Пепельный реквием

Веду я счёт потерянному мной

И ужасаюсь вновь потере каждой,

И вновь плачу я дорогой ценой

За то, за что платил уже однажды!

      

Но прошлое я нахожу в тебе

И всё готов простить своей судьбе.

      

Уильям Шекспир. Сонет №30

(перевод С. Маршака)

Фальшивая смерть Кевина заняла среди самых страшных моментов в жизни Венни почётное третье место. Первое до сих пор принадлежало гибели другого Кевина, а со второго никак не мог слезть обезумевший Принц Бездны с Пламенным Правосудием наперевес. Заслышав план, Венни даже не представляла, через какой ужас придётся пройти. «Ладно. В первый раз что ли? В компании Танатоса к смерти начинаешь относиться философски. Всё будет хорошо». О, как же она ошибалась. Как же она прокляла этих двоих дураков, их безумные идеи, их гениальные мозги и самонадеянное бесстрашие! Венни любила их всем сердцем. И всем же сердцем ненавидела — потому что жизнь в их присутствии всегда превращалась в непредсказуемый кавардак, где каждый новый день становился опаснее предыдущего. Сама Венни опасностей не боялась. Когда трясёшь магнитофоном с кассетой Джованни Валентини перед носом разъярённой Асмодей, тут не до страха — тут надо включать мозги. А вот с Танатосом и Кевином всё обстояло иначе. Пока они ставили перед собой невозможные задачи, Венни оставалось лишь наблюдать. Вот тогда и приходил страх. Осознание, что даже в критической ситуации сможешь только схватиться за волосы и вскричать: «О нет, всё пропало!» И никакие кассеты Джованни Валентини проблему не решат. Когда же Кевин умер, на пару часов сложилось впечатление, что пропало действительно всё. Венни не знала, забудет ли когда-нибудь этот жуткий эпизод. Глаза Кевина, в последний момент скользнув к ней, угасли. Человек был — а потом человека не стало. Всё. Последняя страница. Финал. Титры. Кевин выглядел таким же мёртвым, как десять лет назад в Долине Ветров. Следующие минут сорок Венни то и дело поглядывала на него, покусывала ноготь на большом пальце и пыталась не думать, что будет, если план Танатоса пойдёт Крысам под хвост. А Танатос с Одиннадцатым между тем прилагали все усилия, чтобы выиграть Кевину немыслимый шанс. Вокруг Танатоса вихрились потоки фиолетовых частиц — энергия Астерия. Она же окружала тело Кевина, танцевала над его посеревшим лицом, над бездыханной грудью. Золотые ласточки — фрагменты разбитой истории — разлетелись по всему Теликосу. Танатосу приходилось силой направлять их обратно, и как только они оказывались достаточно близко, Одиннадцатый тут же принимался плести тонкие нити — квантовые связи. Так ласточки постепенно собирались в стаю, но несмотря на все усилия, Кевин не оживал. — Всё будет в порядке, милая, — пообещала Серафина. — Это Квантовое море, — поддержала Аста. — Здесь невозможное становится возможным. Вот увидишь, не пройдёт и получаса, как он откроет глаза! Но когда минутная стрелка карманных часов Танатоса преодолела половину циферблата, Кевин так и остался мёртв. Тогда Венни, вопреки предостережениям Нидхёгга, шагнула прямо в облако фиолетовых частиц и, опустившись рядом с Кевином, крепко обхватила его ладонь. Она не знала, чем помочь, но сразу вспомнила, как Люмин сумела пробудить ото сна Дайнслейфа. Каждый день она приходила на холм, поросший белыми цветами, и подолгу рассказывала новости — даже несмотря на то, что Дайнслейф не мог услышать. А когда новости заканчивались, Люмин доставала из бездонного рюкзака книгу госпожи Фишль. Под шуршание страниц и нежные мелодии аранар она зачитывала Дайнслейфу захватывающие рассказы, и в конце концов её голос сумел вывести его из тьмы собственного разума на свет. Поэтому Венни решила поступить так же. Поглаживая холодную руку Кевина большим пальцем, она просто делилась с ним страницами своей истории. Мысленно зачитывала каждый её эпизод, уделяя особо тщательное внимание тем, которые они с Кевином пережили вместе. От первой встречи в штабе Ордо Фавониус до того момента, когда он подарил ей зажигалку. Вглядываясь в его опустевшее лицо, Венни не сразу заметила, как на плечо опустилась золотая ласточка. Венни не стала её прогонять, но и не позволила Одиннадцатому сразу вплести её в историю Кевина. Просто чувствовала: чтобы Кевин всё-таки смог вернуться, ласточка должна остаться с ней до самого конца. А потом — когда Танатос и Одиннадцатый уже едва держались на ногах и матерились через каждое слово — Кевин наконец очнулся. Это случилось ровно в тот момент, когда ласточка, почуяв в его истории слабую пульсацию жизни, сама вспорхнула с плеча Венни и, коснувшись крыльями его груди, растаяла без следа. Когда Кевин поднялся, Венни сразу поняла: он стал другим. Она не могла объяснить причины. Дело было не в квантовых связях, не в истории, собранной с нуля. Он просто смотрел на мир иначе. Он стоял близко, он улыбался с теплотой, но в то же время казался далёким, как никогда прежде. Словно теперь между ним и остальным миром пролегало бескрайнее Квантовое море — настолько аномальное, настолько сложное, что пересечь его и остаться собой было невозможно. Именно в этот момент Венни поняла: когда всё закончится, они с Кевином навсегда разойдутся разными дорогами. Он воскрес и взлетел. Она же, несмотря на все приобретения и усвоенные уроки, не могла за ним угнаться. Не могла удержать его на земле — и не имела на это права. А потом Кевин сказал: — Давайте вернём вас домой. Это «вас», исключающее из ведущего к счастливой концовке сценария его самого, резануло сердце. И всё же Венни решила, что должна насладиться последними отведёнными им страницами сполна. Не упустив ни одной буквы. Ни одной малейшей детали. Чтобы потом точно знать: пускай их с Кевином совместная история была скоротечной, она ярко горела до самого конца. Со Стигийской косой, вторым божественным атрибутом Танатоса, и новым клинком Кевина вернуться на Воображаемое Древо можно было в любой момент. Спешить после пережитого никому не хотелось, так что Серафина и Одиннадцатый отправились ставить чай, а Аста с Тисифоной вызвались сложить на всех бутерброды. «Пикник в мире павшего Эона! — фыркнула Тисифона перед тем, как скрыться на «Полярной звезде». — А я думала, куда уж безумнее?» Кевин только махнул ей напоследок. Тисифона показала ему средний палец, и на этом обмен любезностями закончился. Кевин с Танатосом устроились на камнях. Поразмыслив, Нидхёгг тоже опустился поблизости. Танатос раздал сигареты. Венни, разумеется, не досталось, но она сочла, что так даже лучше: судя по этому трио, люди начинали курить не от лучшей жизни. А Венни всё-таки считала, что жизнь ей досталась неплохая. Не каждому выпадает возможность встретить копию человека, которого любила больше целого мира — и найти в этом долгожданное примирение. — Как же я хочу покурить нормально, — в сердцах высказался Танатос. — И выпить ебучего вишнёвого сидра. — А обычный ваше божественное величество не устроит? — усмехнулся Нидхёгг. Танатос закатил глаза. — Разумеется. Мы, боги, вообще предпочитаем всё самое ебучее. Ядра Судей, например. Или тысячелетние сны на маковом поле. Он стряхнул пепел, но случайно попал на самого себя и принялся отряхиваться — с таким возмущённым видом, что Венни невольно засмеялась. Кевин наблюдал за Танатосом, легонько вздёрнув брови. — Я имею в виду тело, — пояснил тот. — Обычное, нормальное тело. В воплощённом всё ощущается каким-то ненастоящим. Словно… — Он поднял взгляд на вершину горы, где размеренно покачивалось на ветру серебряное древо. — Чувствуешь наполовину. Кевин тоже посмотрел наверх. — Скоро ты сможешь выпить, Тан. Что захочешь. И где захочешь. Нидхёгг в задумчивости погладил подбородок. — Вы так уверенно рассуждаете о будущем… У вас уже есть мысли, как победить Асмодей? — Не имею ни малейшего понятия, — признался Танатос. — Что там у нас имеется? Два божественных атрибута, осколок спасения, чокнутая Принцесса Бездны и мелкая со скрытым режимом берсерка. — Не забывай ещё чудеса импровизации и силу дружбы, — подхватила Венни. — А, точно, — ухмыльнулся Танатос. — Короче, плана пока нет. Только процентов на сорок обоснованная вера в будущее. Кев? Кевин бросил взгляд на сигарету. — Мысли есть, — сказал он, — но надо посоветоваться с Одиннадцатым. Скажу позже. Нидхёгг, качнув головой, сделал затяжку. — Как ты получил квантовый клинок? Ответ удивил всех, включая Тисифону, которая как раз спускалась по трапу «Полярной звезды» с воодушевляющей на вид тарелкой бутербродов. — Спас Пламенное Правосудие. — Ты… чего?! — озвучила Тисифона общие мысли. Бутерброды быстро разошлись по рукам. Аста предусмотрительно принесла ещё одну тарелку, а Серафина и Одиннадцатый вернулись с подносами чая. Все устроились в общем кругу. Венни жевала свежий хлеб, вдыхала клубившийся над кружкой пар с ароматом хвои и слушала объяснения Кевина. — Пока вы пытались переплести мою историю, я видел разные… — Он поколебался, подбирая нужное слово. — …образы. — Прости, — смутился Танатос. — Душа у тебя сложная, видавшая виды. Чтобы ты не превратился в призрака, мне нужно было проводить её по всем правилам. Поэтому я сплёл последний образ. Обычно это короткое видение, но нам важно было не допустить полного распада твоей истории, так что пришлось… растянуть смерть во времени. Кевин задержал на нём внимательный взгляд. — Азраил — твоих рук дело? — Что? — удивился Танатос. Кевин ещё секунду вглядывался ему в лицо, а затем, прикрыв глаза, покачал головой. — Неважно. В этом «последнем образе» я наконец смог избавиться от Пламенного Правосудия. И его затянуло в чёрную дыру. — То, что происходит во время подобных видений — зачастую попытка сознания интерпретировать реальность, — заметил Одиннадцатый. Кевин кивнул. — Ни в какую чёрную дыру Пламенное Правосудие, конечно, не попадало. С учётом всего, что она собой символизировала… — Сделав паузу, он опустил взгляд, но быстро справился с чувствами. — Пламенное Правосудие попало в шторм моих эмоций и воспоминаний — выплеск Воображаемой энергии, который случился в момент смерти. — Как с Астерием, — выдохнула Венни. — Ты же кусочек Эона. — Очень милое определение, мелкая, — скривился Танатос. — Спасибо, что не почка. Или, не знаю там, средний палец. — Средний палец Эона — это ты, — решительно заявила Венни. Кевин беззвучно рассмеялся. — Опуская не слишком вежливые по отношению к Астерию анатомические подробности, энергия, которая выплеснулась в момент моей смерти, целиком ушла на разрушение Пламенного Правосудия. Венни изумлённо открыла рот. — Ты ушатал Небесный ключ, даже не соприкасаясь с ним? — уточнил Танатос. — Слушай, я надеюсь, ты никогда не станешь врагом вселенной, как Асмодей. А не то Воображаемому Древу конец. — Так, и? — в нетерпении поёрзала Венни. — Как Пламенное Правосудие стало квантовым клинком? Кевин придвинул к ней тарелку с последним бутербродом. — Оружие, которое мы призываем, перемещается вместе с нами. Можно сказать, мы помещаем его в карманное измерение, тесно связанное с нашей историей, — ответил вместо него Нидхёгг. — Хотя в момент разрушения Пламенное Правосудие не было призвано, оно всё равно находилось на Теликосе. А значит, подверглось влиянию Спасения. Венни вопросительно посмотрела на Кевина. — Я направил силы Астерия, чтобы переплести осколки Пламенного Правосудия — так же, как Танатос и Одиннадцатый пересобрали заново мою историю, очистив её от скверны. — Он бросил взгляд на запястья: от алых цепей остались только глубокие шрамы. — Небесные ключи ведь были созданы из скверны и селестиальной силы, верно? Танатос сдвинул брови, почесал большим пальцем шрам под скулой. — Точно. Выходит, энергия Астерия спасла Пламенное Правосудие от скверны, оставив только селестиальную силу. — Историю Тейи, — шепнула Венни. — Силу Истока. — В каком-то смысле мы оба исцелились, — заметил, посмотрев через плечо на вершину горы, Кевин. — Этот клинок… За столько лет мы научились неплохо друг друга понимать. Он создавался с благими намерениями, с целью защищать — и сам по себе никогда не хотел нести зло. Просто скверна в нём была слишком сильна. Сковывала его волю. Венни не могла поверить своим ушам. — Пламенное Правосудие просило тебя освободить его. — Спасти, — кивнул Кевин. — Поэтому энергия Астерия и смогла его очистить. Спасение приходит только к тем, кто готов его принять. — И ты согласился на это? — вздёрнул брови Танатос. — Кев, Пламенное Правосудие терзало тебя тысячи лет. Оно вынуждало тебя каждый день проходить через ад, а потом вообще едва не свело в могилу. Почему, чёрт возьми, ты решил его не разрушать? Кевин ответил не сразу. Его глаза скользнули к небесам Теликоса, туда, где в тёмных глубинах Квантового моря мерцала серебряная звезда. — Ты прав, — сказал он. — Но в то же время Пламенное Правосудие не раз спасало мне жизнь. Оно помогло спасти Венни. И её Тейват. Я подумал, оно заслуживает новой жизни. Без оков. Брови Серафины обеспокоенно приподнялись. — Это было очень рискованно, милый. Кевин покачал головой. — Разумеется, освобождение от оков не означает, что подневольный злодей станет героем. Но я должен был дать Пламенному Правосудию шанс. — Он вдруг снова показался Венни очень далёким — и очень древним, как если бы прямо сейчас в его сознании разворачивались все истории галактики. — Я просто помог ему пробудиться. Пробуждение оказалось болезненным, но иначе было нельзя. Такой была цена спасения. Приложив руку ко лбу, Танатос растерянно пробормотал: — Мы сейчас точно о клинке говорим? — Прости, — чуть улыбнулся Кевин. — Так или иначе, Пламенное Правосудие больше не опасно. Его история началась с чистого листа. И впредь оно будет определять сюжет самостоятельно. Венни с Танатосом обменялись взглядами. Их обоих охватило странное чувство. Будто Кевин пытался сказать что-то ещё. Что-то настолько важное, что говорить об этом прямо было нельзя. Спокойствие мешалось в его голосе с отзвуками сожаления, как если бы он просил за свой выбор спасти Пламенное Правосудие прощения.

Или, может, не за сам выбор, а за способ достижения результата — жестокий, но единственный возможный.

Впрочем, чувство исчезло сразу же, как только Кевин приложился к кружке с чаем. В этот момент он показался настолько обыкновенным, что Венни даже подивилась, откуда у неё вообще взялись все эти мысли о скрытом посыле. — Значит, вы возвращаетесь, — заключила Серафина. Танатос кивнул. — Я бы не отказался от парочки совместных путешествий с вами, ребята, но одна обезумевшая Луна захватила моего братика и к тому же угрожает разрушить Воображаемое Древо. — Приложив руку к сердцу, он перестал ухмыляться и закончил предельно серьёзно: — Асмодей появилась как результат всех прегрешений Небесного порядка. Остановить её — моя ответственность. Мой последний долг. — «Последний»? — переспросил Нидхёгг. Тисифона изогнула бровь. — Эй, ты там что, могилу себе подыскиваешь? У вас, осколков спасения, это какое-то хобби? Ну, значит, самое время найти другое. Я вам запрещаю помирать! Позабавленный её реакцией, Танатос рассмеялся и пояснил: — Последний долг как «бога». Я хотел бы, чтобы битва с Асмодей стала в истории Селестии точкой. Больше никаких селестиальных шипов, никаких «благих намерений». Хватит с Тейвата фальшивых богов. Пускай его будущее теперь принадлежит людям. Серафина взглянула на него с печальной мягкостью. — А какое место в этом новом мире займёшь ты?

Этот фрагмент можно читать под музыку: Secret Garden — En Passant. Ставьте на повтор

Танатос ответил не сразу. Волнуясь, Венни сама не заметила, как начала комкать край рубашки. Она невольно вспомнила, как сильно Танатос терзался чувством вины, как считал себя чудовищем до такой степени, что не хотел даже возвращаться в человеческий облик. Он, одинокий бог, утративший абсолютно всё… Готов ли он был оставить прошлое позади и сделать шаг в будущее? Венни не знала. Она не забыла, какими глазами Танатос смотрел на измученного Гипноса. Как на разрушенном маковом поле каждый осколок его души содрогался от невыразимой скорби по брату, которого он так и не сумел спасти. Потери, принятые богами непростые решения, падение Небесного порядка, сотни лет заточения и сомнений — всё это оставило на Танатосе отпечатки, которые невозможно было стереть. Шрамы, которые не отражались в зеркалах, но чувствовались во взгляде, в мимолётных движениях и горьких усмешках. Жить с этим дальше было непросто. Как с тысячей сложенных вместе Сентябрей Катастроф. Но Танатос не оправдал опасений Венни. Подмигнув ей, он улыбнулся и сказал: — То, которое должен был занимать всегда. Среди людей. Тронутая до слёз, Венни улыбнулась ему в ответ. Нидхёгг хмыкнул, но напряжённые морщинки в уголках его глаз разгладились — как если бы решение Танатоса расставило точки и над его личным «и». — Даже не знаю, как благодарить вас, — сказал между тем Кевин. — Доживите, — попросила Серафина. — Этого будет достаточно. — Дожить до чего? — уточнила Тисифона. Серафина обменялась взглядом с Астой, и обе улыбнулись друг другу так, будто знали какую-то важную тайну. Вопрос Тисифоны они оставили без ответа. Ребята допили чай, посидели, наблюдая, как над горой вихрится энергия Астерия. Аста припомнила старую мондштадтскую песню, и они с Венни, никого не стесняясь, громко пропели её небесам. Одиннадцатый сложил из камней пирамидку. Тисифона назвала эту импровизированную скульптуру глупостью, но тоже внесла свою лепту, положив сверху белый шарф — то немногое, что она забрала из разрушенного ею же Тейвата. Одиннадцатый выразил надежду, что энергия Астерия сохранит памятник визиту «Полярной звезды» к истокам неизменным. — Сохранит, — сказал Кевин. Танатос с Нидхёггом выкурили ещё по одной сигарете. Кевин отказался. Тогда Серафина попросила его пройти с ней на «Полярную звезду», где дала взамен плаща, утраченного в битве с Асмодей, новый. — На самом деле ему уже много лет, — со смущённой улыбкой призналась она. — Я просто хранила его всё это время в самом тёмном углу, ждала особого момента… — Она покачала головой. — Но я больше не хочу ничего ждать. Я хочу создавать особые моменты сама. Отпустить старые истории, чтобы они дали жизнь новым. Она развернула плащ и, отбросив колебания, протянула его Кевину. Будто напоминая о неоднозначности жизни, по белой ткани тянулись чёрные и серебряные вставки. Вместе они переплетались в узоры — сложные, но поразительно красивые. Прямо как сама жизнь. Кевин бережно принял подарок и сразу его надел. Плащ оказался по размеру — или, может, обладал свойством подстраиваться под владельца. Так или иначе, это была вещь, в которой ощущаешь себя… правильно. Как если бы вы были созданы одним целым. — Его носил Инай, — объяснила Серафина. Кевин поднял взгляд. Серафина, привалившись плечом к стене, скрестила руки на груди. В её глазах, немного печальных, танцевали отблески звёздного света. — Это значимая вещь, Серафина. Ты уверена? Она тихонько рассмеялась. — Милый, я не знаю лучшего способа обойтись с наследием Иная. Не только с его плащом. Со всей той любовью, что жила в его душе. Просто пообещай… — Она подошла и, ласковым движением поправив воротник, заглянула Кевину в глаза. — …что никогда не позволишь путеводному свету своей истории угаснуть. Выдохнув, он слегка поклонился. Вместе с плащом он принимал не только наследие двух Крио Архонтов, но и всю теплоту их сердец. — Обещаю. Что бы ни случилось, я не забуду. Ему не пришлось уточнять: Серафина поняла без лишних слов. В каждой чёрточке её лица отразилась благодарность. Преисполненный чувства почтения перед её мудростью и силой воли, Кевин поклонился ещё ниже. Тогда Серафина, погладив его по плечу, мягко сказала: — Не волнуйся, милый. Оберегай Воображаемое Древо. А уж о Квантовом море мы позаботимся. Ещё через час с приготовлениями было покончено, и каждый сказал последнее «прощай». Кевин призвал квантовый клинок. Серафина, Нидхёгг, Одиннадцатый и Аста вышли на трап, проводить ребят — кто просто взглядом, а кто улыбкой. Их совместная история длилась недолго, но каждый знал: подобные встречи становятся щелчками зажигалки, способными вывести из тёмного лабиринта к свету. «Я не забуду», — вглядываясь в их лица, мысленно повторил Кевин. Он встретился глазами с Одиннадцатым.               — Спасибо, — сказал тот, когда Кевин позвал его на «Полярную звезду», обсудить свои идеи касательно битвы с Асмодей. — Что бы ты ни имел в виду, это сделал другой Кевин. По губам Одиннадцатого скользнула усмешка. — Я так не думаю. Один выстрел — вот всё, что отличает вас друг от друга, Аид. Несколько минут, над которыми ты не был властен. Он бесцеремонно опустился на пол и сложил ноги в манере, которая напомнила Кевину об одном мудром осквернённом, сохранившем в Ирминсуле душу Азраила. Поразмыслив, он опустился напротив. В прошлом им с Аяксом довелось провести вместе совсем немного времени. Главное их общее воспоминание было связано с посиделками в «Народном выборе» — короткими часами перед роковым решением Аякса отправиться в Заполярный Дворец в одиночку. Кевин помнил, как пытался отыскать в этом ключ к спасению альтернативных Тейватов. Как в одном из миров его копия настояла на том, что Аякс нуждается в помощи. У них неплохо получалось сражаться плечом к плечу. Но это, к сожалению, не уберегло Тейват от скверны. В конце концов та вероятность упала в Квантовое море. Кевин вздохнул. Когда-то он и правда был другим. Его попытки найти счастливый финал обрекли на гибель десятки вероятностей, в том числе и мир Одиннадцатого. Он не имел права принимать благодарность. Но всё же решил выслушать. Из уважения к старому другу. — Я обо всём знаю, — сказал Одиннадцатый. — Переплетая твою историю, я не сдержал любопытства и прочёл некоторые её фрагменты. Прости. Кевин покачал головой. — Тебе не за что извиняться. Если ты всё видел… Значит, понимаешь: это я должен просить у тебя прощения. Одиннадцатый задумчиво побарабанил пальцами по колену. — Ты пытался спасти Тейват. — Ценой остальных. — С твоим вмешательством или без, они всё равно были обречены. Единственный способ спасти Тейват по-настоящему — это избавиться от Хонкая. Раз и навсегда. Но эта цель пока не достигнута, верно? Кевин медленно кивнул. — И ты продолжишь свой путь до конца. Кевин кивнул снова. Склонив голову набок, Одиннадцатый некоторое время смотрел ему в глаза, а затем сказал: — Там, в странствующем театре… Даже после того, как я убил Тимми и едва не застрелил Тевкра… Ты отказался меня убивать. Сказал, что это не спасение. — Одиннадцатый вздохнул. — Я долгое время не мог понять значение твоих слов. Всё искал его, правильное спасение. Думал обрести его в убийстве Царицы — и убил лишь подделку. Гонялся за ним по всему Квантовому морю — и в итоге стал монстром, а потом рассыпался на кусочки. Уголки губ Кевина дрогнули, но не в улыбке: сердце затопила горечь. — И за это ты меня благодаришь? — Нет, — усмехнулся Одиннадцатый. — Я благодарен, что ты не согласился на самый очевидный финал моей истории. Что ты заставил меня задаться вопросами. Не просто принять спасение — постичь его. — «Постичь», — повторил Кевин. — Одиннадцатый… Аякс, мои слова вынудили тебя пройти ужасный путь. Одиннадцатый задумчиво пропустил сквозь пальцы пряди волос, по-прежнему рыжих. Согласно своей текущей истории, он никогда не проваливался в Бездну, а значит, никогда не зарабатывал седину. Хотя это, конечно, была огромная ложь. — Вспомни историю неизвестного номера. Он был спасён, но не спасся. Его вывели из-под власти скверны за руку, и потому он так и не научился сражаться со своими демонами. В конце концов он тоже стал одним из них. Устроил взрыв в Заполярном Дворце. Безжалостно убил Сандроне. Бросил друзей. Едва не отказался от семьи. И только здесь, в Квантовом море, провалившись на самое дно реальности, он принял ответственность за свою судьбу и наконец-то повзрослел. Обдумывая его слова, Кевин опустил голову. — То же самое верно и для меня. Я долгое время перекладывал ответственность за своё спасение на других. На тебя. На фальшивую Царицу. На Серафину. — Одиннадцатый провёл пальцем по ладони, которая на самом деле должна была быть механической. — Тот ужасный путь, о котором ты говоришь, на самом деле был путём взросления. Болезненным, конечно. Но это неизбежно, верно? Продолжая в задумчивости поглаживать ладонь, он отвернул голову к окну, туда, где за стеклом переплетались друг с другом потоки фиолетовых частиц. — Детство — это мир иллюзий. Он вращается вокруг нас, готовый уберечь от любого зла, исполнить любую нашу прихоть, склеить волшебным пластырем любые раны души. Это сон, настолько прекрасный, что никто в здравом уме не хочет с ним расставаться. Поэтому… человеку нужен кошмар. Лишь когда в беспечном раю, не знающем перемен, появится тьма, лишь когда песочные замки нереалистичных надежд рухнут, человек сам захочет проснуться. Кевин тихо выдохнул. Его губы дрогнули, но он так и не решился озвучить то, что вертелось на языке. — Все мы рано или поздно открываем глаза в реальности, хотим мы того или нет, — продолжил Одиннадцатый. — Те, кто держится за навеки растаявший сон, оказываются сметены жестокими волнами настоящего мира. Но те, кто прошёл через кошмар, уже знакомы с тьмой. Поэтому могут ей сопротивляться. Когда Кевин заговорил, его голос звучал хрипло. — Значит… Ты считаешь, что кошмар необходим. — Людям нужен стимул, чтобы взять судьбу в свои руки, — кивнул Одиннадцатый. — Мы рождаемся детьми, Кевин. В глубине души каждый из нас мечтает, чтобы его прекрасный сон длился вечно. Только взросление неизбежно. И если рано или поздно сон рухнет… Пускай в его недрах всегда будет жить кошмар, способный нас к этому подготовить. Потянувшись вперёд, он коснулся кончиками пальцев стекла. Усмешка на его губах медленно растаяла, уступив место улыбке — не слишком широкой, но искренней. Тёплой. Как у Аякса. — Ты стал моим кошмаром, Кевин Каслана, — сказал он. — И, хотя ты никогда не простишь себе эту роль, я хочу, чтобы ты знал: я не жалею, что проснулся. Благодаря тебе я понял: спасение — это путь. Непростой. Именно поэтому мы и проходим через все эти испытания. Чтобы научиться идти по нему — и никогда, даже в самый страшный миг, даже посреди моря скверны, не терять его из виду.               Перед тем, как надрезать пространство, Кевин кивнул Одиннадцатому — и тот, улыбнувшись, махнул на прощание. Аякс получил свои ответы. А Кевин, сам того не ожидая, получил свои. Выдохнув, он открыл портал. Ребята прокричали друг другу слова прощания, а затем всё потонуло в синей вспышке. Пару секунд в сознании ещё звучал шёпот Квантового моря. Его тихая песнь, которую благодаря новым способностям Кевин слышал так же отчётливо, как и Танатос. А потом всё стихло. Всё — кроме шелеста ветра, который ясно дал понять, что друзья вернулись на маковое поле.

Конец музыкального фрагмента

— Вы живы, чик-чирик! — радостно взмахнул крыльями Икел. Не скрывая волнения, он опустился на плечо Танатоса, и тот ласково погладил его по бумажному клюву. Пока Венни вводила Икела в курс дела, Танатос осмотрелся. За время их отсутствия маковое поле утратило ещё несколько фрагментов. Целым оставался только небольшой участок вокруг дома. Со всех сторон к нему щупальцами подползала тьма — скверна, которая медленно пожирала сознание Гипноса. — Ну что, ребята? — уже привычно опустившись на крыльцо, обратился к остальным Танатос. — Какой у нас план? Все дружно повернулись к Кевину. Тот вздохнул. — Вам не понравится. — Мы привыкли, — заверила Венни. Тисифона устроилась посреди маков. Венни подсела к Танатосу. Кевин остался стоять. Убрав руки в карманы нового плаща, он в задумчивости глядел в ту сторону, где когда-то посреди целого макового поля текла горная река. — Во-первых, нам нужно найти подходящий мир. Думаю, никому не хочется, чтобы Асмодей разнесла половину Пенаконии. Или обратила в пыль дом Уракусая. Венни торопливо покивала. Кевин одарил её слабой улыбкой. — Я думал о каком-то разрушенном или необитаемом мире. Хорошо, если он будет занимать промежуточное положение между Воображаемым Древом и Квантовым морем. Во-первых, это ослабит Асмодей. Во-вторых, так наша с Танатосом связь станет крепче. Танатос сцепил руки в замок. — Один осколок спасения хорошо, а два — ещё лучше! С Астерием мы не сравнимся, но ведь и Асмодей — только четверть Завершённости. Хорошая мысль. Я бы предложил сразиться на Атласе, но… Он замолк. Все помнили слова Дань Хэна: через некоторое время после поражения в войне с Хонкаем Атлас упал в Квантовое море. Желая приободрить Танатоса, Венни мягко толкнула его плечом, и тот слегка дёрнул уголком губ в ответ. Кевин кивнул. — По той же причине не могу предложить свою родину. — «Родину», ха, — задумчиво повторила Тисифона. — А я всегда думала, ты свалился в нашу вселенную уже взрослым занудой. Кевин наградил её ироничным взглядом. — Элохим нам здесь тоже не помощник, — опечаленно развела руками Тисифона. — Хорошая мы троица, ничего не скажешь. Все бездомные. Только мы с Кевином богатые, а Танатос — нищеброд. — Это что ещё за камень в мой огород? — проворчал Танатос. Венни хихикнула, но быстро посерьёзнела. — Мы не можем заманить Асмодей сюда? Вельт же говорил, что пузырьковые вселенные как раз находятся между Воображаемым Древом и Квантовым морем. А ещё… — Она коснулась кармана, в котором покоилась зажигалка. — Здесь я смогу помочь в бою. Кевин взглянул на неё с благодарностью, но всё же покачал головой. — Посмотри вокруг, мелкая, — добавил Танатос. — Совсем скоро от этого мира останется только темнота. Он нестабилен, а потому опасен. В особенности для Кевина и Тисифоны, которые, в отличие от нас, находятся здесь в физических телах. Тисифона подобрала палочку и принялась с унылым видом чертить на земле незамысловатые рисунки. — Эй, Кев. Ты ведь наверняка знаешь и другие рухнувшие миры. — Я кто, по-твоему, специалист по апокалипсисам? — Да, — хором ответили остальные, включая Икела. Кевин с усталым вздохом потёр переносицу, но спорить не стал, только скрестил руки на груди и через пару секунд раздумий сказал: — Есть у меня на примете один мир. Он… Там тоже случилось вторжение Хонкая, но мир пал задолго до пробуждения Судьи Конца. По всем Воображаемым законам война с Хонкаем не закончилась, и мир завис между Воображаемым Древом и Квантовым морем. — Как переспелый плод, который ещё не упал, но уже держится крайне ненадёжно, — объяснил Танатос Венни. — Поэтому после катастрофы его стали называть Малой звездой Орендель. — Кевин постучал пальцами по локтю. — Это всё ещё планета, но теперь, когда она зависла в таком положении, полноценной её не назовёшь. Тисифона почесала чистым концом палочки нос. — Это всё, конечно, круто. Может, у нас даже будет шанс не умереть в первые пять минут боя. А что делать с Гипносом? Напомню, что против нас теперь не один Судья, а полторы. — Ты назвала моего брата неполноценным? — возмутился Танатос. — Я просто констатирую факты! — отозвалась Тисифона. — То есть ты считаешь неполноценность Гипноса фактом? — Да не имела я в виду, что он неполноценный, прекрати сверкать в мою сторону своими жуткими глазами! Как и всегда, чтобы распалить между этими двумя огонь, хватило одной безобидной искры. Кевин, глубоко задумавшись, не слушал, поэтому даже не пытался вмешаться. Венни на мамин манер принялась тереть виски. В конце концов спор прекратил Икел, который возмущённо всплеснул крыльями и авторитетно заявил: — Чик-чирик, я сейчас вас обоих в нокаут отправлю! — Ты говорящее оригами, — сухо заметила Тисифона. — В отличие от вас, грубиянов, я могу отправлять в нокаут элегантно и красиво, чирик, — гордо вскинул голову Икел. — Или вы забыли, что я, вообще-то, являюсь частицей сознания Гипноса? Даже если, — он сделал выразительную паузу, — неполноценной. — Ты не помогаешь, Икел! — замахала руками Венни. Со стороны Кевина донёсся тихий смешок: суета друзей его забавляла. Впрочем, на дне его глаз теснились мрачные тени. Слова, которые он готовился сказать, были обречены разрушить их уютный мирок раз и навсегда. — Всё верно, Икел, — проговорил он. — Ты — часть сознания Гипноса. Маленькая страница его истории, защитившая себя от воздействия скверны. И это — ответ на вопрос Тисифоны. — А? — растерянно отозвалась та. Икел повернулся к Кевину. Склонив голову набок, он некоторое время всматривался ему в лицо, а затем беспокойно переступил с ноги на ногу. Его глаза, удивительно живые для бумажной птицы, погрустнели. — О. Я… Думаю, я понял, чик-чирик. — Понял что? — напрягся Танатос. — Что ты задумал, Кев? Вместо ответа Кевин прошёл к крыльцу, опустился на нижнюю ступеньку — тяжело и как-то устало. — Я хочу освободить твоего брата от власти Асмодей. Танатос сдвинул брови. Черты его лица сразу заострились, а в уголках глаз обозначились мелкие морщинки. Даже не отдавая себе в этом отчёта, он начал потирать друг о друга дрожащие ладони — медленно и нервно. — Это невозможно. Небесный порядок не вписывал себя в Ирминсуль. Мы не связаны с Тейей и не можем добраться до лазейки в Воле Хонкая. Тот, кого поглотило заражение, потерян навсегда. Как Гелиос. Поэтому подумай ещё раз, Кев. Подумай хорошенько. Потому что… — Его губы на мгновение сжались. — Я не хочу держаться за заведомо ложную надежду. Венни хотела обхватить его плечо, но в последний момент передумала. Воздух рядом с Танатосом насытился Хонкай-энергией: он неосознанно выстраивал вокруг своего сердца стену, способную защитить от очередного удара судьбы. Кевин взглянул на Икела. Тот повёл крыльями, на которых до сих пор виднелись пластыри, и сказал — нерешительно, но мягко: — Нет, Тан. Думаю, это всё же возможно. — Ты сказал правильно, — кивнул Кевин. — «Тот, кого поглотило заражение». Но Гипнос пока не поглощён скверной. У нас есть Икел. Чистая часть его души. Венни обхватила пальцами подбородок. — Но разве не сам Икел говорил, что почти не обладает над Гипносом властью? — Всё так, чик-чирик, — подтвердил, качнувшись вперёд-назад, Икел. — Но я имел в виду рамки, очерченные Воображаемыми законами. Кевин же замыслил нечто вне рамок, чирик. Венни перевела взгляд на Кевина. — Ты хочешь использовать новые связи своей души, так? — Так, Венни. — Кевин посмотрел в небо — непроницаемый чёрный прямоугольник, отрицавший и свет, и любые краски. — Именно это я и обсуждал с Одиннадцатым. Пытался понять пределы своих возможностей. Он поднял руку, над которой прямо в воздухе соткался квантовый цветок — утончённый нарцисс. — Квантовую энергию можно сравнить с Хонкаем. Хонкай обладает властью искажать истории. Его вмешательство грубое, разрушительное. Как если бы он вырывал книжные страницы, небрежно пришивая на их место обрывки из блокнота, полного его безумных, мрачных идей. Воздействие квантовой энергии же основано на аномалиях, ошибках системы, обходе существующих законов. Нарцисс над ладонью Кевина рассыпался квантовыми частицами, которые быстро растаяли среди маков. Волнуясь, Венни сделала большой глоток лимонада — она воплотила его пару минут назад, потому что слушать очередные лекции без порции сладкого казалось свыше человеческих сил. — Квантовая энергия не меняет и не разрушает содержимое книги. Вместо этого она влияет на восприятие читателя. Создаёт поверх оригинального текста «глюки». Поменяй акценты в паре строк — и вот уже злодей становится героем, а Тисифона — милейшей души человеком. — Эй! — возмущённо отозвалась та. Кевин не сдержал ухмылки. — Я надеюсь, что с новыми связями души смогу объединить квантовую энергию с Воображаемой. Поменять восприятие истории и тем самым изменить её саму. Венни озадаченно поскребла затылок. — Ты назвал Икела «маленькой страницей» истории Гипноса. Выходит, ты хочешь исказить восприятие этой страницы? — А! — воскликнул Танатос. — Я, кажется, понял. Он щелчком призвал вишнёвый сидр, небрежным движением открыл бутылку. Похоже, сидр служил ему моральной поддержкой — прямо как для Венни лимонад. — Воображаемая энергия позволяет создавать истории, а квантовая — искажать детали. Сейчас, согласно Воображаемым законам, Икел является меньшей частью души Гипноса, и увеличить её мы никак не можем. Поэтому ты собираешься исказить восприятие «читателя» таким образом, чтобы маленькая страница начала играть решающую роль. — О, вписать в историю неожиданный поворот, который переворачивает весь сюжет с ног на голову! — подхватила Венни. — Ага, точно, — кивнул Танатос. — По типу того, что мы с Кевом — осколки спасения. Вроде бы небольшая деталь, но ведь с её наличием наши приключения начинают играть совсем другими красками. Выслушав с таким видом, будто все вокруг посходили с ума, Тисифона повернулась к Кевину. — Но разве это поможет избавить Гипноса от Хонкая? Неважно, какая часть его сознания осквернена. Заражение в любом случае будет прогрессировать, и в конце концов Икел тоже окажется поглощён. Вместо ответа Кевин посмотрел на Икела. — Ты права, чик-чирик, — сказал тот. — Но я не собираюсь просто сидеть в сознании Гипноса. Нет. Я намерен ему помочь. Танатос нахмурил брови, отставил на ступеньку недопитый сидр. — Что ты задумал? — Воля Хонкая — это общий разум всех заражённых существ, чирик, — объяснил Икел. — Коллективное сознание. Если уж кто и может вырваться из-под его власти, так это обладатель самого могущественного индивидуального сознания во всём Тейвате. Я… Он замолк. Некоторое время над маковым полем висела тишина, полная тяжёлых предчувствий, а затем Икел договорил: — Я заполню собой трещины, которые появились в душе Гипноса из-за повреждения Ядра. Он пробудится как полноценный Судья, и его связь с Ядром, созданная Айоном, станет настоящей, чик-чирик. Венни округлила глаза. — Я думала, мы любой ценой пытаемся этого избежать! Икел помотал головой. — Благодаря тому, что незаражённый осколок станет для Гипноса решающей частью истории, влияние скверны ненадолго ослабнет. Он же воспользуется этим окном возможности и полными силами Ядра, чтобы вычеркнуть себя из Воли Хонкая. — Вычеркнуть, — ошарашенно повторил Танатос. — Не пойми неправильно, чик-чирик, — с сожалением добавил Икел, — это не очистит Гипноса. Только освободит от влияния Асмодей. Если его не будет в Воле Хонкая, она не сможет установить над ним контроль — а он сможет распоряжаться силой Судьи сам. Остальные молча смотрели на Танатоса. В его глазах, поначалу оцепеневших, постепенно разгорелись огоньки страха. Брови приподнялись, и между ними задрожала складка. — Что… Что случится с тобой? — Мы с Гипносом станем единым целым, — спокойно ответил Икел. — Ты исчезнешь, — выдохнула Венни. Над остатками макового поля пронёсся порыв ветра. Скоро должен был начаться дождь. Даже почти разрушенный, сон продолжал следовать древнему сценарию, написанному младшим братом для старшего — в отчаянии, но с любовью. — А если ничего не получится? — тихо спросил Танатос. Кевин опустил голову. Тисифона отвела взгляд. Икел же, напротив, спорхнул на колено Танатоса, мягко заглянул ему в глаза. — Тогда… нам остаётся только попрощаться. Танатос судорожно выдохнул. Краски схлынули с его лица, а глаза застыли осколками алого льда. В последний раз Венни видела его таким потерянным на Теликосе — в тот момент, когда он ни с того ни с сего начал говорить про предопределённость судьбы. — Ты знаешь, что это необходимо, Тан, — продолжил Икел. — Каждый делает то, что должен. — И что должен я? Венни никогда не слышала, чтобы голос Танатоса дрожал с такой силой. Казалось, каждое слово вонзалось в его сердце ножом — а он не мог достать их и только медленно сгорал от нестерпимой боли. — Убить тебя, если ничего не выйдет? — Тан… — начал было Кевин. Танатос поднял на него взгляд, колкий и тёмный, как сплетённое из скверны копьё. Кевин, вздрогнув, замолчал. В глазах Танатоса сверкали слёзы, но вместо того, чтобы заплакать, он трясся — от гнева, от бессилия, от безжалостного натиска судьбы, которая уже украла у него брата и теперь пыталась забрать то немногое, что от него осталось. — Это не твоё решение, — вдруг сказала Тисифона. Остальные изумлённо повернулись к ней. Сложив руки на коленях, Тисифона неотрывно смотрела на затопленный тьмой горизонт. В её глазах пополам с яростью плескалась горечь. — Как бы сильно ты ни любил своего брата, ты не имеешь права связывать его волю, не имеешь права отнимать у него выбор. Уж ты, на тысячи лет запертый в плену фальшивого рая, должен понимать это лучше прочих. Её окаменевшее лицо исказилось мукой, и она торопливо отвернулась, скрывая сбежавшую по щеке слезу. — У каждого из вас своя жизнь. И каждому нужно двинуться в будущее своей дорогой. Чем раньше ты это поймёшь, тем лучше. Пока твоя любовь не превратилась в зависимость. Пока в погоне за чужой историей ты не начал упускать из виду свою. Ведомый сиюминутным порывом, Танатос резко подался вперёд. Судя по лихорадочному блеску глаз, он хотел сказать нечто грубое, яростное, даже жестокое — но в последний момент передумал. Будто что-то внутри него перегорело, укрыв и гнев, и боль, и неконтролируемый ужас слоем пепла. Непроницаемым куполом тишины. Пару минут все сидели в молчании. Тисифона беззвучно плакала — она наконец дочитала их с Принцем Бездны совместную историю до конца и теперь пыталась принять финал, в котором им так и не довелось обрести друг друга. Танатос, сгорбившись, не отрывал лица от ладоней. Икел продолжал сидеть у него на колене. Он казался опечаленным, но спокойным, и Венни поняла, что он готовился к такому исходу с самого начала. С тех самых пор, как щелчок зажигалки придал спрятанному на маковом поле осколку осязаемую форму. Икел ведь был частицей Гипноса. А Гипнос всегда защищал Танатоса и целый мир — даже когда выбирал для этого неправильные методы. За право спасти свою любовь он готов был заплатить любую цену. Включая фрагмент собственной души. Венни повернулась к Кевину. Тот, в свою очередь, не отрывал взгляд от Икела. Словно пытался впитать его образ. Запомнить каждую деталь. Кевин смотрел, но его глаза, способные теперь различать потайные слои реальности, видели не бумажную птицу, не вдохновлённое Миром грёз воплощение. Они видели душу Гипноса — не омрачённую ни скверной, ни чувством вины. Венни смутно помнила это выражение лица. С таким же Кевин в последний раз зашёл в «Долю ангелов». Тогда, стоя на пороге, он оглядывал таверну, залитую тёплым светом, прислушивался к разговорам друзей, любовался напоследок яркими огнями их историй. Уже в тот момент в тёмной кладовой Храма Наруками лежала коробка заранее подготовленных писем: Кевин знал, как ничтожны его шансы вернуться из Долины Ветров живым. Поэтому он смотрел. Прощался. Вместо того, чтобы спешить к финалу, он бережно вчитывался в каждую строку. Касался каждой страницы не рукой, а распахнутым настежь сердцем. Пожалуй, он был самым любящим на свете читателем. — Хорошо, — сказал наконец Танатос. Проведя рукой по лицу, он выпрямился, но так и не решился встретить ничей взгляд, вскинул голову к небу. — Вы правы. Простите. Я просто… Мне… «Мне страшно», — хотел сказать он, но слова застряли в горле, поэтому он лишь зарылся пальцами в волосы и повторил: — Простите. Кевин тихо вздохнул, ответил с непривычной мягкостью: — Всё в порядке. Не торопись. Время пока есть. Проведите вместе столько, сколько сочтёте нужным. Поднявшись, он кивком попросил Венни и Тисифону последовать за ним в дом. Тисифона встала, утирая слёзы. Тогда Венни, сбежав по крыльцу, ухватила её за ладонь, и они прошли через открытую Кевином дверь плечом к плечу, пускай и не глядя друг на друга. Танатос с Икелом остались одни. Кевин с девочками остановились в коридоре, у стеллажа, где стояли фотографии Танатоса и Гипноса. Теперь Венни знала, что большинство этих кадров — фальшивка. На самом деле уже в шестнадцать лет глаза Танатоса стали из синих красными, а счастливые моменты разлетелись вдребезги под залпами безжалостных орудий войны. — Когда Икел исчезнет, сон утратит стабильность, — объяснил Кевин. — Оставаться здесь будет небезопасно. — Я могу поддержать его, — заметила Венни. Кевин покачал головой. — Знаю, что можешь. Но я хотел бы, чтобы в битве с Асмодей ты сосредоточилась на своём выживании, не отвлекаясь ни на что другое. Венни принялась в задумчивости накручивать на палец прядь волос. — Ты хочешь, чтобы мы ушли во внешнюю вселенную раньше, — догадалась Тисифона. — Я дам тебе координаты нужного мира, — кивнул Кевин. — Откроешь портал и заберёшь Венни с собой. Мы присоединимся к вам сразу же, как только Икел уйдёт. — А как же Танатос? — спросила Венни. Кевин, повернувшись, мягко взъерошил ей волосы. — Я пригляжу за ним. Не волнуйся. Он сильный человек. Гораздо сильнее всех нас. — Знаю, — со вздохом ответила Венни. — Именно поэтому и волнуюсь. Иногда он так отчаянно пытается быть сильным, что забывает обо всём остальном. И тогда… Она бросила взгляд за окно, туда, где под порывами ветра и мелкой моросью дождя покачивались алые маки. — Тогда он начинает рушиться изнутри.              

Этот фрагмент можно читать под музыку: Secret Garden — Appassionata. Ставьте на повтор

       Танатос с Икелом почти не разговаривали. Вовсе не потому, что им нечего было обсудить. Возможно, именно потому, что общих тем было слишком много — и это особенно остро напоминало о скорой разлуке. Оба понимали всю зыбкость шанса, который пытался выиграть Икел. Они делали ставку на осквернённое сознание, а скверна ненавидела уступать людям. Даже в мелочах. С учётом умения Хонкая адаптироваться, озвученное Икелом предположение могло быть от истины даже дальше, чем Пенакония от Тейвата. Впрочем, прощание с Икелом в любом случае было неизбежным. Кевин лишь пытался поправить контекст. Он не мог поменять переменные в уравнении, поэтому просто переставлял их местами в попытке найти то положение, при котором удастся спасти большинство. Спасти Воображаемое Древо. И, если очень повезёт, Гипноса. Шёл дождь. Небо плакало над остатками макового поля, но туч над головой не было: капли вырывались прямо из черноты. Икел рассказал, как во время попыток Венни сплести душу Танатоса дождь шёл снизу вверх, а земля дыбилась высокими стенами. И тогда, и теперь самой стабильной точкой сна оставался дом. Но в скором времени и ему предстояло исчезнуть. — Танатос, — позвал Икел, когда стало ясно, что всё последующее проведённое вместе время будет лишь попыткой взять у жизни взаймы. — Я знаю, — глухо отозвался тот. Рано или поздно каждой душе приходится уйти, и Смерть чувствует грядущий момент перехода лучше прочих. Тихая мелодия, нежно обнимавшая Икела своими пронзительными нотами, не позволяла ошибиться: его личная история подходила к концу. Вселенная звала всех потерянных птиц вернуться домой. В этот раз Танатосу не нужно было плести последний образ. Он провожал Икела не как Бог Смерти — как обычный человек. — У меня будет к тебе просьба, — мягко сказал Икел. — Когда мы встретимся снова… Спой Гипносу что-нибудь хорошее. Он всегда любил твой голос. И всегда держался за твои песни, чирик. Даже сейчас, когда его сознание почти целиком потонуло в скверне… Словно ощутив его молчаливый зов, на крыльцо вышел Кевин. Он не стал ничего говорить, лишь прижался спиной к двери, дожидаясь, когда Танатос с Икелом попрощаются. — …Он всё равно помнит их, — закончил Икел. — Хоро… — Голос Танатоса на секунду пресёкся. — Хорошо. Икел кивнул. Бумажные птицы не умели улыбаться, но Танатос в этом и не нуждался. Чувства Икела, его трепетная любовь, его надежда на новую встречу, робкая, но вопреки всему тянущаяся к свету подобно цветку — всё это отражалось в музыке его души, оплетало маковое поле незримыми нитями гармонии. Кевин опустился рядом с Танатосом, протянул руку, и Икел перепорхнул ему на ладонь. Танатос не хотел смотреть, как он уходит. Но всё равно смотрел. Это было их последнее совместное мгновение. Танатос не имел права его упускать. Кевин ничего не сказал, только закрыл глаза, мягко обхватил бумажную птицу — так бережно, как если бы Икел был хрустальным цветком. Или, может, оголённым сердцем, лишённым всякой защиты. Танатос ощутил, как окрепла мелодия Кевина. Как невидимый музыкант тронул смычком струны скрипки, рассказывая о сожалениях и о тоске по всему, что пришлось отдать во имя спасения. Ветер, блуждавший по маковому полю, на мгновение остановился — а затем вдруг изменил своё направление. Порыв, вечно следующий с запада на восток, взмыл к небесам. Словно вдохновлённые внезапной переменой, алые лепестки воспарили над маковым полем стаей вольных птиц, устремились во тьму, где исчезали один за другим. Может, они пропадали в забвении. А может, получали долгожданную свободу от навязанных сном оков. Так или иначе, они звали Икела за собой. Расправить крылья и вырваться за небесный купол. Прочь из клетки фальшивого рая, который медленно увядал под гнётом подступающей скверны. И Икел последовал за ними. Ещё пару минут его залатанные пластырями крылья время от времени мелькали посреди алых лепестков. Достигнув границы тьмы, Икел помедлил. Обернулся. Взгляд его необычайно живых глаз обвёл маковое поле, задержался на крыльце, откуда за его последним полётом неотрывно следили два осколка спасения. Затем, издав прощальное «Чик-чирик!», которое прокатилось над умирающим миром подобно зову, Икел сложил крылья и бросился навстречу темноте. Бумажная птица исчезла. Над маковым полем воцарилась тишина. Лишь его края беззвучно осыпались во тьму: с уходом Икела сон утратил стабильность и теперь понемногу утопал в скверне. А потом поддельное небо вдруг пошло трещинами, из которых, от горизонта до горизонта озарив маковое поле тёплым светом, хлынули потоки золотых частиц. Тихо выдохнув, Танатос подставил дрожащую руку. Оседая на коже, частицы таяли, не оставляя после себя ни следа. — … Раз, два… Вдох… Три… Четыре… Нет. Нет. Раскрытая ладонь сжалась в кулак. Танатос крепко вжал её в грудь. Та неконтролируемо ходила ходуном: он пытался затолкать свою бессильную ярость как можно глубже, запереть внутри не чувства — ревущий пожар, способный выжечь дотла целый мир. Воздух, перенасыщенный Хонкай-энергией, шёл алой рябью, выл одичалым призраком, а в глазах плескалась воистину демоническая тьма. — Пойдём, — едва ли не прорычал он. — Танатос, — позвал Кевин. Танатос не стал поднимать взгляд. Его зрачки сузились до хищных щёлок, а руки чесались от нестерпимого желания высвободить рвущиеся наружу перья. Потонуть в активной Хонкай-реакции. Вынудить целый мир захлебнуться во мраке. Но Танатос, конечно, не мог этого допустить. Он, чёрт возьми, был осколком ебучего спасения. И должен был оберегать наследие Астерия — вопреки всему, что пыталось переломить его, как старый, изношенный клинок. — Танатос, — повторил Кевин. — Отпусти. Я не стану осуждать. Только, пожалуйста, отпусти. Пару секунд Танатос сидел, содрогаясь всем телом, всё пытаясь удержаться, сковать себя подобно Пламенному Правосудию. Но Кевин продолжал смотреть. А пузырьковая вселенная продолжала рушиться, и чёртовы золотые частицы всё также сыпались с неба вместе с дождём, напоминая обо всём, что пришлось с корнем вырвать из сердца. — Я хочу… Слегка пошатываясь от переизбытка Хонкай-энергии, Танатос поднялся. Вокруг него заплясали чёрно-алые вихри. — Нет, я… Рывком развернувшись, он высвободил всю накопленную внутри ярость — а вместе с тем и боль, которая рвала в клочья душу: — Я убью её! Кевин опустил голову. Широкий тёмный поток пронёсся над его плечом, сорвал с петель дверь, с рёвом пересёк коридор — и в конце концов разбился о стеллаж с фотографиями. Во все стороны брызнули осколки стекла. Вылетая из рамок, фотографии утопали в алом пламени и осыпались на пол пеплом. — Я её убью, — повторил Танатос хриплым шёпотом. Его пылающие глаза угасли. Опустошённый, он упал на колени, зарылся пальцами в волосы и некоторое время сидел без движения. Кевин молчал. Края пробоин дымились. На полу догорали последние фотографии. Маковое поле продолжало рушиться. — Как ты живёшь с этим? — не поднимая головы, прошептал Танатос. — Кевин, как ты живёшь каждый день, зная, что не обладаешь властью ничего поменять? Вопрос был риторическим. Кевин переплёл пальцы. Его руки едва уловимо дрожали, но Танатос не замечал. — Я знаю, что Асмодей этого не выбирала, — проговорил он. — И что она была скована с самого начала, с того момента, как стала сосудом для частицы Завершённости. Я знаю, знаю, если бы она могла, если бы она не стала Судьёй, она бы защищала Тейват, как прежде, и она никогда бы не… — Он замолк, обхватив себя за шею. — Я знаю, что это наша вина. Всех нас. Людей, заигравшихся в богов. Но я просто… просто хочу… — Сделать то единственное, над чем ты властен, — спокойно закончил его мысль Кевин. — Убить того, кого не в силах спасти. Дрожь Танатоса более или менее успокоилась, и он устало перебрался на ступеньку, сел рядом с Кевином, потёр покрасневшие от напряжения глаза. — …Прости. Не слишком-то достойное решение. Особенно для осколка спасения. — Я же говорил. Я не осуждаю. — Но, кажется, сожалеешь. Кевин поднял глаза к небу, туда, где не так давно исчез Икел. — Ты спросил, как я живу. Вот твой ответ: с сожалением. Из-за всего, что сделал сам, из-за всего, чему не смог помешать. Из-за того, что спасение не может существовать без разрушения. — Он беззвучно выдохнул, покачал головой в такт мыслям, которые так и не решился озвучить вслух. — Ты хочешь убить Асмодей. Я знаю, как это сделать. — Ты предупреждал, что нам не понравится. Кевин кивнул. — Потому что я не могу предложить ни тебе, ни Тисифоне желаемого. Жестокой расправы, способной возместить ваши утраты. Напротив. Я говорю о самом милосердном из возможных способов. Его руки по-прежнему были сцеплены в замок, и он нервно потёр тыльную сторону ладоней большими пальцами. — Но мне хотелось бы, чтобы ты согласился с ним, Тан. — Мм? — удивлённо отозвался Танатос. — Не припомню, чтобы ты когда-нибудь высказывал подобные пожелания. — Я считаю, что Геката заслуживает милосердия, — объяснил, не отрываясь от созерцания тьмы над головой, Кевин. — Но понимаю, что сейчас тебе может казаться иначе. Танатос сдвинул брови. — Тебе что-то известно. Удивительно: хотя с возвращением косы мелодия души Кевина стала более чёткой, в ней всё ещё оставались участки, которые Танатос попросту не мог воспринять. Даже с учётом обретённых знаний об Астерии и четвёртой стене. «Во имя Эонов, сколько же секретов хранит этот парень?» Кевин не стал отрицать. Покачав головой, он сказал: — Я хотел бы рассказать. Но не могу. Правда, не могу. Скажем так, история — это не только то, что написано, но и то, что спрятано между строк. Когда история Гекаты обретёт заслуженный финал… — Он потёр шею, опустил взгляд, будто пытался разглядеть посреди маков очертания неясного будущего. — Ты увидишь всё сам. Тогда наступит время пробуждения. Тогда, обернувшись назад… Подставив ладонь, он тоже поймал одну из золотых искр, по-прежнему падавших с неба вместе с дождём. — Ты не пожалеешь о принятом сейчас решении.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: Geek Music — The Last of Us: The Choice. Ставьте на повтор

Венни думала, что разрушенный мир — это обязательно что-то унылое, серое и укрытое пеплом. Прямо как Мондштадт после Пепельного Бедствия. Но когда портал перенёс их с Тисифоной в руины покинутого города, Венни замерла и некоторое время заворожённо глазела по сторонам. Может, это было ужасное суждение, но она ничего не могла с собой поделать: Орендель завораживал своей красотой. Печальной. Но всё-таки красотой — куда более честной, чем пёстрые сны Пенаконии. Судя по тому, что между камней успели прорасти высокие, щедро осыпанные листвой грабы, мир находился в запустении уже не первый век. На костях разрушенных домов распустились соцветия лютиков, а о том, что под слоем травы когда-то была плитка, можно было догадаться только по хрусту мелких камешков под ногами. «Словно разбитое сердце гиганта», — думала, заглядывая в тёмные провалы бывших окон, Венни. Стрелки циферблата на телефоне Тисифоны показывали два часа, но несмотря на разгар дня, Орендель окутывал лёгкий сиреневый сумрак. Вдали, огибая остатки города, от горизонта до горизонта тянулись странные серебряные полосы. Приложив руки козырьком ко лбу, Венни долго вглядывалась, но понять их предназначение так и не смогла. — Я тебе не экскурсовод, — откликнулась Тисифона, когда Венни рискнула спросить про полосы у неё. — Наверняка какое-нибудь местное явление. Ну, знаешь, по типу цветения сакур на Идзанами или звездопадов на Атласе. Бестолковых туристов хлебом не корми, дай потратить деньги и потаращиться на то, что в паре миль от города можно получить бесплатно. В гораздо лучшем качестве, между прочим! За их спинами раздался тихий смех. Обернувшись, Венни изумлённо обнаружила, что смех принадлежит Кевину. — Я и не думал, что ты такой романтик, Тисифона. — Только если от слова «ром», — проворчал возникший рядом Танатос. Венни украдкой его изучила. Лицо Танатоса осунулось и заострилось, а аура была по-прежнему насквозь пропитана Хонкай-энергией, но выглядел он чуть лучше, чем до ухода Икела. Похоже, поддержка Кевина смогла принести ему слабое подобие примирения. Встретившись с Венни взглядом, Танатос чуть дёрнул уголком губ, и Венни показала в ответ большой палец. Танатос улыбнулся шире. — Это не «местное явление», — объяснил тем временем Кевин. — Это железная дорога. До своего падения Орендель славился скоростными поездами. Пойдёмте. — Куда? — удивилась Венни. — Обсудим план. Это решительно не объясняло, куда можно направляться в мире, где больше не существует пунктов назначения, но Кевин казался спокойным, и Венни решила ему довериться. К тому же через заросшие руины тянулась узкая тропка — это явно говорило о том, что по городу время от времени кто-то перемещается. Кевин упоминал, на Оренделе не осталось людей. Выходит, единственным, кто мог проложить тропу, был он сам. — Ты, кажется, неплохо знаешь этот мир, — догнав его, заметила Венни. Тропинка была совсем тесной, поэтому идти плечом к плечу не получалось. Кевин вёл остальных. Венни ступала след в след. Позади, умиротворённо переругиваясь, шагали Танатос с Тисифоной. — Я здесь жил. — Жил? Уж чего-чего, а такого Венни не ожидала. Кевин всегда был странником. Даже в Тейвате, мире, который он считал своим новым домом, он задержался только на Пёстром острове — и то лишь в отчаянной попытке избавиться от груза прошлого. Убив Отто, он отказался от титула Вильдальмандара и с тех пор никогда не оставался ни в одной точке дольше пары недель. — Давно. И не слишком долго. Лет пять. Не помню точно. — Пять лет! Для тебя это долго, — ухмыльнулась Венни. — И ты до сих пор навещаешь его? Ну, Орендель. «Как могилу», — невольно подумала она. Весь мир казался заброшенным кладбищем. Не жутким, нет. Просто тоскливым. И очень одиноким. Рухнувшую цивилизацию приняла в свои объятия природа, неспешная, но терпеливая, а потому способная рано или поздно исцелить практически любые раны. Кевин же был ласточкой из других краёв, которую время от времени приносили сюда ветра странствий. Он не принадлежал Оренделю, но и не казался здесь лишним. В каком-то смысле он ощущался неотъемлемой частью властвующего здесь одиночества. Будь на его месте другой Кевин, тот, которому не довелось пройти через ужас чёрной дыры, он бы давно помер со скуки. Но Аиду заброшенный Орендель подходил даже больше нового плаща. — «Навещаю»… — задумчивым эхом отозвался он. — Да, иногда. Когда нужно скрыться. Или просто хочется тишины. — Почему именно здесь? — полюбопытствовала Венни. — Потому что здесь тихо? — чуть улыбнулся Кевин. Венни едва сдержала порыв сердито дёрнуть его за рукав. Обычно такой сдержанный, время от времени он становился невыносимым врединой — будто впускал в душу Кевина, сгинувшего в Долине Ветров. — Я не про это говорю, глупенький. Ты прожил здесь целых пять лет! Либо в какой-то момент ты устал от странствий, во что мне особо не верится, либо… Кевин издал тихий смешок. — Я задерживался в разных местах чаще, чем ты думаешь. Хотя мало где чувствовал себя дома. Тейват и Орендель были такими мирами. Ещё Саммерфолл. Я прожил там два года, как раз до прибытия в Тейват. Правда, назвать его домом не поворачивается язык… Там был зомби-апокалипсис, — объяснил он недоумевающей Венни. — Не слишком гостеприимное место. Но люди там были хорошие. Пока не превращались в зомби. Он ненадолго примолк, погрузившись в воспоминания, и тогда Венни рискнула задать новый вопрос: — А что делало домом этот мир? — Этот? — с лёгкой растерянностью переспросил Кевин. Похоже, вынырнуть из омута ностальгии оказалось непросто. — Ну, в нём не было зомби. Ещё здесь продавали жареные пельмешки, — он махнул рукой в сторону бывшего перекрёстка, — вот прямо тут, на углу. — Пельмешки, — повторила Венни. Повернув голову, она изучила перекрёсток. Остатки дороги потонули в океане травы. Над дорожным знаком — вроде тех, что Венни видела на Идзанами глазами Чихары Рин — порхали бабочки. Сам знак склонял голову над железным каркасом, в котором смутно угадывались очертания автобусной остановки. Когда-то люди стояли здесь, глядя в экраны своих телефонов, и ругались на задержки в расписании. А теперь не осталось ни людей, ни телефонов. Никто никуда не спешил. Никто ничего не ждал. Впереди, метрах в трёхстах от тропы, в землю медленно врастал брошенный автобус с разорванной крышей. Наверное, в начале катастрофы туда вломился Зверь Хонкая. Наверное, там до сих пор можно было увидеть скелеты погибших в тот день пассажиров. Венни не хотелось проверять. Заразиться она не боялась: пока Танатос прощался с Икелом, Кевин рассказал, что за столько времени Хонкай-энергия на Оренделе ослабла и исчезла — за исключением некоторых особо заражённых зон. Нет. Куда больше Венни боялась увидеть будущее. За время прыжков во внешнюю вселенную она успела навестить самые разные миры. Воинственный корабль флота Сяньчжоу. Отмеченный смертью Идзанами. Кипучую станцию Герты. Зеркальную Эвною, поющую свои песни в непроницаемой космической тишине. Оживлённую Пенаконию и бесцветный Тринадцатый миг. Маковое поле — обычное и перевёрнутое с ног на голову. Наконец, Квантовое море и Теликос, мир Астерия, обречённый и спасённый одновременно. Но именно Орендель давал ясное представление о том, что ждёт Тейват в случае поражения. Что ждёт каждый из миров, захлебнувшихся в Хонкае — тьме, не знающей ни жалости, ни преград. С трудом оторвавшись от созерцания автобуса, по остаткам которого весело прыгали маленькие жёлтые птички, Венни догнала Кевина. Он привёл друзей к руинам кафе. В отличие от большинства зданий на этой улице, оно неплохо сохранилось — и теперь служило Кевину пристанищем. Даже несмотря на растущий прямо посередине клён. Венни различила за барной стойкой лежак и брошенный походный мешок, из которого торчал корешок книги. На барной стойке, в тени кленовых ветвей, стоял одинокий стакан. Похоже, он собирал пыль уже несколько месяцев — и чрезвычайно этим гордился. Венни не рискнула заглядывать внутрь. Как показывал опыт коллекционирования в комнате грязных кружек, иногда там могут зарождаться маленькие галактики. И необязательно дружелюбные. У стакана валялся вскрытый плеер. Судя по мелким деталям и разбросанным повсюду инструментам, Кевин пытался его починить. Пока все обустраивались, Венни украдкой покрутила плеер в руках. Внутри покоилась кассета с бумажной наклейкой, на которой значилось: «Только попробуй не послушать меня, дурак!» Не позволяя наклейке истрепаться, по ней тянулась тонкая полоска какого-то прозрачного материала. Вроде скотча, только прохладного на ощупь и наверняка гораздо более технологичного, чем казалось на первый взгляд. Возвращая плеер на место, Венни заметила, что по всей барной стойке тянутся глубокие зарубки. Может, в моменты задумчивости Кевин подбрасывал над ней нож. А может, он что-то считал. Венни вспомнила, как видела подобные метки в темнице Ордо Фавониус — там, где держали за прегрешения перед Мондштадтом дядю Элисы. Она погладила одну из зарубок, открыла рот, но спрашивать так и не решилась. Знала, что Кевин всё равно не ответит. Только переведёт тему на жареные пельмешки, спрятав боль в глазах за тусклой улыбкой.

Конец музыкального фрагмента

В этот раз план обсуждали недолго. Танатос с Кевином рассказали, как намерены победить Асмодей. Тисифона поначалу рассердилась, даже повысила голос, но в стенах заброшенного кафе — на руинах счастливой жизни, которой не суждено было случиться — кричать казалось неуместным. Тогда, будто за секунду прогорев изнутри, Тисифона обречённо опустилась на поросший жёлтыми цветами пол. Кевин выразил сожаление. Тисифона послала его к чёрту. Кевин не обиделся. Танатос с усмешкой качнул головой. Венни тихонько вздохнула. После пережитых вместе злоключений ребята понимали друг друга без слов. Или по предложениям, составленным из одних матов. Несмотря на резкость Тисифоны, все понимали: на самом деле она уже приняла решение. И на сей раз выбрала действовать не в одиночку, как в Мире грёз — а с теми, кому она доверяла. Теперь оставалось лишь дождаться появления Асмодей. В том, что она придёт, никто не сомневался: само возвращение Танатоса и Тисифоны на Воображаемое Древо было для неё подобно выстрелу из сигнальной ракетницы. Вопрос заключался только в том, как скоро она выследит нужный мир. — Думаю, у нас есть около часа, — сказал Танатос. — Эй, Кев, уверен, что не хочешь принять бой подальше от своего… э-э… пристанища? Вдруг Асмодей и камня на камне от него не оставит? Кевин покачал головой. — Здесь самое место. Он не озвучил никаких причин, но произнёс эти слова с такой убеждённостью, что никто не решился возражать.       

Этот фрагмент можно читать под музыку: TCC Band — Rewrite the Stars. Ставьте на повтор

       Так потянулись минуты напряжённого ожидания. Каждый предпочёл коротать время по-своему. Танатос, остриём косы надрезав Воображаемое пространство, вытянул оттуда сигареты и с довольным видом отошёл покурить. Тисифона присоединилась. Стоя на крыльце, они глядели на серебряные полосы рельсов вдали и обсуждали какую-то ерунду. Кевин вернулся к починке плеера. Похоже, он давно потерял надежду восстановить его работоспособность — возня с инструментами лишь помогала ему отвлечься от мыслей. — Ты так и не ответил, — подсев с другой стороны барной стойки, сказала Венни. — Насчёт того, почему этот мир стал твоим домом. Не переставая прокручивать отвёрткой мелкий винтик, Кевин бросил на неё мимолётный взгляд. За весёлыми искрами, танцующими на ледяной радужке, пряталось что-то ещё. Чувство — тёплое, но отмеченное, как и он сам, вечной печалью. — Здесь продавали хорошие сигареты. — Это не причина! — возмутилась Венни. — Вы с Танатосом можете залезть хоть в закрома КММ. Не покидая Орендель. И вообще, неужели по всей галактике так мало миров с хорошими сигаретами? Кевин засмеялся. — Ты даже не представляешь. Венни подпёрла подбородок рукой и некоторое время наблюдала за его работой. Пальцы Кевина, сплошь усыпанные шрамами самых разных мастей, двигались быстро, чётко, со знанием дела — но даже так плеер оставался безжизненной оболочкой, не способной воспроизвести содержимое кассеты. — Почему ты не возьмёшь другой плеер? — спросила Венни. — Мне нужен этот, — тихо, но твёрдо ответил Кевин. Венни не решилась спрашивать. Вместо этого она бросила взгляд на улицу — и вдруг, изумлённо выдохнув, спрыгнула со стула. Не отрываясь от работы, Кевин краем глаза проследил, как она подошла к окну. — Это… — неуверенно начала Венни. — Звёзды, да. — Но сейчас же только первая половина дня! — Это особенность Оренделя. — Кевин отложил в сторону крышку, поднёс плеер к глазам, осматривая его, наверное, уже в тысячный раз. — Из-за специфичной атмосферы звёзды здесь видны круглыми сутками. Вернув плеер на барную стойку, он приблизился к Венни и опёрся на подоконник. Венни облокотилась рядом. Пару минут они молча стояли плечом к плечу, смотрели на очертания звёзд — чуть менее различимых, чем ночью, но всё же заметных даже невооружённым глазом. — Местные жители верили, будто созвездия — это узоры самой судьбы. Как и в Тейвате, гадание здесь было не просто пустым звуком. Пальцы Кевина, поначалу расслабленные, крепче стиснули подоконник. Вдоволь наглядевшись на звёзды, Венни повернула голову и успела уловить момент, когда его ресницы дрогнули, выдавая спрятанные под ледяной маской чувства. — Хорошее место, чтобы не потерять из виду свою путеводную звезду. — Не знаю, есть ли она у меня, — растерянно отозвалась Венни. Кевин перевёл на неё взгляд, но перебивать не стал. — Я встретила тебя, Танатоса и Тисифону, повидала много миров, соприкоснулась с огромным количеством историй, — продолжила Венни. — И теперь гораздо лучше представляю, кем хочу стать в будущем. Но всё равно… Я не могу не задаваться вопросом, что будет дальше, Кевин. Вздохнув, она отошла от окна и двинулась в обход кафе, медленно проводя кончиками пальцев по пыльным столам, по спинкам стульев, которым суждено было навсегда остаться пустующими. — Ты ведь не собираешься в Тейват. Кевин покачал головой. — Не думаю, что это хорошая идея. Для вас. Для меня. Я… Он замолк, пытаясь решить, стоит ли облекать чувства в слова. — Скажи, — попросила Венни. — Не надо меня беречь. Просто скажи, что крутится на языке. Друзья ведь именно для этого и нужны. Быть рядом. Не знаю, как ты, а я считаю тебя своим другом. Кевин повернулся, привалился спиной к подоконнику. Спрятав одну руку в карман, второй он слегка нервно потёр плечо. — Я тоже считаю тебя своим другом, Венни. Ещё с тех пор, как ты была маленькой. Я просто… — Он покачал головой. — Чувства не могут ничего изменить, не могут добиться результата. Поэтому я привык не обращать на них внимания. Венни бездумно нарисовала на пыльном столе забавную рожицу. — Но это ведь не значит, что ты перестал чувствовать. Кевин помолчал, обдумывая её слова. Затем, тихо выдохнув, сказал: — Да. И именно поэтому я не хочу возвращаться в Тейват. Видеть Кадзуху, тебя, даже Танатоса… Я рад. Правда, рад. Хоть в одной мировой линии вы получили шанс, который всегда заслуживали. Шанс спастись. Стать старше. Освободиться. Но… Он склонил голову набок и посмотрел куда-то за плечо Венни. Будто не решался встретить её взгляд. Или, может, видел за её спиной тени утраченного мира. — Чёрная дыра навсегда останется здесь, — он указал на свой висок, — напоминать, что ваш Тейват никогда не будет моим. Точно так же, как и я никогда не смогу стать вашим. Я совершил тысячи прегрешений. И не смею посягать на место человека, которым больше не имею права называться. Венни подрисовала рядом с забавной рожицей печальную. — Прости, — добавил Кевин. Она мотнула головой. — Я не согласна с тобой. Насчёт того, что ты не имеешь права называться тем Кевином. Ты прошёл через чёрную дыру, через пятьсот лет сражений с Асмодей, через смерть… Конечно, ты изменился. Но в то же время, в самой глубине души, остался прежним. — Венни одарила его улыбкой. — Человеком, который безгранично любит Воображаемое Древо. Бросив последний взгляд на звёзды в необычных небесах Оренделя, Кевин вернулся к барной стойке, снова взялся за плеер. — Любовь — это обоюдоострый клинок, Венни. — В таком случае нам очень повезло, что ты умеешь обуздывать даже самые непокорные на свете клинки, — отозвалась та. Кевин оставил это без ответа. Его пальцы, напряжённые до такой степени, что отказывались сгибаться, дрожали. От уголков глаз разбежались резкие морщинки. — Ты не договорила. Насчёт того, что будет «дальше». Венни тоже подошла к стойке, но садиться не стала, расположилась так, чтобы было видно Танатоса и Тисифону, по-прежнему беседующих на крыльце. Танатос рассказывал историю о своём неудачном собеседовании и о том, как в конце концов пошёл вместо преподавателей в бармены. Тисифона, подперев подбородок обеими руками, выстреливала ехидными замечаниями. Вокруг них покачивались задумчивые лютики, а над головами, у разбитого фонаря под навесом, кружили бабочки. — Не знаю я, что будет дальше, Кевин. Вы с Тисифоной пойдёте своими дорогами. А Танатос? Куда отправится он? Сможет ли он найти себе место в новом Тейвате? И что делать мне? — Ты ведь сама говорила: у тебя уже есть представления о будущем. — Говорила, — согласилась, ковырнув зарубку на барной стойке, Венни. — Но они слишком зыбкие. Как… Не знаю. Как дым сигарет. Удивлённый таким сравнением, Кевин вздёрнул брови. Венни же, сунув руки в карманы, проследила, как сизое облако над головой Танатоса, поначалу такое плотное, медленно рассеивается и тает без следа. — Это глупо, но я боюсь, что, когда вы уйдёте, они исчезнут. Мои представления. И я опять заблужусь. Опять стану худшей версией себя. — Не говори так, — попросил Кевин. — Ну, — развела руками Венни, — в последнее время я вела себя не лучшим образом. Обижала брата и подводила родителей. Не старалась в школе. И очень, очень много злилась. И тоже жутко грешила! В уголке губ Кевина обозначилась усмешка. — Правда? И как же? — Я опрокинула на однокурсницу суп, — начала загибать пальцы Венни. — Затеяла драку с Элисой. Хотя я бы не считала это таким уж грехом. Если бы ты её знал, ты бы и сам наверняка с ней подрался. Бросив разбирать плеер, Кевин подпёр подбородок тыльной стороной руки. — Так. Продолжай, пожалуйста. — Я чуть не разрушила сад магистра Августа… — Так он стал магистром, — пробормотал себе под нос Кевин. — Хорошо. Это хорошо. Варка бы им гордился. Венни не услышала. — …сбежала из дома… — Вы с родителями до сих пор живёте на винокурне? — Да, и папа сумел сделать её даже более известной, чем раньше. Так вот, ещё я перестала готовиться к тестам по математике… Почти не замолкая, Венни перечисляла свои грехи, список которых оказался ужасающе длинным. Она и не представляла, как сильно испортилась за последние пару лет. Больше всего на свете (не считая победы над Асмодей) Венни хотела запомнить этот момент неприятного осознания как следует. Чтобы никогда больше не видеть в зеркале ту мерзкую девчонку, в которую она чуть не превратилась навсегда. Кевин время от времени прерывал. Задавал вопросы о том, как сейчас живёт Мондштадт, что случилось с остальными участниками Сентября Катастроф. В его глазах плескалось тепло. Венни ни разу не видела, чтобы он улыбался так долго. Так… искренне. — Всё, — не выдержав, рассмеялся он. — Достаточно. Я понял. Ты ужасная грешница. А теперь подойди сюда. Венни недоверчиво выгнула бровь, но всё же, обогнув барную стойку, приблизилась. Кевин протянул обе руки. Венни обхватила его ладони, подошла ещё на шаг, и тогда Кевин, бережно сжав её пальцы, сказал: — Ты взрослеешь. Это непросто. Но это не значит, что с тобой что-то не так. И уж тем более не значит, что ты «худшая версия себя». — Но… Кевин кивком указал в сторону окна. — Подойди. Посмотри вверх. Венни сощурилась, но спорить не стала. Выпустив ладони Кевина, она вернулась туда, откуда хорошо просматривалось небо Оренделя. Его чарующая зыбкая синева. Россыпи серебристых точек, определяющих, согласно местным верованиям, истории людей. Следуя совету Кевина, Венни вскинула голову и всмотрелась в вышину. Она не знала, что должна увидеть, поэтому в конце концов решила просто насладиться видами. Именно тогда сердце вдруг сжалось от знакомого ощущения. Венни испытывала его в Квантовом море, когда на борту «Полярной звезды» глядела в звёздные глубины, слушая рассказы Асты и Одиннадцатого о Кевине. Это было ощущение зова. Голоса, шепчущего из недр вселенной. Мелодии, которую возможно было услышать только сердцем. Следуя мимолётному порыву, Венни протянула руку и коснулась стекла. Словно пыталась достичь неба. Среди бесчисленных звёзд Оренделя одна казалась особенно яркой, особенно… родной. Словно приглядывала за девочкой, рождённой под её ясным светом, с самого её первого вдоха. Бережно вела за собой. Озаряла путь в темноте подобно всполохам зажигалки. Венни зачарованно смотрела на неё, и от щемящей красоты, от внезапного чувства гармонии с целым миром на глаза наворачивались слёзы. — Путеводная звезда есть у всех, малая. Так уж сложилось, что мне хорошо знакома твоя. Венни обернулась, и Кевин, перехватив её взгляд, улыбнулся. — Имена… На Воображаемом Древе они всегда несут особый смысл. Поэтому у каждой звезды тоже есть своё имя. Оно в значительной степени предопределяет путь человека, но в то же время даёт свободу трактовать его так, как сочтёшь нужным. Стать тем, кем захочешь. — Как называется твоя звезда? Кевин задумчиво посмотрел на плеер, постучал пальцем по его потрёпанному корпусу. — Ну, это легко. Я ведь Тень Астерия. Мы с ним и с Танатосом делим на троих одну путеводную звезду. — «Спасение», — догадалась Венни. — А как называется моя? Желая убедиться, что звезда никуда не исчезла, она снова выглянула в окно. Кевин тем временем отложил инструменты и, обхватив плеер обеими руками, прикрыл глаза. — «Неугасающее пламя». Венни обхватила себя за запястье: по рукам и спине иглами пробежались мурашки. Неугасающее пламя. Способное разрушить — как произошло с садом магистра Августа или с телом Олдрика. Но в то же время способное согреть. Озарить путь. Стать для всех потерявших дорогу огнём вечного маяка, способного выдержать натиск любого шторма. — Ты это придумал, — убеждённо сказала Венни. Кевин беззвучно засмеялся. — Наверняка. Но подумай вот о чём: в те моменты, когда ты теряешь уверенность в завтрашнем дне, эта звезда в любом случае может быть для тебя путеводной. Обещаю, ты увидишь её свет хоть на Оренделе, хоть в Тейвате, хоть у границы чёрной дыры. Улыбка исчезла с его лица, а между бровей обозначилась мелкая складка, но несмотря на это, он уверенно продолжил: — Иди за ней. А когда будешь готова… Венни приложила руку к сердцу. — Ты сама станешь для себя звездой. Стоило ему это сказать, как плеер окутало облако частиц — судя по фиолетово-синему цвету, квантовых. Когда они рассыпались, Кевин нажал на кнопку, и плеер тихонько зажужжал в ожидании кассеты. Венни не сдержала изумлённого выдоха. Кевин подобрал с барной стойки кассету, вставил её в плеер, но проигрывать не стал. Только снова постучал по корпусу. — Все те чувства, которые ты сейчас испытываешь… Это лишь признак того, что ты начинаешь лучше понимать этот мир. Взрослеющий разум уже рушит песочные замки, а сердце ребёнка пока противится. Поэтому твоя история кричит. Бунтует. Бурлит, как лава в вулкане Миктлан, готовая извергнуться от любого волнения. Он отложил плеер и, поднявшись из-за барной стойки, подошёл к столу, на котором Венни рисовала рожицы. — Это больно. Это оживший ночной кошмар, который вынуждает тебя в панике бежать из мира детства, где всё так легко, где коленки лечат несуществующими заклятиями, а страхи можно отпугнуть громкими криками или смехом. Ты пока не знаешь, куда бежишь, что ждёт впереди, и от этого становится ещё страшнее. Но знаешь… Не отрывая взгляда от стола, он тоже нарисовал на пыли рожицу. Не смешную и не грустную. Спокойную. Без тени улыбки — но при этом какую-то умиротворённую. — Одиннадцатый сказал, что кошмар необходим. Что только тот, кто прошёл через кошмары сна, готов встретить ужасы реальности. Может… Он продолжал рисовать, а Венни продолжала слушать. — Путеводные звёзды нужны людям, чтобы подготовить их ко встрече с кошмаром. — Он изобразил четырёхконечную звезду. — А встреча с кошмаром помогает пробудиться и на равных дать отпор реальности. На пыли появилось нечто, напоминающее то ли гриб с бородой, то ли хищного хомячка с горящими от скверны глазами. Столько лет прошло, а Кевин так и не научился рисовать. — Может, это ответ, — задумчиво добавил он, обращаясь уже не к Венни, а к самому себе. — Дело не только в кошмаре, но и в звёздах. Венни понятия не имела, о чём он толкует, но он вдруг опять показался ужасно далёким — словно нечаянно провалился в параллельную вероятность. Выдохнув, она уверенным шагом пересекла кафе и, оказавшись рядом с Кевином, крепко обхватила его локоть. — Можешь пообещать мне одну вещь? Моргнув, он вернулся реальность, а затем с абсолютно непроницаемым лицом сказал: — Я не могу подраться с Элисой, Венни. Не сдержавшись, Венни ткнула его кулаком в плечо. — С Элисой я подерусь и сама. И вообще, я не о Тейвате — я о тебе. Пытаясь набраться уверенности, она опустила взгляд, постучала друг о друга ботинками с красными шнурками — яркими, как неугасающее пламя. Кевин молча ждал. — Вне зависимости от того, что случится в твоей истории дальше… — Венни подняла голову. — Пообещай, что найдёшь кого-нибудь. Глаза Кевина скользнули к барной стойке. — Я не знаю, что случилось на Оренделе, но подозреваю, ты потерял здесь кого-то важного. Человека, который делал это место твоим домом и которого ты не смог спасти. А потом был Саммерфолл с его зомби-апокалипсисом, Тейват с его слиянием вероятностей, множество других миров, павших у тебя на глазах… Он покачал головой, но говорить ничего не стал. — Я могу понять, почему ты предпочитаешь одиночество, — продолжила Венни. — Но тебе нужны компаньоны. Иначе ты сгоришь изнутри. Даже без Пламенного Правосудия. Кевин протяжно вздохнул. С полминуты он оглядывал заброшенное кафе. Столы, лишившиеся своих посетителей. Клён, листва которого колыхалась на влетающем через щели сквозняке. Траву и цветы, пробивающиеся сквозь трещины в полу. Пустой стакан. Разбросанные по барной стойке инструменты. Зарубки от ножа. Одинокий лежак и книгу, в которой он вряд ли прочитал больше пары страниц — был слишком занят историями реальности. Его губы дрогнули. Ещё пару секунд он молчал, а потом сказал: — Её звали Кора. Человека, из-за которого я остался. Она работала в этом кафе. Венни тоже посмотрела на барную стойку, пытаясь представить, как давным-давно девушка по имени Кора улыбалась здесь посетителям, протирала стаканы, а после смены наверняка оставалась послушать истории Кевина. Как она смеялась. Или, может, плакала, потому что жизнь далеко не всегда бывала простой. Но главное, когда-то она была неотъемлемой частью этого места. Одной из главных страниц его истории. — Мы познакомились по воле случая. Не могу даже сказать, из-за чего мы начали общаться. Так просто казалось… правильно. Венни кивнула: десять лет назад схожее чувство посещало её при общении с Ликсом. — С ней вообще всё было просто, — добавил Кевин. — Это была одна из причин, по которой мне нравилось на Оренделе. Я никогда не планировал оставаться здесь навсегда, но каждый раз находил причины задержаться. Пока в конце концов… — Не случилась катастрофа? Кевин прикрыл глаза. — Отто. Одна из его версий. Всё та же история, предопределённая его звездой, история, которую он с таким упрямством отказывался прочесть иначе… — Он жёстко усмехнулся. — Но дело не только в Отто, Венни. Спасение всегда нужно там, где случается беда. Чем дольше я был здесь, тем большей опасности подвергалась Кора. Я знал об этом. Но всё равно оставался. Венни хотела уже броситься переубеждать его, но в последний момент передумала. Кевин редко позволял себе подобную откровенность, поэтому она осторожно спросила: — Что стряслось с Корой? Ответ её удивил. — Я не знаю. — Не знаешь? — Не знаю, — подтвердил Кевин. — Мне так и не удалось её найти. Но с учётом того, что я несколько раз обошёл весь Орендель, а она никогда не умела открывать порталы на Воображаемое Древо… Он не закончил мысль, но Венни в этом и не нуждалась. Кора была мертва. — Я устал терять, Венни. Но ты, возможно, права. Без компаньонов я становлюсь всё меньше похож на самого себя. — Он отошёл к окну и, вскинув голову к небу, отыскал взглядом свою путеводную звезду. — Всё дальше от Азраила. Всё ближе к Аиду. Остаток фразы прозвучал совсем тихо, но Венни всё же сумела его уловить: — Именно поэтому я должен всё закончить.

До тех пор, пока у меня ещё остаются компаньоны. Вы. Каждый, кто соприкасается с этой историей с другой стороны четвёртой стены.

      

Если вы всё ещё здесь…

      

Пожалуйста, сопроводите меня к финалу.

      

К Завершению, за которым последует новый Исток. После которого люди вырвутся из снов в реальность и зажгут собственные звёзды.

      

Конец музыкального фрагмента

              Танатос и Тисифона проговорили без остановки не меньше минут сорока. За это время Танатос успел выкурить не меньше четырёх сигарет. Что ж… Это не помогло. Он не просто нервничал — он чувствовал себя ходячим переплетением нервов, натянутых до такой степени, что от одной только мысли о скорой битве душа дребезжала старой гитарой. Асмодей… Пускай на маковом поле Танатос дал волю ярости, он не ощущал ни успокоения, ни удовлетворения. И теперь боялся. Не встречи с Асмодей. Самого себя. Собственных действий. Он ведь отнюдь не всегда бывал милосерден. Встречались люди, которых он карал. Вроде Сизифа. Этого человека, из собственных страхов и амбиций обрёкшего на гибель тысячи. Мене и Кратейю. Гелиоса. Айона и Тейю. Мирных людей. Хороших солдат. Осквернённых. Танатос так и не смог его простить. А потому, когда наступило время провожать душу Сизифа на Воображаемое Древо, отпустил её далеко не сразу. В последнем образе, продлившемся сотни лет, Сизиф раз за разом вкатывал на гору тяжёлый камень — а когда наконец достигал вершины, мог лишь обречённо смотреть, как камень скатывается обратно. Это было мучение, которое Танатос посчитал заслуженной карой за все совершённые Сизифом прегрешения. А ведь список грехов Асмодей был куда длиннее. Список грехов всех богов был куда длиннее. Танатос нервно потёр ладони друг о друга и, поразмыслив, выкурил ещё одну сигарету. Воплощённое тело не ощутило ровно никакого эффекта — с тем же успехом можно было, как в детстве, сунуть в зубы свёрнутую в трубочку бумажку. Он понимал: столкновение с Асмодей, этим подневольным Дьяволом во плоти, будет последним испытанием. Финальной проверкой, после которой станет ясно, по какому пути Танатос двинется в будущее. И двинется ли он туда вообще. Какая-то часть души Танатоса — возможно, та, что была ещё с юности отмечена генами Зверя Хонкая — молила выместить на Асмодей всю свою ярость. Всю боль, копившуюся в сердце тысячелетиями. Тьма внутри жаждала поддаться искушениям. Превратив Асмодей в квинтэссенцию всего самого порочного, что было в Небесном порядке, одним ударом косы вырезать эту грязь из реальности. Но в то же время… Он сунул руку в карман и достал карманные часы Кайрос. Пальцы с нежностью погладили трещинку на циферблате. Это была только часть души. Вторая же со смирением тысячелетнего существа, видавшего разные стороны жизни и смерти, признавала правоту Кевина. Многие действия Асмодей были продиктованы не только скверной, но и её константой. Подобно Пламенному Правосудию, она не знала, как выбрать иной путь. Асмодей не нуждалась в осколке спасения. Его тихо, из самых недр заражённой души, звала Геката. Раньше Танатос ни за что бы не согласился дать ей шанс. Но после всего, что случилось с момента появления мелкой на маковом поле, многое изменилось. Он сам изменился. — Хм, — обронил он. — Изображаешь братца Хану? — осведомилась, вскинув бровь, Тисифона. — Без обид, но он всё ещё круче тебя. Танатос ухмыльнулся. — Как скажешь, госпожа ходячее остроумие. — Захлопнув крышку, он подбросил часы в руке — так, как делал на маковом поле десятки тысяч раз. — Но я вообще на святое не посягал. Просто задумался, почему же всё-таки часы Кайрос пошли вперёд именно с появлением Венни. Тисифона ответила лишь после сладкого зевка: — Не вынесли её бешеной энергетики. Я вот тоже не вынесла. Особенно когда она разбудила меня жутким воем Джованни Валентини. Аж вскочила и побежала Кевина спасать. — Хм, — повторил Танатос. — Не-а. Всё ещё не братец Хану, дорогуша. Танатос только фыркнул. Вскоре из кафе вышли Кевин с Венни. Танатос специально увёл Тисифону на крыльцо: он хотел, чтобы перед решающим сражением с Асмодей эти двое поговорили наедине. Они оба в этом нуждались. Возможно, Кевин даже чуточку больше, чем Венни. Ещё минут десять они общались на нейтральные темы, в основном обмениваясь взаимными шутками и язвительными замечаниями. Затем раздался резкий звук — все подпрыгнули, но это оказалось лишь уведомление на телефоне Кевина. — О, — сказал он, скользнув взглядом по экрану. — Асмодей пишет, что не придёт? — отозвалась Тисифона. Кевин оставил вопрос без внимания и, не отрываясь от текста сообщения, сказал: — Это Аргенти. — Он жив! — вскричала Венни. На радостях она порывисто заключила Танатоса в объятия. Правда, быстро отстранилась, заявив, что не подписывалась портить лёгкие пассивным курением. Кевин, заслышав её слова, усмехнулся. Танатос показал обоим средний палец. Ишь, спелись. Пока Венни с Танатосом обменивались многозначительными гримасами, Кевин набрал ответ, а затем, вернув телефон в карман, рассказал о произошедшем. — Покинув Пенаконию, Аргенти долго пытался сбросить Гипноса с хвоста, но Гипнос оказался настойчив. Его атаки повредили двигатель «Света клином», и Аргенти потерпел крушение. К счастью, ему повезло упасть на Саммерфолл. — Погоди, это разве не мир зомби? — сдвинула брови Венни. Кевин слегка улыбнулся. — Больше нет. Перед тем, как я ушёл в Тейват, Саммерфолл справился с катастрофой и с того момента медленно исцелялся. Зомби там почти не осталось, особенно рядом с населёнными пунктами. А Аргенти как раз упал неподалёку от одного из них. Танатос только изумлённо покачал головой. — Везение этого парня заслуживает целой саги. «Везение», ага, как же… И вот так всегда. Стараешься, управляешь за кулисами огромными пластами истории, подталкиваешь её развиваться в нужном направлении, да так, чтобы побольше персонажей спаслось, чтобы все выросли над собой и обрели к финалу нечто важное — а они: «Везение!», «Ленивый сценарий!», «Рояли в кустах!»

Я думал, ты Фикциолог истории, а не ворчания.

Ты вообще помолчи, главный специалист по роялям в кустах. С учётом всего, что ты собираешься сделать, ты ещё успеешь побывать на моём месте.

…

— Я уже связался с одним знакомым с Саммерфолла, — добавил Кевин. — Аргенти помогут. И «Свету клином» тоже. — А что насчёт Гипноса? — спросила Венни. Кевин посмотрел на Танатоса. Опасаясь того, что может услышать, Танатос низко опустил голову. Он боролся с желанием полезть за шестой сигаретой. — Когда Аргенти упал, Гипнос хотел разрушить «Свет клином» — но в последний момент передумал и скрылся. Танатос поднял глаза. Не веря своим ушам, он переспросил: — Скрылся? Кевин кивнул. — Думаешь… — Похоже, план с Икелом всё-таки сработал. Думаю, мы можем рассчитывать на то, что Гипнос присоединится к нам в последней битве. Не сговариваясь, все четверо подняли головы к небу, а потому успели уловить момент, когда сиреневая завеса раскололась, пропуская сквозь трещины потоки алой энергии — густые и яростные. — Это она, — шепнула Венни. — Пришла наконец. — Что ж. Хлопнув себя по колену, Танатос поднялся и первым спустился с крыльца. За ним последовали остальные. Танатос призвал косу. В ладонь Тисифоны легла рукоять клинка. Кевин сжал древко тейватского копья, которое Тисифона откопала в недрах своей бездонной сумки: он не хотел раскрывать Асмодей свои новые козыри раньше времени. Венни же нащупала в кармане зажигалку. Так, на всякий случай. — Давайте доживём, — сказал Танатос. — И, чёрт возьми, останемся лучшими версиями самих себя. — Не потеряем из виду свои путеводные звёзды, — добавила Венни. Все четверо обменялись быстрыми взглядами, а затем, напоследок кивнув друг другу, устремились навстречу Асмодей.       

Вместо титров: Christian Reindl, Lloren — Into the Fire (Epic Remix)