Русская сирень

03.12.1926 год, Г. Архангельск, СССР:              Виктор посмотрел на брата. И вновь они встретились. Иван за пару лет изменился, постарел, можно даже сказать. Воскресенский Рябинин вздохнул. Он стянул с себя шинель, она с глухим звуком упала на снег. Виктора обняли, укутывая шубой. Они всё равно друг друга любят, даже после всего того что было и что случилось. Лицо Виктора не отражало эмоций… Как и лицо Ивана.

***

Через три дня. Город Москва:       Виктор Михаил ходил подавленным. Новый дом навевал грусти. Снег за окном превращается всё в более большую и огромную тучу, которая стала чем-то… Навевающим плохие воспоминания для парня. Раздался голос племянницы сестры. — Что случилось?.. — голос тихий, охрипший от вечного пребывания на холоде. Сестра уже взрослая, ей 9 лет. — Ничего. — буркнула УССР. Она не привыкла к новому человеку в доме. Михаил Рябинин должен был быть образованным молодым человеком, поэтому как только брат отец вернулся с работы, он сказал следующие слова: — Тебе нужно учиться. — чётко сказал Иван. — Одеть тебя в детскую одежду и прихорошить лицо косметикой, будешь схож с ребёнком. Пойдёшь в Мюррену. — чётко говорил СССР. РСФСР удивился. Из него хотели сделать ребёнка? Из него? Серьёзно? Бред какой-то. Михаил был худющим, а лицо давно потеряло детские черты. Но видимо СССР это вовсе не волновало. Михаил вздохнул, кивая. Какая же глупость.

***

      Боль давит на виски. Снег. Хруст. Делаешь вид, что не замечаешь голод, холод и боль по телу. В мыслях каша. Чувствуешь отчаяние и безысходность. Глядишь в небо и понимаешь, что ты скорее всего здесь и закончишь. Это было страшно. Очень. Но в мыслях каша, ты не чувствуешь страха. Мозг замёрз, не в силах подавать какие-либо импульсы.

***

      Михаил проснулся в поту. Отголоски прошлого. Страх. Он схватился руками за голову, громко дыша. Встав с кровати, откинув при этом одеяло, ноги окутало холодом. Тем же холодом, голову нагрело воспоминаниями. Он сбежал в кухню, умыть лицо. Вдох, выдох. Вода холодная, но всё-таки освежила сознание парня. Михаилу поплохело. Он вновь вздохнул и глянул на потолок, начинает тошнить. Ужасное чувство беспомощности. Снова вдох. До Виктора еще долго. Здесь пока что Михаил. Очередной день в Москве. День не удался с самого утра. СССР заставил сидеть с младшей «сестрой». Мише ничего не оставалось делать, кроме как сидеть с этой малявкой, которая так пренебрежительно относилась к нему. Софа* Ивановна Рябинина была прилежной девочкой, но исключительно в глазах своего отца. Девочка для своих лет была не по годам умна. Даже слишком. Гены ей достались явно не от Ивана, которого облапошить было легче лёгкого. У неё были каштановые волосы и зелёные глаза, ну или если говорить по заумному то цвет её глаз назывался нефритовым. Михаил сидел в сторонке от УССР, он уже понял, что к названной сестре лучше не лезть. Та могла запросто нажаловаться Ивану, но а тот в свою очередь не шибко спешил выяснять, кто в самом деле виноват. К тому же, если учитывать, что ни Иван, ни тем более Михаил не питали к друг другу братских чувств, СССР всегда верил своей дочери. И это, наверняка, в будущем разбалует маленькую девочку. Наверное, именно поэтому Миша решил не трогать Украину лишний раз. Да и…не сказать, что он прям следил за ней. Так поглядывал каждые ну…допустим 10 минут каждого часа, а потом уходил, поскольку все дела по дому легли на плечи РСФСР. Сначала, с утра, он готовил завтрак для отца и сестры. Потом, когда СССР начинал собираться на работу, он гладил его одежду. Когда Иван уходил, Миша принимался за посуду в раковине или застилал кровать. Иногда приходилось бегать на побегушках у Софьи, поскольку той всё время что-то было нужно. В целом вся эта домашняя морока была куда лучше каторги, с которой РСФСР не так давно забрали. Воспоминания до сих пор снились, из-за чего у него были кошмары. Холод. Вновь ужасные воспоминания. Смерть родителей больше не была главным кошмаром, хотя тоже фигурировала в страхах. Спина до сих пор болела от вечной позы креветки, в которой приходилось работать. А руки до сих пор наощупь были как наждачка. Но почему всё это было с Михаилом, если виноват был Виктор? В этой жизни Михаилу никто ничего не должен, в этой жизни Михаилу пока ничего не принадлежит. И его трясёт ведь до сих пор. — В конце концов. — начал Миша. — Всё проебать тоже талант. — фыркнул он. Слёз от потерянной хорошей жизни уже не было. Михаил устремил взгляд в зеркало, видя в себе Виктора. Другого, изменившегося, но всё-таки Виктора. Виктора с русыми волосами, чуть подстриженными, худого, как раба, но с тем же аметистовым взглядом сирени в глазах, русской сирени, без блика и без жизни, без надежд и веры. Человек в зеркале портил жизнь не только самому Михаилу, но и окружающим. Иван часто получал от большевиков за побег мелкого Виктора, Анна Ярцева, как выяснилось, была убита, в Польше началась война с СССР. Даже Русское собрание было убито по вине Виктора и Иван неоднократно напоминал об этом Мише. И каждый раз в голове вместе со слезами появлялась фраза: «Я не справлюсь». Кто-нибудь сказал, что у Миши ещё не такая уж и плохая жизнь, но посудите сами… Он подросток, считающий, что всё плохо, а для нас, обывателей, его жизнь и в самом деле тотальный пиздец, который для стран был в порядке вещей. «Они не люди» — можно было бы сказать, но давайте признаемся честно. Будь вы страной… вы бы смогли пережить такое же? И не стоит врать самим себе.

***

Михаилу пришлось присутствовать на очередной расправе большевиков. Видимо Иван хотел усугубить положение младшего брата ещё сильнее. Очередные белые, которым красные просто не давали мирного житья. Витя перевел взгляд на СССР, а ведь его дражайший брат в свое время был тоже интеллигенцией, которой сейчас кличут белых. «Так ведь, Воскресенский Иван Владимирович?» подумал Миша, кутаясь в шинель на морозе. Рябинин-младший стоял слишком близко к приговоренным, именно поэтому, когда стреляли по ним, кровь попала и на Мишу, затрагивая воспоминания Вити. Та ночь, когда Виктор стоял за спиной матери. Мише поплохело. СССР, заметив это, отвел парнишу в сторону. — Всё в порядке? — тихо уточнил Иван, поглаживая брата по голове. Миша не смотрел на него, смотря в пол. Голос СССР лишь резанул по ушам, вспоминая слова: «Не признали, батенька?»… Рябинин-младший вздохнул и выдохнул — Откуда в мире столько зла, Иван? — шепотом спросил Миша, поднимая отчаянные сиреневые глаза на брата. — Ведь каждый в детстве верил в чудо? На этот вопрос Иван ответить не смог. Он проигнорировал его, возвращаясь к соратникам, оставляя сына одного на один со своими мыслями. «Михаил скорее всего не мог смириться со своим нынешним положением.» думал СССР, глядя на панически напуганного брата. Рябинин-старший давно уже привык к смертям, расстрелам и ссылкам, но Мише стоило к этому лишь привыкать. Иван задумался… Он хотел равных прав для людей, но не таким способом. Равных прав для всех, но по итогу люди вновь стали делиться, только на красных и белых, а не на крестьян и интеллигенцию. Что, чёрт возьми, сделал Иван?.. Зачем всё это? Смерти родных и близких, не только Ивана, но и многих граждан его страны, люди бегут от этого режима. «Рано или поздно всё наладится» промелькнуло в голове у СССР. Всё наладится…

***

— Что ты делаешь? — нахмурился Миша. Иван дёрнул его за подбородок, чтобы не отворачивался. — Не хочу получить штраф за то, что мой правопреемник не учился в Мюррене. — фыркнул СССР. Миша нахмурил свои русые брови. — Ты же понимаешь, что я не сойду внешне за 12-летнего подростка? — хмуро уточнил он. СССР закатил глаза, отвечая: «Щас это вообще никого не будет волновать, страны после Великой войны оклематься всё никак не могут, им явно будет не до тебя. Да и если тебя подкрасить в некоторых местах и сгладить тем самым черты лица, то вполне сойдешь за ребёнка, хоть и старше своих лет.» Миша закатил глаза. — Что насчет моего роста? Мне 19, а не 10. — возмутился он. — Да ты и в детстве был высоким. сколько там… метр 67? — Но сейчас-то я метр 75! — воскликнул Рябинин-младший. Иван закатил глаза. — Ничего страшного. Мой одноклассник, Пруссия, в 12 лет был 170, так что нормально. — парировал СССР. Миша сразу насторожился, слыша о Пруссии. — Пруссия? — переспросил он. — Николаус Адлер? Иван кивнул. Миша задумался, вспоминая бледное лицо немца. — Вы ведь жили в одной комнате, да? — Тебе то что? — фыркнул Рябинин, продолжая малевать лицо Михаила кистью. — Интересно просто…- тихо ответил он.

***

30.10.1924 года. Г. Берлин, Веймарская Республика:       Николаус ядовито улыбнулся, видя не до конца довольное лицо своего брата. — И я вновь здесь. — усмехнулся немец. — Скучал? Веймар нахмурился, отвечая: «Нет». — Я тоже. — усмехнулся Адлер. Но как обычно Клаус долго здесь откисать не собирался. Его ждал Мюнхен, Вильгельм и продолжение его плана. Веймар хмурился. — Как тебя вообще выпустили, у тебя же на лице написано, что ты не успокоишься. Клаус фыркнул: «Ты просто знаешь меня лучше, чем они… Ты знаешь, когда я вру.»

***

Мюнхен, через пару дней: — Жил-был Вильгельм в своей пивнушке, попивал пиво, никому зла не желал. Вдруг он стал самой популярной партией в Баварии. Правительство — Веймар Матцельсбергер, возмутился от того, что все люди за этого типа и приказал своему младшему брату отправиться и узнать о нём побольше. Пруссия не мог не согласиться, ведь брат сказал, что ему дадут по лбу в случае отказа. Пруссия по лбу получать не хотел, и пошел искать этого пьяницу. После того, как Пруссия нашел ту самую пивную и увидел Вильгельма, тот предложил ему выпить пива. Клаус согласился, ведь немец без пива, как англичанин без чая. Позже, когда они сблизились, Клаус предложил своему новому знакомому стать его партией. Ну короче, предложил сработаться. Вильгельм согласился шутки ради. Когда они придумали план по захвату власти и сделали уже почти всё для начала революции, Веймар начал подозревать, что те двоя, хотят избавиться от него и Пруссию отправили в Купабль. После этого Вильгельм остался в плюсе и так и продолжал попивать пиво… — знакомый голос Баварии Николаус уже ни с чем не спутает. История выходила, конечно, смешная, но не до конца верная. Рейх подошел к Фрау, нежно здороваясь с ней поцелуем в руку. — Здравствуйте, Фрау Бовари. — улыбнулся Рейх. — Кто же с вами? — он перевёл взгляд на мужчину, сидящего рядом с Баварией на диване. Мужчина встал с места, протягивая руку: «Моё имя Гессен, ну или для вас Адельмар Гессен. Мы с Фрау Регенсбург хорошие приятели ещё с незапамятных времен.» Мужчина был лучшей южной наружности, приятный голос, блестящие каштановые волосы, легкий загар и карие глаза. Пруссия пожал ему руку. — Эмма много про вас рассказывала, меня очень вдохновили ваши речи, Герр Адлер. И не только меня. Вместе со мной приехала моя дама сердца — Тюрингия. Рейх был приятно удивлён. К его идеям присоединились ещё две федеральные земли Германии. — Ох, сердце Германии! Я польщен, Герр Гессен. Не бойтесь называть вещи своими именами. Можете называть меня Пруссией, но я предпочитаю Третий Рейх. Не стоит здесь использовать наши дурацкие человеческие имена, все мы здесь принадлежим к странам или являемся их частью. Буду рад познакомиться с Фрау Тюрингией, но сначала мне стоит увидеть моего товарища, друга и в конце концов соратника… Где же НСДАП, фрау Бовари? — спросил Рейх. Бавария ответила: «Как и всегда, мой фюрер, партия пьёт пиво.» — Как так? Его разве не известили о моем прибытии? — возмутился он. Бавария, поправив свои ивово-коричневые волосы, усмехнулась: «Конечно известили, дорогой, но ты как будто не знаешь Вильгельма? Для него на первом месте всегда будет алкоголь, потом уже страна и идея.» Николаус нахмурился, кивая: «Благодарю, Бавария. " — вздохнул Клаус, начиная искать Вильгельма по ближайшим пивнушкам. Это не было столь сложно, ведь, НРП, не изменяя традициям продолжал ходить в их любимое заведение. зайдя во внутрь, перед глазами Рейха предстала интересная картина. Он проигнорировал это, ждя когда они закончат, после чего Клаус присел рядом со своей партией. — Никогда бы не подумал, что ты по мужчинам. — хмуро заметил Адлер. Вильгельм даже не удивился, увидев Рейха. — Mit Lahmen lernt man hinken, mit Säufern trinken. — усмехнулся Вильгельм. — Сам, чего греха таить, от мужиков течёшь. Клаус закатил глаза: «Что в нём особенного, что ты его за жопу лапал?» — Он русский. — НРП знал, куда лучше надавить в случае с Клаусом. — Русский? — переспросил Николаус, устремив взгляд на парня, который только что отошёл. — И давно тебе русские стали нравится? — А может я для тебя искал, к тому же, ты только что вышел на свободу. Разве не хочется? — Смешно, Вильгельм, но сейчас мне хочется только смерти моего брата. Неужели мой дорогой партия даже не спросит как я вылез из Купабля? — нахмурил свои светлые брови немец. — А чего там спрашивать, Клаус? Ты похлопал глазками, понасюкал на ушко Франции и вёл себя как примерный мальчик, а потом просто запросил досрочку, как будто я тебя не знаю. — ответил Харрер, попивая пиво. Подозвав официантку, он заказал ещё кружку, но для Клауса. — Смотри-ка, она, к слову, полячка. Или у тебя только на русских встаёт? — хохотал НРП. — Не хочу заразиться. — коротко ответил Рейх, беря кружку, которую ему принесли и благодаря официантку. Вильгельм поперхнулся: «Ну господи, Клаус, умеешь же ты портить настрой!» Рейх рассмеялся.

***

05.01.1921 год, г. Москва, СССР:       Кабинет был светлым, лампа ярко светила. Обои светло-жёлтого цвета добавляли красок. Посередине стоял стол с красной скатертью, на столе медная статуэтка балерины и два медных подсвечника. Иван сидел на чёрном кожаном кресле. За спиной был большой деревянный шкаф с книгами за стеклом. Пару горшочков с деревцами, на полу красный ковёр с узорами, а на стене висел телефон. Иван спокойно разбирал документы, как к нему в кабинет ворвался… Войцеховский. — СССР, вы мне обязаны дать независимость! — идя к Рябинину, крикнул поляк, как будто хочет его побить. — Ладно, я тебе дам… У Вислава заиграла искренняя улыбка. — Просто дам. — усмехнулся СССР. Он встал из-за стола, подходя к Польше и смотря ему в глаза. Вислав сначала не понял, но потом вздрогнул от того, что тот взял вновь его за грудки, чтобы Иван был с ним одного роста. — Хочешь независимости? Переспи со мной. — с какой-то коварной улыбкой говорил Иван, резко отпустив Польшу. Глаза у Войцеховского округлились и, смотря вниз, он подумал «Переспать с правительством?..». Так как Польша обычно сразу принимал решение, он ответил: «Вы меня снова обманете, Рябинин, я знаю вас.» Вислав сложил руки на груди, смотря глубоко в баклажановые глаза русского. — Как хочешь. — пожав плечами, ответил Иван и, возвращаясь к своим делам, крикнул в след; «Свободен». Тут Войцеховский психанул, сжав кулаки и направившись к выходу, крикнул: «Ты, Kurwa, СССР, в прямом смысле! — он остолбенел, понимая, что только что сморозил. Он оскорбил страну, от которой полностью зависел. Войцеховский замер на пороге, в глазах его мелькала паника. Он понимал, что только что совершил непоправимую ошибку. Иван, невозмутимо продолжавший разбирать документы, поднял голову, бросив на поляка ледяной взгляд. — Неужели ты не понимаешь, что «Kurwa» не подходит для разговора с правительством, Вислав? — произнес СССР, голос его был спокойным, но в нём чувствовалась сдерживаемая ярость. Войцеховский пытался что-то сказать, но слова застревали в горле. Он чувствовал, что загнал себя в ловушку, из которой не будет легко выбраться. Иван же, как будто ничего не произошло, снова вернулся к документам. В воздухе висела тяжёлая тишина, прерываемая только шумом пера о бумагу. Войцеховский, не решаясь уходить, стоял у двери, внутренне дрожа от страха и понимая, что ему грозит неизбежное наказание. — Это всё для чего ты приперся или вновь деньги попросишь? — не отрываясь от документов, спросил он. Нервно помявшись, Вислав ответил: «СССР, послушайте, вы ведь понимаете, народу нужна независимость! Нам нужно отделиться от СССР, у нас своя история, своя культура!» — Культура у вас — пить горькую и песни петь про то, как вас все обижают. А история. — Иван сделал заминку. — Ну, да, была когда-то. — СССР, ты. — Войцеховский не знал, что сказать. — Ты не понимаешь, что это важно?! Польский народ должен быть свободен! — воскликнул Польша. Иван посмеялся над словами поляка: «Свободен? От чего? От себя самих? От моей щедрости? Ты знаешь, Вислав, свобода не всегда хороша. Иногда она означает ответственность, а с ней вы управляться не умеете.» — Ты так обращаешься с моим народом? Я тебя уважаю, СССР, но. — его оборвали. — Уважаешь? А почему тогда ты не боишься меня? — перебил Иван. Войцеховский ошеломленно посмотрел на Ивана после такого заявления: «Что?» — Я — СССР. Я — твоя власть. Я могу тебя и всех ваших «независимых» за час перестрелять. — Иван стал пускать пустые угрозу, к сожалению, в которые верил Польша. — Но я не делаю этого, потому что ты мне нужен. Ты лишь маленькая шестерёнка в огромном механизме моего государства, Вислав. Ты тот, кто заставляет твоих людей верить в то, что у них есть выбор. Польша побледнел, тихо произнеся: «СССР» Иван вновь встал из-за стола, подходя к Польше. — Ты можешь играть с огнём, Вислав Войцеховский, но помни, что я тот, кто смазывает шестерёнки, чтобы они работали. И я решаю, когда перестать это делать. Вислав нервно смахнул свои каштановые волосы со лба, он смотрел на деревянный пол, а потом снова на загорелое лицо главы. Он взглотнул, задумавшись. — Вы ведь не пошутили, — Польша задумался над дальнейшими своими словами. — насчёт того, чтобы переспать? Иван усмехнулся. На его обсохших губах заиграла игривая улыбка. — А ты уже и до такого готов опуститься? И ради чего? Независимости? — хохотал СССР. — Ну так что? — Польше не терпелось услышать точный ответ. Иван нахмурился, отходя к своему столу и открывая один из ящичков. — Ты снизу. — коротко сказал он, доставая из шкафчика масло.