Окунись в забвение

Всё это начинает выводить. Всё. Всё, что происходит вокруг. Всё, что касается моей и без того расшатанной ЦНС. И от ощущения этого, сердце разрывается, бьётся об стальные прутья клетки. И ведь тело то, не обманет… А душа так просится наружу. Но следом за ней придётся успокоение в лице смерти. Хотя именно с ней я уже виделась утром. Повторять желания нет, от слова — совсем. Руки, конечно подрагивают, ну а что остается? Естественно уходить. Сливаюсь с толпой своих одноклассников, других подростков. С других классов. Что интересно. Они… Не выглядят, такими… Неживыми? Да, пожалуй. Не вникаю в это. Не вижу смысла. Единственное, ловлю себя на мысли. Здесь словно совсем нет детей. То есть, совсем маленьких. Да, точно… Возможно, их и не должно быть здесь. Оно и к лучшему. Дети, это некотролимые существа. Я бы представила, какой боевик в той школе они бы устроили. А Балдимор что? Да ничего. Хоть и человеком его назвать язык не повернётся, но… Чувство сострадания должно же быть? Хоть немного? Даже у таких людей с подобным типажом. Впрочем, одного бы, случайно попавшего под раздачу, новоиспечённого ученика… Балди бы показательно набутылил. Так. Для профилактики дисциплины класса. Всё в его стиле. В голове не складывается вся эта картина. Уже сейчас у меня не остается времени на жевание ментальной жвачки, чтобы отвлечься. И я под шум перемены заворачиваю за угол, подальше от людей. По пути наскоро вспоминаю расположение выходов. Если мне не изменяет память, есть один недалеко от меня. Иду как можно тише, порой нервно оборачиваюсь. Глупо поступаю, очень глупо, но едкий запах страха мешает думать. За очередным рядом шкафчиков проглядываю выход, и скоро подбегаю к двери. Она открывается. Запах свободы. Пускай ненадолго. Пускай и на час. Эти стены давят на мутное сознание, добивают яркие цвета вокруг. Атмосфера нагнетания — предвестник чего-то очень отвратительного и ужасного. Поёживаюсь от этих мыслей и поспешно покидаю школу. В воздух впечатался запах сырости. Небо застлано серой ватой облаков. Погода все та же, что и с утра. Влюбилась именно в такую. Сбегаю вниз по лестнице, пропуская ступени, и бегу прочь. Не знаю от чего, подсознание шепчет, что так надо. Ветер треплет волосы. Адреналин разбивается внутри тела, острыми осколками протыкая сердце и сознание. Морось попадает на лицо, на пару с ветром обдают прохладой. За плечами активно треплется рюкзак. Вот бы сбросить всё и бежать так далеко, подальше от проблем, не зная боли, от чертовой школы, от идиотов одноклассников, от возвышающейся тени Балдимора. Вот бы всё забыть. Легко по ветру развивается накинутая на плечи рубашка. Когда же окончательно выдыхаюсь, останавливаюсь у дерева. Облокотившись о него перевожу дыхание, жадно глотая воздух. Мне определенно крышка, но не сейчас. Сейчас мой негласный отгул от того, что тревожит душу–терапия души с последующим наказанием. С промокшего тротуара схожу на знакомую тропу. Через вкуснопахнущий лес, к своему месту. Свобода, хоть и временная, затаскивает в объятия до конца, только когда бросаю на знакомую скамейку рюкзак, и сама сажусь рядом. Моё время уже давно пошло, Пх, но я не планирую возвращаться. На улице так приятно темно и непривычно спокойно. Не достаю телефон, отдав предпочтение вместо цифрового арта, родному скетчбуку. Фактически, он совсем новый, только с парой записях на краях. На белой кратовой бумаге вырисовывается незаметный, с первого взгляда, набросок. Набросок человека. Девушки. Уже по первым ее чертам узнаю в ней одноклассницу. Кристину. Следом к непринужденной улыбке добавляются круглые очки в тонкой оправе. На плечи практически спадают пряди недлинных волос. Жаль, у меня нет желания сделать покрас. Да и техника в цвете мне не заходит. А ведь, выглядело довольно неплохо. Стряхиваю частицы ластика с бумаги. Результат более чем устраивает. Я снова вспоминаю о том, что меня отправят под трибунал, если узнают. Но наученная горьким опытом Геры, едва вздрагиваю. А добивающим становится то, что сегодня, во всяком случае, я должна задержаться после уроков. Шумно выдыхаю, запрокинув голову. Что интересно, Балди сам узнает или будет стукач?.. Отвлекаю себя от гнусной мысли, я ведь всегда могу попросить о помощи. Верно? Да. Да, да конечно. Почему я сомневаюсь в этом. Пусть только попробует что-либо сделать. Но даже в глубине души чувствуется, что я только сильнее обманываю себя. Что никто не станет мне помогать. Что всем будет всё равно. А если даже и нет. То я просто нарвусь на очередную неприятность… В голове снова образовался беспорядок. Из разных, абсолютно разных мыслей. Появилось острое чувство, что кто-то наблюдает за мной. На перемирии замечала тени, ползущие вокруг. Всего лишь тени ветвей. Постоянно оборачиваюсь. Жутко. Сухо сглатываю и понимаю, что сама сейчас довела себя до такого состояния. И вот где настоящее начало всего самого ужасного. Сознание. Резко вздрагиваю, едва не падая на землю от потери равновесия. Кто-то написал мне, а я даже не удосужилась выключить телефон. На удивление писала Кристина. — Мирна? Аю? Зачем пишешь? — Слушай, я не знаю где ты, но очень советую в течение десяти минут быть в школе Я и собираюсь — и еще… Она на какое-то время перестает печатать. Отвлеклась на что-то? — Не знаю правда ли, но Герчик явно не в восторге. Нуу из-за того, что ты ушла. Прими к сведению, он же может распиздеть всё Бляяять. Так, ладно, сейчас приду. Придушить его мало. Выключаю телефон, небрежно бросая его в карман. Мои опасения могут подтвердиться. Но делать нечего, забираю рюкзак и поспешно ухожу. Вопреки своему желанию. И думаю о том, что зря сбежала. Зря ушла, рискнув и своим положением, и отношением. Сейчас нужна пускай и небольшая, но передышка. Год только начался, а уже сложно находиться в школе, где даже в своём гордом одиночестве, мысли о самых отвратительных вещах не дают спокойно продохнуть.

***

Меня бы это не волновало. Если бы я вернулась вовремя. Если бы никто не заметил. Если бы никто не спалил… И теперь я стою в знакомом кабинете, держу в голове только одну мысль: "Не вызвали на публичную казнь, и проще живётся от этого что ли…" Молчим. Долго. Прийти с повинной. Как низко. Лучше бы я не приходила. — Извините… я виновата. — первая нарушаю тишину. Хоть как-то разбавляя нервозность. — Правда? И в чем же… — Балди делает пару уверенных шагов вперёд. А вот моя уверенность трещит по швам. — ты. Провинилась? — заканчивает тише, поднимая линейку с парты. Медленно, но верно его благая спокойность, сгорает вместе с моими чувствами. Лицо его приобретает суровый вид. В глазах плещется убийственная жестокость. Он же не собирается меня бить за то, что прогуляла урок?.. Нет, же? Обнадежить себя не получилось. Я прекрасно знаю, зачем ему линейка. Не могу выдавить вразумительный ответ. Только боязливо пячусь, от удущающего взгляда, и тихих шагов следом. Стена позади подписала приговор. Точнее поставила подпись. Кровью. Моей… Его непомерно размеренные и медленные шаги приближали мои короткие отрывки страданий. Будто метроном. Только в них Балдимор топит свою ярость. Словно говоря, что не так уж его заботит мой косяк. Но пара резких и внезапных шагов и с ходу Балдимор прижимает к стене параллельно мучительно медленно, придушивая. Ударяюсь по неосторожности о стену головой, ощущая себя добычей, которую с усердием душит удав. Но в отличии, смыкая длинные пальцы на шее. От того, как сильно меня тянут наверх приходиться встать на носочки, дабы не задохнуться. К глазам вот-вот подкатят слезы. Не показывать ему свой страх не получилось, хотя бы слез не показывай. Хватка на шее становится слишком сильной, чтобы ровно дышать. Сухие губы прикрываются, в попытке поймать глоток воздуха. Мгновение и Балдимор замахивается, поднимая линейку в воздух. А по щеке сразу же приходится её край. Поначалу я как оглушенная мышка, не поняла, как и зачем. Но звенящая боль отдаёт в голову. И говорит за себя, расставляя вещи на места… Явно оставаясь порозовевшим следом на коже. С губ срывается болезненный стон, и руки машинально цепляются за запястье препода, в попытке отстраниться. Извиваюсь от неприятного жжения на коже и ладони вокруг шеи. — Руки. — ядовито шипит он. Чувствую, учитель готов больше, чем убить. По ним, чисто теоретически, тоже мог прилететь удар, но те безвольно опустились; с высокой колокольни плевав на чувство самосохранения. Прячу взгляд на его чёрном галстуке. Таком идеальном. Без изъянов. Чёрт, глаза говорят намного больше, чем слова. Именно поэтому сейчас не пытаюсь найти чужой взгляд вновь. Пока в глазах откровенно не темнеет, и пока буквально я не начинаю отключаться от этой зловонной реальности, Балдимор делает шаг назад выпуская меня из цепких рук. На лишь короткое мгновение, как оказалось. Тяжело приземляюсь на колени, в аккурат у его ног. Ещё в коленках отдаётся эта боль. Она лишает сил все тело. Рвёт душу на куски, оборачиваясь сущим адом. Несколько раз жмурюсь приходя в себя. Стараясь ни закатить истерику, ни впадать в крайности и молчу. Спокойно. Дыши. Вдох-выдох. Низко. И больно. Как ни странно. От того, что воздух наконец проник в лёгкие. Но по-настоящему больно становится, когда в солнечное сплетение упирается колено, и все сильнее прижимает к стене. Не успеваю отдышаться, как вновь теряю возможность вздохнуть. Блять. — Извиняйся. Я не могу произнести ни слова. Страх заковал в стальные оковы. Связал язык. Органы, возможно, сейчас напоминают кровавое месиво. Они сами перекрутились в бессформенную кучу, чтобы не чувствовать ничего. Но это меня не спасёт. Уверена. Думать невозможно. Откровенно говоря, невыносимо. Знаю, что если не отвечу, что если не скажу хоть что-нибудь, боль только усилится. Станет хуже. Я выведу его из себя окончательно. Меня не оставят в живых. Закопают на заднем дворе школы… — Два раза повторять не стану. — тяжёлый и грубый тембр голоса преподавателя, отдаётся тягучим гулом в голове. Страх невелирует, была права, будет хуже. Несмотря на тупую боль в груди, на ходу придумывается извинение. Только ради того, чтобы отстали. — Из-звините… я-я совершила ошибку, н-не подумала… о последствиях… — на выдохе, тяжело произношу я. Потрясывает. Страшно. — Громче, Мирна! Порой ты такая тихая. — стебет он, сильнее, уже до талого жмет к стене. А я смиренно молчу, больно вздохнуть. Проще сломать ребра, чем дышать так рванно, так болезненно. Ком встаёт в горле. И слышу звонкий шлепок; препод нервно постукивает линейкой по раскрытой ладони. Очередной такой же звук, заставляет вздрогнуть, едва не впадая в оцепенение. — Учти ты САМА выбрала этот путь. Позже расскажешь насколько он болезненный. — он цокает языком, с равнодушием и убийственно ненавистью в голове выпаливает эти слова. Свободная рука больно сцепляет пряди волос в ладони. И запрокидывает голову назад, возможно, слишком сильно, чем следовало. Мирн, не плачь… Едва неслышимо различается короткое: — Я же всё равно сломаю тебя… Не хочу брать в расчёт его слова. Не хочу чувствовать их тяжёлый смысл, давящий морально. — Не надо… Слова отдаются в пустоту. Не слышат просьбы. Не хотят слышать. По той же щеке приходится еще один удар, но не чуть ли посильнее. Во рту привкус металла. Боль вынуждает кусать губы и глухо мычать. Бесполезно пытаться освободиться. Затем ещё один… мысли, как и во всякий другой раз — путаются. До меня никак не может дойти эта мерзотная реальность. Такая пугающая, что дыхание перехватывает каждый раз, когда я ловлю на себе этот твёрдый взгляд. Балди сцепляет запястья в ладони. Крепко накрепко удерживая и наискось, от разницы в росте, приходится всё той же линейкой по внутренней части рук. Запястья. Знаю, останутся следы. И не только на руках. И это пугает… В один момент линейка, несмотря на то как крепко держал её владелец, изворачивается в ладони. По итогу, она проходится по коже своей тонкой стороной. Я тихо вою, беспорядочно мотая головой. Дергая руки на себя. Он плавно отстраняется, бросая на ближайшую парту свою «подружку». Запястья ноют колкой болью, я всё равно беспорядочно держусь за них. Лёгкие вновь пронзает ледяным мечом воздуха, покасательно задевая сердце. — А теперь повторяй все тоже самое. Громко. Не заставляй меня повторять всё сначала. Издевается над моим положением. Над моей беспомощностью. Ей Хаос, издевается. — И-извините… мне стыдно… З-за то, что я, не думала о последствиях. — Умница. — наконец слащаво и мерзко шепчет он, так и чувствую как в этих словах сочится удовольствие. Будто меня как послушную собачку трепят ладонью по голове. Так и сижу, сжимая запястья и жмурюсь от неистовой боли в них. Пока не поднимая взгляд, слышу как открывается замок двери. Балди опять сменил маску непринуждённости, невинности и ложной заботы. Но я знаю все… — Свободна. Медленно, против воли остаться здесь, поднимаюсь с пола, направляясь к выходу. Нет, ни за какие коврижки не останусь наедине с ним. Ни-за-что… Так меня никто не унижал… Паршивое чувство. Гнили… Прочувствовала на личном опыте участь Геры. Больно, страшно и до отвращения неприятно. Дверь за мной закрывается. И только тогда даю волю слезам.