Midday vēzos [полуденное солнце]

      Шторм с холодного севера неожиданно подступил к драконьему острову за то малое время, пока Висенья с Эймондом прожигали друг друга взглядами. Далеко на горизонте тучи, сначала едва заметные, начали сливаться в сплошную черную стену, поглощая и без того тусклый свет дня. Казалось, что весь остров замер в тревожном ожидании, когда небеса окутала зловещая тьма. Ветер, еще одним предвестником беды, сначала тихо зашелестел в листве высоких деревьев, но вскоре его порывы стали невыносимыми. Центральная башня замка завыла, загудела, пугая своим грохотом всех слуг и стражников. Волны, обычно мерно скрывающие прибрежный песок, превратились в чудовищные водяные стены, которые с яростью обрушивались на скалы, разлетаясь в брызги, словно раскаленное стекло. Стихия взревела, а за ним и драконы.       Вслед за кипящим морем и бушующим ветром небо разразилось молниями: яркие и неумолимые, они с треском разрывали облака, озаряя на мгновение весь Драконий камень. В их свете причудливые тени плясали на стенах замка, и каждый раскат грома был подобен удару гигантского молота, от которого содрогалась даже земля. Дождь стальными стрелами обрушился на остров, заливая его потоками воды, которые срывались с холмов и текли в сторону моря, словно реки, проложившие свои пути.       Слуги забегали по замку, желая скорее предотвратить затопление тех коридоров и залов, которые не особо защищены от дождя. Повозки с продовольствием во дворе уже взмокшие завезли в ангар возле кухни. И весь Драконий камень постепенно наполнялся теплым светом факелов и свечей. За окном была середина дня, но мрак, сковавший все небо, не мог сравниться даже с темнотой ночи в Королевской гавани.       — Боюсь, сегодня мы не можем отправить Вас в пещеры, принц. — К заканчивающим свой обед родственникам подошел тот самый стражник, который был отправлен к драконоблюстителям.       — Дождемся хорошей погоды. — Вежливо ответила Висенья и позволила ему удалиться.       — Ты уже объяснила? — участливо спросил Эймонд, после чего опустошил свой кубок.       — Объяснила, пока Вы пытались от меня сбежать. — Эймонд неоднозначно усмехнулся. Сбежать он действительно хотел, но сейчас — нет.       — Чем займешься в этом глухом месте? — Мужчина поднялся и осмотрел чертог: зал был небольшим, несколько колонн еще больше сковывали пространство. Весь замок был из темного камня, и из него же в стенах изредка встречались фигуры драконов. Выглядели они действительно изумительно. Творения казались созданными точно не человеческими руками.       — В одной книге я прочла о бытие Старого Короля и его жены. Они когда-то прятались здесь от своих родителей, — Висенья встала со стула и прошла к двери. Все ручки на них были подобны вырезанным фигурам в стенах. Она изучающе провела кончиками пальцев по холодной стали. — Хочу узнать об этом побольше. Библиотека здесь огромная, но в детстве я не могла в полной мере насладиться ею.       — Пожалуй, сгнивающие книги — самое интересное, что здесь может быть.       — А еще здесь похоронены Джейхейрис и Алисанна, — чуть тише сказала принцесса и вновь сжала черный подол платья. — Я надеюсь, Вермитору не сильно больно находиться тут вновь. Но Сереброкрылая все еще в пещерах…       — Желаешь посетить их могилы? — не дожидаясь, когда она закончит, Эймонд подошел ближе и вопросительно вскинул бровь.       — Да, хочу. — Висенья резко повернула голову и оленьим взглядом посмотрела дяде прямо в глаз. Он более не был отрешенным, как будто буря смела все неизвестные принцессе переживания.       — Тогда пошли.       — Но за стенами шторм…       — Боишься растаять под дождем? — принц усмехнулся и вышел из обеденного чертога. — Надевай плащ. Я буду ждать тебя у септы. — вполоборота сказал он и пошел вдоль по коридору.       Висенья заметно смутилась резкому преображению Эймонда в «старого» себя. Он вновь был собран, грациозен, и даже плащ его драконьего костюма как-то по-другому начал развиваться за ним. Подвоха она не заметила, не желая даже задумываться о том, что в голове ее дяди. Она чуть ли не вприпрыжку побежала в свои новые покои, встречая слегка непонятливые взгляды слуг и стражников.       В спальне была Лорра. Она протирала каменные подоконники, уже убрала в шкаф халат и принесла грязную серебряную шкатулку, которую оставила на столе.       — Остался ли какой-нибудь плащ ма… королевы? — Висенья подошла к дубовому шкафу и осмотрела скудное наполнение.       — Нет, Ваше величество, но я могу поискать что-нибудь. Но на улице дождь… — Служанка смяла в руках грязную тряпку, переводя взгляд на окно.       — Я хочу сходить в септу. Поищи, пожалуйста. Я подожду. — Висенья присела на заправленную кровать и дружелюбно улыбнулась.       Краснощекая девушка покорно поклонилась и быстро вышла из комнаты. В одиночестве принцесса еще раз подумала об Эймонде: он по-прежнему сдержанно отвечает, но разве с привычным ему своенравием он мог отправиться под жуткий шторм? К тому же, вряд ли он смог отдохнуть после полета так же, как она. И вряд ли мог бы пожертвовать драгоценным одиночеством ради ее желания просто так. Теперь не только интерес к истории тянул ее к Септе — узнать намерения Эймонда захотелось не меньше. Но после ночи, которая содрогнула ее сознание, нахождение рядом с дядей сопровождалось воспоминаниями о том, как он опасно прижимал ее к себе на балконе, как совершенно нежно гладил ее озябшие плечи, и как прожигал своим единственным глазом. Сейчас она даже не могла на него злиться из-за оставившего порез на ноге кинжала. Он уже практически зажил. А вот чувства, которые он разжег в ней на том балконе только распылались, заставляли сознание тянуться к нему, чтобы вновь ощутить тот ураган в голове и приятное тепло в животе, которое она испытывала только когда летала высоко над облаками.       Совсем скоро Лорра принесла Висенье длинный плащ с широким капюшоном из плотной ткани.       — Это всё, что осталось, Ваше величество.       — Подойдет. — Принцесса позволила девушке надеть накидку на себя и снова побежала, только в этот раз к выходу из замка.       Во дворе бушевал шторм. Сосны в саду сгибались под тяжелыми потоками ветра; дождь хлестал по черепицам, создавая оглушительный шум повсюду, а земля превратилась в грязевое месиво. Но ничто из этого не могло остановить загоревшуюся девушку, и она, не жалея туфель, быстрой поступью понеслась к септе, огибая слишком глубокие лужи. Ветер рьяно пытался стащить и унести плащ с тела принцессы, и она вцепилась в край капюшона, прикрывая глаза от ледяных капель.       Он стоял невозмутимо. Выглядел совсем свойственно в природном хаосе, словно был его создателем. Даже беспощадный ветер, казалось, обходил его стороной, не трогая тонкой накидки. Лишь взмывающиеся мокрые волосы доказывали, что шторм беспристрастен ко всем. Капли стекали по его лбу, попадали на его пушистые ресницы и прокладывали мокрые дорожки к щекам. Они же бились о кожаный костюм, расходясь мелкими всплесками от него. Подол плаща длинным шлейфом парил над землей, подхватываемый потоками. Эймонд перевел взгляд с бескрайнего мрачного неба на племянницу.       — Daor morghe? — он вежливо подал ей руку.       — Hae ao kostagon ūndegon, qȳbor. — Висенья ее приняла. Его ладонь была такой же ледяной, как и погода вокруг, но отчего-то тепло внутри начало расходиться мелкими ручейками по телу от одного лишь прикосновения.       Эймонд молча повел ее за ограду возле септы, где на земле располагались две светло-каменные плиты. Принцесса нехотя отпрянула от дяди и нагнулась над той, где прочла на валирийском: «Здесь покоится прах Короля Джейхейриса Таргариена, первого своего имени, короля андалов, ройнаров и Первых людей, лорда Семи Королевств и Хранителя Государства». Она присела на корточки, окончательно пачкая подолы платья и плаща в грязи, и со всей осторожностью положила ладони на каменную плиту, чувствуя промозглый холод. Ветер добился своего и скинул с девушки капюшон, подставляя чистые серебряные волосы бесконечному ливню. На плите рядом было написано на том же языке: «Здесь покоится прах Доброй Королевы Алисанны Таргариен, верной жены и сестры Короля Джейхейриса Таргариена».       Эймонд лишь наблюдал за завороженной племянницей, которая смотрела то на одну плиту, то на другую. Она обвила руками плечи, безуспешно пытаясь согреться под проливающимся ледяным морем с неба, но довольно долго стояла, не обронив ни слова больше. Мужчина не понимал такой увлеченности прошлым, хотя чтил всех предшествующих королей своей династии. Читая про их подвиги, он любил переноситься в то время и думал, как бы поступил на месте того или иного правителя. Изучение истории позволило ему постичь основы военного искусства и развить стратегическое мышление, вот только реализовать это так и не получилось. Но Висенья любила историю совершенно с другой стороны: она читала о бесстрашных рыцарях, о верных принцах, о честных королях и их прекрасных королевах. Она никогда не возьмет в руки меч и не наденет броню, что весом превышала бы ее собственный. Ее нежные руки созданы для шитья и ласковых прикосновений. Ее девичьий разум, пропитанный книжной романтикой, не позволит ей и бабочки прихлопнуть, не то что убить кого-то. Подобное сочетание всего самого непорочного и искреннего сильно разилось от того, кем в глазах Эймонда была ее мать. Рейнира жадная, избалованная вниманием с самого детства, безнравственная, не будет чтить ни одного закона, если он будет стоять поперек ее желаниям. А отец ее — Лейнор, хоть и обладал честью рыцаря и бесстрашно отдал свою жизнь за будущее королевы и своих детей, с другой стороны был слабохарактерным мужеложцем, что сильно оттемняет его подвиги. Остается Деймон, который с детства занимался воспитанием юной принцессы наравне с септами и матерью. Он поддержал и развил в ней любовь к книгам, истории, давал волю ее натуре и не порицал за проявление своего характера. Вероятно, от него же Висенья переняла свою пылкость, азартность и глупое бесстрашие. От Веларионов в ней была только фамилия. Ровный длинный нос, хитрые глаза с прищуром, четкая и острая форма губ, высокие скулы были точно таргариенскими. Как и необузданный характер юного дракона, который только познал волю неба и силу своих возможностей.       — Bona mōris, ao sagon bē lōz. — Эймонд видел, как девушка судорожно дрожала, крепко схватившись за свои локти. Беспощадный дождь сделал ее похожей на бездомного вшивого котенка в подворотне.       Висенья рвано кивнула и нехотя оторвала взгляд от каменных могил. Она поклонилась низко, насколько позволяло ее дрожащее ледяное тело. Хлюпая туфлями в грязных лужах, она осторожно побрела к выходу за забор. Но каблуком наступила на острый камень, который отлетел куда-то в сторону. Время вдруг замедлилось. Она уже чувствовала, как падает в одну из луж, резко выставляя руки вперед, надеясь не испачкать хотя бы лицо. Но холодная влажная ладонь справа подхватила ее за живот, а вторая обвила талию со спины. Дыхание вдруг куда-то пропало. Крепкие руки выпрямили ее стан и сильнее сжали насквозь мокрое платье так, что промозглые ручьи ледяной воды потекли от корсета ниже по бедрам. Ноги в судороге напряглись, и колени свело так, что на секунду Висенья подумала, что не сможет пойти дальше. Но руки ее не отпускали. Капли с чужих волос падали на ее плечи, но тепла тела рядом она совсем не чувствовала.       Принцесса поджала губы и повернула голову к спасителю. Эймонд в темноте всегда выглядел еще более устрашающе, чем обычно, но только не сейчас. Он опасливо свел брови и наблюдал, наблюдал и наблюдал. Обводил взглядом одного глаза ее мокрые волосы и обеспокоенное лицо. Следил за стекающими каплями: с серебряных прядей они перекатывались на шею, от нее плавно стекали за ворот и продолжали свою дорожку в открытом круглом вырезе, огибая ожерелье и стекая вниз, в ложбинку за тканью. Вблизи можно было разглядеть, как светлая кожа вся покрылась мурашками.       Дрожала Висенья уже не столько от холода, сколько от пристального взгляда сверху. Эймонд заметно напрягся, что было ему совсем не свойственно. Желваки заиграли на скулах, а длинные пальцы только сильнее впились в талию, обрамленную лишь тканью чёрного платья. Вдруг яркая вспышка молнии совсем неподалеку разрезала небо своим острым лезвием и на миг озарила холодным светом лицо дяди. Он зверем смотрел на свою увязшую в грязи добычу, которая уже не предпринимала попыток сбежать. Покорно остолбенев в капкане его рук, Висенья, затаив дыхание, наблюдала за единственным зрачком, который пожирал её своим ледяным пламенем. Взглядом дядя проходился от самой макушки до талии, изучающе сминая мокрую ткань рукой. Он кончиками пальцев пробовал дрожь её тела, но сам даже не шевельнулся. Холод его совсем не пробирал, и даже мешающие капли на лице его не отвлекали от созерцания хрупкой девушки в своих руках. За молнией последовал оглушающий рев грома высоко в небе, и Висенья по наитию вскинула голову вверх, желая разглядеть то, что невозможно. Эймонд резко повернул её лицо обратно к себе, схватив за подбородок, нахмурившись так, будто девушка его ослушалась и сделала что-то вопреки его желанию. Пальцами повел вверх и уже всей ладонью накрывал холодную щеку, чувствуя, как все ее личико то и дело сводят мелкие, почти незаметные судороги.       И Висенья сдалась. Страх перед дядей был будто привычкой, оставшейся с тех лет, когда он был слишком самовлюбленным и непреступным, чтобы хоть немного проявить внимание к своей юной племяннице. Она шумно выдохнула, закрывая глаза, и щекой ближе прильнула к его ладони. Эймонд усмехнулся. Кончиками пальцев он медленно зарылся в мокрые волосы на виске и слабо стянул их, заставляя девушку наклонить голову. Второй рукой он провел от талии к началу груди, и сердце принцессы в миг сжалось, заставляя и вовсе забыть, как дышать. Она замерла, ожидая, не зная чего, но тёплое чувство где-то внутри живота уводило её бурю в голове туда, где Эймонд вдруг сделает с ней что-то неприличное, что может делать только муж. Но будет ли это неприличным, если Эймонд и есть ее законный жених?       С новым раскатом грома руки отпустили Висенью, совершенно не вторя ее мыслям.       — Если ты заболеешь, мне придётся навсегда покинуть Вестерос. Рейнира не побрезгует выколоть мне второй глаз за то, что я не уследил за тобой. — Эймонд говорил совершенно спокойно, но грубый голос звоном разносился в утихающей буре в голове принцессы.       — Я не заболею, — буркнула она и, смахнув ресницами капли с глаз, еще с большей осторожностью вышла за невысокую ограду. Она направилась к замку и даже не оглядывалась. Было страшно и стыдно. Подобные чувства всегда догоняют ее запоздало, и от этого ощущаются ещё ярче.       Позади она оставила жуткий холод нахлынувшего шторма и наконец почувствовала тепло слабо обогреваемого каминами замка. За собой она оставляла мокрые грязные следы от туфель и длинного плаща с подолами когда-то чистого платья. От каблуков отлетали куски глины, а накидка стала самой настоящей бронёй. По крайней мере, такой же тяжёлой. Огибая один угол коридоров за другим, она всё больше приходила в ужас от своих недавних мыслей. Как она могла так думать о дяде? Об Эймонде? Как она могла желать, чтобы его руки подольше оставляли свои холодные прикосновения на её теле? Она хотела быть с ним в добрых отношениях, но в какой-то момент желания уже стали неподвластны ей самой, и изгнать их из своей головы было совсем невозможно.       Около покоев ее ждала Лорра. Она звонко смеялась, вероятно, от шутки, которую пустил довольный стражник. Но, увидя насквозь мокрую, озябшую принцессу, они оба встрепенулись и чуть ли не побежали к ней навстречу. Однако Висенья шла так быстро, что очень скоро сама оказалась возле двери.       — Ваше величество, неужели Вы все это время были под дождем? — воскликнула служанка и быстро стянула тяжёлый мокрый плащ, который сочился водой в ее руках.       — Мне опять нужна ванна, Лорра. — стуча зубами, ответила Таргариен и дрожащими руками потянулась к застежкам на туфлях. Чулки она непредусмотрительно проигнорировала, когда собиралась на обед с дядей, но и они вряд ли спасли бы её ноги от холодных потоков.       — Давайте я Вам помогу! — Лорра сбросила плащ в угол комнаты и наклонилась над ногами Висеньи.       — Ванну, Лорра!       Служанка пугливо пискнула и, быстро поклонившись, выбежала за дверь.       Висенья справилась с тугим корсетом и отправила платье к плащу в угол комнаты, как и грязные туфли. В шкафу нашла халат и скинула с кровати покрывало из длинной шерсти к камину, который приятно заполнил спальню теплотой. Девушка уселась перед ним и подставила ледяные руки огню, но было мало. Жар пламени совсем не чувствовался. Она придвинулась еще ближе, но все было тщетно. Вдруг огонь начал сильнее разгораться, съедая своими языками поленья. Хрустел, трещал, шипел, раскидывая искры по каменному полу. Причудливыми волнами он касался кирпичных стенок камина и стальной ограды, зазывая еще ближе, и взгляда принцесса уже не могла отвести. Вдруг пламя начало тихо нашептывать совершенно непонятные слова, и принцесса склонилась над оградой, пытаясь вслушаться. Вот-вот пылающие языки спалят волосы и ресницы, подол халата и покрывало, но шепот все еще был неразборчив. Все поленья уже сгинули в бушующем огне, и он уже выходил за пределы одинокого камина, желая поглотить и девушку в свою кипящую пучину. Висенья осторожно потянулась рукой к нему, но грохот двери отвлек ее. Лорра закатывала на плоской повозочке деревянную ванну в комнату, уже наполненную водой. Когда принцесса обернулась обратно к огню, он вновь мирно танцевал на сгорающем дереве. Молча.       — Сильно замерзли, миледи? Не стоит сидеть так близко к огню. — Служанка подставила под колесики повозки останавливающие ее камни и достала из кармана мутный бутылек, стало быть, с маслом.       — Есть что-нибудь расслабляющее? — Висенья скинула халат и подошла к ванне, проводя рукой по глади горячей воды. Лорра заметно покраснела и опустила взгляд, шарясь в переднике.       — Мелисса и мята, принцесса, — прошептала она и раскидала листочки на поверхность.       Висенья вновь опустилась в горячую воду, чувствуя, как холодное тело начинает пощипывать от резкого перепада температур. Служанка вновь принялась обтирать девушку кусочком ткани, касаясь ее кожи совсем невесомо и боязно. Изредка она мягкими ладонями проходилась по плечам и спине, когда Висенья приподнялась, и по талии. Но ощущения от ее рук совсем не вызывали того же тепла, что руки дяди. Они были нежными, ласковыми, а дядя хватал вольно и резко. Настойчиво изучал ее тело, сжимая ткань платья, и длинными пальцами накрывал весь бок. Ладошки Лорры же с легкостью уместились бы в ее руках, но проверять Висенья не стала.       Когда Лорра коснулась корней волос, чтобы смыть с них грязные капли дождя, всё тело пробрала дрожь, после чего колюще-теплым чувством осталось снизу живота. Ощущение было похоже на то, что она испытала совсем недавно, но намного ярче, сильнее.       — Я сама. Пока ты свободна, Лорра. — Висенья отпрянула от рук служанки и опустила голову, накрывая ладонями колени.       — Хорошо, Ваше величество. — Девушка поклонилась спине принцессы и быстро вышла из спальни.       И вдруг стало совсем дурно. Внезапное чувство никуда не пропадало, только сильнее разливалось по всему телу, заставляя грудь чаще вздыматься. Девушка быстро опустилась в воду с головой, держась руками за бортики ванны, но и это не помогло. Она намылила волосы оставшимся после служанки маслом, сжимала корни, пальцами бесщадно расчесывала пряди, но перед глазами все еще был Эймонд. То, как он ее прижимал, гладил, стягивал волосы, смотрел, дышал, улыбался и злился. И поток мыслей уже было не остановить. Висенья глубоко вдохнула и перестала терзать мокрые серебряные локоны. Она прикрыла глаза и подрагивающими кончиками пальцев очень осторожно провела по щеке и в конце чуть оттянула волосы у виска, вторя недавним действиям дяди. Прежнее тепло теперь слегка стягивало низ живота в узел. Она шумно выдохнула и вновь опустилась в воду, смывая очищающее масло с волос. Они вновь пахли мятой, но расслабляющая трава совсем не помогала унять жар в груди и животе. Невольно она подумала, что заболела, и не стоило находиться так долго под ледяным дождем и жуткими порывами ветра. Но глубоко внутри разума, тихо-тихо что-то подсказывало ей, что причиной болезни стали ледяные руки дяди и его жуткий взгляд, освещаемый ударом молний.

***

      После долгих попыток отвлечься, Висенья уже сидела на краю кровати, нервно подрагивая ногой и терзая собственные губы. Ванну Лорра увезла, помогла принцессе причесать волосы и надеть черное ночное платье с халатом, после того, как она отказалась от ужина. Не то чтобы она была не голодная. Ее первостепенной задачей было избавиться от всех мыслей, что напоминали об Эймонде: приятных, раздражающих, от ощущения его рук, дыхания и абсолютно постыдного чувства, которое он вызывал у нее. Наглый, своевольный, опальный дядя смог так быстро пленить сознание своей племянницы, не делая при этом ничего сверхъестественного. Он не выиграл войну ради нее, не освободил ее из плена бесчестных пиратов, не спалил город дотла ради того, чтобы отыскать. Подобные подвиги во имя своих леди совершали рыцари в книгах. Эймонд же стал безвыигрышной битвой, хитрым разбойником, пламенем, что прокралось в голову и сжигало разум, не желая, чтобы в нем было что-то или кто-то другой, кроме него. Будто лихорадкой он постепенно захватывал и тело, заставляя гореть стихией, что сам же и породил в ней.       Всё это было чистой воды несправедливостью. Почему она должна думать о нем? Как он смог этого добиться?       Поглощенная этой «горячкой», Висенья совсем забыла о том, что так и не спросила дядю о его состоянии утром. Но теперь точно не время. Она не могла отправиться к нему — первопричине своей болезни. Но, возможно, книги помогут…       В полумраке вечерних коридоров родного замка девушка отправилась в библиотеку, не забыв предупредить об этом стражника у ее покоев. Подолы ночного платья и халата плыли за ней черными волнами, а невысокие каблуки тихо стучали о темный камень. Спустившись вниз по ступеням, она оказалась в просторном зале. Замерев в восторге, девушка оглядывала высокие шкафы, полки и стеллажи, полностью заполненные книгами и свитками. Колонны на этот раз совсем не стесняли пространство, лишь сильнее дополняли величие темного чертога. Каменные круглые столики со свечами были забиты развернутыми свитками, а широкий письменный стол матери, как и прежде, стоял возле высокого шкафа. Дубовые двери до потолка были закрыты, а за ними в небольшой щелке виднелась глухая пустота. Но интерес она совсем не вызывала. Висенья здесь ради древних писаний и старых свитков, которые хранят в себе вековые истории. К тому же, во всем мире нет столько сказаний о Таргариенах, как в библиотеке Драконьего камня. Мейстеры и септоны предыдущих лордов, как и полагается, записывали каждый шаг всех драконьих принцев, принцесс, королей и королев. И если бы могли забраться в их головы, то записали бы и все мысли, но в таком случае некоторые подробности точно могли бы развязать войну.       Висенья с небольшим канделябром прошлась между стеллажей, рассматривая свернутые пергаменты. Их было сотни, как и книг в высоких шкафах. Кончиками пальцев она выудила жёлтый сверток, совершенно не имея понятия, о чем в нем может быть написано. За ним еще парочку. У книжного шкафа она простояла долго, вчитываясь в корешки, где почти неразборчиво были выведены названия. По лестнице к верхним полкам она не полезла, считая, что и снизу найдет что-то интересное. Она перебирала тяжёлые переплёты, читала первые страницы и ставила обратно. Но в самом углу обнаружила совершенно блеклую, грязную, будто когда-то она была у жуткого невежды, который ставил на твердую обложку кружку с элем из-за своей необразованности. Дотянувшись тонкой рукой до книги, на первой странице она прочла: «Пороки рода людского. Назидание юным девам». Название красноречивое. И в юной деве оно разожгло неподдельный интерес. Недолго Висенья искала вторую книгу — о жизни всех детей Старого Короля. Деймон любил рассказывать о далёких временах, когда они с Визерисом были ещё детьми, Красный замок был полон драконьих принцев и принцесс, и как мирно протекало их юношество. Не забывал упомянуть о том, что его тёти и дяди каждый день совершали что-то, что ввергало весь королевский двор то в страх, то в восхищение. Деймон сравнивал те времена с настоящим: столица снова полна драконов, принцы и принцессы ставят на уши всех слуг и их родителей, как им и положено. И каждый пытается таким образом справиться с ношей, что уготовила им судьба.       Висенья присела за тёмный письменный стол, устанавливая подсвечник на угол. Свет огонька падал на свитки и страницы книг, рисуя на них новые узоры. Сперва она развернула пергаменты: первый был авторства безымянного мейстера, который размышлял на тему стойкости здоровья Таргариенов, отмечая, что они «ближе к Богам, нежели к людям», но после этого упомянул принцесс Дейнерис, Эйрею и принца Бейлона, коих сразили разные болезни. «Так ли они сильны и божественны, если к Неведомому каждого привела хворь?» И стало понятно, почему свиток не подписан. Подобное бы точно лишило любознательного мейстера головы. Остальные два пергамента являлись всего лишь записями о годовых расходах золота, продовольствия, слуг и стражников. Удивительно, что людей приписывают к «расходам», нежели к потерям, но долго сетовать на это не пришлось.       Бледная рука потянулась к серой грязной книге, которая всё это время заманивала своим многообещающим названием. Если это «Назидание юным девам», то Висенье нужно это прочитать? Безусловно. И следующие полчаса шелест страниц изредка заполнял чертог с книгами, сопровождаясь мерным глубоким дыханием принцессы. Записи на них были порочными, искряще пошлыми, возможно, приукрашенными. Леди, которая стояла за авторством этого непотребства, рассказывала о своей жизни, которая больше была похожа на пошлые забавы о шлюхах из уст хмельных мужчин в кабаке. Каждая глава была заполнена историями столь распутными и сладострастными, что хотелось закрыть глаза и выкинуть плотный переплет в камин, но Висенья, сжав губы и пальцы на ногах, продолжала вкушать это бесчестие. Блудница рассказывала: «Меня брали конюхи, благочестивые лорды, рыцари, хмельные мужи в трактирах, мерзкие пираты; я побывала шлюхой в Лиссе, Мире, Тироше и стала рабыней в Волантисе…» Каждая история её плотского греха сопровождалась непристойными подробностями, которые нельзя было знать юным девицам. Висенья вдруг снова ощутила тянущее-колкое чувство в животе. Из-за него, прикусив губу, плотно скрестила ноги и сжала тонкими пальчиками старые страницы книги. Она знала, что запятнала свою честную душу, как только взяла в руки сказания «леди», и завтра же утром отправится в септу, чтобы искупить свою любознательность. Твердила себе, что ещё пару страниц, и она закроет грязную книгу, никогда больше о ней не вспоминая, но с неподдельным интересом перелистывала, вновь вчитываясь в рассказ о греховном возлежании двух людей.       Вдруг справа послышался скрип двери и тихая поступь по каменным ступеням. Висенья лихорадочно схлопнула переплёт, вновь разворачивая свитки и книгу о детях Старого Короля, о которой успела забыть. Она была тяжёлой, широкой, с множеством страниц и тёмно-зелёной обложкой закрывала собрание пороков под собой. Девушка выправила короткие серебряные локоны из-за ушей, чтобы они скрыли её пылающие алые щёки, выпрямила спину и поспешила сделать вид, будто увлечена чтением совершенно обычных историй. Она даже не увидела фигуру человека, что к ней приближался, и подумала, что это может быть Лорра, которой рассказал стражник о её местонахождении. Вероятно, сейчас предложит уйти в покои, ведь в библиотеке было прохладно.       — Как тебе сгнивающие книги?       Висенью пробрала незаметная дрожь. Его голос обжигал чуткий слух и давал понять, что его обладатель уже успел приблизиться. Девушка нервно сглотнула ком в горле и рвано вздохнула. Зверь вновь настиг её. Настиг в самый неподходящий момент.       — Увлекательны, — неожиданно сдавленно ответила Висенья, не поднимая головы. Но она не читала — смотрела куда-то в середину страницы, настороженно прислушиваясь к чужим шагам.       — Умоляла меня отобедать, но сама не явилась на ужин. Отчего же? — Эймонд выудил какой-то свиток из стопки других и медленно его развернул.       — Я не голодна. И я не умоляла, а просто заботилась о Вашем самочувствии. — Висенья поджала губы, чуть дергаясь, когда заметила краем глаза руку дяди на краю стола.       — Tolī quba konīr daorys kesīr naejot jurnegon tolī ao.       Из уст Эймонда это звучало чистой угрозой, злой насмешкой, которая должна была посеять семена страха в сознании принцессы. И ему это удалось. Девушка напряглась, осторожно поворачивая голову в его сторону: он снова выглядел совершенно идеально, изящно, непреступно. Прямые серебряные волосы тонкими лезвиями падали за спину, пережатые на затылке черным ремешком от повязки. Одинокий глаз участливо разглядывал книгу, которая лежала перед Висеньей; уголки губ довольно приподнялись, но вряд ли это можно было назвать улыбкой. Он наслаждался её опасениями, предвкушал свою скорую победу, когда наконец сожжет дотла её разум и тело. Длинную шею обрамлял ворот кожаного жилета… Деймона.       Конечно, он, как и Висенья, не имел с собой сменной одежды. На нем был чёрный костюм его дяди: плотная темная рубашка с серебряными запонками, сверху жилет с высоким воротником, который был украшен блеклой старой цепочкой, ажурные застежки, обрамленные красным бархатом. Рубашка аккуратно заправлена в прямые брюки, которые держал кожаный пояс с серебряной пряжкой в виде дракона. Эймонд тоже не имел альтернатив, но охотнее остался бы голым, чем надел одежды племянников. На что, кроме костюма уважаемого им дяди, мог пасть его выбор?       Висенья сжала зелёный плотный корешок книги, оглядывая Эймонда. Перед ней не иначе как был ее молодой отчим со всей своей горячностью, о которой рассказывала матушка. Тот же пылающий взгляд, но второй глаз закрывала плотная повязка, тот же строгий стан, но даже чуть выше, та же довольная улыбка, скорее похожая на оскал зверя. Девушка чувствовала, как разум вновь захватывает ужасная буря, подпитываемая недавними сценами из порочной книги.       — Issi ao zūgagon hen issa?       — Daor.       — Pār ȳdra daor sagon lyka se ivestragon issa skoros bisa tembyr iksos bē. — Эймонд обошел стол и приблизился к левому плечу девушки. Длинными пальцами он провел по странице и минуту вчитывался в слова. Но не успела Висенья ответить, как он резко прикрыл книгу, надеясь найти название, но нашёл кое-что намного интереснее. Он изогнул брови, поднимая серую грязную книжку, и девушка в страхе привстала со стула, чтобы её выхватить.       — «Пороки рода людского. Назидание юным девам», — смакуя слова, он перевёл вопросительный взгляд на красную племянницу и сразу всё понял. — Расскажешь?       — Я не читала. — тише обычного произнесла Висенья и медленно опустилась на стул, сжимая подол халата.       — Опять просто картинки смотрела? — Эймонд усмехнулся и принялся листать грязные пожелтевшие страницы. На его лице все отчетливее появлялась довольная улыбка.       — Я же сказала, что не читала. — Она обиженно нахмурилась, отчаянно стараясь притвориться несведущей о содержании.       — Ужасная книга, — заключил дядя и с грохотом уронил переплёт на дубовый стол. Взгляда с племянницы он уже не желал сводить: она такая смущенная, потерянная, опасливо чуть наклонилась в противоположную сторону, но была совсем рядом. — Тебя так распалили истории о родственниках?       — Мне просто жарко.       — Позвать мейстера, чтобы он тебя осмотрел? — Эймонд медленно потянулся к острому плечу, обрамленному лишь тканью халата. Висенья недоверчиво дернулась, но в следующий миг замерла, следя за чужой рукой и позволяя ей коснуться. Длинными пальцами мужчина провел от шеи до ключицы, отодвигая ворот черного бархатного халата, и оставил ладонь на выступающей косточке, проверяя температуру кожи. Она пылала. Эймонд покачал головой и нахмурился, уверенно укладывая вторую руку на ее красную щеку. Девушка опустила взгляд, нервно сглатывая и сильнее сжимая подолы. Она снова угодила в лапы зверя, который в этот раз ни за что ее не отпустит.       — Не нужен мейстер, дядя. После хорошего сна все пройдет.       — Верно, — насмешливо протянул Эймонд. — Сон тебе необходим. — Кончиками пальцев он подцепил серебряное украшение и огладил сапфиры, грани которых ярко отражали свет огоньков. Повел вверх и уже двумя руками охватывал горячее личико племянницы, направляя его на себя. Глаза блестели так, словно она вот-вот расплачется, густые брови боязливо подрагивали, как и острые алые губы. Эймонд поправил передние пряди серебра, нарочно задевая красные ушки, чувствуя, как девушка мелко вздрагивает в его руках, но совсем не сопротивляется.       Висенья была восхитительной добычей в его лапах. Она, разгоряченная вниманием мужчины и прочтенной книгой, просто не могла искренне не желать тепла его рук и изучающего взгляда. Он посеял в ней мысли о себе еще вчера, и они успели разрастись в колючую лозу, заполняя все неискушенное сознание. А Эймонду было необходимо ощущать власть не только над телом, но и над разумом. Он разрешил ей чувствовать свое желание, свои нежные прикосновения, и она обязана ответить тем же. Однако Висенья слишком непорочна, чтобы желать мужчину, но слишком красива, чтобы мужская рука её не касалась. Он должен стать первым, кто выточит грани этого алмаза, и он же скроет его в дубовом сундуке, чтобы никто и никогда не посмел его коснуться.       — Ты поразмышляла над моими словами на балконе? — чуть хрипло спросил Эймонд, встречаясь с замешательством в глазах племянницы.       Она замялась, снова складывая брови домиком. Бережно он переместил ладонь на волосы, ближе к затылку, и по-отцовски погладил, будто желал успокоить. Но как только увидел нотку самообладания на ее лице, зарылся пальцами в серебро и слегка стянул пряди, наслаждаясь последующей реакцией. Ее губы приоткрылись в тихом вдохе, ладони уперлись в подлокотники, а голова по наитию чуть наклонилась назад, не желая сильной боли. Но он и не собирался причинять ей вред. Эймонд большим пальцем второй ладони огладил ее скулу, взыскательно смотря ей в глаза. Он наклонился ближе, прищуриваясь и напрягая уголки губ в полуулыбке.       — Nyke eptan, Visenya. Ao emagon naejot udligon ziry. — девушка хотела наклониться назад, чтобы увеличить расстояние между ними, но мужская ладонь на затылке не позволила этого сделать. Она боялась, сжималась, хотела спрятаться от холодного взора темно-сиреневого глаза.       — Daor. — ее сил хватило лишь на кроткий шепот.       — Ты плохая лгунья, — заключил Эймонд. Он видел, как она смущается, видел разгорающийся огонек в её глазах, видел реакцию на простые прикосновения и был уверен, что она для себя уже все решила. Но натренированная годами своевольность не позволяла ей так просто раскрыть все свои чувства тому, кто их специально в ней вызывал.       — Вам нравится насмехаться надо мной?       — Я всегда говорю чистую правду, в отличие от тебя. — Эймонд вновь осмотрел её шею и плечи, которые из-за высоко поднятой головы были хорошо открыты его взору. Бледная кожа вновь покрылась мурашками и была по-прежнему горячей. Широкий ворот черного халата не скрывал её ключиц и выреза на ночном платье. Его тонкие бретельки выглядывали из-под верхней ткани, пленя и заманивая внимательный взгляд. Вырез же, как и полагается платью взрослой женщины, в данном случае Рейниры, был великоват для сравнительно узкой груди Висеньи, и лёгкая ткань открывала чуть больше, чем было дозволено. Вероятно, девушка даже не задумывалась об этом до того, как Эймонд не приметил родинку, которая никогда не была видна в обычных платьях.       Висенья зарделась и поспешила скрыть халатом глубокий вырез, наклоняя голову вниз. Но Эймонд перехватил ее руку, прижимая ладонью к ее же груди между ключицами. Он пальцами огладил костяшки и тонкие пальцы, медленно уводя кисть в сторону, стягивая с плеча халат. Больше она на него не смотрела. Вновь сжалась, вновь глубоко вдохнула, но сопротивления, как и прежде, не оказывала.       — Я спрошу в последний раз, и если не услышу ответа, мои прикосновения будут лишены той внимательности к твоей нежной натуре, что ты ощущаешь сейчас. Skoros aōha udligon? — голос Эймонда стал настойчивее, грубее, и наклонился он совсем близко, удерживая небольшое расстояние между собой и ее ухом. Казалось, он мог слышать, как в ее сознании до тла сгорают остатки своенравия, которым она все время прикрывалась.       — Я желаю узнать Вас ближе, дядя. Когда-то я уже к этому стремилась, но Вы назвали меня глупой.       — Ты тогда обрела дракона. Жаждешь заполучить ещё одного?       — Se tȳne zaldrīzes iksos ñuhon ondoso vēttir. — Висенья с опаской, но совершенно настойчиво повернула голову и посмотрела в единственный пылающий глаз в тени. Он с жадным прищуром обводил её дрожащие губы, нахмуренные брови и, наконец, остановился на блестящих сапфирах, которые блестели от влаги и искрились в ожидании его ответа.       Эймонд победно ухмыльнулся.       — К каждому дракону необходим свой подход, — шепотом он опалял и без того красное ухо Висеньи, параллельно стягивая кончиками пальцев халат со второго плеча. Чёрная ткань упала на бёдра, держась лишь на предплечьях. Прохладной ладонью он провёл по острой косточке на плече, вновь огладил впадинку за ключицей и подцепил серебряную цепочку ожерелья. — Твоя искренность вполне заслуживает награды.       Висенья замерла. Чужие губы совсем невесомо коснулись её уха, окончательно ввергая всё тело в жар. Тянущий узел в животе с новой силой уколол где-то снизу, заставляя шумно вдохнуть и выгнуть спину. Обе руки дяди покоились на вздрагивающих плечах и медленно поглаживали, верно, успокаивая, но чувства они вызывали совершенно иные. Прохладные пальцы обжигали сильнее пламени, и вдруг терпеть лёгкие прикосновения стало тяжелее, чем возможную сталь на своих плечах. Медленно он скользнул к ее щеке, где снова запечатлел еле ощутимый поцелуй, но такой же горячий. Девушка уже крепко сжала веки, задержала дыхание, стараясь не создавать ненужных движений. Слегка влажные длинные серебряные локоны вновь упали на ее лицо и плечи. Принцесса, не сумев сдержать свой интерес, рвано вдохнула: они пахли дымом и морской солью. Мужская рука совершенно медленно, всей ладонью, огладила ключицу, прошлась по напряженным мышцам шеи и осталась на жаркой щеке. Дядя вновь уложил свои пальцы на коротких волосах, пропуская через них пряди.       Висенья вкушала его тихое дыхание, уверенные, но бережные прикосновения и поймала себя на мысли, что, возможно, быть похищенной разбойником не так уже и плохо. Он сильный, изящный, красивый, заставляет пылать внутри и снаружи, но сам остаётся по-прежнему спокойным, уверенным и холодным. Он знал, что нужно делать, как подступиться так, чтобы мысли племянницы уже было не остановить. Но она и не хотела. Картины из порочной книги резкими вспышками ослепляли разум, и в каждой из них был Эймонд.       Дядя ладонью повернул голову Висеньи, и их лица теперь разделяло непозволительно маленькое расстояние. Его мерное дыхание мягким облаком обдувало обсохшие губы, приоткрытые в томном ожидании. Она не могла врать себе, что не хотела, и изучающий огонек в глазах напротив, вторя ее мыслям, опустился ниже, предсказывая дальнейшие действия.       — Lo ao ȳdra daor jaelagon naejot, nyke arlī pryjagon. — Конечно, нет. Как он может остановиться, когда клинок уже занесён над ее головой?       — Daor, nyke jaelagon naejot. — практически беззвучно ответила Висенья, выдыхая в губы напротив. И они вновь растянулись в оскале, который должен запугать, заставить передумать и сбежать от настигнувшего ее зверя. Но она позволила себя сжечь окончательно.       Эймонд ещё раз провел по её щеке, пылающему ушку и смял волосы на затылке. Он не давил, не настаивал — успокаивал каждым своим прикосновением. Он был беспощадным, абсолютно бесстрастным и непреступным всю свою жизнь, но сейчас — освещаемый теплым светом редких свечей, в идеальном строгом костюме своего дяди и с хитрым прищуром — вдруг открыл свою новую грань для Висеньи. Но она не должна принимать это как должное. Эймонд продолжал её учить, тренировать, не брезгуя и самому получить от этого удовольствие. В конце концов, что-то от Эйгона у него было, как бы он не хотел этого признавать.       Эймонд задержал дыхание, чтобы не спугнуть, и коснулся губ напротив своими. Лишь на пару секунд, но этого хватило, чтобы почувствовать мягкую податливость племянницы. Она зажмурилась, сжала пальчиками деревянные подлокотники, но подняла голову выше, чтобы ему было удобно. Мужчине в его годах подобное поцелуем назвать очень сложно, а волнующий тело и разум жар твердил, что ему ничего не стоит резко поднять ее со стула и как можно скорее показать, как это делать по-настоящему. Сдерживать демона на своём плече было непосильной пыткой, но как только он вновь осмотрел её напряжённое бледное тело в просторном платье, подрагивающие ресницы, вытянутую шею с его сапфиром на груди, всё стало проще. Портить этот алмаз своей нахлынувшей похотью он не имел права. Закрыв глаз, он ещё раз накрыл её губы, пытливо сминая. Она даже не дышит. Ладонью на щеке он слегка наклонил её голову, ещё раз познавая мягкость губ. Чуть настойчивее оттянул нижнюю, касаясь ее языком, и Висенья кротко дернулась, но не от нежелания, а от неожиданности. Он совершенно незаметно улыбнулся, но в голове ликовали пробудившиеся от долгой спячки звери. В следующий момент он уже сминал её губы в уверенном поцелуе. И Висенья ответила. Неумело, изучающе она старалась повторить, легко прижимаясь к его устам. Эймонд шумно выдохнул, опаляя её лицо тяжёлым дыханием, и поднял её руку, устраивая на своей щеке. Нежными пальчиками девушка прошлась по скуле и виску, подняла голову ещё выше, привстав со стула.       — Не забывай дышать, — прошептал Эймонд в ее губы и подхватил за талию, чтобы в следующий момент прижать всем телом к своему. Но разница в росте стала ещё ощутимее.       Висенья кивнула и приподнялась на носочках, скидывая халат с последнего, на чем он держался. Чёрная ткань волной упала к ногам, и тело девушки теперь скрывало только ночное платье, и то висящее лишь на тонких бретельках.       «Подцепить, развязать, сорвать», — в один голос зарычали звери в голове мужчины, но кормить их жажду он не мог.       Эймонд вновь склонил голову, прокладывая горячую дорожку из поцелуев от уха до уголка губ, но Висенья, уже сгорающая от волнения и колкого чувства в животе, резко подалась вперёд, не желая ждать. Принц раздражённо свел брови, но она этого уже не увидела. Второй рукой он сжимал талию, цеплялся за неё пальцами, параллельно сминая чужие губы. Вытягивать крупицы нежности из себя уже было невозможно, а звери рычали всё громче. Он прижал её к себе, чувствуя через плотную ткань костюма её впалый живот, вздымающуюся мягкую грудь и жар бледной кожи. Он прикусил её нижнюю губу, провел по ней языком и толкнулся им вперёд, когда девушка послушно приоткрыла рот. И теперь поцелуй был настоящим, каким Эймонд и хотел его сделать, и о котором никогда не задумывалась Висенья. Принц надавил на её голову, прижимая ближе к своей; касался языком чужого; бесцеремонно сжимал и оттягивал её губы, и вновь ласкал их. Племянница дышала редко, но тяжело, старалась повторять, сжимала между пальцами его длинные волосы и подрагивала, когда дядя каждым нетерпеливым движением настойчивее изучал тепло ее рта. Дыхание участилось, и терпеть уже было невозможно. Принцесса, сжимая двумя руками кожаную ткань на плечах Эймонда, рвано отстранилась, тут же утыкаясь лицом в его грудь и хватая сухими губами воздух вперемешку с его ароматом. Он шумно выдохнул, вторя племяннице и приводя дыхание в норму, пока есть возможность. На талии он расслабил хватку и кончиками пальцев начал обводить рельеф ребер через тонкую ткань.       — Ты вся горишь. Тебе нужно поспать, — немного отдышавшись, Эймонд склонился к голове Висеньи и оставил на ней слишком целомудренный поцелуй, который значительно разился с тем, что он делал ранее. Девушка кивнула и, превозмогая себя, подняла упавший халат. Дядя помог надеть его на плечи, скрывая ключицы с вырезом ночного платья темной тканью и завязал бархатный поясок на талии. Но она не смотрела на него — прятала красное лицо за своими короткими серебряными локонами. — Подними голову.       — Мне кое-что интересно, дядя, — собравшись с мыслями, выпалила Висенья, резко вскидывая голову. — Что сейчас скрывается за Вашей повязкой? — Девушка осторожно потянулась рукой к чёрной ткани на лице мужчины, но тот сразу отклонился, не позволяя даже притронуться.       — Слишком многое ты познала за этот вечер. Узнаешь больше — не сможешь выспаться. — Эймонд заметил вновь нахлынувшее смятение на лице племянницы вперемешку с разочарованием.       — Снимите ее в первую брачную ночь, как девица свое платье?       Эймонд на секунду сморщился и обошел девушку, задевая кончиками пальцев её короткие волосы. Она не могла не заметить, как он в миг поменялся: довольная улыбка сменилась на сжатые губы, дыхание сразу успокоилось, а одинокий глаз недоверчиво прищурился. Как и Эймонду, Висенье нравилось иметь превосходство, но воплощала она его очень глупо, как и подобает юной девушке. Она была котёнком, который играет с клубком и вот-вот запутается в его нитях.       — Верно. Как только свадебное платье слетит с твоего тела — ремешок моей повязки развяжется сам собой. Будь уверена, мне не сложно, но сможешь ли ты так скоро обуздать свое смятение передо мной? — Мужчина встал за ее спину и заправил прядь серебра за ушко, наклоняясь к нему. — Или предоставишь это мне? — спросил он горячим шепотом. Висенья все еще скрывалась за своей вольностью. Годы, проведённые подле своих родственников, которые искрились напущенной самоуверенностью, дали плоды, и ему теперь с этим разбираться. Хуже невесты и не придумаешь, если хочешь тихую и покорную, но не будет лучше союзника, если добиться её расположения.       — Я не позволю скрепить наш союз, если продолжите насмехаться надо мной. — Казалось, принцесса от удовлетворения своими словами даже усмехнулась, но к дяде она не поворачивалась. Вместо этого гордо застучала каблуками о каменный пол и направилась к лестнице, которая вела к выходу.

***

      Этой ночью Эймонд позволил зверям в голове утолить свою похоть. Не так, как им хотелось, но если их не подкармливать, они начнут пожирать разум, а за ним и тело. Он не сделал так, как в такой ситуации поступил бы Эйгон. Некоторые служанки, может, и хороши собой, но если на руках до сих пор ощущается тепло другой девушки, он ни за что не возьмёт иную. В конце концов, даже в одиночестве он может чувствовать власть над своей племянницей, представляя её образ: изящная, хрупкая, чистая. Так жаждет познавать новое, как и в детстве, не опасаясь последствий. Думает ли она сейчас о порочной книге, которую прочла из-за своего огромного любопытства? Представляет ли Эймонда в своих мыслях так же, как он сейчас представляет её? И он знал, был уверен до жара в груди, когда в последний раз тяжело выдыхал её имя, что это так.