Грешная страсть, или сын Первосвященника

      Вернувшись в свои покои, принц поставил корзину с ужином на стол. От быстрых движений рукава его бархатного халата немного приподнялись, и Хуа Чэн заметил на своём запястье темный след. Мужчина закатал мягкую ткань повыше, обнажив свою руку по локоть, и обнаружил в одном месте на предплечье след укуса.       Усмехнувшись, альфа бросил быстрый взгляд на свернувшегося в его постели калачиком Се Ляня. Судя по всему, не только один принц становился более агрессивным во время гона.       Подойдя к постели, Хуа Чэн приподнял газовую ткань балдахина и осторожно опустился на край кровати. Он двигался очень аккуратно, чтобы не разбудить омегу. Склонившись поближе к его лицу, альфа принялся любовно рассматривать столь милые сердцу черты.       В который раз в его голове промелькнула мысль, что Се Лянь был необычайно красив: далеко не каждый омега мог похвастаться такой внешностью. Высокий лоб, в меру острые скулы, алые губы, большие выразительные глаза, аккуратный нос и густые брови…       Хуа Чэн невольно вспомнил, как чувственно изгибались брови Се Ляня в момент их близости…       От столь великолепной картины, альфа ощутил прилив крови к своему естеству и попытался привести мысли в порядок — ему всегда было непросто контролировать себя рядом с Се Лянем. Сам того не ведая, омега действовал на принца словно магнит.       Вздохнув, молодой человек принялся подбирать с пола подушки и кусочки тряпья, являвшие собой всё, что осталось от его и Се Ляня одежды. Принц не хотел звать слуг, дабы не нарушить сон своего гэгэ.       Ближе к середине ночи во дворец вернулся Хэ Сюань. Хуа Чэн, отоспавшийся после гона аж на несколько дней вперёд, приступил к государственным делам и хотел с ним побеседовать, однако брат был не в самом сговорчивом настроении, поэтому принц решил оставить это до утра.       Отдохнув той ночью всего несколько часов, Хуа Чэн с удивлением обнаружил, что наутро его омега даже и не думал просыпаться.       «Вот теперь это реальная причина для беспокойства», — подумал принц, однако не решился разбудить Се Ляня, ведь, судя по всему, ему действительно пришлось нелегко, и, чтобы восстановить силы, требовалось какое-то время.       Тогда Хуа Чэн отправился по делам, которых накопилось предостаточно за те несколько дней, что он отсутствовал. Теперь, когда Первосвященник вернулся в Столицу, было необходимо начать приготовления к коронации. «А затем и к свадьбе», — добавил альфа про себя.       После полудня ему наконец-таки удалось поговорить с Хэ Сюанем за обеденным столом. По возвращении из короткой поездки в резиденцию бывшей венценосной четы Хэ Сюань выглядел мрачнее тучи. — Что-то ты сам не свой. Не хочешь мне ничего сказать? — как бы между делом поинтересовался Хуа Чэн, садясь за длинный стол, накрытый белоснежной скатертью.       Разумеется, принц притворялся — он догадывался, по какой причине брат был столь молчалив.       Мимо мужчин сновали слуги, поднося различные яства и золотые столовые приборы. Хэ Сюань недовольно покосился на слуг, и Хуа Чэн, негромко хлопнув в ладоши, произнес: — Оставьте нас.       Слуги поклонились и тотчас покинули королевскую трапезную. — Теперь говори, в чем дело? — Хуа Чэн устремил внимательный взгляд на брата. — А ты сам как думаешь? — бросив на принца ответный хмурый вгляд, Хэ Сюань нервно расправил белоснежную салфетку и постелил себе на колени. — Твоя матушка плачет по тебе каждый день, Его Величество тоже спрашивал…       Принц шумно вздохнул и взял в руки нож и вилку: — Мне кажется, мы уже обсуждали это. Я сейчас очень занят. Как только всё улажу, наведаюсь к родителям ненадолго. — Ага, а нянчиться с Се Лянем у тебя, я смотрю, времени предостаточно.       Всякая краска тотчас сошла с лица Хуа Чэна, а взгляд яростно сверкнул: — Следи за своими словами. — Нет, Хуа Чэн, я ведь серьёзно. Они же твоя семья. Неужели так сложно войти в их положение?       Видя, что брата понесло, принц постарался успокоиться, однако то, с какой силой он сжимал столовые приборы, отчетливо выдавало его внутреннее состояние.       Хуа Чэн очень хорошо знал, как тепло Хэ Сюань относился к бывшей королеве, ведь его родная матушка умерла, когда Сюаню не было и шести лет. С тех пор мальчик воспитывался в королевской семье со своим двоюродным братом почти как родной. Так что его привязанность к родителям Хуа Чэна была вполне естественна и объяснима, но иногда он явно перегибал палку в разговорах на эту тему. — Сюань, я думал, ты догадываешься, почему я не желаю видеться с отцом, — твердо проговорил Хуа Чэн, разрезая кусок мяса в своей тарелке и усиленно делая вид, что ему и дела нет до всех этих разговоров. — Опять Се Лянь, да?.. — Хэ Сюань неотрывно смотрел на брата, всем своим видом являя праведный гнев. — Не кажется ли тебе, что ты как-то слишком его опекаешь? Да, твой отец поступил несправедливо в его отношении, но ты не думал, что тебя это не особо-то касается?       На скулах принца заходили желваки, он перестал жевать и отложил приборы: — Если ты не заметил, я и не лезу в их отношения. — Ага, но при этом ты встал на сторону Се Ляня и возвёл родного отца в статус личного врага. В этом твоя сыновья благодарность? — Ты совсем ума лишился? А то, что он сотворил со страной? За это, по-твоему, я ему «спасибо» сказать должен? — не выдержал Хуа Чэн и тоже повысил голос.       Хэ Сюань умолк и какое-то время просто смотрел на брата, сурово сведя брови на переносице. Наконец он заговорил: — Зачем ты мешаешь личную обиду на отца с его поступком в отношении Первосвященника? — Да потому, что он знал, как Се Лянь дорог мне. Он поклялся бывшему Первосвященнику защитить его сына, а на деле… — А не наоборот ли все должно быть?       Хуа Чэн на мгновение отвел взгляд в сторону: — Ты же сам знаешь, что нет. Гэгэ клялся в верности мне, а не моему отцу. Ты же всё слышал тогда, в Тронном зале Юнъань. Семья Первосвященника не защищает власть короля напрямую. Скорее, поддерживает своим влиянием из тени. Да и то, последние несколько поколений вели обыкновенную жизнь как верховные священнослужители. Гэгэ и его отец первые, кому за много лет довелось стать участниками, а заодно и жертвами дворцовых переворотов… — К тому же, отец прекрасно знал, что Се Лянь — мой истинный омега, и все равно был готов отдать его другому, будто он вещь какая… — помолчав, добавил Хуа Чэн.       Лицо Хэ Сюаня ещё больше помрачнело. — Тебе в самом деле стоит поехать и поговорить с Его Величеством. Наверняка у него был мотив так поступить, как бы ужасно со стороны это ни выглядело… Тебе самому станет легче.       Хуа Чэн прекрасно понимал, что брат на самом деле прав и печется о его же благе, однако в такие моменты Хэ Сюань переступал черту и ужасно действовал принцу на нервы.       Ничего не ответив, Хуа Чэн налил в золотой кубок вина и залпом осушил его. Хэ Сюань же как ни в чем не бывало принялся за еду. В трапезной повисла тяжелая тишина, изредка перебиваемая тихим звоном столовых приборов. В этот момент за дубовыми дверьми залы раздался громкий голос слуги: — Его Превосходительство Первосвященник!       Двери со скрипом отворились, и в трапезную вошел Се Лянь. Омега облачился в один из нарядов, которые оставил для него в спальне принц. Это был довольно типичный, в меру вычурный мирской наряд. Похожие по крою одежды носили многие чиновники при дворе, однако видеть Первосвященника в одежде знати Хуа Чэну еще не доводилось. Даже в скитаниях Се Лянь, следуя привычке, привитой ему в монастыре, предпочитал носить мешковатые одежды или накидывать сверху плащ, чтобы не демонстрировать формы своего тела.       Конечно, омеге пришлось поступиться этими принципами во время пребывания в труппе бродячего цирка, но с тех пор Се Лянь, как порядочный священнослужитель, не носил ничего столь облегающего, как сейчас. Всё-таки мода при дворе была куда более откровенной.       Черные штаны довольно узкого покроя были заправлены в высокие сапоги такого же цвета, доходившие Первосвященнику до самых колен и подчеркивающие его стройные упругие икры. Белоснежная рубашка, заправленная в штаны, демонстрировала стройный стан, а серовато-голубой камзол, расшитый золотыми нитями, гармонично довершал образ Се Ляня и придавал ему некую легкость и возвышенность. При этом длинные каштановые волосы Первосвященника были убраны в низкий хвост на затылке и небрежно перевязаны лентой, скорее всего, в спешке. Под глазами омеги залегли темноватые круги, да и в целом он выглядел довольно сонным, хотя и старался при слугах держать лицо. — Гэгэ! — Хуа Чэн буквально просиял, стоило ему завидеть Се Ляня, но в следующую секунду его взгляд подернулся тревогой. — Как ты себя чувствуешь?       Вежливо кивнув Хэ Сюаню в знак приветствия, Первосвященник подошел к обеденному столу и, на мгновение замешкавшись, вопросительно глянул на принца. Тот приглашающим жестом указал на место подле себя. — Я в порядке, но ужасно хочется спать, — наконец усевшись, ответил Се Лянь и едва заметно поморщился.       Хуа Чэн несколько секунд внимательно вглядывался в лицо омеги, но, не найдя никаких признаков того, что Се Лянь что-то утаивает от него, сделал знак слугам, чтобы те принесли Первосвященнику обед.       Увидев, что в его порции не было ни рыбы, ни мяса, Се Лянь с благодарностью улыбнулся Хуа Чэну. Для Хэ Сюаня это было уже слишком. Он поднялся со своего места и, прихватив с серебряного подноса с фруктами огромную гроздь винограда, удалился, сославшись на срочные дела. Хуа Чэн, приподняв одну бровь, проводил его взглядом до самых дверей трапезной.       Се Лянь вопросительно глянул на принца: — Что это с ним?.. — Не бери в голову, — внимание альфы тут же целиком переключилось на Первосвященника. — Ты правда нормально себя чувствуешь после…       Омега настороженно глянул на слуг, и те, словно поняв, что им здесь не место, снова удалились прочь. Тогда Се Лянь полностью развернулся к принцу: — У меня болит поясница, шея и вовсе задеревенела, а ещё… мне неудобно сидеть. Но в целом всё прекрасно.       Брови Хуа Чэна, внимательно слушавшего омегу, с каждым его словом сами по себе вздымались всё выше и выше, и, когда Се Лянь закончил, принц замер с довольно забавным выражением лица, на котором читалось что-то среднее между растерянностью, сожалением и замешательством.       Увидев такую физиономию, Се Лянь не смог сдержаться и расхохотался в голос, да так заразительно, что принц, немного отойдя от шока, неуверенно улыбнулся. — Извини, Сань Лан, но ты спросил — я честно ответил, — проговорил Первосвященник, утирая слезы, выступившие в уголках глаз от смеха.       Как ни крути, он был в хорошем настроении, что не могло не обнадеживать Хуа Чэна, однако принц не удержался и выпалил тихое «извини, гэгэ».       Се Лянь, изменившись в лице, замахал руками: — Не вздумай!.. Я рад, что мы наконец… Что я… — очевидно, омега хотел было добавить что-то ещё, но смутился и сбился с мысли. Всё-таки они с Хуа Чэном ещё никогда не говорили о чём-то подобном столь открыто. — Я понял тебя, гэгэ. Спасибо, — улыбнулся принц и мягко сжал ладонь Се Ляня, покоившуюся на столе.       Привстав, альфа медленно, чтобы не доставить Се Ляню неудобств, приблизился к его лицу и коснулся губами его лба. Поцелуй вышел столь нежным и невинным, но несмотря на это кончики ушей Первосвященника предательски заалели. — Тебе не нужно меня благодарить… — смущённо пробормотал он и принялся за еду. — В конце концов ты мой альфа…       Хуа Чэн мягко улыбнулся, как не улыбался никому из ныне живущих людей, кроме Се Ляня, но тут же спохватился: — Кстати об этом, гэгэ. Боюсь, теперь чуть ли не все при дворе знают о наших с тобой отношениях. — Ну знают и знают… — быстро ответил Се Лянь, запивая попавший не в то горло кусок картофеля.       Но только до него дошёл смысл сказанного принцем, как омега закашлялся, да так громко, что Хуа Чэн вскочил и принялся с умеренной силой похлопывать его по спине. — Да как же так?! — уняв кашель, воскликнул Первосвященник. — Гэгэ, ну а что ты хотел? — как можно мягче произнес принц. — Сейчас мы с тобой у всех на виду.       Се Лянь нахмурился и озадаченно посмотрел перед собой, судорожно соображая. — Ладно, возможно, я переборщил, сказав, что о нас известно всему двору, но почти всему Кругу Министров — это точно. — Ты уверен? — взволнованно уточнил Первосвященник. — Абсолютно, — кивнул Хуа Чэн. — Хэ Сюань сообщил. А как ему ещё было объяснить то, что мы покинули банкет почти в одно и то же время, да ещё оба не вернулись, пропав на несколько дней? — Не знаю… Но можно же было придумать что-нибудь…       Принц только вздохнул: — Едва ли… Не тот случай, гэгэ. Люди бы обязательно стали подозревать. Тут уж лучше быть с ними честными. Разве они не заслужили этого? — …       Мягко улыбнувшись, альфа продолжил: — Да и теперь, когда Кругу Министров известно, это только вопрос времени, как быстро новость о нас облетит весь город.       Се Лянь обреченно вздохнул. — Гэгэ… — ласково позвал Хуа Чэн своим низким бархатистым голосом.       Мужчина опустился на корточки рядом со стулом омеги: — А что, если так даже лучше? Нам не придется мучить себя всеми этими спектаклями, которые мы разыгрывали на протяжении стольких лет. Сам посуди. Мы всё равно бы скоро обнародовали наши отношения. Теперь мы можем не тянуть с этим. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше — все-таки дворцовые сплетни — жуткая вещь.       Пока принц говорил, он успокаивающе поглаживал Се Ляня по коленке.       Выслушав альфу, Первосвященник снова вздохнул: — Да я же больше за тебя волнуюсь. Моя репутация здесь и так непонятна, всё сложно и запутано. Неясно, как ко мне относятся люди. А вот ты… Что, если решение жениться на мне, усугубит твои отношения с Кругом Министров и знатью? Пусть они все твои сторонники, но собственное-то мнение у них есть. — Ну, это нам ещё предстоит выяснить, — ухмыльнулся Хуа Чэн. — Ты будешь готов встретиться с Кругом вечером?       Лицо Первосвященника тут же приобрело серьезное выражение: — Да.       Глаза принца блеснули, но он тут же посуровел: — Но знаешь, в одном ты все-таки не прав, гэгэ.       Брови Се Ляня взметнулись в немом удивлении: — Как это? — Со своей репутацией и дурными слухами я разберусь, не беспокойся об этом. Помнишь, я как-то говорил, что не могу ставить тебя в известность всего, чем я занимаюсь?       Первосвященник, погрузившись в воспоминания, воспроизвел в своем воображении разговор с принцем двухлетней давности и утвердительно кивнул: — Да, это работает в обе стороны. Я тоже не могу посвящать тебя во все свои дела. — Верно, — принц склонил голову набок. — Вопрос только в том, будешь ли ты готов в случае, если мой план провалится, принять титул принца-консорта… — здесь Хуа Чэн невольно умолк, подбирая слова. — … и отказаться от своего духовного сана? — продолжил за него Се Лянь.       Альфа молча кивнул, глядя в глаза Первосвященнику. Они уже не раз говорили об этом ранее, но теперь момент истины неумолимо близился. Никто не мог гарантировать, что Круг Министров позволит Се Ляню сохранить титул, данный ему при рождении.       Конечно, Хуа Чэн обещал, что постарается сделать всё, что в его силах, дабы аннулировать указ отца об отделении Церкви, но все понимали, что сделать это будет очень сложно и едва ли возможно. Ведь если каждый новый правитель будет по своему усмотрению кардинально менять устройство государственного аппарата и положение Церкви относительно правительства, ни к чему хорошему это не приведет. — Сань Лан, я сделал свой выбор, я не собираюсь оборачиваться назад. К тому же… — вдруг Первосвященник поджал губы — было видно, что внутри его раздирали сомнения. — К тому же что, гэгэ? — Я скажу тебе всё как есть, но только после нашей свадьбы.       Хуа Чэн рассмеялся: — Ловко ты это придумал, гэгэ. — Смотри же не обмани меня.       Се Лянь, глядя на него, тоже заулыбался. — Ваше Высочество! Прибыл Его Величество Пхумилон Чакри* из…       Лицо Хуа Чэна тут же сделалось каменным, а взгляд блеснул недовольством. Первосвященник удивленно моргнул и уставился на вошедшего в трапезную без стука слугу. Мужчина, увидев принца, сидящего на корточках подле Се Ляня, осознал, что прервал весьма интимный момент и, пробормотав слова глубочайшего раскаяния, удалился и плотно закрыл за собой дверь. — Вот же ж черт притащил их сюда, — тяжко вздохнув, Хуа Чэн поднялся на ноги. — Я ведь отказал им в визите, но нет, нам же мало было проблем… — Сань Лан, король Пхумилон — это же?.. — Да, наш дражайший сосед и законченый трус, — в голосе альфы послышалось явное презрение. — Просидел всю войну у нас под боком и ничем даже помочь не предложил, а теперь, как сменилась власть, прибежал одним из первых подарки дарить да в друзья напрашиваться… — Но как он осмелился прибыть, когда ты отказал ему в аудиенции? — Се Лянь озадаченно нахмурился. — Видимо, посыльный не успел передать ему мой ответ, — пожал плечами принц. — Я получил письмо от Пхумилона в тот же день, когда ты прибыл. — Понятно… Интересно, чего он так от тебя хочет, раз прибыл, не дождавшись официального приглашения на коронацию? — Придется мне пойти и разузнать, — со вздохом ответил Хуа Чэн.       Он наклонился и поцеловал Се Ляня в макушку: — Извини, нам так и не удалось спокойно поговорить. — Брось, Сань Лан, дела есть дела. Мы и так с тобой из жизни на целых четыре дня выпали… — Ты — на четыре, а я — на три, — усмехнулся Хуа Чэн, направляясь к выходу. — Бессовестный, — смеясь, пробормотал Се Лянь. — До вечера, — с этими словами принц скрылся за дверью.       Вздохнув, Первосвященник покачал головой и принялся доедать остывший обед. Его вдруг одолел такой голод, что пришлось просить слуг принести добавки — всё-таки он не ел почти четыре дня.       «Спасибо, что вообще не откинулся с голоду», — пронеслось в мыслях омеги.       Насытившись, Се Лянь не без боли в ногах поднялся из-за стола и покинул трапезную. Пока он неспешно брёл по одному из длинных коридоров дворца, раздумывая, куда бы направиться и чем заняться, омега в полной мере осознал, что вернулся домой. Вместе с этим пониманием в сердце Первосвященника стали подниматься самые противоречивые чувства и эмоции.       Вдобавок ко всему с самого момента его пробуждения Се Ляня не отпускало смутное ощущение, будто случилось нечто очень важное. Что именно это было, он не мог даже предлополжить — столько всего произошло за последнее время... Однако что-то внутри подсказывало: это «нечто важное» было совсем не таким, как остальные события.       Помотав головой из стороны в сторону, будто отгоняя лишние мысли, Первосвященник решил перво-наперво разобраться с делами насущными и направился к покоям Верховного Епископа Уюна.