Пепельный реквием

И я дарую тебе свободу,

Но ты ко мне возвращаешься вспять,

Как в окна ветер, как путник к дому,

Как то, что мне не дано поменять.

      

И в этом самое главное чудо —

Иметь, что никто не в силах отнять.

Пусть мир не вечен, но я не забуду,

А значит, и не смогу потерять.

      

Ясвена — Не забуду

Стоя у окна, Кевин смотрел на звёздные волны Квантового моря и пытался вспомнить, когда видел их в последний раз. Удивительное место — Квантовое море. Здесь не бывает конечных целей, миры, упавшие из разных вероятностей, оказываются связаны, а истории становятся из абстракции реальностью. То, что на Воображаемом Древе служит лишь удачным сравнением, обретает в Квантовом море особый смысл. Нет. Становится смыслом. Взять хотя бы корабль Серафины. Эта похожая на альбатроса машина питалась с помощью обрывка истории. Кевин не знал, кому именно принадлежит обрывок, но чувствовал тонкую связь, которая тянулась от двигателя к Серафине. Её уже угасшая альтернативная история помогала писать нынешнюю — и всё потому, что два события, произошедшие в разных вероятностях Воображаемого Древа одновременно, в Квантовом море оказались разделены пропастью в несколько столетий. Таким был этот странный план бытия. Кладбище историй, где причина и следствие менялись местами. Коллекция черновиков, которые в своём несовершенстве получали право уголками страниц коснуться четвёртой стены. Оторвав взгляд от серебряной звезды, которая светила ему из глубин Квантового моря, Кевин опустил голову, отогнул край рукава. Там же, где в кожу вгрызались алые цепи, виднелись тусклые золотые расколы. Его история была повреждена. То, что Квантовое море не принялось немедля её расщеплять, говорило лишь об одном: повреждения давно стали её неотъемлемой, необратимой частью. Сквозь расколы время от времени просачивались золотые частицы — фрагменты Воображаемых данных. Они были крошечными, едва различимыми, но… Кевин вздохнул. Наблюдая за тем, как частицы отрываются от расколов и медленно исчезают, он наконец осознал, почему он, человек, бережно хранивший воспоминания о каждом пережитом приключении, стал так много всего забывать. Дело было не только в возрасте. У всего на свете есть своя цена. Создав цепи, он обманул само Воображаемое Древо — такое не могло просто сойти с рук. Губы Кевина приоткрылись, но тут же сжались снова. Желание, вспыхнувшее на миг в глубинах сердца, было глупым и бессмысленным. Безвозвратно ушедшие не вернутся только потому, что ты отчаянно зовёшь их обратно. Это верно и для воспоминаний. Он поддёрнул рукав и обернулся. Сразу три человека спешно отвели от него взгляды. Аста, Нидхёгг и Одиннадцатый — все они помнили Кевина в каких-то других ипостасях. Кем-то, кем он при всём желании не мог стать. Кевин знал это выражение лица. Это странное чувство, когда смотришь на знакомое лицо и невольно надеешься уловить проблески давно утраченного образа, даже понимая, что никогда не сумеешь его вернуть. Такими же глазами на Кевина смотрели Кадзуха и Венни. И он сам… Он сложил руки на груди и, сопротивляясь затягивающему водовороту мрачных мыслей, сосредоточился на разговоре Серафины и Танатоса. — Думаю, мы можем воспользоваться прибором, который создала Аста с «Хорса-8», — сказала, переглянувшись с Астой, Серафина. Та покивала, обхватила пальцами подбородок. — Точно. Локатор, который мы использовали, чтобы отследить фрагменты истории Аякса. Неизвестного номера. Она опустила глаза, и Кевин невольно задумался: если течение времени на Воображаемом Древе и в Квантовом море неоднородно, как давно экипаж «Полярной звезды» попрощался с Аяксом? Эту необычайную историю рассказала Венни — настолько подробно, насколько знала сама. Десять лет назад, на излёте революции в Снежной, фальшивая Царица использовала так называемый квантовый клинок и вышвырнула Аякса с Воображаемого Древа. В попытках вернуться Аякс бился о стены реальности до тех пор, пока его история не разлетелась вдребезги. Так он привлёк внимание Одиннадцатого — его копии, мечтавшей отомстить Царице за действия Фатуи. Спасаясь от преследования, Аякс познакомился с Серафиной. Она, в свою очередь, привела его на «Хорс-8», исследовательскую станцию, где девушка по имени Аста собрала прибор для отслеживания осколков разрушенной истории. Пережитые в Квантовом море приключения окончились тем, что Аякс благополучно вернулся на Воображаемое Древо, а Одиннадцатый… Что ж, Аякс, покинувший Квантовое море до стычки с Одиннадцатым, ничего не знал о его судьбе. Теперь же стало ясно: Одиннадцатый пережил разрушение собственной истории — и каким-то неведомым образом избежал её расщепления. Кевин бросил в его сторону заинтересованный взгляд. Хотя он уже плоховато помнил обстоятельства, при которых оказался в Квантовом море в прошлый раз, аномальные законы этой реальности отложились в памяти как следует. Кевин сам приложил для этого все усилия. Квантовое море, которое переворачивало фикцию с ног на голову, было отличной взлётной полосой к звёздам Древнейшей Истории. Он ведь надеялся однажды открыть невозможную дверь. Могло ли то, что случилось с Одиннадцатым, очертить хотя бы её зыбкий контур? Одиннадцатый повернул голову, и их с Кевином глаза встретились. Долю секунды они смотрели друг на друга. За этот короткий миг Кевин успел уловить отзвуки истории Одиннадцатого. Путь, который он прошёл, пытаясь отыскать истинное спасение. Путь, который начался с одного непостижимого «Прости». Человеком, обронившим его, был совсем другой Кевин, но… Они отвернулись в разные стороны. В Квантовом море любые связи обретают особое значение. Истории каждой копии одного персонажа звучат в унисон, и отделить голос своей истории от общего хора становится почти невозможно. Они оба ощущали её. Эту неразрывную связь. Воздух на «Полярной звезде» вообще искрил от напряжения. Отношения между всеми, кто встретился на борту корабля, были слишком запутанными. Нидхёгг не переставал наблюдать за Танатосом. Серафина сохраняла внешнюю доброжелательность, но в её словах тоже ощущалась тревога: Танатос был богом Небесного порядка. Той самой Селестии, которая уничтожила шипом Сал Виндагнир и из-за которой пятьсот лет назад по всему Тейвату прорвалась скверна. Во время этой трагедии Серафина потеряла мужа и детей — такое не забудешь даже спустя тысячи лет. Пускай она знала, что в бедствии виноваты жители Каэнри’ах, она не могла не думать о других вариантах развития истории. О том, как бы всё сложилось, если бы боги согласились поговорить с людьми. Качнув головой, Кевин обменялся взглядом с Венни. Она сидела в кресле второго пилота, задумчиво колупая ногтем подлокотник. Встреча с Одиннадцатым и Нидхёггом, бывшим Пьеро, потрясла её до глубины души. Несмотря на это, Венни глядела на окружающих спокойно, и Кевин подумал, что тоже должен перешагнуть через предубеждения. Когда все истории переплетаются в сложный клубок, где у нитей нет ни начала, ни конца, остаётся только одно. Не терять из виду единственную нить, над которой имеешь власть — свою собственную. — Сколько времени потребуется на поиски нужной пузырьковой вселенной? — спросил он у Серафины. Та взглянула на локатор, пристроенный на приборной панели. — Нам повезло: все божественные атрибуты содержат частицу Ядра Смерти, а значит, связаны с Танатосом общей историей. Девятый… — Она с сожалением вздохнула, но быстро взяла себя в руки. — Девятый настроил прибор так, чтобы он мог улавливать заданные частоты в любой точке Квантового моря. — Какие ещё частоты? — выгнул бровь Танатос. Ему ответила Аста: — Каждая история обладает своей уникальной частотой. Особым звучанием. На Воображаемом Древе его не услышишь, но здесь, в Квантовом море, действуют другие законы, и… Она зачитала целую лекцию, но Танатос уже не слушал. Кевин внимательно всмотрелся в его лицо. Танатос казался шокированным. Ещё в Мире грёз он говорил, что после получения Ядра Смерти начал слышать мелодии человеческих судеб. Он всегда воспринимал это как данность и редко задавался вопросом, как такое возможно. Но здесь, в Квантовом море, он наконец получил ответ. На самом деле он улавливал частоты человеческих историй. И теперь задавался новым вопросом. «Почему?» Почему он, обычный житель Атласа, пускай и получивший в своё распоряжение Ядро Смерти, обрёл такую трансцендентную силу? Серафина продолжила: — Если ты поделишься частотой своей истории, мы сможем настроить локатор на неё. Если бы речь шла об обычной пузырьковой вселенной, я бы сказала, что это дело пары часов. Но вы говорите о мире, в котором пал Астерий… Она бросила быстрый взгляд на Нидхёгга. — Что скажешь? Тот сложил руки на груди. На Танатоса он старался не смотреть. Если уж на то пошло, он вообще не поднимал головы. Как если бы это могло скрыть его гнев. Его застарелую боль, которая с момента прибытия на корабль незнакомцев прорывалась сквозь корку шрамов ядовитыми потоками, разъедала изнутри. Всё слишком запуталось. Виновник ужасающих трагедий в жизни Нидхёгга стоял прямо перед ним — и просил о помощи. Нидхёгг хотел отказать. Хотел отбить протянутую в мольбе руку, отвернуться, закрыть глаза, заткнуть уши, отрицая само существование Танатоса. Но он не делал этого. Не ради себя, которого он похоронил ещё в тот момент, когда добровольно отправился в Квантовое море. Ради Серафины. Потому что она помогла Нидхёггу даже несмотря на совершённые им грехи. — … Тяжёлый вздох, вырвавшийся из груди Нидхёгга, стал финальной точкой его колебаний. Уперев взгляд в звёзды за стеклом, он сказал: — Много лет назад, когда я путешествовал по Квантовому морю в поисках выхода, я наткнулся на пузырьковую вселенную, где сохранились останки Эона. Именно там я нашёл квантовый клинок. — Он задумчиво погладил подбородок. — Астерий… Та пузырьковая вселенная была пуста, так что никто не мог сказать мне его имени. Может, это был Астерий. А может, любой другой Эон. — А что, в Квантовом море останки Эонов валяются на каждом углу? — поинтересовалась Венни. — Простите, — стушевалась она под усталым взглядом Нидхёгга. — Мне правда интересно. Танатос ухмыльнулся. — Мелкая, это ж Квантовое море. Кладбище всех разрушенных вероятностей. Наверняка во вселенной существуют и такие, где помер какой-нибудь Аха, Эон Радости. Да и в нашей мировой линии павших Эонов хватает. Кевин повернулся к Нидхёггу. — Не так важно, был ли это тот самый мир. Опираясь на частоту истории Танатоса, локатор всё равно выведет нас к нужной пузырьковой вселенной. Вопрос в том, сколько времени это займёт. — Полагаю, дольше обычного, — поразмыслив, ответил Нидхёгг. — Я могу точно сказать одно: Эоны — сильнейшие существа, и даже их останки способны трансформировать реальность. Та пузырьковая вселенная была чрезвычайно аномальной. Без корабля я бы оттуда не выбрался. Аномалии наверняка повлияют на чистоту сигнала, но и фрагмент истории, который мы ищем, достаточно силён. И кроме того, связан с Хонкаем. Кевин кивнул. — Иными словами, мы так или иначе доберёмся, но не быстро. Танатос сдвинул брови, скрестил руки на груди. — Хреново. — Не всё в жизни получается сразу, — резко отозвался Нидхёгг. Танатос наградил его ироничным взглядом. — О, не сомневайся: я это знаю. Уж что-что, а терпеть я умею. Гораздо больше меня беспокоит Асмодей. Она уже доебалась до одного космического корабля, что мешает пристать к другому? Голос подал доселе молчавший Одиннадцатый. — Пускай приходит. — Он казался предельно спокойным, даже слишком спокойным для двенадцатилетнего мальчишки, который только что узнал о возможной стычке с Судьёй. — В Квантовом море её силы не помогут. Судьи ведь манипулируют Воображаемой энергией, а здесь её почти нет. — Ты неплохо осведомлён, — заметила Тисифона. — Почитываешь на досуге книжки про Хонкай? Одиннадцатый упёр в неё долгий взгляд. Сначала Кевину показалось, он зол. Но на самом деле глаза Одиннадцатого были полны печали. Превратившись в мальчишку, он не забыл своей истории — а значит, помнил и о Люмин, которую когда-то любил. Пускай сердце Одиннадцатого давно отреклось от прежней жизни, а Тисифона имела с Люмин мало общего, это тоже была встреча не из лёгких. Вне зависимости от вероятности, Аякс любил один раз — и навсегда. Эта черта была вписана в его константу. — Я помню о Судьях из историй поглощённых мной копий самого себя, — нарушив наконец затянувшееся молчание, сказал Одиннадцатый. — Закроем тему. Тисифона смутилась. Разумеется, она не стала просить прощения, но явно пожалела о неудачной шутке и теперь не могла найти себе места. Кевин решил прийти на выручку. Тисифона неплохо справлялась с тем, чтобы стать лучше — и это дарило надежду, которой Кевину не хотелось лишаться. — Асмодей не придёт. Одиннадцатый повернул голову. Серафина вопросительно вскинула брови. Нидхёгг сцепил руки в замок. Тисифона посмотрела на Кевина, как на полоумного. Венни обменялась взглядом с Танатосом. Одна только Аста продолжала следить за показаниями приборов на бортовой панели корабля. Кевин некоторое время наблюдал, как она прожимает какие-то кнопки, а затем, совладав с охватившей вдруг слабостью, объяснил: — Квантовое море другое. Непредсказуемое. Одиннадцатый мог даже поглощать здесь истории своих копий. Но у Асмодей есть цель. Она не станет рисковать собой. Тем более энергия Астерия, вероятно, всё равно не даст ей попасть к косе. — Энергия Освоения приводит в движение Звёздный экспресс, осваивающий космос, а энергия Спасения спасает, — подхватила Венни. — Эоны во всех смыслах скованы своим Путём. Даже после смерти, да? Кевин мельком на неё посмотрел. Венни, похоже, ощутила, что он достиг своего предела и опять испытывает трудности с общением вслух. Одарив его мягкой улыбкой, она обвела взглядом остальных и решительно взяла рассуждения на себя. — Асмодей будет проще напасть потом, когда мы вернёмся на Воображаемое Древо с косой. Да, у нас будет уже два атрибута, но у неё по-прежнему остаётся плащ. А ещё власть над четвертью Завершённости и Гипнос, который теперь будет сражаться на её стороне. Вспомните, как она расправилась с нами в Мире грёз. Ей проще принять более серьёзный бой на Воображаемом Древе, чем соваться в Квантовое море с риском быть поглощённой какой-нибудь своей копией. Пока она говорила, Танатос приблизился к Кевину, сжал его локоть, шепнул едва различимо: — Сядь, Кев. На тебе лица нет. У Кевина не осталось сил спорить. Опустившись на скамью, он привалился к стене и прикрыл глаза. Остальные обсуждали что-то ещё, но он не слышал. Разум опять затягивало дурманом. Жаль, нельзя было скинуть это на виски — алкоголь не действовал на Кевина уже тысячи лет. Нет. Он просто… Открыв глаза, он заметил, как внимательно смотрит Танатос. Отвечать на этот взгляд Кевин не решился, наоборот, низко опустил голову и сжал руки в кулаки. Танатос был смертью и умел слышать частоты человеческих историй. Он знал, когда чья-то история близится к своему завершению. — Может, отдохнёшь? — спросила подсевшая Венни. Ненадолго провалившись в небытие, Кевин и не заметил, как разговор подошёл к концу. Нидхёгг отправился в хвостовую часть корабля, проверить перед долгим полётом необходимые приборы. Танатос неохотно оторвал взгляд от Кевина, и они с Астой занялись настройкой локатора. Тисифона, которой было неуютно оставаться в компании ершистого Одиннадцатого, сбежала помочь Серафине — та решила сделать на всех чай. Сам Одиннадцатый по-прежнему сидел на скамье напротив Кевина, задумчиво дёргал ногой и смотрел за окно, на волны Квантового моря. Ну а Венни держалась рядом, и Кевин, внутри которого теснился изматывающий холод, невольно тянулся к её живительному теплу. Её пальцы бережно обхватили его плечо, и Кевин накрыл их своими. — Я в порядке. Не волнуйся. Одиннадцатый, заслышав эти слова, хмыкнул. — Все вы, Кевины, одинаковые. Ты правда думаешь, что можешь скрыть в Квантовом море своё состояние? Твоя история слишком сильно повреждена, а потому неустойчива. А всё, что нестабильно или ослаблено, Квантовое море разъедает в первую очередь. — Значит, это из-за воздействия Квантового моря? — спросила Венни. Кевин переглянулся с Одиннадцатым. Тот колебался. Хоть он и выглядел сущим мальчишкой, это впечатление было обманчивым. Одиннадцатый прожил не только собственную жизнь — он разделил истории сотен поглощённых им копий. В его судьбе умещалось столько чужих судеб, что их с Кевином смело можно было считать ровесниками. Поэтому он хорошо умел читать людей, этот мальчик с древними глазами. Он видел в истории Кевина правду, но ещё видел в его глазах мольбу. «Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Я не готов. Просто… не смогу». Пытаясь принять решение, Одиннадцатый опустил взгляд. — Да, — сказал он наконец. — За пределами Квантового моря станет лучше. Но на твоём месте я бы воспользовался советом Венни и отдохнул. Кто знает, с чем мы столкнёмся в мире Астерия. — Это правда, — покивала обеспокоенная Венни. — Ты ведь ещё не восстановился после битвы с Асмодей. Кевин промолчал, и Венни трактовала это на свой лад. — Всё нормально, — заверила она, приложив свободную ладонь к сердцу. — Ты сам сказал: здесь нам ничего не угрожает. — А если что случится, приглядеть за «Полярной звездой» могут и все остальные, — добавил подошедший Танатос. Он уже передал частоту своей истории Асте, и та опустилась в кресло пилота, подменить Серафину. — Не на одном тебе всё держится. Эй, Одиннадцатый, у вас есть какая-нибудь гостевая каюта, где можно запереть этого неугомонного Каслану хотя бы на пару часиков?

Этот фрагмент можно читать под музыку: Jesse Brown — Somewhere Only We Know. Ставьте на повтор

Они так активно проявляли заботу, так бесстрашно выражали свою привязанность, так искренне переживали… Наблюдая за суетой, поднятой из-за одного только его самочувствия, Кевин ощущал себя сбитым с толку — и при этом был тронут до глубины души. «Вы… Почему вы…» Он обвёл присутствующих взглядом — всех, включая Асту, которая то и дело поглядывала на него через отражение в лобовом стекле. Сердце обволакивали волны тепла. Кевин не помнил, когда в последний раз был окружён таким количеством людей. Не врагов. Не тех, кто ждал спасения или пытался разглядеть в нём надежду. Друзей. Друзей, которые волновались, поддерживали… любили. Всё внутри болезненно сжалось. Нет, конечно, нет. Аста, Одиннадцатый, Венни — все они видели в нём каких-то других Кевинов. Вроде того, что умер за Тейват. Более достойных. Честных. Тех, что ещё оставались людьми. Кевин не сдержал судорожного выдоха. — Я не тот, кого вы знали, — сказал он прежде, чем как следует обдумал собственные слова. — И никогда не смогу им стать. Я… «Я просто чудовище со знакомым лицом», — вот, что он хотел сказать. Но он промолчал. Только сомкнул дрожащие губы, опустил голову, пытаясь спрятаться от прицела четырёх пар изумлённых глаз, а потом тихо добавил: — Простите. Некоторое время в кабине пилота стояла тишина. Один только локатор тихонько пищал, улавливая в глубинах Квантового моря слабый сигнал. Ладонь Венни по-прежнему лежала на плече Кевина, и потому он ощущал её дрожь — проявление боли, которую он нечаянно причинил ей своими словами. Он просто не хотел, чтобы они тешили себя иллюзиями. И сам тоже не хотел в них утопать. На самом деле он не заслуживал их любви, и они сами признали бы это, если бы только знали правду, если бы только знали, что он… — Не говори глупостей. Глаза Кевина изумлённо расширились, но прежде, чем он успел справиться с чувствами, Венни подалась вперёд и заключила его в объятия — такие крепкие, что он ощутил биение её сердца. — Пожалуйста, не извиняйся, — шепнула она, прижавшись к его плечу. — Только не за это. С другой стороны опустился Танатос. Обниматься он не стал, только похлопал Кевина по спине. Несмотря на нарочитую небрежность, этот жест хранил невыразимое тепло. — Поддержу мелкую. Хватит городить чушь, Кев. Я вот вообще последние пять столетий торчал на маковом поле, так что никаких других Кевинов не знаю. Венни почти не помнит своего, а Аста с Одиннадцатым видели уже столько пузырьковых вселенных, что их всеми этими альтернативными реальностями с толку не собьёшь. — Танатос легонько толкнул его плечом, упрашивая поднять взгляд. — Мы все понимаем, что ты другой. В этом всё и дело. Нам нужен ты. Именно ты. — Мы просто хотим, чтобы у тебя всё было хорошо, — добавила Венни. — Тебе и не нужно становиться ради нас кем-то другим. Будь… собой. Нам этого достаточно. Отбросив стеснение, она обхватила лицо Кевина обеими руками, вынудила его заглянуть ей в глаза. Он затаил дыхание. Всё внутри содрогалось, но он не мог, до сих пор не мог заставить себя заплакать, как бы сильно этого ни хотел. Словно сотни лет назад что-то внутри повредилось — и душа перестала работать как надо. Она всё ещё функционировала, но знакомые кнопки перепутались местами или вовсе не нажимались. Кевину казалось, он пытается ехать вперёд на сломанном поезде, но на самом деле просто катится вниз по склону, теряя по пути одну деталь за другой. Ребята старались помочь. Тянули тормозной рычаг в надежде остановить поезд прежде, чем он достигнет обрыва. Но… Может, всё дело было в том, что поезд давным-давно сгинул за краем. В недрах чёрной дыры. За горизонтом событий. Между бровей задрожала складка. Кевин на миг накрыл ладони Венни своими, но потом, переборов это едва ли не детское желание никогда её не отпускать, отстранился. — Я отдохну. Спасибо. Он поднялся и, ни на кого не оборачиваясь, покинул кабину пилота. Венни поднялась, хотела отправиться следом, но Танатос предупреждающе обхватил её локоть. — Не надо. Дай ему побыть одному. Венни вздохнула, но спорить не стала, вернулась на скамью, уныло подперев подбородок руками. Танатос утешающе похлопал её по колену. — Чего он так боится? — с горечью бросила Венни. Ей ответила Аста. Крепко держась за штурвал, она неотрывно глядела в недра Квантового моря, но видела вместо них образы родного мира — один из бесчисленных Тейватов, проигравших войну со скверной. Это был мир Сорокового. Мир, в котором ещё до падения с Воображаемого Древа прозвучало одно краткое «Доживи». — Он нередко делает это. Во всех вероятностях. Обрывает связи. Может, потому что поддерживать их бывает слишком больно. Может, потому что боится причинить боль другим. В любой борьбе рано или поздно наступает момент, когда приходится ставить долг выше желаний, а Кевин всегда ведёт невозможные войны. Как если бы это было неотъемлемой частью его судьбы. Танатос опустил глаза. — Что случилось с ним в ваших вероятностях? — спросила Венни. Уголки губ Асты опечаленно приподнялись. Одиннадцатый бросил взгляд за окно. Мыслями он явно находился где-то далеко, за пределами «Полярной звезды» — быть может, за пределами самого Квантового моря. — Он умер, — сказала Аста. — Он умер, — сказал Одиннадцатый. — Я почти его не знала, — добавила Аста. — Когда в нашем Тейвате случилось повсеместное вторжение скверны, он сражался на передовой, а я отсиживалась в задних рядах, вплоть до падения мира в Квантовое море. Пока не появился Сороковой. Она ласково погладила штурвал, как если бы благодарила «Полярную звезду» за все мгновения, разделённые с Сороковым перед его исчезновением. Венни, обменявшись беглым взглядом с Танатосом, поднялась, пересела в кресло второго пилота. Аста повернула голову и одарила Венни тёплой улыбкой. — Всё в порядке, не волнуйся. Я знаю, они с Девятым отправились навстречу лучшим историям. А что до Кевина… Они с Венни одновременно посмотрели сквозь лобовое стекло на звёзды. Одна из них казалась особенно яркой — глядя на неё, Венни ощущала необъяснимый трепет, исходивший из самых недр души. Как если бы она слышала зов. Тихую песнь, молившую продолжать путь во что бы то ни стало. Поведать вселенной свою историю. — Сороковой рассказывал, война со скверной вынудила Кевина совершить много неоднозначных поступков. Спасая одних, он убивал других. Кто-то считал его героем. Кто-то проклинал. А он просто молча делал, что должен, и сражался за Тейват до самого конца. Такой уж он человек. Во всех мирах. Думаю, если бы осколки его сердца могли победить скверну, он бы разбил его без раздумий. — Едва ли такое возможно, — отозвался Одиннадцатый. — Победить скверну. Она разъедает души, обращает в пыль истории… Ни одна сила на Воображаемом Древе не может с ней потягаться. Обернувшись, Венни посмотрела на Танатоса. Тот сидел, в задумчивости разглядывая свои ладони. Венни не знала, какие мысли крутятся у него в голове, но подозревала, что Танатос вспоминает Атлас. А ещё действия Небесного порядка, предпринятые в попытке спасти Тейват от неминуемой гибели. — Пожалуй, мне стоит разыскать Нидхёгга, — решил он. — Этот парень натворил немало дел, но ведь и Селестия ничуть не лучше. Он заслуживает объяснений. И извинений. Даже если это ничего не исправит… — Танатос качнул головой. — Так будет правильно. — Тогда прихвати с собой чай, — раздался в дверях мягкий голос. Это была Серафина — она принесла целый поднос кружек, над которыми поднимался пар с уютным ароматом хвои. Тисифона в кабину пилота не вернулась. Вместо этого она отправилась к Кевину, отнести чай и просто побыть рядом. Насколько бы он позволил. — А, госпожа Серафина. — Танатос поднялся, забрал с подноса кружки, распределив их между остальными. — Вы правда думаете, что пропасть между людьми и богами можно заполнить чаем? Заслышав эти слова, Серафина тихонько засмеялась. — Конечно, нет. Просто Нидхёгг любит его гораздо больше, чем пытается показать. И это верно не только для чая. — Она положила опустевший поднос на скамью, подошла к Асте, мягким похлопыванием по спине предложив сменить её за штурвалом. — Даже если сейчас в это верится с трудом, Нидхёгг всю жизнь сражался ради того, чтобы отыскать для Тейвата лучшее будущее. Пускай он не всегда выбирал правильные методы… Она сделала многозначительную паузу, и Танатос, уловив намёк, со вздохом кивнул. — Да. В этом мы ничем друг от друга не отличаемся. — Вряд ли пропасть, о которой ты говоришь, можно чем-то заполнить, — заметила Серафина. — Слишком уж она велика. Сал Виндагнир. Прорывы скверны, которые люди устраивали вопреки предупреждениям богов… Каэнри’ах. Такое не искупишь даже кровью. Губы Танатоса сжались в тонкую нить. — Зато вы можете построить мост, — переглянувшись с Одиннадцатым, продолжила Серафина. — Оба. Каждый со своей стороны. Вряд ли это будет легко, но судя по тому, что я слышала о тебе от Иная… Ты, бог с железным сердцем, не из тех, кто боится трудностей. — А чашечка чая перед лицом трудностей — залог успеха, — важно дополнила Венни. — Магистр Варка не дал бы соврать. Серафина взглянула на неё с теплотой. — Точно. Танатос ответил слабой улыбкой и, забрав по кружке чая для себя и для Нидхёгга, направился к выходу из кабины пилота. Впрочем, у дверей он остановился. Ненадолго задумался, уперев оцепенелый взгляд во тьму коридора. Обернулся. — Мне жаль. Насчёт Иная, Велемира и Ярославы. Мне правда жаль, и я хотел бы, чтобы всё обернулось иначе, чтобы вы… — Танатос, — мягко оборвала Серафина. — Нет никакой нужды ворошить прошлое. Оно уже стало частью нашей истории — нам остаётся лишь принять его. Скажи мне только одну вещь. Бог, который видит мир ушедших так же ясно, как луну в погожую ночь… Ответь: обрели ли они покой? Венни перевела взгляд с Серафины на Танатоса. За всеми этими шуточками и бравадой она нередко забывала, каков он. Не убийца и не судья — древний лодочник, перевозящий души по волнам незримых рек, от края живых к берегам мёртвых. Он слышал мелодии человеческих историй с момента их рождения — и не позволял им кануть в забвение даже после смерти. Венни никогда не задавалась вопросом, каково это. Звучат ли бесчисленные песни в его голове какофонией или сплетаются в гармонию, где каждая нота занимает в музыке мироздания положенное место. Но даже если бы хор чужих судеб звучал внутри него на предельной громкости, Танатос никогда бы не потерял в нём голос собственного сердца. — Да, — сказал он. — Ты можешь быть спокойна, Серафина. Инай, Велемир и Ярослава… Они все встретились под светом Полярной звезды. И последовали на её зов. К новым историям. Плечом к плечу. Не размыкая крепко сжатых рук. Глаза Серафины наполнились слезами, но губы дрогнули в слабой улыбке, печальной — и всё же искренней. — Хорошо. Я… рада. Спасибо, Танатос. Они слегка поклонились друг другу — бывший Крио Архонт и бывший бог Небесного порядка. Затем, не сказав больше ни слова, Танатос развернулся и растаял во тьме коридора. Венни ещё долго смотрела ему вслед. В тот день, пока «Полярная звезда» пересекала Квантовое море в поисках источника сигнала на экране локатора, состоялось много важных разговоров. Танатос и Нидхёгг долго сидели в хвостовой части корабля, пытаясь найти общий язык. Оба поначалу сорвались на повышенный тон, но быстро перегорели и остаток времени провели друг напротив друга, каждый у своей стены. Нидхёгг обеими руками сжимал кружку с чаем. Танатос оставил её на полу. Свидетелями их непростого разговора стали пар с ароматом хвои да огоньки приборов, тускло мерцавшие среди утопающего в полумраке коридора. Венни рассказала Серафине о судьбе Аякса. О том, как он вернулся в Снежную, помог закончить революцию и доверил правление страной «Холодному огню», а сам отправился на ледяном ките в Тёмное море. — Сейчас он большую часть года проводит там, — объяснила Венни. — Проблема со скверной не решена, и заражение понемногу распространяется по всему миру. В грядущей войне нам понадобятся все возможные союзники. Так что Аякс ведёт переговоры с Архонтами, сбежавшими во время войны, и с местными народами. — Аякс? Переговоры? — изумилась Серафина. Венни развела руками. — Знаю, знаю, самой не верится! Я слышала, как однажды его младший брат, Тевкр, пошутил на эту тему. А Аякс сказал, что обрёл в Квантовом море давно забытый идеал Снежной — любовь. И что впредь он хочет полагаться на неё чуточку больше, чем на клинки. Заслышав это, Серафина пару секунд смотрела на Венни, широко распахнув глаза — а затем, не выдержав, засмеялась, утёрла выступившие слёзы. — Ох, милый. Как же он вырос. Когда снова увидишь его, передай, что я горжусь им. Он истинный сын своего отца… и всей Снежной. Венни улыбнулась, бросила взгляд за окно, на далёкие звёзды. Когда-то в этом самом кресле бок о бок с Серафиной сидел Аякс. Он смотрел на те же звёзды и прокручивал в голове те же самые мысли — о мире, который остался на Воображаемом Древе. О мире, который звал домой. — А что Одиннадцатый? — поинтересовалась Венни. — Я думала, он только и мечтал отомстить вам — настолько, что ожесточился, поглотил сотни своих копий и в результате сошёл с ума. Так почему он вдруг начал путешествовать на «Полярной звезде»? Глаза Серафины остановились на двух бумажных фигурках, которые в такт движению корабля покачивались на приборной панели — синице и журавле. — Я верю, что люди могут меняться. Никто не рождается злым, милая. У каждого человека есть свой путь. Своя боль. — Серафина одарила Венни мягкой улыбкой. — Своя история. Иногда люди становятся жестокими и закрывают сердца, потому что им некому рассказать свою историю. Это справедливо и для Одиннадцатого, и для Нидхёгга. Венни опустила взгляд. Странно, но она сразу подумала о человеке, который с момента пробуждения на маковом поле почти не посещал её мыслей. Ты ничего не знаешь о моём дяде! Элиса. Ещё с первой встречи десять лет назад Венни поняла: им с Элисой не стать подругами. Когда они обе прятались в Соборе Барбатоса, Элиса боялась за себя — а Венни могла думать только о тех, кто ради сохранности всего мира отдавал в Долине Ветров свои жизни. На самом деле страх Элисы был объясним и понятен. В конце концов, она тоже была просто маленькой девочкой, мир которой рушился с неизбежностью, способной ввергнуть в шок даже взрослого. Но Венни никогда об этом не задумывалась. В тот день она преисполнилась к Элисе глубочайшего презрения. Возможно, это случилось из-за смерти Кевина. Из-за ощущения всеобъемлющей горечи, вопиющей несправедливости, из-за попытки хоть как-то осознать новую реальность — реальность, где от любимого человека осталась только ледяная стена посреди опустевшей долины. Венни не хотелось её принимать. Сначала она отрицала её — всем своим пламенным сердцем. Держалась за осколки старого мира, всё пытаясь разглядеть в них знакомые очертания. Первое время даже верила, что события в Долине Ветров были просто ночным кошмаром. Ждала, когда Кевин откроет дверь, остановится на пороге, небрежно привалившись плечом к косяку, вытряхнет на ладонь сигарету. Закурит. Улыбнется. Скажет: «Я пришёл за фотографией, как и обещал». А потом вера угасла, и Венни осознала: Кевин не придёт. Вот тогда она и возненавидела Элису. «Ради чего он отдал свою жизнь? Почему он умер, а такие, как Элиса, трусливые крысы, которые упиваются чужими страданиями, продолжают жить?» Но ведь и у Элисы наверняка была своя история. Быть может, когда они, дети Сентября Катастроф, сошлись в драке, Элиса тоже выплёскивала на Венни боль, о которой никому не могла рассказать. Они обе закрыли свои сердца. Обе потонули в собственной жестокости. А результатом этого необузданного взрыва стал пепел, в который превратились хрупкие белые сесилии, выращенные господином Августом в память о своём отце. — Вы простили его? — спросила Венни. — Нидхёгга. — Я не сказала бы, что между нами простые отношения, — поразмыслив, ответила Серафина. — Но… я знаю, сколько страданий причинили ему осколки моих историй. И ещё я помню, к чему нас привели четырнадцать лет молчания. Поэтому да. Я его простила. Серафина потянулась к кружке, которую держала на подлокотнике, но вместо того, чтобы сделать глоток, задумчиво провела пальцем по краю. — Я видела, что бывает, когда люди закрывают друг от друга сердца. Теперь я хочу узнать, что может получиться, если мы всё-таки начнём слушать чужие истории — и смелее рассказывать свои. Как и предсказывал Нидхёгг, время от времени сигнал локатора исчезал, но несмотря на это, «Полярная звезда» прорывалась через Квантовое море — за редкими проблесками надежды, туда, куда вело чутьё Танатоса. Венни успела поболтать с Астой, перекинуться парой фраз с нелюдимым Одиннадцатым, посмотреть на каюту, где когда-то жил Аякс, «неизвестный номер». Ещё она навестила Кевина. Когда она пришла, он спал, отвернувшись к стене. Венни села рядом, но касаться его не решилась — не хотела случайно разбудить. Вместо этого она внимательно всмотрелась в его лицо. «Та история, которую ты так тщательно пытаешься скрыть…» Она вздохнула. Покачала головой. И в конце концов просидела с ним до самого конца полёта — до момента, пока в каюту не заглянул Танатос. — Ого! — сказал он первым делом. — С ума сойти. Кевин Каслана умеет спать. А я думал, у него такое в заводских настройках не прописано. Признайся, мелкая, ты нашаманила? — Хе-хе, — в лучшем стиле Венти отозвалась та. Проснувшийся Кевин приподнялся на локте, сонно провёл ладонью по лицу. — Ты же вроде бог смерти, Танатос. Проводник душ. Так объясни, почему твой голос может, наоборот, из могилы поднять? Танатос развёл руками. — Так а кто сказал, что провожать души надо обязательно в одну сторону? — Он обезоруживающе улыбнулся. — Вставай, спящая красавица. Нас ждёт мир падшего Эона. Такое не каждый день увидишь! Кевин с Венни обменялись взглядами. Венни протянула Кевину руку, и он, поразмыслив, всё же за неё взялся.

Конец музыкального фрагмента

Этот фрагмент можно читать под музыку: HOYO-MiX — Hourglass of Poetry. Ставьте на повтор

К тому моменту, как все собрались в кабине пилота, «Полярная звезда» пересекла границу пузырьковой вселенной. Венни прильнула к стеклу. Далеко внизу простиралась каменистая пустошь. Над ней хаотично вихрились полупрозрачные фиолетовые потоки — казалось, это не энергия, а космическая пыль, танцующая над покинутыми землями вместе с ветром, светом звёзд и острыми обломками разрушенных скал. Пустошь тянулась до самого горизонта, где к небу дыбилась, словно мечтая соприкоснуться с ним, одинокая гора. А на вершине, объятой мерцающими лентами сиреневых частиц, росло дерево. Его серебряная крона пыталась укрыть собой целый мир, но для такой большой пузырьковой вселенной дерево было слишком маленьким. Впрочем, это не мешало ему мечтать. — Тели́кос, — объявил Танатос. — Мир, в котором погиб Астерий, Эон Спасения. Кто бы мог подумать, что однажды я увижу его собственными глазами. — Почему Гипнос спрятал косу именно здесь? — спросила Венни. Судя по искрам, мелькнувшим в глазах Танатоса, он задавался этим вопросом с момента встречи с Гипносом. — Кто же его знает, моего хитроумного братика. — Квантовое море разъедает пузырьковые вселенные, — подал голос Кевин, который до этого долго молчал, глядя через окно на вершину горы. — Но энергия Спасения поддерживает Теликос стабильным. Без чужого вмешательства он может просуществовать в Квантовом море до самого конца вселенной. «Конец вселенной». От этих слов по рукам Венни пробежались мурашки. За последнее время она видела столько невероятных вещей, что не удивилась бы даже такому. Впрочем… Она тоже посмотрела на вершину горы, на серебряную листву, мерцание которой слегка разгоняло сиреневый сумрак вокруг Теликоса. Этот мир был мёртв уже тысячи лет. Словно отброшенная страница, он дрейфовал по кладбищу историй, не в силах встретить свой конец. Путь Астерия был и спасением, и проклятием. Его жертва уберегла вселенную, но превратила Теликос в одинокого призрака, блуждающего по Квантовому морю в поисках желанного финала. Венни понимала: если Тейват не справится, если скверна всё-таки победит, её мир тоже станет таким. Тенью, которая год от года будет становиться всё меньше и меньше — пока в конце концов не превратится в точку на последней странице. Круговорот историй, который оберегал Танатос, прервётся. И в конце концов останется только пустота. На плечо легла рука Кевина. Он ничего не сказал, но Венни ощутила его поддержку и слегка приободрилась. Давление Квантового моря ослабло. Бездна, в которую Венни едва не заглянула, торопливо отвела от неё свой пронизывающий взор. «Полярная звезда» совершила посадку, и Серафина наконец позволила себе выпустить штурвал. — Думаю, будет лучше, если мы подождём вас здесь. — Поиски могут занять много времени, — предупредил Танатос. — Мы странники Квантового моря, нам некуда торопиться, — ответил вместо Серафины Нидхёгг. — Иди и верни свою косу, бог смерти. Спорить никто не стал. Серафина предложила членам экипажа обустроить посреди пустоши небольшой лагерь, а Венни, Танатос, Кевин и Тисифона по молчаливому согласию отправились к горе. Та возвышалась посреди Теликоса печальным памятником — и потому невольно напоминала Венни о ледяной стене в Долине Ветров. Чем ближе становилась гора, тем отчётливее виднелось её неестественное происхождение. Камни отливали тусклым сиреневым светом. Некоторые обломки, презирая законы гравитации, парили в невесомости. Наверное, именно здесь погиб Астерий. Взрыв энергии привёл к тому, что земля вздыбилась. Для того, чтобы помешать ей погрести под собой целый мир, Астерий заковал её в плен собственных сил. Они были достаточно мощными, чтобы не рассеяться после смерти, и застыли в безвременье, напоминая обо всех великих подвигах и ужасных жертвах, принесённых во имя спасения. — Смотрите, — призвала Тисифона. Она указывала на подножие. Присмотревшись, Венни различила едва заметные ступеньки, вырезанные в камне. Тонкой лентой они опоясывали гору и тянулись ввысь, словно предлагая совершить паломничество за благословением Астерия. — Что скажешь? — взглянул на Танатоса Кевин. Некоторое время Танатос молчал. Он казался непривычно серьёзным — таким Венни видела его лишь в моменты, когда он готовился провожать души умерших на Воображаемое Древо. По неведомой причине Теликос завораживал Танатоса, но в то же время порождал в сердце глубокую печаль. Чувство невосполнимой утраты. Глухой скорби по тому, чего он никогда не видел, но ощущал — в кружении фиолетовых частиц, в мерцании серебряного древа, в каждом камне и в звёздной пустоте над головой. Это была скорбь по жизни Астерия. По его смерти. По оборванной тропе спасения и по раю, с которым он так и не сумел соприкоснуться. Может, всё дело было в музыке. Уникальными частотами обладали не только человеческие судьбы. Каждая сущность во вселенной была наделена историей — и теперь Теликос рассказывал свою. Он не просто звучал, он пел, и от проникновенных нот, звеневших над пустующим миром переливами музыкальной шкатулки, на глаза наворачивались слёзы. — Мы на правильном пути, — совладав с неожиданным наплывом чувств, ответил наконец Танатос. — Если гора образовалась в момент взрыва, она наверняка полая внутри. Отличное место, чтобы спрятать косу. — Но кто вырезал эти ступени? — задумалась Тисифона. — Я думала, в момент смерти Астерия все люди Теликоса погибли. Кевин бросил взгляд на вершину горы. — В момент смерти Астерия Теликос оторвался от ветвей Воображаемого Древа и упал в Квантовое море. Это всё, что мы знаем. Остальное — просто догадки. Он говорил ровно, как всегда, но что-то в его словах привлекло внимание Танатоса, заставило внимательнее прислушаться к этой строгой сдержанности. Тон Кевина скрывал едва уловимую горечь. Он не умел слышать мелодии человеческих судеб, но тоже ощущал его — реквием Теликоса по падшему богу, который взорвался подобно сверхновой во имя спасения галактики. Танатос выдохнул. Он вдруг почувствовал, как между их с Кевином сердцами протянулась незримая нить. Это было похоже на мысленную связь, к которой они оба обращались прежде — на Эвное и во время сражения с Асмодей у Звёздного экспресса. Только крепче, гораздо крепче. Не просто на уровне мыслей. На уровне душ. Казалось, на пару мгновений их истории зазвучали в унисон. Разные инструменты выводили один и тот же мотив, который сливался с печальными нотами Теликоса в единую симфонию. Но вот Кевин двинулся вперёд, и наваждение пропало.

Конец музыкального фрагмента

Танатос моргнул, растерянно проводил его взглядом. — Всё в порядке? — забеспокоилась Венни. — Да, да, я просто… Танатос так и не закончил мысль. Он и сам не до конца осознавал, что именно произошло. Как бы он ни пытался снова ощутить этот необычайный резонанс, мелодия души Кевина хранила упрямое молчание — такое же, как и её до невыносимости замкнутый обладатель. Подъём оказался долгим. Состояние Кевина оставляло желать лучшего, а Венни просто не привыкла забираться на такие высоты, так что ребята часто останавливались перевести дух. Никто не разговаривал. В один из привалов Кевин был близок к потере сознания, но Венни опустилась рядом, сжала его ладонь, и он, чуть поколебавшись, крепко обхватил её пальцы в ответ. Танатос держался поодаль. Наблюдал. Думал. Догадки, которые прежде роились в голове подобно бесформенным теням, начали складываться в цельную картину. Танатос не мог услышать музыку души Кевина, не мог сказать, что за секреты таились в его истории. Но ему хватало и выражения лица. Того, с какой тоской Кевин время от времени смотрит на Венни. Того, как он упрямо отрицает потребность в компании — и как отчаянно тянется к людям. К их тёплым сердцам. «Так неужели…» — Пойдёмте дальше, — поднявшись первым, сказал Кевин. Танатос тихо вздохнул. Будь его воля, он бы отправил Кевина обратно на «Полярную звезду». Этот твердолобый парень с трудом держался на ногах — что уж говорить о восхождении на гору спасения, в поисках косы, которая могла быть запрятана в любых фантастических ебенях. Но Кевин, разумеется, ни за что бы на это не согласился. Пока Танатос с Венни мечтали вырваться из плена сна, а Тисифона надеялась избавиться от власти Асмодей, он следовал своим, одному ему ведомым путём. И был преисполнен решимости добраться до конца — даже если бы в процессе его история покрылась золотыми расколами целиком, от первой и до последней страницы. Дурак. Храбрый, до одури упёртый, с таким внутренним стержнем, что он запросто мог бы стать осью целой вселенной. Но всё же дурак. Дурак, чьё время в этом мире подходило к концу. Закрыв глаза, Танатос попытался отринуть накатившую тоску. Провожать души друзей всегда было непросто. Плести для них последние образы. Смотреть им вслед, зная, что скоро их жизни станут просто потоком данных, безвольно текущих по стволу вселенского древа. У многих людей хотя бы была вера в мир после смерти. В Элизиум. Или в мистический остров яблонь, туманный Авалон. А Танатос знал, что за смертью приходит забвение. И пускай он понимал всю важность бессмертного круговорота историй, это не значило, что он научился спокойно отпускать важных ему людей. Когда время придёт… Какой последний образ он сможет подарить Кевину? Мотнув головой, он поднялся, хлопнул по плечу мелкую, мимолётом сжал локоть Тисифоны. Венни слабо улыбнулась. Тисифона округлила глаза и пробормотала вслед парочку нелестных эпитетов. Танатос не обиделся. Он просто неосознанно готовил их к грядущему прощанию. Наконец лестница прекратила свой бесконечный бег по спирали и упёрлась в каменные врата, на створках которых были начертаны символы древнего языка. Танатос вздёрнул брови. Воплощённые тела позволяли легко адаптироваться к условиям среды — именно поэтому Венни без проблем понимала язык окружающих, хотя сама говорила на тейватском. Вот только символы на вратах оставались загадкой. Танатос не мог прочесть их. Пожалуй, в этом был смысл: Астерий жил за множество Янтарных Эр до Атласа, а значит, на Теликосе использовали очень древний язык. Из тех, что не смогли бы прочитать даже в Гильдии эрудитов. Танатос коснулся букв, провёл кончиками пальцев по шершавому камню, который насквозь пропитался энергией Эона Спасения. Задняя часть шеи покрылась мурашками, а сердце невольно сжалось. — Астерион, — объявил Кевин. — Судя по названию, это храм, который построили в честь Астерия. — Откуда ты знаешь? — удивилась Тисифона. Кевин передёрнул плечом. — Написано. — Ты понимаешь язык Теликоса? — выгнул бровь Танатос. — Как, чёрт возьми? — Маяк синестезии, — коротко отозвался Кевин. Тисифона упёрла руки в бока. — Считаешь, этого объяснения достаточно, мистер загадка? У меня тоже установлен маяк синестезии. Штука удобная, но есть один минус: туда не вносят мёртвые языки. А язык Теликоса, по-моему, мертвее всех мёртвых. Да его по всей галактике небось знает человека три! Кевин выслушал её негодование с абсолютно непроницаемым выражением лица, после чего сказал: — У меня очень хороший маяк синестезии. Тисифона открыла рот, полная решимости довести допрос до конца, но Кевин уже толкнул двери в так называемый Астерион — встроенный в гору рукотворный храм, посвященный Эону Спасения. Делать было нечего: обменявшись взглядами, Танатос, Венни и Тисифона двинулись следом. — Чудесно, — фыркнула, завидев Астерион изнутри, Тисифона. — Очередные подъёмы! Мне кажется, местный архитектор работал в пьяном угаре. И случайно решил, что Астерий был Эоном Спорта. Венни хихикнула. Танатос опустил ладонь ей на макушку. — А ну цыц, вы обе. Ничего святого в вас нет! — За святым к Путешественнице, — щелчком сбив с плеча невидимую пылинку, отозвалась Тисифона. — Я отвечаю за грехи. — В этом я не сомневался. А мелкую обязательно было портить? — Да ты вообще видел, во что вы её с Кевином превратили! По-моему, ещё немного, и её начнёт бояться сама Асмодей. Скажи-ка, ты уже придумал, как будешь оправдываться перед её родителями? Пока они беззлобно переругивались, Кевин ушёл вперёд, по коридору, который продолжал спиралью карабкаться к вершине горы. По стенам тянулись фрески, повествующие об истории Теликоса. Изображения были древними, но благодаря простым начертаниям хорошо сохранились, и Танатос, отмахнувшись от Тисифоны, занялся их расшифровкой. Он всё пытался взять в толк, откуда берётся это странное чувство причастности. Как если бы он лично засвидетельствовал гибель Астерия и теперь считал своим долгом дочитать его историю до истинной точки. — Как мы уже знаем, во время смерти Астерия произошёл выброс энергии, который оторвал Теликос от Воображаемого Древа, — начал Танатос, медленно двигаясь от фрески к фреске. Кончики пальцев скользили по стене, улавливая тонкие вибрации — эхо старинной истории. — Несмотря на это, Астерию удалось предотвратить разрушение мира. Он… Танатос замолк, остановился у фрески, которая схематично изображала Эона Спасения — крылатую фигуру в венке из переплетённых звёзд. Склонившись над землёй, Астерий прижимал обе руки к сердцу. Пытался сдержать рвущуюся наружу силу. — Он запер большую часть энергии внутри себя. — Запер? — переспросила Венни. Она приблизилась, положила ладонь рядом с рукой Танатоса. В её взгляде, направленном на изображение Астерия, искрилась печаль. — Запер, — тихо подтвердил Танатос. — Это всё равно что затолкать в себя бомбу. Тело раненого Эона не могло выдержать взрыв такой мощи, но оградило от его воздействия жителей Теликоса. Вот как они выжили. Астерий принял основной удар на себя — а всё, что не смог поглотить, направил к Воображаемому Древу. — Эоны, — вздохнула Тисифона. — Скованы своим Путём до последнего. И толку обладать такой силищей, если в результате всё равно умрёшь во имя какой-то абстрактной концепции? Заслышав её слова, Кевин опустил взгляд. — Но если жители Теликоса уцелели, куда они подевались? — спросила, двинувшись дальше, Венни. — Квантовое море не трогало их мир. Они могли бы жить на Теликосе, не зная бед, до самого конца вечности. Ответ нашёлся на следующих фресках. Хотя Астерию удалось сдержать взрыв, энергия Спасения, оставшаяся в месте его гибели, начала неизбежно трансформировать Теликос. Так его жители получили доступ к минералу, который, согласно прочтённой Кевином древней надписи, они незамысловато назвали «астериум». — Благодаря этому они смогли существенно продвинуть вперёд науку, — сказал, проскальзывая взглядом по изображениям на стенах, Танатос. — И хотя добыча астериума превратила Теликос в то, что мы видим сейчас — в бескрайние пустоши… — Они с самого начала не планировали здесь оставаться, — подхватила Венни. Танатос кивнул. Несмотря на трагедию, пришедшую в Теликос с падением Астерия, местные жители никогда его не винили. Напротив, они считали его героем и строили в его честь храмы, подобные этому. В их глазах Астерий был спасителем вселенной. «А за всякое спасение нужно заплатить цену», — писали они на своих фресках. В конце концов жители Теликоса начали следовать Пути Спасения. Иными словами, идеалы Астерия стали их собственными. С помощью астериума они построили небольшой флот — около сотни кораблей, способных путешествовать по пузырьковым вселенным. Когда от Теликоса остались только холодные камни да серебряное древо на вершине горы, корабли белыми альбатросами разлетелись по Квантовому морю и отправились на поиски миров, которые нуждались в спасении. — Квантовый корабль! — изумлённо воскликнула Венни. — Ребята, «Полярная звезда» была построена на Теликосе! Танатос в задумчивости обхватил подбородок. — Нидхёгг нашёл «Полярную звезду» в альтернативном Тейвате, там, где дети Серафины остались живы. Уже тогда корабль был сломан. — Должно быть, последователи Астерия чем-то напоминали экипаж Звёздного экспресса, — заметил Кевин. — Они путешествовали по Квантовому морю, помогали разрешать кризисы, а иногда оставались в мире, который запал им в душу, навсегда. Венни заинтересованно повернула к нему голову. — Значит, некоторые Первопроходцы бросают странствия? Я думала, Путь Освоения предполагает вечное путешествие. — У каждой концепции множество трактовок, — ответил Кевин. — Освоение может быть разным. Как и Спасение. — Сложив руки на груди, он бросил быстрый взгляд на фреску с изображением флота Теликоса. — Астерий предпочитал странствовать, но наверняка на просторах вселенной нашёлся бы мир, который стал бы для него домом. То же самое верно и для его последователей. Он отвернулся и, не оборачиваясь, зашагал по коридору, бросив лишь тихое: — Любой ценой спасать дом — это тоже часть Пути. Извилистый коридор наконец упёрся в очередные врата, на сей раз без надписей, только с изображением Астерия. В отличие от фресок, здесь он был вооружён клинком, в котором Венни узнала бывшее оружие Царицы. Десять лет назад именно из-за него — по его милости и по его вине — в Квантовом море очутился Аякс. — Нидхёгг же говорил, что нашёл меч на Теликосе, — пожала плечами Тисифона. — Хотя количество неслучайных случайностей начинает напрягать. Что за дождь из роялей в кустах? — Это называется судьба, — важно изрекла Венни. Танатос толкнул двери, и все четверо плечом к плечу прошли на самую вершину горы, к подножию серебряного древа.

Этот фрагмент можно читать под музыку: HOYO-MiX — Epitaph of Time. Ставьте на повтор

Музыка Теликоса здесь играла громче прежнего, но Танатос всё равно слышал зов своего любимого оружия — Стигийской косы. Выкованного Гефестом подарка Айона. Прочная сталь, окутанная потоками Хонкай-энергии, звенела протяжной чистой нотой, и осколки Ядра в кольце и в душе Танатоса отзывались гулкими вибрациями, молили воссоединиться со своей неотъемлемой частью. Впрочем, пока косы нигде не было видно. — Не думаю, что это совпадение, — сказал, осматриваясь, Танатос. — Посудите сами. Нидхёгг находит корабль, созданный на Теликосе, а во время своих странствий забирает отсюда клинок Астерия. Этот же клинок много лет спустя отправляет в Квантовое море Серафину. Резонанс между историей Серафины и осколком её души пробуждает «Полярную звезду», где впоследствии оказывается Аякс, сброшенный с Воображаемого Древа Царицей — тем же квантовым клинком. А потом на Теликосе оказываемся по наводке Гипноса и мы. Венни покивала. — А ещё есть Трансцендентный Лик, бывшая маска Капитано. — Думаешь, это тоже артефакт Астерия? — сдвинула брови Тисифона. — Я видела похожее изображение на фресках, — ответила Венни. — Во время революции в Снежной Трансцендентный Лик сыграл едва ли не решающую роль. Как и квантовый клинок, как и «Полярная звезда». А ещё все три артефакта в той или иной степени нарушают законы вселенной. — Хм… — отозвалась, склонив голову набок, Тисифона. Так и не обнаружив косу, Танатос решил осмотреть серебряное древо на вершине. Ступеньки, которые вели к нему, были совсем узкими, истёртыми до блеска — должно быть, пока жители Теликоса ещё не покинули родной мир, они часто приходили сюда вознести почести своему павшему богу. — Слишком уж много всего крутится вокруг Астерия, вам не кажется? — спросил он, не сводя взгляда с мерцающей листвы, которая легонько трепетала от скользящих над горой потоков энергии. — Будто… Танатос остановился. Серебряное сияние кроны ударило по глазам, и он невольно прикрыл их рукой. — Будто что? — спросила Венни. В голове вспыхнули слова Асмодей:

Мы лишь движемся согласно чужому сценарию к заранее предопределённому финалу, и каждый скован своей ролью.

— Не знаю, — растерянно моргнув, ответил Танатос. — Я не знаю, Венни. Как если бы мы все были марионетками неизвестного автора, и каждая деталь придуманного им сюжета вела нас к Теликосу. К этому моменту. Событию, которое было написано задолго до того, как мы оказались здесь. Венни и Тисифона переглянулись. — По-моему, Квантовое море знатно проехалось тебе по мозгам, — покрутив пальцем у виска, высказалась Тисифона. — Или тебе всё же не стоило так налегать на виски в мире сна. Танатос оставил выпад без ответа, отыскал взглядом Кевина. Тот стоял у края горы и, спрятав руки в карманы, молча созерцал пустоши Теликоса. — Почему ты называешь Изначальный мир Древнейшей Историей? — Танатос… — вздохнул Кевин. — Ответь, — прервал тот. — Это простой вопрос. Кевин повернул голову. Его глаза потускнели, словно один только разговор причинял ему боль. — Не такой простой, как тебе кажется. — Почему всё в Квантовом море состоит из историй? Почему мировое древо называется Воображаемым, почему Гипнос привёл меня сюда, почему именно к Астерию, почему… От того, как бешено стучало разгорячённое сердце, перехватило дыхание. Танатос больше не мог противостоять этому странному чувству, которое безжалостно, неотвратимо пронизывало всё его существо. Волна, поднятая внутри во время стычки с Асмодей и нараставшая на протяжении всего пути к вершине, наконец захлестнула его с головой. Вместе с ледяными водами пришло осознание, что привычная картина мира уже пошла трещинами, пока не успев уступить место новой — той, с которой возможно было бы примириться. — Ты что-то знаешь, — выступив вперёд, сказал Танатос, громко и отчётливо. — Кевин, что ты знаешь? Кевин оставил вопрос без ответа. Ещё раз взглянув на каменистую пустошь Теликоса, он двинулся от края горы к Танатосу, к подножию серебряного древа, листва которого в последние пару минут тревожилась сильнее прежнего. — Это не образность, не легенды. Это правда, — торопливо говорил Танатос, не в силах контролировать дрожь. — У каждого из нас есть своя звезда, своя судьба, которая ведёт нас определённым маршрутом… — Тан, — выдохнула Венни. Она сделала шаг в сторону дерева, но Кевин, пройдя мимо, мимолётным прикосновением велел ей оставаться на месте. Тем временем голос Танатоса сорвался на хрип: — Мы все скованы. Как Эоны. Мы все… Просто куклы в руках мироздания, и каждый играет свою роль. Тогда кто я? Неужели я провожаю души просто для того, чтобы осуществить чужой сценарий? И все люди, которые умирают, все истории, частоты которых я слышу, они… Они просят о свободе? Поднявшись по ступеням, Кевин остановился напротив Танатоса. Его глаза были полны печали. Судя по выражению лица, он не понаслышке знал, что за хаос сейчас царит в мыслях Танатоса. Что за ужас властвует над его душой, осознавшей своё подлинное место во вселенной. — Послушай… — Не нужно меня утешать, — оборвал Танатос. — Просто скажи. Да или нет. Обладаем ли мы властью самим писать свои истории — или все рано или поздно падём жертвами предназначения, как Астерий? Кевин промолчал. Танатос уже готов был перейти на крик, но тут заметил, что между бровей Кевина дрожит едва различимая складка. Он и сам с трудом боролся с чувствами. — Прости, — выдохнул Танатос. Кевин мотнул головой и вместо ответа протянул руку, сплошь увитую золотыми расколами — повреждениями истории. — Ты веришь мне? Танатос без раздумий взялся за предложенную ладонь. Кевин задержал на его лице долгий взгляд, полный искреннего сожаления — а затем, развернувшись, коснулся серебряного древа. В тот же миг перед глазами Танатоса вспыхнул яркий образ. Он стоял посреди выжженной долины. Несмотря на то, что небо затягивали облака чёрного дыма, он поднимал голову наверх в тщетной попытке увидеть звёзды. Не для того, чтобы разглядеть в их серебряном свете надежду. Нет. Он, заглянувший за пределы четвёртой стены, точно знал: в звёздах нет ни надежды, ни благословения. Они служили оковами. Обломками истории, брошенной собственным автором и потому медленно утопающей в забвении. У него, Астерия, тоже была своя звезда. Своя цепь. Своя константа. Именно поэтому он и вознёсся до Эона. Достигнув в своих странствиях границ мироздания, он увидел его — конец всех историй. Погибель, которая расползалась по Воображаемому Древу в попытках разъесть то немногое, что осталось от Изначального мира. Испепелить звёзды. Ввергнуть историю в окончательное забвение. Вместо того, чтобы написать заслуженный финал, этот яд, пришедший из-за четвёртой стены, пытался оборвать предложение на середине. Убить вымысел. Многим позже эту страшную силу назовут Хонкаем. Хонкай вынудил автора бросить свою историю. Персонажи сопротивлялись ему, но эта бешеная, бесконтрольная мощь была слишком велика. Она следовала за своим единственным инстинктом — пожрать Древнейшую Историю — и на своём пути готова была сокрушить всё, что бы ни подвернулось ей под руку. Хонкай тоже был скован собственным предназначением. Глядя на то, как марионетки вымысла сталкиваются друг с другом, как вселенная задыхается в агонии, а Хонкай тянется своими тёмными щупальцами к константам, Астерий пришёл в ужас. И в тот миг, когда глазам открылась правда, в сердце сформировалось одно-единственное намерение, ясное, как свет серебряной звезды.

Я хочу спасти этот мир.

Такой была его константа. «Спасение». Возведённая его страстным порывом в абсолют, она ярко вспыхнула посреди других звёзд — и озарила небосвод для других. Так вселенную обнял новый Путь. Дорога, по которой любой мог проследовать к Спасению. Познав истину, Астерий преисполнился решимости использовать любые необходимые стороны Пути — лишь бы освободить человечество от Хонкая, от констант, которые рисковали рухнуть в любой момент… От сценария автора, который отвернулся от своей истории. Астерий никогда не бросал странствий по вселенной. Он пережил бесчисленное количество историй, множество раз оказывался на пороге смерти — но держался за свою константу и всегда, всегда выбирался на свет. К жизни. К мечте. Даже если достичь её казалось невозможным. Он обжигался и падал, спасался и спасал — всё ради того, чтобы найти способ избавить Воображаемое Древо от губительной клетки. Но его попытки оказались тщетными. И в конце концов он очутился здесь, на руинах мира, разрушенного межгалактической войной. Подняв голову к небу, на котором нельзя было различить звёзд, он всё равно не терял из виду свою константу. А потому твёрдо знал, что должен сделать.

Но мой путь ещё не окончен. Я пока не достиг того, чего хотел.

Не нашёл правильного спасения.

Эта мысль преследовала его до самого конца — до момента, пока он не упал на Теликос. Он ни о чём не сожалел и смотрел в глаза смерти спокойно, без колебаний, но серебряная звезда над головой содрогалась в молчаливой скорби:

В конце концов… Я так и не смог никого спасти.

Удерживая внутри себя Воображаемую энергию, Астерий чувствовал, как раскалывается душа, и с мольбой смотрел в тёмные небеса Теликоса. Он знал, что константы не исчезают после смерти персонажа. Они остаются — терпеливо ждать новых героев, которые родятся под их холодным серебряным светом.

Прошу тебя, не оставляй этот мир. Путь, открытый Эоном однажды, остаётся навсегда… Так пускай кто-нибудь, хоть кто-нибудь пройдёт им до конца.

      

До истинного финала.

А потом Воображаемая энергия внутри Астерия взорвалась, и его душа разлетелась вдребезги. И всё же вселенная сберегла его прощальный порыв. Эон Спасения погиб, но осколки его души остались. Подхваченные бесконечным круговоротом Воображаемых данных, они странствовали из мира в мир — и оставались в тех, которые нуждались в спасении. Так у Астерия появились его бесчисленные тени. Люди, в душах которых оказался осколок спасения. И среди этих людей… Танатос отшатнулся, выпустил руку Кевина. Связь с воспоминаниями Астерия прервалась, и Танатос, с трудом переводя дух, потрясённо уставился на Кевина. Тот, наоборот, отвёл взгляд, целиком сосредоточил внимание на листве под ногами. Наконец Танатос заговорил — сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее, пока слова не начали сталкиваться друг с другом: — Вот почему мы могли связываться друг с другом. Вот почему нас с Венни притягивало к тебе во время любого прыжка во внешнюю вселенную. Я, идиот, грешил на мелкую, но чёрт возьми! — Танатос мотнул головой, приложил ладонь к разгорячённому лбу. — Это был я. Это с самого начала был я. Тисифона и Венни обменялись изумлёнными взглядами. Тисифона открыла рот, хотела вмешаться, но Венни, перехватив её запястье, покачала головой. — Мы связаны, верно? — продолжил Танатос. Он всё ещё не мог оправиться от шока: грудь ходила ходуном, а руки неконтролируемо тряслись. — В Квантовом море эта связь усилилась — и поэтому я смог ощутить между нашими историями резонанс. Мы оба… Кевин продолжал неотрывно смотреть под ноги. — Мы оба — тени Астерия, — закончил Танатос. — Осколки падшего Эона, которые делят на двоих общую константу. «Спасение». Он ждал реакции, но Кевин только сильнее опустил голову, сложил руки на груди, сжал локти так, что побелели пальцы. Его движения стали рваными, нервными. Взгляд перебегал из стороны в сторону. — Ты знал, — догадался Танатос. — Как давно ты знал? Кевин продолжал хранить молчание. Не выдержав, Танатос подался вперёд, обхватил его плечо. — Поговори со мной. — … — Пожалуйста, Кев. Кевин закрыл глаза. Из его груди вырвался протяжный выдох — настолько тихий, что его легко можно было перепутать с шорохом частиц, круживших вокруг горы. Высвободившись из хватки, он отступил на пару шагов. Сначала Танатос подумал, что он и дальше собирается молчать. Но тут губы Кевина дрогнули, и он наконец едва различимо сказал: — Про себя — почти всю жизнь. Про тебя — с момента встречи с Гипносом. «Пятьсот грёбаных лет», — осознал Танатос. — Тогда почему ты ничего не сказал? — с горечью спросил он. Кевин отвернул голову, посмотрел на одинокие пустоши Теликоса. Слабые порывы ветра трепали его волосы, а в ледяных глазах отражалось сияние серебряной листвы. — Это знание… — Его губы на секунду сжались в тонкую нить, а черты лица ожесточились. — Оно отметит весь твой дальнейший путь. Повлияет на каждое твоё решение, каждый выбор, каждый шаг. Это ощущение предопределённости. Искушение. Слепая вера в то, что при желании ты сможешь спасти всё. Огромная сила — и абсолютное бессилие. Великий самообман. Вечная надежда, которая граничит с вечным разочарованием. И неизбежное падение. Танатос не решался перебивать. Голос Кевина дрожал, а взгляд был полон боли, которую невозможно было исцелить ни лекарствами, ни словами, ни временем. — Это бремя, Тан, — прошептал Кевин. — Меньше всего я хотел взваливать его на твои плечи. Прости. — Тогда почему… — Танатос сжал дрожащую руку в кулак, крепко вжал её в грудь, в то место, где с прежним неистовством колотилось потревоженное сердце. — Почему Гипнос привёл меня сюда?

Конец музыкального фрагмента

Впервые за долгое время Кевин решился встретить его взгляд. — Я не знаю. Может, он считал, что ты заслуживаешь знать правду. Или думал, что она понадобится тебе в борьбе с Асмодей. — Он беззвучно вздохнул. — Хонкай… время от времени он приоткрывает заражённым истину о Воображаемом Древе. О четвёртой стене. Не все люди способны её принять. Но Асмодей — частица Завершённости, силы, превосходящей законы вселенной. А Гипнос обладает Ядром Сознания. Даже повреждённое, оно по-прежнему подпитывает его разум. Танатос приложил руку ко лбу. — Значит, они оба знают. — Асмодей узнала, когда в ней пробудился Судья. Во время схватки с Гипносом она попыталась рассказать ему правду. Он усомнился. А когда мы встретились, спросил меня. Ядро подсказывало ему, что я могу что-то знать. Танатос не сдержал горькой ухмылки. — И он не ошибся. Правая половина лица Кевина неконтролируемо дёрнулась. Спрятав руки в карманы, он отвернулся к дереву, взглянул на его серебряную листву. — Я много лет пытался рассказывать своим компаньонам правду. Обычно это бессмысленно. Мир фикции просто фильтрует эту информацию. Искажает. Как с твоим плащом. Когда человек не просто видит иллюзию, а буквально трактует её в соответствии с тем, что способно воспринять его сознание. Глаза Танатоса расширились. — Хочешь сказать… — Да. Полагаю, для Венни и Тисифоны наш разговор кажется какой-то бессмыслицей. Это похоже на цензуру Небесного порядка, когда всё, что находилось под запретом, не могло быть произнесено вслух. Танатос провёл рукой по лицу. Он до сих пор не мог собрать в голове новую картину реальности. Или правильнее было сказать «вымысла»? — Так. И что Гипнос? — Я предложил ему внимательнее присмотреться к моей душе, — ответил Кевин. — Предполагал, что его многократно усиленное Ядром сознание сможет пробиться через завесу фальши. И он сделал это. Разглядел нашу с тобой константу. Тогда он и рассказал мне о тебе. Обо всём, что вы пережили… О том, что ты никогда не оставишь попыток проснуться. В уголке губ Танатоса обозначилась жёсткая складка. — И ты не усомнился, конечно. — А должен был? Это особенность константы, Тан. Путь — это тоже константа, просто возведённая в абсолют. Поэтому к ним применяются одни и те же законы. — Кевин покачал головой. — Мы скованы константами, но трактовать их можно по-разному. Спасение — это и спасать, и быть спасённым. Танатос бросил взгляд на Венни. Как бы ни искажался их с Кевином разговор, Венни выглядела спокойной и, решив дать им возможность поговорить наедине, спросила о чём-то Тисифону. — Пятьсот лет ты держался на том, что верил в силу константы. — Я выживал благодаря этой константе веками, — ответил Кевин. — Отвечая на твой вопрос… Мы все — жертвы предназначения. И в данный момент не имеем власти писать свои истории. — «В данный момент», — повторил Танатос. Кевин слабо улыбнулся. — Я верю, что зыбкая свобода трактовать константы по-разному — это и есть путь к спасению. К тому, чтобы рано или поздно отвоевать своё право зажигать собственные звёзды. — Ты хочешь исполнить мечту Астерия. — Хм… Я хочу её спасти. Не выдержав, Танатос усмехнулся, покачал головой. Этот парень… В каждую их встречу он умудрялся приоткрыть новую грань своей души. Что ж. Это в точности соответствовало его представлениям о константах — предопределённости, которую возможно было переписать, изменив одну лишь точку зрения. Взглянув на мир вверх ногами. — Я благодарен за попытку защитить меня, — сказал Танатос. — Но истина остаётся истиной, знаешь ты её или нет. По крайней мере, теперь я понимаю себя немного больше. А значит, смогу обращаться к той стороне Спасения, какую сочту нужной. Напряжённые морщинки на лбу Кевина слегка смягчились. — И ещё… — Танатос перехватил его взгляд. — Я рад знать, что теперь ты несёшь это бремя не в одиночку. Застигнутый его словами врасплох, Кевин не сумел сдержать изумления. Его глаза расширились, а губы приоткрылись, но он так и не успел ничего сказать: у подножия древа вдруг полыхнул ослепительный серебряный свет, и в ладонь Танатоса, протянутую навстречу Кевину, легла рукоять косы. Как если бы всё это время она была здесь. Прислушивалась к разговору. Ждала, когда её позовут принять участие в сотворении совершенно новой истории — истории, где принимать решения будут не боги и не константы. Люди, которые в любом мире стремились выйти за пределы очерченных стен.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Secret Garden — Frozen In Time. Ставьте на повтор

Пальцы Танатоса с готовностью обхватили знакомое оружие. Расколотое Ядро внутри обрело ещё один фрагмент — и потому душу захлестнуло ощущение целостности, исцеления. Его можно было сравнить с выздоровлением после тяжёлого ранения. Когда наконец отбрасываешь костыли и делаешь первые шаги, не нуждаясь в опоре. Каждую страницу истории наполняла забытая сила. Вместе с тем и обострялось восприятие окружающего мира. Стоя на вершине покинутого Теликоса, на месте, где пала звезда Астерия, Танатос с новой ясностью осознавал оставленный за спиной путь. Многие века назад, когда посреди устланной телами долины Айон и Тейя нашли чудом выжившего солдата «Ориона», мальчишку, что обманом получил гены Зверя Хонкая… Было ли это случайностью — или благословением звезды? Для чего вселенский сценарий возложил ему на голову маковый венок и наделил правом переводить души между жизнью и смертью? По какой причине толкал его идти против течения? Поднимать оружие против бывших друзей, когда Хонкай поглощал их сердца? Танатос был осколком спасения — но ещё был наречён Смертью. Так за какую часть мечты Астерия он нёс ответственность? Почему Смерть стала неотъемлемой частью Спасения? Бесчисленные вопросы вспыхивали в сознании подобно спичкам. Не в силах отыскать ответы, они стремительно перегорали, и их пепел оседал в недрах разума, ложился на душу тем самым бременем, о котором предупреждал Кевин. Но в то же время Танатос ощущал её — свою далёкую звезду, молчаливо взирающую на него из глубин вселенной. Он слышал её зов. Её нестихающую песнь, ведущую из тьмы безвозвратно утраченного к свету чего-то нового. Чего-то, что только предстояло обрести. В тот миг, когда он соприкоснулся с истиной Воображаемого Древа, старый мир Танатоса окончательно рухнул, но он, бог, глядевший в глаза самой вечности, не боялся и не скорбел. С раскрытыми объятиями он шагал навстречу неизбежным переменам, желая услышать истории, которые принесёт ему неопределённое будущее. А потом среди бесчисленных мелодий, в одночасье опутавших пробуждённое сердце, Танатос различил её. Музыку, которая долгое время оставалась для него недостижимой. Звучавшую тихо, за ледяными стенами, куда не мог заглянуть ни один смертный. Это была песнь Аида. Танатос медленно поднял взгляд. Стоя всего в нескольких шагах, Кевин неотрывно смотрел на косу, и хотя в уголках его губ застыла слабая улыбка, глаза были полны печали. Как и всегда, по их выражению решительно невозможно было сказать, о чём он думает. Что за мысли тревожат его разум, закрытый в темнице вечного одиночества. Но Танатос больше не нуждался в словах. Всё то, о чём молчал Кевин, само касалось его души — нежным переливом фортепьяно и скорбным пением скрипки. Это была история, похороненная в самых недрах израненного сердца. История, плач которой никогда не утихал. Которая порывалась быть услышанной — но нерешительно замолкала всякий раз, когда вселенная давала ей шанс запеть в полный голос. Все утраты Кевина, все его поражения и разбитые мечты, сожаления, внутренняя пустота, которую невозможно было заполнить, чувство вины, которое невозможно было ни забыть, ни избыть… Казалось, история, подобная этой, должна кричать. Выть раненым зверем, метаться между оборванных струн, безжалостно рвать чужие сердца. Но при всей своей печали она была тихой — и удивительно нежной. Соприкасаясь с другими мелодиями, она осторожно вплеталась в них своими нотами, незримо помогала им окрепнуть, зазвучать смелее. Оберегала. Обнимала. Подобное чувство Танатос испытывал лишь один раз в жизни — в тот момент, когда принял от Айона Ядро Смерти. Как и тогда, по щеке невольно скатилась слеза. История Аида повествовала о смерти, она была полна боли, не способной утихнуть даже через тысячи лет — но в то же время каждая её страница была проникнута любовью. Ласковой теплотой, скрытой под слоем льда. Несокрушимой верой в красоту вселенной. В её ослепительную вечность и непременное спасение. Танатос выпустил косу из рук, и она упала к подножию древа. Кевин хотел наклониться, подобрать её, но Танатос шагнул навстречу, упёр дрожащий кулак ему в плечо. — Расскажи. Кевин тихо выдохнул. — Что ты… — Ты никогда никому не рассказывал, верно? — чувствуя в горле ком, который никак не получалось сглотнуть, прервал Танатос. — Нет, я, конечно, догадывался, но я не думал, что… — Он качнул головой. — Это молчание, эта боль, которую ты запираешь в своём сердце… Я слышу, как сильно это терзает тебя, Кев. Кевин опустил голову. Казалось, внутри него всё содрогнулось — словно сдвинулся с места многовековой ледник. — Это… не имеет значения, Танатос. Он резко развернулся, попытался сбежать от разговора, но дорогу ему преградила Венни. Стоя у подножия лестницы, она неотрывно смотрела на Кевина глазами, в которых пополам с горечью искрилось мерцание серебряного древа Астерия. — Имеет, — ломким голосом сказала она. — Почему ты думаешь, что нам не важна твоя история? Что нам не важен ты? Кевин замер. Пользуясь его растерянностью, Венни преодолела несколько разделявших их ступеней, бережно обхватила его дрожащие ладони. Приоткрытые губы Кевина сомкнулись. В момент, когда их с Венни руки соприкоснулись, мелодия его души, казалось, обратилась птицей со связанными крыльями — и бросилась с обрыва вниз. — Кевин, я всё знаю. Он поднял на неё взгляд. Между бровей Венни задрожала горькая складка, но она справилась с чувствами и тихо добавила: — Нет. Конечно, не всё. Только малую часть. Но с того самого момента в Тринадцатом миге, когда я соприкоснулась с твоей душой… Я понимала, я просто чувствовала: ты — это он. Сморгнув слёзы, она наконец закончила мысль: — Ты — это Кевин, который не смог спасти свой Тейват. Долю секунды он неотрывно смотрел Венни в глаза. Будто искал способ затеряться в них. Слиться с их тёплым светом, чтобы не отвечать на вопрос. Не доставать из сердца этот нетающий ледяной кинжал, который, пускай и останавливал кровотечение, веками мешал исцелиться. Но вот что-то внутри него переломилось. Кевин пошатнулся. Венни с Танатосом одновременно шагнули к нему, подхватили с обеих сторон, помогли опуститься на ступени, сели рядом. Венни крепко сжала его руку, принялась бездумно поглаживать тыльную сторону его ладони большим пальцем. Каждый шрам. Каждое звено алой цепи. Каждый золотой раскол. Каждую букву его истрёпанной истории, которая больше не могла вести своё повествование в одиночестве. Тисифона, бледная и молчаливая, опустилась на камень, сцепила руки в замок. Она не приближалась, но мелодия её души, отчётливая, как никогда прежде, тянулась к Кевину, словно порываясь заключить в объятия. — Я… Голос Кевина прервался. Судорожные выдохи вырывались из его груди один за другим, а тело колотила неконтролируемая дрожь. Венни хотела прижаться к нему, но боялась, что сделает только больнее. — Простите, — шепнул он наконец. — Простите, пожалуйста… Простите.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: Secret Garden — Lament For A Frozen Flower. Ставьте на повтор

Пустота. Пустота и тишина. С этого начинался его путь — этим он и заканчивался. Всегда. Неотвратимо. Без права на счастливый финал. Без возможности добраться до последней страницы, ничего не потеряв. Без надежды шагнуть к эпилогу наравне с остальными. Такой была воля константы, высеченной на вселенском небосводе. Таким был проклятый свет спасения. Пустота, в одночасье распахнувшаяся перед глазами, пожрала всё. Надежды, мечты, любовь… даже память. Всё, что имело значение. Всё, что он так хотел спасти и защитить. Кевин парил над чёрной дырой, а может, глубоко под ней. Посреди этого бескрайнего нигде не существовало ни образов, ни звуков. Зона отрицания реальности — вот всё, что осталось от двух вероятностей, столкнувшихся по воле скорбящего безумца. Глядя в бездонные недра ужасающей бездны, Кевин думал, что он мог сделать иначе. Какие переменные этого беспощадного уравнения он должен был поменять местами. Где лежал тот самый путь между Сциллой и Харибдой, единственная тропа к спасению Тейвата. Но бесчисленные «что, если» уже не имели значения. Каждая переменная заняла место, предписанное в сценарии этой мировой линии. Кевин проиграл. Не осталось ничего. Только чёрная дыра. Только осознание, что все попытки оказались тщетны. Что несмотря на все усилия счастливый финал так и остался недостижимым. Они были бесподобны, его любимые ребята. Каждый из них, от могущественного Сяо до малышки Венни. До самого конца их истории сияли ярко и смело, согревали, вели на свет целый мир. Так почему… Почему тени Принца Бездны оказались сильнее? Кевин до сих пор помнил его, момент крушения всех надежд. Когда Отто пал от руки Принца Бездны, не успев вернуть Архив Бодхи. В тот миг вероятности уже неотвратимо неслись навстречу друг другу, но тогда Кевин ещё не осознавал, что точка невозврата пройдена. Он помнил слова Алисы: Ведьмин Шабаш и его верные союзники будут удерживать два мира от столкновения, насколько хватит сил. Идрис мог найти для Архива Бодхи нового истинного владельца. Раскол вероятностей всё ещё был возможен. Но одно событие порождает множество последствий. Смерть Отто запустила цепную реакцию, и в каждой её точке Кевин принял неправильные решения. Решения, которые казались ему спасением, но на самом деле вели оба мира в небытие. Раскол вероятностей должен был худо-бедно стабилизировать состояние артерий земли. Но его так и не случилось, а потому, когда Принц Бездны отправил Сяо в Бездну, Клод не смог открыть туда портал, и Кевин с Аяксом не смогли прийти ему на помощь. Люмин стала Судьёй. Лишившись Сяо, она не сумела восстановить над собой контроль и в конечном счёте едва не потопила в волнах своей горькой ярости всю Долину Ветров. Мощь элохимского херувима оказалась в руках скверны. Терзаемые её гневом, артерии земли выли, извивались от боли, рвались. Тейват рисковал захлебнуться в чёрных реках, каких он не знал даже тысячи лет назад, во времена осквернённых. Кевину пришлось сделать выбор. Он до сих пор помнил, какими глазами друзья провожали его в этот несправедливый бой, бой, раздиравший на части душу всякого, кто стал его свидетелем. Он помнил острую ненависть к себе и выжигающее чувство бессилия. Когда Пламенное Правосудие дотянулось до сердца девушки, которую он до самого конца не переставал считать подругой, Кевин жалел, что это же остриё не пронзило его самого. Гибель Люмин уберегла Тейват. Но ненадолго. Действия Кевина привели Принца Бездны в ярость. Да, эта Люмин не была ему сестрой, но его разум давно заплутал в лабиринте туго переплетённых мировых линий. И хотя в каком-то смысле её смерть была следствием его собственных дел, Принц Бездны не мог этого признать. Потому что ещё хоть один удар разнёс бы его сердце вдребезги. В попытках отвергнуть невыносимую боль, которая уже разъедала изнутри смертельным ядом, Принц Бездны бросился на поиски тех, кто мешал вероятностям слиться. Кевин не знал, как он этого добился. Как сумел в одиночку одолеть таких могущественных существ. Может, всё дело было в том, что Принц Бездны сам стал Судьёй. А может, те, кто удерживал вероятности, истратили на это слишком много сил — и не смогли дать его неистовству отпор. Теперь это уже не имело значения. Два мира, притянутых друг к другу силой Небесных ключей, схлопнулись в один. Вот только построить новую идеальную реальность, которая устроила бы абсолютно всех, у Принца Бездны не получилось. Вероятности оказались слишком противоположны. Они противоречили друг другу в каждой точке соприкосновения, и в конце концов Воображаемое Древо сочло, что тратить столько энергии на чистку парадоксов нецелесообразно. Поэтому оно попросту аннигилировало оба мира. Стёрло разом две вероятности. Уничтожило саму память о них. И на месте Тейвата, который Кевин так любил, осталась одна лишь пустота. Чёрная дыра, где обрывались любые предложения, где не существовало Воображаемых данных, где кончались все надежды и все стремления. Где всё, абсолютно всё теряло смысл. А он парил перед ней, единственный человек, которому удалось спастись, и медленно, неизбежно плыл навстречу её затягивающему оку. Он тянул к ней руки. Звал друзей по именам. Он знал, что их истории канули в забвение, но сердце попросту не могло с этим примириться. Каждый его миллиметр обращался в осколки, и от боли, палившей изнутри подобно всполохам Пламенного Правосудия, по телу прокатывались волны дрожи. Сяо. Аякс. Аято. Кэйа. Тевкр. Кли. Тимми. Эмбер. Сайно. Паймон. Осквернённые, Люмин, Отто, Элизия… Все они. Все. Кадзуха. Венни. Кевин знал, что никогда не забудет этот последний миг. Эту страшную секунду, когда она подняла на него взгляд, полный непонимания. Молчаливой, испуганной мольбы. Когда она протянула навстречу руку. Когда он потянулся в ответ — но ухватил лишь ворох золотых частиц. Фрагменты Воображаемых данных, уже слившихся с потоком вселенной. Он кричал, кричал так громко и отчаянно, что разрывались лёгкие, но у границ чёрной дыры никто не мог услышать его крик. Никто не мог прийти на помощь, откатить время назад, вернуть утраченное. Кевин был единственным, кто помнил о стёртых вероятностях. Именно тогда он, человек, проживший тысячи лет и сказавший множество «прощай», впервые ощутил каждый оставленный за спиной век. Всю глубину своего одиночества. Он согнулся, обхватил себя руками, но не мог, никак не мог заплакать. Словно душу пронзило десятком ледяных клинков. Они причиняли нестерпимую боль, но они же заковывали чувства в морозный плен, удерживали в состоянии оцепенения. Из груди вырывались лишь сдавленные стоны, которые больше напоминали плач умирающей птицы. А потом пришла ярость. Она вспыхнула на обломках растоптанного сердца и мигом обратилась безжалостным пожаром. Кевин протянул руку, и в ладонь легла рукоять Пламенного Правосудия. Меч обжигал. Не только тело — саму душу. Под его воздействием мир выцветал, и только всполохи алого пламени на лезвии сохраняли прежнюю яркость. С криком, который мог бы обрушить снег с вершин Драконьего Хребта, Кевин замахнулся. Глаза обратились двумя обломками стекла. Лезвие секло чёрную дыру снова, и снова, и снова, и снова… И ещё, и опять… Он хотел изничтожить их, проклятые константы. Эти звёзды, которые определяли траектории человеческих судеб. Могло ли всё сложиться иначе? Как повернулась бы история, если бы Итэр и Люмин никогда не делили на двоих одну расколотую звезду? Две половинки общей константы под названием «Разлучённые неразлучники»? А если бы сам Кевин не был осколком спасения? Две тысячи триста восемьдесят раз. Ровно столько копий Отто убил Кевин. Ровно столько раз он пытался бросить вызов судьбе, спасти вселенную от гнёта предопределённости. На самом деле его вечное странствие в поисках той самой версии Отто было неугасающей надеждой вырваться из порочного круга. Отыскать лазейку. Убедиться, что из оков Древнейшей Истории можно освободиться. Что люди и правда обладают правом писать свои истории. И вот он потерпел неудачу — в две тысячи триста восемьдесят первый раз. На сей раз тем, кто убил Отто, был Принц Бездны, но сути это не меняло. «Разрушать в своей любви» — так звучала константа Отто. Он погиб, потому что пытался защитить Кевина. И этот порыв, продиктованный всем самым лучшим в сердце Отто, привёл к тому, что Тейвату пришлось заплатить непосильную цену. Нет. Гибель Тейвата не была виной Отто. Но так или иначе все истории, которые только-только начали распускаться в Тейвате белоснежными цветами, обратились в пепел. Потому что таков был рок. Неизбежная судьба истории, брошенной автором. Содрогаясь от гнева, Кевин сёк чёрную дыру до тех пор, пока держать Пламенное Правосудие в руках не стало уже невыносимо. Когда ладони обожгло осквернённым огнём, он отшвырнул меч прочь. Все его усилия были напрасными. Вся его ярость сгинула в небытии следом за двумя мирами. Чёрная дыра осталась на месте. Звёзды не упали с небес. Судьба вселенной не изменилась. Осколок спасения не смог никого спасти. Кевин прижал руки к лицу, по которому змеились красные прожилки. В ледяных глазах бесновались багряные огни. Обжигающий шёпот Пламенного Правосудия пытался пробиться в самые недра души, переписать историю Кевина, подчинить своей воле. Как Арея. Как всех, кому не повезло попасть под его влияние. И Кевин хотел, хотел поддаться, хотел испепелить вселенную, обратить в пыль звёзды, с корнем вырвать Воображаемое Древо и ломать каждую ветвь до тех пор, пока ледяные кинжалы внутри наконец не истают, пока не получится снова сделать хотя бы один свободный вдох. Но… Он закрыл глаза. Что бы ни случилось дальше, пообещай, что твоё сердце останется прежним. К чёрту константы. Это противоречило бы всему, за что он боролся и во что верил. Отчаяние Принца Бездны уничтожило две вероятности — гнев Тени Эона мог утопить в чёрной дыре всю вселенную. Но Кевин обещал. Он говорил Элизии, что выдержит до конца. Какой бы сильной ни была его боль, он ещё должен был провести всех, кто не сумел дойти, к Острову Яблонь. К блаженному Авалону, где кончались все истории. К финалу. Может, не счастливому, но лучшему из возможных. Поэтому он бросился вперёд, снова ухватил клинок, но вместо того, чтобы занести его для нового удара, направил к лезвию всю мощь своей скорби. Сердце, казалось, выворачивалось наизнанку. Держась за раскалённую рукоять, Кевин сковывал волю Пламенного Правосудия своей собственной. Чтобы этот чёртов меч никогда, никогда не взял над ним верх. Никогда не посмел определять за него цену и путь спасения. Пламенное Правосудие гудело, дрожало, пыталось вывернуться из руки. Кевин не отпускал. По запястьям, вгрызаясь в само его естество, расползались звенья красной цепи. В тот момент Кевин мог бы уничтожить проклятый клинок, покончить и с ним, и с самим собой, но в сердце как никогда прежде пылала решимость жить. Если автору не нужен его собственный мир… Значит, Кевин сделает всё, чтобы самому стать автором. Дойти до финала. Провести за собой других, вне зависимости от того, сколько раз придётся ради этого разбиться. Спасти мечту Астерия. Нет. Его собственную мечту.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Никто не знал, как долго Кевин рассказывал свою историю. Он часто делал длинные паузы — иногда от усталости, иногда потому, что никак не решался продолжить. Раны, нанесённые потерей любимого мира, оказались слишком глубоки. В каждой ноте его мелодии, в каждом мимолётном выдохе, в каждой сдержанной паузе ощущалась боль, которая с веками уже стала его неотъемлемой частью. Вроде красных цепей на запястьях или глубоких расколов его души. Когда Кевин закончил, никто не решался заговорить. Тисифона сидела, низко опустив голову, и в задумчивости перебирала большими пальцами. Венни продолжала держать Кевина за руку. Танатос смотрел на красные цепи. Думал, может ли сделать нечто большее, чем просто принять предписанный сценарий и проводить Кевина к подступающей смерти. Теперь каждый фрагмент картины занял своё место. Танатос давно заметил, что от встречи к встрече Кевин кажется всё более уставшим и больным. Он почти не регенерировал. Он мало говорил. В любой ситуации сдерживание цепей было для него первым приоритетом — потому что в противном случае он, человек, разбитый до основания, мигом поддался бы власти Пламенного Правосудия. Но обмануть смерть нельзя. Своим разрушительным влиянием Пламенное Правосудие убивало Кевина — просто делало это медленно, мучительно, как неисцелимая болезнь. Согласно всем законам Воображаемой вселенной, Кевин Каслана должен был умереть. — Простите, — в который раз повторил Кевин. — Мне стоило предупредить вас. На случай, если бы что-то пошло не так, если бы всё случилось, как в Тринадцатом миге, но я… Я просто… Он замолк. Танатос, который соприкасался с ним плечом, отчётливо ощущал, как каждую клеточку тела Кевина бьёт мелкая дрожь. Венни тоже это заметила. Долю секунды она смотрела в лицо Кевина, напряжённое до такой степени, что казалось, оно может пойти трещинами от одного лёгкого прикосновения. Затем, отбросив сомнения, она подалась вперёд и всё же сделала то, что хотела на протяжении долгого времени — крепко прижала его к себе. Танатос слышал песню её души. Он знал, насколько тяжело дался ей рассказ Кевина. В конце концов, они прошли этот путь плечом к плечу почти до самого финала. Только мировой линии Венни повезло. А Кевин навсегда утратил свой дом, и никакие альтернативные вероятности не могли восполнить эту утрату. Кевин выдохнул. Медленно поднял руку, увитую красными цепями, и осторожно коснулся макушки Венни. Провёл по её волосам. Затем, не выдержав, подался вперёд, обнял её в ответ, прижался щекой к её голове. Минорные ноты в мелодии его души переплетались с мажорными. Он был рад, что Венни здесь — и в то же время чувствовал за эту радость вину. Его Венни исчезла навсегда, и в каком-то смысле он считал себя предателем, но всё же не мог не испытывать гордости и счастья за ту девочку, что получила шанс вырасти. Увидеть мир за границей Сентября Катастроф. Жить дальше. — Спасибо, — шепнул он. — За то, что всё это время были рядом, и… Я просто очень рад, что… Что ты… Ты стала такой взрослой… Эоны, Венни, прости меня, я… Он долго держался. Танатос даже не представлял, сколько лет Кевин не оплакивал свою потерю вслух. Лишившись Тейвата, он оказался затянут в чёрную дыру, но благодаря константе выжил — и перешёл на другую мировую линию. Многие века по ней одновременно, не встречаясь друг с другом, путешествовали двое Кевинов. Оба двигались относительно одного и того же события в разных направлениях: обычный Кевин приближался к прибытию в Тейват, в то время как Аид с каждым днём оказывался от него всё дальше. И так прошли сотни лет. Сотни лет без слёз, которые стоило выплакать ещё давным-давно. Прямо там, на руинах исчезнувших вероятностей. Но сегодня ледяная броня его сердца наконец дала трещину. Зажимая Венни в объятиях, Кевин впервые позволил себе заплакать — не во сне, когда он терял над собой контроль, а наяву. За одной слезой, сбежавшей из-под тщательного присмотра будто бы случайно, скатилась другая, третья… Он уже не мог остановиться. Душевные раны кровоточили слишком сильно. Кевин плакал, тихо всхлипывая, а Венни гладила его по спине и шептала успокаивающие слова. Они, конечно, не помогали. Но Венни всё равно их говорила. Танатос молча слушал. Его ладонь лежала на плече Кевина. Тисифона, поднявшись, медленно подошла, опустилась рядом, положила руку Кевину на колено. Они все были рядом и держались за него так крепко, словно тем самым могли вытянуть из чёрной дыры, где вместе с обломками души навсегда потонули все его надежды. А над их головами серебрилась листва и трепетали потоки запредельной силы — забытое наследие Эона Спасения. Когда слёзы иссякли, Кевин легонько отстранился от Венни и некоторое время сидел, спрятав лицо в ладонях. Пытался прийти в себя. Танатосу показалось, за время рассказа расколы в его истории стали глубже. Кевин точно выглядел куда более уставшим и больным, чем прежде. Хотя мелодия его души слегка успокоилась, пережитые эмоции оставили свой отпечаток — шаги подступающей смерти слышались теперь отчётливее прежнего. — Давайте вернёмся на «Полярную звезду», — предложил Танатос, поднявшись. — Дальнейший план обсудим там, хорошо? Кевин промолчал. Тисифона и Венни одновременно кивнули. Танатос жестом велел им идти вперёд. Венни вскинула брови. Она хотела задержаться, проводить Кевина до подножия горы, но Танатос покачал головой. Кевин явно не хотел бы, чтобы Венни слышала этот разговор. Девочки ушли. Танатос некоторое время стоял, глядя на то, как колышется на фоне тёмного неба серебряная листва. Затем, порывшись в карманах, он достал из кармана пачку сигарет. — Откуда? — слабо усмехнулся Кевин. — Одолжил у Нидхёгга, — пожал плечами Танатос. — Знаешь, а он ведь оказался вполне неплохим парнем. Жаль, Селестия так сильно переломала ему жизнь. — Сражаться со скверной непросто. Вы делали, что могли. — Я думал, ты будешь осуждать, — сунув сигарету в зубы, заметил Танатос. — Раз был связан с осквернёнными и видел их истории. Кевин поднял взгляд. — Спасти всё и сразу невозможно. Приходится выбирать. Вне зависимости от принятого решения ты так или иначе станешь чудовищем — поэтому остаётся выбирать лишь то, что спасёт большинство. Изображать идеалиста здесь неуместно. Танатос слегка ухмыльнулся. — Воистину, осколок спасения. Кевин не ответил. Тогда Танатос опустился рядом с ним и, поразмыслив, протянул пачку сигарет. — Я не курю, Тан. Танатос ничего не сказал, только вскинул брови, не сводя с Кевина взгляда. Тот с полминуты смотрел на пачку — а затем, вздохнув, всё же вытянул одну сигарету, растерянно покрутил её в пальцах. — Сколько у меня времени? — Чтоб я знал. Ты ебучая загадка, Кевин Каслана. Даже сейчас, когда я слышу мелодию твоей души посреди Квантового моря, где все истории предстают как на ладони, я не могу разглядеть твоё будущее. Кевин достал зажигалку. — Понятно. — Ну, я рад, что тебе понятно. Мне вот ни черта не понятно. Как ты умудрился? — Танатос первым подставил свою сигарету под огонёк, который заплясал над зажигалкой после щелчка. — Ты же, чёрт побери, не вписан в Ирминсуль. А значит, не мог достичь поля нестабильности в Воле Хонкая. Ты не мог преодолеть воздействие скверны. Но сделал это. Как? Кевин пару мгновений неотрывно смотрел на танец пламени над серебристым металлом. А потом он закурил. — Не знаю. Наверное, помогли силы Астерия. Мы же все владеем ими, в той или иной степени. Да и не сказать, что я его преодолел. Так. Отсрочил неизбежное. Надеялся, мне хватит времени. — На то, чтобы исполнить мечту Астерия? Выпустив к небесам облако дыма, Кевин проводил его взглядом. — На то, чтобы исполнить свою мечту. — Ты её исполнишь, — твёрдо сказал Танатос. — Чёрт возьми, Кевин, я не дам тебе умереть. Он слабо улыбнулся. — Хм? Смерть, нарушающая собственные правила? — С тобой все законы реальности дружно идут нахер, — покачал головой Танатос. — Или вымысла. Да поебать мне, короче. Нечестно всё это. Неправильно. За создание Пламенного Правосудия несёт ответственность Небесный порядок. Даже если это часть какого-то дурацкого сценария — это всё ещё закономерный исход принятых нами в прошлом решений. Кевин устало зарылся рукой в волосы. — Что это меняет, Тан? — Да всё, — в сердцах ответил тот. — Может, я не могу изменить константы или выборы, которые делают под их влиянием другие люди. Но как ты и сказал. У нас есть зыбкая свобода обращаться к разным сторонам неизменности. Я могу повлиять на результат собственных действий. И прямо сейчас я даю тебе обещание: ты не умрёшь. Уж точно не до тех пор, пока не исполнишь свою мечту. В глазах Кевина мелькнули тёплые искры, но всё же он, стряхнув пепел с сигареты, сказал: — Обещания ничего не стоят. — Я знаю. И именно поэтому я хочу задать вопрос, который наверняка уже всплывал в твоей дурной голове: почему Квантовое море не расщепило Одиннадцатого и Нидхёгга? Кевин промолчал. Волнуясь, Танатос поднялся, принялся нервно наматывать перед лестницей круги. — Вспомни рассказ мелкой. Когда Аякс провалился в Квантовое море, он бился о стены реальности до тех пор, пока его история не разлетелась на осколки. Утратив значительную её часть, он откатился к облику ребёнка — прямо как Одиннадцатый. Да и Нидхёгг, замечу, выглядит не старше тридцати. Сомневаюсь, что в Квантовом море делают пластические операции, а значит, он тоже потерял части своей истории. Кевин задумчиво взглянул на огонёк сигареты. — Хм… При этом Аякс сразу же столкнулся с состоянием квантового несоответствия. Риск расщепления и побудил его отправиться на поиски осколков. — Именно, — кивнул Танатос. — Без помощи Асты с «Хорса-8» его расщепило бы очень быстро. Она подсказала Аяксу, как замедлить процесс, но он всё равно продолжался, даже когда Аякс находил части своей истории — до тех пор, пока он не собрал её целиком. Кевин закашлялся. К сожалению, не из-за сигарет. — Восстановив историю, Аякс вернул и прежний облик, — сказал он, игнорируя взволнованный взгляд Танатоса. — А Одиннадцатый и Нидхёгг путешествуют в таком виде, по словам Серафины, уже не первый год. Как если бы Квантовое море… Он сделал паузу. Сначала Танатос встревожился, что ему стало хуже, но тут заметил, как глаза Кевина расширились от внезапного осознания. — О. Наверное, дело в Одиннадцатом. — В пацане? — удивился Танатос. — Сам знаешь, он не просто «пацан». Помнишь, я говорил, что в Квантовом море любые связи обретают особое значение? — А как же. Вроде нас с тобой. Кевин кивнул. — Мы оба — осколки Астерия, два человека, рождённых под светом одной константы. Если говорить очень грубо, мы — вероятности друг друга. А разные вероятности одного и того же явления всегда связаны через Древнейшую Историю. — Он помолчал, переводя дух. — Поэтому в Квантовом море, слое реальности, наиболее близком к четвёртой стене, мы входим в состояние квантовой запутанности. Это… ощутимая связь между всеми проявлениями одной константы. Танатос щёлкнул пальцами. — Именно благодаря квантовой запутанности Одиннадцатый отслеживал свои копии, верно? — Мм, — утвердительно отозвался Кевин. — При поглощении копии связь разрывалась. Высвобождалась энергия, которая должна была куда-то деться. Одиннадцатый впитывал её вместе с копиями. Потеряв чужие истории, он стал собой, но под воздействием избыточной квантовой энергии его изначальная история претерпела значительные изменения. Танатос покивал, в задумчивости постучал по сигарете. — Так, допустим. Парень обрёл нехилые квантовые силы. Как Эоны, переполненные Воображаемой энергией, могут манипулировать законами Воображаемого Древа… — Так и Одиннадцатый может до определённого порога влиять на законы Квантового моря, — закончил мысль Кевин. Они обменялись взглядами. — Что ты замыслил, Тан? Не очень понимаю, чем это поможет. Танатос ответил не сразу. Прошёлся взад-вперёд. Сделал пару затяжек. Для уверенности посмотрел на древо Астерия. — Я… Я замыслил убить тебя, Кев. Кевин озадаченно вздёрнул брови. — Спасибо за попытку избавить от мучений, но я бы хотел прожить всё отведённое мне время до конца. — Да погоди ты, — отмахнулся Танатос. — Я не это имею в виду. Он зарылся пальцами в волосы и ещё немного помолчал, обдумывая детали плана. Это был ужасный план. Худший. Танатос не представлял, что будет, если он ошибется. Как заглянет в глаза мелкой. Да что там! Как будет смотреть в глаза собственному отражению. Вот только другого способа не было. Сковав Пламенное Правосудие, Кевин взял у жизни взаймы. Он обманул саму смерть — а она противилась и желала получить своё. Танатос знал: им её не переиграть. Кевин Каслана должен был умереть. Выдохнув, он опустился на корточки, заглянул Кевину в глаза. Тот молча смотрел в ответ. Он уже понял, что предложенное Танатосом решение станет билетом в ад. — Пламенное Правосудие оставило на тебе метку, — заговорил Танатос. — Вы связаны. Оно буквально вплелось в твою душу, и поэтому, разрушив клинок, ты сразу умрёшь. Именно это случилось в вероятности Венни. — Он мельком взглянул на алые цепи на руках Кевина. — Чтобы спасти тебя, нам нужно разорвать вашу связь. Но загвоздка в том, что связь между Небесным ключом и истинным владельцем обрывается только в момент смерти. Кевин нервно затянулся. — Допустим. — Нам нужно убедить Пламенное Правосудие, что ты мёртв. Будь ситуация иной, я предложил бы банальный обман. Скажем, найти в Квантовом море твою копию, ненадолго позаимствовать у неё фрагмент истории и наложить на твою. Увы, этот ебучий клинок — порождение скверны, которая умеет читать истории. Правая половина лица Кевина непроизвольно дёрнулась. — Обман не сработает. Поэтому мне и правда надо умереть. — Я могу это устроить, — продолжил Танатос, чувствуя, как охваченное сожалением сердце колотится где-то в горле. — Теперь, когда я вернул косу, я могу легко разорвать связь твоей души с телом. Как только это случится, для Пламенного Правосудия ты погибнешь. Кевин потёр плечо, где под тканью прятался шрам от Пламенного Правосудия, полученный им в Миктлан Форталеза, в день смерти Пиро Архонта Мураты. — Здесь, я так понимаю, в дело вступает Одиннадцатый. Танатос кивнул. — В момент смерти Воображаемые связи, которые удерживают твою душу целостной, разорвутся. Поэтому она начнёт распадаться на данные. Но Одиннадцатый сможет сплести её заново. Только вместо Воображаемых связей скрепить квантовыми. Обдумывая его слова, Кевин низко опустил голову. — Воображаемые данные, скреплённые квантовыми связями… Звучит как безумие. — К безумию тебе не привыкать, — ухмыльнулся Танатос. — Дитя Квантового моря и Воображаемого Древа, первородного хаоса и вселенской истории… Это наверняка скажется на твоих силах, — добавил он виновато. — Не думаю, что ты сможешь и дальше использовать в бою стихии. Зато освободишься от влияния Пламенного Правосудия. Кевин качнул головой. — Если смогу удержать осколки своей истории, пока Одиннадцатый сплетает их заново. — Я помогу, — пообещал Танатос. — Ты не будешь один, Кев. И потом, посмотри вокруг. Здесь полным-полно энергии Астерия. Она тысячи лет спасала Теликос от расщепления Квантовым морем. Уж наверняка поможет удержать одного славного парня. В уголке губ Кевина обозначилась едва заметная усмешка, но в глазах всё ещё читалось сомнение, поэтому Танатос попросил: — Верь мне. — Ты сам как считаешь? Это возможно? Танатос вздохнул. — Обнадёживать не стану: мы сильно рискуем. Ты можешь утратить значимые части истории. Или же она просто не выдержит шока смерти. Но в Квантовом море, да ещё и в мире падения Астерия, шансы хотя бы не нулевые. Мы либо пробуем здесь, либо не пробуем вообще. Перед тем, как ответить, Кевин сделал долгую затяжку. Танатос наблюдал, как по его лицу блуждают мрачные тени. Несмотря на это, после разговора казалось, будто с плеч Кевина упал многотонный груз. — Я тебе верю, — сказал он наконец. — Давай надеяться, что история будет на нашей стороне. Танатос протянул руку. Кевин схватился за предложенную ладонь. Встав плечом к плечу, они некоторое время смотрели на то, как потоки фиолетовых частиц колышут над головами нежные листья. Будто молча просили у Астерия благословения. Он был истоком их пути. Ростком спасения, проросшим в каждом мире Воображаемого Древа — и накрепко связавшим их судьбы. И теперь они, наследники павшего бога, стояли у начала его последнего пути. Подняв глаза к тёмным небесам, оба смотрели на свет своей общей звезды. Константы, что веками проводила их сквозь мрак отчаяния и невозможных испытаний к спасению. — Пойдём, — позвал Танатос, первым направившись обратно к дверям храма. — Нужно поговорить с Одиннадцатым. И как-то оправдаться перед мелкой. — Танатос. Танатос остановился. Обернулся. Кевин по-прежнему смотрел на дерево Астерия, и в его глазах дрожали серебряные блики. — Спасибо. За всё. Что бы ни случилось дальше… — Он на мгновение сжал губы, но справился с чувствами и твёрдо закончил: — Помоги Венни вернуться домой. Танатос тихо вздохнул. — Не волнуйся. Я доведу её до конца. Кевин с благодарностью кивнул. — И ещё… Если когда-нибудь встретишь на просторах вселенной Кадзуху, передай ему спасибо за песню. — Он приложил руку к сердцу. — Я тоже буду ждать день, когда хоть в одном из миров мы, хоть какие-то мы снова встретимся и… Танатос ждал продолжения, но Кевин так и не закончил мысль. Тогда Танатос положил руку ему на плечо и, легонько подтолкнув к дверям в храм, шепнул: — Вот сам ему и скажешь. Они спустились к подножию горы. К концу пути Танатосу пришлось перебросить руку Кевина через плечо. Тот не сопротивлялся, не храбрился — просто молча принимал помощь. С одной стороны, это радовало. Кевин наконец прекратил закрывать своё сердце и сумел хотя бы немного освободиться из-под гнёта одиночества. Но с другой… Это разбитое состояние значило, что дорога Кевина в земном мире и впрямь подходила к концу. Пламенное Правосудие истерзало почти всё, что осталось от его души, и готовилось обратить в пепел даже осколки. Танатос держал его так крепко, как только мог. Ребята, которые развели у «Полярной звезды» костёр и вполголоса обсуждали в его отсветах нейтральные темы, поднялись навстречу. В глазах Тисифоны застыл страх. Серафина глядела с беспокойством, Нидхёгг — с печалью, Аста — с молчаливым смирением. Одиннадцатый сохранял непроницаемое выражение лица, но мелодия его истории не давала обмануться: Танатос ощущал, как он сжался изнутри, словно душу секли порывы северного ветра. Ни на кого не оборачиваясь, Венни прошла от «Полярной звезды», где задумчиво изучала обшивку, к Кевину. Оба ничего друг другу не сказали. Венни лишь взяла Кевина за свободную руку, а он мягко сжал её пальцы в ответ. Танатос помог ему опуститься на землю. Венни тут же села рядом, и Танатос, доверив заботы о Кевине ей, рассказал остальным о задуманном. — Что скажешь? — обратился он к Одиннадцатому. — Что это огромный риск, — первым делом сказал Одиннадцатый, покачав головой. — Скреплять Воображаемые данные квантовыми… Это всё равно что приделывать к телу протез. — Он взглянул на свою руку, которая когда-то, до повреждения истории, была механической. — Полноценным ты никогда уже не станешь. Венни посмотрела на Кевина с немым вопросом, но вместо ответа он приобнял её за плечи, привлёк к себе. — Мне всё равно. Танатос мельком переглянулся с Серафиной. Одиннадцатый, скрестив руки на груди, сощурился, пронзил Кевина недоверчивым взглядом, но в конце концов признал поражение и только вздохнул. — Ну, раз так… Я сделаю, что смогу. Ни у кого не повернулся язык выражать благодарность. Кевин лишь молча кивнул, а Серафина, погладив Одиннадцатого по плечу, сказала: — Мы будем рядом, милый. Кевин снова кивнул. На этом разговоры кончились. Одиннадцатый попросил пару минут на подготовку. Танатос, который от волнения стал бледным и дёрганым, обрадовался отсрочке и отошёл в сторонку, собраться с мыслями. Кевин никогда не видел его… таким. Нет, Танатос уже бывал напуган прежде. Скажем, на Эвное, когда из-за Асмодей заразилась Венни. Или перед тем, как Кевину пришлось отрезать ему крылья. Но даже в такие моменты Танатос, пускай и поддавался чувствам, оставался собран. Как вечно натянутая тетива, готовая спустить стрелу по первому зову охотника. А сейчас его разум метался перепуганной бабочкой: Танатос, покорный слуга смерти, надеялся её перехитрить. Он лучше многих понимал всю дерзость и опасность этой попытки. А ещё он понимал цену, которую придётся заплатить — как за неудачу, так и за успех.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Daryl Griffith — Against Adversity. Ставьте на повтор

— Тебе лучше вернуться на корабль, — обратился Кевин к Венни. Она покачала головой. — Я никуда не уйду, и это не обсуждается. Прости, но если ты хотел ставить мне условия, нечего было умирать. А теперь уже поздно. Кевин слабо усмехнулся. То, как Венни пыталась бодрым тоном и теплом ладоней ослабить для него давление страха, трогало до глубины души. Зарывшись пальцами ей в волосы, он стал мягко перебирать её пряди — гораздо более короткие, чем во время Сентября Катастроф. — М. Точно. Малая выросла. — «Малая», — шепнула Венни. — О, Архонты. На её ресницах задрожали слёзы. Кевин смутился, хотел отстраниться, но Венни не позволила, положила голову ему на плечо. — Я не твой Кевин, Венни. — Поэтому ты так яростно защищал меня от Асмодей? — легонько улыбнулась та. — Я знаю, что мы принадлежим разным мировым линиям. Но всё равно. Наши истории соприкасались так долго… И тогда, и теперь. Даже если ты другой. Даже если ты Аид. Я просто хочу сказать… Она переплела его пальцы со своими, а затем, не выдержав, поддалась слезам, с неловким смешком утёрла рукавом нос. — Честно говоря, я столько раз обдумывала, что хочу сказать тебе при встрече, а теперь ни словечка не помню. Поэтому скажу просто: я люблю тебя, Кевин. Тейват тебя любит. Я не знаю, смогу ли всегда быть Хранителем Счастливых Мгновений. Но я постараюсь создавать их. За нас обоих. За все миры, с которыми соприкоснулась наша история. Между бровей Кевина задрожала складка, и он спешно закрыл глаза. Не хотел снова плакать. Не хотел, чтобы она запоминала его таким — сломленным, усталым и больным. Поэтому, справившись с чувствами, он мягко высвободился из её объятий и опустился перед ней на колени. — Возьми, — сказал он, протянув Венни зажигалку. — Хочу, чтобы она и в реальности была у тебя. Чтобы, если тебе когда-нибудь понадобится её зажечь, ты смотрела на её огонь и помнила, что я тоже люблю тебя. Всех вас. Все ваши истории, от первой и до последней буквы. Венни, улыбнувшись сквозь слёзы, приняла зажигалку и первым же делом сделала щелчок. Над металлом заплясало пламя. Ощущая его слабое тепло, Кевин чувствовал, как слегка оттаивает скованная льдом душа. — И ещё… Венни подняла глаза. — Пожалуйста, не кури, — добавил Кевин, тоже улыбнувшись. Пару секунд Венни смотрела на него, широко распахнув глаза. А затем, вскинув голову к тёмным небесам, засмеялась, и от этого звука — лучшего звука во вселенной — по щеке Кевина скользнула слеза. Ему на плечо легла рука. — Я готов, — сказал Одиннадцатый. — Танатос? Тот подошёл, беспокойно зачесав назад волосы. Вместе с ним приблизился Нидхёгг: последние пять минут он провёл с Танатосом, помогая тому справиться с чувствами. Следом вернулись и остальные. Серафина, Аста, Тисифона — хотя все они хранили напряжённое молчание, Кевин ощущал их поддержку, их молчаливую любовь, способную удержать хоть на краю чёрной дыры. — Спасибо всем вам, — сказал он. Они одарили его улыбками. Кто-то похлопал по плечу, кто-то (кажется, это была Тисифона) пробормотал парочку ругательств пополам со словами утешения. Серафина мягко побудила Кевина опуститься на землю, положила его голову себе на колени. — Может, нам всё же стоило делать это на корабле? — нервно потирая запястье, спросил Нидхёгг. — Мы не знаем, как среагирует энергия Астерия, — покачала головой Аста. — Нельзя подвергать «Полярную звезду» риску. Ребята смогут вернуться на Воображаемое Древо с помощью косы, но нам ведь всё ещё нужно как-то перемещаться. — Вы не хотите покинуть Квантовое море? — спросил Кевин, встретившись взглядом с Серафиной. Та с лаской улыбнулась, отвела с его лба прядь волос. — Есть множество пузырьковых вселенных, которым нужна наша помощь. Ради Девятого и Сорокового, ради всех, кто не смог увидеть сегодняшний день… Мы не бросим это странствие. — Она погладила его по щеке. — Считай, мы тоже следуем Путём Спасения, милый. Как и полагается кораблю флота Теликоса. С губ Кевина сорвался выдох. Венни взяла его за руку. С другой стороны опустилась Тисифона, глаза которой казались непривычно колкими. Кевин мягко коснулся её локтя. — Всё будет хорошо. — Заткнись, — буркнула она. — Мне некогда разговаривать, я занята тем, как сильно тебя ненавижу. О, и кстати: если ты умрёшь, я найду каждый фрагмент твоих Воображаемых данных. И заставлю тебя крупно об этом пожалеть. Ты ещё должен сразиться вместе со мной против Асмодей, понял? Он обхватил её запястье. — Для человека, которому некогда разговаривать, ты как-то многовато говоришь. — Придурок! — вспыхнула Тисифона. Танатос призвал косу, и все мигом затихли. Вокруг лезвия, угрожающе длинного и острого, клубились потоки Хонкай-энергии. Танатос казался на фоне мрачного неба Теликоса Всадником Апокалипсиса. Безмолвной статуей, скорбящей перед вратами на кладбище обо всех ушедших. Его гранатовые глаза неистово горели, но в них не было ярости — только непреклонная воля, которой он пытался сковать страх. Танатос удобнее перехватил рукоять косы. Ему, проводнику меж мирами, требовался только один удар — удар, достигающий не тела, а души. Взмах, разделяющий до и после. — Для меня было честью узнать тебя, Бог Смерти, — сказал Кевин. — А для меня было честью разделить с тобой общую историю, Бог Спасения, — ответил ему Танатос. Долю секунды они смотрели друг на друга, будто пытаясь попросить прощения. А затем Танатос, стиснув зубы, совершил роковой взмах — и в тот же самый момент, не ощутив ни боли, ни сожалений, Кевин Каслана умер.

Конец музыкального фрагмента

Нет, конечно, он не умер. Разрывая нежеланный контракт с Пламенным Правосудием, Воображаемые связи его души исчезали одна за другой, и фрагменты истории разлетались над Теликосом золотыми ласточками. Но Кевин уже испытывал нечто подобное прежде, в Тринадцатом миге, он знал, как удержать себя целым, как…

…

Ладно, я начинаю писать глупости. Так бывает, когда не чувствуешь связи с персонажем. История сразу становится какой-то поверхностной, потому что без эмоций, без жизни по ту сторону четвёртой стены это просто набор букв, ведущий повествование между точками логики к предписанному финалу. Но он никогда не был согласен на неё. На поверхностную историю. Потому что только её глубина позволяет персонажам вмешиваться в сюжет. Время от времени меняться с автором местами. Этого он и хотел. Хотя бы на пару мгновений вознестись до автора, чтобы вывести покинутую историю к лучшему финалу.

…

Эй, как долго ты собираешься молчать? Как предлагаешь мне вести историю дальше, если я больше не слышу твоего голоса? Мои силы, знаешь ли, не безграничны.

…

Слушай, это уже не смешно. Только не говори, что это конец. Не говори, что ты и правда умер. У тебя же всегда есть тысяча запасных планов. Если нашей истории суждено оборваться здесь, зачем ты тогда нашёл меня? Зачем просил о помощи? Весь этот сложный план, который ты столько времени проворачивал даже втайне от меня — зачем он был нужен? Чтобы упасть здесь и больше не взлететь? Почему ты молчишь, Кевин?

…

Вот оно что. Значит, ты и правда умер. Хотя, если так подумать… Что вообще означает смерть персонажа? Мы же находимся во вселенной фикции. Здесь можно столкнуть две вероятности, здесь допустимо менять причину и следствие местами, здесь события прошлого могут быть описаны позже, чем события настоящего. Это мир вымысла. А один мудрый человек однажды сказал, что вымысел — это способ контролировать реальность. Кевин Каслана умер ещё тысячу страниц назад. Но при этом остался жив. Он вернулся в новых главах, в новых историях — другой, но при этом тот же. Он остался в сердцах читателей. Он продолжает свой путь, потому что в рамках фикции время вторично. В угоду истории оно может течь в любых направлениях и даже заворачиваться петлёй. А персонажи движутся по этому океану вечности навстречу кульминациям своих историй, не живые люди, но и не марионетки. Персонажи — это идеи. Наполовину скованные замыслом автора. Но на целую половину — свободные и хаотичные. Кевин Каслана — это идея. Свободнейшая из идей. А идеи, как известно, бессмертны. Они умирают только тогда, когда о них забывают. Но я тебя не забуду. Мы два года были компаньонами — и наш путь ещё не окончен. Мы всё ещё не засвидетельствовали истинный финал этой истории. Я не дам тебе умереть. А вы там чем заняты? Да, вы, сидящие по ту сторону четвёртой стены? Во-первых, выпрямите спину. Во-вторых, неужели вы просто ждёте, когда всё разрешится само собой? Он же просил вас идти с ним до конца — а это разве конец? Скажите честно, вы верите, что именно здесь всё и закончится? Что Кевин Каслана просто взял и умер, так и не исполнив свою мечту? Я вот не верю. Ещё не все чеховские ружья стрельнули. Да и смерть эта в сюжете неуместна. Как снег в середине июля. Как ничем не обоснованный поворот ради сиюминутного удивления читателя. Так что давайте. Включайтесь. Подумайте сами: почему мировое древо называется Воображаемым? Всё верно. Кто-то его воображает. И раз это не автор, который давно покинул свою историю, и не персонажи, которые заперты в клетке вымысла, остаётесь только вы. Читатели. Та самая сила, что питает Воображаемое Древо и поддерживает в нём жизнь. Что наполняет мир энергией, способной трансформировать законы вымышленной реальности. Воображаемой энергией. Именно об этом я и прошу. Позвольте своей фантазии буйствовать. Позвольте историям, ростки которых живут в вашем сердце, распуститься прекрасными бутонами. Воображайте. Повествуйте. Сияйте ярче фальшивых звёзд, искренне, в полную силу. А я попробую использовать ту воображаемую энергию, которую вы создаёте своим незримым присутствием в этой истории, и вытянуть нас из сюжетной дыры. В конце концов, манипулировать вымыслом, переставляя местами переменные во вселенском уравнении — это то, что мы, Фикциологи истории, умеем делать лучше всего. Эманаторы Эона Энигматы, Мифус, мы веками укрывали правду за стеной фантазий, редактировали страницы истории, путали местами факты. Всё ради того, чтобы однажды нашёлся человек, который не станет плутать по этому лабиринту, а поднимется над ним — и рано или поздно найдёт правильный способ провести за собой других. Подарить людям крылья, которые вознесут к звёздам. Итак… Что мы имеем? Вписать первое попавшееся решение — это не спасение, это рояль в кустах. Бог из машины. Обман. Помните, что случилось с Айоном? Он завладел силой Завершённости, обманув законы Воображаемого Древа. И именно поэтому Завершённость неумолимо разрушала его изнутри. До тех пор, пока Танатосу не пришлось проводить его душу на Воображаемое Древо. Обманным способом истину финала не постичь. Кевина Касланы больше нет, но фрагменты его истории остались. Значит, лазейку нужно искать там. Изменить одну крошечную деталь, трактовку… Всё равно что обратиться к другой стороне константы. Использовать то, что уже существует, но изменить восприятие. Взглянуть на привычное под другим углом. Скажем, что насчёт предсказания, которое Кевин получил в одном далёком мире? Некоторые из вас — те, кто читал эту зимнюю историю — наверняка его помнят: «Кто умирает во спасение, находит в смерти вознесение». У спасения много сторон. В предсказании никогда не уточнялось, какая именно нужна. Ты умер, чтобы спасти себя от Пламенного Правосудия.

…

Ты умер, чтобы спасти других — не позволить себе обратиться в монстра и испепелить вселенную.

…

Ладно. Это не работает. Тогда… Тогда я изменю одну маленькую деталь. Представим, что эта часть истории изначально была зафиксирована неправильно. В конце концов, писать приходилось на слух — а такие тонкости можно и не расслышать. На самом деле предсказание звучало иначе. Кто умирает во спасениИ, находит в смерти вознесение. Ты умер, но ты найдёшь в смерти вознесение, потому что ты погиб в мире падшего Астерия. Посреди его остаточной энергии. Энергии Спасения.

…

             

Этот фрагмент можно читать под музыку: Max Richter — Dark Cloud for Kevin. Ставьте на повтор

Открыв глаза, Кевин обнаружил, что сидит на скамейке посреди пустующего перрона. Железнодорожные пути, поросшие сиреневой травой, начинались из ниоткуда и уводили в никуда. На плечи наваливалась непроницаемая тишина. Мир на мили вокруг утопал во мраке — казалось, платформа застыла у границы чёрной дыры в ожидании неизбежного падения. Перрон был заброшен. Поезд, который так и не отправился в путешествие, давно врос колёсами в землю. Нигде не было видно ни проводников, ни пассажиров. Только пустота. Только тишина. Кевин поднялся со скамейки и прошёл к ближайшему вагону. Между створок механических дверей, раздвигая их, проросли серебряные ветви. Тонкие листья трепыхались под редкими порывами ветра. Кевин легонько коснулся ближайшего листка, и он рассыпался пылью, породив в воздухе угасающее эхо. Далёкие, неразборчивые голоса. Ускользающий смех. Зов: «Кевин! Дядя Кевин!» Пыль осела сквозь пальцы. Кевин сжал руку в кулак и, наклонившись, прошёл под серебряной ветвью в вагон. Вместо пола под ноги легла сиреневая трава. Кевин постоял, неотрывно на неё глядя. В разных местах вагона время от времени появлялись смутные тени — образы людей, которые навсегда исчезли в чёрной дыре. Кевин слышал обрывки их фраз. Они обращались с вопросами, просьбами, мольбами. Но даже если бы он ответил, они не смогли бы его услышать, потому что на самом деле были просто воспоминаниями. Он больше не мог с ними соприкоснуться. Судорожно выдохнув, он спешно утёр выступившие слёзы и, не оборачиваясь, двинулся к дверям в следующий вагон, такой же опустевший и переломанный. Он шёл через поезд, а тени за его спиной таяли, рассыпаясь серебряной пылью. Он прощался с ними. Он снова прощался с ними, но теперь уже потому, что готов был отпустить. Он больше не мог жить у границы чёрной дыры. Как бы сильно он ни любил Тейват, он должен был двигаться дальше. Оставить сломанный поезд за спиной. Пройти через каждый вагон, убедиться, что ничего не забыл, и, спрыгнув на железнодорожные пути, пешком отправиться по ним навстречу восходящему солнцу. Кевин не знал, сколько он шёл. Время у чёрной дыры искривлялось, а потому утрачивало смысл. Шагая по сиреневой траве через пустующие, заброшенные вагоны, он открывал одну дверь за другой, пытаясь найти ту самую. Желанную. Невозможную. И так он дошёл до предпоследнего вагона. Там, повернув голову к финальной двери, сидел человек с белыми волосами. Не Арей и не Астерий. Сам Кевин — та его версия, которая принадлежала мировой линии Венни. Асмодей, любившая давать каждой сущности во вселенной значимое имя, однажды назвала его Азраилом. Ангелом смерти. — Ты добрался, — сказал Азраил вместо приветствия. Аид опустился на сиденье у противоположной стены вагона. Пару секунд они смотрели друг другу в глаза — два отражения, два Дурака, пошедших разными путями. — Значит, это был ты, — продолжил, уперевшись локтями в колени, Азраил. Из ниоткуда в его руках появилась сигарета. Подпалив её огоньком на кончике пальца, он закурил. — А я даже не догадывался о твоём присутствии. Да что там? О твоём существовании. Не хотел признавать, что хоть в одной мировой линии Тейват мог погибнуть. Аид бросил взгляд на последнюю дверь. — Он погиб в огромном количестве мировых линий. — И именно поэтому смог выжить в моей, — кивнул Азраил. — Ты был первым из проигравших, верно? А потом использовал свой опыт и опыт моих предшественников, чтобы направить по нужному пути. Чтобы в каждой точке эта история сложилась правильным образом, и все смогли получить свою счастливую концовку. Аид не стал отвечать. Его помыслы были сложнее, гораздо сложнее. В каком-то смысле он использовал свою копию ради определённых целей, а потому не мог принять благодарности, которая звучала в голосе Азраила. Но отчасти это было правдой. Отведя Азраилу роль инструмента, Аид не смог сдержать сентиментального порыва и всё же подарил ему ту историю, которой лишился сам. Он никогда не вмешивался напрямую. Нет, он оставался незримым наблюдателем. Читателем, который время от времени шёпотом подсказывал Азраилу нужное решение. Два проявления одной константы связаны, и чем крепче эта связь, тем сложнее отделить одно от другого. Порывы и предчувствия Азраила переплетались со знаниями Аида. То, что Азраил называл интуицией или удачным стечением обстоятельств, на самом деле было тропой, по которой его вёл Аид. Пройдя десятком ошибочных дорог, он в конце концов нашёл правильную. Может, таким образом он пытался доказать самому себе, что его мечта давно превратилась в рабочий план действий. — Спасибо, — сказал Азраил. — О большем я не мог и мечтать. — Ты погиб, — покачал головой Аид. — Прости. Я так и не смог выстроить историю, где спаслись бы абсолютно все. Где ты бы получил шанс обрести дом и остаться с людьми, которых любил. Стряхнув пепел с сигареты, Азраил откинулся на спинку сиденья. Уголки его губ на мгновение опустились, но в глазах танцевали тёплые искры. — Что ж. У всего есть своя цена, и чем больше ты пытаешься спасти, тем она выше. Кто-то должен был заплатить. Аид знал это. Но всё равно сожалел. Поднявшись, он направился к последней двери. Голоса ушли, силуэты растаяли. Вагон за вагоном поезд погружался во тьму. Как если бы кто-то ступал следом за Кевином и гасил свет. Подталкивал наконец двинуться к финалу. — Я сделаю, что ты хотел, — пообещал Азраил. — Чуть позже, когда наступит правильный момент. Аид обернулся через плечо. — Я ничего не говорил. — Два проявления одной константы связаны, — улыбнулся Азраил. — Не надо ничего говорить: я и так знаю, чего ты пытаешься добиться. Ты помог мне исполнить мою мечту, поэтому я помогу с твоей. В конце концов… из всех нас ты единственный, кто способен дойти до конца. Пару мгновений Аид изучал его лицо — похожее на его собственное, но всё же другое. С меньшим количеством шрамов. С тёплым огнём в глазах. По-прежнему полное светлой веры в милосердие звёзд. Тот факт, что без помощи Азраила цель Кевина оставалась недостижимой, будто служил напоминанием, что и ему не стоит забывать об этой своей стороне. — Спасибо, — кивнул он. А затем, больше не оборачиваясь, толкнул дверь в последний вагон.

Конец музыкального фрагмента

             

Этот фрагмент можно читать под музыку: Kinoko蘑菇, Vanguard Sound — Sound Of Destiny. Ставьте на повтор

Пустота и тишина — вот всё, что встретило его по ту сторону. Перед глазами распахнулась чёрная дыра, такая же огромная и всепоглощающая, как тысячи лет назад. Поначалу Кевин отшатнулся, часто задышал, ошарашенный встречей со старым кошмаром, хотел даже броситься обратно к поезду. Но за спиной больше ничего не было. Ни вагонов, ни Азраила, ни проложенного пути к солнцу. Оставалось лишь двигаться вперёд наугад. Сквозь чёрную дыру. Упасть на самое дно — чтобы потом, призвав на помощь каждый фрагмент своей истории, взлететь навстречу свету. К кульминации. Кевин судорожно прижал руку к сердцу. Вдох. Раз, два… Выдох. Три, четыре. Поразмыслив, он сбросил старый, до клочьев истрёпанный плащ. Затем призвал парные пистолеты — изменившее внешний вид Пламенное Правосудие. Рукояти пистолетов молили не разжимать хватку, но Кевин, не сводя взгляда с чёрной дыры, отбросил их прочь. Предстоящий полёт лежал за рамками возможного, и именно поэтому было так важно избавиться от лишнего. От груза прошлого и пожирающей душу тьмы. Отпустить всё, что он не смог спасти, чтобы уберечь всё остальное. Кевин развёл руки в стороны. Потоки энергии Астерия обволокли его и понесли навстречу чёрной дыре. Звук собственного дыхания растворился в небытии. Прошлое, настоящее, будущее — всё в одночасье утратило значение, хлынув в разные стороны потоками Воображаемых данных. Стаями золотых ласточек. Отрицая всё воображаемое, чёрная дыра оставляла только реальное. Неубиваемую идею. Стремление к серебряной звезде — даже вопреки её недостижимости. Мечту, настолько яркую, что её свет мог бы озарить всю вселенную.

Это моя история.

Я люблю её. Даже если она не нужна своему автору, она всё ещё нужна мне.

Я не дам ей угаснуть.

Я не дам Хонкаю растворить её в забвении.

Я хочу её спасти!

Силы Астерия вихрились за спиной, принимая безумные очертания, пока в конце концов не распахнулись за спиной крыльями из квантовых частиц. Они проросли из самых недр новой истории Кевина, и потому никакая сила — ни Пламенное Правосудие, ни чёрная дыра, ни даже собственные сомнения — не могли их отобрать. Расправив их, он летел ввысь, навстречу серебряной звезде, навстречу своей константе. Не для того, чтобы разрушить её или сорвать с неба. Чтобы ухватить и поднять высоко над головой. Стать маяком. Ведущей ласточкой, зовущей других за своим светом. К небу. К свободе. К спасению. И пускай всё это было лишь миражом сознания, которое сражалось за своё право довести историю до заслуженного конца, он чувствовал, что после этого пути никогда не станет прежним. Он безвозвратно оторвался от всего земного и знал, что никто не сумеет ни удержать его, ни сковать эти новообретённые крылья. А в реальности потоки энергии Спасения клубились вокруг его тела, помогая Одиннадцатому придать старой истории новый смысл. Когда Кевин, переполненный силой Астерия, открыл глаза, на их ледяной радужке всё ещё догорали фиолетовые искры. Друзья затаили дыхание. Не обращая внимания на их взволнованные взгляды, Кевин медленно поднялся, ступил пару шагов к «Полярной звезде». Затем, вытянув руку, он призвал оружие. Вместо Пламенного Правосудия в ладонь легла рукоять квантового клинка. Артефакта Астерия, Бога Спасения. Кевин не мог занять его место, но благодаря тому, что их мечта пылала с равной силой, получил право соприкоснуться с его наследием. — Кевин? — неуверенно окликнула Венни. Он обернулся. Венни смотрела, прижав обе руки к сердцу, и Кевин, желая стереть с её лица это напряжённое выражение, протянул навстречу ладонь. С его пальцев вспорхнула ласточка. Её тело казалось ледяным, но отливало фиолетовыми и синими цветами — ласточка была сплетена из квантовой энергии. Проводив её взглядом, Кевин чуть улыбнулся, а затем опустил глаза, посмотрел на Венни и, не скрывая теплоты, сказал: — Давайте вернём вас домой.

Вместо титров: ANEYA — А ты всё тот же странник