Пепельный реквием

Мир — это сеть неразомкнутых связей, Где ничего нельзя изменить. А если Бродяга возьмёт и разрежет Хотя бы одну нить? Мир — лабиринт незаметных привычек, Слов пустотелых прогнивший ворох. Покой — иллюзия. Мир — это порох, В чьих же руках окажется спичка? Рок-Опера Икар — Спичка

Этот фрагмент можно читать под музыку: Jakob Ahlbom — The Fig Tree. Ставьте на повтор

Она до сих пор помнила день, когда узнала Единственную Истину этого фальшивого мира. На самом деле всё началось давным-давно. В те времена Айон с лёгкостью создавал горы и озарял своим сиянием небосвод, Танатос и Гипнос оставались братьями, Астрея ещё не сошла с ума, а Афина была жива. Что касается её самой, той, кого в лучшие дни называли Гекатой, а в худшие — Асмодей… В те времена она ещё умела улыбаться искренне. Впервые Геката улыбнулась в тот день, когда у неё появилась младшая сестра. Среди трёх Лун, сотворённых Айоном для защиты Тейвата и облегчения собственной ноши, какой не могли вынести смертные плечи, Геката была первой. Когда Айон создавал её, он был неопытен и по-человечески юн. Он многого не знал о силе, которой завладел в попытках спасти разрушенный Атлас, и даже не представлял, что его воля может обрести форму живого создания. Геката была не просто его инструментом — его дочерью. Но поскольку она стала на непроторенном пути Айона первой, она никогда не была совершенна. Полагая, что создаст лишь вместилище своей необъятной силы, Айон не наделил Гекату человеческими чертами. Поэтому она всегда считала, что родилась без сердца и без души. Что она всегда будет отделена от людей незримой границей, которую невозможно пересечь ни с той, ни с другой стороны. А потом Айон создал Мене и Кратейю. Из-за сил, из которых Айон сплёл их тела, все трое обладали бледной кожей и белыми волосами. В звёздные ночи казалось, что их образы сотканы из лунного света. Поэтому смертные, которым всегда была свойственна поэтичность, назвали девушек Лунными сёстрами. Тенями Изначального, странствующими по небесному куполу в божественной колеснице, плечом к плечу с Солнцем — их создателем. Их отцом. Даже спустя тысячи лет память Гекаты хранила множество моментов, которые они с сёстрами разделили на троих. Скажем…               — Ну же, Геката! — танцуя с феями у берега, озарённого сиянием звёзд, засмеялась Кратейя. — Ты должна попробовать! — Какая она всё-таки непоседа, — покачала головой Мене. Её голову венчал нежный венок, сплетённый из белых цветов, а руки были элегантно сложены на коленях. Геката всегда восхищалась красотой своих младших сестёр. Дело было не в их внешнем облике, всегда молодом вопреки течению реки времени. Нет. Эта красота исходила изнутри. Ею обладали их сердца и души. Ощутив на себе внимательный взгляд, Мене повернула голову. Уголки её губ приподнялись в улыбке, а выражение лица смягчилось, стало тёплым, исполненным сестринской любви. — И всё же… Мене и Геката одновременно посмотрели на Кратейю, которая со звонким хохотом подбирала полы длинного белого одеяния в тщетной попытке его не намочить. Наблюдая за сестрой, Геката не могла поверить, что та была рождена из темнейшей во вселенной силы. — Это и есть жизнь, Геката. — М? — растерянно отозвалась та. Мене, позабавленная такой реакцией, засмеялась. Удивительно: несмотря на то, как по-разному они воспринимали мир, сёстры всегда относились к Гекате с теплотой. Будто на самом деле это она была младшей. — Танцевать так, будто завтра будет лучше, чем вчера. Ловить момент. Чувствовать его. Чувствовать в нём себя. Понимаешь? Конечно, она не понимала. Но очень хотела понять. — Пускай внешний облик Кратейи не обманывает тебя, сестра, — добавила Мене. — Она может казаться наивной, но ведь для того, чтобы танцевать вот так, отбросив тревоги земного мира и тяготы прошлого, нужно стойкое сердце. Ты так не считаешь? Кратейя совершила оборот вокруг своей оси, и крупные прозрачные капли, брызнувшие от неё во все стороны, вдруг показались Гекате крошечными серебряными рыбками. — Сила Кратейи заключается именно в этом. Даже когда мир обходится с ней жестоко, она никогда не теряет из виду его красоту. Взгляд Мене задержался на рваных белых шрамах, которые опоясывали щиколотки и запястья Кратейи. Она получила их несколько лет назад, когда один из Драконьих Властелинов пренебрёг мирным договором с Айоном и заточил Кратейю в недрах своих пылающих пещер. Таким образом он пытался отомстить Небесному порядку за войну, которая вспыхнула из-за попытки беженцев с Атласа возродить свою родину в чужом мире. Геката не знала, что случилось с тем Драконьим Властелином. Она слышала лишь, что Гипнос несколько суток искал сознание Кратейи по всему Тейвату — а когда нашёл, Танатос и Гелиос немедля отправились за ней. Плечом к плечу они спустились в недра вулкана. Гелиос потерял там с десяток своих тел. Танатос вышел из раскалённых пещер с раной на полспины и с измученной Кратеей на руках. Геката была уверена, что после этого сестра преисполнится ненависти к драконам. Разве желание мести не было естественным, закономерным? Гнев Кратейи был бы логичной реакцией, и Геката готовилась отнестись к нему с пониманием. Но когда пришло время пересматривать мирное соглашение, Кратейя обращалась с оставшимися Драконьими Властелинами без предубеждений. Почему? Мене знала ответ. У Гекаты он тоже был: «Даже когда мир обходится с ней жестоко, она никогда не теряет из виду его красоту». Снова и снова она прокручивала в голове эти слова. Она понимала каждое из них — но картина, в которую они сплетались, ощущалась размытой, неясной. Что это значит — «красота мира»? Как не терять её из виду? Иногда Геката боялась, что никогда не сможет её постичь. Слушая сестёр, она понимала, что красота — это не про то, до чего можно дотронуться рукой. Конечно, вещи тоже бывали красивыми. Например, Элисейское копьё Афины или маковый венок Танатоса. Но красоту, в которую верили Мене и Кратейя, можно было познать лишь сердцем. А у Гекаты не было сердца. Но она очень старалась его сплести. Из чувств, которым учили сестры. Из их историй. Из воспоминаний «богов» об Атласе. Из веры Айона — безграничной и терпеливой. Поэтому в тот мирный вечер она всё же поднялась и, неуверенно ступая по траве босыми ногами, спустилась к берегу. Завидев это, Кратейя улыбнулась, ухватила её за запястье, потянула за собой, и Геката, сама того не ожидая, оказалась в воде. В тот момент, когда холодное течение коснулось кожи, она ощутила непривычное покалывание. Дыхание вдруг перехватило. Сначала Геката испугалась, а затем вдруг поняла, что странное чувство бодрит и даже вызывает желание улыбнуться. И хотя Геката до сих пор не понимала, отчего внутри возникает эта потребность и что вообще такое улыбка, она не стала сопротивляться. В ту ночь они с Кратеей несколько часов подряд танцевали с феями у чистого озера, где росли цветы и царил нежный медовый аромат. Звёзды — тогда ещё настоящие — наблюдали свысока. Их свет был недостижим, но Кратейя и Геката ловили в ладони отражения, вытканные на поверхности воды, и обеим казалось, что так они касаются неба. Изнанки вселенной, где были вышиты узоры человеческих судеб. Быть может, это и значило соприкасаться с красотой мира. Увы, даже сила Айона не помогла Гекате сохранить этот момент в вечности. Ночь растаяла, подобно снам, которые Гипнос иногда плёл для своих израненных войной соотечественников. Уже многим позже Геката поняла: сны Гипноса даровали блаженство; пробуждение же означало возвращение в реальность — неприглядный мир кошмаров. Именно поэтому Гелиос так не любил просыпаться. Увы, из всех снов не подходит к концу лишь самый последний. Пока человек жив, он обречён просыпаться — хочет он этого или нет. Однажды Гекате тоже пришлось проснуться. С тех пор она никогда не доверялась лживому блаженству снов.

Конец музыкального фрагмента

              На месте смерти Джерарда всё ещё оставалось слабое эхо, отголосок эмоций, слышимый лишь тем, кто имел связь со скверной. Понимая, как ограничено её время, Асмодей заставила себя забыть о Танатосе. Идзанами, станция Герты… Похоже, он наконец решил вернуть плащ, который Асмодей много лет назад сорвала с его брата, так что она не сомневалась: совсем скоро они встретятся снова. Нет. Сейчас гораздо важнее было избежать встречи с Аидом. «Я убила твоего мотылька, — подумала Асмодей, дотронувшись до холодной щеки Джерарда. — Ты, тот, кто стоит ближе всех к пробуждению и всё же предпочитаешь отдаваться во власть сна… Простишь ли ты меня?» На самом деле Асмодей не знала, что происходит в сердце этого человека. И никогда не понимала, что за чувства таятся в его ледяных глазах. Она могла лишь предполагать, что Аид её ненавидит. К счастью, сегодня он задержался. Может, решил взять выходной? Асмодей саму рассмешили подобные мысли. У Аида не бывало выходных. Его безжалостная рука без устали сеяла смерть по всей галактике, и Асмодей скорее поверила бы в то, что он увлёкся очередным сражением или оказался тяжело ранен, как тогда на Сяньчжоу. Иногда Асмодей жалела, что в тот день поддалась мимолётной слабости и перенесла его подальше от атак армии захватчиков. Всё же они с Аидом были врагами, и в её интересах было приложить все усилия, чтобы остановить этого упрямца раз и навсегда. Но может, она боялась лишиться единственного, кто мог её понять. Кто делил с ней Истину, пускай и выбрал другой путь. Их игра в кошки-мышки длилась уже несколько сотен лет, и порой они оба уставали от неё до такой степени, что едва могли поднимать друг против друга оружие. Тем не менее, Аид был из тех, кто идёт до конца. Асмодей тоже — и игра продолжалась. А вместе с тем продолжались и их встречи. То немногое, что в этом фальшивом мире снов и глубоких заблуждений доставляло Асмодей подлинное удовольствие. Она легонько улыбнулась, закрыла глаза — и наконец смогла нащупать в остаточной памяти Джерарда след, уводивший прочь от станции Герты, к кольцу, за которым Асмодей охотилась последние века. Улыбка медленно угасла. «Ты и впрямь не знаешь жалости, Аид». «Эвноя». В своём одиноком паломничестве по вселенной Асмодей уже доводилось слышать это название. Несколько Янтарных Эр назад Эвноя была разрушена человеком, мечтавшим воскресить свою любовь. Человек потерпел поражение — и утянул за собой остальной мир. Немногим выжившим удалось сбежать через порталы, но кто был таинственным спасителем, история умалчивала. Теперь Эвноя была не более чем призраком разрушенного мира. Последователи Фули, Эона Памяти, называли её Долиной Воспоминаний, ведь каждому, кто оказывался в аномальной зоне Эвнои, приходилось пройти через собственное прошлое, многократно отражённое в кривых зеркалах — сгустках мемории. Аид знал: больше всего Асмодей боится того, что кроется в глубинах её разума. Но не рассчитывал же он остановить её подобным образом? Он должен был понимать, что она придёт. И что ради защиты кольца ему самому придётся прорваться сквозь ад. «Дерзни, — словно пытался сказать он. — Давай узнаем, кто из нас больше предан своей мечте». Они оба были одинаково безумны. Асмодей не стала отвергать вызов и, задержав прощальный взгляд на мёртвом мальчике, чьё пустое, безвольное тело стало сейчас куда больше соответствовать Истине, открыла портал на Эвною.               Первый раз она проснулась за несколько лет до полномасштабной войны со скверной — в день, который стал началом бедствия. Подобно заботливому родителю, Небесный порядок поддерживал людей — знаниями, опытом, ресурсами. Свои первые шаги в этом мире они совершали, не отпуская божественных рук, но с взрослением цивилизации смелели, обзаводились своими открытиями и мечтами. Не успела Геката оглянуться, как человечество уже перестало нуждаться в покровительстве трёх Лун. Так из единой Энканомии зародились страны с уникальными культурами: Индамерия, Чернодол, Валентия, Флорентайн, Сугару, Цзинь и даже земля кочевников, Наойи. Ослеплённая философией своих сестёр, Геката верила в человеческую непогрешимость. Она видела, на какие чудеса способны люди, и наивно полагала, что они, рождённые из любви и самоотдачи Айона, разделяют его стремление к созиданию. Так было до тех пор, пока она собственными глазами не увидела, какое разрушение могут нести эти порочные существа. Человека, с которого всё началось, звали Сизиф. Жизнь его была полна удивительных открытий и свершений. Однако достижения шагали рука об руку с последствиями: из-за работы с опасными материями Сизиф износил свой организм до срока, и в возрасте сорока трёх лет он узнал, что через два года к нему явится Смерть. Не желая покоряться судьбе, Сизиф стал искать способ победить её. Вскоре вокруг него начали собираться единомышленники — люди, которые боялись Смерти и вознамерились её уничтожить. «Никто не знает, куда мы попадём после смерти. Так давайте же создадим рай, в котором мы сможем жить вечно». Танатос отнёсся к этому мятежу философски. «Люди боятся умирать. Стремление жить означает, что у них есть причины держаться за этот мир. А значит, хотя бы малая доля того, что мы хотели воссоздать, удалась. Ради такого не сложно потерпеть в свой адрес парочку нелестных эпитетов». Но Сизиф не останавливался. То, что зародилось как дерзкая попытка обмануть нерушимый закон мироздания, постепенно стало одержимостью. Гипотетически, Сизиф имел шансы преуспеть. Люди Тейвата создавались искусственно и отличались от большинства обитателей галактики. Конечно, они умирали. Но без помощи Небесного порядка их души не могли уйти на Воображаемое Древо и обречены были вечно скитаться на границе между жизнью и смертью. Такое существование было мучительным. Будто стоять одной ногой в лаве, а другой — в ледяной реке. Тем не менее, оно создавало для Сизифа лазейку. Крошечный шанс извлечь душу из пограничной зоны и тем самым вернуть её в смертный мир. Весь вопрос заключался в теле. Тела имели свойство стареть. Сизиф, который шагал через тьму элементальной науки наугад, и вовсе превратил его в негодный сосуд, не способный перемещаться без коляски. Сизиф не хотел жить вечно. Он хотел навек задержаться в определённом моменте, когда он был ещё здоров и успешен. И так люди обратились к скверне.               Хотя Асмодей знала, как устроена Эвноя, она не могла силой пробиться сквозь её обманчивые зеркала. Аид хотел, чтобы она сыграла по правилам. Переместившись, Асмодей первым делом услышала тихую мелодию, нежную, как долгожданная весенняя капель. Во время странствий по вселенной она не раз слышала, как Эвною называли музыкальным миром. Когда планета ещё оставалась целой, здесь не смолкая звучали мотивы, создаваемые самой природой. Жители Эвнои нередко выходили на улицу с инструментами или же просто пели, из-за чего казалось, что их сердца сплетаются с ядром планеты в чарующую гармонию. Когда Эвноя обратилась меморией, образы живших там людей стёрлись, смешались с водами забвения. А музыка осталась — и, похоже, намеревалась аккомпанировать душам заблудших странников до конца самой вселенной. Асмодей оказалась на берегу знакомого озера. — Тц, — раздражённо бросила она, заметив у кромки воды силуэты. «Этот мир тошнотворно предсказуем. Аид наивен, если думает спугнуть меня парой песенок». Впрочем, назвать Аида наивным не поворачивался язык. Он всегда знал, что делает, а потому Асмодей дала себе зарок оставаться настороже.

Этот фрагмент можно читать под музыку: HOYO-MiX — Dim Down. Ставьте на повтор

Тропинка, которая складывалась из прочных фрагментов тёмного стекла, привела её к фигурам, в которых без труда угадывались две младших Луны. Мене носила цветочный венок. Кратейя танцевала на самом краю. Воссозданное Эвноей воспоминание казалось реалистичным, но Асмодей сразу приметила, что в отражении на воде не хватает звёзд. Эвноя не могла предложить пути назад. А даже если бы и могла, Асмодей никогда бы на него не согласилась. Напротив. Покидая Тейват, она дала себе обещание двигаться вперёд. Как можно дальше. За пределы стены, отделявшей фальшь от Истины. В поисках пути к цели Асмодей подошла ближе, и сёстры синхронно обернулись. Мене продолжала улыбаться. Кратейя продолжала танцевать. Музыка омывала берег тёплыми нотами, звала раствориться в своём звучании, отдаться чувствам, которые вздымались внутри подобно фонтанам брызг, поднятых резвыми движениями Кратейи. Но Асмодей знала, к чему на самом деле призывала Эвноя. Слиться с меморией. Стать очередным осколком этой бесконечной зеркальной долины, прятавшей своё хрупкое ядро за щетинистым рядом воспоминаний.

МЕНЕ (1/4 Завершённости) Средняя Луна Здравствуй, сестра. ??? (???) Старшая Луна Здравствуй, сестра. МЕНЕ Я не верю: ты всё же пришла После того, как одна лишь искра Всё, что было, спалила дотла. Я не думала, что Вновь увижу тебя, Что в твои загляну я глаза. Так ответь же мне, кто Заявился сюда, Чья по нам не прольётся слеза? КРАТЕЙЯ (1/4 Завершённости) Младшая Луна Быть может, нынче к нам пришла Геката, Та, что бывала нам сестрой когда-то, Нас выпустит из гибельных сетей? МЕНЕ Нет, я не верю в подставное чудо, Мы сёстрами уже вовек не будем. Взгляни же: к нам явилась Асмодей. КРАТЕЙЯ Помню, раздор смертный принёс. Помню, как мы сражались с тобой. Как вышло так, что мир красочных грёз Затопило смертельной волной? МЕНЕ Силой мы рождены Той, что губит миры, Свою суть нам нельзя обмануть. Почему же, сестра, Мы мертвы, ты жива? КРАТЕЙЯ Как и мы, ты должна утонуть.

Не успела Асмодей отшатнуться, как цепкие руки обхватили её запястья. Сестры продолжали улыбаться, но их глаза обратились пустышками, а лица расколола сеть красных прожилок. Асмодей рванулась назад. Мене с Кратеей засмеялись, потащили её к озеру, которое обернулось вдруг чернильной бездной. Цветы на берегу высохли. Деревья оскалили искорёженные голые ветви. Ветер, пронизывающий и холодный, принёс запах крови. Асмодей пыталась освободиться — от плена сестёр, от плена Эвнои, но с каждой секундой увязала в кошмаре всё глубже. Мене и Кратейя затащили её в воду. Асмодей успела сделать поверхностный вдох, а затем сёстры одновременно положили ладони ей на плечи и подтолкнули в губительные объятия чёрного озера. Асмодей пошла ко дну. Вокруг не осталось никого и ничего. Только она и проклятое озеро, где властвовали тени прошлого. Теперь Асмодей понимала, почему Аид решил спрятать кольцо в этом месте, среди агрессивной мемории, готовой пожрать всякого, чья воля окажется недостаточно тверда. Как и его сердце, Эвноя не знала жалости. Асмодей засмеялась. Разумеется, чернильная вода немедля просочилась в рот, тёмной змеей заползла в лёгкие, но Асмодей было всё равно. Скверна давно стала её неотъемлемой частью. Нет, если уж на то пошло, скверна всегда была её частью. А всё, что, как казалось, было до неё, было лишь сном. Да. Первый раз Асмодей проснулась за несколько лет до войны в Тейвате — в день, когда из-за дерзости Сизифа случился удар скверны. Она вытянула обе руки. Подчиняясь её воле, чернильные воды стали упругими. Вместо того, чтобы дальше затягивать в свои мрачные глубины, они начали выталкивать Асмодей наверх — до тех пор, пока она не вырвалась из озера, из хватки давно погибших сестёр, к свободе, к небесам, где не было ненавистных звёзд, где властвовали лишь тьма и пустота.

АСМОДЕЙ (1/4 Завершённости) Старшая Луна Пробудившаяся ото сна вселенной Я помню, как друг друга вы сгубили, Как скверна души ваши расщепила. Не может свет быть создан властью зла.

Такой была правда о падении Лунных сестёр: когда люди заигрались со скверной, она вырвалась из Бездны, где после войны с драконами её запечатал Айон, в Тейват. Ядовитый поток затопил земли наойи. Исполняя свой долг, Луны поспешили на помощь людям. Но сила, из которой их создали, имела со скверной одну природу — и потому сёстры, оказавшись в эпицентре заражения, утратили над собой контроль. Все трое обратились друг против друга и схлестнулись в ожесточённом бою, выжить в котором удалось только Асмодей. Айон опоздал всего на несколько минут. Первым делом он, пытаясь остановить ещё одну катастрофу, поглотил энергию, которая осталась на месте гибели Мене и Кратейи. Затем он немыслимым усилием воли стабилизировал скверну в теле Асмодей. Он спас её, но это не имело значения. Шаг к неизбежному финалу был сделан. Впрочем, этот шаг был предписан с самого начала. С того момента, как сёстры были созданы. Люди называли Селестию обителью богов. Они заблуждались: представители Небесного порядка были обычными людьми, получившими в своё распоряжение Ядра Судей, с которыми после падения Атласа связал их Айон. Фальшивые «боги» были порочными, ведь их силы проистекали из творений Хонкая. А Лунные сёстры были порочнее всех. В конце концов, Айон создал их с помощью силы, которую он в попытке спасти Атлас украл у последнего Судьи. Судьи Конца. Того, что мог одним лишь мановением руки сокрушить целый мир. Во всей вселенной эту силу называли Завершённостью. Финалом всех историй. Хонкай был орудием Завершённости. Судьи же были её вестниками. Подобно тому, как намёк на конец истории можно отыскать в самом её начале, Судьи отбрасывали на вселенную тени, и тихий реквием, который сопровождал их губительное паломничество, напоминал всему живущему о неизбежности финала. Разумеется, каким бы стойким и пылким ни был человек, подобная сила была слишком для него велика. Вот почему Завершённость каждую секунду рушила тело Айона изнутри. Вот почему, едва закончив войну с Драконьими Властелинами, он принял решение расколоть её на четыре части. Три из них достались Лунам, существам, чьи сотворённые Завершённостью тела не боялись последствий. Одну, самую маленькую, Айон оставил себе. Когда Мене и Кратейя погибли, Айон, опасаясь того, как три четверти Завершённости могут повлиять на разум Асмодей, забрал их доли обратно. И так он двинулся навстречу своей кончине. Видите? Финал истории Асмодей был предопределён ещё до того, как родилась первая глава. Такой была крупица Истины, которая открылась ей в момент первого пробуждения. Она развернулась к берегу. Сёстры, изумлённые тем, с какой лёгкостью она высвободилась из плена озера, застыли. Их лица побледнели, отчего стали напоминать личики фарфоровых кукол, безукоризненные… и совершенно пустые. Мягко улыбнувшись, Асмодей положила ладони на их щёки. Кожа Мене и Кратейи казалась холодной. Словно напоминала, что в реальности от их ярких жизней остался один лишь мертвенный лунный свет.

АСМОДЕЙ Переписать себя не в наших с вами силах — Урок, который я навеки уяснила. Вот почему пойду я до конца.

Одним слабым импульсом Асмодей подтолкнула сестёр навстречу чернильным водам, и они повалились в неё подобно куклам-пустышкам — марионеткам чужого сценария. Асмодей проводила их взглядом, полным лёгкого сожаления. Пускай она знала, что на Эвное нет правды, иллюзия была в меру реалистичной и смогла пробудить воспоминания, которые с каждым годом становились всё более тусклыми, выцветали по мере того, как Асмодей приближалась к Истине. В этом не было ничего страшного: как и всё во вселенной, воспоминания были фальшью. Оттого не было никакого смысла тосковать по утраченному. В конце концов, избавление от иллюзий — часть пробуждения. Но… Асмодей всё-таки была рада хотя бы ещё раз увидеть лица Мене и Кратейи. Восстановить в памяти их образы, практически смытые рекой времени. Услышать их голоса. Коснуться их. Даже если для того, чтобы навсегда оставить их позади. Не оборачиваясь, Асмодей побрела к берегу. Она прожила долгую жизнь, и встреча с Мене и Кратеей была лишь первым шагом в её долгом путешествии к ядру Эвнои.

Конец музыкального фрагмента

              Второй раз Асмодей проснулась через несколько лет после смерти Айона, в день, который в летописях наойи назвали Падением Шиу. Хотя после смерти Лун отношение Асмодей к людям подпортилось, она старалась придерживаться прежних идеалов — идеалов Мене, Кратейи и Айона. Она не делала поспешных выводов, не рубила сплеча, общалась со смертными и бок о бок с остальным Небесным порядком трудилась над спасением Тейвата от скверны. Поэтому она всегда знала: осквернённые были удивительными существами. А самым удивительным был их лидер, выходец из племени наойи по имени Арей. Среди легенд Атласа, рассказанных другими «богами», Асмодей больше всего нравилась легенда об Икаре. Желая сбежать из плена тирана, Икар и его отец Дедал создали себе крылья. Их перья, однако, были скреплены воском, и потому Дедал предупредил сына: «Не лети близко к морю, ибо крылья разрушат солёные брызги; не лети близко к солнцу, ибо крылья разрушит ослепительный жар». Но Икар пренебрёг советом отца. Опьянённый полётом в свободных небесах, он поднялся так высоко, что солнце растопило воск его крыльев — и так Икар, упав с недостижимой высоты, навеки пропал в морских волнах. Для Асмодей Арей был Икаром. Юношей, который раз за разом поднимался в небеса, чтобы коснуться света солнца. Скверна, которой он по доброй воле себя заразил, служила его крыльями. Солнце же было свободой Тейвата от войны. Было время, когда Асмодей верила, что Арей, коснувшись небес, сумеет озарить светом весь остальной мир — так, как некогда делал Айон. Но это тоже было частью грёз. Подобно Икару, Арей поднялся слишком высоко. Когда количество скверны в его организме превысило все допустимые пределы, он потерял контроль, превратился в чудовище, и у Асмодей наконец не осталось другого выбора, кроме как согласиться с Афиной. Да, осквернённые были опасны. Да, следовало уничтожить их до того, как они уничтожили мир. В тот миг, когда по приказу Афины с небесного острова упал шип, превративший Арея в горсть осколков, Асмодей открылась ещё одна крупица Истины. Если даже такой человек в конце концов поддался пороку… Могут ли остальные люди противиться неизбежному? Так гласит незыблемый закон мироздания: конец стоит превыше начала. Люди — пешки сценария, который ведёт их к неминуемому финалу. Их история была написана задолго до их рождения. Но кто написал эту историю? Когда Асмодей нашла ответ на этот вопрос, она проснулась в третий раз. Это случилось в день падения Каэнри’ах. С тех пор Асмодей больше никогда не засыпала.              

Этот фрагмент можно читать под музыку: Lucas King — Black Butler Slightly Chipped Full Moon. Ставьте на повтор

— А если я скажу вам, что мир — это выдумка? Мужчина, с которым Асмодей сошлась в танце, промолчал. На его строгом бледном лице танцевали отблески гирлянд, растянутых под потолком в честь Фестиваля Безымянных. Фестиваль проводили в одном из бесчисленных миров: раз в десять лет Безымянные, последователи Эона Освоения, выбирали случайную планету, где целую неделю чествовали память Акивили и обменивались историями своих приключений. Поскольку они всегда приглашали друзей со всей галактики, фестиваль превращался в огромное празднество, где можно было встретить людей самых разных мастей. Именно поэтому Асмодей так захотелось на нём побывать. Пускай она понимала, что фестиваль — лишь декорация, она не сдержала любопытства. И потом, среди всех этих личностей могла найтись и та, что обладала полезными для Асмодей знаниями. Так она очутилась на планете, полной танцующих пар. А через полчаса, в чужом облике и под чужим именем, её и саму вовлекли во всеобщее веселье. Повинуясь правилам вечера, Асмодей сменяла одного партнёра за другим — до тех пор, пока её руку не взял тот, чей взгляд был твёрже металла, а лицо было исполнено холода. Несмотря на это, его хватка оказалась бережной. Правда, какой-то… призрачной. Словно человек наполовину находился не здесь. Или не желал отдаваться прикосновениям без остатка. Подняв глаза, Асмодей с полминуты изучала его резкие черты, его шрамы, каждый из которых наверняка хранил особенную историю. Мужчина не был ни печальным, ни сердитым. Скорее закрытым, как стены темницы, возведённой изо льда. Тёплый свет гирлянд танцевал на холодных гранях, но не мог пробиться сквозь непреодолимую толщу, отчего казалось, что мужчина не принадлежит этому залу. Этому фестивалю. Может, даже самому этому миру — миру, где люди искренне верили в истинность своей жизни. Мужчина разительно отличался от остальных гостей праздника. Именно поэтому Асмодей и решилась задать этот вопрос. Когда мужчина не ответил, она продолжила: — Древо, которое соединяет миры, не просто так называется Воображаемым. Мы — персонажи чужой истории. Те, кого воображают. Повинуясь мелодии, они подступили ближе друг к другу. Голубые глаза неотрывно наблюдали за Асмодей, но мужчина по-прежнему хранил молчание, хотя она ясно ощущала: её слова ему небезразличны. — Мы были придуманы для определённой роли, с функцией, необходимой для сюжета, — шепнула она прежде, чем они разошлись. Музыка замедлилась. Повторяя движения остальных танцующих, они соприкоснулись ладонями и двинулись по кругу, не сводя друг с друга взглядов. Асмодей пыталась отследить момент, когда равнодушная маска мужчины даст наконец трещину. Но что пытался разглядеть в её лице он сам, она не знала. Просто не могла понять. — Этот праздник — не более чем декорация для сцены, придуманной автором, которого мы никогда не сможем увидеть. Свет гирлянд окутывал зал золотым сиянием, сверкал на украшениях, танцевал на тонком стекле бокалов. В занавесках путался ветер — казалось, они танцуют вместе с гостями, не нуждаясь ни в аплодисментах, ни в партнёрах. За высокими арочными окнами виднелся острый серп луны. Люди то и дело выходили на балконы, полюбоваться тем, как серебрится в её холодном мерцании кленовая роща. Этот мир был красив. Нет. Он был безупречен. Асмодей наслаждалась им, наслаждалась этим вечером — но всё же отдаться ему целиком не могла. Она знала: это лишь иллюзия, созданная во имя большой лжи. — Согласно замыслу автора, — продолжила Асмодей, когда они с незнакомцем снова оказались ближе друг к другу, — с момента своего первого появления в истории мы движемся к предписанному финалу, который невозможно изменить. Уголок его губ дёрнулся, но мужчина не улыбнулся. Вслед за ритмом музыки Асмодей положила руки ему на плечи, подступила на шаг. — Что, если я скажу вам всё это и добавлю, что это не теория, не основа моей будущей книги — что это правда, которую скрывает от нас незримая четвёртая стена? Обычно люди, которым Асмодей говорила подобные вещи, делились на два типа. Первые принимали её за сумасшедшую и спешно находили повод сбежать. Вторые же смеялись, наивно полагая, что она стала бы тратить время на то, чтобы развлекать их шутками. Асмодей никогда не встречала никого, кто принял бы её слова всерьёз. Но мужчина не стал ни убегать, ни смеяться. Хотя его лицо оставалось по-прежнему холодным, на дне глаз мелькнуло странное выражение — будто на миг перед ним распахнулась бездна, которая тёмным кнутом ударила сердце, а после снова пропала в пустоте. Только тогда она наконец услышала его голос: — В таком случае я буду удивлён, как легко вы доверяете подобные тайны незнакомцам. Сама не зная, почему, Асмодей рассмеялась. — Меня зовут Геката. А вы… — Кевин Каслана. Имя царапнуло слух: Асмодей уже слышала его раньше. Пока они молча кружили среди других танцующих пар, она постаралась напрячь память, порядком изношенную скверной. — Вы — тот, кто спас Тимрис от Легиона Антиматерии. — Это просто история, — ответил он. Асмодей не сдержала улыбки. — Всё, что происходит с нами — это просто история, господин Каслана. Ваш поступок был написан. Вы выжили, Тимрис оказался спасён — и это стало очередным кирпичиком в фундаменте, на котором однажды будет построен финал нашей с вами истории. — Учёные, изучающие Воображаемое Древо, с вами не согласятся. С губ Асмодей слетел смешок. Из-за танца их с Кевином лица оказались близко друг к другу, и её дыхание всколыхнуло его пряди, белые, как снег, укрывший Сал Виндагнир после падения селестиального шипа. — Ах, эти учёные… Думают, что познают истину мира, но на самом деле лишь глубже тонут в его фальши. — По-вашему, существование других вероятностей — это фальшь? — В какой-то степени. Разумеется, альтернативные миры существуют. Но это лишь тени оригинальной истории, бесчисленные «что, если». Неудачные, нереализованные, забытые идеи. — Она прошла под его рукой, сделала плавный, грациозный поворот. — Если повезёт, они станут инструментами главного сценария и задержатся на Воображаемом Древе. В противном же случае они будут отброшены, пока не погрузятся в Квантовое море. На самое дно Кладбища Историй, где рано или поздно исчезнут. Кевин прикрыл глаза. — Вот как. — Вы не верите мне, — сказала Асмодей. — Отчего же? — Глаза Кевина снова открылись, и Асмодей, которая не ожидала так скоро встретиться с ним взглядом, вздрогнула. — Верю. Хоть и не до конца согласен. Позволите задать вам вопрос? Асмодей медленно кивнула. Этот человек… Он тоже был одним из персонажей — тем, на кого Асмодей привыкла не обращать внимания. Но всё же он сумел её понять. В отличие от всех, кого она прежде встречала на просторах галактики, он спокойно принял её слова. Без доказательств. Без снисходительной насмешки. Он определённо был другим. Асмодей не могла лишь понять, каким. — Обладая таким знанием… — Пальцы Кевина чуть крепче обхватили её руку. — Что вы намерены делать?

Конец музыкального фрагмента Этот фрагмент можно читать под музыку: HOYO-MiX, 文驰 — Rondo Across Countless Kalpas. Ставьте на повтор

Ответ на этот вопрос Асмодей дала себе ещё в день падения Каэнри’ах, в момент окончательного пробуждения. Поэтому она без колебаний сказала: — Если мир — это театральный зал, где мы, запертые против воли, обречены играть по чужому сценарию, я его разрушу. Лицо Кевина осталось непроницаемым. — Почему бы не поискать ключи? — По-вашему, персонажи могут самовольно покинуть мир вымысла? Я искала ключи очень долго, господин Каслана. И могу сказать только одно: их не существует. Она тряхнула головой, и длинные волосы цвета вишни рассыпались по обнажённым плечам. Этот облик Асмодей позаимствовала у одной малоизвестной скрипачки, мир которой был уничтожен бедствием, вызванным Эоном Разрушения. От немногих выживших Асмодей знала, что скрипачка отказалась покидать свою родину. До самого конца она играла на остатках сцены, чтобы людям, которым не суждено было спастись, было не страшно уходить навстречу смерти. Для чего вселенная породила эту мимолётную историю? Асмодей сомневалась в её значимости. Жизнь скрипачки напоминала деталь, необходимую лишь для того, чтобы рассказать нечто более масштабное. Все люди были просто марионетками истории. Даже она сама. Они рождались, страдали и умирали по воле истории. В этой вселенной не было ничего настоящего. Даже тот факт, что Асмодей единственная среди живущих познала Истину, был предписан автором. Но она знала: рано или поздно, когда она достигнет своей цели, она сможет скрыться от его взора и тогда наконец обретёт желанную свободу. — Допустим, вы разрушите театральный зал, — сказал Кевин. — Допустим, вы сумеете выжить при обвале и выйдете за пределы четвёртой стены. Но что случится с остальными? — С остальными? — переспросила Асмодей. С его стороны донёсся слабый выдох. — Когда зал рухнет, почти все, кто был заперт в нём, погибнут под градом обломков. Те же, кому повезёт выжить, рискуют навсегда пропасть среди завалов. Вы согласны с таким исходом? Асмодей покачала головой. Было время, когда она днями напролёт крутила в голове подобные мысли, но это время давно прошло. — Это лишь выдуманные персонажи. Фикция. — Чем же отличаетесь вы, Геката? Его голос прозвучал холоднее прежнего. Возможно, он был разочарован, но Асмодей давно научилась относиться к чужим чувствам философски. Если все они являются просто художественным вымыслом, к чему переживать? — Я смогла проснуться. — Почему же тогда не помочь проснуться другим? Его предложение вызвало у Асмодей смех. Ей стало крайне любопытно узнать, что за роль определяла этого странного, не похожего на других человека. «Герой»? «Идеалист»? «Твердолобый упрямец»? Или, может, ещё один «Икар»? Улыбка угасла. Ответ на вопрос Кевина содержался в крупицах истины, которые Асмодей познала ещё в Тейвате. — Персонажи не могут выйти за пределы своей роли, господин Каслана. Я не умею «помогать». Думаете, я не пыталась? — Она издала горький смешок. — Но это не то, что предписано моей константой. — «Константой», — повторил Кевин. Асмодей повела плечом. — Моей ролью. Функцией в сюжете. Какие бы вероятности меня ни появлялись в этой вселенной, они все будут объединены одной идеей. Константой. — И какова же ваша константа? — Я завершаю истории, — ответила Асмодей. Кевин ответил не сразу. Некоторое время его взгляд скользил из стороны в сторону, словно пытался прочитать в чертах лица Асмодей её историю. — Не думаю, что одно противоречит другому, — сказал он наконец. Асмодей вопросительно вскинула брови. — Завершение истории может кому-то помочь, — объяснил Кевин. — Вы говорите, что сумели проснуться. На мой взгляд, финал похож на пробуждение. Читая историю, человек живёт миром вымысла, будто грезит наяву. Но когда история доходит до точки, приходит время закрыть книгу. Вернуться в реальность. Пробудиться. В таком случае вы, завершающая истории, можете помочь людям проснуться. Он вдруг отвернул голову, взглянул на танцующих — так, словно в их движениях ему открывался сакральный смысл. — Я лишь пытаюсь сказать, что константы можно трактовать по-разному. Особенность хорошей истории заключается в её многогранности, в том, что читатель воспринимает её исходя из опыта, знаний, своей натуры. — «Хорошей истории», — усмехнулась Асмодей. — Разумеется. Взгляд Кевина не отрывался от гостей фестиваля. — Вы считаете нашу историю плохой? Асмодей тоже посмотрела на толпу танцующих. Пожалуй, впервые за сотни лет, прошедших с ухода из Тейвата, она растерялась. Она полагала, что откроет Кевину Истину, но кто из них владел Истиной на самом деле? Истории, персонажи, константы — Кевин рассуждал о них не абстрактно. Он не просто верил словам Асмодей. Как и она, он знал правду этого мира. — Кто вы такой? — прошептала она. Кевин не ответил. Вместо этого он сказал: — Вы рассматриваете Завершённость как разрушение. Но между ними нельзя поставить знак равенства. Хонкай — это часть Завершённости, это одно из её оружий, но не она сама. — Откуда вы… Она попыталась вырваться из его хватки, но та больше не казалась призрачной. Напротив. Кевин не прикладывал видимых усилий, но как бы Асмодей ни старалась, она не могла сбежать. Его глаза, которые наконец оторвались от созерцания танцующей толпы, обратились к Асмодей двумя ледяными огнями. Взгляд был всё таким же спокойным, а голос по-прежнему звучал негромко, но Асмодей не сумела сдержать дрожь. — Не делайте глупостей, — предупредил Кевин. — Я не собираюсь вам вредить. Но вы должны отказаться от своей затеи. Я понимаю, чего вы пытаетесь добиться, и в каком-то смысле разделяю вашу мечту, но если вы намерены сбежать, оставив эту вселенную в руинах, мы станем врагами. Асмодей попятилась. Кевин продолжал держать её руку. Глядя в его глаза, потемневшие от серьёзности намерений, Асмодей вдруг подумала, что ошиблась. Кевин не был «Икаром». Он был «Аидом». Воплощением смерти, не знающей милосердия. — Прекратите искать атрибуты Смерти. — Я не понимаю, о чём вы говорите, — спешно сказала Асмодей. — Вы с кем-то меня путаете. — Я прекрасно знаю, кто вы, Асмодей. Это было уже слишком. Хотя какая-то часть Асмодей хотела довериться словам Кевина, она понимала, как глубоко он заблуждается. Возможно, он познал Истину недавно. Возможно, на него оказывала влияние константа, которая предопределяла не только роль персонажа, но и его мышление. Как бы то ни было, Кевин ещё не знал: других способов покинуть фальшивый мир не существует. Его идеалам только предстояло разбиться о скалы реальности. Рано или поздно он признает поражение. Или, может, пойдёт в своём упрямстве до конца — и тогда Асмодей придётся его убить. В конце концов, они оба были скованы своими константами, противоположными, как огонь и лёд. — Пожалуйста, простите, — шепнула Асмодей, сама до конца не понимая, отчего глаза вдруг наполнились слезами. — Я должна. Должна разрушить вымысел, потому что только завершение этой истории принесёт душам, которые бесконечно перерождаются в разных мирах под разными именами, спасение. Только так можно разомкнуть эту Сансару зла по-настоящему, понимаете? Кевин тихо вздохнул. Температура вокруг его тела вдруг упала на несколько градусов, и при выдохе изо рта Асмодей вырвалось облачко пара. На секунду их с Кевином глаза встретились. Затем он сказал: — В таком случае… пусть каждый делает то, что должен. Асмодей задержала взгляд ещё на пару мгновений — а потом рванулась прочь. Её чёрно-красная вспышка столкнулась с голубой. Элементальная сила переплелась со скверной, и пространство, охваченное противостоянием двух разных типов энергии, разорвалось. Багряные ледяные осколки рассекли запястье Асмодей, ударили Кевина по лицу. Он разжал пальцы, и Асмодей, не теряя времени, бросилась прочь, через толпу, которая ещё не успела ничего осознать, к балкону над кленовой рощей. Она обернулась лишь тогда, когда замерла на самом краю. Кевин преследовал её всё с тем же непоколебимым спокойствием. Его глаз пересекала длинная царапина. По правой половине лица сбегала кровь. Кевин, казалось, не замечал. Его взгляд был сосредоточен на Асмодей, и в тот момент она поняла: он никогда не остановится. Что ж… В этом они были похожи. — До нашей следующей встречи… — улыбнулась Асмодей. Её нога замерла в воздухе. — Мой дорогой Аид. С этими словами она спиной вперёд шагнула с балкона. Кевин попытался её остановить, но было уже слишком поздно. Перед глазами Асмодей на миг промелькнуло небо, озарённое светом луны. Это небо, что казалось бескрайним… Небо, у которого на самом деле был край. Именно поэтому Асмодей не могла позволить себе остановиться. Даже если об этом просил тот, кто один во всей вселенной мог разделить с ней ношу Истины.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: 2WEI — Toxic. Ставьте на повтор

— Ах, моя дорогая. Наконец-то я смогла тебя увидеть. По лбу Венни скатилась капля пота. Выступив из портала, Асмодей мельком посмотрела на Танатоса — а затем обратила свой взгляд к ней. И этот взгляд… Ох. Венни никогда такого не видела. Даже когда столкнулась лицом к лицу с Принцем Бездны. А ведь он был тем ещё безумцем. Опасным, жестоким и отчаянным. Асмодей была не такой. Она была хуже. Она словно пыталась распотрошить сердце зазубренным ножом. Одно её присутствие, казалось, подталкивает к краю ямы, утыканной кольями. Прежде Венни не слишком-то боялась врагов. Но сейчас она ощущала страх с такой силой, что к глазам подступали слёзы, а по телу разливалась неприятная слабость. По-хорошему, стоило уносить ноги. Не считая старой зажигалки и зубодробительного упрямства, Венни нечего было противопоставить Асмодей. Если та сумела ранить даже Кевина, на что могла рассчитывать девчонка, которая лишилась своего Глаза Бога и до сих пор не научилась толком держать в руках меч? Но Венни не могла уйти. Чёрт с ним, с кольцом, которое теперь скрывалось за сплетённым из скверны барьером. Асмодей пленила Танатоса — Венни ни за что бы его не бросила. Поэтому она продолжала упрямо щёлкать зажигалкой, пытаясь разомкнуть звенья багряной цепи. А Асмодей продолжала наступать. — Девочка и Смерть. Ну до чего занимательный дуэт. Здесь, на Эвное, мы сможем поставить воистину изумительный номер. А главной звездой… В её руках начала собираться знакомая энергия. Венни вздрогнула. Ей невольно вспомнилось сражение в Долине Ветров. Рыцари Ордо Фавониус, которые корчились в чёрных лужах, пока скверна разъедала их тела. «Мы оба умрём здесь», — неожиданно поняла Венни. Её взгляд скользнул к Танатосу. Багряные цепи стягивали ему шею, вынуждали бороться за каждый вдох, но несмотря на это, Танатос всё ещё пытался вырваться из их хватки, броситься Асмодей наперерез, защитить Венни. В его глазах, почерневших от скверны, ярость мешалась с ужасом. Он тоже знал: в сердце Асмодей не найдётся жалости. Или, может, у неё попросту не найдётся сердца. — …станет скверна. Венни ослепил всполох алого света. Она вскрикнула, зажмурилась, инстинктивно пригнулась, закрыв голову руками, пускай даже и знала, что это не спасёт. Зажигалка вылетела из пальцев и исчезла в неизвестном направлении. Удар казался неминуемым, но… — Добро пожаловать на бал в честь грядущего завершения этой паршивой истории! Венни так ничего и не почувствовала. Не в силах поверить в происходящее, она с опаской приоткрыла один глаз. Перед ней кто-то стоял. Узнать его было несложно: волна, которая пронеслась от столкновения скверны с ледяным щитом, всколыхнула чёрный плащ за его спиной, пряди чуть длинноватых белых волос. Кевин стоял, вытянув перед собой руку. По поверхности щита разбегались алые трещины, и осколки, выбитые мощным ударом, осыпались на зеркальную землю Эвнои подобно застывшим слезам. — Аид, — выдохнула Асмодей. Венни была так ошарашена этой встречей, что смогла выдать только сдавленное: — А… Ке… Он, разумеется, не обернулся. Асмодей склонила голову набок. В её глазах, красных, поскольку Эвноя обнажала её истинный, заражённый скверной лик, мелькнули искры любопытства. Не успела Венни выдохнуть, как Асмодей атаковала снова, да так быстро, что без чужой защиты Венни сразу бы упала замертво. Но Кевин отразил каждый удар Асмодей ответной вспышкой, и всякий раз при столкновении двух сил на землю падали крошечные обломки ледяных кристаллов. — Впервые вижу, чтобы ты предпочитал обороняться, а не атаковать, — с улыбкой отметила Асмодей. — Всё дело в этой девочке? Кевин стоял к Венни спиной, поэтому она не видела выражение его лица. Голос его, однако, звучал по-прежнему — негромко, слегка устало, с холодностью, от которой душу выворачивало наизнанку. — Она не имеет отношения к твоей цели. — Неужели? — Асмодей цокнула языком. — Эта голубушка помогает Танатосу. А значит, мешает мне. Кевин промолчал. Асмодей не удивилась этому и вскользь одарила Танатоса улыбкой — с таким выражением, будто все четверо приехали на Эвною в отпуск. — Видишь ли, их души связаны. — Оторвав взгляд от Танатоса, Асмодей снова посмотрела на Кевина. Венни показалось, её улыбка стала более искренней. — Полагаю, без своих чудесных атрибутов Танатос ослаб, а потому нуждается в ком-то вроде неё. В наивной малышке, душа которой содержит подозрительно много сил. — Асмодей изучающе оглядела Венни. — Ты что-то знаешь об этом, Аид? Ты ведь не просто так защищаешь её… Ты никогда ничего не делаешь просто так. Кевин оставил вопрос без ответа. Ожидая этого, Асмодей упёрла руки в бока, издала смешок, неожиданно мягкий для такой сумасшедшей. — Знаешь, моё предложение по-прежнему в силе. В руках Кевина появились пистолеты, которыми он сражался в том мире, где Венни встретила его впервые. Воздух вокруг них гудел, будто от жара, и Венни вдруг осознала, что это очень грозное оружие — настолько, что даже Асмодей смотрела в их сторону с опаской. — Полагаю, это значит «нет», — с сожалением вздохнула она. — Что ж… В этот раз к нашей обычной игре добавилось интересное условие: улучить возможность завершить историю этой девочки. В голосе Кевина впервые прозвучали эмоции. Он злился. — Асмодей… Она засмеялась. — Почему ты так сильно переживаешь, Аид? История вселенной движется к закономерному финалу. Я не хочу вредить девочке. Напротив. Я хочу освободить её от оков. Чем раньше я сделаю это, тем меньше она будет страдать. Она щёлкнула пальцами, призывая на помощь скверну, но вдруг Танатос, так и не сумевший перебороть хватку цепей, хрипло воскликнул: — Стой! Асмодей с неохотой перевела на него взгляд. — Не надо. — По телу Танатоса прокатывались волны дрожи. Венни боялась, что ещё немного, и он снова начнёт рассыпаться. — Плащ уже у тебя. Кольцо, считай, тоже. Я… Я скажу тебе, где найти Гипноса. Глаза Венни расширились. — Тан… Зачем? Из-за меня… Он блефовал так убедительно, что Венни не сдержалась и решила подыграть. Раньше они с Феликсом нередко подшучивали таким образом над папой. Оба придумывали легенду, а потом соревновались, кто первый попадётся на лжи. Кто бы мог подумать, что однажды Венни придётся использовать забытые игры детства против обезумевшей богини. Асмодей хмыкнула, сложила руки на груди. — Почему бы мне просто не отравить девочку скверной? — Она ничего не знает, — покачал головой Танатос. — Ты права. Мне нужен был источник силы. Мы с Гипносом договорились никому не доверять, так что я рассказывал ей не больше необходимого. Пальцы Кевина крепче стиснули рукояти пистолетов. — Братья… — задумчиво проронила Асмодей, не сводя взгляда с Венни. — Значит, вы всё-таки по-прежнему действуете вместе. Из груди Танатоса вырвался тихий выдох. Венни представляла, как тяжело ему было слышать эти слова, ведь на самом деле всё обстояло ровно наоборот: братья ещё никогда не были так далеки друг от друга. — Да, — тем не менее, сказал Танатос. — Тогда почему ты собираешься выдать мне его местоположение? — Я… — Танатос мельком переглянулся с Кевином. Встречаться взглядом с Венни он избегал. — Твой «Аид» прав. Девочка не имеет к этому никакого отношения. Я не хочу, чтобы она пострадала. И без того слишком много людей расплачивается за наши ошибки и конфликты, Геката. Слабая улыбка, которая виднелась в уголке её рта, исчезла, а взгляд ожесточился. Тем не менее, предложение Танатоса заставило Асмодей задуматься. Обхватив пальцами подбородок, она опустила глаза. — Готовься, — чуть повернув голову, шепнул Кевин. «К чему?» — хотела ответить Венни, но времени спрашивать такие глупости не было. Понятно же: когда находишься в одном мире с Кевином, Танатосом и припизднутой богиней в бегах, надо быть готовой ко всему. Она кивнула, и Кевин снова отвернулся. — Хорошо, допустим, — подняла взгляд Асмодей. — Где же Гипнос? — Он… Венни успела заметить со стороны Кевина едва уловимое движение. Казалось, его руки окутали потоки ледяной энергии, которые через миг растаяли без следа. — Он на планете, которая называется «Да пошла ты нахуй, Асмодей»! На то, чтобы осознать слова Танатоса, Асмодей понадобилась доля секунды — и именно в этот предательски короткий промежуток времени Кевин, рванувшись вперёд, совершил прицельный выстрел. Из дула вылетела огненная вспышка. Обернувшись упругим раскалённым потоком, она отшвырнула Асмодей прочь, к скоплению тёмных зеркал. В ту же секунду Венни прыгнула в сторону, рухнула на колени, подхватила обронённую зажигалку. Не успев даже подняться, она щёлкнула, и одно из звеньев цепи разлетелось вдребезги. — Давай, ещё немного! — приободрился Танатос. Пытаясь ослабить связь между звеньями, он принялся поглощать энергию скверны. Перья на его руках проявились до самых плеч. Кожу на шее раскололи алые прожилки. — Тан, — неуверенно окликнула Венни. — Не волнуйся. Делай, что должна! Асмодей вскочила, попыталась атаковать, но дорогу ей преградил Кевин. Выстрелы грохотали один за другим. Венни продолжала щёлкать зажигалкой. Цепь поддавалась, но с неохотой, и за каждое разбитое звено приходилось отдавать щедрую горстку сил. Фокусировать намерение становилось всё труднее, а под носом запеклась кровь. — Чёрт, — процедил Танатос. Поглощение скверны давалось ему непросто: скованный цепями, он не мог избавиться от неё и потому был вынужден концентрировать внутри. Трансформации, которые по неведомым причинам происходили с его телом, причиняли Танатосу боль. С каждой секундой он всё меньше напоминал человека. Тем не менее, Венни знала, что должна довести начатое до конца. Без Танатоса она никогда не сумела бы прорваться сквозь стену скверны вокруг кольца. Асмодей и Кевин тем временем схлестнулись в ожесточённом противостоянии. Алые вспышки сталкивались с ледяными. Зеркала Эвнои разлетались вдребезги, но тотчас собирались снова, и с Асмодей в такт двигалось её отражение — искажённый монстр, в котором почти уже не угадывались женские черты. — Довольно этой бессмысленной борьбы, Аид! — призвала она. — Ты же знаешь, любая история однажды приходит к своему завершению. Финала не избежать. Ты думаешь, что спасаешь этих людей, но на деле лишь продлеваешь их страдания! Палец Асмодей вдруг указал на Венни, и пространство расчертил широкий красно-чёрный луч — нет, целая волна, от которой невозможно было увернуться. Кевин одним мощным прыжком оказался между Асмодей и Венни, встретил удар щитом. Тот разлетелся на осколки. Тёмная энергия рассеялась, но успела опалить Кевину бок. Заметив, как дымится его плащ, Венни вздрогнула: она помнила, какая страшная судьба ждала тех, кто обжигался красным пламенем Текутли. Кевин опять это делал. Опять рисковал, принимал на себя удары, танцевал за других на грани между жизнью и смертью. Кошмары, которые достала из сердца Венни Эвноя, оживали на глазах. Прорываясь через меморию, Венни видела, как бесчисленные версии Кевина погибают, пытаясь её спасти. Как все они в конце концов приходят к одному и тому же финалу. На то, чтобы вырваться из тёмного водоворота мемории, Венни понадобились все её силы. Лишь зажигалка Танатоса да уроки, подаренные госпожой Чихарой, помогли всплыть к поверхности. Она так и не смогла вынырнуть — но сумела высвободить из воды руку, и Танатос, заметив это, крепко ухватил её ладонь, потянул за собой, к свету. К спасению. И вот сейчас Кевин снова мотыльком летел к собственной гибели, но теперь мемория была ни при чём — это происходило в реальности.

Конец музыкального фрагмента

Рука Венни, сжимавшая зажигалку, задрожала.

ВЕННИ Ну почему снова Смотрю я на гибель твою? Ну почему снова Как будто стою на краю Бездны? Десять лет с тех пор уже прошло, Но судьба как будто бы назло С тобой столкнула, и опять Мне не дано тебя догнать.

Она сделала щелчок, другой, но зажигалка больше не желала подчиняться. От отчаяния к глазам Венни подкатили слёзы. Она не могла помочь Танатосу, не могла уберечь Кевина… Как? Как двигаться вперёд, понимая, что история может повториться — и сердце, без того треснутое, окончательно разлетится вдребезги?

ТАНАТОС Услышь меня, Венни: То, что случилось, нам не изменить. Ну! Услышь меня, Венни: Судьбы твоей тянется нить Дальше! Время уж покинуть царство сна, От иллюзий избавиться должна: Его спасти не в силах ты. Так шанса жить не упусти!

Венни подняла глаза, встретилась взглядом с Танатосом. Несмотря на отчаянную ситуацию, несмотря на алые вспышки, которые не достигали их лишь благодаря неистовому сопротивлению Кевина, Танатос смотрел мягко — но в то же время твёрдо. — Я знаю, что тебе страшно, — тихо сказал он. — И понимаю, правда понимаю, как ты хочешь ему помочь. Но Кевин рискует собой ради того, чтобы мы добрались до кольца. Мы не можем его подвести, верно? Венни часто заморгала. На ресницах задрожали слёзы. Танатос был прав, но если Кевин снова погибнет… Если история Сентября Катастроф повторится… — Не думай об этом, — одёрнул Танатос. — Не отводи взгляд, смотри на меня. Помнишь про Глаза Бога? Про намерение? Тебе надо вернуть над собой контроль. Тогда и зажигалка снова заработает. Венни оцепенело посмотрела на зажигалку в своей руке. — Давай! — призвал Танатос. — Ну же! Глубокий вдох. Раз, два… Повинуясь его строгому голосу, Венни закрыла глаза. Судорожный вдох, рваный выдох… Поначалу получалось плохо. Венни с трудом могла сосредоточиться, но Танатос, несмотря на боль, считал — снова и снова, до тех пор, пока не стало легче, пока не прояснились мысли, пока зажигалка не перестала ощущаться в пальцах мёртвым грузом. Как и всегда, Танатос был рядом, чтобы не дать Венни сбиться с пути. Но… Она сделала вдох, досчитала до двух, выдохнула. …Пора бы уже научиться не терять дорогу самой. Пальцы Венни легли на колёсико зажигалки. Она открыла глаза, повернула голову к Кевину, который как раз атаковал Асмодей градом ледяных клинков. Его плащ метался за спиной. Элементальная энергия концентрировалась вокруг тела с такой силой, что воздух трещал, а зеркала под ногами покрывались морозной коркой. Венни боялась отворачиваться. Боялась упускать его из виду, как если бы одним взглядом могла удержать его в мире живых. Это было глупо, но она много раз думала: что, если бы десять лет назад она не стала поднимать голову к небу? Если бы даже в самый страшный миг она продолжала на него смотреть? Нашёл бы Кевин силы жить дальше? Справиться с заражением? «Но я ведь не могу смотреть на него вечно, — с горечью подумала Венни. — Он столько раз выживал без моей помощи… А значит, мы оба можем двигаться дальше друг без друга». Да, Кевин был светом, который озарял Венни путь сквозь тьму. Но даже если свет гаснет, путь-то всё равно остаётся. В её руках по-прежнему лежит зажигалка. И дорога никуда не делась. А это значит, Венни сможет осветить её сама. Надо только найти в себе смелость на один-единственный щелчок. Лицом в будущее. Не спиной. Выдохнув, она отвернулась от Кевина и, позволив ему идти навстречу своей судьбе так, как он посчитает нужным, щёлкнула.

Этот фрагмент можно читать под музыку: HOYO-MiX, 李敬浩 — Herrscher of Domination. Ставьте на повтор

Несколько звеньев налились золотой энергией. Не переставая щёлкать зажигалкой, Венни целиком сосредоточилась на них, снова и снова атакуя переплетение скверны силами Путешественницы. Танатос тут же принялся помогать. Зрачки его алых глаз окончательно превратились в узкие вертикальные чёрточки. Часть волос обратилась вороньими перьями, а правая рука почернела целиком. — Танатос! — взволнованно вскричала Венни. Цепи сопротивлялись. От переизбытка тёмной энергии пространство дрожало, а зеркала мемории гудели, отчего в воздухе разливалась тревожная мелодия: струны незримой скрипки визжали, будто терзаемые скверной души, а за грохотом барабанов было не слышно мыслей. — Делай, что должна! — в который раз повторил он. — Я справлюсь! Венни разъярилась. Не из-за Танатоса, а из-за этих дурацких цепей, которые никак не желали разрушаться, из-за Асмодей, которая никак не желала сдаваться, и из-за чёртовой скверны, которая даже без стараний одерживала в любой игре победу. Ярость придала сил, и намерение Венни, прежде направленное, обратилось выжигающим золотым столпом. В этот же момент Танатос немыслимым усилием воли вырвал почерневшую руку из плена, ухватился за цепи, яростно дёрнул их — и наконец освободился. Он вырвался из золотого столпа, будто одичалый демон, подскочил к барьеру, который защищал кольцо, и впился в него когтистыми руками. — Не смей! — вскричала Асмодей. Ей наперерез метнулся Кевин. Алая цепь, брошенная Асмодей в попытке вернуть над душой Танатоса контроль, обмоталась вокруг ледяного копья. Кевин резко дёрнул копьё на себя, и Асмодей, потеряв равновесие, упала. Кевин бросился к ней. Асмодей успела увернуться, откатившись с траектории удара, отшвырнула Кевина алой вспышкой, вскочила — и тут же едва не завалилась назад, потому что он рывком потянул её за плащ. Чёрная нить скверны удавкой охватила его шею, впилась в кожу, оставляя глубокие тёмные следы. Кевин попытался материализовать копьё, но Асмодей каблуком ударила его в висок. Пока он приходил в себя, она развернулась, кинулась в Танатоса алой вспышкой, но тут перед ней выскочила Венни. Щелчок зажигалки — и зеркала Эвнои вздыбились, принимая удар на себя. Вспышка отлетела прямо в лицо Асмодей. Она со вскриком зажала поражённый глаз, и Кевин, разорвав наконец нить скверны, вскочил, мигом перейдя в наступление. Они с Асмодей снова схлестнулись друг с другом, и от того, насколько страшным было их противостояние, мемория кричала исступлённой мелодией — надсадной скрипкой и тревожным контрабасом. Танатос тем временем из последних сил тянул барьер в разные стороны. Его глаза пылали демоническими огнями. По телу пробегали волны алой тьмы. Он напоминал обезумевшего ворона, который так отчаянно пытался вырваться из клетки, что готов был пошатнуть ради этого законы мироздания. Несмотря на это, взгляд Танатоса оставался предельно ясным. Венни чувствовала, что его намерение подобно копью. Нет. Косе — настолько острой, что она могла бы прорезать самую твёрдую во вселенной материю. Или, может, саму вселенную. Барьер затрещал. Асмодей предприняла ещё одну попытку помешать, но Кевин мощным броском ледяного шипа швырнул её в эпицентр вздыбленных Венни зеркал. Осколки брызнули во все стороны вместе с каплями крови. В этот момент Танатосу наконец удалось надорвать барьер. Он не смог разрушить его целиком — вместо этого он проскочил сквозь разрыв, и на один миг его фигура скрылась с глаз Венни. Но это был лишь один короткий миг. Ввысь, расколов зеркальное небо Эвнои, ударил алый столп. Обломки мемории посыпались сверкающим дождём. Венни уже собиралась искать укрытие, когда из столпа, воздев левую руку, чёрную и местами покрытую перьями, выступил Танатос. На его указательном пальце блеснуло серебряное кольцо в виде двух переплетённых крыльев. Покоряясь силе кольца, обломки мемории замерли, не успев достигнуть земли — а затем, собравшись перед Танатосом, начали сплетаться, формируя силуэт косы. Пускай Танатос потерял своё прежнее оружие, с силой кольца он мог воплотить хотя бы память о нём. Здесь, на Эвное, этого было достаточно. Перехватив косу за рукоять, Танатос бросился мимо Венни, к Асмодей. За ним шлейфом тянулось чёрно-алое пламя. — Кевин! — воскликнул Танатос. Тот сразу уловил его мысль. Они одновременно подняли руки. Огонь и лёд столкнулись, формируя стену застывшего красного пламени. Эта стена отрезала Венни от поля боя. Раньше она бы возмутилась, но сейчас, стиснув зажигалку, лишь подступила ближе к стене — и сосредоточила внимание на Асмодей. Кевин и Танатос дали ей возможность повлиять на исход битвы, не заботясь о собственном выживании. Асмодей, которой удалось наконец оправиться от многочисленных атак Кевина, поднялась. В том месте, куда угодила отражённая Венни вспышка, по коже расползалась сетка алых прожилок: скверна уже латала её раны — и это несмотря на то, что Асмодей едва не лишилась глаза. Она протянула руку в сторону Танатоса, но ничего не случилось. — В чём дело? — ухмыльнулся Танатос. — Теперь уже не так легко заковать меня в цепи? Они с Кевином на секунду встали плечом к плечу, а затем метнулись в разные стороны. Коса Танатоса описала широкую тёмную дугу. Кевин швырнул в сторону Асмодей ледяное копьё. Ругнувшись, она совершила неуловимое движение рукой и скрылась в портале. — Берегись! — предупредил Танатос. Он успел оттолкнуть Асмодей, которая неожиданно появилась за спиной Кевина, за что мигом получил вспышкой в лицо. Края его перьев полыхнули алым — Танатос поглощал энергию скверны, но вместо того, чтобы поддаваться ей, становился только сильнее. Венни пока никак не могла взять в толк, почему. Разве фрагменты Ядра, которые оставались в его душе и кольце, не делали взаимодействие со скверной опасным? Разве не боялся Танатос превратиться в Судью? Но нет. Похоже, не боялся. Венни тоже решила не бояться. Заметив, что Асмодей постоянно сбегает от неминуемых ударов через порталы, Венни щёлкнула зажигалкой. Она помнила, по какой причине Кевин привёл Асмодей именно на Эвною: он надеялся, что отражённые в мемории воспоминания смогут посеять в её сердце сомнения. Венни не думала, что воспоминания помогут вернуть Гекату, но хотела дать Кевину и Танатосу хотя бы один шанс. Прямо из земли на поле боя выросли зеркальные стены.

АСМОДЕЙ Как же наивно пытаешься ты Помешать мне подобным приёмом. Откуда взялась эта глупая мысль, Что я дрогну пред кем-то знакомым? Должна за свободу Сразиться с судьбою, Я не отступлюсь, Я коснусь небосвода!

Венни успела рассмотреть отражение Асмодей — в чёрных потоках скверны вдруг проступил отчётливый образ. В левом зеркале виднелась улыбчивая девушка, совсем юная и оттого нежная. На её запястьях и щиколотках белели шрамы — такие могли остаться от железных оков. В правом же отражалась высокая молодая женщина. Выражение её лица казалось серьёзным, но в глазах танцевали тёплые искры. Она стояла, приложив руку к сердцу, и неотрывно наблюдала за движениями Асмодей. А та вдруг развела руки в стороны, коснулась зеркал — и в этот момент лица обеих девушек превратились в чудовищные маски, слепленные из скверны и крови. Все трое, включая Асмодей, синхронно повернули головы к Венни. Три Луны стали едины и теперь обратили взоры своих безумных багряных глаз на смертную, которая дерзнула бросить им вызов.

ТАНАТОС Я помню, в начале Ты мир освещала. Но у Гермеса ты Ядро украла — И сама теперь Судьёю стала!

Венни обмерла. Судьёй. Асмодей была Судьёй. Из баллад о ветрах Венни знала, что Гермес был «богом», а значит, владел Ядром. Асмодей забрала Ядро себе — и поэтому пятьсот лет назад, во время заражения Селестии, скверна сформировала в ней Судью. Настоящую, полноценную Судью, подобную тем, что некогда принесли погибель Атласу. Танатос прорвался сквозь зеркальный лабиринт, нанёс удар. Вслед за лезвием его косы протянулся багровый след. Асмодей отступила в портал, но многочисленные отражения выдали её местоположение Кевину, который прежде скрывался в тенях. Ледяное копьё пробило плечо Асмодей, пригвоздило её к зеркальной стене. Она вымученно улыбнулась, стиснула древко копья — и сгустком алой энергии переломила его пополам. Один обломок упал Кевину под ноги. Вторым Асмодей совершила быстрый выпад. Кевин отшатнулся, но рука Асмодей прошла сквозь портал, и потому удар всё-таки достиг цели. Словно пытаясь превратить их в отражения друг друга, Асмодей пронзила Кевину плечо. Он попытался отступить, но её пальцы крепче стиснули обломок, и по ледяной рукояти пробежала красная волна. Странно, но при этом выражение лица Асмодей не казалось жестоким. Напротив. Её взгляд вдруг наполнился нежностью.

ГЕКАТА, МЕНЕ, КРАТЕЙЯ СУДЬЯ ПУСТОТЫ Триединая богиня Финал неминуем. Зачем мы воюем? Аид, послушай, Не спасёшь ты эти души!

Не выдержав натиска скверны, Кевин опустился на одно колено. Венни вздрогнула: над воротником его плаща зазмеились прожилки. Его лицо посерело, глаза утратили прежний блеск, а дыхание вырывалось из груди судорожными, тяжёлыми толчками. Казалось, сила Асмодей вытягивает из него саму жизнь. Она же склонилась, свободной рукой потянулась к нему, провела кончиками пальцев по его щеке.

СУДЬЯ ПУСТОТЫ Есть лишь один способ: Сломать эти грёзы. Мы можем уйти вместе…

Мелодия, которая осязаемыми потоками носилась между зеркальных стен, наконец достигла и Кевина тоже, но…

КЕВИН …

Он не стал петь. На всей Эвное грохотала музыка, но вокруг Кевина развернулся непроницаемый купол тишины — будто звуки, добираясь до него, пропадали в недрах чёрной дыры, обращались в ничто. — Как ты… — изумилась Асмодей. Её пальцы дрогнули, и в этот момент Танатос, укрывшись за багровым щитом, неожиданно метнулся к ней прямо сквозь зеркало. Осколки засекли кожу Асмодей. Она выпустила обломок копья, развернулась, заставила Танатоса провалиться сквозь портал — он едва не снёс косой голову Кевина. Тот вовремя уклонился. — Зараза, — ругнулся Танатос. Они оба оказались открыты для удара, и Асмодей попыталась атаковать, но Венни не позволила: щелчком зажигалки она подняла очередное зеркало, и алая вспышка, срикошетив, опалила Асмодей висок. Кевин, едва переводя дух, ухватился рукой за обломок копья, одним быстрым, уверенным движением вытащил его. С его губ слетел тихий стон. Из раны хлынула кровь. Кевин наспех затянул её ледяной коркой. Прожилки на его шее начали понемногу выцветать, но подняться он пока не мог, а ситуация между тем становилась только хуже. Танатос прыжком восстановил равновесие, встал между Асмодей и Кевином, концентрируя вокруг себя силу скверны. Асмодей заулыбалась. Мощный удар разнёс вдребезги поднятое Венни зеркало. — Рассчитываешь победить меня моим же оружием? Танатос тряхнул головой, отбросив со лба взмокшие волосы. — Рассчитываю подрезать у тебя этот очаровательный плащ. Не подскажешь, где покупала? — Его пальцы крепче обхватили рукоять косы. — А то я слышал, он был частью лимитированной коллекции. Асмодей засмеялась — неожиданно искренне. Несмотря на это, они с Танатосом одновременно бросились в атаку.

ТАНАТОС Знаю, что ты там, Геката! Вспомни, кем роди́лась ты. Защищала мир когда-то И сражалась за мечты! Айон тебя создал с любовью…

АСМОДЕЙ Я просто хочу вырваться на волю!

Сильный бросок багряной цепи швырнул Танатоса на зеркала. Не давая ему прийти в себя, Асмодей кинулась вперёд, но ей помешал Кевин, который наконец сумел подняться и принял удар ледяным копьём.

ВЕННИ В тебе жива память О сёстрах погибших твоих! Скверна жжёт словно пламя, Но скорбишь ты о них!

Венни взметнула зажигалку. Танатос поднял руку с кольцом.

ТАНАТОС Эй, Венни, давай вместе! Используй силы песни! ВЕННИ & ТАНАТОС Довольно разрушений, Разомкнём цикл зла!

Их силы переплелись между собой и, обратившись широким потоком, багрянец в котором мешался с золотом, пробили зеркала под ногами Асмодей. Она попыталась создать портал. Кевин метнул копьё, а затем, сорвавшись с места, спрыгнул в разлом следом за Асмодей. — Жди здесь! — велел Танатос. Тёмно-алый вихрь подтолкнул его в спину, и он тоже скрылся в разломе. Ввысь, к фальшивому небу Эвнои, взметнулись чёрные перья.

Конец музыкального фрагмента

Стена, защищавшая Венни, разрушилась: ни у Кевина, ни у Танатоса уже не осталось сил её поддерживать. Тогда Венни подбежала к разлому, осторожно заглянула за край, пытаясь понять, что происходит там, в темноте, где мемория не успела принять осязаемую форму. Похоже, все трое провалились очень глубоко. С такого расстояния Венни видела лишь далёкие всполохи, но кто одерживал победу, сказать было трудно. Алые вспышки мелькали чаще, но часть из них наверняка принадлежала Танатосу. Он ведь владел силой скверны. Неужели из-за Ядра? Но ведь у остальных «богов» тоже были Ядра. Танатос сам говорил, что связь, которую создал с ними Айон, была искусственной — иными словами, до предательства Гипноса «боги» не были заражены скверной. Более того, все они старались её избегать. Все — кроме Танатоса. Почему? Венни не успела найти ответ на этот вопрос. Под ногами вдруг разверзлась пустота. Асмодей. Венни попыталась ухватиться за край, но было уже слишком поздно. Вскрикнув, она провалилась сквозь алый портал — и тут же очутилась в темноте, прямо в эпицентре ожесточённого сражения, которое развернулось на самом дне Эвнои. Венни вскинула зажигалку. И именно в этот момент ей в плечо ударилась багряная вспышка. Всё закружилось, потеряло очертания, смешалось в беспорядочную череду картинок, вдруг утративших краски. Губы Венни приоткрылись. Она хотела позвать Танатоса, но тело сковала невыносимая тяжесть. У Венни не было сил ей сопротивляться. Закрыв глаза, она потеряла сознание.              

Этот фрагмент можно читать под музыку: Within Temptation — Pale — до конца главы и после неё

— Венни! Лицо Танатоса исказилось ужасом. Он уже тысячи лет не сталкивался с Судьями в бою и потому забыл, как опасно бывает их недооценивать. На Атласе Судья Пустоты уничтожила четверть населения всего за три дня. Асмодей была пробуждена скверной, а не Хонкаем. Она была слабее оригинальных Судей, но в то же время носила настоящее Ядро — и потому могла использовать половину его потенциала без особых усилий. А главное, Асмодей была хитрой и хорошо умела определять человеческие слабости. Когда-то она пользовалась этим, чтобы защищать уязвимые точки Тейвата. Теперь же благодаря этому она поняла, как переломить ход сражения в свою пользу. Венни пронеслась сквозь портал через миг после того, как Танатос атаковал Асмодей. Кевин попытался оттолкнуть багряную вспышку, но та оказалась слишком быстрой — прочертив пространство, она разбилась о тело Венни, опалив её проклятым огнём. В глазах Венни отразилась боль. Даже не отдавая себе в этом отчёта, она потянулась вперёд, будто хотела позвать на помощь, но так и не смогла ничего сказать. — Асмодей!!! Огни ярости взметнулись вокруг Танатоса багряными столпами. Кожа вокруг глаз почернела, а воздух, насыщенный тёмной силой, взвыл. — Я возьму её на себя, — сказал Кевин. — Иди! Танатос чертыхнулся, но Кевин был прав. Укрывшись за щитом, он метнулся к Венни, подхватил её прежде, чем она провалилась в тёмные глубины Эвнои. Не оборачиваясь, Кевин создал под ногами Танатоса ледяную платформу, а сам бросился к Асмодей. Танатос прижал Венни к себе. Её лицо стремительно теряло краски. От места удара по коже расползались красные прожилки. — Чёрт, мелкая… Прости. — Страх стиснул сердце до такой степени, что Танатос с трудом мог расслышать собственный голос. — Я не знал, я даже не думал, что… «Мы должны вернуться в мир сна». Возможно, они с Кевином могли бы отобрать у Асмодей плащ, но цена, которую пришлось бы за это заплатить, была немыслимой. — Иди, — раздался в голове голос Кевина. — Как… Ай, к чёрту. Ты здесь справишься? Кевин всего на миг скользнул к ледяной платформе взглядом, и их с Танатосом глаза встретились. — Справлюсь. Иди. Встретимся через неделю, на Пенаконии. — На Пенаконии? — Твой брат скрывается там. Гипнос… У Танатоса накопилось много вопросов, но задавать их было некогда. Он прикрыл глаза, приготовившись оборвать связь с Эвноей. — Танатос. Танатос поднял голову, взглянул на то, как в темноте разрываются ледяные вспышки: Кевин тратил последние силы, чтобы не дать Асмодей добраться до платформы. — Спаси её, — сказал Кевин. — Выживи, — сказал Танатос в ответ. — Хотя бы ради неё. Кевин промолчал. Они успели кивнуть друг другу, а потом глаза Танатоса полыхнули алым светом — и связь с телами, воплощёнными меморией Эвнои, разрушилась. Сознания Танатоса и Венни потянуло обратно в мир сна.