Follow Me

      Предвкушение от предстоящей встречи разве что не сжирает его изнутри.       Аякс нервно покусывает кожу на большом пальце, а взгляд его, дрожащий и бездумно мечущийся по помещению, то и дело возвращается к настенным часам. Долго сверлит их, следуя по пятам за секундной стрелкой, но лишь сильнее утопает в тягучем ожидании.       В собственном теле становится тесно: быстрое дыхание душит, в ушах звенит, а сердце бьётся о грудную клетку почти с болью. Свободная рука нервозно перебирает обивку на ручке кресла, норовя её отодрать, а мысли снова и снова возвращаются к одному:             Он скоро будет здесь.       Всё это кажется лишь сном. Сладким миражом, в котором Апелинский пребывает уже какое-то время. Всякий раз, стоит лишь встать перед Ним, весь остальной мир кажется глупой, придуманный самым изысканным шутником уловкой, где он — лишь очередной актёр. Тот самый, что должен идеально исполнить свою роль, ведь один только отступ — и смерть.       Но нет, это реальность. Сводящая конечности, выбивающая дух и вносящая что-то такое, что сам Апелинский никогда не испытывал. И дышать с этим становится легче, а до этого блёклый мир обретает яркие, сверкающие краски.       Словно весь утопает в неукротимом пламени, чтобы, подобно фениксу, воспрянуть из пепла.       И сам Аякс, как эта мифическая птица, перерождается всякий раз, стоит взгляду встретиться с рубиновым блеском напротив. Стоит чужому вниманию пасть на него, а потопляющему не голосу — песне лечь на сознание и унести куда-то настолько далеко, что вот-вот, и забудет собственное имя.       Тревожное, наполненное страхом Нельзя обратилось в жгучее, разрушающее все препятствия Можно.       Ведь одно только воспоминание о прошедших часах в «Доле Ангелов» вызывает в груди такую бурю, что усидеть на месте становится до невозможного тяжело. Аякс из раза в раз возвращается в тот день, в мечтательной улыбке думает о глазах, излучавших столько ярких, сменяющих друг друга эмоций, что можно разве что умилиться.       И сам себе не верит, что, несмотря ни на что, смог.       Прийти к нему, заговорить, заглянуть в лицо. Встать настолько близко, что один воздух на двоих, и лишь только кожей можно ловить доходящие до него слова. Слушать и утопать, забывая, кто он и где. Был только стоящий по ту сторону барной стойки, что искренне удивлялся, недоверчиво щурится и незаметно для себя же улыбался.       Одно это щемит сердце с такой силой, что Аякс невольно давится.       И, возможно, он лишь немного схитрил. Где-то приукрасил, где-то недоговорил, где-то — преувеличил. Собирая в своей голове всё то, что ему могло бы помочь, накладывая на себя и выдавая желаемое за истину.       Ведь если Он узнает о нём всю правду сразу — ничего не получится. Лишний раз спугнёт, заставит отступить. А Аякс себе этого позволить никак не может.       Потому что только его Бог способен ему помочь; потому что его Бог должен быть рядом.       — Он поймёт. В будущем он обязательно поймёт и примет меня, — с нарастающей от предвкушения улыбкой, с глазами настолько огромными, что начинают слезиться.       По случайности содрав заусеницу, Аякс даже не хмурится — проглатывает выступившую на кончик языка кровь, двигает к себе телефон ближе и в нетерпении снимает блокировку. Смотрит во все глаза на давно открытый диалог, где ни одного нового сообщения.       Не время. Ещё двадцать минут.       Была бы воля Аякса, он бы назначил встречу ещё раньше. Чтобы ступить на порог «Метели» в компании столь желанного гостя, показать ему здесь всё, рассказать обо всём, чего он только пожелает. Вдыхая чужой запах, захватывая внимание и не отпуская ни на секунду.             Только его. Только для него.       Чтобы по первому зову, чтобы всегда под рукой. Чтобы в любой момент начать любоваться, увести в разговор и просто гореть, гореть, гореть. Дотла, не оставляя после себя и крупицы былого, забирая Его с собой, чтобы раз и навсегда. Чтобы больше никому.       Дорвавшись до желанного, отступать Аякс теперь не намерен.       Именно поэтому он должен быть идеальным: для Него, ради Него. Чтобы посмотрел и не отвёл больше глаз, ведь других существовать и не должно; других быть просто не может. И ради этого Апелинский готов безбожно уводить от истины, подавая её мелкими порциями и готовя к тому, что так долго времени таилось в самом сердце.       Ведь он правда любит соки. Ведь Он их любит. Ведь он правда слушает группу Unlike Pluto. Ведь Он её слушает. Ведь он правда любит зиму больше, чем лето. Ведь Он любит её больше.       Всё, что его Бог считает прекрасным, и есть то самое Прекрасное. Ведь его Бог не может любить что-то, что не является Идеалом.       Отводя взгляд от часов, Аякс невольно падает на спинку кресла. С губы срывается протяжный вздох, и он даже позволяет себе прикрыть глаза, в предвкушении перебирая все возможные события, что произойдут сегодня. Воспроизводит знакомый образ под самыми веками, улыбается не сам себе — Ему. А когда слышит громогласную в устоявшейся тишине вибрацию телефоне, невольно пугается, тотчас подскакивая.             «Я на месте. Буду ждать на улице»                   Раз, два…       Уже знакомая нервозность возвращается к Аяксу, отчего в самой груди, стуча и тревожа, бьётся раненной птицей паника. Заглядывая в тёмный экран ушедшего в сон ноутбука, он оправляет выбившиеся из причёски пряди. Снова и снова осматривает своё лицо, замечая невидимые изъяны и проклиная всё на свете за то, что не подготовился лучше.       «Я должен быть идеальным», — как заевшая пластинка, и руки его невольно оправляют рукава рубашки, разглаживая несуществующие складки.       Аякс вскакивает с места слишком поспешно, из-за чего коленка болезненно щёлкает. Хлопает дверью с излишней громкостью, привлекая внимание, и то и дело отряхивает красную ткань под удивлённые, внимательные взгляды своих подчинённых.       Это не важно. Важно то, что его Бог стоит на улице и ждёт не кого-то, а именно его.       Только эта мысль заставляет широкими шагами преодолевать весь зал, чуть ли не спотыкаясь мчаться к выходу. Чтобы, замедлившись перед ним, уже сквозь широкое стекло заметить размытый из-за влаги на поверхности знакомый силуэт.       Дверь кажется непосильным грузом, и руки Апелинского дрожат, когда он с трудом её распахивает. Прячет их за спиной, когда, замечая пойманное внимание, улыбается широко, ярко и настолько искренне, насколько только может себе позволить.       — Доброго дня, господин Дилюк, — подходя ближе, вставая напротив и в удовлетворении прищуривая глаза, утопая в сверкающем на послеобеденном солнце рубиновом отблеске.       — Доброго, — тот чуть склоняет голову в вежливом приветствии и поспешно убирает выбившиеся волны отросших прядей за ухо. — Извини, что так рано. Я могу ещё подождать, если ты занят.       — Нет-нет, ты как раз вовремя. Есть время перед их приездом, чтобы я ввёл в краткий курс.       Дилюк послушно кивает, и Аякс одним жестом руки приглашает того пройти за собой. Открывает дверь, пропуская вперёд себя, а сам незаметно вдыхает чуть глубже нужного, улавливая тонкий шлейф травяного шампуня.       Обходя гостя, Апелинский подзывает того лёгким взмахом. Просит идти за собой, а сам чувствует, что даже дышит теперь свободнее. Опьянённый близостью, былая напряженность кажется лишь далёким заблуждением. Словно не было всего того тягостного ожидания, того камня, что прижимал к земле и не давал лишний раз двинуться.       Рядом с Дилюком Рагнвиндром он наконец-то начинает жить.       А когда дверь в его кабинет закрывается за их спинами, весь мир будто и вовсе исчезает. Остаётся лишь тот, где есть только они вдвоём; где есть только лёгкость и свобода, ныне неведанные такому, как Аякс.       — Можешь повесить пальто здесь, — говорит Аякс, указывая на стоящую в углу вешалку. Мельком наблюдает за коротким кивком, а сам проходит к засиженному за сегодня креслу и вновь падает в него, чуть отъезжая на колёсиках назад.       — Мне всегда казалось, что дела с поставщиками обговариваются на их территории, — признаётся Дилюк, по приглашению усаживаясь в одно из кресел напротив. Аякс замечает, как тот незаметно оглядывает кабинет, но всё же возвращает внимание на хозяина. — Я имею в виду, что мой начальник сам ездит к ним.       Апелинский коротко отсмеивается. «Тебе бы не понравилась их территория», — думает, но говорит другое.       — Власть позволяет многое. Например, лишний раз не двигаться со своей точки.       Дилюк в понимании кивает головой и вновь отводит взгляд, устремляя его на расположившийся по доброй половине стены книжный шкаф. С прямой спиной, не расслабляясь ни на долю секунды, пряча ладони меж коленей, то и дело нервно теребя заусеницы на пальцах. И даже так выглядя в глазах Аякса совершенством.       С этой еле заметной россыпью блёклых веснушек на носу, с зажившей царапиной на щеке. Со шрамом по нижней части челюсти, с прилипшей к рубашке невесть откуда взявшейся шерстью. С залёгшими тенями под глазами, с растрёпанными волосами, в беспорядке выбивающимися из вроде как аккуратной причёски.       Во всей этой живой несуразности Дилюк чуть ли не светится божественным ореолом в глазах самого Апелинского.       Уводя внимание в сторону, Аякс всё же говорит: про то, как проходят их встречи с поставщиками, как часто и по какой причине они могут возникать. Объясняет, что в этот раз они просто перезаключат контракт, в который не так давно внесли несколько изменений, поэтому это не займёт так много времени.       Рагнвиндр внимательно слушает, вникая в каждое сказанное слово, и кивает, словно подтверждая неозвученные вопросы. Эта манера слушать и не перебивать, дожидаясь долгожданной паузы, всякий раз восхищает Аякса, одновременно с тем продавливаясь желанием слышать любимый голос как можно больше.       — Как правило, если после обсуждения работы вы приходите к общему итогу, заключается удобный для обеих сторон контракт, — продолжает Аякс, выуживая из-под кучки документов небольшое скрепление бумаг. Протягивает их Дилюку и добавляет: — К примеру, это наш договор. Можешь с ним ознакомиться. Они у каждого почти ничем друг от друга не отличаются.       — Как я понимаю, здесь уточняются лишь юридические вопросы? Доверенности и условия, — Дилюк бегло просматривает каждую страницу, долго не задерживая ни на одном пункте. Однако Аякс знает, что тот не пропускает общей сути. — Но количество, состав и сроки обговариваются в устной форме?       — В частности да. Сроки так же прописаны в контракте, но бывают выходы из графика. Как правило, пункт про дополнительные поставки так же включен в документ, поэтому проблем с подобным обычно не бывает.       Увлечённый, Рагнвиндр погружается в затяжную тишину, продолжая изучать бумаги в своих руках. Постукивает по ним пальцем, словно в большой задумчивости, в редкие моменты сводит брови на переносице, уходя в собственные размышления. И кажется самому Аяксу таким привычным и правильным в этих стенах, что желудок его невольно скручивается от одной только мысли.       Если бы он только мог, то оставил Его здесь. Не позволил покинуть это место, закрывая вместе с собой на вечную вечность. Только сам Аякс и его Сокровище, смотреть на которое иным ни в коем случае нельзя. Нельзя трогать, нельзя пачкать.       Мир огромен, страшен. Он может ранить. Аякс на своей собственной шкуре прочувствовал это, ровно так же, как и человек по ту сторону стола.       И если бы он мог сохранить, защитить; спрятать, чтобы не позволить больше никому и никогда. Если бы он мог спасти, так же как спасли его; как спасают до сих пор, позволяя дышать чуть более свободно.       Мысль эта так сильно заседает в голове, что он невольно сглатывает наполнившую рот слюну. Разве что не дрожит всем телом, а ладонь сжимает другую, пытаясь унять лёгкие подёргивания. Взгляд врезается в лицо напротив, разве что не прожигая, рассматривая: снова и снова, по кругу, и так наизусть знакомое.       Просто встать, обойти со спины и сомкнуть руки на шее. Надавить — не долго, не сильно, до нужной точки, чтобы тело в руках обмякло и могло дать ему совсем немного времени. И Аякс обязательно успеет приготовить всё самое лучшее для его Бога, чтобы тот чувствовал себя здесь так, словно Он должен быть здесь.       Чтобы каждый день рядом с ним, чтобы только ему; только для него.       Дрожащая ладонь невольно поднимается, ухватываясь за подлокотник, чтобы найти опору. Колёсики скользят по полу, отодвигая дальше ото стола. Пару шагов, вытянуть руки. Заглянуть во внутренний ужас ясного пламени, пообещать, что скоро всё будет хорошо. Обжечься, но довести до конца, ведь поймёт, ведь примет, Он не мог не…       — Господин Тарталья, — посторонний голос выбивает того из мыслей, возвращая обратно в пространство душного кабинета. Апелинский поднимает растерянный взгляд в сторону двери и замечает одного из охранников. — Приехали приглашённые господа.       — Уже идём, свободен, — с хрипцой, не до конца приходя в себя.       Вдохнув в грудь побольше воздуха, Аякс смотрит на глядящего на него в ответ Дилюка. Замечает немой вопрос в глазах напротив, но лишь улыбается: весело и по-ребячески, пытаясь увести самого себя от столь ярких миражей.             Три, четыре…       — Пойдём? — спрашивает, принимая протянутые обратно документы.       Закрывая за ними дверь, Аякс ведёт гостя дальше, в уже знакомую комнату на втором уровне «Метели». Дёргает средним пальцем уже содранный заусениц на большом, стараясь привести мысли в порядок, и с ужасом думает, что чуть было не совершил самую огромную ошибку.       Это не то, что он мог бы дать Ему. Не то, что должен дать. Аякс только может быть рядом, подступая шаг за шагом, давая только то, чего тот желает. Так близко, чтобы в любой момент мог загородить собственным телом от возможного нападения, чтобы только одним взглядом отвадить от Него всех неугодных, готовых подвести или причинить боль.       Сам Аякс ни за что этого не сделает. Он не должен. Не имеет права. По крайней мере, пока тот сам не позволит подобного.       Слишком рано, ещё не время. Один неверный шаг может стоить ему всего, а терять наконец обретённое Аякс себе позволить не мог. Лишь только мысль о том, что Он снова станет так далеко; что останется, как и раньше, лишь наблюдать. Это приводит его в неистовый ужас.       «Нужно следовать заданному маршруту», — напоминает сам себе, наконец выдыхая более спокойно. Апелинский улыбается одними уголками губ, а взгляд его невольно падает на идущего по пятам Дилюка.       VIP-комната, выделенная лично для владельца клуба, с прошлого раза ничуть не изменилась. Разве что теперь на одном из диванов сидит рослый мужчина, один вид на которого у Аякса вызывает несварение, а на столе располагаются подготовленные заранее стаканы с водой и папка документов, что принёс с собой старый знакомый.       Преодолевая желание закатить глаза на кривую улыбку и едкое приветствие, Апелинский усаживает на диван напротив. Невольно передёргивает плечами, разминая спину, и в удивлении замечает, что Дилюк садится рядом с ним.       Не предпочитает кресло, отсаживаясь как можно дальше, по привычке избегая находиться рядом с ним, а решает быть в месте, где руку вытягивать не нужно — чуть поддайся, и чужое присутствие станет самым что ни на есть Настоящим.       Только осознание этого заставляет сердце в груди замереть.       — Вижу, вы в добром здравии, господин Тарталья, — привлекает его сидящий напротив мужчина, возвращая к себе рассредоточенное внимание.       Аякс кривится в показушной улыбке, в сердце искренне мечтая, чтобы этот мешающий объект резко исчез из комнаты. Он как никогда был близок к исполнению желаемого.       — Стараемся, Миш, — всё же отвечает Апелинский, указывая затем на сидящего сбоку в лёгком жесте. — Это господин Дилюк Рагнвиндр, я пригласил его для того, чтобы вы познакомились.       — Михаил Бореев, очень приятно, — представляется тот в лёгком поклоне. Но всё же вновь обращается к Аяксу. — А как же ваш младшенький? Он сегодня не почтит нас своим присутствием?       — Поверь, этого не потребуется.       Выделенное слово заставляет Михаила взглянуть на сидящего рядом с хозяином мужчину, и даже эмоции в его светлых радужках несколько меняются. Губ того касается доброжелательная, заискивающая улыбка, и только нахождение здесь самого Дилюка сохраняет Аякса в состоянии связанных рук.       Если бы не Он, Апелинский не знает, до какой точки кипени дошёл.       — Прошу прощения за возможные неудобства, я не займу много Вашего времени, — отвечает Дилюк. Он подаётся в короткое объяснение своего нахождения здесь, и заинтересованный взгляд Бореева становится главным раздражающим фактором Аякса в этот день. — Поэтому, если Вы не против, я лишь понаблюдаю.       — Как Вам будет угодно, господин Рагнвиндр.       В желании как можно скорее закончить с этим Аякс раскрывает новосоставленный договор и переходит к делу. Бумажная волокита всегда была его самым страшным кошмаром, но Апелинский сумел вывести это до автоматизма: повторяя, кажется, одно и то же, что и всегда, коротко отвечая на вопросы и кивая на какие-то уточнения.       Куникудзуши здесь, в самом деле, не хватает. В обычное время Аякс мог бы смело скинуть это на него, отсиживаясь в стороне и лишь наблюдая за тем, чтобы всё было так, как ему нужно.       Сейчас же, под внимательным взглядом его Сокровища, он вынужден справляться самостоятельно.       Теряясь в любимом голосе, с удовольствием отвечая на вопросы и одним взглядом заставляя Михаила быть как можно более услужливым. С прищуром наблюдая за обменом контактов и договорённости связаться «ближе к делу», ведь именно за этим Дилюк сегодня прибыл в «Метель».       В какой-то момент Аякс ловит себя на мысли, что хочет вырвать визитку и порвать на мелкие части, чтобы не собрать уж точно. Однако он останавливает себя, продолжая сдёргивать кожу с ранки.                   Пять, шесть…       Разве что не вырывая ручку из рук Бореева, Аякс ставит свою подпись на обоих копиях и натянуто улыбается, благодаря за сотрудничество. В синеве его глаз плещется лёгкий азарт, замечая, как рука Михаила нервно дёрнулась.       — Тогда до встрече на следующей неделе, — прощается, наконец, Михаил, поднимаясь с места. Документы, аккуратно убранные в папку, покоятся у него подмышкой.       — Я провожу. Подождёшь? — Аякс смотрит на Дилюка с лёгким прищуром из-за улыбки.       Отвлекшись от своего ежедневника, в который записывал какие-то мелкие детали, Рагнвиндр покорно кивает и обращает своё внимание обратно.       Уже на выходе, стоит только двери за ними закрыться, Аякс останавливает Михаила грубым прикосновением к плечу. Мужчина резко ставит ноги вместе, с огромной неохотой поворачиваясь к своему хозяину.       — Если он свяжется с тобой, не смей ляпнуть чего-то лишнего, — сказанное с кривым оскалом пробирает до самых костей, и мужчина перед ним разве что не подрагивает коленями. Смотрит сверху вниз, невольно оглядывается, пытаясь найти хоть какую-то помощь.       — Конечно, господин, мы ведь столько лет сотрудничаем с вашей семьёй, — соглашается, а сам невольно отступает, заставляя руке с его плеча соскользнуть.       Апелинский довольно скалится, а спина, до этого напряженная, в облегчении распрямляется.       — Ждите моих указаний на следующей неделе. Есть кое-что важное для всего пятого и седьмого отрядов, — в завершении, отмахиваясь от того, как от назойливой мошки.       Не говоря больше и слова, Аякс возвращается обратно в VIP-комнату. Снимает с себя все напряжение и негатив от прошедшей встречи, обращает всё внимание на сгорбившуюся над записями фигуру. И невольно делает глубокий вдох, стараясь совладать с собственными демонами.       Ведь прямо сейчас хочется не заниматься работой, делами, документами — лишь подойти к нему. Протянуть руку, убрать вновь выбившуюся прядь, заглянуть в самое лицо. Смотреть бы на него часами, не моргая и не дыша, чтобы точно не испарился. Чтобы смотрел в ответ, улыбался, говорил, говорил и говорил ему одному, о чём угодно, завлекая в плен весь оставшийся разум.       Однако вместо этого Аякс лишь садится в кресло с левой от него стороны. Укладывает локоть на ногу, подпирает голову и, чуть склонившись, наблюдает за тем, как Дилюк выводит одни ему понятные записи. Не старается вчитываться — ему не интересно. Гораздо интереснее наблюдать за поджатыми губами и подрагивающими в прищуре ресницами.       — Есть ещё какие-то вопросы? — всё же интересуется, нарушая столь сладкую его сердцу тишину.       — Нет-нет, не думаю… — Дилюк почти бормочет себе под нос, а затем выпрямляется, прикрывая записи ладонью. Уголков его губ касается еле уловимая, мягкая и вежливая улыбка, но даже это запускает в грудь Апелинского стрелу навылет. — Если бы не ты, я бы никогда в этом не разобрался. Спасибо большое.       Аякс в ответ легко качает ладонью в отрицании. «Мне не сложно». Вновь потягивается, с шумом падает на спинку кресла, а сам от волнения даже забывает, о чём ещё хотел сказать.       Выученные с вечера фразы режут глотку, не могут найти выхода, и Аякс продолжает мысленно подбадривать себя. Ведь это не наглость? Он не будет против. Это не показатель дозволенности чего-то большего, чем Апелинский имеет. Всё нормально.       «Всё нормально», — повторяет он себе, а с губ невольно срывается усталый вздох.       — Все эти бумажные вопросы так выматывают, — жалуется Аякс как ребёнок, упираясь взглядом в потолок и надувая щёки.       Но быстро, словно вспоминая о чём-то, вновь выпрямляется, глядя Дилюку в самые глаза.       — Не хочешь съездить перекусить? Во время работы с другими у меня всё время разыгрывается аппетит.       — Это несколько неудобно… — начинает Рагнвиндр, выражая полную обескураженность. Он чуть склоняется, выражая свою благодарность, и ладонь его невольно ложится на грудь. Жест, который перенял у отца. — Я и без этого занял много твоего времени, мне бы не хотел утруждать ещё сильнее.       Аякс заходится дружелюбным смехом. Голова его склоняется на бок, когда он, стараясь выразить веселье, старается заверить:       — Ты слишком официален, правда. Мы ведь друзья, я просто хочу провести ещё немного времени вместе. Не хотелось бы, чтобы всё заканчивалось на этом.       Задумавшись о чём-то, Дилюк отводит взгляд в сторону. В привычной манере хмурится, о чём-то задумываясь, но всё же согласно кивает. «Хорошо». Одно это «хорошо» расцветает фейерверком на душе у Аякса, который разве что не подскакивает, начиная лепетать что-то о его любимых закусочных, в которых он обычно обедает.       Конечно, никаких таких закусочных не бывает. Ресторанов и кафе, о которых Аякс упоминает — тоже. Но он роется в далёкой памяти, вспоминая годы студенчества и места, в которые он сбегал, не желая окружать себя столь неприятными ему людьми.       И Апелинский не уверен, что они до сих пор существуют, как не уверен, что хорошо справляется, но Рагнвиндр выглядит полностью заинтересованным и даже кивает, не выражая никаких сомнений. Одно это успокаивает некоторую нервозность, что закипает в Аяксе.       Возвращаясь обратно в кабинет, Аякс скидывает документы куда-то на край стола — позже разберётся с этим. Отходит обратно, к вешалке, а мысли его уходят куда-то намного дальше, стоит только взглянуть на Дилюка, что укладывает спешно подобранные записи в свою сумку.       Рагнвиндр в удивлении смотрит на собственное пальто в чужих руках и тянется к нему, но Аякс демонстративно раскрывает то, намекает, что хочет помочь.       — Разрешите поухаживать? — спрашивает Аякс в шутливой форме.       — Это немного странно, не находишь? — в ответ Дилюк выгибает бровь, но сумка с его плеча всё же соскальзывает.       — Стараюсь уподобиться тебе в вежливости и воспитанности.       Прищурившись в некотором недовольстве, явно чувствуя, что в его словах есть подкол, Дилюк всё же разворачивается спиной и позволяет проявить так называемую помощь.       Аякс, уже было готовый всё же протянуть вещь своему хозяину, даже на мгновение теряется. А во рту его внезапно пересыхает.       Перебарывая бунт, воцарившийся в мыслях, он всё же аккуратно продевает пальто через протянутые руки, мягко укладывая то на плечах. Кончики пальцев, что почти невесомо касаются чужого тела, обдаёт самым настоящим жаром, покалывая и щекоча. Хочется тотчас отпрянуть, прижать ладони к себе, чтобы прикрыть им вот-вот готовое вырваться из груди сердце, но Аякс лишь незаметно сглатывает, понимая, что взгляд его начинает плыть.       Из оцепенения его выводит сам Дилюк, что, оправив манжеты, поворачивается обратно. Выжидающе смотрит и приводит в чувство, заставляя схватить собственное пальто всё с той же вешалки и продолжить путь.       — Предлагаю поехать на моей машине, — говорит Аякс, пряча руки в карманах и не прекращая потирать кончики пальцев друг о друга. — Так будет быстрее и надёжнее. Потом просто вернёмся обратно сюда, идёт?       — Звучит разумно, — соглашается Дилюк.       Весь этот день, разговоры, ситуации — всё кажется сказкой, в которую Аякс попал после смерти. Ведь в жизни так не бывает; в жизни не может быть так больно от распирающих чувств счастья и восторга.       Возможно, он правда умер. Но если смерть несёт за собой его Бога, что, вышагивая через зал «Метели» сбоку от него, в ответ на заданный вопрос немного качает головой, растрёпывая пряди за ушами, и негромко говоря своё мнение, то это — самый настоящий Рай.       Пусть все судачили ему только Ад.       — На самом деле… — начинает было Рагнвиндр, пытаясь закончить мысль, но осекает себя, когда слышит за спиной громкий голос, привлекая внимание всех находившихся поблизости.       Предостерегающее «Аякс!» режет уши, и тот невольно замирает, чувствуя, как нижнее веко его начинает дёргаться. Лишь несколько людей называют его по имени, и появление здесь ни одного из них не было желательно для самого Апелинского. Особенно в присутствии Него.       Потому, кривя губы, Аякс медленно разворачивается, устремляя внимание в сторону спешащего к ним Куникудзуши. Тот, переполненный возмущением и злостью, быстро сдувается, замечая, с кем рядом стоит его названный брат. Былой запал придавливается истинным удивлением, и он разве что не оступается, прежде чем остановиться напротив.       Куникудзуши в неуверенности смотрит на Дилюка, кажется, совершенно игнорируя то, что тот с ним тихо здоровается. Смотрит, разве что не прожигает, а за сверкающими негативом радужками столько вопросов и неуверенности, что видно — слова в глотку не проталкиваются.       — Чайлд, — начинает, буквально отдирая своё внимание от того, кого быть здесь, по его мнению, не должно. — Куда ты собираешься? У нас сегодня встреча.       — Бореев уже уехал, еще минут десять назад, — Аякс пожимает плечами, словно в этом нет ничего такого.       Ничего такого — для него, а вот стоящий напротив в изумлении раскрывает глаза.       — Ты даже… не позвал меня? — спрашивает, и вновь смотрит на Дилюка. В чём-то сомневается, а когда переходит на родную речь, то Апелинский разве что не тянется дать ему подзатыльник. — С ума сошёл? Ты совсем отбился от рук!       — Мы собираемся съездить и перекусить, — обрывает его попытки Аякс, кивая в сторону выхода. — Проследи здесь за всем, если будет что-то срочное — напишешь или наберёшь. Но ты ведь справишься, верно?       — Погоди, ты… — Куникудзуши разве что не давится от возмущения. — У нас скоро приедут выступающие, ты должен их встретить! Ты ведь сам всегда встречаешь, неужели сейчас, из-за этого…       — Встретишь сам, — перебивает, и даже взгляд его становится тяжелее.       Сокрушаясь под напором, Куникудзуши в хмурости закусывает губу. Аякс видит — тот пытается придумать новый ответ, что-то, что способно удержать его здесь, а потому быстро разворачивается. Короткое «Идём» в сторону Дилюка тонет в новом отклике, но его он уже не слышит — не хочет слышать.       Это не сработает на брате, он знает. И позже выслушает ещё целую кучу положительного в свой адрес. Одна мысль об этом ложится тяжким грузом, нести который Апелинскому совершенно не хочется.       Каждая подобная мелкая, или не очень, ссора всегда заканчивается либо громкой руганью, либо уводящим смехом. В редких случаях — физической перепалкой. И именно сейчас дело пахнет последним вариантом.       Всегда, когда речь заходит о Рагнвиндре, всё заканчивается последним вариантом.       Однако сейчас, оборачиваясь на Дилюка, Аякс не хочет думать ни о чём другом: лишь об этом сосредоточенном, полном задумчивости лице и опущенных вниз уголках губ.       Если виной такой смены настроения его Бога будет Куникудзуши — он камня на камне не оставит.       — Всё в порядке? — всё же спрашивает, останавливаясь у машины.       — Это я должен спросить: всё в порядке? — Дилюк не спешит даже подходить к пассажирской двери, останавливаясь чуть в стороне. — Кажется, у тебя ещё остались дела.       — У нас, — поправляет. — Скарамучча тоже владелец, такой же, как и я. Просто не любит брать на себя хоть какую-то ответственность. Я стараюсь отучить его от этого.       Дилюк в понимании кивает. Конечно, думает Аякс, он понимает. Ведь у самого есть младший брат; ведь сам в своё время «намучился» с ним, пусть и разница в возрасте совершенно шуточная. Слова в сторону «младшего» разглаживают морщинки на бледном лице, вызывая полное осознание и короткое соглашение на всевозможные упрёки в сторону неугодного.       По большей части выдуманные, больше приукрашенные для пущей картины, но настолько доходящие до чужого сердца, что у самого Аякса внутри что-то перекручивает.       И потому лёгкая ложь, что слетает с губ Апелинского, не раскрывает себя. Это он тоже знает.       

* * *

             — Я и не думал, что ты любитель подобных мест, — невольно говорит Дилюк, в искреннем изумлении глядя за здание ресторана, напротив которого они остановились.       Аякс не удерживается от лёгкого смешка.       — В твоих глазах я, как стереотипные мажоры, выезжаю только в места класса люкс, где звёзд должно быть не меньше пяти?       Не находя что ответить, Дилюк поджимает губы. Щурится, слово приглядывается к чему-то, а сам отводит всё своё, да и чужое, внимание обратно к небольшому ресторанчику. Только взгляд на такое поведение искренне веселит Аякса, и он невольно посмеивается.       Один вид этого места возвращает куда-то всё в те же времена студенчества: светлое помещение, деревянные столы и лавки, обшитые тусклого цвета обивкой. Навесные лампы качаются от сквозного ветра вместе с цветочными горшками, а запах с кухни наполняет собой всё пространство.       Когда-то в похожем на это месте сам Аякс, прячась по углам, сбегал с занятий и от ответственности, что непосильным грузом складывали на его плечи все родственники. Забивался в самое незаметное местечко, сгребал все найденные монеты, оставшиеся у него с карманных расходов, и долго распивал каждую принесённую чашку чая.       Что угодно, лишь бы не возвращаться.       Возможно, именно поэтому, несмотря на столь неприятные ассоциации, Апелинский чувствует себя здесь в безопасности.       Особенно в такой компании. С человеком, рядом с которым Аякс чувствует невероятный прилив сил; ради которого он готов встать против целого мира. Кто позволяет дышать и разливает тепло только одним своим существованием.       Если бы, думает Аякс, Он был рядом с ним в те времена, было ли сейчас всё по-другому?       — Могу ли я признаться? — отодвигая стул и усаживаясь на него, Дилюк всё же пытается завершить их недавний разговор. — Ты на самом деле похож на того стереотипного мажора. Не хочу задеть, но я боялся, что сейчас мы приедем в место, подобное «Очагу».       — Не могу осуждать за это, — Аякс укладывает голову на сложенные перед ним руки и улыбается. — Мне больше нравится более простая, домашняя кухня. Надеюсь, я смог тебя удивить.       — Смог. Удивил, — соглашается, в кивке прикрывая глаза.       Когда им приносят меню, Аякс сразу занимает внимание собеседника, обсуждая ту или иную позицию. Рассказывает, что считает здесь самым вкусным и что сам обычно пробует. Дилюк в удивлении приподнимает брови, отмечая, что в любом случае взял бы именно это.       — Я не так часто пробую что-то новое. Поэтому обычно беру то, что знаю и что точно… нравится, — признаётся, и Аякс видит, что признание это даётся ему с трудом. Сколько бы тот не сглаживал углы, для полного доверия ещё было слишком рано.       Однако очередное «совпадение» явно падает на счёт Аякса. Ловит чужую неожиданность чуть ли не руками, а сам в душе отрицательно качает головой, словно сидящий перед ним — непутёвый, ещё совершенно маленький зверёк.       Нет ничего удивительного, думает Аякс, что у них так много общего. Нет ничего удивительного в том, что он рекомендует именно те самые блюда, что Дилюк любит; что, он знает, непременно бы заказал и без его помощи. Но не говорит этого вслух, с обжигающим огнём в груди отмечая, как нервозность и скованность пусть и немного, но отступают от его Сокровища.       И, возможно, вернувшись домой, Аякс отметит этот день в календаре: выведет несколько раз красным, полностью замазывая число. Будет вспоминать лёгкий разговор за едой ни о чём, запечатывая каждое слово в своём сердце и вспоминая, прокручивая, выучивая. Словно в банку, как бабочку, чтобы не выбралась и никуда не упорхала.       Ведь так приятно видеть и замечать, как человек напротив становится свободнее, говорит больше; как, словно забываясь, всё более охотнее вступает в диалог, проявляя пусть еле уловимые, но эмоции. И складка меж бровей разглаживается, а задумчивость, что почти всегда была на нём, подобно маске, появляется всё реже.       Спокойный и рассудительный, сейчас Дилюк в лёгком смешке отворачивает голову, прячется от чужих глаз и делает замечание. Размышляет и настаивает, выражая своё мнение, но быстро тушуется, словно решая что-то для самого себя.       Такой Дилюк, не скованный собственными оковами, совсем немного, но живой, настоящий; такой, каким Аякс помнил его ещё тогда — огромное счастье, которое он и не мечтал лицезреть воочию уже никогда.       — Спасибо, — внезапно говорит Дилюк, и Аякс даже прекращает крутить чашку с кофе по кругу. — За приглашение. Трудно признаться, но я обычно не выхожу куда-то вот так.       — Мы можем выбираться так. Иногда. Я был бы не против, — Апелинский улыбается, а сам улавливает в глазах напротив что-то такое, что не может прочитать. — К примеру, в выходные? Кажется, у тебя как раз должен быть выходной.       Рагнвиндр неоднозначно мычит, в прищуре разглядывая висящее над кассой меню. Пытается отвлечься, но это лишь сильнее умиляет сидящего напротив.       В конце концов, словно вспомнив о чём-то, тот качает головой. Приподнимает свою чашку и замирает с ней у самых губ.       — Нет, в выходные я не смогу. Один из дней я работаю, а во второй иду в театр, поэтому…       — В театр? — Аякс всем видом изображает удивление и даже чуть поддаётся вперёд, разве что не пугая своей импульсивностью. — Обожаю театры. С самого детства Матушка прививала нам любовь к ним. Ты мог заметить это по нашим именам, — он посмеивается, когда замечает короткий кивок.       Ни за что не признается, что терпеть не может театры. Их антураж, скачущих людей, крикливые, наигранные голоса. Скопление кучи незнакомцев, что стараются выглядеть возвышенными от тяги к искусству, и глупые правила приличия, которые следует соблюдать в его стенах.       Одно только слово вводит в поток воспоминаний, где рядом с ним Матушка, его братья и сёстры. Семейные праздники, встречи, что-то такое, после чего только и делаешь, что изрыгаешь из себя кровь. Что-то, непременно связанное с болью и унижением, от которых не очиститься, не сбежать, не спрятаться.       Ведь въелось под самую кожу, стало одним целым и всякий раз напоминает, кто он и зачем.       Аяксу хочется сплюнуть прямо на пол, чувствуя подступающее отвращение, оседающее на языке металлическим отголоском, но он лишь улыбается, как самый настоящий дурак; как шут, которому разве что место на той же самой сцене.       — Так может, сходим вместе? — всё же предлагает Аякс, но, замечая сомнение на чужом лице, уже с большей грустью продолжает. — Или ты идёшь не один?       С личной войной Дилюк погружается в размышления. Только хочет что-то сказать, уводя взгляд в сторону, но быстро замолкает. Привычно хмурится, закусывая внутреннюю сторону щеки, и сам с собой рассуждает о чём-то таком, что не для других ушей.       Будь Аякс чуть смелее, то похлопал бы того по плечу. Был бы более сговорчивым, отмахнулся, не заставляя того устраивать бой с самим собой.       Однако Аякс жалкий трус, переполненный гнилым эгоизмом. Готовый вывернуться наизнанку, чтобы ещё немного времени, хотя бы пару минут, несколько мгновений, но рядом. Медленно подступая, захватывая всё пространство — как когда-то захватили его.       Средний палец соскальзывает, повторно открывая ранку на большом. Аякс не чувствует даже малого отголоска боли.                   Семь, восемь…       — Думаю… можно, — пару мгновений кажутся вечностью, и Апелинский даже забывает, о чём они говорили.       — Правда? — в неверии, а сам сменяет удивление на широкую улыбку, источая самое что ни на есть искреннее счастье. — Надеюсь, это никак не потревожит твои планы.       — Нет, это просто выступление старой знакомой. Не думаю, что кто-то будет против.       Кратко обсудив место и время, Аякс предлагает заехать за ним, чтобы, опять же, не было никаких проблем с перемещением. Рагнвиндр вновь задумывается и с некоторой паузой соглашается. Апелинский видит, что желание отказать перевешивает всё, но сам лично удивляется, когда слышит согласие.       Он точно отметит этот день в календаре.       Лишь после, распрощавшись у «Метели», Аякс ещё с минуту смотрит вслед уже удалившейся машины, а сердце его, с болью ударяющее по грудной клетке, вторит переполняющим чувствам. Лицо начинает болеть от широкой улыбки, и он невольно посмеивается: тихо, еле уловимо, настораживая проходящих мимо людей.       Желая сделать шаг, сегодня он, кажется, пробежал целую милю. И только мысль об этом расшатывает замок нетерпения.       Злой голос Куникудзуши тонет в мечтательных мыслях о предстоящем, и Аякс, не переставая улыбаться, опускает взгляд.                   Девять, десять…       — Как думаешь, что лучше всего надеть в субботу?       И взорвавшийся в гневе младший брат никак не может испортить его настроение.