Плен

      "Сделано хорошо," — беспристрастно заключил Хауптман, проводя живым большим пальцем по чертежу. Вот уже час он тыкал британского офицера вопросами, а тот на каждый находил ответ. Не всегда уверенный, поскольку сам Хикокс этот план не составлял, но правильный. "Хорошо, даже несмотря на то, что место здесь не совсем удачное".       "На берегу нет удачных мест," — сквозь улыбку парировал Хикокс, развалившись в своем кресле и расстегнув китель. Становилось не столько теплее, сколько влажнее, и хотя ветер от того был колючим, все же отступление зимы ощущалось.       "Тоже верно," — пожал плечами летчик. Глаза его держались у британца на шее, одержимо ловя изгибы мышц. Как легко было бы вспороть его воркующую глотку. Длинная бугристая полоса хлынула бы потоками крови, и он сунул бы в нее замерзшие пальцы и копался бы до тех пор, пока не нашел бы хребет или трахею.       Стыдно было представить, что о нем мог подумать сейчас Штурмбаннфюрер. В первый раз человека грохнул и теперь не мог никак угомониться, думал только об одном, и иногда это странное желание доходило до такой тугой плотности, что его вполне можно было принять за возбуждение. Как подросток, ей богу.       "Вы играете в карты?" — Хикокс кашлянул, видимо поймав на своей до веревки голодной шее испытующий взгляд и произвел откуда-то новенькую, глянцевую колоду. Расцветка мастей на ней была конечно странная, но у англосаксов в принципе все не как у людей.       "Конечно играю. Вы умеете в скат?" — оживленно спросил Хауптман, потянувшись к колоде. Так и не дотянулся, потому что живых пальцев у него было от силы три.       "Нет. Вы умеете в бридж?"       "Нет".       Около часа они провели в бессмысленных попытках объяснить друг другу правила. Сдавать карты, раздавать карты, торговля, очки, масть, реконтра — Хикокс не знал этих слов по немецки, Фогель даже без притворства не мог их знать по английски. Британец предложил покер, но в покер вдвоем не поиграешь. Остановились на "пьянице", к которой Хикокс удачно подставил бутыль.       И пока летчик подавлял в себе злость на ебучие карты и языковой барьер в целом, брит украдкой кидал на него свои мягкие глазенки.       "Мы с вами начали не с того," — между делом заговорил тот. "First of all, you do know English".       Летчик хитро улыбнулся, и стянул с него сигарету.       "I must say you're quite good at it. How do you know not to react to important words?" Два вальта легли рядом — спор, надо было накидывать. В картинках все мерещились самолеты. Пиковая шестерка это он, трефовая десятка это противник. Как же сука чесался мозг!       "We have capture manuals, it's not so hard when you read it," — пожал плечами мечтатель летчик. Вчера он не мог уснуть до рассвета. Десны зудели. Когда он начинал засыпать, ему вдруг казалось, что он под обстрелом, и потому вздрагивал и тут же просыпался.       "It's an easy thing to miss, isn't it?" — Хикокс сгреб разрешенный спор, чуть зацепив прикосновением чужую руку.       "I had a lot of time alone to think".       "So what were you doing before the crash exactly?"       "Had already said. Routine sortie. Go over Sleeve, shoot the bombers down, come back". Король к восьмерке, валет к даме, девятка к девятке. Снаружи протяжно завыла сирена, отблеск поисковых прожекторов заглянул к ним, и Хауптман напрягся на минутку, готовясь к удару.       "I meant- earlier i think i touched a nerve, when we talked about my book," — чуть потупившись продолжал брит.       "You did, yes," — и все, дальше летчик не говорил, просто подкидывал карты на стол.       "An old lover?" — не унимался офицер, и голос его стал такой вкрадчивый, знойкий. Конечно, он же писатель, ему все нужно литературно чтоб было. Фогель подавил в себе желание сморкнуться на стол и повел плечом.       "First love".       "Was it in Berlin?"       "Yes. We were comrades… Mmm. Classmates".       "What happened?"       "Sometimes you trust a man with your full heart. But he's just a man". А иногда ты веришь, что у Хаффнера есть мозг, но вместо мозгов у него патриотизм.       "And he turns out to have been a bastard the whole time," — закончил мысль лейтенант. Был ли стервозник Хаффнер ублюдком с самого начала? Может и был, только это было незаметно, когда ему не давали управлять целой эскадрильей.       "Were you in love in Berlin?" — Фогель уперся локтями в стол и смачно затянулся. Тепло и раскатистый голос его убаюкивали, даже неприязни к врагу не было.       "Of course. With a working boy from 'Scarlet Plague'".       "Oh, I know it".       "Were you a regular?" Чума был бордель хороший, простоял долго после 33-его, даже в начале войны, по слухам, еще работал из какого-то подвала. Туда забивались всякие важные шишки, которых не прищучили во время Рёмовского путча. Жухлое по слухам место, молодняк то разбежался, кто заграницу, кто в СС.       "Sometime in my life, yes. Maybe we had met eachother there," — летчик мечтательно вздохнул. Вот они были, два любовника, разлученные временем и обстоятельствами, оказавшиеся по разные стороны баррикады. Пиздец романтика.       "Perhaps we have…" — Хикокс изучающе взглянул на обросшего грязного немца, попытался видимо представить его молодым, и чему-то улыбнулся. "He was incredibly funny, that boy. Tall, broad shoulders and, strangely, such a small waist. He wore these suspenders, for some reason i remember them so clearly. They had flowers embroidered on them, little daisies. But he smelled of lilacs. And the last thing he told me was: 'It's cold'. And i never saw him after that".       Хауптман рассеянно слушал бессвязный рассказ. Жуткий рассказ. Пьяные люди имели такое свойство, их душа вдруг открывалась и язык, не поспевая за воспоминаниями, выдавал обрывки чувств в самых точных красках. Именно в разбросанности была их сила. Обреченное чувство от запаха знакомых духов, пустота при виде любимого силуэта, последние слова, которые пластинкой вертятся в голове, в которых ты копаешься и ищешь смысл. Все это подкрадывалось без предупреждения, и находила прозрачная грусть.       Такие рассказы не нужно было понимать, они были не для того, чтобы передать последовательность событий. Что-то жуткое таилось в этих словах, всегда. Что-то голодное и призрачное. Возможно, потому, что они не были закончены.       "You're a real writer, lieutenant," — не найдя чего еще сказать, заключил летчик.       "And your wife?" — спросил вдруг британец.       "She was my classmate from school". Не совсем ложь, с настоящей женой он в один институт ходил. Но о ней разговаривать не собирался. Слишком далеко была эта светлая умная голова. Только-только получила приглашение в немецкое посольство в Англии, ходила всегда уверенно и упруго, звонко смеялась и, поверни они в другую сторону на пути домой, возможно, так и продолжила бы смеяться.       "Do you love her?" — если это и был допрос, то он уже давно перестал так ощущаться.       "I'm a bad husband. You know? I was a good husband, now I'm a bad husband".       "Don't you think you can be good again?" Пауза. Фогель снова прикрыл глаза и задумался. Разве можно было вернуться в то состояние? Бабочки обратно в гусениц не превращаются, метаморфоз работает только в худшую сторону. Все же он был слишком старым, чтобы меняться.       "No, i think something will always be wrong now. I could be a good father, but a bad husband still. I'm too rough now, i have no patience for adults, they must follow orders," — он качнул головой. Брит только фыркнул, в лице его читалось какое-то упрямое отрицание. Грязными руками летчик аккуратно прикрыл крышку маленькой латунной коробочки с памятью. Они подумывали о детях. Какими глазами смотрела бы она на него, если даже Краммер своим тонким нутром ощущал эту военную грязь в фогелевых движениях? Черт с ним!       "I think there's still time. For all of us," — весомо произнес Хикокс. Слова его были далекими и от того зловещими, словно он знал что-то. Хауптман придержал дыхание, вглядываясь в его пьяные круглые глаза. Нет, нет, слушать пьяниц был верный билет в сумасшествие. "There's still time for you, and life beyond this war," — пророчил офицер. Слова его были до того властными, что он не решился не слушать их. Человек с такой уверенностью мог сглазить и проклянуть очень легко.        "Besides, women are a sophisticated bunch, my friend, it'll never be an easy task living with one," — с легкой усмешкой добавил лейтенант, и как навождение прошла с лица его зловещая маска.       Фогель долгожданно вздохнул и поежился, стараясь тему поскорее перевести: "Why don't you marry?"       "There's no pressure to," — тот скривил лицо в довольное выражение.       "Must be nice," — ядовито заключил Хауптман. Помолчали. Сигарета неловко тлела над пепельницей.       "Is there any favour you'd like to ask?" — Хикокс удачно выбрал момент, Фогель не мог сказать, что на него это не подействовало. Будто корка грязи отлепилась от лица офицера, и он предстал слегка покрасневшей кожей искренний.       "Do you want to keep me here forever?" —летчик хотел бы злится, но снова не получалось. В конце концов, его могли убить. Или пожалуй, того хуже, он мог оказаться фанатиком.       "I'd like to, you are a useful asset, my friend," — лаконично ответил лейтенант и положил свою ладошку летчику на щеку. Теплая. Что-что, а руки у него были красивые, пальцы длинные и аккуратные, таким рукам положено было писать стихи гусиным пером, и держать бокал дорогого вина вечером на веранде поместья.       "I want to send a letter to my family," — тряхнул головой Фогель. Чужая ладонь не настаивала на контакте и легко исчезла с его лица. Какой семье он собирался писать? Уж точно не Краммеру. Если он был жив, ставить его под удар он не мог себе позволить. Хаффнеру тоже не напишешь. Хэльштрому — может.       "That can be arranged. We're planning an operation soon. I assume you'd want us to avoid hitting your friends there," — с готовностью добавил офицер и хлебнул из своего стакана.       "I would like that, yes. Can you find out information about our second Staffel?"       "That can be arranged as well. Not for free though. Business is business. If you could show me some things on the map," — Хикокс обратил их внимание обратно на карту пролива. Летчик вздумал вдруг воротить нос, что по лицу было вполне заметно, но протест этот был слабый и скорее рефлекторный, чем искренний.       "You're not a bad man for this, you know that, right?" — так просто и резко он вдруг с размаху ударил по сердцу. Голос его вновь отдалился на высоту божьего засланного, который сверхъестественным глазом видел это стыдное желание, самый примитивный моральный вопрос: "Плохой ли я человек?" и отвечал на него, нежно переплетая пушистые крылья вкруг чужих плеч: "Нет, ты не плохой. Ты жертва обстоятельств. Я прощаю тебя".       "Aren't i?" — слабо протестовал атеист Фогель.       "There's nothing wrong with wanting to live, wanting your friends to live. I've treated you with dignity, much more dignity than you would be afforded by your own people. What has your government ever done for you really?" Хикокс был прав. Надменно, эрудированно, лукаво даже, но прав. Хауптман почувствовал укус стыда за мочку уха. Возможно, этот стыд был на первых парах ему необходим.       "Not much".       "So i thought. Your input will help save lives, the quicker this war is over, the less people die".       "Mmm…"       "You can have a life here, it's not out of the ordinary for soldiers to defect. There's procedures for it, official forms. Hell," — британец усмехнулся своими мягкими глазами: "we could even put you on a payroll".       Хауптман прикрыл глаза, замечая на себе чужое прикосновение, такое легкое и целомудренное. Так, как Хикокс это описывал, все казалось вполне реально. Вот они заполнят какую-нибудь форму, ему напишут рекомендательное письмо, потом примут в РАФ. Он вытащит Краммера, и они осядут где-нибудь на задворках войны. Его будет ждать спокойная гражданская жизнь, со всеми конечностями и органами чувств на месте.       "Thank you," — летчик рассеяно спохватился, что на такое надо ответить. Лейтенант особо нетерпения не выразил.       Он спрашивал вполне безобидные вещи, не интересовался расположением аэродромов и бункеров, ему были интересны пабы, магазины, жилые дома и прочие совершенно бесполезные вещи.       Вечер тянулся вместе с алкоголем. Они умудрились составить письмо фогелевой "жене", в котором он предупреждал ее, что утром после прибытия письма, к ней придут его друзья и отведут ее и детей в безопасное место. Хауптман увы быстро пьянел, от чего язык развязался быстро и катастрофично. Впервые кажется он напился до такого беспамятства, что тело двигалось и говорило само по себе. И уж что оно там рассказало, он не мог вспомнить.       ***       Хикокс слово свое поганое сдержал. Вечером (все их встречи происходили вечером, чтобы видимо летчик чего лишнего не увидел) он вновь подозвал его к себе, и Фогель, окрыленный, что сейчас услышит новости, вкопался в самом проходе, потому что в британском офисе помимо лейтенанта стоял Нойфельд.       Фогель раскрыл рот, закрыл, снова открыл, блондинистый партизан повернулся на него и было дернулся взять под козырек, только козырька у него не было, как и у летчика статуса.       "А ты что тут забыл?" — выпалил наконец ошарашенный Хауптман.       "Решил должок тебе вернуть," — Нойфельд улыбнулся до самых ушей и протянул некий печатный лист желтоватой бумаги, на котором числились имена второй группы. Все знакомые и нежно любимые, большинство живые, кроме самого главного. Краммер значился в списках как отстраненный от должности. Летчик тяжело приземлился на стул и прошелся кривыми пальцами по волосам. Как же так…       "Мы можем его вытащить, но только если ты нам поможешь," — кислотно заявил Нойфельд. Какого хуя он лез сейчас с этим? Ему не было дела до их сальной операции, его ведомого возможно сейчас пытали!       "Hey, it's not all lost. You might feel hopeless, but we can get him out of there," — мягко пророкотал Хикокс. Слова его подействовали успокаивающе, как кубик льда на красном от загара загривке.       Краммера нужно было вытаскивать. Что ж, даже Хэльштром рекомендовал ему бежать. Действительно, разве желание жить было предательством? Разве он не заслужил жизнь?       "В чем я должен помочь?" — спросил наконец Фогель, грубо протирая рукой уставшие веки.       "Мы готовимся к высадке на оккупированной территории. Нам нужен кто-то, кто проведет нас в глубь страны," — просто и быстро сказал Нойфельд.       Какой у него был выбор? Если Краммер действительно был под стражей, то лучшим вариантом были британцы, на Хэльштрома надеяться не приходилось. А если они лгали? А если лгали, то очень зря собирались подпустить Фогеля хоть на сантиметр ближе к самолету. Летчик активно кивнул своей дурной бошкой. Нет, Хикокс был человек слова, гордый по рыцарски. Он бы не стал сейчас лгать.       "Хорошо. Это я могу. Но я хочу гарантию, что вы вытащите нас обоих".       "Вы хотите летать?" — вклинился Хикокс. От волнения глаза его горели, а язык путался в звуках. "Мы позволим вам летать, только на стороне победителей".       "Идет".       Небо временно прояснилось, с моря потянуло холодом, от земли теплом. Душный запах прелых листьев стелился по колено, почва размякла и мягко уходила из-под ног. Тяжело сейчас наверное было пехоте, ну а впрочем, слава богу он не в пехоте. Облака все спешили куда-то прочь, будто им сказали, что сегодня на обеде будет двойная порция.       Птицы все активнее пиздели о чем-то своем, иногда, заснув в кронах над аэродромом, они вдруг просыпались посреди ночи от налета и до утра возмущенно горланили, что им не дали спать. Летчик тогда хотел забраться к ним на дерево и передушить каждую пернатую сволочь лично. На него гул артиллерии действовал получше любого снотворного, а вот острые стервозные крики наводили ощущение, будто он снова в казарме и должен слушать поганца старшину или, чего хуже, господина Шиллера.       Сложив широкие покатые крылья, грелись на робком солнце три чистенькие машины. Краска на них еще пахла, шасси были непривычно чисты, а за выхлопом не тянулся еще нагар. Да что уж там, даже кровавые масляные разводы не сочились по стыкам обшивки.       Робко Фогель провел ладонью по фюзеляжу, ожидая увидеть грязный развод после себя, свежая краска чуть увязла на коже. Красивые, как верховые кони, покатые, изящные, точно никогда в жизни им не приходилось тягать повозки. Не то, что их угловатые кобылки.       "Have you ever seen one this close?" — Хикокс наблюдал на шаг назад, как он молча изучает стыки и заклепки.       "Not so close," — даже не задумываясь спизданул Хауптман. Ему хотелось подольше остаться в тишине, обойти пальцами каждый изгиб и таким жестом развернуть обшивку в подробный чертеж. Какая у них была кабина! Как пузырь раздутая, сзади все было прекрасно видно, хоть камеру ставь. Летчик все тянул шею заглянуть внутрь.       "Would you like to get in?" — напутствовал брит, будто прослушивая уже и дурные мысли заключенного.       "Yes. Of course," — медленно ответил летчик, растягивая слова аккуратно, чтобы троицу не спугнуть.       Внутри оказалось настолько просторно, что он сначала не поверил, что оттуда не выкорчевали чего-нибудь. Видимость потрясающая, можно было расправить плечи и свободно вертеть головой, даже к стеклу прислоняться нужно было сознательно. Сидушка правда непривычно вертикальная. И управление в виде какой-то детской погремушки, совсем не серьезно это смотрелось.       Хауптман взглянул на приборы, и тут с облегчением заметил, что они безбожно разбросаны по панели, причем не так, как у их трофейного, а как-то по-другому и причем хуже. Какие-то рубильнички развернулись по оба борта, и ему свербила мысль, что в полете их очень легко зацепить локтем.       "You use carburetors still?" — как бы между делом спросил он, обращая большие, полные волнения глаза на лейтенанта. Кривые ручки все бегали по кабине, гладили шершавые надписи, клацали черными от грязи ногтями по стеклам приборов, чертили по проводам и управлению, мягко кружили на красной гашетке. Истребитель любопытно подрагивал и фыркал, словно его касались в первый раз, и нетерпеливо шептал: "Пусти меня. Видишь полосу? Ты и я одной масти, улетим отсюда, разомнем суставы, только заведи мое сердце, и мы будем одно целое".       Хауптман положил на гашетку руку, потянул влево-вправо, приметился, прислонился к прицелу. Непривычно все-таки. Родное управление ему лежало как хуй в ладошке, естественно и привычно, а эта штуковина походила скорее на автомобильную баранку.       "You know about the carburetors?" — британский офицер скривил в сдержанном удивлении бровь.       "Oh yes, we all know about it. Spitfire can't dive," — отмахнулся летчик. Известная шутка: как усыпить британца? Скажи ему посмотреть вниз. Такая анти свинья получается, звезды видит, под ноги — нет.       "These ones can," — как-то зловеще заявил офицер.       "You installed fuel injectors?" — Фогель разошелся сомнением, под коркой которого теплилась надежда на информацию.       "Indeed". С некоторым уважением он вернул внимание на машину, от которой так приятно пахло свежим металлом и абразивом. Вот как, впрыск они поставили, то-то они новые такие. Летчик выполз из кабины, промахнулся по крылу, но все-таки слез и стал обходить машину со всех сторон. Два толстых ствола следили за ним.       "The guns are big. Big guns," — бормотал он, чувствуя, как вертятся и пульсируют куски мяска на стенках его живота, будто от неприязни. "Да я не трону, и ты не тронь. Вон у тебя какие орудия красивые, да," — все бубнил он в надежде задобрить самолет, который все громче шелестел о свободе.       "Hispanos, yes. Do you think it would be easy for you to switch to a Spitfire?" — как-то невпопад прозвучал голос лейтенанта, он очевидно не имел представления о том, какой искушающий разговор протекал между двумя птицами.       Летчик с минуту думал, представлял, как неудобно в прямом положении тянуть виражи в 5 или 7G и заявил: "I can fly one thing, lieutenant, i can fly all of them". Такой ответ Хикоксу понравился и он, улыбнувшись, похлопал Фогеля по спине. Истребитель притих.       Хауптман окинул взглядом аэродром и зацепился за какого-то рядового в глупенькой пилоточке. Он, состроив серьезное лицо, зачем-то прилежно стучал молотком по пустой металлической цистерне, причем последовательно и равномерно.       "Why does he do that?" — склонил голову Фогель. Хикокс оглянулся, сначала с недоумением, затем с улыбкой.       "Poor sod, he must be new," — легко хихикнул он.       "So why does he hit the fuel-thing?"       "It's a prank our boys like to play. They give the new guy a hammer and tell him to check the metal for weak spots," — объяснил наконец лейтенант, не сдерживая улыбку, от чего пышные усы расползлись тонкой линией, и лицо его стало совершенно родным и добродушным.       "О," — хохотнув, подумал летчик, — "надо своих заставить так делать". От этой мысли ему почему-то стало грустно.