Бамбук, склонившийся под тяжестью снега

Экзаменационные листки, заполненные, сданные и отсортированные, по всем предметам проверял директор, оказывая полное недоверие к объективной оценке Сохо, и она даже огорчилась. Не из-за отношения, а из-за того, что на самом деле ей нравилось все это: проверка, шорох черной ручки, характерные ошибки учеников, индивидуальные пути решения и занесение результатов в таблицу на шумном компьютере. Возможно, не будь шаманом, устроилась бы офисницей и ушла бы в декрет после тридцати. Когда директор постучался в класс, являющимся некой мастерской для наставников, где они могли посидеть под кондиционером, пошаркать обувью об пыльный ковер, поскладировать макулатуру и повзаимодействовать друг с другом, обсуждая учеников, — в общем, в типичную учительскую, Сохо курила у подоконника и прокручивала верх-вниз сайт с предложениями о покупке путевки в северную часть Японии. — Сохо-сан, — пожилой мужчина зашел и сразу же позвал, — воняет. — Прошу прощения. Она затушила сигарету об стенку кружки — все равно не курила, только сбрасывала пепел и увлеченно фантазировала об отпуске. Очнулась, когда увидела стопку в руках директора, медленно приближающуюся к ее столу. Значит, наконец-то проверил. Стало очень волнительно смотреть, будто бы оценки Сугуру, Сатору и Сёко — ее собственные. В каком-то смысле так и есть. — Итак, что хочу сказать. — Директор сложил листки ровно, пододвинул стул к боковой части стола и присел, почесывая седую бороду. — Иейри-сан сдала хорошо, она отвечает на вопросы правильно, как должно быть, сухо и по делу, задачи решает по выученным методикам. Они разбирали вместе каждого ученика: от пробелов в знаниях до личностных качеств, которые влияют на учебу и повлияют на шаманскую карьеру. Впервые Сохо почувствовала, что ее слышат и слушают, достаточно было поменять локацию и доказать на практике, по высоким оценкам, что она теперь уже не та студентка-бунтарка, а успокоившаяся в своих амбициях женщина, исполняющие должностные обязанности и не сеющая прогнившие семена. Оттого и директор перестал выглядеть как директор — тот редкий тип мужчина-шамана, доживший до пенсии, седины и ворчаний в кабинете. — Что насчет Годжо-сана… — он в очередной раз хотел начать наставляющую, предупреждающую речь о Сатору, но тут резко — тут-тук! — появился в дверях сам Сатору. Школьная форма, чернющие линзы очков и руки, спрятанные в карманы брюк. — Йоу, Сохо-сенсей. — Кивнул, а затем, будто бы сразу не заметил директора, удивленно обернулся, когда проходил к столу учителя. — И вам здрасте. — Добрый день, Годжо-сан, — директор сделал особый тоновой акцент на «добрый день». — Я пойду, Сохо-сан, остальное обсудим позже, результаты занесите в систему и раздайте ученикам для ознакомления. Перед уходом он внимательно изучил написанную картину: учитель, развернувшийся на крутящемся стуле, с улыбкой и светлым лицом от лучей солнца, выпирающих из-под жалюзи, и ученик, вальяжно занявший освободившее место. Пахло теплотой и спокойствием, но почему-то нависало что-то тревожное, будто бы все — ненастоящее и притворное. Директор хмыкнул в бороду от мыслей-паразитов и закрыл после себя дверь, желая сохранить тишину в коридоре. — Ну, ну! что там? Не томите мое сердце и скажите прямо: Сатору-чан, ты такой молодец, у тебя по всем предметам сто баллов, — мальчик выжидающее смотрел на скрепленные три стопки листков и еле держался, чтобы — в прямом смысле — не взять все в свои руки. В качестве издевки Сохо передвинула эти стопки поближе к клавиатуре и развернулась к монитору, где по-прежнему красовались баннеры с дешевыми турами. — Куда ты так торопишься? Еще целая неделя до официального конца полугодия, — озорно ответила Сохо, свернула окно браузера и открыла рабочие таблицы. — Лучше бы занял себя сборами чемоданов. — Да мне собирать особо нечего, — качнул плечами и вздохнул. — А будет что-то типа праздничного ужина, ну, сходим куда-то вчетвером? Сохо-сенсей ничего не ответила — полностью занята и не готова поддерживать светские разговоры. Голова ее была занята недавним разговором с директором, а пальцы — битьем по клавишам. Ей бы хотелось поддержать разговор, но поддержание важного и делового вида важнее: построение баррикады, сохранение субординации, напоминание, что все еще есть понятие «учитель» и «ученик», поэтому эта занятость — флер, сегодня нет того нужного экстракта концентрации. — Круто было бы съездить на минеральные источники так-то. Давненько с Сугуру планируем. Но и в городе мне нравится тусоваться. Там, кстати, вышла новая часть того самого фильма фантастического, помните? Я рассказывал, там, где, короче… Он хотел продолжить, но Сохо перебила: — Если я скажу тебе твои результаты, ты же прекратишь меня отвлекать? Не то чтобы он на самом деле отвлекал — ей нравилось его болтовня на фоне ни о чем и о всем, воспринималась на уровне громкости и важности так же, как шелестение листвы справа, в открытом окне. — Хотите, чтобы я ушел? — по-странному серьезно уточнил Сатору, затем — потянулся и развел руки в сторону. — Просто скажите: да, ты выиграл спор или нет, уходи сортировать носки по грязным и чистым, или пошлите в ближайший продуктовый, как это делает Сёко, когда у нее нет настроения. Сохо передала листки, последние в стопке. — Да, выиграл. Все предметы сданы на максимум, даже закрыл все долги и хорошо поправил успеваемость, хоть мы и не договаривались на это. Сатору посмотрел сначала на трехзначное число в отрывистом круге, затем — на сенсея. Быстро и многозначительно. — На каком тренировочном поле? — спросил, не прерывая установленный зрительный контакт. — Сейчас? — Можно и сейчас, можно и завтра, можно и послезавтра, можно и… — Ладно, пошли, — чтобы глупо не спорить и не откладывать, согласилась Сохо и встала, — получишь свой приз победителя. — Все правильно. Вы замечательная, Сохо-сенсей. Она не ожидала, что все произойдет так скоро, хоть тайно этого желала. Спор — только отчасти для поднятия успеваемости; в действительности нужен был для потакания своих эгоистичных желаний, проросших на не упокоивших чувствах к мертвому человеку. Сохо согласилась показать свою технику для того, чтобы влезть в воспоминания Сатору и увидеть его старшего брата, так как в собственные воспоминания влезть не могла и по качеству они были хуже неумело записанных на кассету немых фильмов без субтитров. Конечно, она думала о возможных последствиях — если Сатору и испугается ее возможностей, то этого не покажет, и, скорее всего, начнет думать, какие есть слабые стороны у этой техники. Найдя слабые стороны такой устрашающей силы, мнущая мозговые извилины, он еще больше приблизит себя к абсолютной безграничности. Разбалтывать не будет, сторониться — тоже, в нем сыграют заложенные судьбой амбиции; будет уважать и считаться, пока достаточно не окрепнет, не станет выше. В конечном итоге старого поколение должно уступать — ради нового. Сохо выбрала самую отдаленную тренировочную площадку, окруженную деревьями и не пылающая от летней жары, и пока они шли до нее — руки, словно она до этого держала их в морозилке, дрожали от холода. Наконец-то ее посетили сомнения: неужели она убеждена в том, что если вновь увидит Ичиро, то вся боль пройдет, будто бы ее не было; разве ей не станет хуже? Фотографии, видео, сделанные в школьные годы, во время свадьбы и семейной жизни — ничего из этого не трогала, выкинула, стерла после первой годовщины смерти. Остались лишь воспоминания, которые и так у обычных людей становились хрупкими и наивными со временем, у Сохо — гнили и травили трупным запахом. Сатору шел сзади, молча следовал. Когда пришли, Сохо развернулась к нему и ужаснулась, будто бы впервые увидела. Образ Ичиро и образ Сатору — они не различались между собой и вольно заменялись. Верно: ей нужно увидеть Ичиро так явно и четко для того, чтобы провести черту между живыми и мертвыми. В последний раз вспомнить — и навсегда забыть. Плечи почувствуют облечение, а Сатору станет собой, без призрака брата за спиной. — Ты помнишь деталь нашего уговора? — спросила Сохо и удивилась, что ее голос так же ровен, строг и спокоен, как в стенах учебного кабинета, — все переживания внутри нее настолько привычны, что она способна непроизвольно их скрывать. — Убрать Бесконечность. Но разве это не игра в поддавки? — Моя техника не сможет пробить твою Бесконечность, это верно, только Расширение Территории, но тогда все будет слишком просто и быстро, а ты вроде как еще хотел помахаться. — Отлично, Сохо-сенсей! Можете нападать первая, — воодушевленно выкрикнул Сатору после минутной разминки ног. Сохо хрустнула замершими пальцами и тряхнула пиджак за лацканы. Это не продлится долго, нужно лишь коснуться виска — и все, бездна младшего Годжо вновь открыта для нее. Бой сейчас и бои тогда, учебные, ничем не отличались, кроме мотивации и настроения Сатору, — Сохо по-прежнему подавалась, делала и плавные, и резкие движения, стараясь произвести привычную комбинацию с обездвиживанием. Нет, все же имелось еще одно отличие: телесные ощущения. Бесконечность чувствовалась явно, без нее — Сохо удивилась, как тело Сатору отзывается на ее выпады и блоки; что кожа подобна песку, горячая и колючая от выплескиваемой энергией. — Я не заметил, чтобы вы использовали технику. Опять издеваетесь? — спросил Сатору, подыграв маневру от сенсея, и упал на землю, подняв пыль. Сохо надавила на его грудь коленом. — Нет, смотри внимательно: показываю только для тебя. Сложила руку в неполную мудру, коснулась виска.

Пыль, прозрачная листва, тихий ветер, бумаги, незакрытая таблица, ручка с потерянным колпачком — все осталось где-то там вдалеке, теперь — борозды, чешуйки, проклятые реки, паутины памяти, свежие мысли, гнилые представления. Истинное естество. Здесь так изменилось с ее последнего визита. Сохо не нужно было много времени для поисков, достаточно было пойти по сверкающему следу, она чувствовала знакомое тепло, оставленное Ичиро, и шла, не сворачивая и ни на что не отвлекаясь. Ей хватило бы даже одного воспоминания, и вот: самое четкое и то, что Сатору крутил у себя в голове снова и снова; оно имело особое значение. Сохо потянула за торчащую сверху, из тьмы, нитку, и паутинное полотно накрыло ее. Конец зимы — начало весны; с веток капает протаявший снег, поверх европейского костюма Ичиро накинуто хаори с эмблемой клана. Сохо стоит за его спиной, слишком далеко, у угла веранды. Столбы, крыша, деревья — все преувеличенно длинное, объемное и масштабное, она в воспоминании маленького Сатору, и сам он сидит напротив брата, сложив ноги, ровно держа спину и спрятав пальцы в кулачки. Сохо идет тихо по деревянному полу, а по ощущениям — будто бы по натянутой сетке. — Я тебя кое с кем познакомлю. Она замерла от голоса мужа — спокойного, домашнего. Не смогла идти дальше, подойти и сменить ракурс, как планировала изначально, — подалась сомнениям. Все равно это будет не ее Ичиро, это будет Ичиро глазами Сатору; сама затея бессмысленна, слепа, глупа, играющая на желаниях увидеть его со свойствами живого: дышит, говорит, двигается, и так рядом, так близко с ней. Сохо переполнилась противной жалости к себе и злости. Прошло много — и ей по-прежнему сложно. Не может ни смириться, ни принять решение. Сатору смотрит на брата с восторгаемой любовью. — Ее зовут . Вместо имени — оглушающий свист. Верно: Сохо уже была в мозгах Сатору, чтобы стереть себя из его памяти, и это затронуло многие воспоминания об Ичиро. Стирать, пожирать, повелевать, ломать — она умеет, а вот восстанавливать и исцелять нет. И даже если бы могла, все равно бы не вернула Сатору себя, она планировала скрывать их общее прошлое дальше. Убегать — тоже умеет. — Не переживай, ты понравишься. Вы поладите, я уверен. Это было трудно, но она все же подобралась поближе, развернулась и присела, смотря на Ичиро в упор. Он, конечно же, был с отпущенным взглядом к Сатору. Расслабленные брови, карие глаза, белые волосы, выглаженная одежда, ни звуков, ни запахов, ничего, только визуальный мираж. Буря закончилась — и Сохо вынырнула со свободной грудью.

Сохо не убрала руку; убрала, когда подчинила сознание Сатору, и встала, отходя и смотря на его лицо по-новому. Не с ужасом, не с отреченностью и не в поисках найти схожие семейные черты, — а с принятием. Сатору Годжо — это Сатору Годжо. — Встань и сними очки. Как бездушная кукла подчинился. Подросткового задора не было, и даже неистощаемые голубые глаза потеряли искры морских бликов. Поэтому она сложила мудру и оборвала связь. Сатору начал выблевывать воздух, усиленно дышать и похлопывать кулаком по груди; все в нем заискрилось. — Извини, получилось резко? — Сохо подошла и заботливо взяла за плечи. — Это что та… Моя голова! Она почувствовала себя очень и очень виноватой и в то же время — спокойной, как никогда не бывало после подчинения, пусть оно было вот таким вот коротким. Обычно — задор, устрашающая дрожь и сбивчивый рассудок. — Вскоре пройдет, извини, — шепотом пообещала Сохо, начиная поглаживать по плечам. — Я не все понял, но кажется, понял… — попытался сразу же выдавить свои мысли Сатору, не переставая откашливаться. — Вы очень крутая, Сохо-сенсей, но, пожалуйста, больше… — Композиция из кашля. — Я не буду больше подчинять тебя своей техникой. — Поняла с полуслова. — Но ты все равно не прекратишь использовать Бесконечность при моем касании, верно? — Вы правы, — закивал Сатору и взял Сохо за запястья. — Давайте я отсижусь и вы мне еще все расскажите. — Давай.

Экзаменационные листки, которые с таким старанием выкидывала Сёко с крыши, не ловили ветряные потоки и, скручиваясь, топорно падали вниз, как не умевший летать птенец. Сёко огорченно фыркнула, держась за поручни и наклонившись вниз: ей этот вид совсем не устроил, представляла она иначе. — Отстой, — ядовитым шепотом заключила девочка и скинула вниз еще порцию бумаги. Уже не с таким воодушевлением. — Этот старикан занизил меня по биологии, литературе и основе проклятой энергии! — Действительно занизил? — заинтересованно спросил Сугуру, схватив из руки Сёко оставшиеся листки. — Да, смотри-ка, твой ответ верен… и здесь ты правильно указала варианты… — Что? Дай, дай! Сугуру занес руку над головой. — Я шучу, те предметы ты в первую очередь выкинула, забыла? Это математика, и тебе бы ее подтянуть, — с улыбкой сказал и разжал пальцы. Листки весело полетели в сторону, кружась и развиваясь. — Эй, Сатору, уже послезавтра отъезд, ты договорился с Сохо-сенсей насчет праздничного ужина? Сатору сидел рядом, на плитке, облокотившись об поручни и массируя висок. Его глубокая задумчивость, в которую он впадал в последнее время, смешила ребят своей отстраненностью и немного тревожила. По их соображениям, он размышлял о скором возращении домой; клановые драмы были известным многим, кто даже не имел тесные социальные взаимодействия с шаманскими семьями. — Да-да, на, Сёко, возьми еще мои, — махнул Сатору и передал стопку. До этого они обсуждали оценки, сверялись с ответами и ели яичные рулетики. В раздумья он ушел позже. Дверь на крышу шумно, со скрипом открылась, и прошла Сохо-сенсей, стуча невысокими каблуками. Надевала она их редко, и, если надевала, значит, сегодня планировала заниматься исключительно бухгалтерией. — Развлекаетесь? — спросила сенсей, взяв с уха заготовленную сигарету. — Сёко-чан, нужно будет убрать. — Почему я-то? — Сугуру, помоги, пожалуйста, и быстрее будет. — Вытащила зажигалку с переднего кармана; подожгла, затянулась. — Ну? Давайте, раз-два, раз-два. — Стала в ритм похлопывать. Особых возражений не было, — и Сёко с Сугуру скрылись за зеленой дверью. Сатору встал, взялся за ограждение и стал смотреть вниз, выжидая, пока они спустятся и начнут прибираться. Сохо подошла, затрещало дерево, запахло дымом. — Во время каникул я останусь в техникуме, — зачем-то сказала она. — Угу, — просто ответил, а через минутку ожил, прозрев: — А что, у вас своей квартиры нет в Токио? Я думал, вам здесь не особо нравится. Ну… и я предполагал, что вы слиняете куда-то отдыхать. Вы же там просматривали туры. Сохо посмеялась. — А, ты заметил? Да нет, скорее всего, не в этом году. И к техникуму я уже привыкла. Сатору обернулся к ней. — Будете скучать? — Это лишь месяц, Сатору-чан. — Це-е-елый месяц, — протянул и наклонился вниз. — Эй, Сохо-сенсей, а вы своей техникой сможете приказать мне спрыгнуть вниз? — Да, — просто ответила, затянулась. — Отсюда насмерть не разобьешься: поломаешься, но я могу приказать тебе встать, и ты встанешь. Прикажу пойти на сломанных ногах — и ты пойдешь. — А вы такая жуткая, Сохо-сенсей. Мне нравится. Теперь понимаю, почему вы особый ранг, но не понимаю, почему с такой силой вы торчите в техникуме. — Со временем поймешь и это. Безоблачное небо, беззаботное завтра, Сохо-сенсей красива на фоне голубого и белого. Сатору тешит свое самолюбие открывшейся особенностью: только он может огородиться от ее техники и быть неуязвимым; и только он подобрался к ней настолько близко, что может быть уязвима она. Развиваются неубранные волосы, дым, развиваются и мысли. На горячие источники они так и не собрались — пообсуждали и решили, что лучше отложить эту поездку на зиму, поэтому как альтернативу выбрали кафешку с намешанной кухней и небольшим выбором. Оказывается, Сохо-сенсей, если не знакома с меню, выбирает долго и усердно. Наелись, наболтались и к вечеру уже дособирали чемоданы и сумки. Сатору, Сугуру и Сёко поедут от техникума до города на автобусе, — а уже там разбредутся в разные стороны, в разные семейные мира. Сохо-сенсей провожала до остановки. — Я буду скучать, — призналась улыбчиво Сёко и потянулась к сенсею для объятий. — Привезу сувениры с Окинавы, — пообещала, похлопала по спине. — Увидимся через месяц, Сохо-сенсей. — Сугуру тоже улыбался. Сохо взглянула на его улыбку и сразу же убрала взгляд; обнимать не стала. Было по-прежнему некомфортно после просмотра его жизни, даже если об этом знали только она и старейшины. Колыхающая тень, плотная и огромная, накрывала их, стоявших напротив остановочного знака. Белый автобус прибыл точно по расписанию, которое посмотрела организующая сборы и выход Сохо. Ученики заходили поочередно, покупая билет у входа и проталкивая за собой сумки. — Буду ждать, — сопливыми словами, как в мелодраме, но железным тоном, как в приказе, сказала Сохо Сатору, уже отвернувшемуся и заходящему в автобус. — Не плачьте, Сохо-сенсей, вы же сильная, — обернулся на ступенях и помахал рукой. — Это лишь месяц. Дверь закрылась, окна, покрытые пленкой, не показывали наружности, и потому все внутри было черным, не делящимся на детали. Можно было только по очертаниям понять, кто куда сел, но совсем не было видно, продолжали ли Сохо улыбаться и корчил ли рожицы Сатору. Пролог наставнической практики завершился успешно, и не так тяжело и мучительно было при его прохождении, как до этого представлялось, и впереди ждали скучные каникулы с многочисленными заданиями, которые старейшины откладывали, выжидая, когда у Сохо станет больше свободного времени. Колупая ногтем синюю обивку с геометрическими рисунками, Сатору сидел рядом с Сугуру и посмеивался оттого, что на одной остановке к Сёко подсела добродушная и болтливая старушка, которая смущала девочку рассказами из прошлого и предложениями угоститься окономияки. Эта бабушка настроила волну мыслей Сатору на другой лад, но эпицентром по-прежнему оставалась Сохо-сенсей. Если раньше он размышлял о ее технике, вновь и вновь перекручивая эпизод с подчинением разума и анализируя свои ощущения во время и после, сейчас он вспомнил, что она не только шаман, но и человек, женщина. Сатору не может представлять, чтобы она как-то изменилась, — время влияет только на него: станет выше, тверже, голос перестанет ломаться, а Сохо-сенсей застынет, останется такой же. Когда-нибудь он перерастет ее — в буквальном значении также. Он был доволен: с одногрупниками поладил, не имея опыт тесного общения со сверстниками, и наставник попался хороший для первого года — нет, идеальный. Сохо-сенсей красива, интересна, сильна, но по-прежнему покрыта налетом, который Сатору не в состоянии снять, так как не в состоянии сейчас принять и понять то, что за ним скрывается. Представляет: когда станет выше, тверже, голос перестанет ломаться, скорлупа хрустнет, расколется и все выпадет наружу само собой; верит: и без нее, оставшись без тайн Сохо-сенсей будет красива, интересна, сильна, уже из-за того, что она — Сохо-сенсей.