Реальность

Надя сама не поняла, как это произошло.  Она с коллегами шла по парку. Неинтересные разговоры, пустые шутки. Однако всех это устраивало, когда Надя открыто скучала, рассматривая голые деревья по пути. Она ничего не говорила и не особо запомнила своих коллег.  Единственное имя, вбившиеся в память - это имя её балетмейстера. Алексей - мужчина лет тридцати, но по поведению и виду выглядит гораздо моложе: бритое и ухоженное лицо, идеально причесанные русые волосы, доходящие до середины шеи и видавшие явно не одну банку какого-нибудь лосьона или масла. Его голубые глаза действительно будто открывали душу и искрились вечным оптимизмом. Сам Алексей был по-творчески странноватым человеком, что ни в коем случае не создавало это его изъяном: во время рассказов он мог ни с того ни с сего начать кружиться или изящно взмахивать руками к небу. Со стороны это выглядело забавно и слегка нелепо, но спустя время ты полностью ощущаешь яркую жизненную энергию, излучающуюся от мужчины. А ещё ему не нравится, когда его зовут «Лешей», так что только полная форма имени.  Так вот.  Надя и не слушала их скучные диалоги, а просто следовала за ними. Узнать, что происходит, она удосужилась только тогда, когда обнаружила, что все вместе стояли в очереди к уличным кассам.  Несколько пар недоуменных глаз уставились на неё. Только Алексей выглядел непроницательным.  - Взгляни на табло над кассами, Наденька. - Милосердно ответил балетмейстер.  Девушка посмотрела в сторону, куда ей указали и про себя усмехнулась. На огромном табло на бордовом фоне высвечивалась ярко-желтая надпись, под которой шел оранжевый, более мелкий текст: «БИЛЕТЫ В ЦИРК.  Билеты в Цирк. Стоимость зависит от возраста и представлена на бумагах, прикрепленных к кассовым будкам».  Пока Горьковская дочитывала, они уже стояли у кассира. Алексей вручил застывшей Наде билет и буклет, на обложке которого красовались артисты цирка.  «Почему бы и нет». - Подумала балерина.  Дома её никто никогда не ждёт, а один выходной в тысячу лет не скажется на выступлении, до которого ещё две недели минимум.  Пожав плечами, Надя убрала билет и буклет в карман пальто.  *** Это было неожиданно, но… приятно.  После выступления Женя проводил маму до работы и отправился в сторону парка. Недалеко от места стояли кассы с билетами в цирк, а возле этих касс парень назначил встречу кое с кем, но об этом позже.  Представление действительно было захватывающим и энергичным. Особенно запомнился момент, во время которого люди кричали «браво» и прочее в сторону Горьковской. Жене казалось, что тогда у него заложило ужи от шума, смешанного из хлопков и голосов.  Лариса вкратце рассказала о родителях балерины, мол, они были знаменитостями её молодости. Громов уже удачно забыл про семью Горьковских, когда вновь встретил девушку.  Он подсчитывал доходы и расходы в блокнотике за этот месяц, планируя будущие расходы на коммуналку и еду, пытаясь составить уравнения так, чтобы в запасе оставалось хотя бы десять тысяч, когда услышал запах кофеина, а после и громкий вздох.  Женя встретился взглядом с той самой балериной.  Смотря в спину уходящей девушки, парень подернул плечами и отправился в сторону касс.  Недалеко от них он нашел взглядом нужного человека.  Два шага на месте, достаточно громких, чтобы привлечь внимание.  Девушка вздрогнула и протянула руку. Жена протянул руку в ответ. Их ладони соединились. Девушка мягко улыбнулась.  - Здравствуй, Женя.  - Привет, Никита.  Никита была девушкой среднего роста — примерно сто семьдесят сантиметров. Светло-рыжие волосы переливались при свете солнца, отдавая золотистым сиянием. Каре едва доходило до середины шеи, завиваясь внутрь на концах. Девушка была одета в молочную блузку и темно-коричневую, чуть пышную, юбку до пола, которая подчеркивала тонкие ножки, а ступни украшали черные балетки.  Но есть одна деталь.  Никита была слепой.    Ее глаза перевязывали тонкие бинты, завязываясь в тугой узел на затылке. В правой руке девушка держала белую трость для незрячих.  - Зайдешь ко мне? - Спросил Женя, держа подругу за левую руку.  - Извини, не смогу. Нужно проверить цветы и полить некоторые их них в горшках к завтрашнему дню. - Никита сжала мужскую ладонь крепче - для полной безопасности.  Громов прикусил губу. Он не уверен, что сможет сегодня продержаться, поэтому хочет, чтобы рядом был человек и, желательно, не мама. Рецидива не было уже давно, но завтра его первое личное выступление и навязчивые образы прошлого резко решили заполонить кудрявую голову.   Хотя не то чтобы они её когда-либо покидали.   Девушка чуть повернула голову в сторону собеседника и постучала двумя пальцами по тыльной стороне его ладони - знак «остановись». Теперь Женя и Никита стояли друг напротив друга и, хоть вторая и не видит, но все равно подняла голову к парню.  Она подняла руку и наугад коснулась шеи Громова, провела кистью до линии челюсти, как бы «начиная путь», и нашла пальцами точку пульса.  Жене не нравилось, когда его эмоции раскрывают, особенно, когда он активно пытается их скрыть, но перед Никитой противостоять не мог - она не знает даже окрас его волос, потому что никогда не видела цвета, так правильно ли он тогда поступит, скрывая от своей подруги единственную вещь, которую та может понять?  Никита коротко улыбнулась и убрала руку.  - Всё будет хорошо, Женя. - Она чуть замялась. - Не переживай и, если что, заходи в магазин. Извини, но я правда не могу.  Парень медленно выдохнул, стараясь привести нервы в норму.  - Всё нормально. Думаю, всё не так плохо. Я..я справлюсь.  Они распрощались и разошлись.  И вот.  Женя один.  Он зашел в подъезд и вдохнул этот такой противный запах сырости, перемешанный с легкими нотками дешевого алкоголя от соседей.  Женя начал рассматривать лестничную площадку, попутно поднимаясь на этаж квартиры.  Первый этаж. Под лестницей.  Здесь его впервые обокрали. Пьянчуги стащили единственную пятисотрублевую купюру, на которую мальчик хотел купить еду. Ему было семь. В тот день он голодал.  Лестница на второй этаж. Ступеньки.  Тут он встретил пару наркоторговцев. Они прижали его к стене. Один зажал рот, а другой уже доставал пакетик из кармана. Повезло, что именно в этот момент в подъезд вошел кто-то из взрослых. Ему чудом удалось сбежать. Жене было в районе девяти. Эту и всю следующую неделю Громов выбирался из дома только из окна.  Лестница на третий этаж. Ступеньки.  Здесь до него впервые домогались. Какая-то обдолбанная девушка начала его звать. «Кис-кис» - отозвалось в воспоминаниях. Затем она схватила мальчика за руку и потянула на себя, после чего резко приложила детскую ладошку к своей груди, а сама уже потянулась к паху, как Женя в ужасе оттолкнул девушку - та была слабой, видимо, из-за веществ - и рванул по ступенькам в квартиру. Тогда ему было десять. В этот день он поклялся.  В десять лет он поклялся себе никогда не употреблять алкоголь, никотин и наркоту.  Шаги по ступенькам легким эхом отзывались от стен. Женя вошел в квартиру и отметил отсутствие женской обуви - Лариса на работе. Он скинул ветровку куда-то на пол и прошаркал в ванную. Дышать становилось труднее.  Зеркало.  Раньше, в детстве, он любил зеркала. Любил корчить вместе с другими рожи. Любил находить осколки зеркал во дворе, а потом собирать их, склеивать и создавать таким образом своё собственное зеркало, повидавшее множество лиц. Любил играть в солнечных зайчиков с её помощью. Любил делать себе «копьё», прикрепляя наибольший осколок к толстой палке.  Но это было в детстве.  Сейчас он один.  Он ненавидел зеркало.  А ещё больше ненавидел свое отражение.  Он смотрит на себя и хочет разбить это чертово зеркало на осколки. Женя даже не знает, чего именно не любит больше всего в своей внешности. Потому что он не любит абсолютно всё.  Слишком.  О боже… Громов просто терпеть не может это слово.  Он облизал пересохшие губы и метнул взгляд на футболку. Воспоминания из прошлого становятся всё четче и громче. Женя задел край футболки тонкими пальцами и, втянув через зубы воздух, начал медленно поднимать.  Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.  Ненавижу.  Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижуненавижуненавижу Он сам не понял, когда руки начали дрожать так, что выронили край футболки. Женя обхватил края раковины руками, втянул воздух через рот и прокричал.  - Я, блять, ненавижу себя! - Спустя пол минуты он закашлял.  Парень уставился на зеркало. «Завтра выступление.  Плевать.  От него много чего зависит.  Мой костюм черный — видно не будет.  Я должен держаться.  Я должен помнить, кто я».  На дрожащих ногах он из всей силы рванул в спальню. Подушка летит в сторону.  Осколок блеснул в маленькой комнате.   *** Сердце билось спокойно, но как же громко. Ощущалось, как пульсация.  Пластыри закончились. Все пятна протерты. Мусор выкинут. Все улики устранены.  В груди завязался противный узел. Внутри чувствовалось до боли знакомая пустота. Вялыми руками Женя схватил маленький кнопочный телефон.  «Рецидив»  Ответ пришел почти сразу.  «Как двно,?» Громов ухмыльнулся. Кто-то опять не трезвый, судя по ответу.  «Около двадцати минут назад. Может, больше. Купи бинты и подобную фигню по дороге»  «Уде иду» Женя глубоко вздохнул и прикрыл веки.  Он не смог.  *** Настойчивый стук раздался в окно в спальне. Женя поспешил открывать.  Толстая ветвь прорастала к самому наружному карнизу окна спальни. В детстве парень частенько выходил из дома именно через этот путь: открывал окно, лез по веткам и спрыгивал с ним на землю, оказавшись сразу во дворе.  Сейчас же он пользуется только дверью. Из-за телосложения с трудом даже окно перелазит: после десятого класса нехило так вытянулся.  Однако, женщине, сидевшей сейчас перед окном на дереве, ничего не мешало.  Женя распахнул окно и впустил гостью. В нос ударил запах алкоголя.  - Ну привет, клоун.  - Я фокусник.  - Одна фигня.  Родная невнятная речь теплотой отозвалась где-то в груди. Узел чуть ослаб.  Вильгельмина. Так звали лучшую подругу Жени. Она была с ним одного роста, чего не скажешь о возрасте: та на десять лет его старше.  Её постоянно взлохмаченные русые волосы были подстрижены в мужскую прическу, но девушке просто лень её как-то укладывать, так что с головы просто свисали светлые локоны разной длины. Вильгельмина была в своей любимой красной рубашке в черную клеточку и черных штанах. С плеча свисал небольшой серый рюкзак и при движении позвякивал чем-то внутри (и парню даже не нужно гадать, чтобы понять содержимое рюкзака).  Женя плюхнулся на кровать и закрыл глаза, чувствуя, как матрас рядом прогибается.  Первые минуты они ничего не говорили.  Вильгельмина знала, что в такой ситуации торопится нельзя. И давить тоже. Он сам всё расскажет. А если не расскажет, она будет рядом, сколько будет нужно.  Девушка достала из рюкзака открытую бутылку водки и лениво протянула другу. Тот отрицательно покачал головой. Вильгельмина ухмыльнулась.  Бутылка почти опустела, когда Женя начал.  - Я не знаю, почему они пришли снова. - Слова давались с трудом, вязли на языке, нехотя собираюсь в предложения. - Но это было очень громко. И тогда я просто… Он махнул в воздухе рукой, не утрудняясь закончить фразу. Вильгельмина кивнула, то ли ему, то ли ожидая продолжения. Громов повернулся к подруге.  - Мина.  - Что? - Она встретила его затуманенных взглядом ореховых глаз. Таким пьяным, но таким теплым, понимающим, внимательным, что парень готов был расплакаться, как последняя сука.  - Поможешь? - Он дернул себя за край футболки.  - Ага. Снимай давай. - Мина начала рыться в рюкзаке, ища тонкие дешевые пластыри, потому что спирт уже был рядом.  Футболка теперь лежала смятая на изголовье кровати.  Алые полосы растянулись по худощавому торсу парня. Некоторые из них перекрывали старые белые шрамы. Некоторые из свежих были чуть глубже царапин, из других же в открытую скатывались бордовые бусинки крови.  У Вильгельмины и дыхания не перехватило.  Она привыкла.  Девушка всегда помогала выйти другу из зазеркалья после приступа. В первые разы она уверяла его обратиться за помощью, позвонить в какую-нибудь службу, но после длительного объяснения, почему тот никогда не отправится на терапии, перестала поднимать эту тему.  Она помогает сама. Ну… пытается.  Женя натянул брошенную футболку и подтянул колени к груди, уставившись куда-то в пустоту. Мина развалилась, широко расставив ноги и откинувшись спиной к стене, и продолжила медленно хлебать водку.  - Слышала, у тебя завтра выступление. - Вдумчиво протянула девушка.  Громов что-то промычал в согласие.  - Помнишь, - она тяжело вздохнула, - как мы впервые встретились? - Как такое забыть? - Женя усмехнулся. - Я побежал просить у тебя автограф, а ты, подписав его, подарила мне открытый коньяк со словами: «Держи, малец, это лечебное зелье. Выпей, когда станет плохо».  - И ты выпил.  - Выпил.  - В семь лет? - В семь лет.  Вильгельмина скривила лицо.  - Ну и досталось же мне потом от твоей матери… Женя прыснул в колени.  - А нефиг было детей спаивать.  - У меня было похмелье! - Ну так нахрена ты в день представления нажралась. Постой..как ты вообще тогда бухло достала? Тебе же было семнадцать. Мина сдвинула брови домиком, пытаясь вспомнить, но хмельной разум взял свое. Она чуть качнула головой вперед и, отложив бутылку, поднялась с матраса. Женя медленно выдохнул и уронил голову в ладони, после проведя пальцами по каштановым кудряшкам.  - Извините, - девушка медвежьей походкой направилась в туалет, - я у вас тут проблююсь немного… Она ещё что-то бормотала на родном пьяном языке. Раздались звуки ада, исходящие из уборной, а затем хлопнула входная дверь — ушла.  Парень встряхнул головой, собираясь с мыслями. Он закрыл дверь в комнату, выдвинул ящик прикроватной тумбочки, сделанной из темного дерева, и достал карты.  Женя встал в центр комнаты, разложил карточные веера в обе руки, расправил плечи и начал тренировку.  Время пролетело незаметно.  И вот, он уже не в комнате, а за кулисами.  Где-то рядом сидят, вздыхающие от усталости, клоуны. Рядом стоит Леонид Аркадьевич. Ему нужно выйти перед номером Жени, дабы объявить новичка публике. Дрессировщики только что загнали медведя в клетку и ушли сами, поддерживающие похлопав Женю по плечу. Парень нервно сжимал и разжимал кулаки в белоснежных перчатках, под которыми скрыты пару карт.  Раздался сильный мужской голос, когда Леонид Аркадьевич вышел к зрителям. Его золотой глянцевый пиджак и такие же глянцевые бордовые штанами сияли при свете прожекторов.  - Дамы и господа, а сейчас попрошу поприветствовать нашего нового артиста. - Мужчина перешел с радостных восклицаний на загадочный полушепот*. - Может, некоторые из вас уже видели его на прошлом представлении, - некоторые из зала одобряющие заулюлюкали, - однако уверяю, что сегодня его выступление будет совершенно другое.  Женю начало подташнивать от страха. Нет, он, конечно, знал, что подобные речи славятся не короткостью, а интригой, но что-то было нервозное в этой ситуации.  - Ведь за последние четыре года в нашей цирке не было…- Леонид Аркадьевич усмехнулся. - волшебников. - Жене хотелось выть. Какой, нахуй, волшебник? - Хотя нет. Сейчас вы увидите мастерство, не сравнимое с обычной магией. Потому сейчас вы увидите настоящие чудеса иллюзий. - Начальник вновь перешел на высокие ноты. - Встречайте: фокусник-иллюзионист!** Женя решительно, но с чуть трясущимися руками направился на арену. По пути Леонид Аркадьевич озорно подмигнул парню, мол, «неплохо я тебя представил?». Фокусник встал в начальную позицию и, когда раздалась знакомая мелодия, развернул веера из карт.  Представление началось.