Follow Me

      В голове гудит — ему кажется, словно он сходит с ума. Неверие в происходящем стучит по затылку, а мысли перебивают друг друга между «да» и «нет».             Могло ли такое случиться? Нет.             Случилось ли оно? Да.       Кэйа стискивает челюсть до сводящей боли, но его это мало волнует. Не волнует его и толпа незнакомцев, через которую он просачивается. Не волнует, что кого-то мог толкнуть, как и не волнует оклики вроде как знакомых. В ушах стоит шум, и Альберих разве что не бежит, пробираясь к другому концу зала.       Некогда сводящий с ума от своего великолепия, сейчас «Собор Барбатоса» кажется огромной, удушливой клеткой. Кэйа, кажется, правда задыхается: от чужих голосов, от пьяного дыхания, от собственного страха. Как в кошмарном сне: не двинуться быстрее, не крикнуть от ужаса. Словно вот-вот нагонит, схватит и утащит за собой.       Только вот это — реальность.       В этой самой реальности Кэйа, отталкиваясь от стены, быстро двигается по лестнице вниз. Почти что падает на последней ступени, путается в своих же ногах, но резво пробирается дальше. Мимо знакомой охраны, оставляя их удивлённые переглядки за спиной, мимо кучи дверей — прямиком к одной единственной, в конце коридора.       Кэйа почти не чувствует прикосновений на своём предплечье, силком вырывает руку и буквально врывается в миниатюрный, квадратный кабинет.       Вокруг него — окутанное мраком помещение, освещаемое лишь холодным ночным светом узкого окна под потолком. Убранство его минимально: пару стеллажей вдоль стен, тонких и давно опустевших; свалка всякой рухляди в одном из углов, лежавшая здесь и нетронутая уже неизвестно сколько времени. На всё это не обращается никакого внимания. Единственная цель — одинокий широкий стол, к которому тот разве что не рвётся.       Кэйа, встретившись с излучающим любопытством взглядом, буквально срывается с цепи, стучит по деревянной поверхности ладонями и, правда, готов прямо сейчас перепрыгнуть на ту сторону. Чтобы разодрать эти насмешливые глаза, стереть гадкую ухмылку раз и навсегда. Чтобы больше никогда, чтобы ни за что!..       Однако всё ещё крепко держащие его ладони не позволяют сделать лишнего движения, и он вынужден стоять на своём месте, прожигать и выплёвывать со словами столько ярости, что чужие пальцы дрогают на его теле.       — Ты нарушил наш договор! Одно-единственное блядское условие, но ты даже это не был способен продержать! Какого чёрта, Венти?       — Не понимаю, о чём ты, — тот выглядит искренне удивлённым подобным выпадам.       — Какого чёрта, я тебя спрашиваю, Дилюк сегодня был в «Метели» и виделся с этой мразью?! Господи, Розария, не трогай меня! — он нервно взмахивает руками, вынуждено выпрямляясь и глядя на подругу поистине диким взглядом.       Возможно, в любой другой момент он бы даже не позволил себе повысить голос на Розарию. В принципе срываться на женщинах и девушках никогда не входило в его лично придуманный «кодекс чести». Но сейчас, видя удивление и покорную осторожность, ни одна капля сожаления не просачивается в его сердце. Если понадобится, думает Кэйа, то он пройдёт через любые преграды. Даже если той окажется ни в чём не виновная девушка.       Обернувшись обратно к Венти, Кэйа даже не пытается скрыть сочащееся из него презрение.       Одно условие их чёртового сотрудничества!       Лишь одно — не подпускать Чайлда к Дилюку.       Не позволять им стоять в одном помещении, не давать даже попытки встретиться взглядами.       Ни за что, никогда.       Кэйа не может позволить себе потерять и его. Не может позволить Дилюку повторить судьбу покойного Крепуса.       Венти на чужие провокации не ведётся — никогда не ведётся. Кэйа видит спокойствие в его лице, мягкую, успокаивающую улыбку. «Дыши, Кэйа». Но он не может дышать. Сейчас он – один огромный напряжённый нерв, готовый вот-вот лопнуть.       — Я не нарушал нашего договора, — настаивает Венти. — Клянусь тебе. Единственное, что я сделал — свёл его с Чжуном, своим старым другом.       — Зачем ему это? Зачем ты свёл его с ним? — Кэйа не унимается. Он не может понять, к чему клонит Венти, и это заставляет нервничать только сильнее.       А когда тот начинает рассказывать, в Альберихе зарождается удивление. Недоумение явно читается на его лице, стоит Венти уронить начало легенды про так называемый «собственный бар». Хочет перебить, но покорно слушает, всё больше и больше погружаясь в непонимание.       Это не похоже на Дилюка. Это совершенно точно не мог сказать Дилюк.       Верный своим принципам, верный собственноручно установленным устоям, он ни за что бы не позволил себе покинуть «Долю Ангелов». Словно отдавая дань памяти покойному отцу, продолжая находиться в том месте, что могло быть связано непосредственно с Крепусом. Рядом с его лучшим другом, под руководством привычки.       Дилюк никогда не был тем, кто так просто менял своё мнение. Кто выбирал независимость и перескакивал от одного на другое, подчиняясь неясным импульсам.       Дилюк не мог изменить свою жизнь, свои цели. Кэйа понимает это так хорошо, словно речь идёт о нём самом. За столько лет он слишком хорошо его изучил, чтобы замечать даже самое малое изменение в характере или поведении.       А потом он вспоминает: то дело, которое он по глупости принёс и передал прямо в руки брату. Символ, о котором он его расспрашивал. Разговор на эмоциях, который Дилюк с лёгкостью мог подслушать — стоило только выглянуть из «Доли Ангелов». Такой нереальный, ужасающий своей правдой пазл складывался от каждой новой мысли, от каждого слова в рассказе сидящего напротив, что Альбериху показалось, словно его сейчас вывернет на пол.       «Он догадался», — с ужасом в мыслях.       — Он вышел на след, — уже вслух, подтверждая свои самые страшные опасения.       Кэйю разве что не трясёт — так сильно он пытается сдержать вырывающиеся из него эмоции. И губ невольно касается усмешка лишь от одной мысли о гениальности и упрямстве собственного брата. Лишь одна жалкая зацепка смогла подвести его так близко, нос к ному к тому, кого он так тщетно искал эти три года…             Это недопустимо.             Это самый страшный кошмар Кэйи.       — Ты не думаешь, что это нам наруку? — интересует Венти спустя пару мгновений, позволяя Альбериху собрать все мысли воедино.       Хозяин «Собора» выглядит хитрее самой проворной лисы, и Кэйа понимает, что никогда подобное не заканчивалось хорошо.       — О чём ты? — с недоверием, с явным несогласием. Что бы тот сейчас не сказал — согласиться будет просто невозможно. Кэйа чувствует это.       А когда тот начинает говорить, Альберих чувствует, как закипает по новой.       — Мы прекрасно понимаем способности твоего брата. Он, правда, невероятно талантлив в своём упорстве докопаться до истины любыми методами. И, даже несмотря на все твои старания, он всё же вышел на след убийц вашего отца. Это гениально! — Венти почти хохочет, взмахивая руками.       К великому сожалению, его энтузиазм не подхватывает ни один человек в комнате. Однако того это и вовсе не волнует, и он продолжает:       — Его способности могут помочь нам. Мы уже давно стоим на одной точке и не можем сделать своего хода. Дилюк — отличная возможность начать двигаться в нужном направлении. Не говоря уже о том, что он может сделать всё за нас. Ведь мы не можем действовать напрямую, это поставит всю операцию под удар…       — Ты не можешь-       — …не говоря уже о том, что одно твоё нахождение здесь ставит нас всех в уязвимое положение, — заключает Венти, с некоторым осуждением глядя на своего подчинённого.       Слова, что должны были убавить его пыл и заставить поддаться, лишь сильнее распаляют огонь в груди Кэйи. Он напрягается всем телом, чувствуя, как ногти с болью впиваются во внутреннюю сторону ладоней. Ему не больно — боль уходит на второй план, уступая место праведному гневу и невыносимому желание кричать, биться головой обо все ближайшие поверхности. И смеяться как сумасшедшему.       Потому что нереально. Быть не может, чтобы так глупо и глубоко; чтобы специально, завлекая в эту бесконечную войну того, кто к ней никак не причастен.       Или причастен. Где-то там, с жаром мечтая отомстить тем, кто повинен в его разрушенной жизни. Кто убил его, но не напрямую — саму душу, истерзав её и оставив одни лишь клочья, что не склеить никому из окружения. Что там говорить о самом себе.       Кэйа помнит: наполненные слезами глаза, печальный оскал, невнятные крики в пустоту. Вся та боль, что поглотила и его самого, ведь одна на двоих. Ведь оба не смогли помочь, ведь оба не смогли уберечь.       Нет, осекается Альберих. Он не смог спасти. Он не смог помочь. Он не смог остановить.       — Да и вообще, — всё никак не замолкает Венти, — всё так нудно и долго тянется, что становится как-то скучно. А появление такого кадра, как Дилюк, может принести в эту партию столько!       Именно эти слова окончательно срывают крышу Кэйе. Гнев застилает глаза, и он двигается так быстро и резко, что стоящая рядом Розария банально не успевает его остановить — тот уже пересекает одним движением стол, с рвением голодного хищника тянется к Венти, желая разорвать его голыми руками. Потому что никто, повторяет себе Кэйа, никто не смеет причинять вред его брату. Никто не смеет даже пытаться его использовать.       Дилюк так много, так долго страдал. Он не заслуживает всего этого авантюрного безобразия, придуманного в голове особо хитрого и безжалостного беса.       И Альберих уверен — он бы вцепился в его шею. Продрал бы ногтями тонкую кожу, зубами прогрыз бы артерию. Давился бы чужой кровью, но рвал и рвал, пока тело под ним после агонической судороги не обмякнет, а пол, как и его тело, не окрасится в багряный. Но даже после этого он бы вбивал того в это треклятое кресло, не оставляя ни капли человечности на этом ненавистном лице.       Человечность не ведома такому, как Венти. И сейчас, чувствуя холодное остриё лезвия у своего горла, Кэйа убеждается в этом в очередной раз.       Дыхание его, тяжелое, нарушает звенящую тишину, в то время как сидящий под ним не ведёт и бровью. Венти смотрит своими большими глазами прямо в его, и сияют они в мягком ночном свете как две луны: холодные, опасные. Как и оружие, что ловко сжимают тонкие, словно детские руки.       — Мы ведь друзья, Кэйа? Друзья, — голос Венти сквозит сталью, заставляя нервно сглотнуть. Кэйа чувствует, как капля крови стекает ему за воротник. — А друзей я никогда не подвожу. Понимаешь?       Не отвечая, Альберих поднимает руки в примирительном жесте. Дожидается, когда нож пропадёт с той же резвостью, как и появился, и только после этого послушно слезает со стола и возвращается на исходное место. Повинуется, чуть опуская голову, и из-под чёлки смотрит одним-единственным глазом на самый раздражающий, но самый недосягаемый объект своей злости.       Потому что, правда, так называемый друг. Потому что единственный, кто может помочь.       — Я понимаю — ты слишком устал в последнее время, — Венти возвращает свой повеселевший вид. Словно не парой мгновений раньше готов был убить того на месте. — Возьми себе пару выходных, отдохни. А потом мы ещё раз поговорим с тобой обо всём этом.       Взгляд его падает на Розарию, и Кэйа, даже не глядя в её сторону, чувствует, как та вздрагивает.       — Я разочарован, Розария. Совсем потеряла форму. С тобой мы тоже обсудим это чуть позже. А сейчас свободны. У меня ещё много дел, а вам, в самом деле, стоит отдохнуть и переварить всё то, что здесь сегодня произошло.       Кэйа не хочет заканчивать разговор. Он желает продолжить его, убеждая нерадивого в том, что он не прав; что он не может так просто вертеть людьми и делать то, что ему вздумается. Что подобное — грязно и нечестно.       Но в то же время Альберих понимает, что не дождётся больше и слова лишнего. Если Венти решил закончить разговор — тот и правда закончен.       В душный зал они возвращаются в молчании. Толпа сдавливает со всех сторон, заставляет почувствовать себя ещё более паршиво, чем до этого: внутренности скручиваются, голова пульсирует от висков к затылку. Кэйе хочется лечь на пол, чтобы его затоптали бесчисленные ноги. Чтобы раз и навсегда отпустить свою израненную душу, перестать нести это бремя и просто стать свободным ото всех этих мыслей.       Как же он зол. Как же ему плохо.       Холодный осенний воздух колючим морозом ложится на разгорячённые щёки. Кэйа вдыхает полной грудью, прикрывает глаза. Старается успокоиться, вернуть себе прежний облик спокойного и беззаботного — тот самый, что помогает ему выживать в этом проклятом, полном лжи и лицемерия мире. И не выдерживает, выплёскивая все скопившиеся и невысказанные чувства на несчастном мусорном баке.       В ногу отдаёт рябью боли, но Кэйа продолжает его пинать — снова и снова, пока, в конечном итоге, не чувствует прикосновение к своему плечу. Оборачивается резко, вот-вот готовый наброситься на того, кто посмел так нагло вторгаться в его личное пространство. Но так же быстро тушуется, встречая беспокойство и печаль на дне блёклых глаз подруги.       — Всё хорошо, Кэйа, — голос Розарии почти убаюкивает, но вместе с этим возвращает в реальность. Альберих меняется в лице, кривится, и стыдливо признаётся сам себе, что готов разреветься прямо здесь: перед клубом, в толпе незнакомцев.       Смаргивает невидимые слёзы, скалится, сдерживая рвущуюся наружу боль. Чувствует, как она, тяжелым комом, садится в груди, придавливает к земле и не даёт спокойно дышать.       — Я не знаю, что мне делать, — признание даётся Кэйе тяжело. Розария понимает это, и он спокойно позволяет увести себя за стены клуба, подальше от любопытных глаз.       Принятая из чужих рук сигарета приятно оседает на языке горечью. Дым, проникая в лёгкие, позволяет несколько отпустить сковавшие его чувства. Кэйа выдыхает его в самое небо, смотрит на россыпь редких облаков и не видит ни одной звезды. В этом городе он никогда не видел их ярких, таких пленяющих огней.       И тогда он говорит: поддаваясь моменту, уходя в себя. С горечью повторяет и повторяет о том, что так долго пытался защитить Дилюка от правды; что так долго жил во лжи, что самому от себя гадко.       И всё ради чего? Ради защиты?       Он уже не уверен. Кэйа ни в чём не уверен.       Стоя нога в ногу с тем, кто разрушил их светлое счастье, он ещё смеет приходить к брату. Улыбаться ему, поддерживать. Нет, думает Альберих. Он не имеет никакого права на то, чтобы продолжать находиться в его жизни. Если бы не он, Кэйа, то, возможно, Крепус был бы жив. Если бы не он, Кэйа, Дилюк бы не променял свои мечты, свою настоящую жизнь на мрачные, грязнящие его попытки отомстить.       Один Кэйа виноват в том, что происходит.             Я сделаю всё что угодно.             Только не смейте трогать Его.       — Если бы я не принёс ему этот треклятый документ… Если бы не сглупил, — Кэйа сокрушается в собственном бессилии, опуская голову к земле. Прикрывает веки, сжимает их до белых пятен. Какой же он мерзкий.       Со стороны слышится вдох — Розария выпускает плотный поток дыма в небо.       — Если хочешь, я лично всё проверю. Раз ты так сильно не доверяешь Венти, — она не перебила его ни разу. Покорно слушала, впитывала в себя столь знакомые из-за частых пьянок слова. И теперь предоставляет протянутую руку помощи.       Всегда она так, думает Кэйа. Единственная, кто, несмотря на всю грязь его подноготной, встаёт на его сторону. Не оправдывает, не пытается переубедить — принимает, позволяя показать, что просто рядом.       — Я это заварил, я сам и должен исправить.       — Это опасно. Если они заметят действия с твоей стороны, это может вызвать вопросы. Постарайся залечь на дно. Всего несколько дней.       Кэйа смотрит на Розарию и недовольно щурится. Хочет воспротивиться, но понимает, что она права — как всегда права.       А он, как всегда, ошибся. Пытаясь сделать лучше — лишь закапывает всё глубже и глубже. Теряя себя настоящего, играя роль того, кто ему отведён: лжец, лицемер и шут. Чтобы никто и никогда не догадался, чтобы хранил все секреты под страхом смерти.       Только вот смерть, к сожалению, Кэйю никогда не страшила. Особенно сейчас, когда самое его заветное желание — наконец покончить со всем этим. Просто прекратить, сбрасывая с себя эту непосильную ношу. Но он не может.       Кэйа должен продолжать натягивать улыбку, подтирать за самыми скверными и жить, жить, жить. Чтобы жил Дилюк. Чтобы тот, рано или поздно, смог искренне улыбнуться ему. Чтобы Кэйа снова услышал его смех и слова о том, что он счастлив.       Ради Дилюка Кэйа готов терпеть всё, даже самые страшные пытки судьбы. Если это, в конечно итоге, спасёт его брата — он вытерпит все мучения. Он своими руками выстроит счастливое будущее и покарает тех, кто посмел погасить его огонь.             Лишь время. Немного времени.                   «Пожалуйста, дай мне ещё немного»       Розария, поддаваясь в тишине своим мыслям, тушит вторую сигарету. Кэйа смотрит за тем, как та с силой втаптывает окурок в землю. И, поднимая голову, встречается с ней взглядами.       — Знаешь, какое у меня сейчас настроение? Напиться так, что я не вспомню своего имени, — Кэйа на такое высказывание невольно улыбается, позволяя взять себя под руку и повести в сторону выхода из переулка. — И ты идёшь со мной. Завалимся в незнакомый бар, наведём там шуму. Чтобы все запомнили, с кем плохо иметь дело.       — Идеально, моя дорогая, — ответ его звучит по-настоящему искренне.       Возможно, правда — ему надо отдохнуть.       Только в этот вечер. Один-единственный вечер.