А ты не ангел

Во что его угораздило вляпаться, связав себя клятвой? Куда он шагает за Малфоем, в ад или в рай? Гарри морщит нос и в сто-хрен-знает-какой раз переворачивается на бок. Первые лучи разгоняют серость на холщовом небе. Искрящиеся пучки света прорываются сквозь стекло и покрывают потолок позолотой, скрывая вездесущий белый. И тут же сбегают за спины тяжёлых туч. Тишина закладывает уши, словно за окном вымерли все живые твари. Наколдованный Темпус насчитывает три двадцать три. Жарко от шершавой, окутавшей до горла ткани. Гарри ногами отбрасывает плед и лежит в одних трусах, закинув руки за голову. Сна ни в одном глазу. Сомнение маятником раскачивает тревогу и раздражение, от чего нервно зудит кожа. Сопротивление! Он думал об этом ночами в горячечном, нервном бреду все годы тюрьмы. Как шли за ним. Отдавали жизни. Победили. А потом… Паника смыкает на горле свои костлявые пальцы. Гарри глубоко дышит. Как же нужна свобода! Но если б знать, что слизеринец обойдёт его прямо со старта… Мысли закручиваются в маленький, бесконтрольный водоворот, снова и снова возвращаясь в исходную точку. Что же он натворил?

❃❃❃❃❃

— Хорошо, Малфой. Я согласен. С чего начнём? Радость? Удовольствие? Торжество. Вот что мелькнуло в серых глазах, а потом утонуло в сарказме. — О, Салазар! Всего несколько веков понадобилось, чтобы Мальчик-который-выжил включил голову! До сих пор удивляюсь, как ты с такой скоростью умудрился справиться с Тёмным лордом. Итак, мы начинаем сначала, Поттер. При упоминании Риддла потерянная в заточении гордость пятнами выступает на скулах. Он сжимает руки в кулаки. Да чтоб его, папиного любимого сынка! — За что ты меня ненавидишь, Малфой? — хмурится Гарри. — Раз мы друг от друга зависим, то стоит забыть о распрях и заключить перемирие. Давай начнём с того, что ты перестанешь скалиться по каждому поводу и угрожать возвращением в Азкабан. Если твой проигрыш — наша смерть, то рискуем мы одинаково, а злоба и страх делают тебя слабым. Так что, хоть немного уйми свой пыл. — А иначе? — уточняет Драко, снова усаживаясь в кресло, и рисует улыбку превосходства. — Отдашь грязнокровку на съедение тюремным крысам? — Она меня простит, — Гарри устраивается напротив, хотя так и хочется заехать по сытой, надменной роже. — А я выживу и рассчитаюсь с тобой по полной. — Блеф, Поттер, — Драко откидывается на спинку кресла, скрещивает на груди руки и вытягивает ноги. — Я очень хорошо тебя знаю. — Блеф, — соглашается Гарри, отмечая, что Малфой сменил тон. — Скорее всего, мы разрушим твои планы, устроив обычную драку. Я погибну, а тебе придётся объясняться с отцом. — Да ладно, — фыркает Драко, — одно Dissolvo и твой труп растворится, как не было, — и становится серьёзным. — Всё, что я скажу, останется между нами. И Гарри не успевает открыть рот, как в него утыкается палочка Малфоя. — Silentium Vinclum! Испуг читается на лице и подставляет под очередную колкость. — Не трусь, герой! Обычные Узы молчания, чтобы ты не проговорился. Случайно. Гадство! Когда он научится себя контролировать? Гарри откидывается в кресле, копируя позу. Малфой взмахом руки запирает двери, кидает Заглушающее и встаёт. Ходит вдоль высоких окон, и гнетущее напряжение накапливается с каждым ударом его каблуков. Гарри пытается отвлечься, разглядывая лепной потолок. Глупо. — Чем грозит тебе мой выход из Азкабана? — не выдерживает он наконец, потому что Малфой, погружённый в мысли, кажется, забыл, что не один. Тот вздрагивает, выныривая из раздумий, и морщится. — Меньше знаешь, крепче спишь, — отрезает Драко, останавливаясь напротив, и цепкий взгляд обшаривает Гарри с головы до ног. — Для перемен сейчас лучший момент. На столе Министра лежит закон, практически полностью лишающий грязнокровок прав. Эта новость уже просочилась за пределы Министерства, и протесты идут во всех районах Англии. Но Люциус не уступит. Он вынашивал эту идею несколько лет. — Что он наворотил в этом законе? Снисходительная усмешка опять криви́т губы, а ответ повисает в воздухе. — Не он, а я. Этот закон разрабатывал я, и точно знаю, что поднимется бунт. Гарри усиленно складывает загадочный пазл, но упрямые факты не хотят выстраиваться в картинку. Если Малфой создавал закон для отца, зачем сейчас идёт против? И что за странные нотки в голосе? Гарри вглядывается, пытаясь понять, но Драко отворачивается и отходит к окну. Засунув руки в карманы, смотрит куда-то вдаль. — Надо отправить тебя в Сопротивление раньше, чем Бруствер его подпишет. Затем сымитируем нападение на отца. Это встряхнёт чистокровных, и мне будет легче прогнуть их на послабления и сотрудничество, когда вы под угрозой новой войны потребуете смены власти. — Ты говоришь так, словно сам к чистокровным не относишься, — хмыкает Гарри. — Не надейся, Поттер, — ухмыляется Малфой. — Хорошим мальчиком я никогда не стану. Но если знаешь, ради чего, можно потерпеть. Даже грязнокровок. Только сначала ты обеспечишь мне неприкосновенность и поддержку в Сопротивлении. Гриффиндорская совесть вопит, что он лезет в дерьмо. Гарри сдерживается, чтобы не швырнуть это Малфою в лицо, и лихорадочно ищет оправдание сказанному. Не то, чтобы он любил Люциуса, но, Годрик, что толкает примерного сына на подлое, циничное предательство? — А когда ты сядешь в отцовское кресло, то перекроешь нам всем кислород? — мрачные размышления выливаются в резкость тона, и Драко разворачивается так, что под каблуками скрипит натёртый до блеска пол. — Поттер, для этого не нужен сложный план, — откровенная насмешка иглой втыкается в самолюбие. — Достаточно подписи Бруствера на законе. Только зачем доводить до взрыва и лить кровь, когда управлять можно тонко и незаметно? Тем более, что большинство за бунтовщиками не пойдёт. Люди не хотят войны. Я хорошо знаю настроение общества. — Откуда? — удивляется Гарри. — Ты сроду не интересовался ничем, кроме себя любимого. Выходит ехидно. До тошноты идеальные брови снова взлетают вверх. — Научись, Поттер, — протяжные гласные прячут всплеск гнева в прищуре, — правильно выбирать мишень, если хочешь стать примером для своих оборванцев. Мерлин! Одна на двоих яма, но Малфой всё ещё видится бледным Хорьком, способным лишь на мелкие пакости. Проснись, Гарри, вам давно уже не семнадцать. Только чёртово сознание застряло на роковой цифре семь. Седьмой курс, семь крестражей, операция «Семь Поттеров», семь-триноля-семь — его тюремный номер — и семь лет он близко знал этого мерзавца с бесстрастным лицом. Интересно, о чём он молчит? — И это всё? Ты помогаешь мне добраться до Сопротивления. Смещаешь Люциуса. И договариваешься с чистокровными о сотрудничестве. А я должен защитить тебя от своих и помочь сесть в кресло отца. И никаких скрытых мотивов, Малфой? Его улыбка выжимает до́суха мозг. Как сказала бы Герм, так улыбался Иуда, предавая Христа: Грейнджеры были верующими, пока в их дочери не проснулась магия. — Только то, что ты озвучил, Поттер, — новоявленный апостол честно смотрит в глаза. — Хорошо, предположим, я тебе верю, — нехотя кивает Гарри. — Но мне тоже кое-что нужно. Например, свобода для всех магов и ограничение власти чистокровных. Никаких больше привилегий. И безопасность Гермионы. Ледяные глаза зажигает злорадство. — Твоя подружка в безопасности, Поттер. Под наблюдением, но в безопасности. Или ты думаешь, в моём доме кто-то позарится на объедки? — Малфой! — Гарри подрывается с кресла, словно под ним прошла взрывная волна. Драко с дьявольской усмешкой отступает на шаг и поднимает руки. Сука! — Что касается свободы и ограничений… — голос течёт плавно, будто и не было гадких слов. — Многовато за временную поддержку и ещё более временную гарантию. Кроме того, прежде чем ограничивать, нужно добиться согласия сотрудничать. Неправильная последовательность, Поттер. — Это «нет»? — Гарри наливает стакан воды. Прохладная жидкость оживляет пересохшее горло. Переговорщик из него никакой! Сюда бы близнецов Уизли… — Жизнь грязнокровки, возвращение в Сопротивление, моя терпимость к маглорождённым и сотрудничество чистокровных. Всё, что я готов гарантировать, Поттер. И точка. Грёбаный Малфой! Гарри выдыхает. Ну что ж, для начала неплохо. — Защита от членов Сопротивления, помощь в смещении Люциуса и сотрудничество с чистокровными. Это всё, что готов гарантировать я. — Отлично! Подпишем пергамент кровью или заверим устный контракт магией? Что? Вот чёрт! А впрочем, он прав. Ни у одного не будет повода подставить другому ножку. — Магией, — быстро решает Гарри. — Если что, я и без неё смогу поднять Сопротивление. А вот ты, Малфой, без магии… Сомневаюсь. Почему он не выходит из себя? Только очередная ухмылка трогает напряжённые губы. — Твоя угроза смешна, Поттер. Что сможет твоё Сопротивление? Раскачать страну для новой гражданской войны? И это против послаблений и стабильности, которую предлагаю я? Ты проиграешь, даже не начав. Народ ещё хорошо помнит Вторую магическую. Поэтому призывы и листовки не работают. Серьёзно? Малфой следит за действиями Сопротивления? Ошарашенный вид сдаёт с потрохами. Малфой возводит глаза к небу и, поджав губы, качает головой. — Ты думал, я в Министерстве целыми днями играю в плюй-камни? Скулы вспыхивают так ярко, словно он проглотил стакан горячительного. Драко пренебрежительно пожимает плечами. — Гриффиндорский идиотизм. И ещё. Можешь даже не пытаться договориться с чистокровными за спиной. Без меня они на это не пойдут. Рука холодная и влажная. Зато стискивает так, что немилосердно хрустят суставы. — Ты первый, Поттер. Щеки горят, как от порыва колючего снега, и Гарри нервно переступает с ноги на ногу. — Клянусь своей магией обеспечить Драко Люциусу Малфою защиту от членов Сопротивления, помощь в смещении Люциуса Малфоя с должности Первого заместителя министра и согласие Сопротивления на сотрудничество с чистокровными для совместного установления мира и порядка в стране, а так же сохранять в секрете наш договор до полного достижения оговоренных в нём целей. Juro! — Клянусь своей магией обеспечить сохранение жизни Грейнджер… — лёгкая запинка перед именем, и Малфой справляется с отвращением, — Гермионы, вернуть в Сопротивление Гарри Джеймса Поттера, проявлять терпимость к маглорождённым и содействовать заключению сотрудничества между чистокровными семьями и Сопротивлением после вступления в должность Первого заместителя министра. А так же сохранять в секрете наш договор до полного достижения оговоренных в нём целей. Juro! Красиво! Магический свет, исходящий от прижатых ладоней, сначала обжигающе белый, перетекает в глубокий красный, обвивает, как змеи, и впитывается в кожу, оставляя на запястьях едва заметные руны. Драко тут же отдёргивает руку. Слабость и разбитость накатывают лавиной. Мерлин их раздери! Сладкий аромат алкоголя сильнее кружит голову. — Что дальше, Малфой? Тот поднимает стакан с карамельным виски. — Отсыпайся и отъедайся, Поттер. Нарасти́ немного мяса. А то твои дружки решат, что голодом тебя морил я. А мне пока надо узнать, как выйти на связь с Сопротивлением. Гарри уже делает шаг за дверь, когда насмешливо-презрительный тон приклеивает ступни к полу. — Всё-таки гриффиндорцы неисправимо тупые. Мышцы сразу сводит судорогой, но Гарри держит себя в руках и поворачивается на голос. Драко отталкивает пустой стакан и, развалившись в кресле, закусывает губу. Пьяная улыбка искажает правильные черты. — Первое, что в обмен за защиту потребовал бы я, это личную неприкосновенность и безопасность для своих соратников после исполнения договора. Беда в том, Поттер, что ты всех меряешь по себе. Поэтому твоего ума хватило только на грязнокровку. Ебучий Малфой! Дрожащие пальцы крепко сжимают холодную ручку. Он молча выходит и тихо закрывает за собой дверь.

❃❃❃❃❃

От шлепков босых ног по полу сладко тянет в паху. Вот она, его одержимость и боль! Длинная футболка не скрывает голые бёдра. Худые руки отбрасывают за спину волосы. Гермиона коленками залезает на кровать, прохладным носом прижимается к пылающей от мыслей щеке. — Не могу спать одна. Как котёнок, скручивается под рукой, и пальцы пробегают от шеи до растянутой резинки трусов. Ловко ныряют внутрь и обхватывают ставший горячим член. Огненная волна взлетает до самой макушки, вздыбливая на теле каждый волосок. Пустота в голове отдаёт ударами сердца, пока большой палец размазывает липкую смазку по головке. Ласковое движение руки вниз, и хриплый стон нагло срывается с губ. Мерлин, да! Да! Пять безумных лет! Гарри резко подаётся тазом вперёд. Нежный кулачок держит крепче, сжимая в животе тугую пружину. О, Годрик! Запах свежей травы сводит с ума. Маленькая крепкая грудь удобно ложится в ладонь. Язык рисует дорожку от шеи до мягкого бугорка, чувствуя солёный вкус кожи. Губы обхватывают розовую ареолу соска́, и пальцы Гермионы стискивают готовый взорваться член. Нет, милая, подожди! Её тонкие ноги пятками упираются в спину. Несколько синхронных движений, дрожь тел, и стоны сливаются в долгий растянутый звук. Горячая влага хлюпает и стекает по коже. Слабость кайфом разливается по телу, слепляет глаза, расслабляет, окутывает туманом сна. Длинные упрямые волосы рассыпаются по подушке. Он накручивает на палец непослушную прядь и проводит ею по губам. — Мне так тебя не хватало! Прости. Чересчур быстро всё получилось. Тёплое дыхание проходит по взмокшему лбу. Гермиона устраивается сбоку, закинув на его талию руку. Гарри вдыхает терпкий летний аромат и закрывает глаза. Усталость быстро берёт своё, и мысль, что она ни слова не сказала в ответ, исчезает в навалившейся пустоте.

_________________________

Ну и ливень! Небо, как дырявое сито, через которое сыплется на землю бесконечная мокрая муть. Сизое, пятнистое, густо иссечённое струями, оно висит так низко, будто хочет заглянуть в дом. Гермиона отрывает голову от подушки. Тонкий слой воды, растёкшийся извилистой лужей, смягчает грохот капель по паркету. Ненавижу дождь! Надо закрыть ставни. Выбравшись из-под тяжёлой руки, она аккуратно бежит на носочках. Резкий порыв ветра путает волосы. Водная пыль противно летит в лицо, и Гермиона вытирает её ладонями. Воздух вкусно пахнет мокрой землёй. Сотни крошечных ручейков сбегают по мрамору стен, сливаясь в быстрый поток. Резные зелёные листья прилипают к белым ступеням. Она тянет за кольцо, краем глаза ловит чужое движение, и сердце несётся вскачь, заглушая довольный шёпот деревьев. Да что с тобой, Гермиона? Просто закрой окно! Но пальцы замирают на холодной глади стекла. Малфой медленно шагает с крыльца, и длинные струи хлещут его по голове и спине. Рубашка и брюки, мокрые насквозь, плотно облепляют тело. Словно вторая кожа. Словно он стоит голый, а прозрачные капли стекают со слипшихся прядей на плечи и катятся по напряжённым мышцам, подчёркивая каждый изгиб. Драко широко разводит руки, ловит ладонями дождь и подставляет небу лицо. Тонкие водяные полоски тянутся от ресниц по щекам, и кажется, будто он плачет. А вдруг… Дождь прячет любые слёзы. Тянущий, плотный комок выныривает из желудка и застревает в горле. Что-то жжётся и щекочет в носу. Гермиона с раздражением хлопает по металлической раме. Какого Мерлина! Он не должен быть таким… Настоящим! Невнятный, утробный рокот катится издалека, нарастает всё громче и ближе. Зигзаг молнии глубоко вспарывает хмурое небо, на мгновение окрасив тучи в пронзительно-белый. Гермиона задерживает дыхание и не сводит глаз с высокой фигуры в чёрном, замершей под вспышкой небес. Удар грома раскалывает барабанные перепонки… — Ты промокнешь, — она вздрагивает от скользящих прикосновений и ёжится от секундного желания скинуть горячие руки. Пожалуйста, не сейчас! А Гарри носом утыкается в макушку. — Терпеть не могу дождь. Надо закрыть окно. — Да, — машинально кивает Гермиона, — да. И вытягивает шею, чтобы снова увидеть… Плотная стена воды щедро поливает взъерошенные ивы, заплаканные фонари, заляпанную грязью дорожку, колонны и высокое, абсолютно пустое крыльцо. Годрик! Может, ей это приснилось?

_________________________

— Прочь с дороги, Грейнджер! Грубый голос припечатывает к перилам, вынуждая прогнуться, откинуться назад, вжаться в холодный камень так, что больно затылок и плечи. А «его высочество принц» спускается по широким ступеням, словно вышагивает по карнизу шириной в десяток дюймов. Ни намёка на дождь. Вздёрнутый подбородок, идеальная осанка, идеальный костюм, идеально взлохмаченный шёлк белых волос. И ледяные глаза предсказуемо смотрят мимо. Гермиона тихонько хмыкает, сдерживая рвущийся наружу сарказм. Самодовольный павлин! Что она напридумывала, глядя в окно на крыльцо? — Тебе бы убрать с дороги своё эго, Малфой! Ситуация бесит до зуда в кончиках пальцев, так хочется устроить сцену с высокомерным придурком, но ведь дом его, как и лестница, на которой Малфой замер, даже не удосужившись повернуть голову. — Помни своё место, грязнокровка, — це́дит он сквозь зубы. — И следи за языком, пока твой вздыхатель отрабатывает карму. Смелее, Гермиона, голову верх! — Держись от меня подальше, Малфой, и не придётся беспокоиться о моём языке. — Что ты о себе возомнила, гриффиндорская сучка? — слова тянутся долго и медленно, словно он смакует каждое отдельно. Малфой разворачивается и… Мерлин всемогущий! Гермиона вдавливается в гранит, встречаясь с его взглядом. Кровь, приливая к лицу, расцветает красными разводами, которые сползают со щёк на шею, грудь и плечи, а жидкий свинец бурлит и плещется, переливаясь через края ресниц, пока слизеринец щурится. Уголки губ знакомо кривя́тся в гримасу. Интересно, какие у него глаза и губы, когда их не пропитывают брезгливость и злость? Что за ересь в голове, Гермиона! Глаза, как глаза. А с губ льётся только яд. Малфой демонстративно ведёт плечами, словно вляпался во что-то грязное и гадкое. — Посмотрим, что ты запоёшь, когда твой дружок свалит, бросив тебя здесь, как балласт. Бросит здесь? От такой глупости она заходится громким безудержным смехом. Гарри? Который даже из Азкабана не сделал бы без неё ни шагу? Кусайся, кусайся, змеюка. У меня от тебя антидот. Гермиона с отвращением морщится. — Какая же ты мразь, Малфой! — презрение во взгляде, в поджатых губах и даже в звонком голосе. На, урод, получай своё обратно. — Такую гнусность может выдумать только больное воображение! Да ты и все твои приспешники не сто́ите даже краешка его тени! А в ответ — тишина. Он только мерзко усмехается, пожав плечами, и продолжает путь с таким видом, словно и сам не понял, зачем задержался здесь… На лестнице… С ней… Гермиона растерянно открывает рот. Что. Что? Что?! С яростью топает ногой. Да чтоб тебя… Сожрали гиппогрифы! Отлипает от колонны и с недоумением провожает прямую спину, затянутую в чёрный пиджак, пока входная дверь не звякает, завершая их вторую недолгую встречу.

_________________________

Смотрит. Спина горит и чешется, словно между лопаток ползёт глизень. Засохни, Грейнджер! Сгинь от греха подальше. Проделывай дыры в позвоночнике своего недоумка. Малфой чуть ускоряет шаг, боясь передёрнуть плечами. Не хватало ещё, чтоб грязнокровка заметила, что он чувствует её взгляд. Безотрывный, с широко распахнутыми глазами карамельного цвета, в которых мелькают золотистые точки. Пфф! Ещё скажи, что они красивые. Головой ударился, Драко? Он настороженно вслушивается: не проснётся ли голос, что вновь и вновь заставляет пожира́ть себя изнутри, раздирая сомнением мозг. И какого-скажите-на-милость он поддался слабости, открыл рот и оставил её здесь. Не накручивай себя из-за пустяка! Потом придумаешь, как спрятать заучку. Сначала нужно отправить в Сопротивление свой трофей. Эта мысль облегчением струится по телу. От назойливости грязнокровки спасает приглушённый звон две́ри, и до самого Министерства мысли текут ровным, привычным маршрутом, смывая с памяти мерзкий налёт от ненужной встречи. Большие сферические часы из прозрачного кристалла полыхнули огнём, указывая на полдень, а они не двинулись с места. От досады свербит под ногтями, и Малфой встаёт из-за стола. Засунув руки в карманы, делает по кабинету большой круг. — Я дам добро, когда вы — юристы! — будете готовы отвечать за этого итальянца головой. Ещё один круг. Пикси их раздери за все косяки! Так недолго самому оказаться с петлёй на шее. Мало ему своих проблем? — Это не краткосрочный контракт на тысячу кнатов, Уоррингтон! — новый круг, и он повышает голос. Молодой, белобрысый парнишка виновато опускает голову, рассматривая ногти, Паркинсон невозмутимо крутит в пальцах перо. — Это Соглашение на разработку магических защитных систем, сотни миллионов галлеонов! В регламенте чётко прописано: мы пускаем в эту область только проверенных партнёров. А я не знаю ни исполнителя, ни его мотивы. Министерство не выступит гарантом, пока ты, начальник правового Департамента, — встав у плеча, Драко тычет пальцем Пэнс почти в лицо, — лично не подтвердишь своей подписью безопасность и лояльность этого Лоренцо Маркони. И предупреждаю, Паркинсон, ещё один такой недосмотр, и ты больше не руководитель. На этом всё. Малфой машет на дверь. Разговор закончен. Они встают. Полные ноги и ту́фли на шпильках, чёрная юбка едва не лопается на пышной попке, а округлости, спрятанные в ажурный лифчик, не скрывает тонкая белая ткань. По внутренней стороне горла течёт густая слюна. Пятьсот баллов Слизерину, Пэнс! Умная, настойчивая стерва, не знающая границ. И как всегда, в своём амплуа — дресс-код на грани возможного вызова. — Я задержусь на минутку, — Пэнс кивает подчинённому и ждёт, когда в коридоре стихнет гнусавый голос Уоррингтона. Подходит в упор, кладёт ладони на грудь и прижимает к двери спиной. Жадный поцелуй обжигает шею, пробуждая первобытное чувство. Пухлые губы скользко захватывают его нижнюю. Пэнси пропускает её сквозь зубы, вызывая в глубине безмолвный рык. Малфой рывком подтягивает податливое тело, которое покорно изгибается в руках. — Сейчас, малыш, сейчас. Он незаметно кидает Запирающее. Поглаживания маленьких рук по блестящему шёлку стекают вниз тяжестью между ног. Мерлин, он не трахался больше трёх недель! Скинув неудобные каблуки, Паркинсон опускается на колени, а ловкие пальцы привычно справляются с пряжкой ремня и быстро вскрывают пуговицы. От предвкушения и горячего дыхания в пах моментально твердеет член. Она прикрывает глаза и облизывается. Давай, Пэнс, высасывай себе прощение! Мысль ёршиком проходит по нервам, пока брюки с бельём летят вниз, а голая задница противно упирается в холодное, встряхивая непроизвольной дрожью. Губы Пэнси захватывают головку, шумно втягивают прозрачные капли, и резвый язык описывает первый круг, рассыпая по телу мурашки. Сквозь ресницы видно загорелые руки, длинные ресницы на смуглой коже, и ритмичные движения рта, вбирающего его член. Скольким она отсосала, с предыханием закрывая глаза? Малфой морщится. Какая на хер разница, Драко! Расслабься и получай удовольствие. Откидывает голову, пряча за веками мысли. Пальцы стискивают густые волосы и прижимают к паху, пока курносый нос не упирается в мелкие завитки. Движение бёдрами, и щелчок в мозгах выпускает накопившийся пар, делая голову пустой и лёгкой, как воздушный шарик. Он толкается в тепло, глубоко и влажно, а быстрый, уверенный язычок играет на нервах, как на тонких струнах. Как хорошо! В работе ртом Пэнси само совершенство. С обхвативших член пальцев на кожу капает слюна. — Быстрее! — шипит Драко сквозь сжатые зубы, чувствуя, что вот-вот лопнет тугая нить, натянутая до последнего атома. Кладёт на затылок руку и вбивается вглубь, головкой упираясь в нежное горло, а Пэнси стонет и давится, не успевая за рывками таза. В ягодицы больно впиваются острые ногти, и Малфой рычит, нанизывая на член её голову, когда струя выстреливает в горячую глотку. Кончает спазмами, дышит долго и шумно, заглушая стук в висках, пока от бурного оргазма подрагивают ноги, а руки бессильно болтаются вдоль тела, как плети. И лёгкость из головы переливается в клетки, на несколько волшебных секунд делая Драко невесомым. — Больше не будешь злюкой? — мурлычит Пэнс, промокая салфеткой рот, проводит по щеке носом и влезает обратно в шпильки. — Встречаемся в Атриуме, в шесть пятнадцать? И поднимает бровь на его немой вопрос. — Сегодня пятница. Блейз и Тео забронировали кабинет в «Гримуаре». Да что с тобой, Драко? Злость сметает остатки оргазма, как ветер пушинку. — Иди к чёрту, Пэнс! — рявкает Малфой, отступая на шаг, и застёгивает ширинку. — Сто раз просил не лезть ко мне в душу! Что с ним? Да ничего! Просто он по уши в дерьме. Просто в доме два Золотых узника, и этого хватит, чтобы от Драко Малфоя остался маленький, жалкий комок мяса, если узнает отец. Просто спасённый недогерой считает его «шестёркой», способной только на игры в плюй-камни. Просто проклятая грязнокровка громко хохочет в лицо. Драко медленно выдыхает, справляясь со вспышкой гнева, и чувствует себя отморозком. Хамства Пэнс не заслужила точно. Сейчас — нет. — Со мной всё в порядке. Устал, — добавляет спокойнее, обнимает за плечи и притягивает к себе. Целует в нос. Наблюдает, как обиженная стерва превращается во влюблённую девчонку, утыкается в рубашку лицом. Как мало ей надо! — В шесть пятнадцать, внизу, — неожиданно мягко повторяет Малфой и морщится от собственной мягкости. Салазар, почему с ней так сложно! Берёт за плечо, чуть подталкивая к выходу. — А пока, займись Лоренцо Маркони. И распахивает дверь.

_________________________

Тишина цветущего парка наводит на мысль, что вокруг маглоотталкивающие чары. — Знаю, что смешно, но, может, попробовать прорваться сквозь защиту от аппарации? — задумчиво спрашивает Гермиона и вытягивается на широкой, деревянной скамье, накручивая на палец длинный, упругий локон. Вглядывается в голубой просвет среди деревьев, уютно устроив голову у Поттера на коленях. — Или просто открыть ворота и уйти? Давно бы уже сами нашли Сопротивление. Что скажешь, Гарри? Гермиона отрывается от далёкой синевы. Огромный вековой дуб, раскинув ветви во все стороны, тихонько шелестит листвой, словно повторяет за ней слова. Чёрт, да он хоть сейчас! Только вот… — Ты думаешь, Малфой — идиот? Здесь полно сигнальной магии. Да Гарри сам ходячая сигнализация с рунами на запястье, которые, потускнев, стали совсем не видны. Он с натянутой улыбкой отводит взгляд и запутывает пальцы в каштановых кудря́х. — Нас поймают раньше, чем мы завернём за ближайший угол. И отправят обратно в Азкабан. Не могу, Герм, — с запинкой признаётся Поттер и кладёт ладонь ей на лоб. — Мы заключили сделку. Малфой уже выполнил часть своих обязательств. Я ему должен. Да и как быть без палочки. — Можно найти новую, — Гермиона садится и смотрит, прожигая до самых тёмных уголков гриффиндорской совести. — Что он попросил взамен, Гарри? — Помощь, — вздыхает Поттер, вспоминая разговор в гостиной. — Он хочет помощи, чтобы избежать новой войны. — Серьёзно? — тихий голос и удивлённый тон. Она обхватывает руками колени и утыкается в них подбородком, устремляя взгляд в никуда. В желудке неприятно ёкает. — Вот уж не думала, что Малфой может хотеть такое. Ревность подкатывает под рёбра так внезапно, что, не справившись с искушением, Гарри встаёт. — Не делай из него рыцаря, — получается отрывисто и резко. Так, что самому противно, словно воткнул нож в доверчиво подставленную спину. Хм! Доверчиво… Гарри усмехается. Разве он не прав? Ведь Хорёк остался Хорьком. — Малфой хочет власти, — он засовывает в карманы руки и, рисуя квадрат, носком кроссовки чертит на сырой дорожке невидимые полоски. Лишь бы не сказать лишнего. Лишь бы не глядеть ей в глаза. — А если начнётся война, все его надежды рухнут. — Власти? — Грейнджер наклоняет голову. Её любопытство капает на мозги китайской пыткой. — Да у него власти полно. Больше только у Люциуса и предателя Бруствера. — Не всё так просто, Герм, но… — Гарри останавливается и заставляет себя посмотреть. — Я связан магическим контрактом и не могу сказать больше. Поверь, Малфой остался Малфоем. Умным, расчётливым ублюдком, способным на всё ради своей выгоды. — Но он вытащил нас из тюрьмы, — его же словами возражает Гермиона и щурится от солнца, которое сплело золотую паутину сквозь дырочки между резных листьев. Гарри озадаченно хмурится, а она встряхивает головой, убирая с лица завитушки. — Но ты прав. Я сегодня случайно оказалась на пути у его высочества… И замолкает, вызывая волну страха, хлынувшего вместе с кровью вниз. — Что-то случилось? — Поттер сжимает кулаки. Внутренний голос орёт, как гадко он поступает, бросая её здесь. Что даже не попробовал побороться. Что променял любовь и достоинство на желание выйти на волю. — Ничего, — не замечая его паники, Гермиона закручивает волосы в узел и отпускает, чтобы они рассыпались по плечам и спине. — Обменялись комплиментами и разошлись в разные стороны. Пойдём в дом, — она сползает со скамьи и уверенно берёт Гарри под руку. — Есть идея. Хочу попросить Даппера принести книги по беспалочковой магии.

_________________________

А Бруствер не так уж прост! Пора к нему присмотреться, чтобы неожиданно не получить снежный ком на непокрытую голову. Малфой пробегает по строчкам лежавшего на коленях отчёта и прислушивается к затянувшемуся спору. — И всё же я настаиваю, что перед принятием закона нужно хорошенько подготовить почву, — Бруствер с упрямым видом скрещивает на груди руки. Его пухлые губы недовольно надуваются, превращаясь в перезревший персик. Драко хмурит брови и опускает голову к бумагам, сдерживая нервный смех. Этот крепыш-лицемер, явно не желая отвечать за последствия, мурыжит первого заместителя уже больше часа. — Думаю, тебе нужно выступить на конференции, Люциус. Ответить на вопросы. Отмести подозрения. Успокоить. Потом мы оценим реакцию общества. И после этого я подпишу закон. Он вступит в силу через неделю после опубликования в «Хронике Министерства». Что думаешь ты, Драко? Внимание! Играем за обе стороны. Раунд первый — идейный чистокровный. Холодные отцовские глаза, как два шила, вонзаются Малфою в лоб. Тихое, назойливое копошение в потаённых уголках мозга подтверждает, что на блоки обрушился удар легилименции. Драко откидывается на высокую спинку стула и поднимает от бумаг невозмутимое лицо. Уверенность, уважение и молнией мелькнувшая насмешка. — Думаю, вы правы, господин министр, — давление в голове раздирает череп на части и очень хочется потереть виски́. Только чёрта с два он позволит понять, что чувствует вторжение. — Обсуждение закона и подготовка общества необходимы. Это смягчит последствия, которые точно будут. Закон сильно усложняет жизнь маглорождённым, лишая их почти всех прав. Это обязательно накалит атмосферу и бросит тень на Министерство. Мимолётная пауза, пока Малфой справляется с острым приступом боли. Бубонтюбер тебе в глаза, а не мои мысли! Но обстановка успевает накалиться. Он незаметно глотает опалившую горечью желчь и переходит к раунду два. Преданный сын. — И, безусловно, на конференции нам с отцом нужно быть вместе. У него больше опыта и знаний, чтобы внести необходимую ясность в формулировки, доказать, что это нужно для безопасности и стабильности. А с разными подвохами в вопросах справлюсь я, как создатель проекта закона. Такая открытость уменьшит количество недовольных. Если отец не против, можно сразу отправить в отдел PR распоряжение о подготовке к конференции. Давление исчезает так резко, что от хлынувшей в сосуды крови на скулы яркими мазками ложится румянец. И этот обычный признак смущения очень кстати. Министр удовлетворённо фыркает. — Два против одного, Люциус. Старший Малфой сдержанно пожимает плечами. — Убедили. Устроим большую конференцию, Кингсли, — и чуть ведёт головой в сторону сына. — С вашего позволения, господин министр, — тут же поднимается Драко. — Пойду, поставлю задачу пиарщикам и закончу отчёт. И сквозь пиджак чувствует липкие взгляды провожающих его глаз. — На конференции удвой охрану, — приказывает Люциус, едва высокая фигура младшего Малфоя исчезает в затихшей приёмной. — И авроров выбери из тех, что покрепче и терпеть не могут маглов. Затея твоя, поэтому за то, чтобы с головы моего сына не упал ни один волос, отвечаешь ты. — Да, сын у тебя хороший, Малфой. Умный, амбициозный, — Бруствер многозначительно замолкает. — Не жалуюсь, — Люциус ещё прямее тянет спину и прищуривается. — Только опыта маловато. Молодость и горячая кровь, бывает, приводят к импульсивным решениям. — Знаешь, что он быстро набирает влияние среди молодёжи? Эрни Макмиллан, Милисента Булстроуд, Теодор Нотт, Элинор Шафик… Да почти все наследники оставшихся чистокровных смотрят ему в рот, — министр наклоняется вперед, словно хочет получше разглядеть выражение лица напротив. — Да и в терпимых к маглам кругах его знают более, чем хорошо. А ещё изучение сводок Сопротивления и участие в закрытых проектах с председателем совета чистокровных семей… — Разумеется, я в курсе его дел и контактов, Кингсли, — ледяной тон отбрасывает Бруствера обратно в глубину кресла. — В первую очередь Драко — Малфой. Интересы семьи и положение в обществе для него превыше всего. А должность обязывает быть в курсе всех министерских дел и поддерживать широкие связи. Но я всё равно стараюсь держать это под контролем. Хотя… Не всегда могу предугадать его шаги. Министр подхватывает зелёное перо из крыла грака и крупными белыми зубами прикусывает кончик. — Драко мыслит стратегически. Все его инициативы примечательны. Держать в узде такой ум трудно. Хоть ты и рассуждаешь об этом спокойно, Люциус, но если вдруг он решит действовать самостоятельно… — Я всегда найду способ… напомнить сыну о границах его полномочий, Кингсли, — резко перебивает Малфой, вставая. — А сейчас, извини, пора заняться делами. С вашего позволения, господин министр… Не скрывая насмешки, кланяется Люциус и оставляет Бруствера с досадой смотреть себе вслед.

_________________________

Они никогда не выходят с работы вместе. Так какого дементора он сказал «да»? Шесть четырнадцать. В кабинке жарко и тесно, но ни одно плечо не касается даже ткани его рукава. Дверная ручка движется, как по маслу, а лифт спускается бесшумно и плавно — визит в хозяйственный Департамент принёс свои плоды. Оказывается, в том, что его боятся, есть польза и для других. От этого хочется заржать во весь голос. Драко Люциус Малфой и забота о ближних! Пфф! Несовместимо. Отформатированные спины захлёстывают Атриум разноцветной волной, которая вдруг раздаётся, освобождая проход. Локоть больно сжимают цепкие пальчики Пэнс, и новый порыв раздражения подталкивает изнутри. Слишком близко. Так и подмывает скинуть руку. Она касается ладонью запястья, как бы помечая его «своим». На ходу обводит взглядом толпу, задерживаясь на женских лицах, словно впечатывает в их головы стоп-слово «мой». Словно клеймит его собой, смахивая с пиджака невидимую соринку. Слишком наиграно. Малфой хмыкает, сдерживаясь, чтобы не отодвинуться. Бесполезно, Пэнс. Я — ничей. И позволяет небрежно взять себя под руку. Только сегодня. Только сейчас. Только потому, что тебе это нужно, а я был невежлив. Только. Один. Раз. Её пальцы на чёрном рукаве пиджака кажутся совсем белыми. Высокие шпильки поднимают почти вровень с его лбом, а узкая юбка мешает идти быстро. Он широко шагает сквозь толпу, она молча семенит по паркету, стараясь не отставать. Массивные двери выплёвывают их наружу вместе со всеми. Пэнс останавливается, по-хозяйски придерживая его руку. Раздражение накручивает нервы на тонкую спираль. — Ненавижу двойные аппарации, — не выискивая никаких объяснений, отрывисто роняет Малфой. — Разделяемся. От его тона болотные глаза Паркинсон обидно темнеют. — Ладно, — она поджимает губы. — Не забудь, нас ждут в «Гри… Как. Всё. Достало. Драко выдёргивает руку, разворачивается на каблуках и бесшумно исчезает, оставив прозрачный след и тёплый запах ванили с привкусом дыма.

_________________________

— Гидре нужно рубить голову и прижигать рану, чтобы не выросли две новые! — напирает Малфой, как всегда засунув руки в карманы и шагая из угла в угол маленькой крытой террасы, выходящей на запад. — И это единственная причина того, что после проигрыша Сопротивления двое из Золотого трио отправились в Азкабан. Уизли присудили исправительные работы только потому, что без Грейнджер и Поттера он не представляет никакой угрозы. Нотт наклоняет голову и выпускает светящуюся струйку из тонкой золотой сигареты. — Отсылка к магловской мифологии из твоих уст впечатляет. А обвинения для этих двоих были притянуты за уши, — спокойно констатирует он и затягивается вновь. — И ты это знаешь, Малфой. И позволил этому случиться. Хотя Поттер, повернись фортуна к нему лицом, не дал бы посадить тебя в тюрьму. Обида и злость смешиваются в гремучий коктейль. Воспоминания об Адском пламени вспыхивают, как зажжённые спичкой, возвращая поглощающий ужас. Тело мелко дрожит, и Малфой незаметно вытирает мокрые ладони о мешковину карманов. А на фоне дикого, выше роста огня, пожирающего вековую свалку, неясным силуэтом проступают угрызения совести. Чего угрызения, Драко? С каких это пор? Он бы заорал, отпуская себя на волю, но Тео не из тех, кто такое позволит. — Что же ты забыл со мной в «Гримуаре»? Шёл бы в Сопротивление. Там очень не хватает светлых умов, — сквозь зубы презрительно цедит Малфой, укрощая внезапный порыв. — Может, ты не на той стороне, Нотт? — Может и не на той, — Тео кидает под ноги и прижимает носком кожаной ту́фли тлеющий окурок. От щелчка его пальцев остатки превращаются в большую зелёную муху, которая с противным жжужанием улетает прочь. — Но это не мешает мне объективно смотреть на вещи. Без примеси дворянской спеси и глупой истерии из-за маглорождённых. Если чистокровные хотели власти, то нужно было не прятать Золотых в Азкабан, а договариваться. Так нет же, из них сделали мучеников, а себе создали бомбу замедленного действия. Вскрывающий вены шёпот слабостью отдаётся в коленях, и Малфой садится. Дружить с предателями крови — стать позором для рода, отступником, недостойным имени Малфой. К драклам твои наставления! Я не глупый, доверчивый мальчик, глядящий папочке в рот. Нотт вслух сказал то, что крутилось в голове ночами за десятками блоков, за надёжной защитой дома. Просто Тео убеждений не прячет. Хотя и не трубит о них на каждом углу. — Подсел на болтливое зелье? — прищуривается Малфой, накладывая двойное Заглушающее, и забирает с широкого парапета бокал с вином. — Знаешь, что вылавливать и изолировать таких умников, как ты, входит в мои прямые обязанности? — Знаю, господин контролёр, — сдержанно улыбается Тео, протягивая прикуренную сигарету. — И что? Устроишь меня по соседству с Поттером? Если бы всё решалось так просто! Слова упорно рвутся наружу, требуя разделить ношу. Снять, разодрать в клочья приросшую намертво маску, которой он защищался с тех пор, как… Да и хрен с ней! Это же Нотт. — Не вариант, — выдыхает Драко, глядя на зализанные ветром вечерние облака, и отправляет вверх серебристую юркую змейку. — Поттер у меня в особняке, вместе со своей грязнокровкой. Ещё тебя не хватает. — Твою мать, Малфой! — недонесённый до рта бокал становится сверкающей крошкой. — С тобой не соскучишься! И это всё. Если бы не разлитое бургундское, которое тёмной, кровавой лужей вычерчивает на каменной кладке причудливое пятно. И это пятно вопит на весь ресторан, что выдержанный, трезвый реалист Нотт не просто в шоке — в ахуе! — Я знал, что тебе понравится, — Драко разваливается в потёртом кресле, делает глоток и щёлкает, молчаливым Репаро восстанавливая разбитый хрусталь. Пузатая бутылка выплёскивает из горлышка новую порцию элитной жидкости. — Теперь понятно, почему ты упрямо молчал, — Тео опрокидывает в рот вино и до краёв наливает добавку. — Чуть что не так, и трясти начнут всех. Хм. Только умница Нотт может так тактично сказать «подставил». — Но как? Кто знает? Что дальше? — вопросы пугающе сыпятся один за другим, доказывая, что Нотт напрочь выбит из колеи. Как? Легко! Подсунул слепой канцелярской крысе Боунс два поддельных распоряжения, исказив имена на пергаменте несложным «Altero!» Дождался, когда стопка бумаг с подписью отца вернулась обратно на стол. И мстительно радовался, когда амнистии пришли в Азкабан и открыли героям выход. Почистил память тюремной охране. А Боунс… Пф! Ему на неё наплевать. Драко пожимает плечами. — Бардак в Отделе связи играет мне на руку. Пара подложных приказов. Обливиэйт, — слои защиты сползают один за другим, выпуская словесный поток. — И вот: по документам Министерства они сидят в Азкабане, а в башне уверены, что вышли по амнистии. Всё делалось под Оборотным. От Поттера я скоро избавлюсь. Верну недогероя туда, где ему место. Не бесплатно, конечно. Но больше рассказать не могу. — Больше и не надо, — на утончённом лице Нотта проступают неровные пятна. Паника? Или французское? — И так понятно, что ребята в полях получат свой символ свободы. Опять война, Малфой? От тревожных, сбивчивых ноток в голосе Тео сыпятся незримые блоки, и затаившийся страх выскальзывает наружу, как червь, заползает под кожу и приносит ненавистное «вдруг». Вдруг он ошибётся? — Есть риск, — Драко нервно сглатывает, глядя, как беспокойные пальцы Нотта бьют на столе чечётку. — Но если всё пойдёт, как задумано, войны не будет. Хотя я бы лучше встал против Волдеморта, чем против Люциуса. Мне до чёртиков страшно, Тео. Я почти не сплю. Напряжение сжирает мой мозг. А тут ещё грёбаная всезнайка… — Грейнджер в планах не было? — Нотт поднимает тонкие брови, а Малфой с отвращением морщится. — Наш сдвинутый герой отказался без неё выходить из тюрьмы. Но заучка пригодилась в качестве стимулирующего, — он залпом допивает бокал и устало откидывается на спинку. Трёт пальцами переносицу. — Только куда бы теперь её деть, чтобы глаза не мозолила. — Заложница, Малфой? — брезгливо щурится Тео. — Фу. Так низко ты ещё не падал. Должно быть, бургундское мощно дало ему в голову, потому что от воспоминаний о розовых, предательских разводах на лице грязнокровки вместо ярости охватывает злобное веселье. — Мерлин, Тео, не будь поборником драмы! — восклицает Малфой и вскакивает от волны возбуждёния, прокатившей по телу. Опирается на парапет и скрещивает на груди руки, сдерживая разыгравшуюся магию. — С моей стороны это же акт благородства. А для девчонки шанс побыть в гуще событий. Кто бы подумал, что и грязь может принести пользу. — Кто бы подумал? Серьёзно? Нотт оказывается рядом с извечной сигаретой в зубах. Пряничный дым отзывается в животе голодными спазмами, а сладкая, с восковой ноткой жимолость, спустившая до пола цветастые лианы, вытряхивает из памяти сверкающий вызовом взгляд и поджатые губы. Грязнокровка его не боится. Грязнокровка пахнет летом. — Она сделала для магического мира больше, чем мы все вместе взятые, — сквозь фильтр шепелявит Тео. — А Поттер… Да, он — придурок. Но этот придурок выжил среди родствеников-маглов, мечтавших сжить его có светy, а потом после двух лордовских Авад. Он не сдастся, даже если нет шансов. И ты надеешься использовать их, как пешки? Взгляни правде в глаза, Малфой: они лучше и сильнее нас. Ох, уж этот молчун Теодор с его прямым пофигизмом! — Лучше и сильнее? Не перегибай, Тео. Каждое слово — презрение, но его всё равно не хватает, чтобы стереть в голове мерзкий, навязчивый образ. — Они просто оказались в нужное время в нужном месте, — кипение крови набирает обороты, делая голос громче и злее. — Если бы Поттер не обзавёлся шрамом, стал бы таким же нулём, как остальные. А Грейнджер? Ходячая энциклопедия с комплексом спасателя. И ничего больше. Протри глаза, Нотт! Мир делится не на хороших и плохих, а на победителей и проигравших. И кто эти герои сейчас? — Помнишь основные отличия красно-золотых от зелёно-серебряных? — облакачивается на прохладный камень и задумчиво выуживает вопрос из каких-то своих мыслей Тео, пропустив мимо ушей возмущённую тираду Малфоя. И густо выпускает дым из ноздрей. — Выносят мозг и ломятся напролом, — остыв, насмешливо выдаёт Драко и пристраивается рядом. — Лезут в каждую заварушку, иногда совершая подвиги. И безнадёжно тупят. — Это точно, — усмехается Нотт. — Но они делают это с наивной верой в справедливость. Как будто их внутренний компас всегда указывает на одно — спасать мир. Любой ценой. Мы же предпочитаем просто не проигрывать. Думаю, это правильный путь. Хотя, согласись, есть нечто завораживающее в том, чтобы погибнуть, но не предать свои идеалы. Может, это и делает их такими опасными? — Я буду осторожен, — обещает Малфой, вздыхая от облегчения, которое сменяет зудящее внутри самоедство. Двумя пальцами забирает сигарету из пальцев Тео и затягивается, прикрыв от удовольствия глаза. Цокот шпилек разрушает наложенную защиту. Любимый Паркинсон можжевельник парами джина забивает аромат бургундского. Солёный запах морского бриза взрывает воздух вместе с Забини. — Ну что, скучаете, господа? — франтоватый, в вельветовом пиджаке, он заваливается в кресло, выставляя напоказ зубы. — Кто тут без меня раздаёт остроумные шутки? — Как поживает фан-клуб, Блейз? — понимающе усмехается Нотт, оглядывая модный костюм. — Мы думали, ты занят. — О, Тео, я — многозадачен. Успеваю и там, и тут. Но развлечь великого и ужасного, — большие глаза Забини задерживаются на Драко, а полные губы складываются в трубочку, вытягивая последнее «о», — это святое. — Для развлечений есть цирк, — ехидно улыбается Малфой. Он любит этого придурка за все его скабрёзные шутки, скрывающие заботу, которую в свой адрес не терпит. — А в цирке — клоуны. — Дорогой, — Блейз скидывает блестящую ту́флю и игриво проводит ступнёй по штанине малфоевских брюк, — тогда зачем тебе я? И хохочет, отхватив неслабый удар в плечо. — Я за милю чую Заглушку, — сияет довольной улыбкой Пэнс, усаживая гибкое тело на широкую поверхность ограды. Острые каблучки отрываются от земли, и ноги обхватывают ногу Малфоя, наталкивая на грязные мысли. — Мальчики, пора отдыхать. Хватит плести интриги. Салазар, когда он вообще отдыхал? Разум и страх тонут в желании расслабиться, хоть пару минут ни о чём не думать. Разогретые алкоголем бёдра трутся о тонкую шерсть, задевая пах. Ловкие пальцы пробегают по спине, вызывая под рубашкой выброс мурашек. — Потанцуешь со мной, малыш? От шёпота на губах остаётся вяжущий вкус. Он тащится от такой Пэнс: чуть хмельной, развратно-влюблённой, готовой затащить в укромное место и стонать под ним, наплевав на все приличия в мире. — Покажи, на что ты способен под блюз, — она проводит ладонью по набухшей ширинке и соскакивает с парапета. Волшебные свечи, стирая всем лица, прячут танцующих под полумраком. Мягкий звук саксофона скользит по коже, как бархат. Руки Пэнс обнимают чуть крепче, чем нужно. Каждый круг танца смывает грань между усталостью и покоем. Плавный, текущий, как волна, блюз покачивает в размеренном ритме и, слизнув возбуждение прочь, уносит в тихую гавань. Драко двигается лениво, послушное тело в руках легко повторяет шаги. Он невольно закрывает глаза и расслабляет ладони, окунаясь в приятное забытьё. Мысли ускользают далеко, к спрятанным в карамели золотым точкам, отблеску света на растрёпанных кудря́х и приоткрытым губам, с которых тихо слетает… — Драко… — хвоя, перемешанная с цедрой, выдёргивает из грёз. Осознание обрушивается ледяной глыбой. Fuck! Он что, мечтал о подружке Поттера? Руки судорожно стискивают талию Пэнс, притягивая ближе. Прядки строгого каре скрывают уголки припухших губ. Блеск пламени свечей отражается во влажных глазах, обнажая чистое чувство. Она смотрит исподлобья, чуть сдерживая дыхание от прижавшихся тел. — Драко… Вся, от кончиков пальцев до взгляда, словно тонет в коротеньком слове, слегка касаясь носом щеки. А Малофою от её незатейливой ласки хочется громко завыть. Что ты творишь, мудила! Она же тебя любит! Смесь раздражения и вины лишают полумрак спасительной прелести. Партия контробаса противно режет слух. Усталость возвращается с мыслью, что ей будет больно. Потом. Счастливица! Он давно не чувствует боли. — Здесь душно. Пойдём на воздух, — Драко обнимает Пэнси за плечи, разворачиваясь на выход, и мысленно кричит Мерлину «спасибо», что музыка замолкает. Чёртов блюз! Чёртова любовь! Чёртова грязнокровка! И чёртов! Испорченный! Вечер!

_________________________

— Да что ты, Гарри! Это же «Искусство магии вне границ: тайны колдовства без палочки». Сама Селия Фауст! Короткий бой часов эхом отзывается в каждом уголке столовой. Восемь тридцать. Гермиона от нетерпения постукивает ладонями по коленям, совершенно забыв про ужин. Какая удача! — И что это за птица? — без тени любопытства спрашивает Гарри, прикидывая в уме, успеют ли они вовремя смыться. — Селия жила в эпоху, когда магией управляли только мысленно, без всяких палочек. Она утверждала, что истинная сила мага в глубоком понимании магических потоков. Её идеи и практики признаны радикальными и даже опасными, а исследования запрещены в определённых кругах волшебного мира. Это чудо, что она у Малфоев есть! — Чудо или нарушение запрета? — поднимает брови Поттер, доедая остатки хлеба с маслом. — Уверен, что второе. Ешь быстрее. Малфой будет в бешенстве. — С чего вдруг? — она старается равнодушно пожать плечами, откладывая подальше находку. Кожаный переплёт — такой приятный для пальцев, что Гермиона с трудом выпускает книгу из рук — покрывается рябью серебряных рун, а между рёбер рождается очень плохое предчувствие. Малфой будет в бешенстве… Думаю, это сказано мягко. — Я не нарушала его указаний. Просто попросила книги, — мысль, что она ищет себе оправдание, мерзостно отдаётся в груди. Гермиона быстро подбирает остатки мяса с тарелки, которая исчезает вместе с последним куском. Далёкий дверной колокольчик паникой смывает с лица краску. — Хочешь проверить? — стул Гарри мягко отъезжает от стола по каменному полу.— Принесите нам десерт в гостиную. — Проверять не хочу, — морщится Гермиона. — А ты мог бы добавить «пожалуйста». Домовики достойны уважения. — Так, так! — от голоса за спиной подбрасывает на стуле. — Разборки в львином семействе. Чёрт! Он ходит совершенно бесшумно! Долгие гласные пожаром опаляют щёки. Она знает, чувствует, как краснота заливает вырез рубашки, а смятение заматывается в плотный, колючий клубок. Гермиона посматривает украдкой, стараясь унять дрожь. Почему она так психует? А пытливый ум сквозь сковавшую тело неловкость фиксирует вечный чёрный и прозрачность фарфоровой кожи, синеватую тень под глазами, которой не было раньше, усталые складочки возле губ и напряжённые пальцы, скользнувшие в небрежную чёлку. — И кто же кого? Хотя вариантов немного… — Проблемы, Малфой? — парирует Гарри, загораживая Гермиону собой. — День совсем не зада́лся? — Судя по лицу твоей подружки, Поттер, не задало́сь что-то у вас, — кивнув на неё, презрительно криви́тся Драко. — Но в одном ты прав: от вида грязнокровки у меня пропал аппетит. Злость красит радужку Гарри в яркий ядовито-зелёный. — Пойдём отсюда! — вскакивает Гермиона и хватает его пóд руку. — Он делает это специально. Цель его жизни — выводить тебя на ссору. Мелкая, мерзкая цель мелкого, ничтожного неудачника. Кажется, что её сшибёт с ног, когда вздёрнутый подбородок поднимает взгляд на уровень живого свинца. А тот потоком вливается внутрь, задевая оголённые нервы. Застывшая вмиг тишина выбивает все мысли звоном, таким неслышимо громким, что хочется перекреститься. Становятся мокрыми пальцы. Сердце гулко считает секунды… Кривая усмешка прерывает тягостное молчание. — Закрой своей сучке рот, Поттер! — тяжёлый взгляд соскальзывает с лица, и Гермиона с облегчением выдыхает. — И проваливайте! Два сдвинутых гриффиндорца — сегодня для меня перебор. Ещё влажная ладонь на губах Гарри останавливает перепалку. — Не пропал бы и сон, Малфой, — напоследок бросает Поттер, убрав её руку. В ответ оглушительно хлопает дверь, поставив на ужине точку.

_________________________

Помешательство, сглаз или порча? Что. На неё. Находит. Едва на горизонте появляется Малфой. Память мгновенно улетает к прядям, протекающим сквозь тонкие пальцы. К золотому изгибу ресниц, обрамляющих бушующий серый. К высоким скулам и острой линии подбородка под рисунком презрительных губ. Взрослый, он стал красив. И от этого досадно и тошно. Гермиона больно утыкается носом в спину. — Ты его боишься? Гарри выдавливает слова сквозь сжатые зубы, впившись руками в камень до белых костяшек, и с размаху бьёт кулаком в гладкий гранит. — Боюсь? — она звонко фыркает и трясёт кудрявой копной, прогоняя видение прочь. — Какая несусветная чушь! Всё изощрённо сложнее. — Тогда что? — Гарри отрывается от колонны и всматривается в лицо. — Почему ты как на иголках? Действительно. Почему? — Не знаю, — отвернувшись, честно говорит Гермиона. Только взгляд серых глаз… Странный, густой и пронзающий, он каждый раз заполняет до края чем-то болезненно-терпким. Но какими словами можно такое сказать? От этих мыслей вспыхивает неуместная злость. — С чего вдруг такая опека? Я давно не ребёнок. — Конечно, нет, Герм! — удивлённый голос и растерянный вид Гарри прокалывают сожалением. — Но это же Малфой. И я не могу молчать, когда вижу… — Что? — с возмущением перебивает Гермиона. — Любой бы нервничал на моём месте, зная, у кого он «в гостях». Мне кажется, Гарри, что ты своё дело сделал. А чтобы осадить змеюку, помощь мне не нужна. — Не сомневаюсь, — сухо соглашается Поттер, пересекая зали́тую красным закатом гостиную, и без слов поворачивает направо. Дура. Дура. Дура! Гермиона прикусывает губу и приваливается к плотно закрытой две́ри. Прячет за пылающими ладонями расстроенное лицо. Надо же, как он, не глядя, точно попал в больное! Впрочем, не стоит валить на Гарри. Это она виновата, что видит в Малфое то, чего в принципе быть не может. От накатившей усталости вдруг подгибаются ноги. Давно пора отдохнуть, спрятаться от мрачного мира за страницами… Чёрт! Тревожный холод с живота взмывает до самого горла. Только не это! Нет! Она забыла книгу в столовой. С тихим, жалобным стоном Гермиона сползает по двери и садится на холодную кладку.

_________________________

— Что тебе, грязнокровка? Простая фраза пригвоздила её к месту. Гермиона застыла, слегка приоткрыв рот и чувствуя, как медленно холодеют кончики пальцев. Вот же зараза! Ужин давно должен был закончиться. Она ведь долго себя корила, сидя на жёстком полу, пока не решилась прийти. — Грейнджер… — приторный тон вытаскивает и выкручивает все внутренности разом. Она судорожно вздыхает. Мерлин тебя раздери! Делай шаг, Гермиона! Неважно, что слишком прямая спина, слишком уверенный вид и слишком вызывающий взгляд. Всё слишком, и ладно. Тусклый свет окутывает чёрно-белую гамму, стирая у цвета границы. Ленивый поворот головы сумрачной тенью пробегает по выдающимся скулам. — Что. Тебе. Нужно, — зло отчеканивает Малфой, резко поднимаясь с дивана. Слова холостыми влетают в грудную клетку и застревают, а его раздражение скрыто за сетью длинных ресниц. Стоп, Гермиона! Хватит! Какие, к пикси, ресницы! — Хочу кое-что забрать. Надеялась, что тебя здесь не будет. Надеялась обойтись без синдрома «немогуничегоподелать», когда сто́ит услышать протяжный голос — тело превращается в столб, а язык прилипает к нёбу. Надеялась. Но слепая дура Фортуна в этот раз пожалела удачи. Ну что ж, не смертельно. Это всего лишь Малфой… А тот обходит её за спиной. Склоняет голову набок и, засунув руки в карманы, осматривает, как товар на нево́льничьем рынке, вызывая желание съёжиться или заехать в нос. Вн-и-и-з. Вв-е-е-рх. Взгляд мгновение медлит на линии груди. На губах. И снова вн-и-и-з… — Кое-что — это книгу? — Малфой с ухмылкой кивает на забытый томик. — Грейнджер, твоя наглость не знает границ. Влезла, куда не просили. Взяла, что не разрешали. Бросила, где попало. И думаешь, можешь просто прийти и забрать? Сразу видно, что твои родители — безмозглые маглы! Ах, ты, сволочь! В ярости Гермиона забывает про всё. Дышит, как загнанный зверь, пытаясь не задохнуться. Рвётся вперёд, откинув неловкость и страх. Нос наполняет пьянящая смесь ванили и дыма. Серебристый свинец в полумраке кажется утренней дымкой. И только теперь до Грейнджер доходит: она кричи́т ему прямо в лицо. — Дрянь! Какая же ты дрянь, Малфой! Ты! — с размаху втыкает кулаки в твёрдую грудь, голос звенит на пределе. — Ты — единственное здесь безмозглое, бездушное, уродливое существо! Ты пустой, высокомерный ублюдок, который прячется за спиной всесильного папаши. Удар. Слово. Щелчок. И Драко делает шаг. Не больно. Но как только, сука, посмела! Пальцы сжимают худые ключицы, будто хотят задушить. А она вся горит! Щёки, шея и руки — раскалённые угли. Каждая мышца под кожей — тугая пружина. Ресницы трепещут от злости. — Не смей упоминать отца, грязнокровка! — рычит Малфой и встряхивает тело, как куклу. — А то что? — морщась, выплёвывает Грейнджер сквозь зубы. — Убьёшь? Ударишь? Или побежишь жаловаться… Драко с размаху вжимает её в угол. Пальцы, крепко держа́щие плечи, сильно бьются о стену, а эта дрянь вздрагивает, втягивает голову, но не отводит взгляд. — Заткнись! — от собственного крика ло́мит затылок. — Закрой свой грязный рот! Но она не боится ни капли. Вырывается. — Пусти! — злобно шипит прямо в губы, скользнув по подбородку дыханием. Сладким и тёплым. Бешеный пульс под подушечкой пальца листает секунды. Телом подаётся вперёд, наступая на краешки туфель. — Мне больно, придурок! Убери свои руки! Убери свои руки? Малфой отшатывается. Мерлин, когда он оказался так близко? Мгновенное отвращение окатывает тошнотой и приводит в себя. Он с гримасой разжимает ладони, и Грейнджер, не удержавшись, падает на колени. — Вот так, — выдавливает Драко, отступая к две́ри, и брезгливо вытирает пальцы о брюки. — На полу, у ног чистокровного твоё место. А ещё раз коснёшься меня — точно убью.

_________________________

Пролёт. Ещё пролёт. Её губы пахнут малиной, а волосы — летом. Драко застывает на верхней площадке. Совсем чокнулся от недотраха? Fuck! Это всё помада. Наверное, грязнокровка мажет губы чем-то до одури сладким, и если их облизать, то можно почувствовать вкус. Мерлин и Моргана! Это здесь при чём? Малфой с глухим рычанием зарывается пальцами в волосы. Что. С ним. Творится. Последнее время. Какого дьявола он вообще замечает эту дуру? Тень резного камина обтекает по стенам большие чёрные рамки абстрактных рисунков. Тяжёлые шторы скрывают за тканью рассеянный свет фонарей. Малфой присаживается на кровать и, упираясь локтя́ми в колени, прячет в ладонях лицо. Мягкий треск дров потихоньку приводит в порядок умственный хаос. К чертям этот бред! Всё, что сейчас ему нужно — Пэнс с её терпким от джина дыханием, игривым языком, умелыми руками и затуманенным взглядом. Её сдавленные крики и ногти, рвущие от возбуждения спину. Член с готовностью откликается на хозяйские мысли, создавая давление в брюках. Вот! Так хорошо. Понятно. И… Правильно. Драко взмахом руки снимает с камина защиту. Летучий порох сквозь пальцы протекает на пушистый ковёр, оставляя дорожки из грязи. — Пентхаус на Лайм-стрит, двадцать пять, — он расслабленно закрывает глаза и исчезает в зелёной огненной пасти. Убью, убью, убью… Это слово барабанит в затылке, сливаясь со звуком шагов. Гермиона летит по лестнице так, что ступени плывут под ногами. Будто тянут на мутное дно её непрошенных мыслей. — Враг. Враг. Враг, — на ходу повторяет, как мантру. Но стоит прикрыть глаза… Она врывается в комнату, запирает дверь и падает в кресло. Скрючивается, как в детстве, поджимая к подбородку колени. Стоит прикрыть глаза — она и впрямь их закрывает — и ваниль с табаком проникает мурашками в кожу, а упрямая линия губ так и мани́т коснуться, проверить запретную мягкость. Подняв руку, Гермиона кончиком пальца в воздухе повторяет надменный изгиб. — Герм! Она вздрагивает от громкого стука. Встревоженный голос Гарри задевает чуткую совесть. Скинув кроссовки, Гермиона бежит к две́ри босиком. — Слава Мерлину! Я искал тебя, — с облегчением выдыхает Поттер, окидывая взглядом, будто хочет убедиться в её целости. — Всё в порядке? Нет! Ни хрена не в порядке. Она, кажется, сходит с ума: мечтает о слизеринце. И не о каком-нибудь! В мозгах яркой вспышкой высвечивается презрительно-дымчатый взгляд и брезгливо дрожащие пальцы. На полу, у ног чистокровного твоё место. На полу. У ног. Точно она рабыня. Гермиона обхватывает Гарри руками и зарывается носом в футболку. Порывисто вздыхает, пытаясь сдержаться, но слёзы предательски льются. Шершавая ладонь ласково ползёт по спине. Гарри едва касается губами пушистой макушки. — Я убью его! — шепчет с угрозой. И испуганно прижимает к себе, потому что Гермиона начинает рыдать.