди побоища. Звенели клинки, свистели вспышки, земля дыбилась и разрывалась в клочья — но Ликсу было всё равно. Вскинув голову к небу, он некоторое время стоял неподвижно, и по его лицу слезами катились струи дождя. Затем, раскинув руки в стороны, он сплёл из скверны крылья и устремился к небу. — Что он делает? — выдохнула подошедшая Аделинда. Мама тоже оказалась рядом, положила одну руку на плечо Венни, а второй упёрлась в косяк. Между её бровей пульсировала складка. — Следует приказам Воли скверны, очевидно. — Да, но в чём именно они заключаются? Ответ на этот вопрос сейчас мог дать, пожалуй, только Танатос — но тот до сих пор лежал неподвижно, целиком потонув в активной Хонкай-реакции. Венни накрыла ладонь мамы своей. Плечом к плечу они наблюдали, как Ликс, с лёгкостью избежав попыток нескольких «Мондштадтских клинков» остановить его элементальными вспышками или стрелами, взмыл ввысь и пропал среди туч. Около минуты ничего не происходило — казалось, Ликс просто добрался до фальшивого неба и, пробив его своим телом, сбежал во внешнюю вселенную. А потом земля содрогнулась. Глаза мамы и Венни расширились в одинаковом выражении ужаса, но ни одна не успела ничего сказать: небо начала чернильными пятнами заволакивать тьма. Она поглотила тучи, из-за чего немедленно прекратился дождь, она пожрала солнце, отчего на Тейват опустилась ночь… И наконец, она затянула в себя звёзды. Мама крепче прижала Венни к себе. Над ними простирался бескрайний небосвод, на котором больше не было ни одной звезды. Как если бы Хонкай в одночасье победил. Как если бы путеводный свет человечества безвозвратно угас — и все надежды угасли вместе с ним. — О, Эоны, — прошептала Венни. — Ну конечно! Смотреть на беззвёздное небо было невыносимо, поэтому она спешно вернулась в дом, опустилась рядом с Танатосом, отыскала в ворохе перьев нечто, что ещё отдаленно напоминало его лицо. Оно было искажено мукой: Танатос не просто поглотил Хонкай-энергию, он оказался едва ей не уничтожен — и теперь, как зёрнышки риса на маковом поле, пытался собрать себя заново. Венни обхватила руками его горящие щёки, прижалась к его лбу. — Фальшивое небо было создано не ради того, чтобы удержать людей в клетке, — сказала она с горечью. — Ложные созвездия, которые выткала на защитном куполе богиня Астрея, обеспечивали связь людей с Тейей. С полем нестабильности в Воле Хонкая. — Тейя… — пробормотала мама. — Ох! Богиня Истока. Та, что слила своё Ядро с Ирминсулем. Венни, чуть отстранившись от Танатоса, кивнула. — Можно сказать, Тейя стоит одной ногой в Ирминсуле, а другой — в Воле Хонкая, поскольку её Ядро всё-таки восходит к Хонкаю. Благодаря этому каждый, кто вписан в Ирминсуль, может сразиться со скверной за право вернуть над собой контроль. — Она встревоженно закусила губу. — Звёзды — узоры человеческих судеб, но предопределённость всегда заключалась лишь в одном: все мы от рождения связаны с Тейей. — Но если звёзд больше нет… — начала мама. Венни судорожно вздохнула. Да. Теперь, когда звёзд не стало, все, кто заразится скверной, беспрекословно станут её марионетками или умрут, как Кевин. — Как такое возможно? — тряхнула головой Аделинда. — Как можно просто украсть звёзды, даже если они фальшивые? — Для этого им и нужен был Судья. Голос, который сказал эти слова, звучал знакомо, но с непривычной интонацией. Венни вскинула голову и обнаружила сошедшего с лестницы Змея: криво усмехаясь, он зажимал бок, повреждённый упругим выбросом Хонкай-энергии, и, похоже, с трудом держался на ногах. Мама среагировала мгновенно. Остриё её клинка упёрлось Змею в шею. Он хмыкнул, двумя пальцами отвёл лезвие в сторону. — Пожалуйста, приглядывайте за своими зубочистками. — Назови хоть одну причину, по которой я должна сохранить тебе жизнь, — процедила мама. Выражению её глаз сейчас ужаснулся бы даже Танатос. — Из-за тебя моя дочь оказалась в заколдованной комнате. Из-за тебя она ранена, из-за тебя… Змей закашлялся, но всё равно напустил на лицо улыбку. — Всё ещё жива. Всё сложилось так, как и было нужно. Не упади ваша дочь на маковое поле, ваш ненаглядный бог так и остался бы там заперт. Не рань я её, Судья пробудился бы прямо на утёсе, ещё до прихода Танатоса. Думаете, я сдержал бы такой выброс скверны в одиночку? Мама моргнула. Она по-прежнему злилась, но чувствовала, что Змей ей сейчас не противник, и потому никак не могла принять решение. Тогда Венни рискнула взять дело в свои руки. Погладив Танатоса по перьям, заменившим ему волосы, она поднялась, приблизилась к Змею, взглянула на него — твёрдо, с вызовом. — Объяснись. — Скажем так… В этой истории участвует куда больше переменных, чем кажется, девочка. — Он пошатнулся, но устоял, пускай неверное тело и свело болезненной судорогой. — И далеко не все из них сражаются против тебя. Не только «Мотыльки» борются за счастливый финал. — Ты разве не один из них? — сощурилась, поигрывая револьвером, Аделинда. Змей хотел ответить, но слабость наконец победила. Его повело в бок. Венни успела вовремя подхватить его, помогла сесть. Змей привалился к перилам лестницы. Его взгляд казался угасающим, но он снова и снова с силой моргал, пытаясь удержаться в сознании. — Кто ты такой, Джерард? — шёпотом спросила Венни. Он тускло улыбнулся. — Ха… Он говорил. Он всегда говорил: «Змей умрёт в тот день, когда услышит своё прежнее имя». — Тихий смех Змея перешёл в кашель. — Кто я? Мм… Он опустил руку в карман — а когда вытащил её, Венни разглядела на его почерневшей ладони красный цветок. Мак. — Я просто человек, который делает то, что должен. — Я не понимаю, — прошептала Венни. Змей снова засмеялся. — И не нужно. Послушай… Обращение Ликса в Судью было неизбежно. Можно было лишь поменять контекст. Заменить на сцене парочку декораций, чтобы те, кто мнят себя истинными сценаристами, ничего не заметили. — В его глазах мелькнули искры довольства. — Теперь вот что. Ситуация паршивая, но шансы есть. Звёзды никуда не исчезли. Просто вы перестали их видеть, потому что их связь с Ирминсулем, с этим миром прервалась. — Мы можем восстановить связь, — догадалась мама. — Как? — сложила руки на груди Аделинда. Змей скользнул взглядом за дверной проём, туда, где клубилась непроницаемая тьма, время от времени озаряемая элементальными вспышками. — Эй, девочка. Ты же помнишь про связь между Эоном и его Эманатором? Полагаю… — он кивком указал на Танатоса. — Она даёт кое-какие преимущества. Найди его. Это сражение невозможно выиграть в реальности. Его голова склонилась над полом: Змей был близок к тому, чтобы потерять сознание. Венни сама не заметила, как инстинктивно подалась вперёд. Всего час назад Змей был её врагом, но теперь… Теперь она не знала. — Эй, ну чего у тебя такое кислое лицо? — слегка дёрнул уголком губ Змей. — Расслабься. Если ты вернёшь Бога Смерти… Его глаза закрылись. — У меня не будет причин бояться того, что ждёт впереди. — Джерард! — позвала Венни, но Змей уже отключился. Аделинда присела рядом, измерила пульс. Венни вопросительно вздёрнула брови, но Аделинда лишь вздохнула: никто не знал, сколько Хонкай-энергии может выдержать осквернённый. Змей помог Танатосу поглотить выброс при пробуждении Ликса. Венни не знала, почему — но помог. «Я просто человек, который делает то, что должен». Она взглянула под ноги: когда Змей потерял сознание, мак выпал из его ослабевших пальцев. Венни подобрала хрупкий цветок, положила его Змею на колени. — Не умирай, — попросила она. — Иначе это будет уже не судьба, а самоповтор. Мне кажется, ты можешь написать историю получше. Поднявшись, она прошла к Танатосу. Мама, нервно постукивая ладонью по косяку, наблюдала за происходящим снаружи. В абсолютной темноте культисты и «Мондштадтские клинки» продолжали своё ожесточённое сражение, и каждый, кто попадал под атаку скверны, захлёбывался в крике ужаса перед неизбежным. Венни зажмурилась, сжала руки в кулаки. Думать тут было не о чем. Чтобы прекратить это безумие, нужно остановить Ликса. Но разговоры не сработают. Только не сейчас, когда связь людей с полем нестабильности оказалась прервана. Когда Ликс пощадил Венни и её семью, он всё ещё боролся. А теперь сами законы этого мира отняли у него такую возможность. К счастью, Змей дал подсказку. «Это сражение невозможно выиграть в реальности». Венни знала: есть и другие способы обойти воздействие Хонкая. Аид в своей скорби сумел силой воли сковать Пламенное Правосудие — значит, и для Ликса путь найдётся. Кевин всегда был первопроходцем и прокладывал дорогу остальным. — У меня есть план, — сказала Венни, достав из кармана зажигалку. — Но вам не понравится. Мама, отвернувшись от дверей, вскинула брови. Между ними мелко дрожала морщинка: она уже понимала, что дочь замыслила нечто опасное. Понимала она и то, что вряд ли сумеет остановить её. Венни щёлкнула зажигалкой. Её волосы вспыхнули, обернувшись двумя пламенными хвостами, а в глазах разгорелся золотой свет. — Единственный способ образумить Ликса — через Волю скверны. Танатос поглотил слишком много Хонкай-энергии, он сейчас нестабилен. Ему нужна помощь, и я могу… — Венни погладила зажигалку большим пальцем, на миг поджала губы. — Пускай до Тени Эманатора меня возносил Кевин, Танатос — тоже осколок Астерия. Поэтому мы по-прежнему остаёмся связаны. И это значит, я могу попасть сознанием в Волю скверны и найти его, даже несмотря на то, что не осквернена сама. Несколько долгих секунд, которые показались всем вечностью, мама молчала. Её глаза напоминали два тёмных омута, на дне которых мерцали серебряные искры слёз. — Венни… — наконец выдохнула она. — Мам. Я должна. Я знаю, что ты хочешь защитить меня, но сейчас я не имею права оставаться в стороне. И сделаю это в любом случае. Прости. Мама потёрла виски. Затем, отбросив колебания, стремительно сократила дистанцию. Венни отшатнулась, но мама лишь заключила её в крепкие объятия — объятия, в которых сейчас так хотелось, но так невозможно было затеряться. — О, милая, — прошептала она. — Ну почему из всех возможных детей Кевину нужно было обратить свой взор именно на тебя? И почему он всегда и спасает тебя, и подвергает ужасной опасности? — Это Путь Спасения, мам, — тихо засмеялась Венни. Они с неохотой выпустили друг друга из объятий. Мама, отступив на шаг, подобрала с пола обронённый клинок. — Мы с Аделиндой останемся с тобой, прикроем, если какие-нибудь «Мотыльки» осмелятся сюда сунуться. Действуй, милая. Действуй и ничего не бойся: семья ни за что не даст друг друга в обиду. Венни, сморгнув слёзы, улыбнулась, крепко зажала зажигалку в руке. Аделинда заняла позицию у лестницы. Мама приготовилась защищать дверь и передние окна. Задержав на ней прощальный взгляд, Венни опустилась рядом с Танатосом, протянула руку. Пока мы оба следуем Пути Спасения, как бы далеко друг от друга мы ни находились, мы всегда будем идти плечом к плечу. — Ты обещал, что будешь рядом, — шепнула Венни. — Если это и правда так… Пожалуйста, присмотри за мной на той стороне. На кончиках её пальцев полыхнул золотой свет. Венни прикрыла глаза, сосредоточилась на тонкой нити связи, незримо протянутой между ней и Танатосом — двумя проявлениями Спасения. Затем, откинув крышку зажигалки, она сделала щелчок.

* * *

Танатос открыл глаза в кромешной темноте. Тело ощущалось непокорным, тяжёлым — словно вместо крови по нему циркулировал жидкий металл. Танатосу не хотелось двигаться, не хотелось даже мыслить — поэтому он попытался снова провалиться в небытие, туда, где не существовало этих изнуряющих, изничтожающих ощущений. — Танатос. «Оставь меня в покое. Я ничего не хочу». — Нет, хочешь. Просто ты слишком устал. Я знаю, как сильно ты нуждаешься в отдыхе, но сейчас ты не можешь себе его позволить. — Заткнись, — уже вслух прохрипел Танатос. — Так встань и заткни меня лично. Чёртов голос… Преодолевая сопротивление в каждой букве своей истории, Танатос стиснул руки в кулаки, в ярости зажмурился — а затем мало-помалу начал подниматься. Через десять тысяч вечностей ему наконец удалось принять вертикальное положение. Как ни странно, от этого стало легче. — Вот видишь. Не зря встал. — Кто ты? — обратился к темноте Танатос. — Я уже не в первый раз слышу твой голос. Сначала на Оренделе, потом в Долине Ветров. Ты явно не голос моего подсознания — оно бы материлось побольше. Так кто ты такой и почему помогаешь мне? Ответом послужила тишина. Танатос с горьким смешком развёл руками, но поскольку голос продолжал молчать, оставалось лишь двинуться сквозь непроглядную мглу вперёд. Где бы это «вперёд» ни было. Танатос плохо помнил, в каких обстоятельствах потерял сознание, но о произошедшем в общих чертах догадывался. Ликс стал Судьёй. Танатос поглотил слишком много скверны и зашёл даже дальше активной Хонкай-реакции — туда, откуда обычно не бывает возврата. Волны впитанной энергии вынесли его сознание в недра Воли Хонкая, и теперь он блуждал по ней, словно в лабиринте, куда не могли дотянуться нити Ариадны. Он и правда не знал, в какой стороне лежит выход. Существует ли он вообще. — Существует, конечно, — снова раздался в голове знакомый голос. — Просто ты задаёшь не те вопросы. — О, гляди-ка, объявился наконец? — ехидно отозвался Танатос. Шея покрылась мурашками: на миг ему показалось, что за спиной раздался тихий смешок. Обернувшись, Танатос никого не увидел. — А ты думал, я всё время буду с тобой? Не только тебе требуется помощь. «Кто же ты, чёрт побери, такой?» Танатос коснулся мака, который по-прежнему лежал в кармане. — Хорошо, допустим. И какой же вопрос нужно задать? — Где ты? — В Воле Хонкая, очевидно. — Очевидно, — согласился голос. — Но, если хочешь выбраться, тебе нужно отбросить очевидное и смотреть глубже. Воля Хонкая — это место пересечения всех заражённых сознаний. Поглощённые Волей становятся частью единой сети и перестают осознавать себя как личности. Помнишь, что сделал Гипнос? Танатос сдвинул брови. Откуда этот ублюдок знал про его брата? Не успел он озвучить этот вопрос, как ощущение чужого присутствия исчезло. Незримый собеседник снова покинул его — то ли издевался, то ли и правда помогал кому-то ещё. Танатос со вздохом зарылся пальцами в волосы. Гипнос ведь говорил о том же самом. О коллективном сознании заражённых, где каждый подчиняется тяге Хонкая к забвению. Чтобы лишить Асмодей власти над собой, Гипнос усилил свой разум и, достигнув вершины самосознания, вырвался из Воли Хонкая. Вряд ли Танатос провернул бы нечто подобное, но принцип был ясен: чтобы найти дорогу через Волю Хонкая, нужно перейти от общего к частному, от толпы к личности. Разглядеть своё «я» в бесконечном Стиксе человеческих душ. — Итак… Где я? На ладони Танатоса вспыхнул багряный огонёк. Поначалу казалось, его свет бессилен против обступившей тьмы — но вот вокруг начали медленно вырисовываться знакомые очертания. Старые стены, исписанные разноцветными карандашами. Ряды дверей и пробковых досок с объявлениями. Лестница на второй этаж. Заколоченные окна. Железная решётка, которую установили, чтобы сдерживать монстров Хонкая. Танатос был на Атласе, в приюте госпожи Эвены — последнем приюте, где им с Гипносом довелось жить. Контуры окружающего мира проступили теперь совсем явно, и Танатос опустил руку. Рычага, поднимающего решётку, он нигде не нашёл, так что пришлось подниматься наверх, туда, где одно окно на всякий случай оставили не заколоченным. Распахнув створку, Танатос вскочил на подоконник и одним широким прыжком перемахнул на крышу соседнего здания. Теперь под ногами простирался пустующий город: улицы были затянуты чёрной паутиной, а на горизонте клубились тучи, в которых время от времени сверкали пурпурные молнии. Атлас… Его любимый мир. Его павший дом.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Hiroyuki Sawano — More... Ставьте на повтор

      

Танатос вздохнул. Он плохо разбирался во внутреннем устройстве Воли Хонкая и потому не знал, как вернуться в Тейват. Но догадывался. Если весь мир — одна большая история, то и методы решения проблем здесь должны быть соответствующими. Найти символичный предмет, связанный с Тейватом. Или сесть на воображаемую «Полярную звезду», которая отвезёт за серебряным светом звезды спасения. В конце концов, физически Танатос по-прежнему находился в Тейвате. Ему нужно было лишь найти способ покинуть Атлас. Во всех смыслах этого слова. Он не знал, сколько блуждал по городским крышам, по лабиринтам покинутых улиц, где холодный колючий ветер трепал края пожелтевших листовок и разносил иссохшие маковые лепестки. Танатос вспоминал значимые места: дома приёмных семей, штаб «Гестии», лабораторию, где проводился проект «Орион»… Но всюду его встречали лишь пустые здания — остовы утраченной жизни. Стоя на пороге знакомых помещений, Танатос заглядывал в их тёмные недра, ощущал слабую пульсацию воспоминаний, слишком зыбких, чтобы их возможно было рассмотреть, и не мог ни расслышать мелодий прошлого, ни увидеть дорог, способных провести в будущее. Выбившись из сил, он вернулся туда, откуда начинал — к приюту госпожи Эвены. Словно прошёл по кругу в лабиринте. Над крыльцом робко поскрипывала выцветшая вывеска. Задержав на ней долгий взгляд, Танатос вдруг ощутил с ней какое-то странное, пугающее сродство. Он выдохнул, опустился на ступени, зарылся пальцами в волосы. Грудь сдавливало: хотелось заплакать, но Танатос не привык проливать над неудачами слёзы. Падения были неотъемлемой частью его жизни. А порой они становились самой его жизнью. Он нервно переплёл руки. Нога дёргалась в такт беспокойным мыслям. Пожалуй, впервые в жизни Танатос ощущал себя настолько потерянным. Даже на Эвное, когда приходилось продираться сквозь кошмары и собственную беспомощность, он знал, зачем он идёт. Он жаждал свободы. Пробуждения. Встречи с братом. Истины. А теперь свобода, пробуждение, встреча, истина — всё это было получено, все цели были достигнуты, но Танатос не чувствовал ни радости, ни полноты. Только опустошение. Словно он дочитал до конца историю, которую носил в сердце очень, очень долго — и, вдруг лишившись её, заново осиротел. — Почему ты никому об этом не расскажешь? Танатос вздрогнул: голос, как всегда, объявился внезапно, без всяких предпосылок. Вместе с тем возникло ощущение, что плеча коснулась чья-то рука. Танатос не стал оборачиваться. Он знал, что за спиной никого не будет, и боялся утратить это зыбкое тепло чужого присутствия. — Я не знаю. В войне со скверной многие люди будут полагаться на меня — как я могу подвести их? Как могу признаться, что потерян не меньше остальных? О, Эоны… — Подняв дрожащую руку, он стиснул переносицу, закрыл глаза. — Я даже не знаю, как жить дальше самому — что уж говорить о Тейвате. Если признаюсь в этом, имею ли я вообще право называться осколком спасения? Голос ответил не сразу. Танатосу показалось, кто-то опустился рядом с ним на ступени, ободряюще толкнул плечом. — Это не проявление слабости, Танатос. Не ты ли говорил, что если небо окажется слишком тяжёлым, Атлант сломается — и тогда небо рухнет, уничтожив весь мир под собой? Танатос поднял взгляд. В Воле Хонкая не было видно звёзд, а потому не было и света константы, способной вывести из любого лабиринта. — Но это мой долг. Как «бога». — Мне казалось, ты решил оставить этот титул. — Я хотел. Правда, хотел. Но, — губы Танатоса дрогнули, растянулись в горькой ухмылке, — я уже давно не человек. Мои попытки вести обыкновенную жизнь — просто игра, в которой невозможно победить. Все мы, «боги» Небесного порядка… Он провёл ладонью по лицу. Слёз по-прежнему не было. — Безумцы, заигравшиеся в демиургов. Сегодня это Астрея. Завтра — Гефест или Мнемозина. А потом, однажды, когда я столкнусь с испытанием, которое окажется мне не по зубам, это буду и я сам. — Я не верю, что ты поддашься тьме. — Тьме? Ей, может, и не поддамся. Но тьма — не самый страшный противник Небесного порядка. Разве Астрея хочет уничтожить мир? Нет. Она хочет спасти его от страданий, на которые, с её точки зрения, его обрекает Терминус. — Танатос мотнул головой, уставился перед собой — с ожесточением, до рези в глазах. — Мы короли благих намерений. Мы так отчаянно хотим всё спасти, что в конце концов разрушаем. Так мечтаем обрести рай, что сами не замечаем, как творим ад. Голос промолчал. Сначала Танатос решил, что он снова отлучился, но нет — ощущение чужого присутствия не пропадало. — И что ты намерен делать? — Не знаю, — простодушно ответил Танатос. — Может, затеряться здесь — не такая уж и плохая мысль. — Он бросил взгляд на крыши, затянутые чёрными сетями скверны. — Падший мир, падший бог… Мы неплохо подходим друг к другу. Со стороны незримого собеседника донёсся тихий вздох. — Чтобы человечество освободилось по-настоящему, боги должны уйти, — продолжил, не отрывая глаз от крыш, Танатос. — Нашей эпохе пора кануть в Лету. Умереть, чтобы дать новой полноценную жизнь — и шанс однажды засвидетельствовать счастливый финал. Пространство вокруг всколыхнулось, как если бы слова Танатоса кольнули невидимого незнакомца в самое сердце. — Танатос… Мне очень, очень жаль, но ты должен ответить на этот вопрос предельно честно. Где ты? Танатос недоумённо вскинул брови. — Ты лжёшь себе — и потому не можешь найти выход. В чём истинная причина твоего отчаяния? Почему ты на самом деле потерял веру в будущее? — Я не понимаю, — растерянно отозвался Танатос. — Открыть глаза — не то же самое, что и проснуться. Мне очень жаль, — повторил голос. — Но отрицание реальности не поможет исцелить раны, не проложит дорогу в будущее. Как ты можешь найти выход, если думаешь, что блуждаешь в одном лабиринте, когда на самом деле находишься совершенно в другом? Чуть приоткрытые губы Танатоса сомкнулись. Он мог сколько угодно притворяться идиотом, но в глубине души знал, что имеет в виду голос. Пожалуй, он был уже слишком стар для того, чтобы безраздельно отдаваться в плен иллюзий. Он закрыл глаза — а когда открыл их, Атлас исчез. Теперь над головой простиралось сиреневое небо, в котором вместо звёзд зияли чёрные дыры, а под ногами от каждого шага выпускала тёмные клубы пожухлая трава. Танатос стоял на коленях. Перед ним возвышался небольшой холмик, на котором лежал одинокий мак. Танатос сощурился, но это не помогло: слёзы, которые прежде лишь жгли изнутри, побежали по щекам так неудержимо, словно решили наверстать упущенное за тысячи лет. — Прости, — прошептал голос. Теперь он звучал слегка отдалённо, словно его обладатель, не желая мешать горю Танатоса, выдерживал вежливую дистанцию. — Боюсь, место, которое ты не можешь покинуть, это не Атлас. Это Орендель. Танатос оставил его без ответа, лишь обхватил себя за плечи. Тело двигалось само по себе: он сжался, отвернул голову, поскольку один взгляд на могилу Гипноса вонзался в сердце раскалёнными прутьями. Из груди вырывались судорожные выдохи. Танатос думал, в момент смерти Гипноса было больно, но… Нет. Сейчас было гораздо, гораздо больнее. Тихие шаги оповестили, что собеседник приблизился, опустился рядом — не касаясь, но и не пытаясь отстраниться. — Скажи. Ты действительно хочешь этого? Затеряться. Завершить свою историю. Если это и правда твоё желание, я помогу его осуществить. Но мне хотелось бы знать, кто сейчас говорит со мной — ты или твоя потеря. Танатос промолчал. По его лицу по-прежнему катились слёзы, а тело содрогалось от всхлипов — частых, беспомощных, как у маленького мальчишки. Собеседник вздохнул. — Забудь на минуту о том, что должен. Чего ты хочешь? «Чтобы эта боль прошла», — сквозь мутную пелену глядя на могилу Гипноса, подумал Танатос. Смешно. Он столько раз падал и поднимался заново. Он выдержал падение Атласа, низвержение с Селестии, убийство друзей, заточение на маковом поле, битву с Асмодей — а смерть брата не смог. Один только вид печальной могилы под небом, где даже не существовало звёзд, крошил сердце сильнее всякой войны. С самой юности Танатос вёл борьбу с Хонкаем. И Хонкай наконец победил. Опутав его своими сетями, он шептал об ошибках прошлого, о тщетности будущего, обо всех, кого не получилось спасти. Этих чувств, копившихся на протяжении тысячелетий, было слишком много для человека, которым Танатос так пытался стать. Поэтому ему хотелось забыться. Исчезнуть, чтобы хоть на пару мгновений сбросить с плеч груз, подобный целому небосводу. Вдруг Танатос вздрогнул: ему показалось, кто-то позвал его по имени. Голос звучал далеко, словно доносился из другого мира, и Танатос невольно вскинул голову к небесам — ему пришла в голову нелепая мысль, что через чёрные дыры он сумеет увидеть изнанку вселенной. Воображаемый мир, где остались надежды и звёзды. И он увидел. На месте одной из чёрных дыр теперь сияла звезда. Не серебряный свет спасения — золотое пламя, которое так и манило взлететь навстречу, коснуться неба, заглянуть за его недостижимый край. — А, — проговорил голос так, словно ждал появления звезды уже некоторое время. — Похоже, будущее зовёт тебя, Танатос. — Венни, — выдохнул тот. — Видишь. Главное, честно признаться себе, в каком лабиринте блуждаешь. И тогда рано или поздно отыщешь дорогу к спасению. — В голосе незнакомца почудилась улыбка. — Ты не хочешь умирать, не хочешь исчезать. Ты хочешь, чтобы умерло то, что сковывает твои крылья — а это всё же разные вещи. Танатос поднялся. Ноги до сих пор казались неверными и рисковали подогнуться в любой момент, но он продолжал держаться за свет золотой звезды. Её теплое сияние служило не столько ориентиром, сколько напоминанием о том, что осталось по ту сторону украденных надежд. — Кто ты? — в который раз спросил он у голоса. — Думаю, у тебя уже есть ответ на этот вопрос. Танатос опустил глаза на могилу Гипноса. Сердце болезненно ёкнуло, но он спешно вытер слёзы и, подступив на шаг, кончиками пальцев коснулся лепестков мака. Они излучали слабое тепло. — Всеведущий странник, блуждающий по Воле Хонкая. Тот, кто направил меня в Долине Ветров, чтобы вовремя дать нужные знания о связи «Мотыльков» с Астреей. Да, я знаю ответ, но лишь один из них — самый поверхностный. Поэтому позволь повторить вопрос. Поднявшись, он обернулся. В гранатовых глазах разгорелись огни, которые помогли увидеть укрытую от смертных истину — едва уловимый контур человеческой фигуры. — Кто ты такой, Эон Завершённости Терминус? Он не удивился, не стал отрицать. Танатос смутно различил, как качнулась его голова — словно Терминус удовлетворённо кивнул. — Если уж мы говорим о честности… Я Дурак, Танатос. Дурак, который вслепую бредёт вперёд, не отрывая взгляда от звёзд, а потому снова и снова срывается с утёса. Танатос выдохнул: он ожидал совсем не такого ответа. И всё же что-то в этих словах… Он не успел закончить мысль: фигура Терминуса подёрнулась рябью, и в следующую секунду его рука, которая покоилась вдоль тела, вдруг оказалась направлена на Танатоса. На кончиках едва очерченных пальцев вспыхнул фиолетовый огонёк. — Лети. Ни одна звезда во вселенной не может светить вечно — не упусти момент, пока светит твоя. Лёгкий импульс толкнул Танатоса в грудь, и он, выдохнув, завалился назад — но вместо того, чтобы удариться о землю, сорвался во тьму. На один короткий миг показалось, что всё потеряно. Что Танатос обречён упасть, как падает, согласно древней легенде, всякий Икар, дерзнувший объять небеса. Но Танатос не упал. Золотой свет над головой подхватил его под руки — и, окутав теплом одного маленького, но любящего сердца, понёс ввысь. За пелену тьмы. За горизонт событий.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Венни разыскала Танатоса в Храме тысячи ветров. Конечно, на самом деле это был не храм, а только его отражение в Воле Хонкая — жутком измерении, которое напоминало вывернутый наизнанку мир. Танатос лежал у стены, где в реальности была фреска с Кайрос. Здесь же, в Воле Хонкая, на стене темнело лишь смазанное пятно — не память о великодушной богине времени, а издёвка скверны, извращённый ею фрагмент прошлого. Дыхание Танатоса было очень слабым. Глаза на бледном лице выделялись тёмными провалами. Как Венни и думала, поглощённая Танатосом скверна оказалась к нему безжалостна. Душа обычного человека давно распалась бы на фрагменты и улетучилась, но Венни не сомневалась: Танатос справится. Не потому, что он был богом или осколком спасения. Нет. Просто таким уж он был человеком. Всегда поднимался на один раз больше, чем упал. Снова и снова она гладила его по волосам, снова и снова обращалась к незримой связи, сплетавшей их сердца. Венни не умела очищать Хонкай, поэтому оставалось только укреплять эту связь в надежде, что Танатос сумеет пройти через боль, держась за неё, словно за путеводную нить. И он сумел. Через бессчётное количество минут, которое Венни мысленно окрестила про себя как «ещё-один-самый-страшный-момент-в-жизни», его веки наконец дрогнули. — Мелкая, — первым делом сказал он. — Как ты… — Ну, в каком-то смысле я твой Эманатор, — усмехнулась Венни. — Не всё же Эонам удивлять своих последователей? Танатос слабо рассмеялся. — Как скажешь. К удивлению Венни, на его глаза навернулись слёзы. После смерти Гипноса это был первый раз, когда Танатос позволил себе настолько откровенное проявление чувств. Судорожно выдохнув, он крепко прижал Венни к себе, уткнулся в её плечо. — Спасибо, что пришла за мной. Спасибо… за всё. Венни часто заморгала, обняла Танатоса в ответ. Пару секунд они не решались отпустить друг друга — но время неумолимо бежало вперёд, а вместе с тем таяли и шансы спасти Тейват от катастрофы. Протянув руку, Венни помогла Танатосу подняться, и они вместе выбрались из Храма тысячи ветров на поверхность, такую же тёмную и унылую, как и всё в этом перевёрнутом мире. Танатос бросил взгляд в сторону винокурни, где находилось сознание Ликса. — О, ну разумеется, — проворчал он. Над винокурней простирался купол мглы. По одному взгляду на него становилось ясно, что просто так внутрь не прорваться. — Что будем делать? — шепнула Венни. Танатос, задумчиво погладив подбородок, бросил взгляд на Мондштадт. Венни ещё при выходе из руин заметила, что в том районе тоже клубится тьма — к городу стягивалась скверна. — Есть у меня одна безумная идейка. Пойдём. По пути — на самом деле они не шли, а рывками перемещались от одной точки маршрута к другой, словно судорожно прыгали по Воображаемому Древу — Танатос наконец разъяснил Венни происходящее. — Я всё думал, зачем же понадобилось тащить Шиён в руины? Но теперь, кажется, понимаю. Дело в её способностях. — Особой связи с Волей скверны? — уточнила Венни. Танатос кивнул. — Итак, пятьсот лет назад Гипнос заразил богов ослабленным вариантом скверны. Как мы знаем, далеко не всё пошло по плану. Помимо Афины и Гекаты было ещё одно отклонение — обезумевшая Астрея. — В уголке его губ привычно обозначилась жёсткая складка. — К моменту падения Каэнри’ах её состояние было в разы хуже, чем у остальных — и потому скверна поразила её сознание. Сама Астрея по-прежнему спит на Селестии, но её рассудок оказался заражён и угодил в Волю Хонкая. — Так она вышла на связь с «Мотыльками», — подхватила Венни. Танатос прищурился. — У меня есть предположение, что на самом деле она начала влиять на события гораздо раньше. Возможно, её первая попытка осквернить Тейват заключалась в создании Ордена Бездны, который появился как раз пятьсот лет назад, после катастрофы. Венни цокнула языком. — А когда десять лет назад Орден Бездны был почти целиком истреблён, она добилась создания «Багровых мотыльков». — Как незримое влияние автора… — пробормотал Танатос. — Астрея никогда не участвовала в событиях напрямую, но всюду оставила свой след. И теперь она хочет написать финал, который считает нужным. С этой целью она привела в культ Шиён. Шиён не просто чувствует Волю Хонкая — она может с ней взаимодействовать. Венни с Танатосом оказались уже в Долине Ветров. Вместо привычной ледяной стены у дерева Веннессы, иссохшего и скрюченного, дыбился столп скверны. — Шиён пришла в руины, где Астрея открыла канал связи с Селестией. Через этот канал Шиён дотянулась до Ядра Астреи — в Воле Хонкая, разумеется. А затем она пересобрала его уже здесь, в Тейвате. — Пересобрала, — потрясённо повторила Венни. — Слушай, я вообще разбил своё Ядро на три части. Даже если Ядро находится за пределами нашей истории, мы всё равно остаёмся с ним связаны. Это можно сравнить с вырванной из книги страницей. — Допустим, — устало вздохнула Венни. — Выходит, в этом и заключался проект «Чёрная звезда». Заполучить Ядро. Отдать его заранее подготовленному человеку, который его выдержит. Добиться пробуждения Судьи. А поскольку Ядро, хоть и покинуло историю Астреи, осталось с ней связано, Судья оказался целиком подконтролен ей. Танатос кивнул. — Вот почему «Чёрная звезда». Ядро Астреи — Ядро Судьи Звёзд. Заполучив его, «Мотыльки» две недели готовились привести план в действие, а потом отдали Ядро Раулю, отцу Ликса. — И на утёсе он связал Ядро с Ликсом, — добавила Венни. — Но Судья не пробудился, поэтому «Мотыльки» явились к винокурне. Закончить начатое. — Подход Рауля, которым он воспользовался на утёсе — не единственный способ пробудить Судью, — с горечью отозвался Танатос. — Ядро уже оказалось связано с Ликсом. «Мотылькам» достаточно было лишь создать подходящие условия. Трагедию, которая пошатнула моральное состояние Ликса. Высокую концентрацию Хонкай-энергии вокруг будущего Судьи. А об остальном позаботился сам Хонкай. Венни закусила губу. — Но я не понимаю. План Астреи заключался в том, чтобы «украсть» звёзды. Разорвать связь людей с Тейей. Но Астрея же сама создала фальшивое небо. Не могла она просто… ну, стереть звёзды? — Звёзды ведь связаны не только с Астреей, но и с Тейей. У Астреи нет над ними полной власти. Поэтому ей понадобился Судья. Они с Танатосом очутились уже на мосту. Венни пошатнулась: она была в Воле Хонкая незваным гостем, и чрезмерная концентрация губительной энергии начинала понемногу разъедать душу. Сила Спасения пока оберегала от разрушения, но счёт шёл на минуты. Танатос крепко обхватил её локоть, поддержал своими силами. — Судья Звёзд умеет создавать аномалии. Полагаю, по приказу Астреи Ликс распахнул над Тейватом что-то вроде чёрной дыры. Пузырьковую вселенную, вобравшую в себя звёзды. Мы видим её, но с точки зрения Воображаемых законов Тейвату она не принадлежит. Силы Тейи же работают только в пределах Ирминсуля, поэтому, хоть сами звёзды по-прежнему существуют, её связь с ними оказалась утрачена. Венни потёрла виски. Вся эта ситуация напомнила о маковом поле. — Ты не можешь разрушить пузырьковую вселенную с помощью своих атрибутов? — И разъебать звёзды? — покрутил пальцем у виска Танатос. — Нет, мелкая. Единственный способ — вернуть Ликса. — Тогда зачем мы пришли в Мондштадт? — спросила Венни. Вместо ответа Танатос ухватил её за запястье, и они совершили последний прыжок, который привёл их прямиком в темницу штаба Ордо Фавониус. К решётке, за которой тускло мерцал пурпурный ореол — контур вокруг тела Шиён. Рядом с решёткой Венни различила ещё два силуэта. Один, посветлее, принадлежал Кэйе. Вторым, судя по тёмно-синему облаку, был Клод. Их сознания находились в реальности, а потому присутствия Венни с Танатосом они не заметили. — Как я и думал, — громко сказал Танатос, вынуждая Шиён выйти из состояния транса. — Ты вернулась в Мондштадт, потому что тебе нужно было попасть в темницу. Венни изумлённо повернула к нему голову. — Не просто попасть — находиться здесь, чтобы через Волю Хонкая усиливать нагрузку на местные артерии земли, осквернённые ещё во времена Валентии, — продолжил Танатос. — Обычная учительница, которая вдруг стала проводить досуг в тюрьме, вызвала бы вопросы — и в конечном итоге тебя бы отсюда прогнали. Поэтому ты предпочла сдаться. Засела здесь, подтачивая артерии земли, чтобы повредить древние печати и, как только всё будет готово, выпустить в Мондштадт скверну. Привести в действие второй этап «Чёрной звезды». Ощутив, как разум обожгло болью и гневом одновременно, Венни резко развернулась к Шиён. — Это правда? Глаза Шиён забегали. — Это то, что приказала мне Звёздная госпожа. — Астреи здесь нет, — жёстко отозвалась Венни. — Она у винокурни, мучает сознание моего друга, используя его как оружие — и всё благодаря «Мотылькам». Так что если в вас осталась хоть капля совести, хоть что-то по-настоящему человеческое, сейчас самое время выбрать, кем вы хотите стать. Губы Шиён приоткрылись. Она сложила перед собой дрожащие руки, но с ответом так и не нашлась. Венни с досадой пнула решётку. Она думала, что переросла слепую злость, но мысль о том, что Шиён хочет погубить Мондштадт, погубить мир, который Венни так любила, приводил её в ярость. Теперь она понимала, почему Кевин так ненавидел Принца Бездны. Заметив, как переменилось лицо Венни, Шиён стыдливо опустила взгляд — и в этот момент Танатос ощутил в мелодии её души ноты, которых там не было прежде. Сожаление. Боль утраты. Невысказанная тайна… Нет. Невысказанная тоска. Как и самого Танатоса, Шиён разъедало чувство, о котором она не осмеливалась заговорить вслух. Чувство утраты самого близкого человека. Около минуты Бог Смерти вглядывался в лицо женщины, которая в каком-то смысле умерла десять лет назад — в тот день, когда под пушечными выстрелами погибла её обращённая в чудовище сестра. Он смотрел, но, пожалуй, впервые видел не только отпечатки смерти. Его глазам, пылающим в полумраке цветом гранатовых зёрен, открывались тонкие нити, которые повествовали о том, к какой жизни можно провести Шиён. Какую историю она может написать, если сумеет закрыть страницы старой, давно уже изжившей себя. Танатос шагнул прямо сквозь решётку, приблизился, накрыв Шиён своей тенью. Её глаза испуганно сверкнули. Не отрывая взгляда, Танатос воздел руку с кольцом, и Венни, не сдержавшись, окликнула его, но Танатос не собирался плести образ, провожающий к смерти. Он хотел создать видение, которое стало бы отправной точкой для новой жизни. Шиён выдохнула — а уже в следующую секунду её окружили потоки музыки. Танатос приоткрыл ей створки своей души, и сквозь неё до Шиён донеслись отзвуки далёкой мелодии — звучание истории её сестры, Мэйлин. — Она обрела покой, — тихо сказал Танатос. — Но её душа была осквернена, — столь же тихо отозвалась Шиён, не скрывая слёз. — Из-за Пурпурной чумы… Нет. Из-за меня. Танатос опустился рядом с ней на колени. История мира нотами пронизывала сердце, открывала истину, о которой после смерти Кевина не знало ни одно живое существо. О девушке по имени Элизия. О её жертве, благодаря которой над Разломом разлился спасительный свет. Мир не помнил Элизию. Но он помнил следствия её дел и решений. Танатос не мог рассказать Шиён об Элизии — механизмы чистки парадоксов были непредсказуемы, и любой привязанный к Ирминсулю человек, узнав о стёртом парадоксе, рисковал просто исчезнуть. Но он мог передать ей то, что чувствовал. Историю, которая лишилась имён, но сохранила свою суть. Вечную историю о спасении, на какое способна всякая человеческая душа. — Мэйлин не держала на тебя зла, — сказал Танатос, пока Шиён, беззвучно глотая слёзы, слушала прощальную мелодию своей сестры. — Благодаря Воле Хонкая она знала, что ты вернула над собой контроль, и надеялась лишь, что у тебя получится остаться человеком. Шиён спрятала лицо в ладонях. Танатос вздохнул, привлёк её к себе, чувствуя, как тело Шиён пробивает мелкая дрожь. Каждому нужно было покинуть свой лабиринт. И каждый нуждался в путеводной нити. Для Шиён ей стала последняя песня Мэйлин. — Хорошо, — наконец сказала она, отстранившись. По её щекам по-прежнему бежали слёзы — Шиён спешно утирала их рукавом. — Хорошо, я оставлю артерии земли в покое. Но это ведь ещё не всё, верно? Звёздная госпожа удерживает душу Ликса. Танатос кивнул. — Я обладаю в Воле Хонкая кое-какой властью, но не управляю ей так, как ты. Поэтому нам нужна твоя помощь. Но, — он сдвинул брови, — это будет рискованно. Придётся столкнуться с Астреей в открытом противостоянии — ты готова к этому? — Нет, — признала Шиён. — К такому невозможно подготовиться, верно? Как и к любому будущему. Но это не означает, что мы должны останавливаться. Если небо рухнуло, а мы остались живы… Она поднялась, одарила Венни, которая беззвучно наблюдала за происходящим через решётку, слабой улыбкой. — Остаётся только учиться жить в мире, где неба больше нет.

* * *

Рядом с куполом концентрация скверны выросла до такой степени, что у Венни время от времени перехватывало дыхание. Золотой ореол вокруг неё потускнел, а пламя на кончиках хвостов стало совсем слабым. Несмотря на это, Венни ни на шаг не отставала от Танатоса и Шиён: в задуманном ими плане требовалось участие каждого. У купола Шиён остановилась и раскинула руки в стороны. — Я выиграю вам столько времени, сколько сумею, — сказала она. — Если события будут развиваться по худшему сценарию… Господин Танатос, прошу, позаботьтесь о моей душе. Венни с Танатосом обменялись быстрыми взглядами. — Обещаю, — спокойно ответил Танатос. — Но это не значит, что я разрешаю тебе умирать. Сколько бы ошибок ты ни совершила, твоя смерть ничего не исправит и не искупит. Поэтому, если ты действительно готова принять ответственность, живи. На глаза Шиён навернулись слёзы, но вместо того, чтобы заплакать, она мягко улыбнулась и кивнула. Танатос взял Венни за руку. В тот же момент Шиён прикрыла глаза. Вокруг неё, накапливая силу, завихрилась серебристая энергия. Воздух содрогнулся в яростном сопротивлении. От сотканного Астреей купола в сторону Шиён протянулся тёмный поток. Спутанные белые волосы и рукава её ханьфу заметались, а в следующую секунду поток набросился на неё, скрыв хрупкую фигуру с глаз. — Госпожа Шиён, — выдохнула Венни. — Не думай об этом! — велел, крепко сжав её ладонь, Танатос. — Пусть каждый делает то, что должен. Венни закусила губу, но обхватила Танатоса в ответ, и они вместе двинулись вперёд, против осквернённого течения, которое пыталось оттолкнуть их, не дать подобраться к границе купола. Танатос выставил руку. Венни тоже — совместными усилиями они соткали из энергии Спасения золотой щит, об который разбивались, так и не достигнув цели, чёрные вспышки. С той стороны, где осталась Шиён, раздался протяжный крик. Боль в нём мешалась с неожиданным облегчением, с чувством превосходства, какое может испытать лишь человек, указавший своему пленителю его истинное место. А через пару мгновений бешеной свистопляски, в которой Венни с Танатосом могли держаться только друг за друга, купол рассекло рваным разрывом. Танатос бросился туда. Венни, не выпуская его руки, бежала следом. Края разрыва тянулись друг к другу, желая сомкнуться, но Шиён невероятным усилием воли мешала им это сделать. Ради этих нескольких секунд призрачного шанса она отдавала всё: обернувшись через плечо, Венни увидела её бледное лицо, покрытое чёрными прожилками. Они с Танатосом пробежали сквозь разрыв. Первым делом Венни увидела Ликса. Он лежал на земле. В его тусклых, лишённых жизни глазах мерцали золотые отсветы — в них отражался щит Венни и Танатоса. Почерневшие руки раскалывали пурпурные шрамы. Грудь Ликса вздымалась, но дыхание напоминало слабый трепет крыльев умирающей бабочки: разлом, оставленный в его душе волей Астреи, проник слишком глубоко. У Ликса больше не оставалось ни сил, ни возможностей сопротивляться, поэтому он смиренно ждал своей смерти — как единственного возможного спасения. Сердце Венни едва не сжалось до точки. Она рванулась вперёд, но Танатос преградил ей дорогу и, призвав косу, метнулся мимо Ликса туда, где за его плечом концентрировалось облако тьмы. Полыхнула багряная вспышка, и в следующую секунду облако схлынуло, обнажив прятавшийся за ним силуэт. Эта невысокая женщина с иссиня-чёрными волосами, несомненно, однажды была человеком. Сплетая душу Танатоса на маковом поле, Венни видела Астрею в его воспоминаниях. Она не забыла её слабую, неуверенную улыбку. Её руки, которые необычайно твёрдыми движениями вырисовывали карты галактики. Её голос, который подрагивал в повседневном разговоре — но расцветал, едва речь заходила о звёздах. Помнила Венни и то, как Танатос впервые увидел Астрею обезумевшей: в тот день она сидела, зарывшись пальцами в волосы, и раскачивалась взад-вперёд, будто кукла-неваляшка. В её синих глазах, где, казалось, отражалась сама вселенная, плескался неподдельный ужас, а губы беспрестанно шевелились, повторяя неизвестные имена и понятия, которые не имели для окружающих никакого смысла. Астрея всегда хотела увидеть в небесах истину. Но когда она наконец нашла её, её рассудок, и без того надколотый прегрешениями Небесного порядка, не выдержал — и разлетелся вдребезги. А много лет спустя его место заняла скверна. Существо, которое вышло навстречу Танатосу, было лишь оставшейся от Астреи оболочкой — пустым телом, в глазах которого вместо жизни клубилась тьма. Руки беспрестанно растекались и собирались заново, а пряди волос шевелились без единой на то причины — словно змеи, спутавшиеся в клубок. Венни обмерла от ужаса. Она вдруг осознала, что всё это время скверна была гораздо, гораздо ближе. Война с Хонкаем не утихала никогда — просто он, никого не оповестив, стал играть по другим правилам. Нечто, занявшее место Астреи, вскинуло голову к беззвёздным небесам и пронзительно рассмеялось. — <Ты слушаешь, $^&#*%^”? — Восторг, ужас и горечь звучали в её голосе одновременно, и от того, насколько безумно звучало это невозможное сочетание, застыл даже Танатос. —Ты заблуждаешься, если думаешь, что ”/:” этот мир. Твоя !;&.!: тщетна, и я хочу, чтобы сегодня ты раз и навсегда усвоил этот урок>. В глазах Танатоса вспыхнули яростные огни. — А не слишком ли много ты себя позволяешь, злобная жижа? Думаешь, человечество так легко переломить? Иди сюда. Я покажу тебе, как люди умеют сражаться за свой счастливый финал. С этими словами он бросился в бой. Венни, не теряя времени, рванулась следом, опустилась рядом с Ликсом, перекинула его руку через плечо. Вынуждая золотой щит покрываться трещинами, к ней подползали тёмные щупальца скверны — однако их отпугивал серебряный свет Шиён. — Венни, — едва слышно шепнул Ликс. — Я здесь, — стараясь придать голосу уверенности, ответила та. — Ты не будешь сражаться один. Ты больше никогда не будешь сражаться один, Ликс. Он ничего не сказал, лишь обессиленно закрыл глаза. Переборов искушение обернуться, Венни потащила его к разрыву. Тот стремительно затягивался: несмотря на усилия Шиён и Танатоса по сдерживанию Астреи, она всё ещё пыталась остановить беглецов. «Мы не успеем», — в ужасе поняла Венни. Тут Ликс легонько стиснул её запястье. Венни ощутила с его стороны слабый импульс — а через пару секунд они очутились уже у самого края купола. Пурпурные прожилки въелись в кожу Ликса глубже, а лицо, прежде едва тронутое тьмой, почернело наполовину. Венни не стала ничего говорить. Крепче прижав Ликса к себе, она протащила его сквозь сужающийся разрыв — а затем потянула прочь, как можно дальше от влияния Астреи. Заметив, что они выбрались, Шиён подтолкнула их, и Венни с Ликсом очутились в Долине Ветров. — Что… — Голос Ликса дрожал. — Что ты делаешь? — Ты всё ещё можешь вернуть контроль, — убеждённо сказала Венни. — Пускай звёзд больше нет, поле нестабильности в Воле Хонкая осталось. Просто дорога к нему будет сложнее, чем могла бы. Но мы справимся, Ликс. Мы обязательно найдём его, даже если на небе всей галактики не останется ни одной звезды, способной указать нам путь. И обязательно вернём тебя домой.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Ben Berkenbosch — Let Me Take The Fall. Ставьте на повтор

Он тихо засмеялся — с отчаянием и злостью одновременно. — Не надо. Архонты, Венни. Посмотри на себя. Воля Хонкая уже начала разъедать твою душу. Я не хочу, чтобы ты… — С его губ сорвался протяжный выдох, тяжёлый, пронзающий сердце ножом. — Просто остановись. Убей меня, и дело с концом. Венни сглотнула. В глазах закипали слёзы. С каждым ударом сердца от воплощённого в Воле Хонкая тела разлетались золотые крупицы — частицы повреждённой истории. — Ты сошёл с ума. — Нет. Я прошу об этом именно потому, что пока ещё нахожусь в ясном уме. Но совсем скоро… Он зажмурился: тьма продвинулась дальше по его лицу, потянулась ко второму глазу. Игнорируя его слабые попытки к сопротивлению, Венни тащила его вперёд. Она не знала, где находится поле нестабильности. Она, чёрт возьми, вообще ничего не знала. Просто хотела спасти друга. Просто отказывалась принимать смерть и разрушение как единственное возможное спасение. А история распадалась всё быстрее, и совсем скоро Венни осознала, что уже через пару минут не сможет идти. Отчаяние захлестнуло её с головой — сильнее даже, чем десять лет назад, когда умирал Кевин. Он хотя бы получил возможность пройти свой путь. А у Ликса не было и этого. И как бы Венни ни старалась, как бы истово она ни верила в счастливый финал, одной веры было недостаточно. — Всё, хватит! — не выдержав, закричал Ликс. Собрав скудные остатки сил, он остановился, высвободился из её хватки, покачнулся, но устоял, обхватив себя за плечи. Каждая чёрточка его лица дрожала, а в глазах, казалось, трескался лёд. Всё то, что Ликс долгие годы прятал в недрах сердца, рвалось на свободу, выплёскивалось рваными выдохами, беспомощными словами и… — Пожалуйста, Венни, хватит. …потоками слёз, которые он больше не мог сдерживать. — Я убил достаточно людей. Другие жертвы Леса Светлячков, «Мотыльки», Финн… Венни, я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я убийца. — Он говорил, спотыкаясь о собственное судорожное дыхание, о всхлипы, которые против воли сбегали из-под его тщательного контроля. — Хонкай не превращал меня в чудовище. Он просто показал то, чем я являюсь на самом деле. Поэтому, пожалуйста… Венни, сама не пряча слёз, сделала шаг навстречу, но Ликс отстранился. Его взгляд стал колким — Венни невооружённым глазом видела, как рвётся, охваченная горем, его душа. — Я не хочу, чтобы ты умирала. Тем более не ради меня. Я не заслуживаю того шанса, который ты пытаешься выиграть. Я всё ещё там, в Лесу Светлячков, и я не уверен, что хоть когда-нибудь смогу… — Он крепче сжал плечи, как если бы надеялся себя переломать. — …смогу покинуть его. Вам нужно вернуть звёзды. Необязательно для этого возвращать меня в сознание — просто убейте. Проводите душу, и покончим с этим, пока мир не свалился из-за меня в Бездну. Не зная, что сказать на это, Венни молчала. Словно её молчание стало копьём, пробившим грудь, Ликс опустился на колени, спрятал лицо в ладонях. Он принял своё решение. Ну а Венни… Венни приняла своё. Сделав глубокий вдох, она медленно приблизилась к Ликсу, села напротив. Он отвёл взгляд. Венни не стала настаивать на зрительном контакте. Вместо этого она достала зажигалку и, перехватив запястье Ликса, вложила её в его ладонь. — Ты просишь убить тебя, чтобы спасти мне жизнь. Но ты, наверное, не понимаешь: если я соглашусь на это, даже не попытавшись ничего изменить, это будет значить, что Хонкай уже победил. — Венни… — Это именно то, чего хочет Хонкай. Сломить нас. Вынудить танцевать под его дудку и смотреть, как мы сами истребляем друг друга — из-за боли, из-за страха, из-за отсутствия выбора. Я думаю, Хонкай так опасен именно потому, что в каком-то смысле он живёт в каждом из нас. Всё, что ему требуется — это лишь столкнуть нас с края. А дальше мы либо разбиваемся, либо превращаемся в монстров и отстаиваем свой путь наверх железом и кровью. По щеке Ликса соскользнула слеза. Подавшись вперёд, Венни прижалась лбом к его лбу. Он не отстранился, свободной от зажигалки рукой обхватил Венни, но так и не решился привлечь к себе. — Именно поэтому мы должны не терять из виду истинного врага, Ликс, — чувствуя, как её саму душат слёзы, продолжила Венни. — Хонкай заставляет нас думать, что другого пути нет, что нужно выбирать из двух зол. Но тебе необязательно разбиваться насмерть или превращаться в монстра. Есть другой путь. Обрести крылья. Взлететь. Ликс тихо выдохнул. Венни мягким движением побудила его сомкнуть пальцы вокруг зажигалки. — Конечно, это нелегко. Конечно, сначала ты будешь много и часто падать. Но как я и говорила, ты больше не один. Мы все будем рядом, чтобы в случае неудачи подхватить тебя. Я, Танатос, мои родители… Она слабо улыбнулась, переместила его палец на крышку. — Пожалуйста, Ликс. Позволь себе хотя бы один полёт. Это всё, о чём я прошу. Один полёт — и если ты поймёшь, что оно того не стоило, я больше ни на чём не буду настаивать и сделаю всё, о чём бы ты ни попросил. Следуя осторожным подсказкам её рук, Ликс откинул крышку зажигалки. Долю секунды они с Венни смотрели друг на друга. Затем, прикрыв глаза, он сделал вдох и коснулся колёсика. Раздался щелчок. Над зажигалкой заплясал огонь. — Это нечестно, — прошептал Ликс. На его глазах задрожала едва уловимая улыбка. — Вы знаете, что я совершенно не умею вам отказывать, и бессовестно пользуетесь этим, миледи. Венни тихо засмеялась, обхватила ладонями его лицо. Ликс бросил измотанный взгляд ввысь, туда, где не было видно звёзд. — Знать бы только, где искать его, это поле нестабильности. — Думаю, я могу с этим помочь.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Tyrone Wells — Enough. Ставьте на повтор

Венни ощутила, как содрогнулось тело Ликса, как напряглась каждая страница его истории. Отстранившись, он отыскал глазами источник этого исполненного любви голоса: среди высохших ветвей дерева Веннессы сидела маленькая птичка — красный кардинал. Опираясь на плечо Венни, Ликс поднялся, подступил ближе к дереву. Он не мог объяснить это чувство, которое вдруг зародилось в глубинах души — чувство того, что сквозь время к нему протянулась знакомая рука. Красный кардинал был любимой маминой птицей. Насколько наивно было полагать, что после смерти эхо её сознания задержалось в Воле Хонкая, чтобы однажды помочь своим детям выйти к спасению, даже когда на небе угаснет свет путеводных звёзд? — Следуйте за мной, — велела птичка. Венни и Ликс взялись за руки. Оба уже с трудом переставляли ноги, но, поддерживая друг друга, побежали следом за красным кардиналом в сторону мондштадтских ворот. Они остановились у мельницы. Когда-то, десять лет назад, Ликс с Венни сидели на самой её вершине, свесив ноги, и обсуждали всякие глупости. Главной проблемой в те дни казался праведный гнев Дилюка, узнавшего о том, что пятилетняя дочь лазает на опасную высоту, а главным страхом — плохая погода или разбитая коленка. А теперь они пришли сюда, чтобы сразиться за душу Ликса. Венни с Ликсом больше не были детьми. Венни выдохнула: красный кардинал, добравшись до вершины мельницы, исчез, а следом пропал и сам Ликс. Вот Венни только что сжимала его руку — а вот пальцы ухватили пустоту. Венни растерянно замерла, покрутила головой, ожидая увидеть по меньшей мере жуткое осквернённое существо, но вместо этого из теней к ней шагнула темноволосая женщина. В её взгляде плескалось тепло. Венни никогда не видела её прежде, но сразу узнала. — Тейя, — прошептала она. Тейя, владелица Ядра Истока и жена Фанета, улыбнулась, в пару шагов сократила дистанцию, ласково обхватила Венни за плечи. — Ничего не бойся, милая. Это сражение Ликсу нужно выиграть самому. Только так он сможет по-настоящему преодолеть Хонкай. Но ты не волнуйся. — Она подмигнула. — У Ликса очень сильная история. А сильные истории никогда не уходят в забвение — и значит, неизменно побеждают Хонкай. Венни прижала руки к груди. Она хотела задать Тейе тысячу вопросов, но её собственная история рассыпалась уже с пугающей скоростью — и Тейя, понимая это, покачала головой. — Ступай. Всё, что ты должна знать, и так уже есть в твоём сердце. А значит, ты непременно найдёшь любые ответы. О, и… Тейя легонько подтолкнула Венни, и та ощутила, как собирается воедино её история, как она вываливается из Воли Хонкая обратно в реальность, где всё ещё бушевали «Багровые мотыльки». — Когда увидишь Танатоса, передай ему, что мы с Айоном очень любим его — и очень им гордимся. А теперь — лови!               Открыв глаза, Ликс обнаружил себя в небе над винокурней. Он плохо помнил, как оказался там, но ясно осознавал, что должен сделать. Он, первый уроженец Тейвата, подчинивший силы Судьи, должен был вернуть этому миру звёзды. Он развёл в стороны руки. Тьма над головой пошла трещинами, сквозь которые хлынул серебряный свет — звёздное сияние. Озарённый им, Ликс парил на осквернённых крыльях и не мог оторвать взгляд. Созданная им пузырьковая вселенная разрушалась. Её обломки таяли, обращаясь тёмными облаками, которые быстро развеивал ветер. Сначала над Тейватом по-прежнему царила мгла, в которой одна за другой загорались бессчётные серебристые искры. Затем она стала постепенно съеживаться, выцветать, пока не обернулась ничем — о катастрофе, едва не поглотившей весь Тейват, не осталось теперь даже напоминания. Небо снова заволокли тучи, и дождь, прекратившийся с пробуждением Судьи, возобновился. Ликс не замечал. Он думал о том, что хотя звёзды скрылись с глаз, он уже никогда не забудет их свет — и не потеряет его из виду даже в кромешной тьме. А потом его крылья растаяли, и он, совершенно обессиленный, не способный призвать даже малейший всплеск скверны, устремился навстречу земле. Но падения так и не случилось. К небесам протянулся огненный столп — а в следующую секунду Ликс сквозь полуопущенные веки различил перед собой знакомое лицо. Венни летела рядом. За её спиной развевался огненный плащ, служивший ей вместо крыльев, а глаза были полны теплоты, от которой Ликсу снова захотелось заплакать. На сей раз от радости. От ощущения, что он впервые за семь лет наконец сделал первый шаг за пределы тёмного леса, где не знали покоя ни мёртвые, ни живые. — Пойдём домой, Ликс, — сказала, протянув руку, Венни. Ликс улыбнулся. А затем, ухватив её ладонь, прямо в полёте притянул её ближе и крепко прижал к себе — так, как поклялся держать у сердца свет подаренных ею звёзд.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Танатос подозревал, что не победит Астрею — вернее, чистую скверну, пятьсот лет назад занявшую её место. Как только Венни увела Ликса, Шиён закрыла разрыв и полностью сосредоточилась на поддержании купола. Теперь он стал ловушкой для самой Астреи — Танатосу и Шиён нужно было любой ценой выиграть для Венни шанс провести Ликса к полю нестабильности. Вернуть звёзды. Астрея атаковала сразу по двум фронтам. Танатос слышал, как из-за купола доносятся крики Шиён, и его сердце обмирало, но движения не знали ни сомнений, ни жалости. Снова и снова он набрасывался на Астрею, снова и снова рассекал пространство Стигийской косой. Здесь, в Воле Хонкая, осквернённое создание имело в разы больше преимуществ, но Танатоса поддерживал осколок спасения. И ещё — желание выжить и наконец обнять свою золотую звезду по-настоящему. Когда коса в руках обрела невыносимую тяжесть, а сопротивляться попыткам Астреи подавить сознание стало почти невозможно, со стороны Мондштадта по Воле Хонкая прокатился мощный импульс. Танатос выдохнул. Он узнал энергетику Венни. К ней примешивалась ещё одна — сила, от которой затрепетала душа. Сила Истока. Сила Тейи. Пожалуй, впервые Танатос соприкасался с ней настолько явно. Он всегда ощущал её незримое присутствие, и понимание того, что покуда он в Тейвате, Тейя будет за ним приглядывать, приносило долгими тревожными ночами исцеление и спокойствие, но… Танатос не мог избавиться от чувства, что Тейя стоит прямо за его спиной. Тянется рукой, хоть и не может коснуться. Шепчет, хоть и не может сказать ничего вслух. Дарит свою защиту и свою любовь. Купол опал и развеялся чёрным дымом: теперь, когда Ликс с Венни добрались до поля нестабильности, поддерживать его не имело смысла. Танатос обернулся. Колени Шиён подогнулись. Танатос успел заметить, как по её губам, иссечённым прожилками скверны, скользнула слабая улыбка. Шиён наконец отыскала ту версию себя, которую готова была принять — и обрадовалась встрече. Напоследок встретившись взглядом с Танатосом, она шевельнула губами. Слова, застывшие оборванным шёпотом, вдруг остро напомнили Танатосу о том, насколько она на самом деле юна. Насколько молодо само человечество, празднующее любую мелкую победу столь искренне, словно она значила конец войны. «Мы справились». Жаль, война только начиналась. И все приложенные сегодня усилия, все принесённые жертвы были только крошечным шагом на долгом, очень долгом пути. Шиён упала в траву, и её силуэт распался тёмными искрами. Она покинула Волю Хонкая и вернулась в смертное тело, где ей предстояло сразиться за право выжить. Сопротивление Астреи не прошло для Шиён бесследно: Танатос сомневался, что она теперь хоть когда-нибудь сможет взаимодействовать с Волей Хонкая без риска погибнуть. Вздохнув, он крепче перехватил рукоять косы, повернулся к Астрее. Та стояла, склонившись над землёй, и с её волос чёрными потёками струилась скверна. Казалось, тело Астреи обратилось свечой, плачущей от нестерпимого жара расплавленным воском. «Ликс», — осознал Танатос. Вернув над собой контроль, этот сообразительный мальчишка не только разрушил пузырьковую вселенную. Он знал о своей связи с Астреей. Они оба зависели от одного Ядра, а оно теперь принадлежало новому Судье Звёзд — Судье, который сражался на стороне человечества. — Ты проиграл, — обратился Танатос к Хонкаю, занявшему место его бывшей подруги. — Уж прости, но финала, который ты так хочешь, не будет. Даже если боги больше не оберегают этот мир… Его защищают люди, которые всем сердцем любят его и никогда не дадут какому-то сгустку мерзости его сокрушить. По губам Астреи скользнула слабая ухмылка. Игнорируя её, Танатос поднял руку с кольцом. Как бы там ни было, изначальный порыв утопить Тейват в скверне принадлежал именно Астрее. Хонкай лишь дал в её обезумевшие руки инструменты, которые окончательно стёрли её человеческий лик — а когда она поддалась отчаянию, сидевшему глубоко в сердце каждого бога, поглотил остатки её личности. Увы, Бог Смерти мог предложить осквернённой звезде только одно возможное спасение. Вокруг кольца завихрились потоки алой энергии, но прежде, чем Танатос успел подобрать для угасающего сознания Астреи последний образ, её контуры подёрнулись чёрной дымкой. Танатос выдохнул, попытался удержать её — с тем же успехом он мог ловить руками туман. «Сбежала?» — изумился он. Сознание Астреи было не в том состоянии, чтобы перемещаться по Воле Хонкая. Её исчезновение могло значить лишь одно: сознание вернулось в смертное тело. Но зачем? Астрея спит, и скверна внутри неё оказалась в клетке, без возможности влиять на… Глаза Танатоса расширились, а из груди вырвался выдох ужаса. Не теряя больше ни секунды, он тоже вернулся в реальность. Рядом возникло обеспокоенное лицо Джинн, но у Танатоса не было времени объясняться. Бездумно отодвинув её в сторону, он вскочил, бросился через порог наружу, под небеса, лившие над охваченной боем землёй горькие слёзы. Покрутив головой, Танатос отыскал взглядом едва различимые очертания божественного острова. — Блядь, — только и успел сказать он. А в следующую секунду от Селестии к небесам взмыл широкий тёмный столп. Кто-то недалеко от Танатоса закричал. Потрясённые происходящим, замерли даже «Мотыльки»: опустив оружие, все в молчаливом ужасе наблюдали, как столп с каждой секундой набирает силы. Как ревёт и содрогается от боли весь Тейват. Охваченное скверной, будто пожаром, фальшивое небо начало трескаться. Один из обломков рухнул на Долину Ветров: рассечённая им, ледяная стена, непоколебимо стоявшая десять лет, рухнула. — Нет, — в отчаянии шепнул Танатос.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Shinedown — Atlas Falls. Ставьте на повтор

Плащ Смерти взметнулся. Взяв разбег, Танатос взмыл ввысь. Зрачки сузились. В спину, подгоняя, бил алый поток. Танатос летел навстречу падающему небу, но понятия не имел, как следует его ловить. По всему Тейвату сыпались осколки. Люди на земле кричали от страха и боли: вместе с фальшивым небом разрушались их звёзды, и это было куда страшнее их исчезновения. Тейвату пришёл конец. Не желая признавать поражение, скверна сделала то единственное, что могла — убила Астрею изнутри, а потом направила колоссальную энергию, которая высвободилась при этом, к небесному куполу. Танатос успел перехватить один из обломков, мощным ударом косы разрубил его, обращая частицами Воображаемой энергии, метнулся к следующему, одновременно с этим пытаясь удержать ещё один. Алые потоки били от него во все стороны. По лицу градом скатывался пот: Танатосу, и без того измотанному сражением с Астреей, не хватало энергии. Ни взмахи косой, ни попытки предотвратить крушение, затыкая трещины в небесах Воображаемой силой, не помогали остановить неизбежное. Небо продолжало падать. А Танатос продолжал держать его, насколько хватало сил — и проигрывал, потому что никогда не был Атлантом. Возможно, если бы другие боги остались живы… Если бы Атлас мог в последний раз подняться среди осквернённых руин и принять вес целого мира на свои плечи, как это было тысячи лет назад… Но Танатос был один. Не было больше богов. И Атласа тоже больше не было. По щеке скользнула слеза. На самом деле мысль о том, что он может сделать, возникла в недрах разума почти с самого начала. Но чем дальше, тем эгоистичнее становилось её отвергать. Падение неба значило бы падение всего мира. А значит, небо любой ценой должно было выстоять — и сохранить высеченные на нём звёзды целыми. Иными словами, небо нужно было спасти. Глядя на умирающий мир, простирающийся под ногами, Танатос вспоминал Теликос. Место, куда упал смертельно раненый Астерий. В момент его гибели высвободился шквал энергии, который оторвал Теликос от Воображаемого Древа, но при этом уберёг его от разложения Квантовым морем на тысячи лет вперёд. Астерий был Эоном, а Танатос — всего лишь его Тенью. Он сомневался, что сможет совершить нечто подобных масштабов, но… Он коснулся рукой груди, ощутил внутри своей истории слабую пульсацию Ядра Смерти. Для него, воплощения Смерти, это не составит никакого труда. Перерезать всего одну нить. Принести вместо несчётного множества жертв единственную стоящую. Что терять древнему существу, чья эпоха давно канула в Лету, чьи друзья затерялись в потоках истории, а любимые лица растаяли подобно мимолётным снам? Чего бояться? О чём сожалеть? Слёзы побежали по лицу чаще. Танатос не понимал, почему. Это не имело никакого смысла. Он утратил абсолютно всё, но в то же время… Как же отчаянно он хотел просто жить. Просто спуститься с небес. Сложив с себя нежеланную корону бога, вес целого мира, выкурить сигарету, сыграть на гитаре оду лучшему будущему. Провести ещё хотя бы пару уроков. Потрепать Ликса по волосам, похвалить за храбрость. Опять поругаться с Дилюком из-за жилья. Помочь Чарльзу за барной стойкой — просто так, для души. Исполнить обещание и встретиться с Кевином в межгалактическом баре, чтобы в последний раз поднять кружки за совместно пережитую историю. Увидеть мелкую. Обнять её. Согреться светом её золотой звезды. Просто побыть человеком. Но истории людей развиваются предопределёнными сценариями, и те, кто обладает великой силой, скованы судьбой больше прочих. Не из-за констант. Из-за того, что великая сила подразумевает, что ты должен пользоваться ей правильно. Что толку быть осколком спасения и обладать частицей мощи Эона, если не можешь даже принять на плечи небо любимого мира? Выдохнув, Танатос вытащил из кармана алый мак, крепко стиснул его в дрожащих руках. Некогда колебаться. Делай то, что должен. И пусть будет то, что будет. Пусть будет целое небо и звёзды. Дорога в будущее. Спасение для всего Тейвата. Воздух вокруг него загудел, и Ядро внутри содрогнулось, но прежде, чем Танатос успел оборвать нить собственной жизни, провоцируя выброс энергии Спасения, рядом раздался знакомый голос: — Стой. Открыв глаза, Танатос вздрогнул. В воздухе перед ним парил Азраил. Копия Кевина, которая защищала Тейват в этой вероятности и после смерти привязала свою душу к Воображаемому Древу. Контуры Азраила мерцали золотым светом — он существовал в этой реальности лишь наполовину. — Пожалуйста, остановись. — Ты серьёзно? — жёстко усмехнулся Танатос. — Целый мир рушится, а ты просишь меня остановиться? — Прошу, — невозмутимо согласился Азраил. — Не пойми неправильно: я полностью согласен с твоим планом. Вот только, если ты ещё не понял, в этом мире два осколка спасения. И один из них уже в любом случае мёртв. Остальное — просто частности. Обман Воображаемого Древа, который и жизнью не назовёшь. Долю секунды Танатос неотрывно смотрел на Азраила. А затем пришло осознание — настолько резкое, что Танатос едва не обратил мак в своих руках ворохом Воображаемых частиц. — Кевин, — обессиленно сказал он. — Ты… — Ну, — улыбнулся тот. — Ты же Бог Смерти, Танатос. Знаешь, что любая история рано или поздно обретает своё завершение. Моя закончилась ещё несколько сотен страниц назад. Всё остальное — просто затянувшееся прощание. Моя нерешительность наконец закрыть книгу. Танатос не знал, что сказать. Слова Кевина звучали рационально — наверное, именно поэтому Танатосу было столь нелегко принять их. Смириться с тем, что этот человек собирался умереть ради Тейвата во второй раз. Он не был богом, не был Атлантом. Жертва, которую он собирался принести, поставила бы в его истории окончательную точку, но Кевин не боялся этого, и потому Танатосу было так больно его отпускать. — Ты тоже допиши свою историю, Танатос — и начни новую. Двигайся дальше, — попросил Кевин. — Ты хотел быть человеком? Так будь. Живи. Взлетай к своим звёздам. И… Он опустил глаза, обежал взглядом мир, застывший в ожидании решения Танатоса — этот разговор проходил внутри его сознания и на деле занимал считаные секунды. — …приглядывай за Тейватом. Ты нужен ему в грядущей войне. А ещё ты нужен Венни — ты же не думал, что я позволю разбивать ей сердце? По губам Танатоса скользнула слабая улыбка. — Сказал тот, кто разбил ей сердце своей смертью. — Именно потому, что ты, в отличие от меня, помог склеить его, я не могу позволить тебе умереть, — усмехнулся Кевин. — О, у меня будет к тебе ещё две просьбы. — Целых две? А ты наглец, Кевин Каслана. Тот рассмеялся. Его контуры замерцали золотом чаще — словно его образ напоследок озарился невидимым солнцем. — Когда я уйду, ты получишь в своё распоряжение два осколка спасения — мой и Арея. Не забудь отдать их Аиду. Это очень важно. С учётом того, как далеко зашла война с Хонкаем, это единственный способ достичь концовки, при которой ещё возможно спастись. Танатос изумлённо выдохнул. Он не знал, что удивило его сильнее: то, насколько спокойно Азраил рассуждал об Аиде, или же тот факт, что Арей был родным для Тейвата осколком спасения. — Хорошо, — справившись с чувствами, сказал он. — Что насчёт второй просьбы? — Когда всё закончится… — Кевин вытянул руку, над которой загорелась серебряная звезда. — Выкури за меня сигарету. Не представляешь, как я соскучился по ним за десять лет. Пару секунд Танатос неотрывно смотрел на его невозмутимое, исполненное умиротворения лицо — а затем, не выдержав, расхохотался. Вместе с тем слёзы по-прежнему скользили по щекам: мелодия души Кевина омывала небеса мажорными нотами, настолько проникновенными, словно он хотел своей песней соприкоснуться с каждой историей этого мира. Напомнить о возможности счастливого финала. Напомнить о том, что звёзды над головой непременно продолжат светить, приглядывая за теми, кто остался ходить по земле. И что пока люди продолжают рассказывать свои истории, забвение будет перед ними бессильно. — Это была честь для меня, Бог Смерти, — подняв глаза, в которых мерцали серебряные блики, сказал Кевин. Танатос приблизился, упёр кулак в плечо Кевина. — Да. Это была честь, Бог Спасения. Кевин улыбнулся — а затем сжал свою звезду в руках. Его плащ — простой фиолетовый плащ с оранжевым подкладом — взметнулся. Под ним заплясали потоки серебряной энергии, которые стремительно окутали призрачное тело Кевина и в конце концов обратили его ворохом Воображаемых частиц. Подхваченные его последней волей, частицы взмыли к небесам. Словно бесчисленные перья из крыльев, опалённых сиянием солнца. Затаив дыхание, Танатос наблюдал, как Воображаемые частицы поднимаются к фальшивому небу и, вплетаясь в него, обращаются нитями, притягивающими друг к другу разрозненные фрагменты. Энергия Спасения заполняла собой трещины, окутывала звёзды, окутывала каждый уголок этого мира, обещая безопасность. Защиту. Спасение. А затем, когда Тейват, освобождённый от агонии, выдохнул с облегчением, на ладонь Танатоса опустилась мерцающая ласточка. Осколок спасения. Последняя страница истории Кевина Касланы — Икара, поднявшегося к небесам для того, чтобы объять своими крыльями весь мир.

Вместо титров: Рок-опера «Икар», Елена Минина — О звёздах и людях