Реальность

- Сынок, я тебя бесконечно люблю и всегда буду на твоей стороне, но скажи мне, пожалуйста, ты дебил? Лариса сидела на твердом диване со множеством пришитых закладок. Женя, только что вернувшийся с магазина, протягивал матери один из двух билетиков в «Театр».  Это было позднее утро. Улицы заполнялись сонными, зевающими прохожими, большинство из которых либо шли на работу, либо в школу. Погода стояла холодная, чуть ветреная, иногда падали редкие бусинки капель дождя. Листва на деревьях уже почти полностью окрасилась в осенние цвета, красочно переливаясь огненными оттенками при свете редкого солнца.  В однокомнатную квартиру, через жалюзи небольшого окошка, просачивались тоненькие лучики, в которых можно было разглядеть танцующую в воздухе пыль.  Женя приложил свободную ладонь на правую сторону, театрально вздыхая.  - Я в шоке, как ты могла! Ты разбила мне сердце! - Сердце с левой стороны, милый.  Пропустив это мимо ушей, парень встряхнул билетами, напоминая об их существовании.  - Я всё понимаю, но билеты уже куплены, а продавать поздно, так как представление сегодня.  Лариса закусила губу и отвела взгляд.  «Может, их ещё удастся продать? До следующей зарплаты далеко. Не хочу, чтобы он тратил свою…» Женя, увидев сомнение в лице матери, не сдался.  - Ну мам, подумай не о деньгах хотя бы сегодня! - Он активно жестикулировал, размахивая руками. - Вспомни, когда ты последний раз проводила время чисто для себя? Пять лет назад? Десять? Парень мысленно дал себе пощечину, поняв, что заикнулся о жизни пятилетней давности.  Ни он, ни Лариса никогда не вспоминали вслух те события.  Устало выдохнув и тепло улыбнувшись, женщина взяла билетик.  - Нужно будет довязать мой свитерок… Женя счастливо подпрыгнул с визгом. Он схватил маму за костлявые ручки и потянул в объятия, кружась.  До вечера они звонко смеялись, непринужденно болтая о всяких мелочах.  *** Удар.  Обширная комната, больше походящая на зал для домашних вечеринок, всё больше и больше наполнялся глухими звуками ударов.  Белоснежные обои. Темно-коричневый деревянный пол. Холодное освещение. Одна стена полностью обклеена зеркалами. Где-то у дальнего угла комнаты стоит белый шкаф, а возле него располагается одноместная, идеально заправленная, кровать.  Всё.  Это вся мебель.  И как бы часто Надя не называла эту комнату своей, признать она этого не могла.  Новые осколки вновь распарывают свежие, не успевшие зажить, раны. Крепкая деревянная трость хлестает  крепкое тело девушки.  - А ну вставай! Так и собираешься прохлаждаться?! - Голос отца эхом раздавался по помещению.  Надя сглотнула вязкую слюну. Её тело пробирала дрожь, не то от боли, не то от страха. Она встала на пуанты. Осколки глубже вонзились в пальцы. Пульсация по телу от недавних ударов добивала.  Не успев простоять и десяти секунд, Надя с грохотом упала на жесткий пол. Она готова была поклясться, что слышала скрежет зубов мужчины.  Балерина тяжело дышала. Она зажмурила глаза и впилась ногтями в деревянное покрытие, зная, что сейчас будет.  Удар.  Удар.  Удар.  Время текло бесконечно долго.  Надя готовилась к свежей порции оскорблений, но услышала лишь хлопающуюся дверь.  Она с облегченным выдохом расслабилась, распластавшись звездочкой по полу, мгновенно об этом пожалев - большая часть ударов пришлась на спину.  «Сегодня вечером премьера. Слава Богу я не в главной роли» Чуть поразмышляв, Надя вспомнила, что выступление идёт два с половиной часа и сморщила лицо, понимая, что в её роли она совершает в разы больше прыжков, чем обычно.  Зациклившись на этом, балерина вынесла вердикт.  «Старый мудила».  *** Вечер того же дня.  Надя стояла за матерью.  Дарья Горьковская - бывшая балерина. Имела большую популярность в своё время, спустя несколько лет вновь засветилась у журналистов, объявив о рождении ребенка, а позже и о том, что дочь зачислили в «Театр».  Время от времени люди подходили к женщине, дабы попросить автограф или сфоткаться. Дарья всегда отвечала искусственной улыбкой, сверкая белоснежными зубами.  Когда фанаты уходили с восторженными визгами, мать раздраженно закатывала глаза.  Наде хотелось блевать.  Через минут десять ей уже нужно было идти в гримерку - представление начнется через полчаса, а до комнаты еще нужно добраться сквозь многолюдные коридоры.  Уже подходя к лестнице, девушка услышала бормотание матери, которая, видимо, сама не знала, к кому обращалась - к себе или дочери.  - Боже, ты только глянь…какое уродство. Как таких ещё земля носит? Зачем они вообще приперлись сюда? Наверняка кассу ограбили, чтоб билеты хотя б на задние места купить. - Сморщив лицо, выплюнула Дарья.  Надя проследила за её взглядом.  В метре от них стояла женщина, одетая в аккуратно связанный свитер фисташкового цвета. Её смоляные волосы были собраны в небрежный пучок, из которого выбивалось множество прядей. При освещении черные локоны красиво переливались глубокой синевой. Макияжа, как и украшений, нет.  Пока они стояли в толпе на лестнице, девушка не заметила, как начала её рассматривать. Затем она поняла, что женщина разговаривает ещё с кем-то.  Возле неё стоял человек, явно моложе самой женщины на несколько лет.  «Возможно, даже мой ровесник». - Промелькнуло где-то в мыслях балерины.  Молодой человек в серой, чистой футболке о чем-то рассказывал собеседнице, широко улыбаясь. Его каштановые кудри блестели на свету, переходя в медный оттенок. Серые глаза искрились весельем. Звонкий смех постоянно слетал с широкой улыбки парня.  Внезапно, видимо, почувствовав чей-то пристальный взгляд, человек слегка повернулся и встретился взглядом с Надей.  Он замолк, но улыбка с ямочками все ещё держались на лице. Надя пару раз недоуменно моргнула, то ли от того, что она, сама того не осознавая, тупо пялилась на него, то ли от неожиданного волнения, которое, в отличии от всех других ситуаций, связанных с этим чувством, было… приятным? Шатен коротко хмыкнул и продолжил диалог с женщиной. Девушка пыталась вспомнить, куда она шла и где вообще находится, когда услышала звонкое цоканье над ухом.  - Лучше не пялься. - Мать сморщила лицо и продолжила, даже не пытаясь приглушить голос до шепота. - Знаю, зрелище посмешное, однако такие индивидуумы часто имеют не только убожественный внешний вид, но и склонности к… премерзкому поведению… - Божечки, какое ужасное поведение. - Женщина, ранее говорящая с молодым человеком, полностью развернулась в сторону Дарьи и с наигранной разочарованностью приложила руку к сердцу. - Вас бы, барышня, под домашний арест да воспитанию научить. Горьковская ошеломленно уставилась на женщину, разинув рот. Рядом стоящий парень всё улыбался, но уже не с прежней добротой, а с издевкой, насмешкой.  Мать хотела было начать возмущаться и уже нахмурилась, как пара быстренько ретировались в зал. Упрямо сглатывая ощущение тревоги и легкого удовлетворения от того, что мама ничего не смогла сделать, дочь стрелой побежала в гримерку.  Первый звонок.  Балерина сидела на табуретке и завязывала пуанты, когда почувствовала чей-то пристальный взгляд. Затянув атласные ленты, она подняла голову и увидела свою коллегу, которая уже вставала и шла навстречу.  - Привет. Я Евангелина. Можно просто «Ева». - Ева протянула руку и Надя отметила, как та тряслась и как сильно на ней заметны вены. - Это же ты дочь Дарьи Горьковской? Пожав хрупкую кисть, Надя, не скрывая своего безразличия, ответила.  Второй звонок.  - Да. А что? Это как-то помешает? Евангелина как-то странно дернула уголками губ и максимально неестественно хохотнула. - Конечно нет! - Она направилась в сторону сцены, но бросила напоследок, обернувшись. - Всё зависит от тебя.  Третий звонок.  *** Прыжок. Поворот. Прыжок. Нога вверх. Вращение. Прыжок. Боль.  Боль.  Боль.  Все движения отточены. Ничего лишнего. Все идеально.  Но эта боль… Надя готова скулить из-за неё. Она уже знает, что, вернувшись в гримерку, пойдет в туалет.  А в туалете снимет пуанты.  А после пуантов она снимет туго завязанные бинты, что после первого акта станут бордовыми.  Затем она завяжет новые бинты.  Поверх них наденет пуанты.  Вернется в гримерку.  Поправит выбившиеся локоны.  Добавит тоналку, что чуть стерлась с мешков под глазами.  Разгладит складки верха, за которым скрываются множественные синяки.  А затем пойдет танцевать.  Надя спешно убрала все мысли, предвещающие паническую атаку, на задворки памяти.  Однако рефлексия взяла свое.  Стало вспоминаться прошлое.  Детство.    Родители действительно не хотели ребенка. Девушка даже не уверена, что эти люди любят друг друга. Их взаимоотношения больше похожи на брак по расчету или типо того.  Отец - Михаил Горьковский - оперный артист и актер театральных постановок. Прям звездная семья. Надя не отрицала, что её родители - талантливые люди. Однако единственное место, где они показывают свои эмоции - работа.  Своему ребенку ни Дарья, ни Михаил не показывали себя изнутри. Никто никогда не говорил о своих интересах, жизненном опыте.  Вся жизнь однотона и немногословна.  Хотя нет. Не совсем так.  Надя пережила огромный спектр различных эмоций. Но все они были внутри. И выплеснуть их можно было только в танце.  Отец после этого её бил, так как движения получались слишком резкими, быстрыми, хотя и в такт музыке, но не как на «картинке».  И сейчас, размышляв об этом, балерину сковал страх.  Сердце учащено забилось. Руки и ноги резко покрылись холодным потом.  Она сделала это.  Она выплеснула эмоции в танце.  Девушка хотела было продолжить свой номер в правильном ключе, как поняла, что проиграли последние аккорды.  Зал взорвался аплодисментами.  Надя ничего не слышала.  По виску стекал пот, а грудь тяжело вздымалась. Она не хотела смотреть в зал. Смотреть на родителей и вновь осознавать, что дома прибавятся новые синяки.  Надя хотела как можно быстрее вернуться закулисы, как услышала крики.  - Горьковская, молодец! - Умница, Горьковская! - Горьковская, браво! Воскликни доносились со всех сторон и поддерживались аплодисментами других зрителей.  Большая часть публики смотрела на неё.  Надежду Горьковскую впервые похвалили.  В глазах защипало.  Ничтожество.  Тварь.  Швабра.  Обуза.  Никчемная.  Бездарность.  «Нет. - Решила артистка. - Это проверка. Или подкуп. Или я схожу с ума. Что угодно. Но это не мне».  Как это может быть адресовано ей, когда на протяжении всей жизни одни из самых талантливых людей в мире балета её уверяли, что эмоции - это слабость.  Нет. Ее точно обманывают.  К тому же у неё второстепенная роль в этом спектакле.  Надя только успела зайти закулисы, как балетмейстер дрожащими руками хватает её за плечи. Он мгновение смотрит горящими глазами на неё, а затем притягивает для короткого, но крепкого объятия.  - Господи, Наденька, - Наденька подумывает о том, что не только у неё сейчас случится инсульт, - ты чего не рассказывала, что так умеешь? Балерина непонимающе хлопает глазами.  - Э-э.. умею что? - Ну как «что»? Ты просто затмила Евангелину, которая сама то была в главной роли. - Балетмейстер почти задыхался, из-за чего делал резкие паузы в словах. - Твои гран жете*, ассамбле и эти вращения..они просто… Мужчина не смог договорить из-за нехватки воздуха, однако, вплеснув руками к верху, все-таки донес свои эмоции.  Во рту образовалась пустыня. Хотелось пить. Очень. Пот, ранее вырабатываемый за счет физической нагрузки, стал обжигающе литься из-за адреналина.  Все мысли были так сильно спутаны. И так сильно не хотелось их развязывать. Хотелось просто… Надя не знала.  Не знала, чего конкретно хотела сейчас.  Но точно не.. этого.  Проигнорировав балетмейстера, она направилась в гримерку.  А затем в туалет.  Адреналин начал спадать.  Боль в пальцах начала отдаваться сильнее и сильнее.  Закрыв дверь кабинки, Горьковская распустила и сняла пуанты. Затем упали и бинты.  Все пальцы были в крови. Она уже давно перестала быть алой. Сейчас она бордовая. Как будто из года в год Надя гниет и гниет где-то там внутри. А вместе с ней гниет и кровь, становясь все темнее и темнее, пока совсем не станет черной.  На самих пальцах были множественные порезы. Раны, будто бесконечные равнины, шли друг за другом. Разного размера и одинаково глубоки. Участков с целой кожей почти нет.  Свежая кровь сочилась из пальцев. Осколков не было. Во время выступления родители стекло никогда не кладут. Однако регенерации это не особо помогает.  Почти половина стопы была красной. Не от крови. Априори. Когда дочь начала танцевать с осколками, ступни почти сразу стали красными. То ли от слабой кожи, за которой виднеется кровь, то ли от чего-то ещё. Надю это не особо волновало. Да, возможно её ступни ампутируют к тридцати, но до такого возраста нужно ещё дожить.  Боль всё не стихала.  Надя сидела на крышке туалета и пялилась на свои пальцы.  Перед глазами вновь начали бегать воспоминания из детства и наивные ребяческие надежды, что в будущем всё наладится.  Но прошло несколько лет.  И ничего не наладилось.  Но плакать нельзя. Будет ещё второй акт. Поэтому, проглотив подступающие ядовитые слезы, девушка замотала пальцы бинтами, надела пуанты и направилась в гримерку.  *** Крайний акт она оттанцевала как обычно. Без выплеска эмоций. По пути в гримерку  Надя встретилась с непонимающим и одновременно опечаленным взглядом балетмейстера.  Смывая макияж, девушка наткнулась в отражении на Евангелину. Та сидела и пялилась на себя в зеркало, ничего не делая. Пожав плечами, Надя продолжила смывать тени.  Девушка уже собиралась идти к выходу из театра, как телефон коротко завибрировал, оповещая о сообщении. Писал балетмейстер в группу.  «Встречаемся через пол часа здесь *прикрепленная геолокация*».  Надя устало выдохнула.  Ну, она на это уже подписалась, а дома её никто не ждёт - родители приходят к вечеру. Так то ей было велено отрепетировать старый сольный танец, который она уже знает на зубок, но её все равно побьют вне зависимости от результата, так что… Ближайшая дорога до места встречи лежала за театром, поэтому, развернувшись на сто восемьдесят, балерина направилась к черному входу.  С первого раза скрипучая дверь поддалась. Прохладный осенний ветерок приятно обволок лицо девушки. Ступив на влажный от недавнего дождя асфальт.  Минут пятнадцать спустя и она на месте назначения.  Это был что-то по типу мини парка. Голые деревья стояли шеренгами среди травы, на которой протоптаны извилистые тропинки, несмотря на то, что были высажены специальные пешеходные дорожки. Под ногами то-и-дело шуршала пожухлая опавшая листва.  На само место пока что ещё никто не пришел. Однако было прохладно, может, даже холодно, а ждать остальных ещё минимум десять минут, так что Надя уже подумывала забросить эту идею с посиделками и пойти домой, как наткнулась взглядом на стойку с кофе.  Она стояла рядом с другими: с каким-то фастфудом и шаурмой. Девушка быстрым шагом направилась к стойке, слушая хруст под ногами. Она сделала заказ и стала ждать свой заветный источник тепла, вдыхая запах кофе. Пару минут оглядок на парк и на виду заприметились пару свободных лавочек. Они были не очень надежны на вид, а во многих местах древесина вообще отходила или была разодрана, но Наде это как-то не было важно.  - Ваш заказ.  В руки вложился бумажный стаканчик с черным кофе. Кончики пальцев отозвались приятной пульсацией на тепло. Горьковская зашагала к лавочке, не сводя глаз с напитка. Она опустилась на неё, чуть захлебнула кофе и начала рассматривать местность.  Ничего примечательного не было. Деревья, много деревьев, тропинки, скамьи, несколько стоек с едой.  Надя повернулась в другую сторону, будто ожидала увидеть там нечто другое, чем простое продолжение парка.  «Ох ты ж блять».  Рядом с ней, на лавке, сидел молодой человек.  Тот самый, которого она видела в театре.  Балерина сама не заметила, как задержала дыхание.  Они сидели на разных концах, что не мешало артистке рассматривать человека. Он был всё в той же серой футболке, только теперь с накинутой черной тонкой курткой поверх. В руках находился маленький блокнот в клетку на пружине. Парень что-то черкал простым карандашом на бумаге. Его лицо было расслаблено и задумчиво одновременно.  Когда воздух в легких начался заканчиваться, Надя резко выдохнула через нос. Это, видимо, было громко, так как незнакомец заметно вздрогнул всем телом и быстро повернул голову в сторону девушки. Они встретились взглядами.  Горьковская не успела рассмотреть его глаза, как заметила краем взгляда собирающихся артистов и балетмейстера чуть поодаль от лавки. Она как-то быстро вскочила, бросила, не глядя, стаканчик в урну и направилась к коллегам. Ее уши начали гореть.  Надя списала это на холод.