the heart wants what it wants

Темнота — единственное, что видел Доён перед собой. Он ощущал себя вне пространства, лежа на кровати и тупо уставившись в потолок, он словно был в невесомости и парил в воздухе, застыв в каком-то неизведанном, пугающем мире, где не было места теплу и защищенности. Абсолютная пустота, что поглотила его сердце, как чёрная дыра продолжала засасывать все чувства и оставляла лишь боль, неотвратимую, жестокую. Он не хочет включать свет, он не хочет бездумно смотреть в телефон, он не хочет ничего. Как всё дошло до этого? Доён и сам не знал, раз оказался в никчёмном состоянии. Возможно, он был виноват в этом. Всё внутри изнывало от отчаяния и горести, он мечтал скорее умереть и не чувствовать это больше никогда. Вчера он наконец разорвал очередные бессмысленные отношения, которыми пытался заглушить свои страдания. Он всего лишь отвлекался от саднящей тоски по любимому, но недоступному человеку. Доён сделал больно Минджи изначально, обманув её сердце. Он поступил, как ублюдок, попытавшись влюбиться в эту девушку, только чтобы забыть другого. Этот день был безумно тяжёлым для Доёна, учитывая неизбежное расставание, ведь продолжать притворяться не имело смысла. Минджи не устраивала сцен, она даже не расплакалась, её реакция сделала Доёну ещё хуже — она взяла его за руку, посмотрела прямо в глаза и сказала: «Будь счастлив с тем, кого любишь». От этих слов воздух застрял в горле Доёна, он хотел разрыдаться прямо перед ней, но сдержался. Он сильный, выдержит. Он терпел, всегда терпел. Минджи была добра к нему, и он этого не заслуживал. Она была рядом, даже когда его воротило от поцелуев с ней, даже когда он обнимал её без любви и врал прямо в глаза. Зачем Доён это делал? Видимо, пытался обмануть самого себя. Он верил, что в отношениях сможет забыть и отпустить, что перехитрит свои чувства и найдёт новую любовь. Однако ему не нужна была Минджи, ему нужна была взаимность, которую он не получал от другого человека. От Ватанабэ Харуто. От одного имени Доёна резало ножом по груди. Радость и печаль одновременно накрывали его с головой, когда он видел этого человека. Харуто всегда был так близко, но при этом так далеко. Он рядом, на расстоянии вытянутой руки, и всё равно оставался недосягаемым. В какой-то момент Доён понял, что просто сходит с ума от этого парадокса, весь здравый смысл испарился, стоило ему поспасть в такую ситуацию. Это дерьмово — влюбиться в друга, который встречается со вторым твоим другом. Доён, Харуто и Чону познакомились на вечеринке первокурсников, когда только поступили в университет. Все они оказались на одном факультете, но в разных группах, однако это не помешало им сблизиться. Доён был немного старше, и Чону с Харуто во многом полагались на хёна. А в следующем году к ним присоединился Чонхван, попавший на то же направление, что и Доён. Тот решил познакомиться с младшими студентами и столкнулся с Хваном, приведя его в свою компанию. И Доён теперь считал, что сам виноват в такой судьбе, ведь именно из-за него Харуто и Чонхван начали встречаться. Доён устал. Он всё ещё пялился в темноту и прокручивал события прошедшего дня. Зря он пошёл в бар с ребятами, ведь теперь ему никак не успокоиться. Этот вечер въелся в память и не выходил из головы, словно кто-то внутри неё нажал на кнопку повтора, и запись воспоминаний бесперебойно проигрывалась, сводя Доёна с ума. Это было его личным адом. Дело было не в том, что всё прошло плохо, причина его тоски была в Харуто — радостные мгновения, проведённые вместе, разбивали Доёна вдребезги, словно кто-то ломал его кости и потом пытался собрать их вновь, жестоко раня раз за разом. Это горько-сладко, быть рядом с Харуто — он делал Доёна таким счастливым, но принадлежал другому парню. Разве это справедливо, размышлял Доён, разве он заслужил это? Сейчас он предполагал, что да. Считал себя отвратительным, мерзким человеком, что эгоистично думал о своих чувствах, не заботясь о друзьях. Доён не мог даже плакать, сил на слёзы не было, и он лишь бесконечно размышлял, разрывая своё сердце на кусочки. В этот вечер парни собрались выпить в их любимом баре, они обязательно каждый четверг проводили вместе, по поводу и без. В этот раз поводом стало расставание Доёна — приятели пытались утешить друга и чуть ли не силой затащили его выпить. Они действительно думали, что разрыв с Минджи дался Доёну трудно, и поэтому Доён выглядит таким грустным. Ему было немного смешно — если бы они только знали правду... Отвернулись бы они от него? Помогли бы справиться с чувствами? Что бы подумал Харуто?.. Ким не был уверен, что хотел бы знать ответы на эти вопросы. Он безропотно согласился на предложение друзей напиться — сам уже собирался залить своё горе алкоголем, забыть ненадолго боль, что сковывала его душу ржавыми, толстыми цепями. — Как ты, хён? — обеспокоенно спросил Чону. Он сидел напротив, а Харуто – по правую руку от Доёна. Снова так близко. — Ну, как видишь, хреново, — Доён хмыкнул, отпивая пиво из бутылки. Он чувствовал себя по-настоящему конченым человеком — не нужно было вообще связываться с Минджи и морочить голову этой девочке. — Думаю, что я ублюдок. «Давай, Ким Доён, тебе даже не нужно притворяться несчастным», — думал он, продолжая строить кислое лицо. Он не врал. Скорее, просто недоговаривал. Ему ведь действительно было плохо. — Это отличный повод выпить, — Чону шутил, пытаясь хоть как-то приободрить старшего. — За ублюдка-хёна! — Харуто хихикнул, хлебнув свой напиток. Доён смутно помнил всё, кроме того, что касалось Харуто. Они выпивали, обсуждая учёбу и предстоящие экзамены, не касаясь ситуации с Минджи. Чонхвана всё ещё не было видно. Чону вышел покурить, и Доён хотел было уйти с ним, но Харуто внезапно положил голову на его плечо и прижался, тяжело вздохнув. У Доёна что-то замерло внутри, от такой близости ему хотелось закричать. «Что же ты делаешь со мной, Харуто?» — Мне тоже хреново, хён. — Ватанабэ поудобнее устроился и схватился за руку старшего, обнимая её. Доён уже не знал, как дышать: Харуто давно не прилипал к нему, и Доён старался держаться и не подавать виду, что что-то не так. Это всего лишь дружеские объятья, верно? В этом нет другого смысла. Он пытался себя успокоить, но сердце стучало, как бешеное. — Где Чонхван? — осторожно спросил Доён, надеясь, что у него получится урвать немного времени и провести его с Харуто. Он слишком жаден и нечестен даже с самим собой: он желал забрать Руто, никому не отдавать, но при этом он убеждал себя, что так поступать нельзя и что младший для него только друг. — Он не придёт. Мы опять поссорились. — Харуто цокнул, макушкой тычась куда-то в шею Доёна. Тот уже готов был умереть от этой пытки, которую неосознанно устроил младший. Слишком близко, но так далеко. Может, он тоже заслуживает потрогать Харуто, раз Чонхвана здесь нет? — Вот как. Поэтому ты такой смурной, хён. — Доён провёл по длинным волосам Харуто и потрепал их. Это дружеское касание вызвало у Ватанабэ приятное ощущение, а у Кима — волнительный трепет. Он действительно сделал это. Сам протянул руку, как вор, которому не принадлежит то, что он так хочет украсть. Можно ли украсть человека? Доён боялся даже попытаться отнять его у Чонхвана. Но Харуто, такой манящий, такой необыкновенный, как редкий бриллиант привлекал и словно шептал: «Я буду твоим, если ты осмелишься». Доён очень бы хотел этому поверить. Но это лишь иллюзия. То, что происходило только у него в голове. Харуто ведь никогда так не поступит с Чонхваном, верно? За это Доён его уважал — они столько раз расходились, но Харуто всё равно добивался своего и оставался с Хваном. Хотел бы он, чтобы Руто так же сильно любил его... — Не зови меня так, ты старше, — Харуто закатил глаза и пихнул Доёна локтем. Тот сделал вид, что ему очень больно, и Руто засмеялся. От этого звука у Кима зарезало в ушах. Он любил, когда этот смех предназначался ему, и ненавидел, когда Ватанабэ смеялся для Чонхвана. Доён повернул голову и вгляделся в лицо Харуто. Чересчур прекрасное, чтобы быть правдой. — Хорошо, Харуто-оппа, не буду, — младший поморщился, и его недовольное выражение заставило Доёна улыбнуться. Впервые за этот день. — Так почему вы поругались? — Ничего особенного, хён. Опять его загоны. — Горький вздох последовал за этими словами. — Я совсем его не понимаю. «Может, вам лучше расстаться?» — эта фраза вертелась на языке Доёна, так и желала вырваться, но он промолчал. Будет молчать и не позволит себе как-то намекнуть. Он не мог так поступить, просто не имел права. — Утешь меня, — подал голос Харуто после долгого молчания. Доён уже привык к теплу его тела и мечтал, чтобы Руто не отпускал его целый вечер. — Скажи что-нибудь хорошее. «Я так люблю тебя», — это был идеальный момент для таких слов, если бы ему было позволено это говорить. — Эгоист, кто тут из нас с девушкой расстался? — Доён щёлкнул по носу Харуто, пытаясь свести всё на более положительную ноту. — Утешать я его должен. Харуто хмыкнул, схватив ладонь Доёна своей. От скуки он начал просто перебирать его пальцы, пока Доён старался не скончаться прямо здесь от сердечного приступа. Он делал вид, что всё в порядке, что эти прикосновения ничего не значат, только вот пульс безжалостно бил в висках, а в голове всё помутилось. Ему срочно нужно было выпить, что он поспешно сделал, чуть не подавившись. Касания обжигали, он хотел и отдёрнуть руку, и оставить её, это было невыносимо и чудесно одновременно. Доён чувствовал тонкие пальцы Харуто и желал сжать их и не отпускать, чтобы они принадлежали лишь ему. «Я убью тебя, Харуто, за что ты так со мной?» — Я видел, как ты на неё смотрел. Вряд ли ты не можешь без неё жить. — Он рукой потянулся к своей бутылке, но не смог её схватить. — Дай мне тоже пиво, пожалуйста. — И как же я на неё смотрел, великий эксперт в любви, который ссорится с парнем каждый день? — Доён отдал бутылку Харуто, и тот, отхлебнув, прильнул к старшему покрепче. «Ближе будет, если только он заберётся ко мне на колени», — пронеслась лукавая мысль в голове. Доён на мгновение зажмурился, представив эту картину, и затаил дыхание. Слишком красиво, слишком желанно и слишком нереально. Недосягаемая мечта, быть настолько рядом. Доли секунды понадобились Доёну, чтобы вообразить, как они целуются в такой позе, как Руто придерживает его за шею и мягко касается пухлыми губами, не жалея Доёна и страстно кусая. Доён определённо сходит с ума. — Равнодушно. На любимых так не смотрят. — А как тогда нужно смотреть? — Доён надеялся, что то, как он всегда глядел на Харуто, не выдавало его чувств. Он пытался на публике скрывать их и прятать всю свою нежность к Руто. — Ну, как Чону на Хэрин. Или как Хвани на меня. — Младший посмеялся, всё продолжая играть с пальцами Доёна. Ким фыркнул. Упоминание Чонхвана его раздражало, хоть тот и был его другом. Он старался не видеть в нём соперника, но ничего не мог с собой поделать. — С вас я точно пример брать не буду, идиоты. — Эй, у нас всё нормально, просто... Я не знаю, что делать. Люблю его, но он просто невозможен. — Тогда... — Доён осёкся, он чуть не сказал Харуто ту фразу, о которой думал ранее. Нет, он не должен так поступать с Чонхваном. Малыш этого не заслуживал. — Что, Харуто, уже изменяешь Чонхвану? — В их разговор внезапно ворвался Чону, вернувшийся в бар. Доён обернулся, а Руто отпустил ладонь. «Как же ты вовремя, "спасибо", Пак Чону», — может, стоило бы выплеснуть на Чону пиво, чтобы тот снова ушёл? Доён мысленно дал себе подзатыльник. Не хватало ещё начать вредить Чону только из-за своих эгоистичных прихотей. Они продолжали выпивать втроём, и никто не осмеливался поднять тему отношений. Доёну было плевать на свои, а Харуто слишком переживал. Шутка Чону про измену врезалась в сознание, и это было действительно отвратительно для Доёна — представить, что Харуто изменяет, обманывая Чонхвана. Ему было бы мерзко быть тем человеком, что разлучил бы этих двоих. Когда-то он думал, что ещё имеет шанс быть с Харуто, но он ошибся. Теперь, если у них что-то и возможно, их дружбе вчетвером придёт конец — а Доён этого не хотел. Он искренне надеялся, что поставив свои чувства на последнее место, он сохранит дружбу, и ребята будут счастливы. Даже ценой собственного сердца он готов на всё, чтобы Харуто не потерял свою любовь. И если он желал быть с Чонхваном — Доён примет это. В темноте мир не так страшен, казалось Доёну. Ничто не пугало тебя, ведь ничего не видно, нет никого вокруг, лишь ты сам наедине с собой. И сейчас он лежал и боялся лишь наступления утра. Когда светит солнце, и рядом много видимых опасностей, а ещё больше — людей, которые так непредсказуемы, что страшило Доёна больше всего. В этот день Харуто был таким же, со своими внезапными касаниями, убившими остатки совести Доёна. Он возжелал его ещё больше, чем обычно. Он захотел отнять его у Чонхвана любой ценой, приворожить к себе, заставить полюбить. Прокручивал в голове, как забирает Харуто в свои объятья, как тот оставляет Чонхвана позади и уходит к Доёну, ни о чём не пожалев. На грани безумия даже думал о том, как Харуто лишается памяти и единственный, кто может ему помочь — сам Доён. Тогда-то у него мог бы быть шанс... Все эти мысли были такими грязными и тошнотворными для Доёна, что он мечтал отрезать свою голову, полную ужасных идей. Он словно ходил по краю острого ножа: с одной стороны была любовь к Харуто, с другой — смирение, пропитанное отчаянием и саднящей болью, но ждало его лишь одно — неизбежная гибель. Он не знал, шагнуть ли в пропасть или остаться на лезвии, что могло бы запросто разрезать напополам и Доёна, и его жалкое, слабое сердце. Он вспоминал телом, каково это — когда касается Харуто. Это было небрежно, но так ласково, когда он положил голову на плечо Доёна. Волосы Харуто такие мягкие и приятные на ощупь. Они пахли лавандой. Этот запах словно въелся Доёну в нос, но при этом оставался таким невесомым, и дуновение могло бы стереть его из памяти навсегда. Руки Харуто тёплые, он редко мёрз и наоборот, согревал чужие руки. Руки Чонхвана, а не Доёна. От своей жгучей ненависти Доён тоже устал. Это было лицемерием, дружить с Чонхваном, знать, что он хороший человек, но при этом ненавидеть его за то, что тот встречается с Харуто. Он не мог ничего с собой поделать — только это буквально перечеркнуло всё хорошее, что Чонхван делал для него и до сих пор делает. Слёзы потекли из глаз Доёна и медленно покатились по щекам. Завтра нужно было идти в университет. Будь проклят этот бар, будь проклят сам Доён с его чувствами. Он просто хотел уснуть и больше не просыпаться, если так дальше и продолжится. Наконец закрыв веки, он лёг на бок и свернулся в позу эмбриона. «Боже, пусть мне ничего сегодня не приснится».