Грешная страсть, или сын Первосвященника

      Следующие две с половиной недели Се Лянь провел в постели, наслаждаясь вниманием, которым одаривал его Хуа Чэн. Каждый день, открывая глаза, омега обнаруживал на своем прикроватном столике свежий букет белоснежных цветов. Через неделю после пробуждения они уже стали его любимыми.       Все свободное время, которого в нынешних обстоятельствах у Хуа Чэна было крайне мало, он проводил с Се Лянем. Первосвященнику сначала было как-то неловко, что в столь непростой ситуации принц уделял ему так много внимания. — Гэгэ, о чем ты? Я чуть тебя не потерял, и теперь ты хочешь, чтобы я и дальше пропадал на военных советах? — возражал Первосвященнику Хуа Чэн.       Так, омега смирился, увидев, что Сань Лан действительно отдыхал душой рядом с ним. — Тебе ничего не нужно делать, чтобы я был счастлив, — говорил альфа, когда Се Лянь, волнуясь, спрашивал у него, что он бы мог сделать, чтобы порадовать возлюбленного.       В такие моменты молодые люди много разговаривали: Се Лянь откровенно признался, почему принял решение уехать из Сяньлэ и скитаться по Юнань в качестве бродячего артиста. Он подробно рассказал и о том, что происходило в столице после отъезда Хуа Чэна.       Принцу было больно слушать о тяготах, что выпали на долю омеги. Он отчасти винил себя в том, что не смог ничего сделать, когда Се Ляню было так трудно. — Сань Лан, как бы это ни прозвучало… Пусть ты принц и вскоре станешь королем, ты не всесилен. Нет смысла корить себя за то, на что ты был не в состоянии повлиять. Да и твои обязанности намного важнее, — говорил альфе Се Лянь, чувствуя глубокую печаль в его запахе. — Умом я осознаю это, гэгэ, но сердцем принять трудно. Особенно, когда я дал тебе обещание перед отъездом…       Первосвященник понимал принца — Хуа Чэн знал это и был благодарен. Он в свою очередь поделился тем, что происходило в его жизни последние несколько лет.       Оба молодых человека чувствовали огромное облегчение от того, что самое страшное позади — война закончена, и они беспрепятственно могут быть вместе.       От этого Се Ляню зачастую становилось немного не по себе. Ему как будто не верилось, что больше не нужно никуда бежать или скрываться. Можно было просто наслаждаться заслуженным отдыхом и близостью любимого человека.       «Неужели теперь так будет всегда?» — Се Лянь часто задавал себе этот вопрос.       В такие моменты внутри все начинало трепетать, и омега чувствовал, как тревога постепенно уступала место расслаблению и чувству безопасности, которое росло буквально с каждым днем. Благодаря этому Се Лянь стремительно шел на поправку и вскоре стал изъявлять все больше желания подняться на ноги и начать наконец помогать принцу. — Если я продолжу и дальше пролеживать кровать, я отосплюсь на полжизни вперёд, — как-то раз в шутку пожаловался Се Лянь. — Ничего, гэгэ, ты, как никто, заслужил это, — ответил принц, целуя омегу в лоб. — Отдыхай, пока можешь. — Пока могу?.. — А ты думал, что в ближайшем будущем сможешь спокойно спать каждую ночь? — спросил Хуа Чэн, загадочно ухмыльнувшись.       Щеки омеги предательски порозовели, и с того момента Се Лянь, можно сказать, потерял покой. Казалось бы, из-за какой-то в целом невинной шутки он осознал, что в скором времени их отношения с Хуа Чэном изменятся, возможно, кардинальным образом.       Первосвященника стала одолевать тревога, сохранит ли он свой сан, если станет принцем-консортом, как его воспримут по возвращении в Сяньлэ и сможет ли он завоевать расположение Лан Цяньцю, племянника императора, развязавшего войну с его родной страной.       Вдобавок ко всему, Се Лянь боялся, что может разочаровать Хуа Чэна как омега. Ведь, по сути, он смутно представлял себе, что значило быть омегой. Конечно, он немало общался с представителями своего пола, но ничего особенного в их поведении никогда не замечал. Разве что, они были более эмоциональные, склонные к сопереживанию и чаще проявляли мягкость в общении с другими.       Вопрос, который никогда не заботил ум Се Ляня, теперь взволновал его не на шутку.       «Чтобы Сань Лан поставил на мне метку, мы должны пожениться и провести брачную ночь, дабы закрепить наш союз, — при мысли об этом Се Лянь чувствовал, как от нервов у него холодело под коленками. — А если я не смогу, и случится то же, что и тогда, когда у Сань Лана был гон..?».       Омега всей душой желал связать свою жизнь с Хуа Чэном, но мысль о физической близости странным образом пугала его. Чтобы не накручивать себя, Се Лянь решил не думать об этом и пустить все на самотек. К тому же, принц о свадьбе ничего не говорил, так как был очень занят решением более насущных проблем.

***

      С каждым днём свободного времени у Хуа Чэна было все меньше — в столице Юнань стало неспокойно. Принц постоянно отправлял небольшие части своего войска на разборки с уличными потасовками и прочими народными беспокойствами, устроенными скрывавшимися среди мирных жителей воинами Юнань.       Как говорится, крысы первыми бегут с тонущего корабля. Так, многие вражеские солдаты, узнав о гибели своего короля, укрылись в подземных переходах столицы и среди простого населения, чтобы не быть схваченными. Они исподтишка подначивали жителей столицы сплотиться против врага и прогнать чужеземцев восвояси. Поэтому в разных частях города стали возникать небольшие партизанские отряды, вооруженные вилами и топорами.       Хуа Чэн настрого запретил своим солдатам устраивать резню на виду у простого населения. Было разрешено использовать грубую силу лишь в случае прямой угрозы жизни.       Всем, разумеется, руководил Пэй Мин, у которого голова раскалывалась от запрета принца. Однако он понимал, почему было так важно не злить местное население и не внушать им еще больший страх. Задача армии Сяньлэ состояла в том, чтобы показать жителям Юнань, что они им не враги.       Надо сказать, Се Лянь трудно переживал этот «период бездействия», как он мысленно окрестил время своего восстановления. Под конец он даже стал чувствовать себя каким-то ненужным. Первосвященник оказался не в силах вынести этого.       Спустя три недели после получения ранения Се Лянь уже стоял напротив зеркала в своих покоях и критически разглядывал почти до конца заживший шрам в нижней части живота. Верхний конец шрама доходил аж до талии.       «Что бы сказал Сань Лан, если бы увидел это?» — невольно подумал Се Лянь и тут же одернул себя. Чтобы альфа увидел его шрам, ему бы пришлось раздеться.       «С каких это пор я волнуюсь о том, понравится ли кому-то что-то в моем теле?!» — с досадой подумал молодой человек, запахивая нижнюю рубаху.       Он хотел было уже отойти от зеркала, как вдруг остановился и посмотрел на себя сбоку. Он заметно похудел после ранения, но благодаря тому, что Хуа Чэн чуть ли не каждый день баловал его местными сладостями, довольно быстро вернулся в прежнюю форму, каким был еще до бегства из Сяньлэ.       «Повязку с мазью снимать еще рано. Значит, нужно подвязаться тугим поясом, чтобы повязка не ослабла», — подумал Первосвященник, подходя к вешалке, на которой красовалась чистая недавно выстиранная роба.       Это не были его белоснежные одежды. Роба Первосвященника была безнадежно испачкана в крови, и ее было ничем не отстирать. Так что, Се Ляню принесли чистые шелковые одежды. Однако никто не ожидал, что Первосвященник так скоро наденет их.       Затянув пояс потуже, насколько это было возможно без болевых ощущений, Се Лянь бросил быстрый взгляд на свое отражение в зеркале. Одежды были более легкие, чем те, к которым он привык за всю свою жизнь. Все-таки в Юнань климат был ощутимо теплее, чем в Сяньлэ.       Омега остался доволен тем, что увидел в зеркале. Как Се Лянь ни старался проигнорировать этот момент, он с предвкушением ожидал, когда же Хуа Чэн увидит его в этом образе с акцентом на стройной талии.       Тут в покои зашел лекарь. — И чего это мы на ногах да при параде средь бела дня? — С сегодняшнего дня я приступаю к выполнению своих обязанностей, — решительно заявил Се Лянь. — Сил моих больше нет и дальше валяться в постели. — Рано Вам еще… — проговорил лекарь, качая головой. — Раны живота для омег особенно опасны.       Се Лянь внимательно посмотрел Наставнику в глаза: — Вам ли не знать, что меня это не касается. Я крайне благодарен за Вашу заботу, мне нужно идти, — с этими словами Первосвященник покинул свои покои.       Он двинулся вдоль по длинному коридору, залитому солнечным светом. Се Лянь знал, где примерно находилась зала, временно служившая штабом генералов для проведения особо важных совещаний. Там Сань Лан проводил большую часть времени.       Первосвященник шел, любуясь тем, как солнечные лучи играли на цветных витражах в высоких окнах. Он чувствовал себя по-настоящему живым.       Завернув за угол, Се Лянь увидел Хэ Сюаня, выходившего из покоев, у дверей которых стояли два стражника в военной форме Сяньлэ. — Внимательно следите за теми, кто будет проситься навестить его. Его Высочество велел никого не впускать. Ни под каким предлогом.       Солдаты послушно закивали. — Хэ Сюань! — бодрый голос Се Ляня эхом разлетелся по коридору.       Бледнолицый мужчина удивленно обернулся. — Ваше Превосходительство, а почему Вы?.. — Я же говорил, тебе со мной можно на «ты», — радостно проговорил Се Лянь, подходя ближе к Хэ Сюаню.       Стоявшие у покоев стражники склонили головы в молчаливом приветствии. Первосвященник лучезарно улыбнулся им. — К кому Его Высочество запретил кого-либо впускать?       Хэ Сюань на секунду замялся перед тем, как ответить: — Племянник бывшего им… Лан Ина. — Лан Цяньцю в этой комнате? — Мн, — мрачно кивнул Хэ Сюань. — Я хочу его видеть, — Се Лянь потянулся к дверям покоев, чтобы толкнуть их, но бледнолицый мужчина перехватил его руку. — Прошу меня простить, но Хуа Чэн настрого запретил подпускать тебя к этому ребенку в одиночку, — напряженно зашептал Хэ Сюань. — Тогда пойдем со мной. В чем проблема? — непонимающе моргнул Се Лянь.       Хэ Сюань тяжко вздохнул. — Этот ребенок… Он хорошо владеет боевыми искусствами. Никто не знает, что он может выкинуть. — Хэ Сюань, ты это серьезно?! Он всего лишь ребенок, который ранил меня в состоянии аффекта. Ты не представляешь, как пагубно влияет на детскую психику то, что довелось повидать ему. Он сначала потерял родителей, а теперь и дядю… — Хорошо-хорошо, я понял, что мне тебя не переубедить, — сдался Хэ Сюань. — Но я пойду первым. Он уже пытался напасть на меня однажды. Так что, пожалуйста, стой за мной и не приближайся к нему, пока я не скажу, ладно?       Се Лянь смерил альфу тяжелым взглядом: — Ладно.       Хэ Сюань отворил двери покоев, и мужчины вошли внутрь. Комната была не очень большой, но богато обставленной. Позолота блестела чуть ли ни на каждом предмете мебели: на спинке кровати, стульях, канделябрах, письменном столе, секретере и даже на ручках шкафов.       На широкой кровати спиной к дверям сидел мальчик и смотрел в пол. Его поза казалась довольно напряженной. Он резко поднял голову и посмотрел на вошедших.       Стоило Лан Цяньцю увидеть Се Ляня, как его глаза расширились сами собой и он вскочил на ноги с криками: — Убийца! Вы все убийцы! Как жаль, что ты не истек тогда кровью до смерти! Как я жалею, что не порубил тебя на мелкие кусочки!       Из глаз ребенка ручьями полились слезы. Он сжал кулаки и изо всех сил попытался остановить плач, рвавшийся наружу из его груди. Се Лянь, замерев, с сожалением смотрел на мальчика. — Мне так жаль, что тебе пришлось… — тихо начал Первосвященник. — Да чтоб ты сдох! Чтоб тебя вороны склевали заживо! И пусть душа твоя не упокоится никогда! — неустанно всхлипывая, прокричал Лан Цяньцю.       Се Лянь развернулся на каблуках и стремительно вышел из комнаты. От быстрой ходьбы он почувствовал боль в области шрама.       Покинув покои юного принца, омега продолжил идти, не разбирая дороги. Ему стало невыносимо грустно и тяжело от того, в каком состоянии он застал мальчика. В словах Лан Цяньцю было столько свирепой ненависти и желчи. Се Лянь никогда еще не видел так много злости во взгляде ребенка.       «Сколько же ужасов он видел в тот день?» — при одной только мысли об этом Се Лянь ощутил, как по спине пробежал неприятный холодок.       Первосвященник вздрогнул и остановился. Его догнал Хэ Сюань. — Именно поэтому я и говорил, что не нужно было ходить к нему… — Что здесь происходит? — услышали мужчины глубокий голос Хуа Чэна. — Гэгэ? Почему ты на ногах?       Се Лянь поднял на принца взгляд, полный тревоги. Хуа Чэн сразу отметил, каким бледным был омега. — Что случилось? — Я был у Лан Цяньцю…       Принц бросил недовольный взгляд в сторону брата. — Я был с Его Превосходительством, с ним бы ничего не случилось, — огрызнулся Хэ Сюань. — Сань Лан, не вини его. Это я настоял, — Се Лянь сжал локоть альфы. — Мне так жаль…       Глаза омеги подернулись влагой. Хуа Чэн тут же вынул платок, словно из воздуха, и подал его Се Ляню. Тот не обратил на него никакого внимания, погрузившись в свои мысли.       Тогда принц убрал платок и мягко привлек омегу к себе. Каждое его движение источало такую нежность, что Хэ Сюань, почувствовав неловкость, отвернулся, будто ему по неволе пришлось стать свидетелем некой интимной сцены.       Спустя некоторое время Се Лянь шумно выдохнул и успокоился. — Извини, Сань Лан, не знаю, что на меня нашло, но мне стало так больно оттого, что он всего лишь ребенок, а такое пережил… — Мне очень жаль, что ты разочаровался в своих лучших ожиданиях относительно мальчика, — тихо проговорил Хуа Чэн, целуя омегу в макушку. — Однако это было ожидаемо. Представители местной знати, которых мы успели допросить, подтвердили, что Лан Ин нарочно забрал ребенка с собой в тот день. Должно быть, он знал, что умрет, и целенаправленно сделал племянника, единственного наследника престола Юнань, свидетелем своего убийства. Ребенок любил его, а в итоге стал лишь одним из пунктов плана Лан Ина, очередной его пешкой. — Неужели ты хочешь сказать, что Лан Ин воспользовался своей смертью, чтобы заставить Цяньцю возненавидеть нас и…? — Не только нас, а всю нашу страну. Лан Ин хотел, чтобы мальчик в будущем продолжил его дело — войну с Сяньлэ. Чтобы быть уверенным в успехе, он пошел на такой жестокий шаг… Даже из собственной кончины он извлек для себя выгоду.       Се Лянь вздрогнул. У него в голове не укладывалось, как родной дядя мог сотворить такое со своим племянником. — Мы его серьезно недооценили. Даже мой дядя попытался спасти меня в самый критический момент… — прошептал Первосвященник. — А ведь они с отцом жестоко рассорились при расставании… Даже он не опустился до чего-нибудь столь ужасного… — Гэгэ, ты это серьезно?! — вдруг запах Хуа Чэна резко уплотнился. Се Лянь услышал в нем не просто гнев, а неподдельную ярость. — Он хотел отдать тебя этому Лан Ину, чтобы ты… — принц запнулся, не в силах выговорить того, что было у него в мыслях.       Се Лянь, сведя брови на переносице, внимательно посмотрел на альфу. — Из этого все равно бы ничего не вышло… — Я бы не позволил им и пальцем тебя тронуть, — Хуа Чэн крепче обнял омегу и резко сменил тему. — Мне жаль, гэгэ… Лан Цяньцю будет содержаться в Сяньлэ как политический заключенный. Он не унаследует трон своего дяди. Я не допущу этого.       Се Лянь лишь молча кивнул. — Ты меня иногда поражаешь, гэгэ, — из голоса принца в мгновение ока исчезло всякое напряжение. — Ты первым делом думаешь о людях только хорошее. Даже других можешь заразить этим. — Но проблема в том, что порой я жестоко обманываюсь, видя то, чего нет… — печально проговорил Се Лянь. — Тут ты всегда можешь положиться на меня. — Вы не могли бы уже уединиться наконец? — проворчал Хэ Сюань. — Или я пойду, если больше нет никаких указаний. — Можешь идти, — кивнул Хуа Чэн. — Спасибо, Хэ Сюань, — добавил Се Лянь.       Молодой человек ничего не ответил и двинулся прочь. — Гэгэ, ты уверен, что не поторопился? Ты еще не полностью здоров, — Хуа Чэн положил ладони на плечи омеги и внимательно осмотрел его. — Я в порядке, — возразил Се Лянь. — Подобные раны заживают за две недели. — Но ты потерял много крови… — Ты меня откормил так, что с тех пор во мне прибавилось не только крови, — полушутливым тоном проговорил омега. — Хотя, возможно, это все мои щеки… Я чувствую на своем лице лишнюю тяжесть… Больше не приноси мне сладкого.       Хуа Чэн изумленно приподнял брови: — А мне так даже больше нравится, — принц наклонился и коснулся губами щеки Се Ляня.       Наконец на губах Первосвященника заиграла легкая улыбка. — Я знаю, как окончательно развеять твою грусть, гэгэ, — загадочным тоном произнёс Хуа Чэн и тут же поймал на себе вопросительный взгляд. — Пойдем.       Молодые люди вышли в красивый сад во внутреннем дворике дворца. Се Лянь смотрел на изумрудную зелень лужаек, пестреющие клумбы цветов, порхающих вокруг них бабочек и невольно вспоминал сад в Королевском дворце Сяньлэ.       Принц и Первосвященник медленно двинулись по прямой дорожке вперед. — Конечно, этот сад не такой роскошный, как в нашем дворце, но я подумал, что тебе понравится, — мягко проговорил Хуа Чэн, глядя на Се Ляня сверху вниз. — Мне нравится. Спасибо, Сань Лан, — улыбнулся омега. — После того, как я три недели пролежал в четырех стенах, этот сад кажется самым что ни на есть райским уголком. — Тогда давай пройдемся. Только пообещай, что сразу скажешь, когда устанешь.

***

      Принц и Первосвященник неспешно прогуливались по аллеям. Се Ляню в какой-то момент показалось, что он спит — настолько умиротворенно он себя чувствовал. В его сознании всплывали воспоминания о тех временах, когда они с Сань Ланом, ещё его учеником, много времени проводили в дворцовом саду, если была хорошая погода. — Гэгэ, знаешь, мне вспомнилось, как когда-то мы с тобой занимались в саду. Ты помнишь? Мы читали стихи, кажется… — Помню. Мне пришло в голову то же самое, — с легкой улыбкой ответил Се Лянь. — Ты ещё все время просил меня прочитать что-нибудь вслух.       Уголки губ альфы приподнялись. — Мне нравится звук твоего голоса, вот и всё.       Се Лянь внимательно посмотрел на принца: — Мне всегда было интересно, как ты еще в детстве понял, что я омега. В день моего прибытия в Королевский дворец ты сказал, что я… приятно пахну. — Я плохо помню именно этот момент, — признался Хуа Чэн. — Но, должно быть, тебе было неловко из-за моих слов... — Ты же вовсе не пытаешься извиниться сейчас! — воскликнул Се Лянь. — Не притворяйся!       Принц усмехнулся. Се Лянь почувствовал некое удовлетворение от того, что смог вызвать у него улыбку, столько дней не появлявшуюся на его лице. — Ты так и не ответил на мой вопрос… — Поначалу я не осознавал, что ты омега. Просто твой запах в самом деле отличался от запаха других. В том числе и омег, которых я знал. Только позже, когда я уже узнал о различии вторых полов, я стал связывать эту твою особенность с тем, что ты омега. — Так тебе сказал твой отец? — не унимался Се Лянь. — Нет, — покачал головой Хуа Чэн. — Никто не говорил мне об этом. Я не знаю, как это понял. Возможно, интуитивно.       Вдруг принц остановился и внимательно посмотрел омеге в глаза: — Я не могу это объяснить, но очень многое, что связано с тобой, я чувствую чисто интуитивно. Мне не столь важно знать, что ты омега. Это второстепенное. Мне неважен твой сан, хотя, безусловно, я восхищаюсь тем, с какой доблестью ты выполняешь свой долг и чтишь наследие предшественников. Мне не так уж и важно, какое у тебя образование, хотя именно благодаря ему я сам знаю столь много. И ты представить не можешь, как я благодарен тебе за все годы, что ты обучал меня. Но за всем этим стоишь ты. Для меня имеет первостепенное значение не состояние тебя, а одно твое существование в этом мире. И, конечно, лучше всего, рядом со мной.       Се Лянь слушал, затаив дыхание. Он даже не моргал. Слова альфы вызвали в нем какой-то необычайный резонанс, словно по его телу пробежал миллиард электрических разрядов. — Сань Лан… — Первосвященник не мог найти слов. Он чувствовал, как горели его щеки, но в тот момент это его совершенно не заботило.       Произнеся столь витиеватую речь, Хуа Чэн, казалось, и сам слегка смутился. Он ощутил, как сердце быстрее застучало в его груди. На секунду ему показалось, что он смог облечь свои многолетние чувства к Се Ляню в слова. Но только они слетели с его уст, как снова стало недостаточно.       «Всё не то, — пронеслось в мыслях Хуа Чэна. — Всё не то…».       Но, заглянув в глаза омеги, принц отчетливо осознал — Се Лянь понимал его чувства. Более того, омега смотрел на него завороженным, влюбленным взглядом…       Хуа Чэн почувствовал, как что-то сжалось внутри от восторга. Столько лет он мечтал о том, чтобы Се Лянь смотрел на него именно так…       Альфа взял руку омеги и поднес к своим губам. Се Лянь, замерев, наблюдал за действиями принца. Вдруг он, вторя Сань Лану, взял его руку и приложил к своей щеке, а затем коснулся губами его ладони. Хуа Чэн на пару мгновений застыл как изваяние, но затем сразу улыбнулся. Омега был готов поклясться, что принц еще никогда так не улыбался ему.       Всю дальнейшую прогулку Се Лянь был крайне молчалив и не задавал больше никаких вопросов. Принц решил не нарушать этого благодатного молчания, однако от его внимания не укрылось, что за внешним спокойствием Се Лянь скрывал то ли волнение, то ли возбуждение, то ли просто радость.       «Раз гэгэ не хочет пока со мной делиться, я не стану тревожить его расспросами, — решил Хуа Чэн и стал просто наблюдать за этим новым состоянием омеги. — Возможно, ему непривычно так открыто выражать свои чувства».       Надо признаться, что и сам принц чувствовал себя окрыленным — его возлюбленный был почти полностью здоров, и они скоро смогут отправиться домой.