Follow Me

      В Дилюке никогда не преобладало стереотипное мышление. Он был приверженцем выражения «Не суди книгу по обложке» и часто вступал в горячие и излишне импульсивные споры, если какой-нибудь умник выражал своё поспешное и «очень важное» мнение по поводу и без.       Однако сейчас, выйдя из машины, Рагнвиндр так и замирает перед «Метелью» с одной единственной мыслью: здесь всё буквально кишит невидимыми табличками о том, кем приходится её хозяин.       От здания, несмотря на тёплый осенний ветер, буквально веет холодом: с его белоснежным фасадом, с этим еле уловимым блеском, точно только что выпавшее снежное покрывало. Возносящиеся шпили на самом верху, как продолжение тонких, но прочных колонн, внушают некоторый царских дух, словно это не какой-то жалкий ночной клуб — самая настоящая резиденция местных королей.       И гости как на подбор: роскошные и статные, как принято говорить о подобных людях. Блеск украшений сливается и вписывается в общую атмосферу, дорогие меха так и кричат о том, сколько этот человек вкладывает в свой внешний вид. Причёски аккуратные, руки ухожены и явно не тронуты «чёрной» работой — именно таких людей и ожидаешь увидеть на этих улицах; перед этим зданием.       Громкий, больше лицемерный смех слышится со всех сторон и режет слух — хоть прикрывает уши ладонями до боли, чтобы абстрагироваться. Дилюк обводит взглядом скопившуюся очередь, неторопливо шедшую в сторону двустворчатых не дверей — настоящий ворот, и разве что не кривится ото всех этих заискивающих улыбок и широко распахнутых в изучении собеседника глаз.       Не друзья, не коллеги — так называемый шанс, билет в счастливое будущее.       Дилюк уже в сотый раз за этот вечер жалеет о том, что приехал.       Сигнализация сообщает о блокировке машины, а сам он погружается в размышления. О том, что нужно было переместить место встречи, выбрать время пораньше, заведение поскромнее. Да, возможно, это бы помешало собрать как можно больше улик-доказательств, поставило бы Дилюка в более неловкое положение, как самопровозглашённого детектива. Не дало бы изучить местность врага, его территорию, но стало бы некоторым щитом для него самого, защитой, которой Рагнвиндр смог бы прикрыться в нужном случае.       Сейчас же эта самая защита рушится ему под ноги с каждым сделанным шагом, хрустя под подошвой осенней листвой и спутанными мыслями.       С глубоким, скрытым от посторонних взглядов вдохом Дилюк встаёт в конце живой очереди и оправляет рукава пальто, пренебрегая желанием укутаться в него плотнее. Словно это поможет спрятаться от любопытных глаз, что цепляются за каждую невидимо торчащую нить, оценивают и пытаются вспомнить:             Виделись ли они уже когда-то?       и решающих:             Можно ли его использовать?             Нужно ли его использовать?       Желание сжаться и напустить на лицо волосы, скрываясь — невыносимо, но Дилюк держится прямо, бросает короткие взгляды в ответ и вспоминает все моменты из жизни, когда отец водил их с Кэйей на встречи и корпоративы, представляя своим друзьям и объясняя, как лучше всего стоит вести себя на подобных мероприятиях.       Если бы не весь опыт, что внёс в его жизнь Крепус, которого тот благодарит непозволительно много в последние дни, Дилюк уже давно бы развернулся и плюнул на всё.       Однако именно мысль об отце заставляет его идти вперёд, послушно двигаясь за очередью. Ведь именно он — тот, из-за кого Рагнвиндр-младший здесь стоит. Не меняя место, пробираясь в стан предполагаемого врага. Пренебрегая принципами и личным спокойствием, погружаясь туда, куда сам Дилюк не пошёл бы по собственной воле ни за какие деньги.             Благодаря отцу.                   Ради отца.       Ведь именно так бы он сделал. Добился бы истины, докопался до правды несмотря ни на что. Дилюк нутром чувствует, что его тянет сюда не просто так; что брат бы так сильно не трясся над этим, если бы он не уловил нужную нить.       Рагнвиндр знает, что это как-то связано с ним самим. И сердце заходит в таком бешенном темпе при малейшей догадке о том, что это так же может быть связанно непосредственно с той трагедией.       И если для этого придётся стать тем, кем он не является — он станет.       Убирая выпавшую прядь за ухо, Дилюк невольно кидает взгляд в зеркальное стекло сбоку от себя. Морщится от того, что из-за влаги волосы завились пуще прежнего, растрепались и выбились из низкого хвоста. Возможно, думает он, уже давно пора была подстричься, вернуть как было, а не бороться с отросшим по плечи кошмаром каждый божий день. Может, тогда бы он не чувствовал себя среди этого сброда белой вороной, сошёл бы за своего.       Даже в этих нелепых туфлях, что малы ему на размер и страшно давят, и растянутой от времени водолазке.       «Меня вообще пропустят?», — мысль стрелой пронзает голову, заставляя еле уловимо поморщиться.       Взгляд вновь скользит по гостям, что аккуратно подбирали наряды для сегодняшнего вечера, подчёркивая образы ярким макияжем и безбожно дорогими аксессуарами. Возможно, если бы Дилюк пришёл чуть позже, не на самое открытие, то чувствовал бы себя во много раз комфортнее. Но желание успеть перехватить Кэйю в «Доле Ангелов» преобладает, заставляя спешить в своих сборах и настаивать на более ранней встрече.       А ведь можно было просто позвонить, попросить Кэйю о встрече, заявиться к нему домой, в конце концов…       — Прошу прощения, мы не встречались раньше? — погружаясь в себя, Дилюк невольно вздрагивает, когда слышит направленные ему слова.       Смотрит на незнакомку, делая акцент на блестящих от переизбытка блеска губах, и несильно качает головой.       — Думаю, Вы меня с кем-то путаете, — заверяет, надеясь, что диалог на этом закончится.       Стоящая спереди, кажется, так не считает. Скользит оценивающим взглядом снизу-вверх, в той самой манере, какую Дилюк просто терпеть не может — словно он вещь, над которой размышляют, стоит брать или нет. И схватить бы её за тонкие плечи, утонуть в этом треклятом меху, развернуть подальше от себя. Желательно ещё и подтолкнуть вперёд — чтобы очередь шла быстрее.       Не за этим он здесь. Быстрее бы закончить и сбежать в родное, в тихое; в «Долю Ангелов», смех и ругань в которой уже кажется сладкой мелодией.       И если образ Дилюка в некотором роде смутил незнакомку, то, вновь взглянув в лицо, та сощурилась в удовлетворении. Чуть ниже его самого и вся блестит: и платье, и волосы, и губы, и глаза. Как у голодного кота.       Вопрос о совершеннолетии особы тонкой костью встаёт поперёк горла.       — Я точно где-то вас видела, — настаивает, и стоящая рядом с ней, как две капли воды похожая по образу, кивает в поддержку. И где только берутся? — Может, на прошлогодней благотворительной ярмарке профессора Дика? Ох, или на мартовском открытии «Золотого города»!       Честное слово, Дилюк даже не понимает, о чём та лопочет. Словно действительно оказался где-то в России: ему холодно, он хочет сбежать, а иностранцы пытаются впарить ему что-то на своём и о своём.       Именно поэтому, продолжая стоять подобно статуе, Рагнвиндр просто смотрит в ответ, надеясь, что его молчание — красноречивее всяких ответов. Но, думает он в следующий момент, возможно, ответа от него и не ждали.       — В любом случае, я Мари, а это Грета, — она протягивает перед собой ладонь, и Дилюк, мешкая, всё же её пожимает. Удивляется чужому недоумению и в некотором роде осекается от блеска кривой улыбки. — Надеюсь, ещё пересечёмся внутри и познакомимся поближе.       Провожая подмигнувшую ему незнакомку, — Мари, поправляет он себя, — взглядом, Дилюк невольно задумывается о том, как же сильно подобные особы вгоняют его в некоторый ужас. Непонимание ложится на грудь неприятным покалыванием, и уже в который раз он задумывается о том, что подобный тип людей — самый отталкивающий для него.       И почему они просто не могут быть, как Джинн?       Та самая, которая с первых секунд выделялась на фоне остальных девушек. Та самая, с которой они чуть было не подрались на первом занятии первого курса из-за расхождений взглядов. Та самая, которая никогда не оглядывала Дилюка оценивающими глазами, а подшучивала иногда хуже того самого Кэйи, с одним отличием — извиняясь после.       Та самая, с которой было и физически, и ментально спокойно. Которой не нужно было громких слов и сладкого флирта. Которая понимала всё без слов и улыбалась так искренне и ярко, что сердце сжималось от невиданного ныне чувства. С которой как-то естественно и само собой, словно это — самое правильное.       Каждый подобный разговор с девушками то и дело отбрасывал Дилюка на годы и годы назад, погружая в пучину ностальгии и воспоминаний. Разгораясь перед глазами горящей красным табличкой: «Когда всё пошло не так?».       И было ли вообще это «так» с самого начала?       — Имя? — басовито интересуется высокий мужчина, глядя на Дилюка сверху-вниз.       В голове мелькает всё та же стереотипная мысль о том, что вышибалы должны выглядеть именно так: высокие, широкие и угрожающие. И за эти размышления, как и раньше, отчего-то стыдно не становится.       — Дилюк Рагнвиндр, — спокойно отвечает, уверенный в том, что подобного типа люди — последнее, что его на самом деле испугает. При работе в участке бывали кадры и хуже, и страшнее, иногда и выше, но даже тогда ужаса не вызывали.       И в целом, чего ему бояться? Не накинуться же на его с кулаками. Точнее не в этом месте: у популярного клуба, на глазах стоящих позади зевак, в центре элитного района? Рагнвиндр видел подобное лишь в жалких и нереалистичных фильмах, где герои дрались как-то слишком показушно, а враги разлетались уж слишком комично.       А он явно не в фильме. Пусть иногда уж очень и хотелось — там, как правило, финал рано или поздно приходит к главному герою и делает его пусть и немного, но счастливее.       Только вот есть здесь и сейчас, где он — обычный гость клуба. Возможно, немного больше, чем обычный, при учёте личного приглашения со стороны его владельца. Немного больше засчёт бывшей, пусть и брошенной, карьеры полицейского, навыки от которой смогут помочь в случае возможного казуса. Но, надеется, Дилюк, до этого не дойдёт.       Он ведь всё ещё не в фильме. И у него всё ещё есть приглашение.       — Такого не имеется, — громыхает как удар по затылку, заставляя Дилюка в удивлении распахнуть глаза.       — Я попрошу Вас проверить ещё раз, — настаивает Рагнвиндр, и еле как удерживается, чтобы самолично не влезть в этот треклятый список. — Мы договорились с господином Тартальей именно на этот день, и…       — Такого не имеется, — повторяет громила и кивает в сторону от входа. — Попрошу Вас удалиться и не задерживать очередь.       Позвонки от напряжения хрустят, как и костяшки на пальцах от слишком сильного сжатия кулаков. Дилюк, честно, переваривает всё это за считанные секунды: вспоминает переписку, их разговор, заверенность господина Ли в том, что это — именно тот самый Тарталья, который владелец «Метели». И что это именно та самая «Метель», ведь другой в их городе нет и не было, адрес точный, табличка на здании правильная, и всё это, чёрт побери, просто какое-то недоразумение!       Может, стоит написать? Позвонить? А не будет ли это навязчиво? А не изменилось ли всё в последний момент? Может, он что-то пропустил? Не так прочитал? Не заметил?       А не поиздевались ли над ним сливки так называемого высшего общества?       За доли секунд в мыслях пронеслись тысячи вариантов того, как его недопоняли и обманули, и, со всей искренностью, Дилюк готов был рваться напролом, чтобы найти этого самого Тарталью и высказать ему всё в лицо, предварительно, желательно, добавив на него новых красок.       Если бы не голос со стороны стеклянных дверей.       — Туше, Лёнь, это наш золотой гость. Тебя о нём предупреждали, — охранника два раза бьют тонкой бледной ладонью по плечу, и Дилюк с удивлением смотрит на вышедшего из клуба мальчишку.       Мальчишке этому Дилюк не дал бы больше шестнадцати: низкорослый, худой, каких ещё называют «дрыщавыми». Совершенно не вписывающийся в общий облик, словно сбежал с какой-то тинейджерской тусовке: футболка чуть ли не спадает с узких плеч, делая его ещё меньше, ещё более хрупким. В этой глупой вязанной шапке, хотя и вышел из помещения. Точно такое же белое пятно, с одной разницей — он уже по ту сторону.       Такого, как этот ребёнок, подобные «Лёне» одним ударом могут нокаутировать, если не отправить к праотцам.       Однако того словно это никак не трогает. Он ведёт себя свободно и вольно, двигается несколько лениво, местами резковато. Как самый настоящий хозяин.       «Я что-то упустил?»       — Пойдём, господин Дилюк, — говорит скучающе, а глаза, не по годам наполненные чем-то тяжелым, буквально прожигают. — Тебя уже заждались.       Рагнвиндр кидает на охранника неуверенный взгляд, но всё же широким шагом проходит мимо, с удовлетворением и некоторым удивлением замечая, что остановить их не пытаются. Мельком оглядывает затемнённую синими оттенками и холодным светом атмосферу, цепляется за широкое окно гардероба, мимо которого они проходят. Любопытные взгляды зевак продолжают преследовать его уже здесь.       Люстры свисают с потолка подобно пещерным сталактитам, вытяни руку — можно дотянуться и порезаться. И ото всюду, как и на улице, буквально веет холодом: от замысловатых картин, от низких столиков и мягких диванов. Даже от цветов — белых, будто бы покрытых инеем.       — Как Вы узнали, что это я? — всё же интересуется Дилюк, прежде чем они войдут в дверь, из-за которой даже до сюда доходят отзвуки оглушающих басов.       — О, такую знаменитость, как ты, сложно не узнать, — отвечает мальчишка через плечо, а во взгляде его, коротко брошенном на Дилюка, играет смешанная с чем-то настороженно-обеспокоенным усмешка. Невиданная доселе Рагнвиндру эмоция.       Но не успевает он даже подумать об этом, как мысли тонут в сносящей волне звуков: голосов, смеха, а главное — музыке.       Как только резные двустворчатые двери в главный зал открываются, Дилюк невольно зажмуривается, чудом не пошатнувшись от внезапной смены обстановки. Он так и замирает, вжимая голову в плечи и во все глаза глядя в освящённую прожекторами темноту огромного помещения — эпицентра «Метели».       Дрожит всё: стены, пол, сами люди, что в такт популярного трека раскачиваются на широком танцполе. Дрожит свет, яркими красками ложась на зеркальные поверхности: столы и стойки, стены и невероятные в своей красоте стеклянные колонны. Блеск, как от драгоценных камней, буквально слепит со всех сторон, в то же время пленяя собой, погружая в некоторую неведомую до этого Дилюку атмосферу. Словно тот попал в совершенно иной, незнакомый ему мир.       Одного шага хватает, чтобы поймать местный жар. Обволакивающий до этого холод теперь кажется некоторым ведением, чем-то нереальным — осталось жалящее тепло от движения чужих тел, разговоров и дыхания. Сладкие запахи парфюма мешаются с алкоголем, местами с потом, местами с чем-то ещё, что Дилюк не может разобрать в этой безумной какофонии звука и света. Лишь бы дойти и не потерять проводника из виду.       Двигаясь по краю зала, они пробираются до лестницы. Мальчишка на первой ступени коротко оборачивается, чтобы проверить, не потерялся ли их гость в этом шабаше, и быстро следует дальше. Так, будто и его не привлекает мысль пробыть здесь хоть немногим дольше.       Всё дальше, через стеклянные столики и толпящихся в разговорах людей, по мягким даже через затёртую подошву туфель ковровым покрытиям. Рагнвиндр внимательно наблюдает за тем, как перед ними покорно расступаются, не мешая двигаться по своему пути. Ловит на себе заинтересованные взгляды, или те, что бросают на его проводника: опасливые, уважительные, восхищённые.       Это нужно запомнить.       Невольно в толпе зевак Дилюк замечает всю ту же Мари: хохоча над какой-то шуткой, она даже замолкает при виде Рагнвиндра и того, за кем тот следует. Он наблюдает за резкой сменой эмоций на чужом лице и думает лишь о том, что, возможно, гостям здесь известно намного больше, чем хвалебным статьям и комментариям в интернете. И что, возможно, этим нужно будет воспользоваться.       В узком коридоре на конце этого будто бы бесконечного балкона звуки приглушаются, прекращая стучать по самой черепной коробке очередной песней и излишне громкими шепотками. А стоит им зайти в ближайшую дверь, как те и вовсе замолкают, оставаясь лишь отдалённой, еле уловимой вибрацией.       Яркие краски сверкающих прожекторов глушит спокойный холодный полумрак, позволяя наконец-то вдохнуть более свободно.       Изоляция VIP-комнаты удивляет, и Дилюк отдаёт должное планировщику данного здания. Хотя бы за это помещение, которое, будучи полностью уединённым, оставляет в себе видимость происходящего за пределами засчёт панорамного окна. Может, если сам Рагнвиндр когда-то и займётся своим местом, он возьмёт эту идею на вооружение.       Это он тоже запомнит.       — Свою роль в этом цирке я выполнил, — голос мальчишки-проводника в этом помещении звучит, кажется, ещё громче, чем на входе в «Метель».       Разводя руками, словно отчитавшись, он проходит к одному из диванов, разве что не разваливаясь во весь небольшой рост, занимая добрую его часть. Поправляет задравшуюся футболку и прикрывает веки, словно его участие в этом — лишь формальность.       Возможно, так и есть, ведь когда Дилюк искал информацию о «Метели» и её владельце, ни о ком, даже похожем на него, он не натыкался. Или же…       — Это так мило с твоей стороны, дружище, — отвечает ему сидящий в соседнем кресле, не поленившись вытянуться и потрепать по тёмным волосам. Тот реагирует гневным чуть ли не шипением на мягкий, явно дружеский смех.       А после глубокий взгляд синих глаз, наконец, обращается к самому Дилюку.       — Не стойте, господин Рагнвиндр, а то становится как-то даже неудобно.       Дилюк благодарит одним кивком и следует за указанием чужой ладони на противоположное кресло. Но не успевает даже сесть в него, как встречается взглядами с сидящим по правую сторону господином Ли.       — Надеюсь, Вам не помешает моё присутствие здесь, — протягивая ладонь для рукопожатия, в дружелюбной манере начинает он. — Так уж вышло, что я освободился несколько раньше и решил, что могу смягчить неловкость в данном разговоре.       — Я признателен за беспокойство, — переборов удивление отвечает Дилюк.       Воротник водолазки душит, когда Чжун интересуется, не было ли проблем с дорогой до этого места, и Дилюк с радостью избавился хотя бы от пальто — так сильно оно стесняет. Но некоторая неловкость от ситуации в целом сковывает, не даёт и вдоха лишнего сделать. Вдруг заметят. Осудят. Посчитают его в некотором роде недостойным их «помощи».       Он справится, утешает себя Дилюк. Хорошо держался в прошлый раз, и в этот точно не облажается.       Вспоминая атмосферу разговоров с Чжуном в «Очаге», Дилюк невольно расслабляется от его голоса. Даже позволяет себе улыбнуться одними уголками губ, когда благодарит за все данные ему советы и то, что именно разговор с ним ему помог сделать первые шаги.       Осекается Рагнвиндр лишь тогда, когда смотрит в противоположное кресло, а точнее — в лицо сидящего там. Нечитаемое, частично прикрытое рукой и глядящее так, словно вот-вот, да сорвётся, чтобы перегрызть ему глотку.       Злость? Раздражение? Дилюк не понимает.       Как не понимает, почему в одно мгновение, словно уловив на себе внимание, тот расслабляется: закинутая одна на другую нога перестаёт нервно покачиваться; плечи, до этого в напряжении приподнятые, опускаются; рука чуть открывает губы, демонстрируя широкую и дружелюбную улыбку.       Хочется потянуться к ежедневнику в кармане пальто и записать об этой странности.              — Большая честь познакомиться с Вами лично, господин Тарталья, — вопреки желанию говорит Дилюк, чуть кивая в подтверждение собственных слов. — Надеюсь, я не сильно отвлекаю Вас от собственных дел.       — Я ведь уже говорил, что всё в порядке, — заверяет Чайлд. — Мы со Скарамуччей сегодня здесь чисто формально, поэтому ни от каких дел встреча нас не отвлекает.       Значит, этот мальчишка — Скарамучча, догадывается Дилюк, вновь оглядывая того. Он слышал, что у «Метели» двое владельцев и что второй носит такое же причудливое имя, как и тот, что наслуху. Но никак не думал, что им будет ещё совсем ребёнок. Подросток, всем видом показывающий, что его нахождения здесь — просто галочка, прожить без которой ему не составило бы труда.       Может, для их страны — это нормально? Пусть Рагнвиндр и не до конца уверен, что они земляки.       — Кажется, у меня дар просить встречи в чьи-то дни отдыха, — пытается отшутиться Дилюк, надеясь тем самым сбросить с себя тяжесть атмосферы в целом.       В который раз не за день — за неделю он вспоминает все так называемые уроки Крепуса. Копирует размазанное памятью лицо, повторяет мимику, перекраивая собственную кожу. До боли выворачивая что-то внутри себя, думая лишь о том, что так должно быть правильно.       Врать у него всегда выходило плохо, лицемерить — ещё хуже, и оттого вместо чувства облегчения Дилюк чувствует лишь едкий стыд, проступающий красным на задней части шеи.       — Вы неплохая компания для подобных дней, господин Рагнвиндр, — поддерживает его Чжун, и Дилюк замечает, что тот, несмотря на смену места, всё так же крутит в длинных пальцах очередную кружку с дымящим чаем.       — Хотите что-нибудь выпить? — интересуется Тарталья, привлекая к себе внимание.       Дилюк, выставив перед собой ладонь, отрицательно качает головой.       — Благодарю, но я, пожалуй, откажусь.       — Несмотря на то, что «Метель» — это ночной клуб, у нас имеются и безалкогольные напитки, — он легко смеётся, словно только что произнёс нелепую шутку, и поднимается с места.       Дилюк чуть было не подрывается и сам, наблюдая за тем, как владелец одного из нашумевших за этот год заведений, чуть ли не местная знаменитость спокойно, без видимых колебаний проходит к дальней стене, где расположились стойки с мини-баром, и начинает стучать посудой.       Видимо, замечая удивление в чужих глазах, Чжун мягко улыбается и придвигается чуть ближе к Дилюку, немного наклоняясь, чтобы привлечь к себе внимание. Голос его, всё такой же спокойный и тихий, успокаивает и самого Рагнвиндра.       — Не пугайтесь. Он привык принимать своих гостей самостоятельно, — заверяет Ли. — Это — его собственная комната в клубе, и в ней есть всё, чтобы продемонстрировать врождённое гостеприимство.       — Просто, в отличие от некоторых, я воспитан с детства, — парирует Тарталья, останавливаясь сбоку от дилюкова кресла.       Когда тот склоняется к столу с длинным стаканом, Рагнвиндр замечает сразу несколько вещей: яркий, тотчас ударяющий в нос аромат солёного моря; татуировку, что чёрной плетью неизвестного рисунка скользит по руке и выше, прячась за алой тканью рубашки и касаясь тонкими кончиками линий ключицы.       А ещё — пронизывающий, бездонный взгляд, что словно не выражает ни одной возможной человеческой эмоции, но видит самого Рагнвиндра насквозь.       Справившись с дискомфортом, Дилюк опускает голову в исходное положение и благодарит за напиток. Отвлекаясь от удаляющихся шагов и излишнего внимания со всех сторон, он берёт его в руки, отмечая всю ту же пятизвёздную эмблему: белую, похожую больше на снежинку, но в точности повторяющую до невозможного знакомый узор. Из вежливости делает глоток, с удивлением отмечая сладкий вкус.       Виноградный сок.       «Такое странное… совпадение», — думает, а сам невольно смотрит на вернувшегося к своему месту Чайлда. Вновь закинувшего нога на ногу и обратно укутавшегося в меховую накидку, словно это не обычное обтянутое кожей кресло, а самый настоящий трон, в то время как он — король.       Впрочем, соглашается Дилюк, тут он и правда король.       — В любом случае, я не займу много вашего времени, — отставляя от себя стакан, Дилюк решается уйти ближе к теме.       Быстрее разберётся — быстрее уйдёт отсюда; быстрее вдохнёт полной грудью.       — Я уже давно работаю… — Дилюк взмахивает рукой, обводя помещение. — В алкогольном бизнесе. Как я уже рассказывал господину Ли, после стольких лет работы мне захотелось открыть свой бар. Этот опыт показал, что хорошего алкоголя, без браков производства и излишнего разбавления, лишь бы подзаработать, найти довольно тяжело. И работать исключительно с местными поставщиками или, например, с той же Францией, это, конечно, естественно, но… Мне бы хотелось попробовать работать непосредственно с русским алкоголем.       — Именно поэтому вы пришли ко мне, чтобы я поделился информацией о своих поставщиках? — уточняет Тарталья, всё это время внимательно слушающий и ни разу не перебивший.       Дилюк не может прочитать эмоций на его лице, но, не уловив недовольства или возмущения, спешит несколько оправдаться:       — Я понимаю, как это может звучать, но, заверяю, это никак не повлияет непосредственно на Ваш бизнес. Я не стремлюсь к соперничеству, меня интересует лишь стабильность.       Не замечая за собой, Рагнвиндр не сразу понимает, что начинает несколько тараторить — лишь бы не спугнуть, лишь бы не быть выгнанным и потерять любую связь и возможность.       И пусть, что давит в некотором роде на жалость. Сейчас Дилюк даже готов слезливо рассказывать очередную сказку о сложной жизни и как ему всё надоело, какой он несчастный и никем непонятый, одинокий, и только эта его мечта о собственном детище способна помочь выстоять в этом мире.       Кажется, он готов плести сейчас что угодно, зарывая себя и свою гордость в грязь. Если это поможет в нахождении истины — Дилюк встанет на колени. Чтобы после поставить на них всех тех, кто лишил его настоящей жизни.       Но, на удивление, владелец «Метели» лишь начинает смеяться. Не над Дилюком, не над его словами и поведением, но понимает он это лишь после сказанного:       — Нет-нет, я совсем не против соперничества! Буду только «за», если так получится, — Тарталья чуть склоняет корпус вперёд и улыбается так ярко, словно ему предложили поучаствовать в соревновании, где он — заведомо победитель. — Я помогу, не стоит переживать.       Рагнвиндр теряется, не думая, что всё пройдёт так быстро и гладко — посему и не отвечает, лишь еле заметно кивая головой.       — На следующей неделе я могу взять вас на встречу с ними, — говорит Чайлд, падая обратно на спинку. — Познакомитесь лично, обговорите детали по поводу сроков и оплаты.       — Если это не затруднит, — Дилюк опускает голову в почти поклоне, прикладывая ладонь к груди. Он надеется, что победный блеск ликования в его глазах таким образом можно будет скрыть. — Буду премного благодарен.       «Слишком гладко», — думает, но одёргивает сам себя, подавляя широкую улыбку от появившейся возможности. Мало того, что он оставил связь с этим человеком — у него будет лишний повод, который не придётся придумывать, чтобы встретиться ещё раз. Понаблюдать, может, втереться в доверие.       Узнать, в конце концов, его лучше. Вывести на чистую воду.       Взгляд невольно падает на гравировку стакана. Дилюк никогда не верил в совпадения, а здесь — явные, слишком очевидные доказательства той или иной причастности. Он доберётся до правды, даже если придётся пустить на это всё, что сам имеет.       Тарталья заверяет, что ближе к делу сообщит ему место и время, ведь сам ещё не до конца уверен, когда сможет с ними встретиться. Выражает надежду, что день у его нового соратника будет свободен, и, вроде, на этом они и должны были закончить. Дилюк даже был готов подняться и покорно удалиться, но прирастает к своему месту, когда ему задают следующий вопрос:       — Могу ли я проявить наглость и поинтересоваться, почему захотелось открыть свой бизнес?       Когда Чайлд всем своим видом даёт понять, что муки почти незнакомой компании на сегодня ещё не закончились, Рагнвиндр теряется. Он даже чуть было не переспрашивает, что у него спросили, и внезапно словно пытается оправдаться:       — Вы…       — Можно на ты, — перебивает его Тарталья, дружелюбно скаля зубы. — Всё же, мы теперь почти партнёры, товарищи одного дела. Я надеюсь на плодотворное сотрудничество, поэтому не думаешь, что стоит получше друг друга узнать?       И Дилюк почти не удивляется его наглости — он наслышан о резвом характере владельца «Метели», видел статьи с его интервью и их же в некоторых программах. Тарталья в них казался Дилюку открытым, временами чрезмерно дружелюбным, по-ребячески глупым человеком, что никак не походил на того, кто собственными руками, почти в одиночку привёл это место к такому успеху.       Даже сейчас он кажется большим ребёнком. «Чайлд». Возможно, здесь всё не так просто, как кажется самому Рагнвиндру. И, к сожалению, чтобы подобраться к истине, придётся играть по чужим правилам. И на чужой территории.       Поэтому он повторяет заученный текст, стараясь не придавать своему голос интонации того самого ученика, что выучил стих для галочки. Благо, сто стороны ему охотно помогают, переводя неуверенный монолог в полноценный, наполненный жизнью диалог. Рагнвиндр в душе искренне благодарит господина Ли, что, заметив его замешательство, решил тем самым помочь.       Ведь именно для этого он здесь, вспоминает Дилюк.       Со знанием дела Чжун подкрепляет некоторые утверждениями своими словами, мыслями, взглядами. На ходу полирует, добавляет слов, доводит до идеала свои собственные умозаключения и советы с прошлой встречи. Задаёт наводящие вопросы, полностью раскрепощая и завлекая: податливостью, открытостью; плавными движениями, тихим, но заполняющим пространство голосом.       Возможно, именно подобный жест доброй воли позволил придать этой сказке иллюзию чего-то реального и грядущего.       И, всё так же возможно, думает Дилюк, ему придётся завести новую тетрадь, где он по пунктам распишет эту легенду и будет читать её перед сном, чтобы ничего точно не забыть.       Дилюка в этот момент не столько удивляет — больше смущает то, с какой заинтересованностью его слушает Тарталья. Как смотрит, словно не мигая, временами кивает и даже не перебивает, чтобы задать вопрос. Ждёт паузы, когда слов точно больше не поступит, и лишь тогда уточняет, развивает, заводит дальше: вопросами короткими, словно неуверенными и непозволительно тихими.       Не перебивает, правда, только его самого: язык развязывает всякий раз, как к разговору присоединяется Чжун. И Рагнвиндр пытается свалить всё на причуды чужого характера. На банальное желание узнать нового человека и возможность дать тому выговориться, в то время как непосредственно сам господин Ли — его старый знакомый, друг, диалог с которым поддержать вполне себе приемлемо.       Словно специально Дилюк ищет чужому поведению оправдание, рассматривая его со всех возможных сторон, понимая, что ему в некотором роде не хватает социальных навыков; никогда не хватало этого самого понимания, что так сильно сказывалось на работе полицейским.       Его Ахиллесова пята, слабое звено. Люди. Эмоции. Чувства.       Услужливый Чжун, внимательный Чайлд и молчаливый Скарамучча — перед ним совершенно разные личности, за которыми он старается больше наблюдать, нежели участвовать.       От мыслей болит голова, а разговоры, в которые его подключают, не дают толком осмыслить промелькнувшее перед глазами. Дилюк тонет, болезненно промаргиваясь и ловя себя на том, что новая реплика Чжуна вызывает у него невольный смешок: тихий, слабый, но отражающийся на приподнятых уголках губ.       — Господин Рагнвиндр, ведь многие малые дела, начиная себя как жалкая мечта, превращаются в нечто большее, — господин Ли с искренностью заглядывает тому в лицо, и Дилюк видит привычную для этого человека еле уловимую улыбку. — Поэтому, если вдруг Вы решите расшириться, я с удовольствием помогу продвигаться в Китае.       Рядом с Чжуном, замечает за собой Рагнвиндр, уже в который раз его вроде как выдумка обретает осязаемую форму, и ему правда кажется, что всё это — настоящее, не выдуманное для какого-то там плана. И, возможно, именно поэтому он коротко отсмеивается, заверяя, что обязательно воспользуется такой возможностью, если она и правда когда-нибудь осуществится.       Смех этот, правда, обрывается слишком резко от громкого удара по дереву и сопровождающего его звона дрогнувшей посуды. Дилюк замирает от неожиданности, встречаясь с синей бездной по ту сторону стола.       — Кажется, разговор нас так сильно увлёк, что ты уже выпил весь свой напиток, — Чайлд улыбается, и улыбка в этот раз такая натянутая. Есть в ней что-то неуловимое, что у Дилюка по спине проходит короткий, еле заметный разряд тока. — Я налью ещё.       — Я налью, — впервые за всё время пребывания в комнате подаёт голос Скарамучча. Он не смотрит в сторону гостя, когда поднимает и берёт его стакан. Не смотрит словно ни на кого, но от Рагнвиндра не ускользает то, как тот, огибая кресло Тартальи, на мгновение сжимает его плечо.       Дилюк незаметно прищуривается, провожая хрупкий силуэт взглядом, и возвращая внимание обратно ко владельцу «Метели». В самом деле, думается ему, здесь не помогут даже все пройденные лекции в Академии, чтобы понять, что творится с человеком по ту сторону стола.       Раньше он часто слышал: ты не понимаешь. В школьные времена, будучи подростком; уже юношей, на учёбе в Академии. Во время службы, отмахиваясь от подобных разговоров и заверяя, что ему это и не нужно. Что он, будучи так называемым гением, сможет справиться и без такой функции, как понимание плещущихся в глазах напротив эмоций. Психология поведения никогда не была его сильной стороной, но даже это не мешало ему превосходно справляться со всей возлагаемой на его плечи работой.       Однако сейчас, чувствуя, как шедшая с ним нога в ногу мигрень медленно подступает к затылку, Дилюк очень жалеет, что отказывался от помощи со стороны Джинн, когда та услужливо предлагала ему разобраться в этом деле на живых примерах. И правда, сейчас бы очень пригодилось.       Вместо этого он ловит внимание на себе и путается в собственных мыслях. Раздражение, волнами исходящее с обратной стороны стола, рассеивается как по взмаху руки, когда взгляд Тартальи обращается к Рагнвиндру. Лёгкий прищур бездонных глаз сбивает с толку, и Дилюк бесконтрольно разглаживает смявшийся угол подола на пальто.       «Как же хочется домой», — с тяжестью думает Дилюк, благодаря Скарамуччу за напиток.       — Могу ли я задать ответный вопрос? — лучше, чем сменить тему, Рагнвиндр не придумывает ничего. — Почему именно «Метель»? Почему именно клуб? У этого есть какая-то причина?       Возвращаясь к привычному дурашливому виду, Чайлд задумывается. Смотрит в потолок, словно там, между лампочек и нарисованных точек-звёзд, есть ответ на этот вопрос. Но в конце концов просто пожимает плечами.       — Если честно, то конкретной причины нет, — отвечает, и лицо его разглаживается, словно не было тех искрящих негативом эмоций парой минут назад. — Можно сказать, мы с тобой в этом похожи: мне просто хотелось чего-то своего. Крепкую основу для будущей жизни, в некотором роде свободу от… Ото всего.       Тарталья прокручивает бокал в руке по кругу, из-за чего тёмная жидкость почти касается самого обода. Пару мгновений смотрит на плескающийся напиток и улыбается так слабо, так задумчиво, словно мыслями уходит куда-то очень и очень далеко.       — Я собрал это место по кирпичам, самостоятельно возводил. Конечно, Скар мне помогал, — он смеётся, а мальчишка на это лишь фыркает себе под нос, продолжая смотреть куда-то в сторону. — Так что это наше собственное детище. Вариантов того, чем по итогу будет «Метель», было множество, но я рад, что остановился на чём-то подобном.       — Да, если бы ты послушал Чжуна и сделал здесь санаторий для стариков, было бы не так весело, — бубнит Скарамучча, вызывая со стороны самого Ли короткий смешок.       — Возможно, — Чайлд хмурит брови, кидает взгляд к стеклу, но быстро переводит его обратно на Дилюка. — Поэтому, думаю, если ты искренне захочешь, чтобы твоё дитя жило, ты сможешь добиться его процветания.       Рагнвиндр кивает, и сам невольно вглядывается по ту сторону — в зал, где энергичным потоком люди и свет сменяют друг друга; где музыка звучит без перерывов, а алкоголь льётся рекой, словно день каждого здесь — последний.       «Метель», в самом деле, кажется невероятным местом. Почти сказочным, ведь что-то реальное не может быть таким ярким, блестящим, словно неосязаемым. Но, возможно, именно эта самая неосязаемость сделала данное место таким востребованным и популярным?       Именно душа, что, по словам самого владельца, была сюда вложена?       Нет, понимает Дилюк, осекаясь. Он знает, что всё здесь — не просто так. Что это место — не просто мечта сидящего напротив парня, лелеющего освободиться и стать кем-то. Рагнвиндр уверен, что он уже был кем-то. И именно «Метель» смогла закрепить его место в их обществе. Опора, прикрытие — как угодно. Но никак не сказочная мечта.       Когда, спустя пару пустых разговоров и ещё одного стакана сока, они заканчивают своё небольшое знакомство, Дилюк пожимает протянутую ладонь Чжуна, кивает даже не поднявшемуся Скарамучче и смотрит в лицо стоящего напротив Тартальи. Ловит его улыбку, встречает прищуренные глаза.       — Искренне надеюсь, что в будущем мы сможем стать не просто бизнес-партнёрами, но и хорошими друзьями, — говорит и протягивает ладонь для рукопожатия.       — Зависит от того, насколько плодотворно всё будет идти, — Дилюк улыбается одними уголками губ, когда пожимает руку. Мимолётно чувствует, как её сжимают чуть сильнее приличного, но быстро отпускают.       — Проводить?       — Спасибо, я помню дорогу.       Чайлд в ответ кивает, и Дилюк, наконец, покидает так называемых «новых друзей». Втекает в зал громкой музыки, в поистине сверкающий Ад, из которого разве что из вежливости сидящим где-то там хозяевам не бежит — быстро идёт, игнорируя любой направленный в его сторону взгляд.       Лишь в машине, ухватывая руками руль и с силой сжимая пальцы, он громко выдыхает через нос. Пару раз стучит по ободу, чуть не набивая себе синяк, и склоняет голову вниз, пряча за широкими рукавами пальто и выпавшими прядями широкую, пусть и несколько нервную улыбку.       — Кажется, я выиграл в чёртову лотерею, — говорит и не верит, что всё идёт по плану.       Всё слишком хорошо.       Осознание это поднимает беспокойную панику в груди и ликующий адреналин. Если всё и дальше пойдёт по выстроенному пути, то его ждёт два исхода: либо он сможет поймать преступников за хвост, либо он всё же ошибся и все пройденные испытания были зря.       Вариант с тем, как его ловят на лжи и четвертуют, мельтешит на фоне, но это Дилюк всячески игнорирует.       Поднимая голову, Рагнвиндр впивается взглядом в сверкающую неоном и бликами надпись «Метель». Обводит каждую букву, а сам видит пять звёзд, что, подобно путевой, ведут его в нужном направлении. Которое как клеймо нависло над его жизнью в тот разрушающий год, погасив своим светом всё то малое счастье, что было в жизни Дилюка. Догадкой, единственной зацепкой.       И он уверен в том, что делает — впервые за столько лет. Несмотря на возникающие трудности, на борьбу с самим собой. Всё это — явно не бесполезно. Он справится. Не ради себя.       

* * *

             В «Доле Ангелов», как и всегда это бывает в субботу, полно народа: Дилюк наблюдает за незатейливым хмельным спором незнакомых ему мужчин, почтительно кивает на приветствие постояльцев, что сразу обратили на него свой взор. Вдыхает полной грудью: и тот перегар, и смешанные запахи одеколонов, и въедливый пот. Ни от чего сейчас не хочется сбежать. После «Метели» это место кажется Райской кущей.       Оправляя полы пальто, он медленно двигается к стойке. Замечает на себе удивлённый взгляд Чарльза, восторженные глаза показавшейся из подсобного помещения Моны. Та, не теряя и секунды, приближается к нему, цепляя на губы яркую, поистине счастливую улыбку.       — Какими судьбами, мистер Дилюк! — и подобная реакция искренне теплится неярким огнём в груди Рагнвиндра. То самое немногое, что всё ещё вдыхает в него жизнь — такие простые, лёгкие люди, не ищущие в его словах хоть какой-то, даже самый незначительный подвох.       Эти маленькие, но светлые моменты дают возможность дышать чуть более свободно.       — Выходной, а ты всё стремишься на работу, — Чарльз звучит осуждающе, но Дилюк ясно видит еле уловимую улыбку в уголках его губ. И невольно улыбается сам: уже не натянуто, не заставляя себя. Искренне.       — Просто мимо проезжал, вспомнил, что Кэйа сегодня должен быть здесь, — один локоть опирается на стойку, пока взгляд блуждает по столикам в поисках знакомой макушки. А, не находя, возвращает внимание к владельцу бара. — Он вышел?       — Кэйа сегодня не приходил, — отвечает Чарльз и невольно смотрит на часы. Сам удивляется подобному.       Изумлённый, Дилюк что-то невнятно мычит и, извинившись, отходит чуть в сторону. Достаёт телефон, набирает знакомый, но столь редкий в его вызовах номер, а сам невольно наблюдает, как Мона и Фишль ловко снуют между столиками.       Чтобы затем, оторвавшись от мобильного, с недоверием взглянуть на залитый красным экран.       «Абонент временно недоступен»       Это первая за последние годы суббота, когда Дилюк не застаёт своего брата в «Доле Ангелов».