На земле не будет солнца.

Так им ведает Она. 

“  — Если они не будут тебя любить и чтить, mai Vesstà, они должны будут тебя бояться, — тихий , едва уловимый шепот, который не достиг ушей той, кому предназначался, растворился в воздухе.    Женщина сидя в кресле держала на руках своё единственное дитя, что давно уже уснуло. Она успокаивающе гладила пшеничные волосы девочки, коими так сильно восхищалась время от времени. Только боги ведали о том, что происходит в голове её на самом деле и какие мысли она преследовала, смотря на Лэйн, когда та этого не видит.    — Никому не позволяй себя обижать. Ты можешь дать отпор всем обидчикам. Пусть то будут Боги или я.»

Так им ведает Лэйн.

   Далекое и неумолимое эхо её сердца постоянно звало куда-то в непроглядную даль. Где Свет оставлял свои права, передавая их в руки сгущающейся Тьме. Она была неукротима опасна, но с тем она была еще и ядовито прекрасной.     Горячий шепот обжигал уши, а вместе с ними и сознание, когда в сновидениях она слышала: «Isha amol yulsu». Девушка просыпалась с разгоряченным телом и щиплющим языком, на котором оставалось горькое послевкусие. Неизведанный язык, позабытый кем-то не давал ей мнимого покоя. Лэйн долго искала в справочниках хоть толику упоминания о неизвестном ей и, возможно, всему миру нескладных слов в предложения.    Каждый раз стоит ей услышать три заветных слова, она просыпалась со странной тревогой в её теле. В тот момент она чувствовала, как стальные поцелуи чего-то острого и разгоряченного, впиваются в её горло, намереваясь разрезать его. Тень страха после подобных снов преследовала её, играя с ней, дразнясь. Словно, кто-то очень хотел что-то до нее донести, но доносил, право, весьма странным способом.     Сегодня была одна из таких ночей, когда горячий шепот снова выжигал её. Дикая, необузданно холодная ночь прикасалась к её горячему телу, подбирая крупицы пота, превращая их в льдинки, что через несколько секунд снова возвращались в стуженую воду.     «Isha amol yulsu»    Грудь подымалась и опускалась резко, точно дышит её обладательница обрывисто. За закрытыми веками видно было, как зрачки бегали в одну сторону и обратно в другую, водились кругами, иногда резко и медленно, иногда вовсе останавливаясь. Кончики пальцев дергались время от времени, позже сжимали ладони, на утро оставляя красноватый отпечаток ногтей на внутренней стороне. Отчего-то в эту ночь дышать Лэйн было сложнее всего. Её брови нарочито хмурились, и даже голова не лежала на месте. Тело ворочалось, подергивалось в судорогах.     «Isha amol yulsu»    На легкие упало что-то тяжелое, что сдавливало горло, мешая дышать полной грудью. В комнате стало невыносимо жарко, а постель, которую та заправляла с особой аккуратностью, смялась вся. Лэйн долгое время проходила через это, в какой-то степени уже свыклась, но с болью ей еще не приходилось мириться. Этой ночью она чувствовала не только то, как сильно плавиться её тело, под горячим шепотом Безликого Сновидения, но ещё и неумолимо-тупую боль во всем теле. Отчего из её уст вмиг сорвался хриплый жалобный стон, что мог показаться чужим, будь рядом с ней кто-нибудь ещё, а за ним по щекам потекли обжигающе соленые слезы, вкус которых запомнит надолго.    «Isha amol yulsu»    Едкий шепот прерывается и Безликое Сновидение дарит ей миг, чтобы та увидела чьи-то заливистые глаза. Лэйн подрывается с кровати, жадно глотая свежий воздух из окна, которое она открыла несколько часами ранее. Жгучая комната вмиг кажется ей слишком холодной, а горячее тело, — холоднее трупа. Она устало вздыхает, закрывая руками глаза, протирая их. Сколько раз она слышала и переживала подобное, а сколько раз она могла не проснуться? Это могла быть лихорадка от того, что она долго находится на улице, обычная простуда, от который люди могут бредить. Может быть ей стоило сходить к врачу, провести обследование у психотерапевта, но как только та начинала говорить об этом вслух это до смешного казалось ей нелепым.     В соседней комнате, что Лэйн называла залом, спал тот, чье имя ей так и не довелось узнать. Ей была отрадна эта мысль. Если она не узнает имени, ей было бы проще потерять лицо парня в своей памяти, как только придет время прощаться. Рядом с ней мало кто оставался надолго и это въелось под кожу. Её мать, когда была будучи здоровой и живой, всегда говорила ей, что на земле нет хуже врага, как человек человеку, а потому друзей велела выбирать тщательно; врагов держать ближе. Голос матери в такие моменты был сродни холодному шепоту стали, от которого появлялись мурашки, что съедали изнутри все сомнения о том права ли она или нет. Маленькая Лэйн боялась её, но страх этот со временем перерос в изощренное восхищение этой женщиной.     В памяти Лэйн мать была олицетворением статной катаной из дамасской стали: изящная гравировка, рукоять, что обжигала всякого кто посмеет прикоснуться к невинной чистоте, длинный острый срез – резал глаза, тем кто смотрел, с характерным звуком. Сладкий вкрадчивый шепот, словно песнь перед теми, кого намеревалась разрубить, — Лэйн это в ней нравилось больше всего. Иногда она замечала свою мать за тем, как она рисует картину: темные пугающие тона, переливались в светлые наивные. Лэйн так же помнила, что та эту картину часто прятала от глаз подальше.  Её статность, прямая спина и дивный строгий голос врезался в малышку, когда она её ругала за что-либо. Лэйн не могла читать собственную мать: о чем она думает? О чем мечтает? Любила ли она её, а видела ли её вообще?    Отца она не помнила ни в каком виде. Только если это был не ускользающий отголосок из уст матери, что время от времени говорила о нем. Лэйн собирала его образ по кусочкам, заведомо зная, что это идея не лучшая. Она хотела собственный его портрет в своей памяти, а не сотканный руками матери.    «— Когда полюбишь кого столь сильно, что будешь готова отдать за него собственную жить, а он нет, — знай, что намереваешься выпить стакан яда из рук близкого. Порой, родные руки самый острые ножи, оставляющие глубокие раны. Некоторые раны не заживают, — отравляют, занося заразу.» — Так она говорила ей в особенные моменты жизни, поэтому Лэйн будучи ребенком выучила слова матери и нашептывала их каждую ночь, как молитву.     Сама мысль о близком предательстве отравляла её, поэтому более пить коктейль из яда Лэйн не намеревалась. Только та, что не знала близкой родственной дружбы боится предательства.    Бессовестно темная ночь больше не звала Лэйн в свои объятия, поэтому та встав с кровати босыми ногами ударялась о холодный пол, мимолетно думая о том, не заболеет ли она. Осторожно приоткрыв скрипящую дверь она выглянула всматриваясь в темноту. Жуткая тишина стояла, будто она была действительно одна этой ночью. Пройдя ещё несколько осторожный шагов Лэйн заметила до сих пор горевшую свечу, чей свет был уже не таким ярким, сейчас он был тусклым, походя на нее саму и та невольно задумалась о чем-то далеком. Глаза наткнулись на круглые настенные часы, которые показывали время очень раннего утра. На диване раскинулся парень, которого она привела в свою квартиру.     Серебряные волосы здорово блестели, отражая мутный свет желтой свечи, которая все так же стояла поодаль. Чуть ранее этот парень спросил чего бы та хотела сделать до того, как работа позовет её, та ответила, что хотела бы прокататься на коньках. На его лице мельком проскользнуло удивление, точно он не знал что это. Лэйн не грезила тем, чего обычно желали дети в её детстве: игрушки, родительское внимание, забота, прогулки по паркам и прочее. Ей это казалось пресным, безвкусным. Лэйн в пору было её одиночество и компания матери. Её детство в целом не особо было отличным на вкус. Но сейчас она в том возрасте, когда может позволить себе подобные детские шалости. Разве ей надо отказываться от подобного? Отнюдь.     — В твоей голове пронеслось сотни мыслей. Я почти слышу их, — хриплый чужой шепот дотронулся до слуха Лэйн, от чего пошли ненавистные ей мурашки. Та невольно вздрогнула, — ранее утро, чего тебе не спится, shymàl? Вольная мысль о том, что ты прокатишься сегодня  со мной на коньках тревожит тебя? — его лица видно не было, но Лэйн знала точно, – он ухмыляется. Его слова, сказанные вбрось не в обиду, выдавали его. Но даже не это заинтересовало её.    — Что ты сказал?    — Мне повторить? Ранее утро…     — Нет. Не это. Ты сказал Shimöl? — непривлекательные попытки Лэйн произнести неизвестный язык яростно ругали слух. Из уст парня это прозвучало гораздо изящнее.    — Shymàl, — едва ли посмеиваясь поправил парень.    — Что это за язык? — если он знал его, — она должна тоже. Вкрадчивый шепот с насмешкой звучал поразительно схоже с тем, что слышала она сама много раз во снах.    — Мм…— сереброволосый уклончиво промычал в ответ, точно давая понять, что не намерен отвечать.    — Isha amol yulsu, — с губ резко слетели ядовитые слова, которые долгое время отравляли её саму. Лэйн никогда ранее не произносила в слух их, не намеревалась делать это и прежде, но одно единственное слово из уст парня заставило её, побудило к действию, — что это значит? — Лэйн не просила, требовала ответила.    — От куда твоему языку и разуму известны такие слова? — парень шумно выдохнул, держа глаза все ещё закрытыми.    — Что это за язык?     — «Не подведи Их»    — Что?    — «Isha amol yulsu» означает «не подведи Их». Где ты их услышала?    — Во сне.    — Давно ли?    — Задолго до нашей встречи.    В комнате воцарила тишина, Лэйн была ей благодарна. Лишние вопросы и ничем не полезные ответы сейчас ни к чему. Ей не хотелось забивать голову самой и ему в том числе. Лэйн задерживаться не стала, мирно ускользая во тьме обратно в комнату, подумав, что парень, раз не отвечает, значит устал. Она вышла, чтобы проверить все ли в порядке, а вместе с этим и отвлечься, — что у нее неплохо вышло. Сзади раздались шорохи.    — Раз мы оба не спим, может сходим на эти коньки? Разве не всем ли нравится рассветы?    Оборачиваясь, Лэйн ставила на то, что сереброволосый видел, как блестят её глаза, от того мельком услышала глухой хмык. Внутри теплилась мысль о том, что если они пойдут сейчас — увидят рассвет. Жгучее тепло вмиг расплылось внутри нее, обжигая внутренности. На радость хлынула волна досады и ещё чего-то непонятного. Лэйн по доброму улыбнулась ему, пряча отблески в глазах, давая понять, что они немедленно выдвинуться.

• • • 

   Ночной зимний воздух разрезает горло, от чего становится все труднее дышать. Пальцы на ногах и руках, как бы не были прикрыты многочисленными слоями одежды все равно отмерзают. Щеки покрылись ярко-красным румянцем, а ресницы на глаза мелким инеем.    Дорога к замершему озеру была кривой и долгой, с большим сугробами и красивыми пейзажами. Лэйн здесь ходила не часто, всего один раз, но дорогу запомнила навсегда. Где-то впереди слышались вздохи серебноволосого и, кажется, пару раз даже нецензурная брань.     Преодолевая очередную тропу из серпантина, Лэйн увидела, как парень, что шел впереди нее, застыл, смотря куда-то в даль. Лэйн дошла до него со вздохами и скрипами снега под ногами.    — Чего ты застыл? Увидел что?    — Смотри, – сереброволосый кивнул головой вперед, призывая ту проследить за его взглядом и увидеть то, что видит он.     Мгновение, и Лэйн застывает. В её зрачках отражается ярко-багряный рассвет, переливающейся в глухой оранжевый, а от него в темный густой синий и черный. Зимний лес, окутанный снегом и ветром, хранивший молчание отчужденных лет и чьи-то секретов, открыл для них двоих своё нутро: яркое и горящее.     — Не всякий прохожий может увидеть подобное, – Лэйн выдохнула сдерживаясь.    — Не всякий прохожий достоин.    Что-то интимное, своё, что-то, что показывать никому нельзя. Лэйн не сразу заметила, как холодная слеза поцеловала её горящую щеку. Это была слеза не от красоты природы, а то запрятанных воспоминаний. Эмоции людям не подвластны, прятать их от чужих глаз стало чем-то обыденным. Порой люди забывают, что если чаша переполнена, она начинает литься через край.     Мельком ухватившись за парня, она потащила его вперед. До замершего озера осталось совсем немного. Самое холодное и темное время всегда перед рассветом.    — Почему ты плачешь?    — Я не плачу.       — Расскажи мне, — спокойной голос парня, с озадаченной просьбой выстрелил ей в голову.    — Рассказать что?    — Ты ведь слезу пускала не от небесной красоты заката.     — Почему я должна рассказать тебе? — Лэйн не оборачиваясь, шла вперед, все еще держа рукав куртки сереброволосого, которую дала ему ранее.    — Чтобы не держать в себе. Мы пришли?    Озеро украшали бледные разломы, следы от чьих-то коньков и яркое небо рассвета в отражении. Черный лес остался позади. Несколько темный гор вдалеке присваивали искусственную свободу, что поражала масштабами и ласкала глаза красотой. Оба невольно задержали дыхание, дабы не потерять интимность этого места. Безумная красота, сводящая с ума. В голову выстрелил новый удар, но уже не со стороны парня, а со стороны природы: снег пошел. Крупный хлопья медленно падали, оседая на заснеженную землю. Казалось, ничего более не сравнится с этим.     — Здесь, в городе Шарлотт, крупные хлопья снега признано называть «Божьим знаком». Говорят, что когда крупные хлопья падают с неба, — это значит, что ангелы спускаются на землю, чтобы унести чью-то очень ценную жизнь. В последний раз, когда я видела их было незадолго до смерти матери.     — Жизнь твоей матери была столь ценна, что сами ангелы спустились с небес, чтобы забрать её жизнь? – голос парня не звучал так, будто он насмехается. Казалось, он говорил и спрашивал абсолютно серьезно.     — Я не знаю, — ответила честно та.    Парень повернулся к ней, протягивая руку и дотрагиваясь до щеки указательным пальцем. Медленно, робко и, почти, невесомо он дотрагивался до нее. Его руки, к удивлению, были теплыми, обжигали щеку.     — Твой голос дрожал, когда ты говорила о матери. Ты ненавидишь её, любишь, скучаешь, скорбишь? Твой взгляд пресный, но ты с теплом отзываешься о ней. Ты знаешь дорогу до озера, пускала слезы на закат. Это все связано с этим местом?     Роется в душе, что-то ищет, держится ближе и обжигает. Зачем это только.    — Я говорила, что снег пошел не задолго до дня смерти матери. В тот день, когда пошли крупные хлопья, мы с ней точно так же шли к этому озеру и наткнулись на красный закат. Таких здесь никогда не бывает, поэтому она сказала запомнить его. А через несколько секунд пошли хлопья. Я тогда обрадовалась очень, а она выглядела грустной, но улыбалась все так же. Только потом мне рассказали, что значит  «Божий знак».    — Сейчас тоже пошли крупные хлопья. Значит, ангелы спустились за чьей-то жизнью? Если это произошло с твоей матерью, почему не беспокоишься о том, что это к тебе пришли высшие существа?    — Ко мне ангелы не ходят. Я молода, здорова, а вот моей матери со здоровьем не повезло крайне. Все это сказки с хлопьями. Обычная простуда снесла её жизнь, — Лэйн взглянула на парня, — Как твоё имя? — рискнула спросить, привязаться, заведомо зная, чем обычно это кончается. Авось в этот раз все будет по другому? Только Боги ведают правду.    Сереброволосый выжидающе смотрел, не смея отвести взгляд. Что-то холодное, терпкое мешалось в нем. Она не могла читать мысли, но он и эмоций никаких не выдавал. Сплошной стуженый лед, опусти его на дно горячего кофе и он вмиг растает. Лэйн смотрела на него в ответ с немым призывом ответить.      — Каин.    — Ну что, Каин, готов прокатиться на льду? — мнимая ранее грусть и тяжесть, мешались. Они сюда пришли не за тем, чтобы проводить сеансы психотерапии, а за тем, чтобы веселиться.    Каин лишь тихо хмыкнул ей в ответ, провожая взглядом Лэйн, которая успела улизнуть ближе к замершему озеру и встать на лед. Он догнав её, схватил за руку, придерживая, когда та чуть не успела свалиться на лед, больно ударясь.     — Держи за руку.    — О, нет. Это тебе придется держать меня за руку, — и Лэйн смехом разливаясь, потащила его на себя, отталкиваясь. Держать равновесие на подошве обычной обуви было гораздо сложнее, нежели на коньках.     Каин шатаясь из стороны в сторону, крепко схватился за локоть Лэйн. Та подтащив его чуть ближе к ней, придерживала за талию. Её смех был медом, что заливался ему в уши и он это охотно позволял. Она впервые слышала, как парень смеялся. Так чисто и трепетно. Это все же сделало её чуть счастливее, чем прежде. Радость нахлынула с головой унося обоих. Лэйн была меньше его на пол головы, если не чуть больше, но выглядела очень отважно и решительно в попытках поставить его стоять самостоятельно. Сейчас она была не двадцатишестилетний девушкой, с грудой проблем и тревог — сейчас она была семилетней девочкой, чья жизнь, подобно рассвету и новому дню, только начинается. Никаких монстров в ночи, никаких переживаний о завтрашнем дне.     Яркий рассвет разливаясь в небе теперь был нежно-розовым, унося за собой тревоги и порывистый смех.    — Ты очень дерзкая, раз сделала это, shymàl, — теперь Каин наконец-то стоя на льду на своих двоих причитал Лэйн, между тем балансировал руками, пока та с добротой в глазах ездила вокруг него.    — Так что это за язык?     — Древнеангельский, — Каин чуть помедлил прежде чем сказать, упорно отводил взгляд.     — Древнеангельский? На нем разговаривали древние ангелы? Тогда откуда он тебе известен?     — Моя семья близко связана с церковью, Богами и прочим. Скажем так, что мой отец религиозный оратор, проповедник и все в этом ключе, — Каин говорил без особо энтузиазма и интереса к этому. Присмотрись, и можно увидеть, что на самом деле он в некоторых местах едва ли не кривил лицо.     — О, тогда те слова, что я сказала ранее были на древнеангельском? — Лэйн глупой не была. Спрашивала наводящие вопросы, чтобы получить точный конкретный ответ. Так более глубокую информацию она сможет найти чуть быстрее, если знать где и что искать.    — Мм…    Но вот конкретного ответа она не получила, кроме ленивого мычания. Каин взял и отмахнулся, продолжая балансировать руками.     — Каин, — Лэйн не отрываясь, словно завороженная, смотрела на него, вдруг позвала. Дождавшись пока тот с немым вопросом посмотрит на нее, она продолжила, — не хочешь сходить на ярмарку со мной? Сегодня пошли крупные хлопья, городок отмечает это празднование, как «Божий знак». Сейчас ранее утро, но пока мы дойдем празднование будет в самом разгаре.     — Воистину хлопотная shymàl, — Каин выдохнул холодный воздух, отводя взгляд. Пусть парень и выглядел, как уставший, но таким он себя не чувствовал на самом деле. Он прищурив глаза, остро ухмыльнулся, выдвигая подбородок и призывая её к тому, чтобы она взяла его за руку. Для того чтобы уйти. Или чтобы снова почувствовать чужое тепло.