Пепельный реквием

Сон — это репетиция смерти. Honkai: Star Rail

— А, Танатос. Ты наконец вернулся. Как всё прошло? Из всех приютов, где доводилось жить двум братьям, этот однозначно был лучшим. В понедельник и четверг здесь хорошо кормили. Занятия были скучными, но вполне сносными. В комнатах жили по трое, и Танатос даже обустроил свой уголок — россыпь газетных вырезок над кроватью. Соседи сначала посмеивались, а потом подарили гирлянду, и по выходным они вместе устраивались в её теплом свете побренчать на гитаре. А ещё приютом владела госпожа Эвена. Лучшая из всех владельцев, каких только знал Танатос. Госпожа Эвена своей рукой подписала документы, которые позволили Танатосу устроиться на работу, и даже разрешала ему возвращаться чуть позже комендантского часа. Наверное, раньше она не смогла бы позволить себе таких вольностей. Танатос слышал, за приютами строго следили, потому что попадали туда в основном дети из неблагополучных семей, агрессивные или забитые. Но так было раньше. До Хонкая. Как однажды сказала госпожа Эвена: «Хонкай изменил мир. Так сколько можно делать вид, будто всё осталось по-прежнему?» В общем, благодаря её поддержке он стал разносчиком вечерних газет. После удара Хонкая люди вздрагивали даже от перебоев электричества — одна же мысль о том, чтобы остаться без связи с внешним миром, приводила их в ужас. На телефоны теперь полагались с опаской, поэтому на Атласе снова стали популярны газеты. Люди до рези в глазах вчитывались в новостные сводки. Искали там знакомые имена — и вздыхали с облегчением, когда не находили. Следили за ситуацией на фронте, где бывшие стражи порядка бок о бок с добровольцами сражались против Зверей Хонкая, наводнивших мир после пробуждения Судьи. Газеты выпускали утром и вечером. По утрам Танатос занимался в приютской школе, поэтому на работу убегал вечером. Платили за это сущие гроши, но в те времена каждый кредит казался Танатосу драгоценностью. Вкладом в будущее Гипноса. В конце концов… Каким бы ни был хорошим этот приют, он всё-таки оставался приютом. С посредственным питанием большую часть недели. С драками и случаями травли. Со школой, где давали поверхностные знания. Девятилетнему мальчишке было здесь не место. Танатос хотел обеспечить ему лучшую жизнь. Он слышал о новых школах-пансионатах, где обучались будущие военные и учёные. Жизнь там была построже, чем здесь, но и возможностей давала больше. Самых способных ребят отбирали в «Гестию» — мировую организацию по борьбе с Хонкаем. Именно об этом мечтал Гипнос. Стать учёным. Использовать свои таланты в сражении с Хонкаем. Братик у Танатоса был не только умным, но ещё и очень храбрым. — Простите, — сказал Танатос госпоже Эвене, которая ждала его на скамейке у дверей в приют. — Я опоздал. Господин Фракс полчаса мучил меня расспросами о какой-то статье — так, будто это я её написал. Госпожа Эвена засмеялась. Неизменная широкополая шляпа на её рыжих кудрях подпрыгнула в унисон. — Ну, кто бы сомневался. Господин Фракс вообще большой любитель мучить людей расспросами. Мой тебе совет: в следующий раз потребуй оплату наперёд, а как только он опять возьмётся за своё, уходи. — По губам госпожи Эвены скользнула хитрая улыбка, из-за которой она стала похожа на большую довольную лису. — Поверь, он даже не заметит. Поднявшись со скамейки, она кивком предложила Танатосу пройти в здание приюта. Он взлетел по ступенькам, сунул руки в карманы, но под пристальным взглядом госпожи Эвены спохватился и даже невольно вытянулся в струнку. Это ещё хорошо, что она не знала о сигаретах. — А ты бы хотел? — спросила госпожа Эвена, переступив порог. Дождавшись, когда Танатос закроет двери, она повернула ключ в замке и опустила железную решетку — наивную попытку взрослых остановить Хонкай. — Чего? Слушать господина Фракса? Госпожа Эвена усмехнулась. — Я говорю о статье. — Перед тем, как они с Танатосом разошлись разными дорогами, она остановилась, с интересом посмотрела ему в глаза. — Ты бы хотел писать статьи? Быть журналистом, скажем? Или даже редактором? — О, — только и сказал Танатос. Как-то так вышло, что о своём будущем он особо не задумывался. И потом, он никогда не показывал на занятиях литературных талантов. Если уж на то пошло, он вообще никаких талантов не показывал. — Я не… Он растерянно огляделся, будто надеялся разглядеть на старых стенах достойный ответ. Ответа там, конечно, не обнаружилось. «Я всегда знал, эти стены — предатели. Или они обиделись, что их давно не обновляли? Ну, почти все материалы отправляют на фронт, так что…» Госпожа Эвена терпеливо ждала, сложив перед собой руки. Танатосу было неловко и дальше растягивать эту паузу, поэтому он сказал: — Как-то не представляю себя с камерой в руках. — А с чем представляешь? Взгляд Танатоса забегал из стороны в сторону. По-своему истолковав выражение его лица, госпожа Эвена приложила руку к сердцу. — Извини мою назойливость. Мне бы просто хотелось знать. Танатос опустил голову. Это, наверное, было странно — не знать ответ на такой простой вопрос. Особенно когда тебе шестнадцать, от тебя зависит младший брат, а ты при этом живёшь в мире, где «завтра» может не случиться. Госпожа Эвена вздохнула. — Ничего страшного. Я не говорю, что ты уже сейчас должен найти подходящую работу. Просто… — Она мягко сжала плечо Танатоса. — Не всегда же разносить газеты, Тан. Ты парень работящий, упорный. Уверена, тебя ждёт большое будущее. Задумывайся о нём почаще, хорошо? Я знаю, как ты любишь своего брата. Но не забывай и о себе тоже. С этими словами она растрепала ему волосы и, одарив напоследок ласковой улыбкой, направилась ко входу в свой кабинет. — О, и ещё кое-что. Она обернулась, и Танатос, который уже хотел было подняться по лестнице, застыл, так и не поставив ногу на ступеньку. — Бросай курить. Подумай о том, какой пример подаёшь Гипносу. — Как вы… — залившись краской, пробормотал Танатос. Госпожа Эвена, издав тихий смешок, достойный самой коварной на свете лисы, махнула рукой и скрылась в кабинете. Танатос увидел, как на деревянный пол, такой же старый, как и стены, упала узкая полоса света: несмотря на поздний час, госпожа Эвена не собиралась спать. Не меньше минуты он простоял, глядя на то, как свет тонкой ниточкой тянется к окну, туда, где за стеклом перемигивались звёзды. Затем, мотнув головой, поднялся на второй этаж. — Танатос! — шёпотом окликнула госпожа Семела, пожилая уборщица, которая по вечерам всегда приводила приют в порядок. — Ты вовремя, дорогой. Я как раз думала, что делать с твоим братом. Танатос, который мысленно уже находился в полёте над подушкой, тотчас встрепенулся. — Что-то случилось? — Нет-нет, всё хорошо! — торопливо заверила госпожа Семела. — Он просто снова зачитался и уснул. А мне, знаешь ли, уже не двадцать лет, чтобы вот так просто разносить мальчиков по спальням. Танатос, который всё это время простоял, затаив дыхание, наконец позволил себе выдох облегчения. Он и сам не заметил, как вскинул руки и даже сжал их в кулаки, будто готовился защищаться — или, может, прорываться за братом с боем. — Я его отнесу. — Отнесёшь, разумеется, куда денешься, — беззлобно проворчала госпожа Семела. — И скажи ему, чтоб прекратил столько читать! А не то вырастет слишком умным. Мой отец частенько говорил, что умные люди обречены быть несчастными. Кто ж его полюбит, физика-шизика этакого? Танатос с трудом сдержал смех. — Погодите, а вы разве сами не были замужем за учёным? Госпожа Семела подняла палец, но не нашлась с ответом и, шутливо отмахнувшись, пошаркала на противоположный конец коридора. Танатос же прошёл в так называемую «библиотеку» — небольшую огороженную зону, где выставили пару столов да с десяток колченогих табуреток. Популярностью библиотека не пользовалась. После занятий здесь можно было застать разве что пару любителей фантастики и человека, который предпочитал фантастике научную литературу. Гипноса. Братик спал, уронив голову на увесистый том под названием «Устройство Воображаемого Древа: фундаментальные законы и мировые линии». Танатосу от одного только взгляда на заголовок захотелось зевнуть — и как только Гипнос укладывает в голове всю эту мудрёную муть? Покачав головой, Танатос осторожно высвободил книгу, сунул её на первую попавшуюся полку и, размяв уставшее от сумки с газетами плечо, взял брата на руки. — Опять завтра носом клевать будешь, — проворчал он. — И что мне с тобой делать, ты, «физик-шизик»? Усмехнувшись, он двинулся в сторону комнаты, где жил Гипнос. У младших групп комендантский час начинался раньше, поэтому соседи Гипноса уже спали. Танатос на цыпочках прокрался в дальний угол, тихо переложил брата на кровать, стянул с него ботинки. Детская комната казалась теперь слишком тесной, поэтому он нечаянно задел рукой вешалку. Вешалка пошатнулась. Пока Танатос ловил её, Гипнос заворочался — и открыл глаза. — Спи, спи, — прошептал Танатос. — Я случайно. — Я… Гипнос потёр сонные глаза, бросил взгляд за окно, где давным-давно сгустилась вечерняя тьма. Между занавесками виднелся лишь кусочек вышитого звёздами неба, но лицо у Гипноса вытянулось так, будто снаружи в комнату заглянул Зверь Хонкая. Подтянув колени к груди, он обхватил себя руками и буркнул: — Я не хочу спать, Тан. Глаза Танатоса расширились. Чуть ли не пинком вернув злополучной вешалке равновесие, он опустился на край кровати, взялся за одеяло. — Ну ты чего, мелкий? Завтра же на учёбу. Опять завтрак проспишь. Гипнос засопел, пробормотал нечто невразумительное. Танатос потёр переносицу. Он слишком устал и мечтал как можно скорее воссоединиться с кроватью, поэтому попытался укрыть Гипноса против воли. Но братья слишком хорошо умели защищаться. Гипнос среагировал мгновенно: одной рукой ухватив Танатоса за запястье, второй он попытался оттолкнуть одеяло — с таким ужасом, словно его набили кинжалами. Танатос совсем растерялся. Ощутив, как в висках понемногу зарождается ноющая боль, он поморщился и резко спросил: — Да в чём дело? — Я же сказал, не хочу! — не менее резко отозвался Гипнос. Долю секунды братья, закипая от негодования, смотрели друг другу в глаза. В наступившей тишине настенные часы отсчитывали секунды с такой яростью, словно отсекали фрагменты времени остро заточенным клинком. Танатос сдался первым. Отведя взгляд, он приложил руку ко лбу, приглушённо ругнулся. Он потерял контроль, позволил эмоциям взять верх — иными словами, сделал то, что в присутствии младшего брата никогда не должен был себе позволять. Госпожа Эвена была права. Танатос подавал Гипносу пример. Во всём. И если он будет вот так огрызаться на людей из-за банальной усталости, рано или поздно Гипнос начнёт делать то же самое. — Прости, — смягчившись, сказал Танатос. — Я не хотел. Гипнос, шмыгнув носом, покачал головой. — Ты тоже меня прости. — Он порывисто подался вперёд и заключил брата в объятия. — Ты, наверное, очень устал, а я тут… Это… В общем, прости. Я лягу спать. Честное слово. Звучало так, будто Гипнос пообещал прыгнуть в жерло вулкана. Танатос мягко обхватил его за плечи, вынудил отстраниться, заглянул в глаза. В них плясали искры: Гипнос был на грани того, чтобы заплакать. — Что случилось? Тебя кто-то обидел? От одной только мысли о том, что какой-нибудь идиот мог поднять на Гипноса руку, всё внутри обжигало яростным огнём. В приюте к братьям относились нормально, но идиоты — они ведь такие. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Гипнос испуганно закачал головой. — Нет, нет, здесь почти все очень хорошие, и никто меня не обижает. Просто… думаю о всяких глупостях. Но ты не волнуйся. Всё в порядке. Танатос вздёрнул бровь. — Эй, что мы говорили о лжи? — Он стёр выступившие под глазами Гипноса слёзы. — Мы не должны врать друг другу. Незнакомцам — сколько угодно, особенно если они пытаются тебе навредить. Но друг другу — никогда, помнишь? Гипнос потупился. — Д-да. Извини. — Он сделал глубокий вдох, будто собирался с головой окунуться в холодную реку. — Мне приснился кошмар. Что Звери Хонкая прорвались в приют и всех здесь убили. Госпожу Эвену, ребят и…

Этот фрагмент можно читать под музыку: Evan Call — A Young Boy’s Last Wish (Though Seasons Change Ver.). Ставьте на повтор

— …тебя тоже. Крепко зажмурившись, Гипнос вжался в Танатоса. Тот, растерянно моргнув, со вздохом положил ладонь ему на спину. Хонкай правда изменил мир. — Я не хочу спать, Тан. Не хочу опять всё это увидеть. Танатос не знал, что сказать. С момента удара Хонкая его тоже преследовали кошмары. И не его одного — мальчишки, с которыми он делил комнату, по несколько раз в неделю просыпались в ночи с криками. Все они беспрестанно гадали, что будет, если Хонкай доберётся до столицы. Все в какой-то мере боялись засыпать, потому что не знали, в каком мире проснутся завтра. — Мне страшно, — сглотнув слёзы, признал Гипнос. «Мне тоже», — хотел сказать Танатос, но делать этого, разумеется, не стал. Брат как никогда нуждался в надёжном плече. В опоре. А опора должна знать, как сохранять устойчивость, как оставаться прочной вне зависимости от обстоятельств. Не гнуться. Не ломаться. На то она и опора. Поэтому Танатос сказал: — Ну, выше нос. Мы же с тобой столько всего преодолели! А значит, и с Хонкаем справимся. — Как? — горько спросил Гипнос. — Это от плохой семьи можно сбежать, а от Хонкая не убежишь. Он всё равно будет быстрее. Звери Хонкая захватили весь Атлас. А ведь был ещё Судья. Вдруг он не один? Что делать, если появятся новые? Мы с этим-то еле справились! Танатос закусил губу. Порой — в моменты, подобные этому — ему хотелось, чтобы братик был чуточку глупее. — Вот бы этого дурацкого Хонкая вообще не было! — в сердцах шепнул Гипнос. — Если бы только был способ победить его раз и навсегда! Разработать в «Гестии» какую-нибудь мощную штуку и… Танатос положил ладонь ему на макушку. — Именно по этой причине ты должен пойти спать. — А? — растерялся Гипнос. Танатос ласково взъерошил ему волосы — непокорные чёрные вихры, которые отражали крутой характер владельца, скрытый под вежливой улыбкой и наивным выражением глаз. — Хонкай не исчезнет по волшебству. Чтобы победить его, надо сражаться. — Танатос посмотрел в окно, на озарённые звёздным светом крыши домов, покинутых или разрушенных. — Но сражаться тоже можно по-разному. Ты ведь хотел стать учёным, верно? Разрабатывать те самые «мощные штуки», о которых ты говоришь. Гипнос неуверенно кивнул. — В таком случае… Тебе надо поспать, братик. Подумай вот о чём: с каждым днём ты становишься чуточку старше. А значит, приближаешься к цели. Может, это всего лишь маленький шаг, но… Танатос бережно уложил Гипноса. Тот слушал, крепко сжимая рукав брата, и на сей раз отталкивать одеяло не стал. — Лучше уж сделать маленький шаг, чем стоять на месте. Гипнос вздохнул, поёрзал с таким видом, будто во сне его ждало по меньшей мере сражение с Судьёй. Танатос не мог его винить. Он, бывало, и сам ворочался до утра, размышляя о будущем и о том мире, в котором им с Гипносом предстояло выживать. — Не волнуйся, — сказал он, протянув брату руку. — Я никуда не ухожу. Первый шаг мы можем сделать вместе. Гипнос торопливо утёр слёзы и ухватился за протянутую ладонь — как если бы она была единственным якорем в бескрайнем океане кошмаров. Танатос придвинулся ближе к изголовью кровати. Дождавшись, когда брат закроет глаза, он устало привалился плечом к деревянной подпорке. — Тан, — окликнул Гипнос. — Мм? — Ты опять курил? — …Нет. По губам Гипноса скользнула улыбка. У Танатоса невольно потеплело на сердце: он нечасто видел, как брат улыбается. — Эй, что мы говорили о лжи? — Прости, — с тихим смешком ответил Танатос. — Больше не повторится. — Это ты про ложь или про курение? — сонно пробормотал Гипнос. К счастью, он слишком устал, чтобы дожидаться ответа. Танатос успел уловить момент, когда напряжённые черты его лица разгладились, а тревоги наконец ушли. Гипнос спал, и в его волосах танцевал серебряный свет, удивительно ясный, как если бы звёзды в ту ночь придвинулись ближе к земле. Как если бы хотели сказать что-то… Подтолкнуть к чему-то. Танатос не знал, сколько просидел в комнате брата. Гипнос давно уснул, но Танатос боялся пошевелиться: не хотел снова случайно его разбудить. Лишь когда хватка Гипноса ослабла, он рискнул высвободить руку и наконец пойти к себе. В коридоре он остановился, достал из кармана страницу вечерней газеты, сложенную в несколько раз. Глаза скользнули по заголовку статьи.

Продолжается набор добровольцев в отряд «Орион» Требования к кандидатам…

«Каким ты представляешь своё будущее?» «Вот бы этого дурацкого Хонкая вообще не было!» «Чтобы победить, надо сражаться». Танатос сложил страницу обратно, задумчиво прогладил сгибы. Комната брата осталась за поворотом, но Танатос обернулся так, словно мог её видеть, и шепнул в полумрак коридора: — Спи, братик. Я защищу тебя от Хонкая. Чего бы это ни стоило… Обещаю, он никогда до тебя не доберётся.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Погружённый в невесёлые мысли, Танатос шёл сзади. Взгляд мрачно сверлил праздные улицы Пенаконии — казалось, Танатос размышляет, как познакомить местных гуляк с остриём своей косы, — а руки покоились глубоко в карманах. На скулах ходили желваки. На шее нервно пульсировала тонкая жилка. Венни готова была поспорить: с тех пор, как они очутились на Пенаконии, Танатос успел мысленно пережить с десяток встреч с Гипносом. Одна, разумеется, была хуже другой. Танатос боялся того, что может узнать. Венни хорошо понимала это чувство. Если бы не понимала, давно бы спросила, что случилось с душой настоящего Кевина. Надеясь подбодрить Танатоса, она сбавила шаг, но он лишь мотнул головой. — Прости, мелкая. Не в настроении сейчас говорить. — Если что, я рядом, — напомнила Венни. Не похоже, что Танатос услышал. Венни ещё немного покрутилась поблизости, но быстро осознала, что от её присутствия Танатосу становится только хуже. Вздохнув, она догнала Кевина. К сожалению, здесь, на Пенаконии, даже ожившие бутылки с вином разговаривали охотнее. Некоторое время они шли молча. Венни с преувеличенным интересом крутила головой, разглядывала витрины, непривычные дома, прохожих в странных нарядах. Пенакония, конечно, потрясала воображение, да только в присутствии Кевина Венни почти не могла о ней думать. Мысли занимали их предыдущие встречи. Венни вспомнила битву на Сяньчжоу — и как Кевин убил какого-то головореза, который едва не лишил Венни жизни. Вспомнила Идзанами, где она мельком разглядела его за кулисами. Наконец, Эвною. Как ожесточённо Кевин сражался с Асмодей. Как принял на себя удар скверны, предназначенный Венни. Как действовал на пределе возможностей, лишь бы дать Танатосу шанс вернуть кольцо. — Почему ты нам помогаешь? — прямо спросила Венни. Лицо Кевина осталось непроницаемым. — Потому что вернуть атрибуты владельцу — единственный способ остановить Асмодей. — А почему ты хочешь остановить Асмодей? Чего она добивается? Взгляд Кевина, прежде обращённый к суете на городской площади, туда, где давали концерт ожившие инструменты, скользнул к Венни. — Если опускать частности… Она хочет разрушить вселенную. — О, — отозвалась Венни. — Погоди. Вселенную? — Всё Воображаемое Древо, — кивнул Кевин. — Не со зла. Скорее, из заблуждений. Я не смог её переубедить, поэтому мы стали врагами. Венни растерянно моргнула. Она-то думала, что после всего содеянного Асмодей Кевин будет рассуждать о ней с неприязнью — так, как в Тейвате говорили о Принце Бездны. Но его голос оставался спокойным, а в глазах на пару мгновений мелькнуло сожаление. — Значит, ты помогаешь Гипносу, — заключила Венни. Кевин передёрнул плечом. И как прикажете это понимать? — Ты в курсе, что с тобой невозможно разговаривать? — не выдержав, спросила Венни. В уголке губ Кевина обозначилась слабая улыбка. — В курсе. Извини. Наш с Асмодей конфликт сложно объяснить. Сейчас он не имеет значения. Если она получит атрибуты, её дальнейшие действия приведут к разрушению Воображаемого Древа — это всё, о чём стоит сейчас думать. Он слегка побледнел, задышал чаще, и Венни взволнованно коснулась его руки. Она сделала это неосознанно, но когда пальцы уже легли на локоть Кевина, отступать было поздно. — Ты в порядке? Кевин посмотрел на её руку так, будто его коснулся призрак. Венни нерешительно её отдёрнула. — Да, — сказал наконец Кевин. Его голос теперь звучал более хрипло, чем прежде. Они замолкли, прошли мимо оживлённой толпы, которая собралась вокруг каких-то коробок с картинками. Снова и снова люди забрасывали в коробки серебряные монетки, а потом дёргали за рычаг — и ждали, какие картинки увидят. Когда картинки оказывались одинаковыми, все радовались и принимались хлопать дёргавшего за рычаг по плечам. На взгляд Венни, смотрелось это глупо, но зрелищно и весело. То же самое можно было сказать и о самой Пенаконии. Она напоминала безумный сон, где становилось возможным всё: от говорящего мороженого до всеобщего восторга из-за одинаковых картинок. — Как тебе Пенакония? — спросил вдруг Кевин. Венни изумлённо повернула голову. Наверное, чтобы сформулировать этот вопрос, Кевин истратил годовой запас слов. — Странный мир, — всё же ответила она. — Но лучше уж пускай на меня плюнут радугой, чем застрелят из бластера. Или поставят метку Ночи тысячи кайданов. Или превратят в вуббабу. Или заставят петь в мюзикле по мотивам моих худших воспоминаний. Кевин усмехнулся. — Да уж. — А ты? — поинтересовалась Венни. — Что скажешь о Пенаконии? Кевин обернулся на Танатоса. Тот проталкивался через толпу, по-прежнему не обращая внимания на окружающих, а потому время от времени получал в спину сердитые тычки. Венни было сложно его винить. В конце концов, в мире сна прошло гораздо больше пятисот лет. Всё это время Танатос терзался вопросами — и теперь стоял в шаге от того, чтобы получить ответы. Правда, для того чтобы добраться до них, нужно было ещё постараться. — Люди приходят сюда сбежать от реальности, — сказал Кевин. — Гипнос тоже? — Гипнос тоже, — кивнул Кевин. — Хотя его ситуация сложнее, чем у большинства гостей Пенаконии, причины оставаться здесь одинаковы для всех. Пенакония — это сон. Люди боятся просыпаться. Венни извернулась, пытаясь избежать столкновения с мужчиной в изысканном костюме, но тут же едва не влетела в девушку, которая спешила на другой конец площади. Кевин вовремя успел ухватить Венни за локоть, притянул к себе, и она невольно затаила дыхание. Впервые с момента встречи на Сяньчжоу они оказались настолько близко друг к другу. Впервые Венни снова ощутила его хватку, твёрдую, но бережную. «Нет, — одёрнула она себя. — Никакого «снова». Это не твой Кевин». Только сейчас Венни задумалась, что вообще-то этот Кевин тоже очень ей нравился. Но не потому, что был копией её любимого друга. Просто он был храбрым. И добрым, потому что только очень добрый человек может кинуться наперерез смертельной вспышке, которая предназначена другому. Он был молчалив и сдержан, он не язвил, как Кевин, которого знала Венни, и не курил. Но всё же… Она опустила глаза — и вздрогнула, потому что заметила, как из-под рукава Кевина выглядывает что-то красное. Присмотревшись, Венни убедилась, что это не прожилки, а скорее тонкие полосы, похожие на цепи. Цепи въелись в кожу Кевина так глубоко, будто были не просто татуировкой или меткой — её неотъемлемой частью. Рядом со звеньями виднелись многочисленные шрамы. Некоторые давно успели побелеть. Другие появились недавно, и Венни, не сдержав любопытства, осторожно коснулась одной из цепей кончиком пальца. Кевин ощутил это прикосновение — и мигом отдёрнул руку. — Не надо, — попросил он, поддёрнув рукав. — Тебе больно? — спросила Венни. — Нет. Просто не надо. Венни хотела попросить прощения, но Кевин, призывая закрыть тему, мотнул головой, обернулся, жестом поманил Танатоса за угол. Танатос встрепенулся, провёл руками по лицу. Они с Венни обменялись быстрыми взглядами, кивнули друг другу и последовали за Кевином, который ушёл вперёд, никого не дожидаясь. Дорога привела в тупик. Венни окинула взглядом кирпичную стену, обклеенную плакатами с певицей Зарянкой и анонсами фильма о Часике и братце Хану — знаковых персонажах Пенаконии. — Гипнос понимал, что рано или поздно его найдут, поэтому спрятался на глубинном слое Пенаконии, — объяснил Кевин. — Сон внутри сна, — задумчиво обронил Танатос. Кевин кивнул. — Сон внутри сна внутри сна, если быть точнее. — Он указал на стену. — Это одна из уязвимых точек фальшивой реальности. Не слишком популярное место, поэтому грёзотворцы, которые отвечают за создание на Пенаконии Мира грёз, не стали уделять ему много внимания. Как и всегда после долгих объяснений, он сделал паузу, чтобы перевести дух, накрыл ладонью раненое плечо. Венни с Танатосом не торопили. — Здесь граница между слоями сна истончается, — продолжил Кевин чуть погодя. — Чтобы добраться до Гипноса, нам придётся пересечь эту границу дважды. Здесь и на более глубоком слое. Сняв руку с плеча, он приблизился к стене, коснулся её кончиками пальцев. Венни тоже решилась подойти, и Кевин посмотрел на неё. — Чтобы пробиться в глубины сна, гостям Пенаконии потребовались бы невероятные усилия. Но нам повезло. — Он обернулся и кивком указал на Танатоса. — Твоё кольцо. Если я правильно помню, оно манипулирует фрагментами данных реальности? Танатос поднял руку, взглянул на кольцо, которое серебрилось на его почерневшем пальце. — Оно обеспечивает связь с Воображаемым Древом, да. Именно так я и плёл для человека последний образ. Собирал фрагменты связанных с ним данных реальности и на их основе создавал видение, которое могло бы обеспечить ощущение покоя. — О, — щёлкнула пальцами Венни. — Так вот почему ты, получив на Эвное кольцо, смог воплотить косу. А потом настроить портал так, чтобы он гарантированно привёл нас на Пенаконию в нужное время. Танатос бросил задумчивый взгляд на стену тупика. — Именно. Что ты предлагаешь, Кевин? Использовать кольцо, чтобы открыть проход между слоями сна? Кевин мельком переглянулся с Венни. — Хоть мы и находимся в искусственно созданном мире, он всё ещё связан с Воображаемым Древом. Мир грёз соткан из мемории. Мемория же по своей сути — это данные Воображаемого Древа, сконцентрированные до такой степени, что обретают видимую форму. Обдумывая его слова, Танатос скрестил руки на груди, постучал пальцем по локтю. — Короче говоря, без разницы, находимся ли мы в реальности или в Мире грёз, — подытожила Венни. — Раз мемория — это данные реальности, а кольцо ими управляет, Тан может перестраивать Мир грёз по своему усмотрению. — «По своему усмотрению» — это сильно сказано. Кольцо содержит лишь обломок Ядра, с которым я к тому же связан искусственно. — Танатос показал Венни почерневшую часть руки. — Мне просто не хватит сил. Кевин привалился плечом к стене. — Чтобы переписать Пенаконию — определённо не хватит. Но тебе нужно лишь одно направленное усилие. Здесь, в уязвимой точке Мира грёз, это всё равно что ударить молотком по треснувшему камню. Венни посмотрела на Танатоса, и он, посмотрев на неё в ответ, со вздохом поднял руку с кольцом. — Свалите-ка. Кевин с Венни торопливо отошли. Танатос постоял: рассчитывал силы, которых хватило бы на создание прорыва. Он всё ещё не оправился от превращения в Зверя Хонкая и не хотел опять переживать болезненные трансформации. Божественные атрибуты обладали великой силой, но при неосторожном обращении становились смертельно опасными. Наконец кольцо вспыхнуло. От земли в тёмные небеса взметнулись чёрно-алые вихри, и Кевин сразу создал перед собой и Венни ледяной щит. Его рука дрожала, и Венни, заметив это, крепко сжала его запястье. С губ Кевина сорвался тихий выдох. Впрочем, говорить он ничего не стал. С каждой секундой вихри вокруг Танатоса становились всё более плотными и к тому же увеличивались в радиусе. Алый поток коснулся щита. На пару мгновений Кевин с Венни потонули в водовороте необузданной силы — в этот момент Кевин опустил свободную руку в карман, а затем быстро передал Венни небольшой предмет прямоугольной формы.

Смотри внимательно. Помнишь? Детали имеют значение.

— У нас будет одна попытка, — шепнул он ей в ухо. Венни спрятала предмет под дождевиком. — Если ничего не получится… Кевин слабо ухмыльнулся. — Придётся решать проблемы старым добрым насилием. Венни взглянула на него, вскинув бровь, а затем, не выдержав, улыбнулась. Всё-таки и этот Кевин умел иногда язвить. Танатос тем временем воздел руку с кольцом. Вихри, оторвавшись от земли, стали сжиматься, концентрироваться в точке на его ладони. Венни никогда не видела, чтобы человек собирал в руке так много сил — воздух вокруг Танатоса выл и трещал, отчего казалось, будто рвётся, распадаясь фрагментами данных, сама ткань мироздания. В тот момент, когда пространство грозилось уже взорваться изнутри, Танатос стиснул руку в кулак — и резким движением направил поток силы в сторону стены. Венни не знала, чего она ожидала. По меньшей мере того, что стена разлетится по кирпичикам. Или Мир грёз, не выдержав натиска, рухнет, сложится вовнутрь, как пылающий штаб Ордо Фавониус десять лет назад. Стена выстояла. Мир грёз не развалился. Даже плакаты, и те остались целыми, только у братца Хану обгорел край шляпы. Там же, где раньше в приглашающем жесте простирала руки певица Зарянка, виднелся широкий золотой провал. — Получилось! — громко воскликнула Венни. Щит Кевина, мигнув, покрылся трещинами и распался на осколки. Кевин в задумчивости переступил их, приблизился к порталу. — Что нас там ждёт? — поинтересовалась Венни. — Какое-то жутко аномальное измерение? Говорящие птицы? Оживший братец Хану? Комнаты, перевёрнутые вверх дном, где надо ходить по стенам? Кевин развёл руками. — Всё такая же Пенакония, отличная разве что в мелочах. Не забывай: это лишь первый слой из нескольких. Маленький шаг на пути к истине. — Хм, — только и сказал Танатос. Венни, поплотнее запахнув дождевик, зашла в портал первой. За ней шагнул Кевин. Танатос задержался. Обернулся, обежал тупик быстрым взглядом. Тупик хранил молчание, но Танатос чувствовал, что кто-то таится под покровом теней, терпеливо наблюдает в ожидании развязки. Это было хорошо. Это значило, что всё шло согласно сценарию. На Атласе такое назвали бы «иммерсивным театром» — постановкой, в которой зритель становился непосредственным участником событий. «Надеюсь, тебе понравится шоу». Небрежно сунув руки в карманы, Танатос перешагнул край портала. Мир грёз можно было поделить на двенадцать участков — небольших миров, спроектированных и сплетённых грёзотворцами. Название каждого из них соответствовало определённому часу на циферблате. Зайдя в портал, Кевин, Венни и Танатос очутились там, откуда только что ушли — в Золотом миге, самом популярном и оживлённом мире Пенаконии. Он получил своё название в честь «золотого часа», времени перед закатом, когда солнечные лучи становятся мягкими и проливают над землёй особенно тёплый свет. Все трое выбрались из тупика и снова вышли на площадь с игровыми автоматами. Люди по-прежнему бросали туда монетки и дёргали за рычаги в ожидании джекпота. — Что-то изменилось? — покрутив головой, спросила Венни. — По-моему, картинки в автомате стали другими, — отозвался Танатос. — И плакат на том конце площади. Там раньше певичка была, а теперь какой-то пацан. Кевин дёрнул уголком губ. Кажется, грубоватая манера речи Танатоса искренне его забавляла. — Мы на другом слое, но всё ещё недостаточно глубоко. Нужно найти новую слабую точку. Пойдёмте. Одна была на другом конце Золотого мига. Танатос не знал, сколько они плутали. По ощущениям прошло около двадцати минут. И чёрт побери, сколько же всего можно было испытать на Пенаконии за это время! Танатос шарахнулся от назойливого билборда, который заприметил его мимолётный интерес к какой-то безделушке за витриной и потом бежал следом до самого конца улицы. Стал свидетелем драмы между бутылкой рома и хрупким бокалом. Едва не столкнулся с мелким парнем, у которого на голове подпрыгивал белый пушистый шарик. Заметил мужчину с пышными розовыми усами и девушку с золотой головой — похоже, она была каким-то необычным роботом, но при этом вела себя как человек. Это место было странным и безумным. Оно не походило ни на Тейват, ни на Атлас, ни даже на Идзанами — весьма удивительный мир. Нет. Больше всего Пенакония напоминала Танатосу яркую вырезку из игрового журнала — такие давным-давно, до удара Хонкая, продавались на Атласе. Мир грёз был причудливой картинкой, от которой шла кругом голова. Для того, чтобы по-настоящему проникнуться им, одной бутылки сидра, к тому же весьма посредственного, было маловато. Наверное, здесь не справился бы даже любимый виски Гефеста. Танатосу не слишком здесь нравилось. Пенакония была приторным раем, который люди выбирали вместо неприглядной реальности. Может, в других обстоятельствах Танатос отнёсся бы к ней иначе, но за столетия одиночества ему порядком осточертели и сны, и фальшивые райские угодья. И всё же он понимал, почему Гипнос захотел здесь остаться. Братик… столько времени боялся засыпать. Даже когда вырос. Даже когда ему присвоили титул «бога». Гипнос не любил сны и предпочитал с помощью Ядра Сознания полностью от них избавляться. Здесь, на Пенаконии, он наконец получил спокойный сон, о котором мечтал с раннего детства. И теперь не хотел просыпаться. Танатос обеспокоенно зарылся пальцами в волосы. Задумавшись, он даже не заметил, как Кевин замедлил шаг, взглянул так, будто мысли Танатоса парили вокруг его головы в виде облачков с текстом. — Твой брат вернулся бы за тобой, если бы мог. Танатос, вздрогнув, нахмурился. — Может, расскажешь уже, в чём дело?

Этот фрагмент можно читать под музыку: HOYO-MiX, 王可鑫 — Halfway House. Ставьте на повтор

Кевин сунул одну руку в карман. — Извини. Мне… — Он взглянул на Венни, которая вышагивала впереди, с любопытством разглядывала прохожих и даже здоровалась с билбордами. — Мне тяжеловато долго говорить. А это долгая история. Танатос вздёрнул брови. Он не ожидал подобных откровений. — И потом, — добавил Кевин, — Гипнос очень хотел сам всё тебе объяснить. Я кое-что знаю, но без подробностей. К тому же с тех пор, как я слышал эту историю, прошло пятьсот лет. Я многого не помню. Танатос опустил взгляд, обхватил пальцами подбородок. Он уже устал теряться в догадках и вместо того, чтобы в очередной раз строить теории о судьбе брата, задумался над словами Кевина. Что-то в них царапнуло слух. Что-то важное. Что-то… Его глаза расширились. — Вы встретились с Гипносом пятьсот лет назад? — Почти сразу после того, как он покинул Тейват, — кивнул Кевин. — И что, ты всё это время ему помогаешь? Охотишься на Асмодей, защищаешь атрибуты… уже пятьсот лет? Кевин дёрнул плечом. — Пожалуй, самое долгое поручение в моей жизни. — Кевин… — потрясённо пробормотал Танатос. — Это… Да уж. Даже не знаю, кто ты — конченый псих или самый, блядь, упрямый человек во вселенной. Как ты ещё умом не тронулся? Кевин чуть усмехнулся. — Ну, я знал, что рано или поздно ты придёшь. Мы же встретились на Сяньчжоу. С тех пор мне оставалось только ждать. — И сколько же лет прошло? Как давно была война на Сяньчжоу? — Дай-ка подумать… — Кевин возвёл глаза к небу, проводил взглядом падающую звезду, такую же поддельную, как и само небо. — Четыреста пятьдесят лет назад? Не помню точно. Надо смотреть в базе данных. — Охуеть, — только и сказал Танатос. Окончательно растерявшись, он приложил руку ко лбу. Даже с учётом того, что до событий на Идзанами Асмодей не могла обнаружить кольцо, и Кевин переправлял его из мира в мир только последнюю сотню лет… Это всё ещё был очень долгий срок. Не говоря уже о том, что на протяжении пяти веков Кевин не оставлял попыток отвоевать у Асмодей плащ и постоянно сходился с ней в бою. А ведь Асмодей была Судьёй. Да, пробуждённой скверной. Но всё же Судьёй. С Ядром Пустоты и фрагментом сил Завершённости. Танатос понимал, что даже с косой не смог бы сразиться с ней на равных. Кевин тоже не мог. Не в текущем состоянии, которое с момента их первой встречи на Сяньчжоу стало ощутимо хуже — без учёта нанесённых Асмодей ран. Несмотря на это, он всё равно сражался. Некоторое время они шли в молчании. Танатос наблюдал за суетой Венни. Кевин всё ещё поглядывал на падающие звёзды. — Как ты понял? — спросил Танатос. — Там, на Сяньчжоу. Я ведь тогда застрял в компьютере, мы с тобой ни словом не обмолвились. Так как ты понял, что это я? — Хм… — отозвался Кевин. — Это долгая история. Танатос фыркнул. — Ну, кто бы сомневался. Ты всегда прикрываешься этими словами, когда не хочешь отвечать, да? — Я не думаю, что моё объяснение имеет смысл, — ответил Кевин. — Ты всё равно не поверишь. Это один из Воображаемых законов, который почти невозможно преодолеть. Танатос, широко усмехнувшись, развёл руки в стороны. — А ты попробуй. В области невозможного я чёртов эксперт. Взгляд, которым Кевин его наградил, можно было с натяжкой назвать ироничным. — Может, в другой раз. — Это отмазка или обещание? Танатос ожидал очередного уклончивого ответа, но Кевин умудрился удивить. Вскинув голову, он неожиданно засмеялся. Тихо, немного устало, но при этом с ощутимой теплотой. Хоть он и казался неприступным обломком ледника, на самом деле он, похоже, истосковался по компании. По разговорам — даже если большую часть времени он предпочитал слушать. По обычным посиделкам в баре — даже если бар был слишком уж шумным и суетливым. По тому, чтобы вот так, непринуждённо, бродить по улицам, где кипела жизнь — даже если вся эта долгая ходьба была не более чем частью постановки. Или же всё дело было в Венни? Танатос на личном опыте убедился: эта настырная, невозможная девчонка здорово умела подбирать ключи к чужим сердцам. А Кевин явно становился рядом с ней мягче — и, кажется, немного расслаблялся. Словно Венни была крошечным, но бойким огоньком, который одним своим присутствием хоть немного ослаблял хватку ледяных оков, вечно державших душу Кевина под чутким, жёстким контролем. — Предположение, — объяснил он. — Вряд ли мы можем обещать друг другу, что доживём до «другого раза». Но… — Его взгляд скользнул в сторону Венни. — Я был бы рад. Встретиться ещё раз. Хорошо бы в других обстоятельствах. Танатос хмыкнул, скрестил руки на груди. — В таком случае, когда всё закончится, я разрушу этот треклятый сон и найду тебя. Мы сходим в нормальный бар. Выпьем нормальный вишнёвый сидр. Я, правда, давно не был за пределами Тейвата, и моё знание хороших местечек устарело на несколько тысячелетий. Скажем… — Он постучал себя по подбородку. — Пир-Пойнт? «Сумеречный кот»? — Закрылся ещё в прошлой Янтарной Эре. — Хм… Тогда… «Звёздный койот» на Эпсилоне? — Один Космический рейнджер взорвал его в знак протеста против Корпорации межзвёздного мира. Не помню, когда. Но помню, что тюрьму, в которую его посадили, он тоже потом взорвал, — Кевин вздохнул. — Хороший был бар. Танатос с сожалением покачал головой. — Ну что за придурок? Такое место подорвать! — От негодования он даже упёр руки в бока. — Ладно. Что насчёт «Русалки» на Акварантисе? — Акварантиса не существует уже несколько Янтарных Эр. — Серьёзно? — Был уничтожен в межзвёздных войнах. Не повезло оказаться объектом интереса сразу нескольких противоборствующих фракций. Танатос цокнул языком, прикрыл глаза. Давно он не чувствовал себя таким… древним. Все его знания о мире утратили актуальность. Вселенная стала незнакомым местом, и каждый её дюйм предстояло познавать заново. Да что там! Танатос теперь даже в Тейвате без помощи не разобрался бы. А ведь когда-то, много веков назад, он стоял там у истоков человечества. Раньше эти перемены пугали. Танатос жаждал вырваться из мира сна, но в то же время боялся того, что ждёт снаружи, в мире, где не осталось любимых людей, где даже то, что казалось вечным, обратилось в звёздную пыль. Но так было раньше. — Что ж… есть у меня один вариант на крайний случай. Венни мне все уши прожужжала о таверне её отца. «Доля ангелов» или что-то в этом духе. Говорит, мол, там самый вкусный сидр во всём Тейвате. Кевин опустил голову. Слабая улыбка, которая таилась в уголках его губ, исчезла. Танатос, не замечая этого, продолжил: — Мы можем встретиться там. И ты расскажешь все свои «долгие истории». Потому что ты, чёрт возьми, выглядишь человеком, которому не помешал бы выходной. И нормальное общение. Ты когда вообще с людьми в последний раз говорил? Не по делу, а? Глаза Кевина скользнули в сторону. — …Из меня плохой собеседник, Танатос. — Посмотрим, что ты скажешь после третьей бутылки. Взгляд Кевина, на пару секунд остекленевший, смягчился. — Давай обсудим это позже. Танатос смутился. Он вдруг осознал, что предложение выпить в «Доле ангелов» вызвало у Кевина дискомфорт. Хотя ничего удивительного в этом не было: на его месте Танатосу тоже не хотелось бы после стольких веков тяжёлой борьбы посещать Тейват, родину спятившей всесильной богини, по совместительству его злейшего врага. — Извини. Я слишком назойлив. Давно не общался с живыми, никак не могу наговориться и несу всякие глупости. — Танатос, — прервал Кевин. — Всё в порядке. Мы пришли. — О. Они одновременно взглянули на безлюдный переулок. Не считая той, что с момента выхода из бара кралась за ними по пятам бесшумной тенью, здесь был всего один зритель — бумажная птица, которая, устроившись на краю крыши, вдохновенно оглядывала Золотой миг с высоты. — Чик-чирик, какой прекрасный вид! — взмахнув крыльями, выдала птица. — Как бы мне хотелось подняться ещё выше, перелететь небо и увидеть, что скрывается за звёздами! — Ебать, — высказался Танатос. — Говорящее оригами. Кевин усмехнулся и, вскинув голову, обратился к птице так серьёзно, будто рассчитывал по меньшей мере на философскую дискуссию. — Если поднимешься выше звёзд, обратно уже не вернёшься. Птица подскочила ближе к краю, покрутила бумажной головой. Похоже, слова Кевина заставили её задуматься. Танатос едва сдерживал порыв рассмеяться. Хотя Пенакония ему не нравилась, в её сумасшествии было что-то такое… расслабляющее, что ли. «Может, мне просто тоже надо научиться воспринимать дурдом как данность». — Не вернусь? В таком случае я не могу отправляться в этот полёт, не подготовившись, чирик! Но сколько же времени уйдёт на подготовку? — Целая жизнь? — предположил Кевин. — Значит, нужно начинать готовиться прямо сейчас! — решила птица. — Не забывайте смотреть в небо. Рано или поздно вы обязательно увидите, как я достигну звёзд, чирик! Сделав такое сильное заявление, она махнула бумажным крылом и отправилась куда-то в сторону площади с игровыми автоматами. — Я, пожалуй, оставлю это без комментариев, — сказал Танатос. — Разумно, — невозмутимо отозвался Кевин, наконец вытащив руку из кармана. — И челюсть подбери. А то вдруг портал не получится. — А ты, похоже, наслаждаешься происходящим. — Немного. — Не стыдно над богом издеваться? — Мм… — Кевин призадумался. — Нет. Ты же не бог. — Не бог, — согласился Танатос. — Но въебать-то могу. — Хотел бы, давно бы уже это сделал, — не меняясь в лице, парировал Кевин. — Я пойду прикрою Венни. А ты развлекайся. Танатос, скрестив руки на груди, проводил его долгим взглядом. Этот парень… был невозможен. Во всех смыслах. Наверное, именно поэтому Танатосу так нравилась его компания. Он любил невозможных людей. Айон, Тейя, Кайрос, Гефест, Арей, другие осквернённые… Гипнос. Все они были невозможными. Упрямыми. Преданными своим принципам и мечтам. Порой у Танатоса не получалось постичь их логику, и тогда они вступали в перепалки, которые вели до тех пор, пока причина спора не начинала казаться смешной. Потому что на самом деле они часто хотели одного и того же. Защитить, что дорого. Построить мир, где не будет скверны. Смотреть на закаты без страха перед грядущей ночью. Встречать рассветы не на поле боя, ранеными и разбитыми. Стремиться вперёд. Искать новые мечты. Жить. Кевин с Венни тоже были невозможными. Именно поэтому… Танатос поднял руку. Вокруг уже привычно завихрились потоки тёмно-алой силы — преобразованный Хонкай, которым он управлял с помощью генов Зверя Хонкая и обломка Ядра в кольце. «…я сделаю всё, чтобы мы все дошли до конца». Собрав побольше энергии, он открыл портал. Венни вбежала туда первой. Танатос, потирая горящие после использования кольца пальцы, направился следом. Он двигался нарочито медленно — не только ради того, чтобы соответствовать роли, но и в надежде собрать хоть немного сил. Стоит только пройти через портал, и действовать придётся быстро. Времени перевести дух на другой стороне не будет. Лишь бы не наломать дров. Не только с порталом и планом Кевина. С Гипносом тоже. Танатос не знал, чего ждать от встречи с братом, но не хотел нечаянно породить новые недопонимания. Всё и без того запуталось. Пленение, становление Асмодей Судьёй, убийство Афины… «Что мне спросить у него в первую очередь? А если нам придётся сражаться? Нет, Гипнос же вроде хотел поговорить и…» — Танатос, — окликнул Кевин. Тот нервно обернулся. — Всё будет хорошо. Не так, как ты ожидаешь. Но хорошо. На лице Кевина не было улыбки, но взгляд таил спокойствие, благодаря которому противиться шепчущим голосам страхов стало чуть легче. Танатос сделал глубокий вдох. Затем, не переставая вести мысленный счёт, медленно выдохнул. Только сейчас он понял, что всё это время шёл к порталу, затаив дыхание, из-за чего казалось, будто тело опутали железные цепи. А поскольку в Мире грёз находились лишь воплощённые сознания, на самом деле скованной ощущалась душа. Танатос сделал ещё один вдох, закрыл глаза. «Ладно. Делай то, что должен. Будет то, что будет». Быстро проведя рукой по лицу, он собрался с мыслями и, больше не оборачиваясь, решительно шагнул в портал.

Конец музыкального фрагмента

              Она не хотела быть здесь. Нет, её нигде не ждали, да и сама она никуда не стремилась. Дорога к единственному месту, где она хотела оказаться, была закрыта, а остальная вселенная её не интересовала. Даже не так. С тех пор, как она совершила свой побег, её вообще уже ничего не интересовало. Остались лишь тоска по утраченному прошлому да чувство вины, которое невозможно было ни забыть, ни искупить. Но всё же она оказалась здесь. В этом шумном, раздражающем мирке, куда люди реками вливали деньги ради бессмысленных иллюзий — будто надеялись, что иллюзии помогут им сбежать от реальности. От тех, кем они были там, по другую сторону сна. Пф… Пенакония была ложью. Ярмаркой тщеславия, построенной на костях. В конце концов, Мир грёз возвели на руинах тюрьмы. Много лет назад Пенакония была колонией, и ничто — ни время, ни деньги, ни яркие развлечения — не могло стереть это грязное, тёмное прошлое. Она знала. Прошлое вообще нельзя стереть. Оно всегда оставляет свою метку. Как капелька крови, упавшая на белоснежный рукав. — … Люмин неотступно следовала за целью. Слежку она не любила. Очень уж много было мороки, даже с её талантами. Поначалу увлекательный, процесс быстро превращался в рутину: не попадись никому на глаза, не потеряй цель из виду, слушай, что говорят, а сама помалкивай. Скука. Куда проще было заманить человека в безлюдное место и покончить со всем одним быстрым взмахом кинжала — чтоб никто не мучился. Вот почему Люмин всегда избегала заданий со слежкой и отдавала предпочтение поручениям, где наименьшие усилия приносили наибольший результат. Вот только на Пенаконию она прибыла не по поручению. Всё дело было во сне.              

Этот фрагмент можно читать под музыку: Franz Gordon — The Beggar. Ставьте на повтор

Люмин увидела его ещё некоторое время назад. Ей снилось, как она сидит на Утёсе Звездолова, свесив ноги с края. Над головой разливалась ночь. Звёзды срывались с неба прямо в море — перед тем, как исчезнуть в тёмных волнах, они обращались серебристыми снопами искр, будто пытались таким причудливым образом оставить в этом мире прощальный след. За спиной покачивались, разбрасывая по ветру нежные лепестки, сесилии. Вытянув руку, Люмин пыталась поймать в ладонь хотя бы одну звезду. Но они всегда пролетали мимо, прожигали яркими хвостами реальность, и вскоре Люмин осознала, что от Тейвата не осталось уже ничего. Только утёс, где она провела сотни одиноких лет. Ею овладела странная решимость. Она поднялась. Медленно развела руки в стороны. Казалось, она не идёт — танцует по направлению к краю, чтобы, слившись с падающими звёздами, тоже стать каскадом серебряных вспышек на чёрных волнах, а затем угаснуть навсегда. И вдруг она услышала голос. Кто-то звал её по имени. Замерев всего в шаге от края, Люмин сделала над собой усилие — и обернулась. — Итэр? Брат, к которому она не смогла вернуться, которого она так сильно любила и по которому так скучала, стоял, неуверенно улыбаясь краем губ. Примятые им сесилии больше не могли поднять головы к небу, но Люмин было всё равно. На цветы. На падающие звёзды. На целый мир. Один только Итэр имел сейчас значение. Такой родной… И такой недостижимый. Брат и сестра бросились навстречу друг другу. Люмин даже не могла вспомнить, когда обнимала Итэра в последний раз. Может, перед стычкой с Хранительницей Небесного порядка? Нет. Тогда Люмин не успела даже попрощаться. Но она всё ещё помнила тепло руки, которой Итэр сжимал её ладонь, когда они вместе, плечом к плечу, входили в портал из руин Каэнри’ах. Она готова была отдать всё, только бы ещё раз ощутить это тепло. Но руки ожидаемо прошли насквозь, и она повалилась среди цветов, такая же беспомощная, как в день катастрофы. Глаза наполнились слезами. Пытаясь сдержать их, Люмин ударила кулаком по земле, но это не помогло. Тогда она, судорожно всхлипывая, принялась рвать сесилии, до отвращения реальные, комкать их в дрожащих пальцах, обращать в ничто трепещущие белые лепестки. — Люмин, — окликнул Итэр. Опустившись рядом, он попытался погладить сестру по волосам, но не сумел её коснуться и, с выдохом закрыв глаза, прижал руку к груди. — Прости, — прошептал он. — Вряд ли тебе станет от этого легче, но я хотел бы, чтобы ты знала: я никогда не оставлял попыток найти тебя. И не оставлю, слышишь? До тех пор, пока мы не встретимся. Слова Итэра не успокоили, но вспышка наконец прошла. Утомлённая, Люмин легла на траву, и Итэр, поразмыслив, устроился рядом. Хотя они не могли коснуться друг друга, они делили на двоих одно небо, почти уже лишённое звёзд — так, будто на пару невозможных минут вернулись в прошлое. Вокруг больше не осталось цветов, а мир сжался до крошечного клочка земли, но Люмин готова была на всё, чтобы сохранить его. Этот клочок земли. Этот момент, зыбкий, но такой ценный. — Я надеялась, что вернусь к тебе, — шепнула Люмин. Смотреть на Итэра было слишком больно, поэтому она не сводила глаз с черноты над головой. — Я ведь смогла вырваться из Тейвата, Итэр. Всё-таки смогла. — Как? — поинтересовался он. Люмин вздохнула. Она не знала, каким чудовищем станет в глазах Итэра, но врать не хотела. Только не ему. — Асмодей вписала нас обоих в разные Ирминсули, верно? Ты не мог покинуть вероятность, в которую мы упали изначально. А я не могла уйти из той, в которую Асмодей меня перенесла. Итэр кивнул. Уперев локоть в землю, Люмин приподнялась и наконец решилась посмотреть на брата. — Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему? Почему Асмодей разлучила нас? Почему заперла меня в другой вероятности, если я спала до самого бедствия, до тех пор, пока ты не разбудил меня и не велел бежать? Я не имела к происходящему никакого отношения. Никакого. Но всё равно оказалась наказана. Вздохнув, Итэр возвёл глаза к небу. — Дело было не в тебе, Люми. Это была моя кара. Я помогал королю Ирмину в свержении Небесного порядка. Я прогневал богов. Люмин тряхнула головой. — Тех самых богов, которые безжалостно уничтожили Каэнри’ах? Итэр промолчал. Его губы сжались в тонкую нить. Сцепив руки в замок, он принялся нервно перебирать большими пальцами. — Я долго пыталась найти ответ на своё «почему», — повалившись обратно в траву, сказала Люмин. — Даже согласилась на путешествие с Дайнслейфом в надежде лучше понять Тейват. И богов, и людей. Думала, в другой вероятности всё будет иначе. Лучше. Но… Из груди Люмин вырвался горький смех. Она до сих пор помнила эти глупые странствия. Этот путь в никуда. Какой же наивной она тогда была. — Знаешь, что я видела? Жадность. Злобу. Безумие. Тейватом правили сумасшедшие боги, которым подчинялись сумасшедшие Архонты. А те, в свою очередь, диктовали правила людям — слабым, трусливым и жестоким. Она сжала руки в кулаки. Итэр, повернув голову, внимательно слушал. То немногое, что осталось от ветра, трепало пряди его пшеничных волос. — В Фонтейне люди по указке своего Архонта казнили других людей. Они ненавидели кого-то просто потому, что им так сказали, и без зазрений совести соглашались с ложными приговорами — лишь бы обезопасить себя, лишь бы не оказаться на месте обвиняемого. Нация лицемеров, поющих гимны справедливости перед плахой, покрытой кровью невинных. Фыркнув, Люмин дёрнула головой. Воспоминания о том, что она видела и пережила, вставали перед глазами тёмной чередой. — В Сумеру люди пленили своего Архонта и столетиями издевались над ним до тех пор, пока он не сошёл с ума. Мондштадт? Горстка простаков с переломанными крыльями. Архонт любил их, своих прекрасных птиц. Так сильно, что боялся отпускать — и потому превратил страну в клетку. А когда кто-то пытался сбежать, насылал шторм и обращал смельчака в пыль. «Это ради вашего блага». Так он говорил. Она снова засмеялась, на сей раз с холодностью. Этот список можно было продолжать вечно. Люди, Архонты, Небесный порядок… Вероятность, где заточила её Асмодей, была воплощением греха. — Вероятности отличаются друг от друга, но некоторые элементы в них всегда остаются неизменными. В случае Тейвата это сама суть этого мира. Он навсегда останется до основания порочным — и всё потому, что был построен порочными богами. На вопрос «почему» нет ответа. Только безжалостные, переломанные люди, возомнившие себя высшей силой. Лицо Итэра таило предельную серьёзность. — Что ты сделала? — То, о чём не сожалею, — сказала Люмин. Голос дрогнул, но она мотнула головой, прогоняя сомнения. — Если у тебя нет ключей от клетки, ты можешь заполучить их обманом… или разрушить клетку. — Ты уничтожила тот Тейват, — догадался Итэр. Люмин повела плечами. — Я сделала то, для чего мы когда-то появились на свет. Очистила грехи. Та безумная вероятность не заслуживала своего существования. Пожалуйста, Люмин, остановись! Я не знаю, почему ты делаешь это… Я как будто уже ничего о тебе не знаю, но… Пожалуйста, остановись. Если ты хочешь изменить этот мир, мы можем сделать это. Вместе. Она закрыла глаза. Между бровей задрожала складка. Столько лет прошло с тех пор, как она сделала свой выбор, утопила чужую вероятность в скверне, а потом сбежала, оставив позади безжизненные руины… Все эти годы она с лёгкостью подыскивала себе оправдания. Все эти годы она время от времени слышала голос другого Итэра. Люмин никогда не считала его своим братом. С первого дня в чужом Тейвате она знала, что её настоящий Итэр остался в другой вероятности. Этот мальчишка был просто… копией. Наивной игрушкой в руках судьбы. Беспечным вестником справедливости, который не бросал глупых попыток переписать мир добрыми поступками. Люмин не могла найти в себе силы полюбить его. Это было всё равно что любить не человека, а его тень. «Итэр» ждал от неё тепла, которого она попросту не способна была дать, и до последнего звал своей сестрой. Пожалуйста, поговори со мной, Люмин. Она выдохнула. — Скверна разрушила не только Тейват, но и Ирминсуль, на котором он держался. Я думала, это решит проблему. Меня ведь привязали именно к Ирминсулю, а значит, с его гибелью печать, которая удерживала меня в той вероятности, должна была исчезнуть. Но… — Этого оказалось недостаточно, — подхватил Итэр. Люмин, горько усмехнувшись, стала нервно проводить большим пальцем по ладони. — Я смогла выйти за пределы своей вероятности. Вот только власть Асмодей не давала мне вернуться в тот Тейват, где остался ты. Меня будто вышвырнули из дома и запретили к нему приближаться. Итэр скрестил руки на груди. — Да. В этом и заключалась загвоздка, которую я долгие века пытался решить. Полагаю, даже если бы мы оба смогли покинуть наши вероятности, мы бы так и не воссоединились. Что бы мы ни делали, на нашем пути всегда оказывались бы непреодолимые препятствия. — Как такое возможно? — Ты сама сказала. Асмодей, — объяснил Итэр. — Её сила позволяет переписывать Воображаемые законы. Нарушать правила мироздания. Обдумывая его слова, Люмин села. Пару минут они молчали. Резкие порывы ветра, похожие на нервные выдохи, ерошили траву, поднимали к тёмному куполу над головой обрывки сесилий. — Итэр. Тебя не беспокоит, каким монстром я стала? Повернув голову, он посмотрел на Люмин с мягкостью, от которой на сердце сразу же потеплело. — Мы оба делали, что могли. Пытаясь обойти искусственный закон Асмодей, я столкнул две вероятности. Хотел превратить Тейват в перепутье. Точку вечной встречи наших миров. — Звучит неплохо, — заметила Люмин. — Если не говорить о цене. Но это неважно. У меня всё равно ничего не получилось. Люмин обхватила руками колени. — Значит… Ты пришёл попрощаться? Для двух душ, разлучённых самим Воображаемым законом, сны были единственной доступной ниточкой связи. Пролегающим над бездной мостом, у которого не хватало середины. Люмин с Итэром лишились своих крыльев и не могли его пересечь — но могли подойти достаточно близко к краю, чтобы услышать друг друга. Они всегда обладали этой необъяснимой связью. Словно две стороны одной звезды. Люмин знала, что без Итэра станет неполноценной. Как будто лишится половины своего «я». Но похоже, ей оставалось только принять это. Закрыв глаза, она готовила себя к худшему, но тут Итэр неожиданно рассмеялся. — Нет. Я пришёл сказать, что нашёл выход. Ошарашенная, Люмин выпрямилась. В её взгляде, прежде тусклом, вспыхнули огоньки надежды, и Итэр, заметив это, спешно добавил: — Это просто шанс. Но кто мы такие, чтобы им не воспользоваться, верно? — Он тоже сел. — Беглый бог из моей вероятности. Гипнос. Говорят, после уничтожения Каэнри’ах он сбежал из Тейвата, украв артефакт, силу которому даёт обломок Ядра Смерти. Глаза Люмин расширились. — Ядра? Это артефакт одного из богов Селестии? Итэр кивнул. — Ты же знаешь, скверна не образует Ядер. На это способен только Хонкай. А Хонкай, в свою очередь, может манипулировать Воображаемым пространством. — Даже с обломком Ядра мы сможем изменить Воображаемый закон, который установила Асмодей, — подхватила Люмин. — И встретиться. Они обменялись взволнованными взглядами. — Есть проблема, — добавил Итэр. — Мы не единственные, кто ищет Гипноса и его артефакт. — Назови имя. Я устраню любого. Итэр не сдержал тихого смешка. — Не спеши. Подумай сама: прошло уже пятьсот лет, а артефакт всё ещё остаётся у Гипноса. — Он задумчиво обхватил пальцами подбородок. — Нет. Он скрывается слишком умело. Здесь нужен более аккуратный подход. Вот только… Я до сих пор не могу покинуть свой Тейват. Так что тебе придётся действовать одной. Его голос звучал виновато. Даже спустя столько веков Итэр оставался собой. Берёг сестру и всякий раз стыдился просить о помощи. — Не проблема, — заверила Люмин. — Что нужно делать? — Спасибо, Люми, — вздохнул Итэр. — Жаль, я не могу помочь. Я бы очень хотел снова отправиться с тобой в путешествие. Люмин протянула руку. Если бы она только могла, она бы привлекла Итэра к себе. Обнимала бы его до самого пробуждения, помогла бы заново заплести растрёпанные волосы в косу, коснулась бы его бледной щеки, провела бы пальцами под уставшими глазами. Но между ними пролегала непреодолимая стена. Поэтому Люмин просто положила ладонь на траву, в паре миллиметров от его пальцев. Так она могла хотя бы создать иллюзию его присутствия. Итэр с благодарностью улыбнулся. — Слушай внимательно. Прежде всего, тебе надо на Пенаконию.

Конец музыкального фрагмента

              Люмин полагала, что отследить бога будет нелегко. Особенно когда Итэр упомянул, что Танатосу помогает Кевин Каслана. Ей уже доводилось сталкиваться с этим нелюдимым типом. Иногда, если их цели совпадали, один мог предложить другому временный союз. Стоило признать, Люмин редко встречала таких толковых напарников. Кевин быстро соображал, хорошо сражался и — слава Эонам! — почти всегда молчал. А что ещё нужно для счастья бывшей Принцессе Бездны? Но всё же гораздо чаще они оказывались по разные стороны баррикад. Люмин брала поручения не только у наивных добрячков, с которыми предпочитал работать Кевин. Она считала, что он бездарно прожигает свои навыки. Он как-то обмолвился, что даже самые грязные деньги не выстроят для неё дорогу к брату. Она тогда не выдержала, прострелила стену всего в паре сантиметров от его лица. Он даже не шелохнулся. Короче говоря, как и многих наёмников, их связывали непростые отношения. Деловые люди называли это словом «бизнес». Несмотря на трудности, Люмин по-прежнему была высокого мнения о его способностях — и потому изрядно удивилась, когда обнаружила на Пенаконии потрёпанного, уставшего человека, который допускал досадные промахи и не мог даже толком контролировать свои силы. Кевин, конечно, всегда казался ей немного… надломленным. И, если уж на то пошло, в каждую их новую встречу выглядел чуть хуже, чем в предыдущую. Но такого она всё-таки не ожидала. «Похоже, время не щадит даже лучших из нас?» Как и всегда, она скрывалась от чужих глаз, обратившись сплетённой из скверны бабочкой. Бабочка была маленькой, а на Пенаконии царил полумрак, и потому затеряться здесь было проще простого. Перелетая от тени к тени, Люмин со скуки вслушивалась в разговоры своих целей. — Почему ты нам помогаешь? — спросила красноволосая девчонка, которую Кевин с Танатосом называли Венни. «Потому что его хлебом не корми, дай кому-нибудь помочь, — вздохнула про себя Люмин. — Серьёзно, ему самому уже не тошно от такого существования? Прямо как Итэр из той вероятности». — Потому что вернуть атрибуты владельцу — единственный способ □□□. «Что?» Не будь Люмин бабочкой, она непременно попыталась бы прочистить уши. Ощущение было таким, будто в них резко залилась скверна. — А почему ты хочешь □□? Чего □□? «Это какое-то издевательство!» По неведомой причине части фраз рассыпались, превращались в череду невнятных звуков, похожих на помехи — будто кто-то настроил радио на неверную частоту. Губы Кевина и Венни шевелились, но Люмин не могла воспринять некоторые их слова. «Что происходит?» Странно, но как только Кевин с Венни переключились на обсуждение Пенаконии, помехи исчезли. Люмин пристально изучила Танатоса. Кевина она знала, девчонку не следовало даже брать в расчёт, а вот Танатос, Бог Смерти, оставался тёмной лошадкой. Под маской обеспокоенного парня с молодым лицом и древним выражением глаз мог прятаться кто угодно. Итэр предупреждал, что он опасен. Мог ли он влиять на восприятие других людей? Наверняка мог. Он же был Богом Смерти. «Нужно быть осторожнее». На всякий случай она спряталась поглубже в тенях. Вскоре она следом за своими целями пересекла границу между двумя слоями Пенаконии. Итэр был прав. Гипнос и правда хорошо прятался. Как там сказал Кевин? Если бы не кольцо, способное манипулировать данными реальности, проникнуть в глубины сна было бы непросто. «Как Итэр вообще узнал о Гипносе и о том, где его искать?» — задумалась Люмин. Что ж… Они провели порознь слишком много времени. Её мягкий, ранимый брат стал твёрдым и решительным — а вместе с тем обзавёлся секретами, которые после стольких лет разлуки не решался доверить даже сестре. Люмин понимала. Она тоже разучилась доверять. «Всё это неважно. Мы найдём Гипноса. Заберём артефакт. Изменим созданный Асмодей закон — и наконец…» От волнения она едва не утратила форму бабочки. «Соберись. Думай о деле». После долгих блужданий, от которых уже шла кругом голова, Кевин наконец вывел своих попутчиков в тихий безлюдный переулок. Люмин без энтузиазма проводила взглядом птицу-оригами. Очередное недоразумение Пенаконии, да ещё и с крылышками. Не мир, а расписная психбольница. — Я, пожалуй, оставлю это без комментариев, — сказал Танатос. В тот момент Люмин впервые подумала о том, что могла бы пожать ему руку. Кевин отошёл к Венни, а Танатос остался стоять, концентрируя в руке потоки алых сил. Люмин задумчиво наблюдала за его действиями. Пускай Бог Смерти неплохо это скрывал, он нервничал. Они с братом не видели друг друга столько же, сколько и Люмин с Итэром. Поэтому она хорошо понимала его чувства. От одного только осознания, что она вот-вот заполучит ключ от оков Асмодей, всё внутри переворачивалось — что уж говорить о попытках представить долгожданную встречу с Итэром. До того, как Танатос ступил в портал, Кевин сказал ему: — Всё будет хорошо. Не так, как ты ожидаешь. Но хорошо. Люмин вспомнила сон. Улыбку Итэра, всё такую же тёплую, полную искренней любви. «Да, — подумала она. — Все обязательно будет хорошо». Когда Танатос скрылся в портале, Кевин задержался. Сначала Люмин напряглась: она решила, что её обнаружили. Впрочем, она быстро осознала свою ошибку. Протяжно выдохнув, Кевин склонился, обхватил дрожащей рукой плечо, которого часто касался до этого. Люмин ждала. Она хорошо знала Кевина и понимала, что совсем скоро он, справившись с приступом, стряхнет с себя остатки слабости, выпрямит спину и шагнет в портал. Но всё же смотреть на это оказалось неожиданно неприятно. «Мне повезло, — подумала Люмин без капли злорадства. — Не будь ты в таком состоянии, ты бы никогда не позволил мне следить за тобой». Как она и думала, Кевин быстро совладал с болью и, выдохнув, одним шагом пересёк границу между слоями сна. Люмин тут же сорвалась с места. Она понимала, что скоро портал закроется, и не могла терять ни секунды. «В какой момент будет лучше украсть артефакт?» — подумала она в тот миг, когда окружающий мир потонул во всполохе золотого света. И…              

ЛЮМИН? В тебе жива память О сёстрах погибших твоих! Скверна жжёт словно пламя, Но скорбишь ты о них!

Люмин потрясённо охнула. Она не могла понять, что происходит: вокруг осязаемыми потоками проносилась музыка, которой она не могла не подпевать, в тёмных зеркалах мерцали голубые вспышки, а рука вдруг сама собой взметнулась над головой. Подняв глаза, Люмин обнаружила, что рука принадлежит кому-то другому. Девочке. Венни? Пытаясь сориентироваться, она осмотрелась — и вздрогнула, потому что узнала женщину, отражение которой мелькнуло в одном из зеркал. «Нет. Нет, этого не может быть. Что она тут делает?!» На секунду Люмин подумала, что глаза её обманывают. Или что она обозналась, ведь с их последней встречи минуло уже больше пяти столетий. Но нет. Отражение было предельно ясным, а воспоминание — чётким. Это холодное, надменное лицо ещё долго являлось Люмин в кошмарах. Перед ней предстала Асмодей.

* * *

Венни устало потянулась, взглянула на небольшой голубой пузырь, паривший в воздухе. Прямо под пузырём на земле был очерчен круг. Край круга светился золотом — Танатос создал его с помощью кольца, из Воображаемой энергии. — Это правда сработает? — спросила Венни. — Да кто ж знает, — отозвался Танатос. — Кевин знает, — решила Венни. Они синхронно повернули головы к Кевину. Скрестив руки на груди, тот сидел на ступеньке и, похоже, был близок к тому, чтобы задремать. — Кевин ничего не знает, — ответил он сонно. — Кроме того, что это лучше, чем если бы мы пытались убедить её на словах. Люмин не стала бы работать с Асмодей по доброй воле. Асмодей её обманула. Предстала в чужом облике и выдумала ложный предлог. — Плащ вполне мог дать ей такую возможность, — кивнул Танатос. — Для чего ты использовал его? — поинтересовалась Венни. Танатос взглянул на неё с лёгкой иронией. — Таскал, когда холодно было. Венни, раскрасневшись, упёрла руки в бока, раскрыла рот, готовая прочесть целую тираду на тему его несмешных и к тому же неуместных шуточек. Довольный произведённым эффектом, Танатос рассмеялся. — Как бы это объяснить… Все атрибуты нужны были для того, чтобы провожать человека к смерти. Коса помогала прерывать связь между телом и душой. Кольцо позволяло плести последний образ. Но ведь моя задача заключалась в том, чтобы помочь человеку уйти спокойно и без сожалений. С этим иногда возникали трудности. — Люди не хотели уходить? Танатос скрестил руки на груди, отвернул голову, взглянув туда, где к небу время от времени поднимались золотые фонтаны газировки. — Кто-то боится того, что ждёт после смерти. Кто-то не может умереть, не разрешив конфликт, терзавший его при жизни. Кто-то ищет ответы на вопросы, а кому-то не дают покоя старые обиды или нарушенные обещания. — Его губы сжались. — Сплетая для человека последний образ, я создаю видение. Декорации, в которых не страшно будет уйти. Кивнув, Венни устроилась на ступеньке рядом с Кевином. — Как с госпожой Чихарой. Когда ты воссоздал трассу и машину, но при этом было ясно, что это просто нечто вроде хорошего сна. Кевин опустил глаза. — Именно, — сказал Танатос. — Последний образ похож на сон, и многие люди осознают его иллюзорность. Чихара Рин ушла без страха и сожалений. Трасса, знакомая машина, попутчик на пассажирском сидении, путь вперёд — чтобы обрести покой, ей было этого достаточно. Но не все люди похожи на Чихару Рин. Венни в задумчивости постучала носками ботинок друг о друга. — На самом деле мало кто похож на госпожу Чихару. — Это верно, — вздохнул Танатос. — Люди… сложные. И проблемы, которые их терзают, тоже. Порой убедить их проследовать к смерти — та ещё задачка. Поэтому чаще всего я использовал кольцо и плащ вместе. Плащ позволяет принимать чужой облик. Венни вскинула брови. — Но ведь ты можешь сплести образ другого человека с помощью кольца, разве нет? В чём разница? Танатос приблизился к краю очерченного на земле круга, взглянул на голубой пузырь — так называемый пузырь памяти. Именно там находилось сознание Люмин, пойманное в ловушку сразу после того, как она пересекла второй портал. — Плащ искажает восприятие. Он укрывает твоё истинное «я» под покровом данных, которые черпает из Воображаемого пространства. Ты остаёшься собой, но при этом твои слова интерпретируются человеком так, как если бы с ним разговаривал тот, чей облик ты носишь. Скажем, я мог бы укрыться под личиной Уракусая. Под влиянием плаща ты бы верила, что я — это он, а любые мои слова звучали бы для тебя в соответствии с твоими представлениями об Уракусае. — Могущественная штуковина, — заметила Венни. Впрочем, она давно убедилась, что все три атрибута Танатоса обладают пугающей силой. Неужели это из-за осколков Ядра? Или из-за того, что Танатос отличался от других богов, поскольку в его организме содержались эти… как их там?.. гены Зверя Хонкая? — Есть одна загвоздка, — добавил Танатос. — Плащ позволяет носить личины только умерших людей. — Выходит, Асмодей обманула Люмин… мертвецом? — выдохнула Венни. — О, я знаю! Она примерила образ Принца Бездны. Кевин же сказал, эта версия Люмин — его сестра. Не та Люмин, которую мы знаем, а другая, которую пятьсот лет назад отправили в вероятность к хорошему Итэру. Я, правда, думала, она умерла. В этом же вроде и заключалась одна из главных проблем Сентября Катастроф: план Принца Бездны изначально был обречён на провал, но он до самого конца отказывался это признавать. Кевин, который слушал их с Танатосом разговор с закрытыми глазами, качнул головой. — По-твоему, существуют только две вероятности Тейвата? — Логично, — вздохнула Венни. — Принцесса Бездны в вероятности хорошего Итэра умерла ради того, чтобы остановить бедствие, которое она сама же и навлекла. Наверняка есть мир, где она решила этого не делать. Но, Кевин… Он перевёл на неё взгляд. — Что насчёт Принца Бездны? — А что насчёт него? Венни сцепила руки в замок, принялась нервно перебирать большими пальцами. Кевин в молчаливом ожидании наблюдал за её действиями. — Асмодей смогла укрыться под личиной Принца Бездны, потому что в нашем мире он погиб. Но что насчёт других вероятностей? Раз есть такие, где выжила Принцесса Бездны, наверняка есть и те, где Принц Бездны тоже остался жив. — Наверняка, — согласился Кевин. — Так что это значит для Принцессы Бездны? Её брат жив или умер? Кевин переглянулся с Танатосом. — Объяснишь? Танатос кивнул. Задумавшись, как лучше подобрать слова, он приблизился, и Венни подвинулась к Кевину, но Танатос не стал садиться. Вместо этого он подпёр плечом стену и снова посмотрел на пузырь памяти. — Все вероятности существуют одновременно. Каждый раз, когда случается значимое событие, разные исходы которого могут привести к появлению кардинально разных реальностей, такое событие становится точкой раскола. — Точкой раскола? — переспросила Венни. — А, потому что из этой точки на Воображаемом Древе вырастут разные ветви. — Не только, — ответил Танатос. — В точке раскола создаётся копия Воображаемого Древа. Скажем… Представь, что пишешь историю. Вдруг ты решаешь внести значительные изменения: переписать характеры героев, переосмыслить некоторые моменты сюжета. Ты не меняешь текст первого черновика, а создаёшь его копию, где и вносишь правки. Так происходит каждый раз, когда ты хочешь что-то поменять — создать новую версию, новую вероятность своей истории. Венни развела руками. — Получается, что на самом деле вселенная — это не одно, а целая куча Воображаемых Деревьев? И что на самом деле Итэр живёт не просто в параллельной вероятности, а на другом Воображаемом Древе? — Я бы сказал, вселенная — это первозданное Воображаемое Древо и его бесчисленные тени, наложенные друг на друга, — ответил Кевин. Танатос согласно кивнул. — Учёные называют эти тени мировыми линиями. Это разные реальности, но все они существуют в одном месте и в одно время, а главное, связаны друг с другом. — И с первозданным Воображаемым Древом, — тихо добавил Кевин. — Древнейшей Историей. Венни озадаченно почесала подбородок. — То есть, если очень захотеть, можно найти первозданное Воображаемое Древо? Самый первый мир, лишённый правок? — Если очень захотеть, — слабо усмехнулся Кевин. — Вряд ли у тебя это получится, — заметил Танатос. — Во-первых, перемещаться между мировыми линиями гораздо сложнее, чем между разными ветвями одного Древа, вроде Пенаконии и Сяньчжоу. Поэтому во вселенной почти нет странников, которые путешествовали бы между альтернативными реальностями. Венни подумала об Итэре, который то и дело навещал Люмин, хотя для этого ему приходилось переходить с одной мировой линии на другую, и прониклась к нему особым уважением. — Во-вторых, Изначальный мир был разрушен, — добавил Танатос. — Там теперь нет ничего, кроме звёздной пыли и пустоты. Кевин прикрыл глаза. — Обычно люди всю жизнь остаются привязаны к одной мировой линии и потому видят лишь один исход событий, который и зовут своей судьбой. Но в случае с Люмин всё непросто. Он замолк, и Танатос пришёл на выручку: — Ага. Сначала её перебросила на другую мировую линию Асмодей, а потом она и сама в попытках найти брата начала постоянно между ними перемещаться. В итоге всё окончательно запуталось. Какой мировой линии она принадлежит? Какой исход считать каноничным, истинным? Теперь уже никто не знает ответ на этот вопрос. Венни уныло подпёрла рукой подбородок. — Получается, её брат и жив, и мёртв. Оба этих противоречащих друг другу факта одинаково правдивы. Всё так запутанно… — Мир тысячи истин — одна большая ложь, — сказал Кевин. — Раз всё так неоднозначно, единственная правда, на которую остаётся полагаться — это ты сам. Венни опустила глаза. «Ты сам». Знать бы ещё, что за существо такое — «ты сам». В отрыве от других людей, школьных проблем, Глаза Бога. В отрыве от потери Кевина. От надёжной опоры в виде Танатоса. «Кто я с ними? Кто я без них? Где пролегает правда о моём истинном «я»? В одной из этих крайностей — или где-то посередине?» Венни очень хотелось найти ответ. Люди, которыми она восхищалась, всегда обладали внутренним стержнем, поскольку хорошо понимали, кто они. А Венни не понимала — и потому не могла сформировать свой стержень. Вот почему она так зависела от воспоминаний о Кевине. Вот почему каждый Сентябрь Катастроф её мир рушился в Бездну. Если она познает своё загадочное «ты сам», она наконец перестанет искать опору в прошлом. Она сможет сама стать для себя опорой. Только в таком случае она обретёт настоящую силу. Не силу зарядить наглой Элисе в глаз — силу духа, чтобы двигаться вперёд вопреки всему. Делать, что должна, даже не зная, что будет дальше. Пока она размышляла об этом, голубой пузырь, паривший в воздухе, разлетелся мерцающими частицами, и на землю с коротким возгласом повалилась Люмин. — Вы! — воскликнула она, даже толком не очухавшись. — Что вы сделали? Что это была за чертовщина? Её голос звучал хрипло и устало: в пузыре памяти Люмин пришлось пережить воспоминание Венни о встрече с Асмодей. Всё ещё разъярённая этой внезапной стычкой, Люмин вскочила, призвала кинжал, попыталась атаковать, но стоило ей только сделать шаг к границе очерченного на земле круга, как вокруг неё вспыхнул золотой барьер. — О, ну разумеется, — фыркнула Люмин. — Ловушка в ловушке. Вы обманули меня. Ты обманул меня, — повернувшись к Кевину, уточнила она. Лицо Кевина осталось бесстрастным. — Разыграл. Заставил думать, что чуть ли не при смерти находишься, — небрежно помахивая кинжалом, продолжила Люмин. — Всё, лишь бы я ослабила бдительность и поверила, будто ты допустил кучу ошибок. — Виноват, — тоном, в котором вообще не ощущалось чувства вины, отозвался Кевин. Танатос ухмыльнулся. — Ну, в слежке ты и правда неплоха. Сбросить тебя с хвоста мы не могли, вот и решили: раз так, выманим тебя именно туда, куда нужно. — Он взглянул на Венни. — В пузырь памяти. Венни кивнула. Об этом плане они договорились ещё в баре. «Люмин следит за нами не из собственных прихотей, — объяснил Кевин. — Её работодательница — Асмодей, но сама Люмин об этом не догадывается. Если она узнает правду, мы сможем переманить её на свою сторону. Так будет гораздо разумнее, чем пытаться сражаться с ней». «А мы не можем просто поговорить с ней? — предложила Венни. — Объяснить, что Асмодей обманывает её?» Танатос, прочитав это, усмехнулся. «Ага, так она и поверит. И потом, это же Асмодей. Пока Селестия ещё функционировала, Асмодей время от времени меняла данные в Ирминсуле или, например, ограничивала к ним доступ. Мы называли это цензурой Небесного порядка. Сейчас силы Судьи позволяют Асмодей проворачивать подобное уже со всем Воображаемым Древом». «Проще говоря, даже если мы попытаемся рассказать Люмин об Асмодей, она не сможет воспринять правду», — объяснил Кевин. Венни поскребла подбородок. «Что же вы тогда предлагаете?» Танатос с Кевином обменялись быстрыми взглядами. «Полагаю, есть лишь один способ обойти цензуру Небесного порядка, — написал Кевин. — Это же не Воображаемый закон, скорее печать, которая накладывается на определённого человека, верно?» Подтверждая его слова, Танатос прикрыл глаза. «Пока Люмин остаётся собой, она не сможет воспринять правду. Но что, если мы поменяем ей точку зрения?» Это было похоже на смену действующего лица. В истории всеведущими были лишь двое — автор и читатель. Персонажи же обладали ограниченным набором знаний, а потому воспринимали одни и те же факты по-разному. Люмин не могла стать автором или читателем. Идея Кевина заключалась в том, чтобы ненадолго сделать её другим персонажем. — Как? — не выдержав, вслух спросила Венни. «С помощью пузыря памяти», — ответил Кевин. Благодаря утечке мемории сны и воспоминания стали на Пенаконии товаром. Сам Мир грёз плели обученные люди, но гости могли поделиться фрагментами своей памяти с доктором Эдвардом — странным созданием, похожим на огромный глаз. Доктор Эдвард помещал эти фрагменты в сотканную из мемории оболочку. Так получался пузырь памяти. Некоторые гости, мечтавшие пережить необычный опыт, покупали их за баснословные деньги. Затем они переносили своё сознание в пузырь — и таким образом получали возможность взглянуть на воспоминания или сон другого человека его глазами. Сменить точку зрения. Стать другим персонажем. Весь вопрос заключался в том, как, не вызвав у Люмин подозрений, заполучить пузырь памяти. Эта обязанность легла на плечи Венни. «Основная задача Люмин — следить за Танатосом, а меня она просто неплохо знает. Так что она будет держать нас двоих на прицеле. Ты же в её глазах просто ребёнок, которого не стоит брать в расчёт. Поэтому к доктору Эдварду пойдёшь именно ты». Но если бы Венни, «просто ребёнок», не знакомый с Миром грёз, внезапно решила отколоться от остальных, это выглядело бы слишком подозрительно. Поэтому Танатос и придумал всю эту чушь с порталами и разными слоями сна. На самом деле они никогда не перемещались ни на какие «глубинные уровни Пенаконии». В первый раз Танатос открыл два портала. Один был тупиковым — соединял две одинаковые точки пространства. Второй, тот, что прятался за первым, предназначался для Венни. Пока Танатос устраивал яркое шоу, алые потоки его силы ненадолго укрыли Кевина и Венни с чужих глаз — и тот воспользовался шансом, чтобы передать ей телефон. «Во-первых, там будет карта. Я отмечу место нашей встречи. Во-вторых, с его помощью ты сообщишь, когда всё будет готово», — объяснил Кевин в баре. «У тебя два телефона?» — удивился Танатос. Кевин вскинул бровь. «Я кто, по-твоему, ходячий магазин техники? Нет, конечно. Я просто помещу на телефон специальный маячок». — «Специальный», ну-ну, — пробормотал Танатос. — А это типа не техника? Имеет ли Кевин право называться ходячим магазином техники, они так и не выяснили. Зато план удался на славу: Венни забрала телефон, а потом прошмыгнула через пустышку в портал Танатоса, который он сразу же и закрыл. Чтобы Люмин не заметила пропажи, в момент перехода через тупиковый портал Танатос быстро сплёл с помощью кольца поддельный образ Венни. Он получился не слишком разговорчивым, поэтому общался с билбордами и заглядывался на прохожих. Пока Кевин и Танатос тянули время, бесцельно слоняясь по Золотому мигу, Венни отыскала доктора Эдварда. Она рассказала ему о пережитом на Эвное — том единственном мире, где видела Асмодей в настоящем облике. Люмин ведь нужно было увидеть Асмодей своими глазами, узнать, что она до сих пор жива и слоняется по вселенной в поисках атрибутов. Доктор Эдвард любезно создал из воспоминания пузырь памяти. Он даже заплатил Венни десять тысяч кредитов, которые, правда, пришлось перечислить на счёт Кевина. «Компенсация за моральный ущерб во время защиты атрибутов от Асмодей, — решила Венни. — И за физический тоже». Как только всё было готово, Венни подошла к месту встречи и послала Кевину сигнал. Кевин, который почти всю прогулку по Пенаконии проходил с опущенной в карман рукой, ощутил вибрацию устройства, поймавшего сигнал, и попросил Танатоса открыть ещё один портал. На сей раз портал должен был вывести в переулок, где ждала с пузырём памяти Венни. Фальшивая Венни ступила в портал первой — и тут же рассеялась. Венни даже толком не успела её разглядеть. А жаль: пообщаться со своей копией было бы интересно. Танатос пришёл следующим. «Мне понадобится время, чтобы перенастроить портал на пузырь памяти», — написал Танатос в баре. «Предоставь это мне, — ответил Кевин. — Я знал, что Люмин будет на Пенаконии, и подготовился. С самого прибытия сюда я делал вид, что нахожусь не в лучшем состоянии. Всё это время Люмин следила за мной и уверилась в мысли, что это правда». «Но это действительно похоже на правду», — приподняв брови, подумала Венни, но печатать этого не стала. «Если она будет недооценивать меня, она ослабит бдительность, станет самоуверенной — и начнёт допускать ошибки». «Самоуверенность приводит к ошибкам, так и запишем». «А ещё это даст мне легальный повод задержаться у портала». Поэтому, как только Танатос оказался в нужном месте, он первым делом сказал: — Кевин устраивает театр одного актёра, но приз за лучшую мужскую роль первого плана я бы ему не дал. Так что давай, не будем терять времени. Венни передала ему пузырь памяти, и Танатос спешно настроил его нужным образом. Не успела Венни пригладить волосы, которые после всей этой суетливой беготни по Миру грёз стояли едва ли не торчком, как в портале показался знакомый силуэт. — Давай! — призвала она. Как только Кевин ступил на тротуар, Танатос быстрым движением протянул между порталом и пузырём памяти золотистую ниточку связи. С этого момента портал стал вести к воспоминаниям Венни. Так Люмин попала прямо в расставленные сети. — Извините, — сказала Венни. — Нам нужно было рассказать вам об Асмодей. Люмин смерила её усталым взглядом. «Ты серьёзно?» — читалось в её сердитых красных глазах. От Кевина Венни знала, что они стали такими из-за скверны — Люмин заразила себя сама, надеясь с её помощью отыскать выход из чужой реальности. — Никто здесь не желает тебе зла, Тисифона. Памятуя, как остро Принцесса Бездны реагирует на своё настоящее имя, Кевин обратился к ней по прозвищу, которым она пользовалась в качестве наёмницы. Люмин фыркнула. — А эта ловушка? — Уж прости, — пожал плечами Танатос. — Никому не хочется получить заточку в почку. Ты же первым делом на нас накинулась. А уж если бы ты зарезала мелкую, я бы с тобой церемониться не стал. — Танатос, — одёрнул Кевин. Тот сощурился. По выражению его пылающих гранатовых глаз Венни догадалась, что Танатос слушал мелодию судьбы Люмин — и она ему не нравилась. Впрочем, неудивительно. Принцесса Бездны уничтожила альтернативный Тейват. Копию мира, ради которого Танатос был готов сражаться до последней капли крови. — Прошу прощения, — тем не менее, буркнул он. Кевин устало вздохнул, обратил взгляд к Люмин. — Мы можем относиться друг к другу по-разному, но сейчас у нас нет причин сражаться. Ты видела воспоминание Венни. Знаешь, что это правда. Увиденное в пузыре памяти должно было ослабить цензуру, так что я могу говорить прямо. Асмодей тебя обманула. — Асмодей… — глухо отозвалась Люмин. — Ты ведь тоже хочешь добраться до Гипноса. И готов на всё, чтобы не дать мне его найти. Так откуда я знаю, что ты не врёшь? Кевин сложил руки на груди. — Я когда-нибудь врал тебе? — Ты… — Люмин возвела глаза к небу. — Если честно, я с трудом припоминаю, когда ты вообще разговаривал. Похоже, компания этих двоих не идёт тебе на пользу. Ты становишься болтуном, Кевин. — Болтун или нет, он нам любым нравится! — вспыхнула Венни. — Венни, — одёрнул Кевин. Венни сощурилась. Танатос приложил руку ко лбу. Кевин, потерев переносицу, снова обратился к Люмин: — Я знаю, что врать тебе в глаза не имеет смысла. — О, какое удобное оправдание, — огрызнулась Люмин. — В глубине души ты и сама понимаешь, что это правда. Судя по выражению лица, Люмин разрывалась между желанием закричать и, проломив собой барьер, придушить Кевина на месте. Но в конце концов победило третье. Протяжно вздохнув, Люмин опустилась на корточки, ткнулась лбом в барьер. Её взгляд омертвел. Похоже, она невольно прокручивала в голове события пятисотлетней давности. — Асмодей очень сильна, — сказал Кевин. — Сейчас даже сильнее, чем до падения Каэнри’ах. Похлопав Венни по плечу, он поднялся, опустился рядом с барьером. Люмин продолжала глядеть перед собой. Кевин попытался перехватить её взгляд, но это было всё равно что играть в гляделки со статуей. — Вряд ли Гипнос поможет тебе воссоединиться с братом, — добавил он. — Это просто не в его власти. Но я знаю, что поможет. — Смерть Асмодей, — тихо отозвалась Люмин. Венни вздрогнула. Она понимала, что это неизбежно: Асмодей была Судьёй и окончательно отдалась во власть скверны. Но ей всё равно стало не по себе. Не так-то просто было обсуждать чьё-то убийство. Губы Кевина на мгновение сжались. Какие бы мысли ни пронеслись в его голове, он не стал озвучивать их и просто кивнул. — Никто из нас не сможет победить её в одиночку. Даже ты. Отстранившись от барьера, Люмин нервно зачесала назад и без того растрёпанные волосы, провела руками по лицу. На миг Венни показалось, что на её щеках промелькнули слёзы. Но это был лишь один короткий миг. Люмин быстро совладала с эмоциями — и снова стала собой. Принцессой Бездны с ужасным характером и пугающими манерами. — Я уже говорила, что ненавижу тебя, Кевин? — Несколько раз, — ответил тот. — Полагаю, это означает согласие? — У меня есть выбор? — тряхнула головой Люмин. — Не подумайте, будь моя воля, я бы ни за что не вступала в ваш детский кружок спасителей мира. Меня интересует только смерть Асмодей. — Большего от тебя и не требуют, — обронил Танатос. Люмин раздражённо закатила глаза, но накидываться с ответными выпадами не стала. Кевин счёл это хорошим знаком и осторожно, не спуская с Люмин пристального взгляда, стёр границу круга. Барьер исчез. Венни тут же напряглась, а пальцы Танатоса, готового в любой момент призвать оружие, непроизвольно дрогнули. — Расслабьтесь, — сказала, подняв руки, Люмин по прозвищу Тисифона. — У меня строгое расписание. По вторникам я устраиваю резню. По четвергам ем детей на завтрак. По субботам купаюсь в крови своих жертв и возношу молитвы тёмным богам. Хорошо, что сегодня воскресенье, да? Танатос и Венни обменялись быстрыми взглядами. «На что мы подписались?» — читалось в обречённом выражении лица Танатоса. Кевин, поднявшись, слабо ухмыльнулся. — Ну, раз уж мы всё выяснили… Не пора ли наконец отправиться к Гипносу? Танатос сразу же дёрнулся. Теперь, когда проблема со слежкой была решена, от Гипноса его отделял один лишь последний шаг. А Венни не понаслышке знала: порой именно последний шаг даётся труднее всего. Поэтому люди нервничают в дни экзаменов. Или сбегают из-под алтаря, как госпожа Бэй Доу. Или оставляют книги недочитанными. Последний шаг — это точка невозврата. Но значит ли это, что за ним не лежит никакого будущего? Венни так не считала. Поэтому она крепко сжала локоть Танатоса и спросила: — Где же он скрывался всё это время? — Поверить не могу, что эти ваши объяснения про многослойный сон оказались чушью, — проворчала Люмин. — Звучало так правдоподобно. — Отчасти это правда, — сказал Кевин. — Принято считать, что Мир грёз Пенаконии состоит из двенадцати мигов. Но на самом деле есть ещё один, тринадцатый. Попасть в него можно только отсюда, из Золотого мига. Рукой, свободной от хватки Венни, Танатос нервно зарылся в волосы. — Значит, и правда сон внутри сна. Кевин взглянул на него. — Если уж проводить параллели с циферблатом… Каждый миг Мира грёз соответствует своему часу. А Тринадцатый миг — это тень от часовой стрелки. Его втайне от Семьи, управляющей Пенаконией, создал Гипнос. Венни беспокойно переступила с ноги на ногу. — Получается, он и для себя создал пузырьковую вселенную, мир сна, где он всё это время скрывался от Асмодей? Он не боялся, что его найдут? — Он хорошо спрятал этот мир, — ответил Кевин. Люмин, которая ненавидела ходить вокруг да около, прямо спросила: — Где? — А куда люди смотрят реже всего? — отозвался Кевин. Венни выдохнула. Как ни странно, она знала ответ на этот вопрос — его ещё в своём давнем письме оставил родной Кевин. Не выпуская руки Танатоса, Венни вскинула голову к небу. Тёмно-синюю вышину рассекали сияющие хвосты звёзд, которые в этом мире никогда не прекращали своего захватывающего дух падения. Вряд ли Венни смогла бы разглядеть отсюда Тринадцатый миг. Это ведь прямо как с созвездиями: чтобы отыскать их, нужно точно знать, куда смотреть. Но зрелище в любом случае стоило того, чтобы им насладиться. — Пойдём, — призвал Кевин. — Я покажу дорогу.

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: Martin Czerny — Lost in the Sea. Ставьте на повтор до конца главы

Вдох. Раз, два… Выдох. Три, четыре, пять… «Мне страшно». Эта мысль побудила Танатоса открыть глаза. Впереди простирался поддельный мир, залитый неземным белым светом. Такой не увидишь ни на рассвете, ни на закате. Только где-то за пределами времени. Там, где у тебя нет необходимости смотреть на часы. Мир напоминал парк развлечений. На самом деле Гипнос был в парке развлечений всего один раз, в раннем детстве. Его представления о подобных местах были размытыми, и это отражалось на состоянии мира — он казался искажённым, аномальным. Колесо обозрения вращалось в воздухе само по себе, и нигде не было даже лестницы, по которой к нему можно было бы подняться. Некоторые объекты и вовсе состояли из белых кубов разных форм и размеров. Вместо людей по парку развлечений гуляли размытые тени, которые то и дело распадались фрагментами данных. Гипнос так тщательно создал для Танатоса правдоподобный мир — и такими небрежными штрихами набросал сон для себя. «Что я должен сделать? Что сказать? Я не знаю. Мне страшно». — Танатос, — позвал Кевин. — Чем дольше ты тянешь, тем сложнее будет решиться. — Мы будем ждать тебя здесь, — добавила Венни. — Совсем рядом. Люмин промолчала. Скрестив руки на груди, она щурилась из-за яркого белого света и изучала фигуру, которая замерла вдалеке, у входа на трассу, огибавшую парк развлечений лентами серебряных рельс. Возможно, она вспоминала своего брата. Заметив, что Танатос на неё смотрит, она повернула голову. — Чего таращишься? Иди. Тебя ждёт твой брат. Не у всех, знаешь ли, есть такая роскошь. Танатос выдохнул — и, высвободившись из хватки Венни, зашагал навстречу знакомой фигуре. Даже после стольких лет Гипнос казался… прежним. Невысоким худощавым мальчишкой с чёрными кудрями и большими глазами, светлыми и ясными, как озарённый солнцем лёд. Он был одет так просто, будто снова очутился на Атласе. Белая рубашка на пару размеров больше положенного хлопала на ветру. Гипнос походил на первокурсника — не на бога. Да и не был он никогда богом. Просто человеком, который не побоялся взять на себя ответственность за Ядро Сознания, одно из самых трудных в освоении. Просто храбрым младшим братом. Задумавшись, Гипнос не заметил приближения Танатоса, а потому продолжал смотреть вдаль, на сияющую белизну, которая разливалась за рельсовой трассой. Не зная, как сделать последние несколько шагов, Танатос замер. Он много раз представлял эту встречу. Придумывал вопросы — и тут же отвергал их, потому что все они звучали по-дурацки. Решал начать с разговора. Или с драки, потому что за столетия плена ему не раз и не два хотелось дать Гипносу хорошего тумака. Иногда он думал, что готов накричать. Иногда боялся, что расплачется, как мальчишка. Но в конце концов, когда Гипнос, наконец приметив брата уголком глаза, изумлённо обернулся… Что-то внутри Танатоса надломилось. И он не сделал ничего из того, что представлял. — Тан, — выдохнул Гипнос. — Ты… ты всё-таки пришёл. О, Эоны, я даже не знаю, с чего начать, я столько времени об этом думал, а сейчас всё забыл, и я не знаю… — Пытаясь унять дрожь, он прижал руки к себе, хотел отвести взгляд, но не смог себя заставить. — Прости. Я очень виноват перед тобой. Прости. «К чёрту». Сорвавшись с места, Танатос в несколько широких шагов преодолел дистанцию, которая отделяла его от брата. Гипнос отступил назад. Судя по испуганному взгляду, он тоже беспрестанно мучил себя попытками представить будущее, над которым не имел власти. Все эти годы он ждал встречи не меньше Танатоса — и в той же степени её боялся. Он никогда не переставал думать, какими глазами в конечном итоге посмотрит на него старший брат. — Тан, я не… Танатос не знал, что он собирается сказать. Ему было всё равно. Рывком подавшись вперёд, он заключил брата в объятия — и сжал так крепко, как многие тысячи лет назад, когда они ещё прятались от Хонкая по приютам или встречались в дни возвращения Танатоса с фронта. Гипнос выдохнул. Его ладонь медленно легла на спину Танатоса, а тело содрогнулось: Гипнос пытался сдержать слёзы. Танатос тоже, поэтому некоторое время они стояли в абсолютной тишине. — Тан, — отстранившись, сказал наконец Гипнос. — Я очень рад тебя видеть. И мне очень, очень жаль. Из-за всего, что я натворил. Танатос не снимал рук с его плеч. Между бровями дрожала складка. — Я знаю, что причинил тебе много боли, — опустив голову, продолжил Гипнос. Его голос то и дело прерывался, но он не сдавался, выталкивал из себя слово за словом, даже несмотря на то, что каждое из них разрывало его душу на кусочки. — Перед твоим свержением с Селестии я наговорил тебе много ужасных вещей, а потом… Потом воспользовался тобой, украл атрибуты, и… Он обхватил себя руками. Танатос не перебивал. Он просто не знал, что сказать. Порой человека нужно просто выслушать. — Тан, я правда не хотел оставлять тебя в этом сне так надолго. — …Почему ты не вернулся? Гипнос выдохнул. Затем, закрыв глаза, сделал глубокий вдох. Будто собирался сломя голову броситься вниз по склону в отчаянной надежде не разбиться. — Пойдём. — Куда? — изумился Танатос. Развернувшись, Гипнос приблизился к воротам, через которые можно было попасть на аттракцион. Из ниоткуда на рельсах возник вагончик без крыши, такой же белый, как и всё в этом иллюзорном мире. Гипнос ступил в него и взглянул на Танатоса в ожидании, когда тот присоединится. — Я всё объясню, — пообещал Гипнос. — Если ты этого захочешь. — Разумеется, захочу, — вскинул брови Танатос. Гипнос улыбнулся — так, будто знал какой-то секрет. Танатос обернулся. Кевин с Венни сидели на скамейке, единственном достоверном объекте в этом аномальном пространстве. Кевин упирался локтями в колени и, прикрыв глаза, слушал то, что рассказывала ему Венни. Перехватив взгляд Танатоса, Венни помахала. Кевин открыл глаза, жестом указал туда, где ждал Гипнос. Танатос кивнул — и, отбросив сомнения, переступил край белого вагона. Гипнос повёл рукой. Вагон, мягко тронувшись с места, двинулся вперёд, мимо всего парка аттракционов, мимо Кевина, Венни и замершей вдалеке Люмин. — Я надеюсь, ты сможешь простить меня, Тан, — вдруг сказал Гипнос. — Но я должен знать. Танатос не успел среагировать. По глазам ударил ослепительный свет. Танатос дёрнулся в ту сторону, где осталась платформа. Почему-то ему вдруг подумалось, что, если он осилит этот рывок, он сможет разбить оковы всех иллюзий. Пробудиться от всех возможных снов. Найти своё будущее. Но платформа исчезла. А затем всё вокруг потонуло в сияющей белизне.

Вместо титров: Rachel Hardy — The Dawn Will Come