Бамбук, склонившийся под тяжестью снега

План был прост: подсунуть Сугуру снотворное, смешав с остальными таблетками от кашля и жара, и подкрасться ночью, чтобы беспроблемно вычитать его суть. Конечно, имелся небольшой просчет: Сохо никак не ожидала, что она, когда закончит, встретится с Сатору, то ли мучавшимся бессонницей, то ли будучи совой. Тихое закрытие двери и тихие шаги — не уберегли, лишь подчеркнули подозрительность, но Сохо даже была рада, что единственное, до чего додумался Сатору, это обвинить ее в интимной близости с кем-то из учеников. Пусть думает так. Всю дорогу она шмыгала носом, но не из-за того, что успела заразиться или тоже примерзнуть под кондиционерами, а из-за кровотока, повышенного давления. Вернувшись в квартиру, Сохо перестала сдерживать кровь, и она разом попадала вниз, на пол; голова закружилась, опора исчезла, оставалось только упасть. Чувствовались: слабость, вкус железа. Ванная комната всегда была спасением, верной поддержкой и другом. Мокрое тело, мокрые волосы, остановившаяся кровь — Сохо выходит с ними в общую комнату и садится за низкий стол. На полу, рядом с окном в вазе стоит скопище засохших цветов. Они уже не пахнут. Нужно закончить работу и заполнить форму, но вспоминается удивленное и обиженное лицо Сатору, затем — лицо его старшего брата, Ичиро, с таким же удивленно-обиженным выражением. Некая семейная черта, или Сохо удобно думать, что у них больше схожестей, наделяя Ичиро повадками и вещами, ему не свойственными. Она стала забывать; сначала — мелочи, после — все больше и больше важного. Ее голова пропускала слишком много информации, и Сохо боялась забыться насовсем. Забыть не только людей, которые были для нее дороги, моменты, когда она была счастлива или грустна, но и себя целиком. Поэтому в свободное время писала — переводила на бумагу все то, что ей когда-то говорил важный для нее человек и что имело значение, пересматривала свои воспоминания и перепроверяла список того, что она любит и что делает чаще, чем обычно. БЛЕСНА.МР4 Хоть по правилам, их семьи должны были познакомиться на ужине с обменами подарков и списков родственников, Ичиро решил свести Сохо со своим младшим, единокровным братом заранее и совсем неожиданно, без предупреждения. Первый раз она увидела Сатору, когда ему исполнилось шесть лет и он еще не носил ничего, скрывающие его глубинные, драгоценные глаза — термообработаные турмалин параиба; когда на улице все еще стояла зима и только Сохо не сливалась с ней, как Годжо, а рябила; когда они прогуливались по садам Хамарикю, окруженными с трех сторон водой. Она старалась изучать его незаметно, и Сатору, не отвечающий на долгие взгляды, делал вид, что у нее это получается. Она старалась быть дружелюбной к ребенку — и он опять же подыгрывал, но оставался отчужденным, держась ближе к брату и говоря односложно. — Ты же его невеста? — вдруг проявился очень оживленный, по-детски дерзкий и прямой вопрос. Сохо стало легче, уже не так неловко. Лучше бы он вел себя так всегда, а не строил из себя всеведущего, всесильного, всезнающего взрослого — с прямой осанкой, с серьезностью в лице. Ичиро первый отреагировал — повернул голову в сторону младшего, улыбнулся и сказал, не давая Сохо ответить: — Откуда такие предположения, Сатору-чан? Неужели опять родителей подслушиваешь? — Подслушиваю, — честно и без сожалений признался мальчик, начиная качать ногами, свешенными со скамейки и не достающими до земли. — Хочешь узнать, что они про нее говорят? Сохо — опять где-то вне настоящего, внутри тревог и разбросанного будущего. Вроде говорят про нее, вроде бы ей даже интересно, а вроде бы — все это настолько нервирует и раздражает, особенно эти свадебные хлопоты, к которым она все-таки не решалась спокойно относиться, что хочется встать и уйти. Например, в туалет. И закрыться там, отдышаться и умыться. Только вот какой смысл, если ей придется вернуться в действительность, где ее насильно засовывают в чужой клан. И в непростой — огромный по влиянию, запретам. — Лучше спроси у Сохо-сан, — по-воспитательски посоветовал Ичиро и наклонился назад, давая брату и невесте больше удобств для зрительного контакта. «Сохо-сан» — как ужасно! — Сохо-сан, — Сатору посмотрел на нее вкрадчиво, продолжая качать ногами, — хотите узнать, что про вас говорят в поместье? Она отвернулась. На ветке, укрытой тающим снегом, сидит грач. — Рассказывай. — Мама злится, — начал все-все рассказывать мальчик и ловить каждую реакцию от каждого своего слова. — Точнее, злилась. В первое время. Часто ссорилась с отцом в кабинете и в чайном домике, а потом успокоилась и смирилась. После того, как он ей объяснил, почему Со… вы важны. Но на самом деле мама злилась из-за того, что отец не стал с ней обговаривать этот вопрос. Все-таки появление новой женщины в поместье должно быть с обоюдным позволением. Не думаю, что ее на самом деле волнует, на ком брат женится, куда больше ее волнует, с кем ей придется жить и делить хозяйственную роль. — Ты слишком смышленый, — со вздохом сказала Сохо. Грач улетел. Ничего это откровеннее ей не дало. — Ну-у-у… — ребенок запнулся. Ичиро ободряюще потрепал его по плечу, прошумев пальто и курткой. — Вы хотите еще что-то знать? — На самом деле нет. — Вы не бойтесь. Женщины всегда чем-то недовольны. Так и так им придется смириться. И они успокоятся. Никто вас не обидит. Стало стыдно, что ее успокаивает шестилетний. — А как ты к этому относишься? — Мне все равно, — снова честно. — Но отец говорит, что после свадьбы брат переедет в нашу летнюю резиденцию. Мне бы этого не хотелось. — Ну что ты опять начинаешь, — влез Ичиро и начал поглаживать Сатору по спине. — Я буду тебя навещать, ты будешь нас навещать. Может, никто и не переедет, это еще все обговаривается. Ичиро ей нравился. Своими манерами, легкими движениями и улыбкой. В него было просто влюбиться, и в него все влюблялись: старшекурсницы, младшекурсницы, преподаватели, директор и сама Сохо. Прекрасный представитель клана Годжо, старший сын главы, который уделял внимания всем и было непонятно, к кому он относится по-особенному. Сохо выбрала тактику в общении с ним привычную для девочки-подростка, влюбившейся в своего популярного однокурсника: игнорировать его дружелюбие, не подаваться чарам, дерзить и спорить. С третьего курса она стала податливее, поэтому все его слова, действия, направленные в ее сторону, она также воспринимала иначе. По-особенному. Будто бы он относится к ней по-особенному, будто бы тайком узнал про ее чувства и подает сигналы, что это взаимно. А потом — в начале зимы объявили об их фиктивном браке, все стало бессмысленным, а девчачья влюбленность — глупостью. Сохо, голодная, отказывалась есть брошенный кусок мяса, потому что понимала, что это муляж. — Слушай, — позвала Сатору Сохо, когда Ичиро отошел и оставил их наедине; мальчик поднял голову — от его глаз хотелось скукожиться, — что бы ты сделал, если бы тебя на ком-то насильно женили? — В каком смысле? — непонимающе отозвался Сатору, удивленно нахмурившись. — Насильно? Вы преувеличиваете. — Что? — Это же нормально. Родители находят жениха, невесту… это нормально. Мне тоже найдут, когда я повзрослею. — Ну и, когда найдут, что ты будешь делать? — Как и все. Как и брат. — А что он делает? — Старается, чтоб вам было хорошо. Идея переезда — его. — Сатору сильнее хмурится. Будто бы устал от непонимания девушки простых, базовых вещей. — Вы много думаете и потому задаете много глупых вопросов и нервничаете по пустякам! Вы станете частью нашей семьи, и, даже если с братом что-то случится, я позабочусь о вас. У вас всегда будет защита. Теперь успокоились? Она уснула на столе, даже не начав писать отчет, и отложила его на весь следующий день, закрывшись в одиночестве в квартире до вечера. Сегодня был выходной — и у нее, и у учеников; впервые она захотела насладиться им в полноценности и не встречаться ни с кем из преподавательского и учащегося состава. Хандра обняла за плечи и потянула в кровать. Не хотелось ни есть, ни курить, Сохо раз за разом пыталась выловить воспоминания об Ичиро, об их совместной жизни, но, если что и вспоминалось, казалось, оно было ложным, приукрашенным, не из прошлого — из фантазии. День шел за днем, Сугуру, несмотря на то, что быстро выздоровел, уже не сопливил и не сипел, жаловался на непрекращавшуюся боль, которая по-тупому била по вискам. Сохо чувствовала себя виноватой и поэтому давала обезволивающее — обычные таблетки, ни с каким снотворным уже не перемешанными — и спрашивала, как он себя чувствует, чаще, чем принято. Сатору отчего-то делал вид, что не встречал преподавателя в ночное время в студенческом общежитии, не шутил и не ерничал по этому поводу, только стыдливо отводил взгляд, когда их глаза встречались; будто бы Сохо стала объектом, полностью сделанным из неприличности. И исправно выполнял домашние задания, закрывал хвосты, тем самым провоцируя однокурсников на издевки. Сохо наконец-то решила исполнить задуманное и каждые три дня звала Сёко на факультативы. От нахождения с Сугуру и Сатору хандра тянулась вновь. От первого потому, что копание в чужой голове никогда до хорошего не доводило; она и забыла, каково это: общаться с человеком, про которого ты знаешь все, — без дозволения и так нагло. От второго потому, что он все больше и больше тянул воспоминания о Ичиро — о человеке, которого и забыть нельзя, и помнить о нем не хочется. Поэтому Сохо выбрала проводить больше времени с единственной девочкой на потоке, расслабляясь с помощью погружения в знакомую, любимую тему и милых поболтушек о том и сем. Сезон дождей начался рано — каждое утро терраса, ступени, дорожки были мокрющими, скользкими. Сохо часто падала, принося Сёко практику перед основными занятиями. — Вы это либо делаете специально или… — с улыбкой говорила ученица, проводя рукой с обратной проклятой энергией по мелким порезам от камней. — Или вы неуклюжая, — закончил Сатору и поправил очки. Он балансировал на наклоненном назад стуле и сидел спиной к окну, серому и зеленистому. — Просто мне добираться дольше и проблемнее, — объяснила Сохо. — Может, вас провожать? — Резко отпустил стул, а сам наклонился вперед. — Или у вас уже есть кто-то, кто будет вас провожать и держать заботливо за руку? Впервые Сатору напомнил о той ночи, но реакцию, которую ожидал, не получил — Сохо лишь качнула головой и поправила испачканные брюки. Сегодня она упала на ступенях — поскользнулась, пролетала и упала. Для шамана особого ранга такие увечья: царапины да синяки, полученные не от проклятья, не на задании — смешны и глупы, но Сохо их не стесняется. — Да что с вами? Не улыбаетесь совсем. Неужели после того, как сорок лет исполнилось, совсем не осталось радости в жизни? — Мне не сорок исполнилось, — неуверенно ответила Сохо, начав крутить кольцо на пальце то влево, то вправо. — Двадцать восемь. — Да что с вами? — еще громче спросил Сатору. — Правду, что ли, сказали? Это, типа, из-за того, что я стал учиться нормально, а Сёко наконец-то делом занялась? — А я думала, вам меньше. Ну, двадцать пять, например. — Сёко почесала за ухом и посмотрела на сенсея по-новому, будто бы они заново знакомились. — Может, еще фамилию нам откроете? Сатору сложил руки, как при прошении милостыни. Сохо перестала выкручивать кольцо, встала и пересела на учительский стул, подальше от учеников. Откровений на сегодня было достаточно — да и зачем они вообще нужны? Для сближения, для доверия, но чем ближе — тем сложнее будет уйти, а Сохо бы очень хотела уйти. Из магического мира в целом. Куда-то, где всегда будет снег. На этот раз — точно, бесповоротно. — О боже, опять игнорируете. — Прошу прощение за опоздание. — Дверь раскрылась, на пороге появился запыхавшийся Сугуру. — А ты столько всего пропустил, дружище. — Опять головные боли? — сопереживательно отозвалась Сохо. — Да, плохо спится. — И совсем не будится, — развел руками Сатору. Небо — штукатурный потолок, плохо выравненный и серый, безобразно скучно серый; он потрескался, и через каньоны щелей начала хлестать вода, которая разносилась по сторонам, вымывала здания, людей и рассеивала холод. Нескончаемые дожди не портили настроение Сохо, наоборот — иногда она специально подолгу стояла без защиты, крыши или зонта, промокая и думая: отлично, природный душ, небесная вода, ее внутренности станут чище, ненужные мысли измочатся, как рисовая бумага, и разложатся. Она вышла не утепленная — в пиджаке, футболке и брюках, все как обычно. Поэтому быстро замерзла от поднявшегося ветра и начала поеживаться. Кажущийся утренний безопасный дождик стал безжалостным, крепким, интенсивным ливнем с грозой, и Сохо не успела отследить это изменение. Листья с деревьев сдирались, обувь напрочь промокла, булькала, Сохо, удерживая портфель над головой, встала перед устрашающей россыпью мелких, коротких, каменных ступенек, которые побили ее вчера. Возможно, стоило поискать другой, более безопасный маршрут, не идти привычным и болезненным, а возможно, стоило вернуться домой пока не поздно и недалеко, раздеться, отогреться и предупредить учеников о переносе занятий через телефон. Уперто пошла вперед, надеясь, что медленные шаги уберегут, но поскользнулась на четвертой ступени, задев склизкий мох. Сатору подхватил ее смешно и по-ребячески — из-за спины, за подмышки. Потянул вверх и помог ровно встать. Сохо посмотрела на него раздраженно, совсем не так, как смотрят барышни, которых спасают, потому что ее волновало другое и голова не кружилась от мужских касаний; ее волновало, что Сатору был здесь весь промокший и продрогший. — Ты что тут делаешь? — Что-о? — протянуто спросил Сатору, раскрывая ладонь у уха. Никаких речей слышно не было, ничего не было слышно, кроме битья капель, беготни ветра и подпрыгивания грозы где-то там вдалеке. По-командирски указала на преподавательское общежитие за кленом — на единственный близкий безопасный пункт — и повела туда. В деревянном коридоре, рядышком с ее квартирой было тише, чуть спокойнее, но не теплее, у Сатору были подняты плечи, сжаты кулаки и вырисовывалось драматично страдальческое выражение на лице. Сохо вздохнула. Поддержала воздух. Выдохнула. — Решил все-таки провожать? — Вроде того. Мы зайдем, или у вас опять не прибрано? Сохо улыбнулась, склонила голову и помассировала перегородку носа. Она и забыла, какой он умный и упертый — такой был в детстве, таким и остается сейчас, и этот лоск подростковости до конца ничего не скроет. — Конечно зайдем, ты весь мокрый. — Вы тоже не сухая, — ответил Сатору. — Даже за портфелем не вернемся? На секунду задумалась. Представила, как портфель, наверняка в полете открывшийся, скакал по наклонной тропинке, пачкался и разбрасывал ручки, карандаши и бумагу; как он остановился, упав в колючий куст. — Далеко не улетит. Но там были тренировочные варианты экзаменов… — Ой, тогда ничего страшного! Сохо вытащила из внутреннего кармана пиджака ключи, пощелкала замком, но резко замерла, оборачиваясь к мальчику. — Я вас понял. Можете зайти первая, убрать свои секретики, а я подожду. Убрала: вывернутую одежду, склонившуюся, как лиана, из шкафа, наметки отчета, разметанного по низкому столу, и проверила чистоту душевой кабины и унитаза. От кругового маршрута по квартире остались мокрые следы, смотрелось забавно, и Сатору, ставший первым, кто зашел в качестве гостя во временное убежище Сохо, сразу же это заметил. — Вам бы переодеться, — по-доброму посоветовал, — а то вода течет. — Тебе бы принять горячий душ. Возьми желтое полотенце. Я сейчас найду, в чем тебя одеть. Пока Сохо копалась в шкафу, старательно прикрыв бардак нераскрытой до конца дверцей, Сатору осматривался: вот, пустая и вымытая ваза, которая стояла за знакомым телевизором, пепельница на столе, убранные в сторону шторы, панорамные окна, от которых веяло хрупкостью и холодом, ламинат, белые стены, где-то — разнообразие в виде плиток и коричневых обоев, балкона нет, есть терраса, квадратная арка между коридором и кухней-гостиной. Еще одно помещение, предположительно: спальня — закрыто, и вход в него был по левой стороне от ванной. Из примечательного — ничего, все просто, подаваемо цветокору погоды. Водяные камни встречаются со стеклом звучно и часто, Сохо достает комплект из широких шорт на резинках и футболки с потресканным принтом гор. Передает с невинностью и отсутствием напряжения, с прилипшими ко лбу, шее и ушам волосам, Сатору не может не принять. Он чувствует радость, которая закупоривает подготовленные шутки и присутствие холода, и не может понять, почему это чувствует. Впервые за долгое время они по-настоящему наедине — возможно, поэтому. И Сохо не прогоняет, она никогда не прогоняет, она протягивает руку, как сейчас, и смотрит со спокойным ожиданием, будто бы она, даже не являясь Сильнейшей, знает больше, чем он. Никогда не прогоняет, лишь очерчивает рамку возле себя, создавая Завесу, за которой — все тайны мира. — И где полотенце взять? — Всплеск радости, вдохновленности делает Сатору тупым и скомканным. — Висит в ванной. — Сохо-сенсей пожимает плечами. Диван был бежевым, с зелеными полосками, Сохо-сенсей, переодетая в домашнее (носки-майка-шорты), сидела в одном из уголков, посматривая новостные передачи и поедая коричневую из-за соуса лапшу. Вторая тарелка — для Сатору, который вышел согретым из душа, стояла на низком столе рядом. — Ты такой долгий, — выпустив палочки, с улыбкой сказала наставница. Ждала его больше двадцати минут, и за это время успела развесить мокрую одежду на сушилке, разогреть остатки вчерашнего ужина и расслабиться. — У нас что, разница в двенадцать лет? — вытащил свои рассуждения наружу Сатору и присел рядом. Желтое полотенце лежало на плечах. — Получается, что так. — Кивнула и увела взгляд куда-то в сторону, то ли в угол, то ли в стену повыше телевизора. — Можете не называть фамилию, но скажите тогда, почему это такая страшная тайна. — Это не тайна, — начала объяснение Сохо-сенсей, не затронутая раздражением от повторений, выпустив пустую тарелку и поправив согнутые колени, — если отвечу на один вопрос, потом придется отвечать на сто других. Поэтому я лукавлю или просто молчу. — Сдержала паузу, вернула зрительный контакт и резко продолжила. — Ты ведь знаешь, что по-настоящему значит особый ранг? Сатору неуверенно кивнул головой: вроде бы знает, это вроде бы все знают. «Особый» дают за силу, признанную магическим сообществом и способную противостоять любому проклятью. — Это значит, ты опасность для всех. Ты способен встать против правящего режима; бомба, которая может рвануть, а может и нет. За особыми рангами ведется строгое наблюдение — для верхушки важно предугадать твои шаги, держать в уверенности, что нет ничего правильнее их решений. Данный дар, скорее, пугает окружающих возможностью его использования. Поэтому я предпочитаю, чтоб обо мне знало как меньше людей и меньше глаз за мной приглядывало. Уж лучше я буду неизвестным особым рангом, чем у всех на слуху. Мне хватает внимания Старейшин. То есть тут две причины, почему я, как кажется, многое скрываю. Сатору почесал затылок — задумался и ничего не ответил. Сохо вытащила пачку сигарет и чуть приоткрыла веранду, не вставая с дивана. Закурила. Мало вдыхала. Больше смотрела на мальчика, и редко, когда у нее был так долго направлен взгляд на него. Сатору хотел узнать, что она видит. Как видит. Как он смотрится через сияющий дым. — Я пережду здесь ливень? — Пережди.