Running through the golden field

Когда Диппер возвращается домой, то узнает, что прошло неприлично много времени, а он этого совсем не почувствовал. Выходит к хижине и чувство такое, будто попал в какой-то совершенно другой мир: и освещение уже сменилось, и сама хижина ощущается не такой заброшенной. Наоборот даже — жизнь в ней кипит. Пока Диппер бродил по лесу, прадяди успели вернуться из города. Мэйбл вместе с ними на кухне: накрывает на стол, пока Форд заваривает чай, а Стэн разогревает в микроволновке блинчики из пластиковых контейнеров. На фоне чуть слышно играет местная радиостанция с хитами давно уже прошедших лет. Выглядит очень… уютно. Диппер невольно, и неосознанно даже, замирает в проходе ненадолго. Наблюдает за ними и думает о том, что хотелось бы удержать в памяти эту картинку подольше. Затем наконец отмирает и призраком заходит на кухню. И все равно, что он пару часов прошатался в лесу и не ел ничего толком в обед, а на кухне так аппетитно пахнет выпечкой и сладким кленовым сиропом — голода он не чувствует. — Диппер! — восклицает Мэйбл, попутно захлопывая холодильник. Она смотрит на него внимательно, совсем немного нахмурившись. — Где ты пропадал? Я успела испугаться, когда проснулась, а тебя нет. — Да чего пугаться, наверняка опять шлялся по лесу. Не впервые же, — с улыбкой отвечает Стэн, выкладывая последний блин на тарелку, сгребая все контейнеры в кучу, чтобы их выкинуть. — Зато вернулся ровно к ужину. Диппер игнорирует это немного прилипающее к мыслям «опять», не желая поднимать у себя в голове тему своих старых и давно позабытых привычек. Только позволяет себе почувствовать непонятное сожаление, от которого все никак не может отделаться. — Ага, — соглашается с ним Диппер, усаживаясь за стол. — И как тебе, уже нашел что-то интересное? — спрашивает вдруг Форд, ставя перед ним кружку с горячим травяным чаем. Диппер кидает взгляд на кружку Стэна и думает о том, что себе прадядя определенно налил помимо чая что-то еще. Диппер думает еще и о том, что ему, почему-то, очень не хочется говорить ни о странной треугольной статуе в лесу, ни о гуляющих там гномах в красных колпаках. Это даже в мыслях кажется чем-то, что ему могло привидеться от усталости и его состояния в целом. Да и по правде говоря, жить всегда было куда легче, когда была возможность на что-то спихнуть всю вину за происходящее с тобой. Да и честно, уж очень не хотелось, чтобы все думали, будто у него на самом деле окончательно и бесповоротно съезжает крыша. Хочется быть осторожным. Так, на всякий случай. — Только много деревьев и пару белок, — пожимает плечами Диппер, хватаясь двумя руками за чашку. Он не заметил, как успел продрогнуть — по вечерам все еще было прохладно. Или устал. Вариантов всегда была целая куча. — Что интересного может быть в лесу? Мэйбл кидает какой-то уж слишком недоверчивый взгляд. Форд смотрит на него внимательно. Диппер этого не замечает. Или только делает вид, попутно без особого энтузиазма ковыряясь вилкой в своей тарелке. — И правда, — соглашается Стэн, устало усаживаясь за стол. — Ведь самое интересное из этого леса мы уже давно притащили в хижину. — Ну не скажи, там осталась еще куча мусора, из которого можно наделать экспонатов. — Мэйбл лишь посмеивается, немного наигранно даже, прежде чем усесться рядом, попутно случайно пихая Диппера локтем. Смотрит на него обеспокоенно. Он лишь качает головой в ответ. Мэйбл нехотя унимается. — Оставлю это дело для вас, — громко отпивая чай, говорит Стэн. — Я уже не в том возрасте, чтобы делать подделки. Форд лишь закатывает глаза, едва заметно ухмыляясь. И ужин длится долго. По крайней мере, куда дольше обычного — большую часть времени они разговаривают, пока еда стынет на тарелках. Все-таки, не виделись они давно. Прошло около двух лет, если Диппер правильно помнит, и редких, праздничных открыток явно было недостаточно, чтобы суметь рассказать все то, что в жизни за это время успело произойти. В целом, прадяди довольно много путешествовали все это время. Форду нравилось изучать различные легенды и аномалии разных мест — всеми забытых и не очень. Стэн в свою очередь был ответственным за то, чтобы у них всегда было немного денег в кармане и чтобы они случайно не сгинули где-то посреди очередного экономического кризиса. Диппер не спрашивал, каким чудом они умудрялись путешествовать, имея при себе лишь одно удостоверение личности на двоих. Когда Мэйбл и Диппер навещали прадядь в последний раз, старики жили в Испании: Форд проводил исследования местных аномалий, пока Стэн занимался тем, что умел лучше всего на свете — продавал ненужные сувениры и всякий мусор, выдавая его за ценный экспонат. Он вроде пытался одно время отказаться от старых привычек. Получалось так себе. Но, по крайней мере, воровать из магазинов он стал чуть реже, а говорить «спасибо» чуть чаще. Поначалу родители не хотели их отпускать — слишком далеко и дорого. Но близнецы настояли и каким-то чудом сумели их уговорить: все-таки прадяди впервые звали их к себе, спустя столько времени. Как потом оказалось, это в принципе было впервые — когда они сумели остановиться в цивилизованном месте. И мало того, что близнецы наконец смогли выехать куда-то дальше своего родного штата — поездка в каком-то плане вышла даже полезной. Правда, по большей части, это касалось Мэйбл. У нее вечно были проблемы с испанским, а потому, половина лета, что она провела в Испании, хорошо повлияла на ее успеваемость в школе. Родители были в восторге. Диппер пытался радоваться, но получалось с трудом. Раньше он ей всегда с испанским помогал — они проводили чуть больше времени вместе. А после того лета необходимости такой не было. Диппер и Мэйбл проводили тогда много времени гуляя по городу, попутно фотографируя все подряд. Иногда Диппер помогал Форду с его исследованиями, но случалось это не так уж и часто. Точную причину почему — вспомнить уже не может. Возможно, было скучно. Возможно, дядя сам его редко звал. В общем, и здесь уже не было четкого ответа. Диппер в целом плохо помнил то лето. Помнил испанские улочки, парочку картин, которые он видел в художественной галерее и сувенирную лавку, в которую они случайно заглянули, чтобы переждать дождь — все остальное сливалось в одно непримечательное лазурно-зеленое, выжженное ярким летним солнцем, пятно. Да и если честно, он не особо цеплялся за эти воспоминания. Раньше было обидно. Сейчас уже легче. Только горько как-то. Потом то далекое испанское лето закончилось — как и все другие хорошие вещи на свете — слишком быстро. Близнецы уехали обратно в Америку, а через месяц-другой прадяди отправились в путешествие по Африке и больше на связь почти не выходили. Только лишь умудрились пару раз отправить открытки и фотокарточки на рождество — с изображением жарких пустынь и зеленых пальм. Поэтому сейчас, спустя столько времени, Мэйбл все никак не могла от них отстать — то и дело подливала им еще остывающего чая в кружки и все расспрашивала, расспрашивала и расспрашивала обо всем подряд. Диппер тоже слушал, но почему-то очень часто терял нить разговора, отвлекаясь на свои собственные мысли — они уводили все дальше и дальше с каждым разом. Прадяди путешествовали бы и дальше — признавать это всегда будет сложно — но годы уже берут свое. Становится все сложнее двигаться так много, все чаще ноют кости и все больше проблем приносят колени. Так подумать, они были теми еще везунчиками — пережить столько всего и все еще иметь возможность стоять на ногах. Несмотря на обилие мест, которые они успели за всю жизнь посетить, все равно посчитали, что вернуться в старый город, который уже наизусть знают — самое лучшее решение. Пускай здесь почти не осталось ни секретов, ни тайн для них неизвестных, это место уже давно стало домом. И эта еще одна вещь, которая все никак не дает Дипперу покоя, когда он думает про прадядь и Гравити. Пускай с сестрой они скоро разъедутся — но обязательно еще увидятся. Когда уйдут прадяди — они уйдут уже навсегда. И это кажется такой сложной и такой невообразимой вещью. Она все никак не может поместиться в его голове. Пускай они все эти годы виделись с ними редко, но зато знали: дяди были и, если сильно вдруг захотеть, их обязательно можно будет отыскать. Сейчас же даже искать не придется — лишь потерпеть долгую поездку на автобусе. Но потом. Потом их нигде уже не найти и некуда будет звонить, приезжать на каникулы. Никто не отправит больше открыток на рождество. И не будет больше никаких историй за ужином. Вообще ничего не будет. На память останется только старый развалившийся домик в глуши и парочка фотокарточек. У Диппера не останется даже воспоминаний. Скорее всего — забудет их лица так же быстро, как и вчерашний день. И это тянущей болью ощущается ярче всего. Тем временем прадяди на уговоры Мэйбл поддаются очень даже охотно — рассказывают обо всем подряд, постоянно перескакивая с темы на тему. Иногда и вовсе начинают спорить, когда их мнения по какому-либо поводу расходятся. И выглядят при этом так, будто им всего лишь лет двадцать и вся жизнь еще впереди. Это вселяет неуверенную надежду. Это вызывает слабую улыбку. И Диппер действительно испытывает какое-то подобие счастья. Затем, когда прадяди решают, что на сегодня они уже наговорились, разговор резко меняет направление на сто восемьдесят градусов. Много говорят про планы на будущее — Мэйбл все также с горящими глазами рассказывает про все те колледжи, что она успела присмотреть, и чем мечтает заниматься после. Диппер говорит лишь о том, что хочет как следует отдохнуть и что-то решать ему не очень-то хочется. Думать о будущем страшно и больно. Да и времени еще много, чтобы планы успели сто раз поменяться. И большую часть вечера по итогу молчит, изредка что-то добавляя — за него все рассказывает Мэйбл. В жизни у Диппера ничего интереснее экзаменов не происходило толком, а все школьные события уже успели смазаться в еще одно огромное неприглядное пятно. Даже церемонию вручения аттестатов, что была совсем недавно — помнит уже не так хорошо. Хотя, возможно, ему просто и не хотелось ее запоминать. Так или иначе, Дипперу нравится слушать. Именно так он думает, когда попытки поговорить получаются так себе. Все темы так или иначе возвращаются к одному и тому же. Иногда выходит выдавить из себя сухой ответ — и то при условии, что дело касается физики или литературы, погоды или учебы. Но все остальное — это вещи, о которых говорить почему-то сложно, грустно или вовсе не хочется. Форд то и дело кидает на него задумчивые взгляды, иногда что-то спрашивает, обращаясь напрямую, но Диппер опять не может никак найти ответ. Чувство такое, будто бы он должен знать — это ведь что-то очень элементарное, очень простое. Но ответ ускользает и нужные слова все никак не находятся. И поэтому Диппер лишь качает головой, отвечает уклончиво и односложно, да прячется за своей кружкой давно остывшего чая. Когда ужин наконец заканчивается, Диппер вызывается помыть посуду. Несмотря на отсутствие аппетита, у него получается в этот раз расправиться с содержимым тарелки — на ней не остается ничего, кроме сиропа и масла. Мэйбл и Стэн уходят с кухни, чтобы разобраться со спальными местами для близнецов на сегодня. Форд почему-то остается на кухне. В этот раз, тишина, нарушаемая лишь шумом воды и приглушенной музыкой по радио, ощущается неуютно. Напрягающей, что ли. Диппер не был любителем всех этих небольших разговоров и никогда не умел их поддерживать, но сейчас это кажется хорошей идеей. Куда лучше стоять вот так: в молчании и под старую музыку. Потому, оттирая тарелку от кленового сиропа, он спрашивает первое, что приходит в голову: — Мэйбл уже отругала вас за запущенный чердак? — О да, она жаловалась на это почти все то время, что тебя не было, — улыбается в кружку Форд. — Но мы правда не думали, что вы захотите спать там. — Я, если честно, тоже об этом не думал, — признается Диппер, выкручивая горячую воду чуть больше нужного. Это помогает ему сосредоточиться. — Но она сама предложила и очень не хотела от этой идеи отказываться. — Очень даже в ее духе. Они молчат некоторое время, пока Форд вдруг не спрашивает: — Давно это началось? — Форд оставляет свою кружку с остывшим чаем на столе и встает рядом с Диппером по правую руку. — Что именно? — уточняет Диппер, хотя и так прекрасно понимает, к чему идет разговор. Ему становится не по себе. — Твои провалы в памяти, — уточняет прадядя. Он берет в руки полотенце — совсем новое, видимо только сегодня купили — снимает с него этикетку и принимается вытирать тарелки, которые Диппер оставлял рядом с раковиной. — Сильно заметно? — тяжело и устало вздыхает Диппер. Он не такой уж наивный и прекрасно понимает, что это сложно не заметить. Но, если честно, так хотелось верить, что у него хорошо получается все это скрывать. — Не сильно, — спокойно говорит Форд. Тарелка, которую прадядя берет в руки, еще теплая. Он ненадолго задерживает взгляд на воде, что бежит из старого и немного ржавого крана. Насмотревшись и, видимо, сделав какие-то выводы, решает, наконец, начать вытирать тарелку. И делает это до того медленно, что Диппера это почему-то начинает раздражать, но об этом молчит. Ну, в конце концов, он точно так же медленно намыливает тарелки под горячей водой, не жалея свои руки. Торопиться им точно было некуда. — Если не обращать на это внимание. — Она все еще не заметила, — возражает Диппер слабо, тем самым пытаясь защититься. И сам в свои слова верит с трудом. — Или просто не хочет замечать, — все также спокойно говорит Форд, на Диппера не смотря. — Мы ее прекрасно знаем. Диппер не отвечает. Потому что не знает, что на это ответить. Потому что понимает, что отвечать на это нет смысла. В тишине заканчивает мыть посуду — хорошо ее было немного — выключает воду. Руки у него красные, но это особо не беспокоит. Форд вешает полотенце на спинку стула и продолжает: — Как думаешь, с чем это связано? — Если честно, не знаю. — Диппер облокачивается двумя руками о раковину и смотрит в остатки мыльной пены на дне. Ответов там не находит. Он прикусывает губу немного нервно. Хотя и непонятно, почему нервничает. Как будто у него были причины Форду не доверять. — И думать об этом не хочется. Ты не беспокойся, я прохожу лечение. Все нормально. — Прости, что поднимаю эту тему, — говорит Форд. В утешающем жесте кладет свою руку Дипперу на плечо и улыбается. Улыбка у него какая-то грустная. — Я просто хочу помочь. Он затем убирает руку, поправляет очки неловким жестом и отводит взгляд. Смотрит в сторону окна. Диппер тоже туда смотрит: уже вечереет — лес становится мрачным и пугающим. Думает о том, что хотелось бы бояться леса и темноты, прямо как раньше. Но, к сожалению, он уже знает, что есть вещи в жизни куда страшнее. Потому, бояться не получается. — Иногда нестандартные методы показывают хорошие результаты, — продолжает Форд, забирая со стола свою кружку. Он доливает туда воды из чайника. Диппер не знает, как и чем прадядя может ему помочь. Он давит в себе желание закатить глаза и снисходительно улыбнуться одновременно. Наверное, это просто было такой штукой, приходящей с возрастом — отрицание доказательной медицины. Пускай методы Форда отличаются от того, чем обычно увлекаются… обычные люди, Диппер все равно сомневается, что какие-то оккультные вещи, или чем там вообще его прадядя сейчас занимается, могут помочь. Ну не продавать же душу дьяволу в обмен на решение всех проблем с головой. Да и если честно, Диппер даже не знает — хочет ли он, чтобы ему помогали. Он так долго учился мириться с этими проблемами, что уже привык, и с трудом сейчас представляет какого это — жить иначе. — Я понимаю, — наконец отвечает он и давит из себя улыбку. — Если станет хуже, я обязательно к тебе обращусь, ладно? — Хорошо. — Форд смотрит на него долгим и изучающим взглядом, а затем выдыхает, принимая свое поражение. — Если захочешь поговорить об этом, ты знаешь, где меня искать. Диппер смотрит на него еще некоторое время, порывается сказать что-то еще, открывает рот, но затем закрывает. И когда Форд уже оказывается в дверях, то Диппер вдруг говорит: — Спасибо, — он возвращает свой взгляд на раковину, больше обращаясь к остаткам пены на дне. Ему почему-то очень хочется добавить еще что-то в духе «за беспокойство и заботу», но так и не решается. А Форд, кажется, и так все понимает. — Не за что, — отвечает прадядя также тихо и уходит. Диппер остается один на кухне. Смотрит на свои руки — возможно он перестарался с количеством горячей воды. Но чувство это немного отрезвляет. Сколько времени он так проводит, стоя у раковины и рассматривая свои руки — Диппер не знает. В его голове много мыслей, но все они не имеют никакого смысла. Часы на руке вибрируют и вырывают из очередного бесконечного потока — срабатывает напоминание о том, что пора уже принять тот горький факт, что бесполезно прикидываться, будто бы все в порядке и что не нужно пить никакие лекарства. Первое время Диппер постоянно про это забывал, потом целенаправленно игнорировал, потому что мысли об этом заставляли чувствовать себя еще более несчастным. Сейчас уже смирился. Смирение. Видимо, вот и вся его жизнь. Диппер расставил посуду по местам, задвинул стулья, выключил наконец радио и погасил на кухне свет, прежде чем подняться на чердак — к своим неразобранным сумкам и грустным обязанностям. На чердаке он также находит и Мэйбл. — Ну, сегодня спать будем в гостиной. К счастью, диван там новый и кресло раскладывается, — говорит она ему, не отрываясь от своей сумки — пытается там что-то найти, но никак не получается. — Не могу найти зарядник, возьму твой, ладно? — Окей, — одним словом отвечает Диппер на все сразу. Двигаясь словно робот, достает из шкафа свой рюкзак, оттуда вытаскивает сначала зарядку — протягивает ее Мэйбл. Пока та возится со своим телефоном, достает оранжевую баночку и прячет ее в карман своей синей кофты. Не сказать, что это было такой уж большой тайной. Ему просто не хотелось лишний раз привлекать к этому внимание. — Может, посмотрим фильм? — спрашивает вдруг Мэйбл, расчесывая еще мокрые после душа волосы, попутно умудряясь читать что-то на телефоне. В комнате приятно пахнет фруктовым шампунем. — Или ты устал? — Давай, — отвечает Диппер, убирая рюкзак обратно в шкаф, попутно пытается отыскать свою пижаму. На самом деле, он хотел спать еще с самого утра. После разговора на кухне у него вообще никаких сил не осталось — но Диппер знал, что он все равно не заснет в ближайшее время, поэтому не видел смысла отказываться. — Тогда чур фильм выбираю я. — Без проблем. Мэйбл уходит. Диппер остается стоять перед шкафом, думая о том, что сегодня у него нет особого желания идти в душ, несмотря на то что день был таким длинным, странным и выматывающим. Он просто успокаивает себя тем, что сегодня и так много чего смог сделать. С тяжелым вздохом, Диппер достает наконец из кармана эту баночку дурацкого цвета, вытряхивает одну таблетку и зачем-то ее рассматривает, размышляя о том, как долго ему еще предстоит жить вот так. Вот так глупо, печально и горько. Он проглатывает все свои мысли вместе с таблеткой, ничем не запивая.