Баккара

      Чонгук оборачивается, когда со скрипом приоткрывается дверь комнаты, которую они теперь используют, как зал для совещаний. Видит немного уставшего Терракоту, у которого всё ещё заживает разбитый после нападения лоб, лицо омеги сосредоточенно и серьёзно, словно он даже на ходу размышляет обо всём, о чём только возможно. Альфа выпрямляется, до этого рассуждавший в мыслях о том, что им нужно делать дальше.        — Мне не нравится тот факт, что Иршель, прежде удерживаемый до последней капли крови, вдруг сдался Эману без сопротивления, — чеканит Чонгук, сцепляя руки за спиной и глядя на Юнги так, будто уже готов обороняться.        — Люди устали, — вздыхает Глава и упирается ладонями в столешницу. — Нельзя исключать такого варианта. Однако… — Терра задумчиво начинает жевать обветренные губы, — мне тоже это не нравится. У меня плохое предчувствие. Возможно, нас ждёт ещё один ответный удар. Но что радует — это то, что Брестель и Примроуз в безопасности и под нашим началом.        Чонгуку не нравится и этот разговор, и настрой в штабе. Людям понравился Эммануил, но ему — нет. Склизкое предчувствие не оставляет его, беспричинное недоверие ранит внутренности и омрачает рассудок ядом. Чонгук не хочет признавать себя паранойиком, не хочет убеждаться в том, что это — лишь его безрассудная ревность, как и твердит Баккара. Пепел устало садится на стул и потирает обросшее щетиной лицо. Терракота молчит, словно тоже не может ухватиться за некую нитку, способную его привести к тому самому ощущению, не дающему покоя. Оба молчат и молчание это угнетает.        — Нам нужно на днях побывать на вертолётной базе. Там сосредоточена большая часть наших сил, и я опасаюсь, что удар регента придётся именно туда, — тихо произносит омега, постукивая небольшими пальцами по деревянной поверхности стола.        — Да, хорошо, — безинициативно кивает Чон, даже не глядя на Терракоту.        — Что с тобой в последние дни? — Юнги не из тех людей, которые являются эмпатичными. Он, глубоко закрыв в себе все проблемы и горести, так же неспособен считывать переживания других людей.        И если Юнги заметил состояние Чонгука, то можно сделать лишь один вывод: контроль — бесприкословный и непробиваемый — больше не в руках Пепла. Даже если он промолчит, Юнги не станет давить, однако альфа уже знает: Терракота беспокоится не о нём, а о том, какова будет продуктивность наёмника и не станет ли его внутренняя борьба проблемой для Гвардии. Рассчётливый в большей степени, чем сострадательный.        — Ничего.        — Не лги мне, Пепел, — Юнги вообще редко обращается по имени, это давно стало чем-то обыденным, даже если между ними устоялись какие-никакие более близкие отношения, раз Чон вошёл в ближайший круг. — Я вижу, что с тобой и Баккарой что-то не так. Что происходит? У нас война под носом, некогда расклеиваться.        — Это только ты бездушная скотина, которая прёт вперёд, словно танк, — гаркает альфа, но тут же осекается.        Он знает, что это — неправда. Что Юнги такой же человек, как и все они, лишь с пометкой на чёрствость. Но ничто не говорит о том, что Терракота бездушен.        — Прости, — закрывает лицо руками Чонгук и трёт его агрессивно, стараясь привести в норму себя хоть на какую-то малость. Он не должен срывать эмоции на других людях, наёмник обязан оставаться по-прежнему хладнокровным, но не получается.        — И после ты мне твердишь, что с тобой всё хорошо? — вздёргивает омега бровь со шрамом, чтобы после скрестить руки на груди. — Выкладывай, что у вас происходит.        — Мы с тобой не друзья, чтобы делиться проблемами и плакать друг другу в жилетку, — язвит Пепел, не глядя на Главу Гвардии.        — Да, мы не друзья, — беспристрастно кивает головой тот. — И я не собирался тебе позволять плакать мне в жилетку, Чонгук. Но мы идём к нашей цели вместе, мы — союзники, которые прикрывают друг другу спину. Брешь в этой стене может стоить жизни всем.        Чонгук хмыкает и поднимает взгляд. Моральное состояние Чимина, его кошмары, становящиеся всё ужаснее, до той степени, что омега почти не смыкает глаза ночью, лишь если Пепел не изматывает его тренировками или не обнимает до хруста. Его чрезмерное доверие Эману. Его опрометчивые шаги… Пепел ощущает, словно бы он ошибается вместе с принцем, и никак не может остановить эту машину. Будто бы всё идёт по заранее распланированному графику и пути. И это гнетёт. Однако Терракота ничем, к сожалению, ни Чимину, ни Чонгуку помочь не в силах. Да даже если бы мог, то чем? Он сумел бы избавить Пака от кошмаров? Придал бы ему уверенности? Никакие слова Чонгука уже, кажется, не способны приободрить принца. Никакие его действия не спасают от бушующих внутри демонов. И это вынуждает отчаянье подбираться всё ближе, всё сильнее оплетать обоих колючими, усеянными шипами лозами, изнутри сковывающими внутренние органы.        — Чимину плохо, так? — с нажимом спрашивает ещё раз омега, на что Пепел недовольно кивает, сморщив нос. Он не желает откровенничать и казаться бессильным, бесполезным. — И тебе плохо тоже, — уже утвеждает Терра.        — В этой ситуации у нас нет ни единого другого способа помочь ему оправиться, кроме как закончить эту проклятую войну, — тихо, почти с надрывом говорит альфа.        Юнги многозначительно на него смотрит и с тяжестью вздыхает. Он понимает, да, отчасти, наверняка знает, что ничего не сделаешь с моральным состоянием кронпринца, пока вражеская сторона не окажется напрочь разбита, пока его плечи не избавятся хотя бы от груза революции. После неё ждет не меньше испытаний, и Чонгук переживает. О том, как Чимин будет с ними справляться, если сейчас не готов переложить свои эмоции в чужие руки. Он будто не хочет этим делиться, закрывается, избегает данной темы, всё время занимается какими-либо вопросами, не дав себе продохнуть.        — Ладно, некогда расклеиваться, — хлопает себя по коленям альфа и поднимается со стула. Его рана всё ещё ноет даже спустя такое количество времени, Чонгук прихрамывает, когда долго сидит или мало отдыхает.        Альфа уходит, оставляя Юнги одного, но перед этим бросает:        — Предупреди перед вылетом.

🥀🥀🥀

       Чонгук не может отыскать пятый угол во всём здоровом здании штаба. Никак не успокоиться. Им нужно улететь с Террой на несколко дней. Это — краткий срок, однако душа Пепла не в состоянии умиротвориться из-за дурного предчувствия. И Пепел решает пойти по привычному для него пути — по пути наибольшего хитросплетения действий. Он идёт, тихо, почти незаметно, по коридору жилого корпуса штаба, разыскивая только одного человека. Того самого, который первый уличил альфу в его пробуждающихся, рождающихся чувствах, который умеет то, что неподвластно им всем, и не умеет того, к чему лежит рука каждого в Гвардии. Он знает, что в такое время Вивьен должен быть за пределами штаба, однако по дороге встретил Катберта, который уверил Пепла — Леандр в их с Хосоком комнате.        Он нужен альфе, потому что за всю прожитую жизнь тот не видел никого, кто с такой же лёгкостью оставался бы незаметным для чужого взора. И сейчас как никогда пригодится его необыкновенная способность.        Заворачивает за угол, сразу же оказываясь рядом с комнатой молодожёнов, бесцеремонно стучит костяшками в дверь и, не дожидаясь ответа, дёргает ручку. Альфа и омега рядом — Хосок сидит на кровати, а Леандр подстригает отросшие белоснежные волосы. На Немо нет повязки и во всей красе перед Чонгуком предстаёт изуродованная половина лица, недвижимая, покрытая бугрящимся шрамом глазница без глаза. Альфа шрамов своих не чурается — он выжил, а это — главное, потому, осторожно глядя на почти потерянного в пространстве, но жутко серьёзного Пепла, и сам подбирается.        — Лендр, — обращается он к омеге, который прекращает щёлкать ножницами, чем прежде вынуждал белые прядки осыпаться на покрывало. — Нам надо поговорить. Наедине.        Супруги переглядываются. Пепел ожидает, что Немо начнёт упираться, спрашивать, допытываться. Однако, судя по всему, лицо Пепла передаёт всё то, что бушует сейчас внутри, так что Немо просто молча поднимается с места, пока Вивьен с каменным выражением лица оставляет большие ножницы на прикроватной тумбе. Альфа выходит, оставляя Леандра и Пепла наедине, тихонько прикрывает за собой створку спальни. Омега внимательно, с привычными флегматичностью и прохладой воззряется на Чонгука.        — Проследи за Чимином, — просит тихо он, — пожалуйста. Ты лучший шпион Гвардии.        — Ты не доверяешь Эммануилу, — даже не спрашивает, утверждает Вивьен. — И боишься, что он может сделать Баккаре что-то плохое.        — Да, — коротко, ёмко, но всё же недостаточно передающе его эмоции, отвечает Пепел. — Потому и прошу тебя проследить за их блядскими прогулками. У меня душа не найдёт никак покоя.        Омега стряхивает с одежды прядки волос Немо и кивает.        — Хорошо. Я сделаю так, как ты просишь, — и снова поднимает глаза, тут же собираясь с духом и напрягаясь всем телом.        Чонгук отрывисто кивает вместо благодарности, и Леандр отвечает наёмнику тем же. Они с Террой покинут штаб на двое суток, которые необходимы им для того, чтобы подготовить базу к ответному удару регента и обезопасить остальных. И ежели Чонгук будет отвлекаться на мысли о Чимине, всё пойдёт крахом. Потому Вивьен ему нужен. Шпион сможет альфу предупредить, сможет, возможно, опровергнуть его домыслы и подтвердить — Эман лишь родственник Пака, который искренне ему хочет помочь.        Отчасти Чону наивно хочется в это поверить, но червь сомнения, живущий внутри, да ощущение приближающейся опасности не позволяют наивности взять верх. Всё же внутри Чонгука той почти не осталось. И он покидает спальню Леандра, едва слышно выдохнув от облегчения. Вивьен будет всё время рядом с Чимином, он сможет проследить за Эммануилом и тем, что будет происходить на их прогулках.

🥀🥀🥀

       Они должны вылетать через несколько часов, а Терра вместо отдыха идёт в сторону комнаты, где не был никогда. Ни в старой, которая разрушилась, ни в новой, в которую альфу поселили после нападения. Ноги самостоятельно несут омегу в это крыло, и дыхание спирает, когда Глава оказывается на чужом пороге. Не хватает словно бы решимости. Для чего он пришёл? Что хочет сказать? И всё равно поднимает ладонь, чтобы, едва касаясь костяшками, выкрашенной в светло-серый оттенок двери, постучать.        Ему отвечают сразу же: Тэхён выглядит растрёпанным, на его шее нет платка, и изображение колючей проволоки сразу же привлекает внимание. Юнги обводит взглядом смуглую кожу, пока альфа стоит несколько мгновений в проёме и просто молчаливо смотрит на него. Они пока не говорили, но Терракота удовлетворён результатом разговора с Рованом — омега и правда более не приближается к Кардиналу.        Тэ отходит в сторону, чтобы пропустить Главу, и Терра медленно, словно сомневаясь, делает шаг. Проникает в чужое личное пространство, куда его без споров и сопротивления покорно пускают, а створка с тихим шелестом закрывается за его спиной. Омега знает, что здесь ему не навредят. У него с собой два пистолета и четыре ножа на разных частях тела, у него есть умения и физическая сила, чтобы предотвратить вредоносные движения. Да и… Тэхён не сделает ничего, что бы Терракота не позволил. Потому хочется выдохнуть спокойно, однако из-за многолетнего ужаса это не получается сделать сразу.        Зачем он пришёл? Юнги не романтик, он не будет бегать к запавшему в сердце альфе просто для того, чтобы увидеться и попрощаться перед вылетом. Он не прикасается к Тэхёну без надобности, с последнего их контакта прошло прилично времени, однако всё равно Терра стоит в его комнате, где задёрнуты шторы и разворочена постель. Кровать альфы. Смятые подушки, откинутое в сторонку одеяло, словно Тэ спал до прихода омеги. Каждый сантиметр, каждая полоска обоев и кусочек ткани в этом помещении пропитаны вишней. Юнги незаметно вдыхает ставший почему-то слишком соблазнительным запах, его крылья носа трепещут от дыхания, а Тэхён обходит омегу, не задевая его. Хватается было за шарф, которым прикрывает клеймо, но стоит альфе глянуть на Терракоту, как тот отрицательно мотает головой.        Между ними уже почти нет границ: Тэхён видел Терру уязвимым и раненым. Юнги видел все шрамы, усеивающие грудь и спину Кардинала. Не разглядел лишь те, которые сокрыты за кромкой брюк, плотно облегающих мускулистые ноги. И когда мысли уходят в ту степь, омеге становится слишком страшно, чтобы даже предполагать о том, что когда-то Тэхён окажется рядом с ним полностью обнажённым, и не будет даже проклятой шторки, разделяющей их тела.        — Вы уже улетаете? — тихо спрашивает альфа, по всей видимости, не выдержав молчания между ними.        — Да, — кивает Юнги, всё ещё стоя, словно истукан, посредине комнатки.        Тэ присаживается на край кровати и испытывающе глядит на омегу. Тот усом не ведёт, продолжая стоять и глядеть куда угодно, но только не на случайно обнажившиеся из-за расстёгнутого ворота ключицы. Хотел бы Терракота прикоснуться к нему? Да. Он хотел бы. Но барьеры слишком велики и толсты, у Юнги нет триггера, способного вывести из равновесия и хладнокровности, как это было после покушения на их жизни. Он тяжело сглатывает, поднимая карие глаза на альфу.        — Я… я бы хотел тебе кое-что отдать, — тихо произносит Тэхён, вдруг тянется к крохотной прикроватной тумбочке и выуживает из ящичка небольшую — едва ли с ладонь размером — книжицу.        Юнги склоняет голову, глядя на то, как Кардинал слегка поправляет чуть обуглившиеся страницы и после, подняв на него глаза, вдруг протягивает. Это призыв. Шагнуть навстречу, подтвердить то, что между ними происходит. Это просьба Тэхёна, его возможность убедиться: Юнги тоже готов делать ему шаги навстречу. Он протягивает книжицу и молчаливо ждёт. И Терра способен его понять. Альфа не может ждать его вечность, у них нет такой возможности, нет шанса неторопливо распаливать тот костёр, который вспыхнул в них едва ли не с первой встречи. На плечах обоих слишком большой вес, однако не получается отложить весь вихрь чувств, охватывающий и опаляющий их.        И Юнги делает этот шаг. Он медленно перебирает ногами, чтобы приблизиться к койке альфы. Опасно. Страшно. Феромон Тэхёна по-прежнему мужской, тяжёлый, но, тем не менее, успокаивающий, как объёмное пуховое одеяло, обещающее, что ночь будет тёплой и комфортной в его обществе. Омега ощущает, как от пупка поднимается испуганная дрожь. Кардинал лишь молчаливо продолжает протягивать книжицу, глядя на него снизу. Но Юнги не сразу ту принимает: сперва, покрываясь испуганными, прохладными мурашками, он садится прямо на простыню рядом с альфой.        В груди — огонь. От страха, от того, что у Терры получается сделать такой крохотный шажок к развитию их взаимоотношений. От того, как он ощущает тепло кожи, исходящее от другого человека. Всё ещё помнит, как это было. Как обжигающе, страшно, но вместе с тем волнующе. Юнги сидит прямой, будто палка, не шевелится первые секунды, а Тэ его никуда не торопит. Терракота больше не носит перчаток, и это стоит просто титанических усилий для омеги, потому, когда протягивает руку к книжице Тэхёна, кончики пальцев ощутимо подрагивают.        Он осторожно забирает её, прикасается к кожаному переплёту и мнёт блокнот в руках.        — Только не открывай сейчас, — шёпотом просит Тэ. — Иначе я сгорю от стыда.        Юнги кивает. Но по-прежнему не встаёт, чтобы покинуть спальню Кардинала, а тот не прогоняет омегу и не требует никаких действий. Тэхён лишь молчаливо разглядывает профиль Главы: суженые глаза, стиснутую линию губ, угол напряжённой челюсти.        — Прекрати так пялиться, — шепчет Юнги, словно слишком громкие звуки могут разрушить всё, что между ними сейчас даже в простом молчании переплетается.        — Я не могу. Ты очень красивый, — также едва различимо отвечает альфа, и вдруг скулы Терры вспыхивают.        Словно ему всего семнадцать лет и альфа, который вызывает бабочки в животе, сказал ему такие вещи. Но всё не так, даже если Терре очень хочется, чтобы было как в фантазиях. Он не отвечает. Но с упорством глядит на смуглую ладонь с красивыми узловатыми пальцами и крупными костяшками, на которых кожа натягивется от каждого движения. На крупные кисти с проступающими синими венами на тыльной стороне. А потом на свои руки. Они каждутся гораздо меньше, чем у Тэхёна — немудрено, конечно, — несколько пальцев кривые из-за того, что кости после переломов неправильно срослись. Слишком мягкая и тонкая кожа, которая легко воспаляется и ранится. И Юнги рискует всем: своим состоянием, своей паникой и страхом. Он осторожно кладёт ладонь рядом с рукой Кардинала.        Тот по-прежнему недвижим, но внимательно наблюдает за тем, как Терра почти пыхтит от того, что их кисти лежат рядом. Юнги двигает своей, и кожа сталкивается с кожей, а омега резко отдёргивает от страха руку. И тогда Тэ делает первый шаг самостоятельно: переворачивает руку внутренней стороной вверх, словно предлагает вложить в неё свою, не настойчиво, Юнги знает, что может отказаться, встать и уйти из этой комнаты. Но желание ощутить кончиками пальцев тепло чужого тела, нужда в том, чтобы провести по чужим подушечкам слишком велики. И тогда Терракота снова рискует.        Протягивает трясущиеся пальцы, стискивает челюсти и судорожно сглатывает. Одними кончиками прикасается к линиям на открытой ладони, оглаживает невесомым прикосновением, дыша через нос, чтобы не так сильно тошнило. Ведёт дальше, уже чувствуя, как тепла смуглая кожа, как пульсирует биение сердца на запястье Тэхёна. Он дотрагивается до фаланг, едва способный соображать здраво, но при этом не останавливается. Не может. Не с этим мужчиной. А Тэхён не торопит, смиренно обводит взглядом — влюблённым, ласковым, отчего щёки омеги рдеют только сильнее — его черты лица.        — Не вздумай ничего сейчас говорить, — выпаливает Терра, поднимая абсолютно круглые глаза на альфу.        — Хорошо, — шепчет Тэхён, кивая.        И омега продолжает. Чуть смелее ведёт своими пальцами между чужих, чтобы нерешительно проскользнуть и переплести их руки. Тело пронзает судорожными, напуганными импульсами, они мерцают и жгут под кожей. Юнги приоткрывает рот и выдыхает сквозь зубы, когда Тэ чуть сжимает пальцы, крепче хватаясь за его ладонь. Он не умирает, но сердце бьётся неприлично часто, поднимает взор на альфу, который продолжает влюблённо пялиться.        — Я так хочу тебя поцеловать, — шепчет Кардинал и сглатывает, смачивая пересохшую глотку.        Юнги знает. Глядя на губы в форме сердца, его собственные зудят и начинают гореть. Он никогда никого не целовал в губы. Никто не охватывал его рот пленом, когда этого бы хотел Юнги. Никогда не испытывал этого ощущения — когда целуешь любимого человека, когда ваши губы и языки сплетаются в единое целое. Влажное, горячее и чувственное, чтобы саднило, чтобы тело наливалось энергией.        — Довольствуйся тем, что есть, — чуть грубовато отвечает Терракота, уже немного нервничая, но руки Тэхёна не отпуская.        — Я доволен, Юнги, — улыбается альфа и немного стискивает его ладонь в своей, но не настолько, чтобы напугать. — Можно я…        Терра возмущённо поднимает на него лицо и сощуривается, думая, будто Тэхён попросит его поцеловать, а омега откровенно к этому не готов, однако альфа глядит на их напряжённо переплетённые руки. Он хочет…        Юнги отворачивается, будто безмолвно даёт разрешение. Ему страшно, так страшно, что начинают трястись коленки, однако омега… хочет с ним быть ближе. Даже если поезд будет двигаться кошмарно медленно, даже если придётся переступить через многолетние страхи. Теперь Терра осознаёт — ради Тэхёна… он согласен попробовать. Альфа же, получив немое согласие, стискивает их руки и поднимает сцепленные пальцами чуть выше. Юнги серьёзно и строго наблюдает за его действиями, за тем, как Кардинал с благоговением рассматривает аккуратные и коротко постриженные ногти, как почти любовно оглядывает кривые из-за сломаных ранее костей пальцы. И подносит их к губам. Замирает, словно даёт Юнги шанс оттолкнуть его, однако омега, несмотря на дрожь, касающуюся плеч своими когтями, не убегает. Смотрит Тэхёну прямо в глаза, и в момент, когда губы альфы прикасаются к тонким пальцам, тот кажется Терре настолько интимным, каким никогда не станет секс. Юнги откровенно дрожит, и ему стыдно за то, что он показывает перед Кардиналом слабость. Юнги не слабый. Но Тэхён раз за разом позволяет ему таковым быть рядом с ним.        Прикосновение горячее, немного сухое из-за потрескавшихся губ альфы, нежное и почти невесомое. Терракота следит за тем, как Тэ чуть поворачивает руку Юнги в своей, чтобы дотронуться поцелуем до костяшек, а омеге не хватает воздуха. Он задерживает дыхание и продолжает на Кардинала смотреть широко распахнутыми глазами.        — Люблю, — шепчет прямо в кожу на тыльной стороне он, снова обжигая сперва дыханием, а после поцелуем. — Люблю… — так отчаянно и нуждающеся, что щемит в груди.        — Тэхён… — вырывается между губ, когда щёки вдруг обжигает, словно и их коснулись губами. Нравится. Ему так нравится имя альфы, такое тихое, почти шипящее, которое стоит произносить на выдохе и шёпотом.        Альфа вновь направляет взгляд в центр зрачков Юнги, и того прошибает дрожью прямо из сердца. Теперь не напуганной, а горячей. И Юнги выдёргивает ладонь, испугавшись. Стискивает книжицу, врученную альфой, подрывается с места и уходит, вжав голову в плечи. Сердце, кажется, уже порабощённое мужчиной, осколками пульсирует внутри и режет рёбра, едва ли балансируя на грани, чтобы причинить горячую, необходимую боль влюблённости.

🥀🥀🥀

       Тэхён сопровождает его на прогулку, которую попросил Эммануил после возвращения с задания. Он не говорил ничего конкретного, не объяснял, просто просил пройтись по Тиреллу и проветриться. Так сказать, выбраться из удушающей атмосферы штаба. Они договорились встретиться у главных ворот, ведущих в город, и Чимин, как бы ему ни хотелось отдохнуть или же забить собственные мысли в угол ещё порцией помощи Гвардейцам в том или ином вопросе, не может отказать дяде.        — Мой принц, — вдруг обращается к нему Страж, и Чимин вздрагивает, прежде чем остановиться и поднять на альфу глаза. — Вы плохо выглядите.        Тэхён прожигает его тёплыми карими радужками. В них — недосказанность, переживания, горечь. Они так и не поговорили с момента возвращения в штаб из лесного дома, и Чимин корит себя из-за этого. Слишком многое наваливается, тонна прижимает грудь, грозясь сломать рёбра и превратить в порошок. Чимин не уверен, что он в порядке. Не уверен, что у него достаточно сил, чтобы просто двигаться дальше и продолжать их дело. Он не уверен, что является теперь самим собой.        Чимин попросту не знает кто он. Кронпринц? Баккара? Кажется, словно это два разных человека, находящиеся в одном теле разумом и душой. Принц нежен и наивен, он поддаётся на уговоры, он сострадателен и самоотвержен. Он добр и чист натурой, хочет помочь, сгорает от несправедливости и ужасов войны. Баккара жесток. Он не чурается чужой крови, он не боится убийства. Ему всё равно на ценность человеческой жизни, эта личина целиком и полностью состоит из пламенной ярости, из тлеющей всё ещё на остатках души ненависти. Баккара не останавливается. Однако кошмары мучают обоих: и принца, и Баккару. Кошмары сдавливают глотку и не позволяют дышать, они блокируют приток крови к мозгу, словно собираясь рано или поздно умертвить омегу.        Он не может спать, он не может не думать. И мысли, постоянно калейдоскопом вертящиеся в черепе, медленно и верно стараются свести Чимина с ума. Что делать дальше? Почему Иршель сдался так просто? Что делать с Эманом? Как быть с Пеплом? Куда шагнуть Гвардии, чтобы не напороться на мину? Что? Как? Когда? Почему? Каким образом? Вопросы доводят до зубовного скрежета, они вынуждают сознание Пака безостановочно крутиться, оттого омега совсем не понимает, где стирается грань кронпринца Рейвенского — нежного и доброго создания, а где начинается жестокий и холодный Баккара. Чимин словно раздваивается, позволяя то одному, то другому занимать лидирующее место. И не понимает, как из данного дерьма выбраться.        Он вздыхает, глядя на названного брата. Тэхён. Альфа, который всегда рядом, несмотря ни на что. Невзирая на то, что Чимин заставил его убивать. Обагрились не только руки омеги алой кровью, он испачкал душу Тэхёна омерзительным, промозглым и тошнотворным поступком. Чимин заставил Тэхёна убить невинных. И за это неспособен прекратить себя ненавидеть. Но во взгляде альфы — ни грамма ненависти или презрения. Только печаль. Печаль и усталость — теперь их верные, постоянные спутники. Они оба устали от этого мира и от себя.        — Я…        — Не говори мне, что ты в порядке, — шёпотом произносит Тэ, впервые за двадцать лет обращаясь к Чимину без уважения и титулов. — Не говори мне, что ты со всем справляешься. Ты не обманешь. Не меня.        Чимин поджимает губы и устало глядит на Тэ. Тот не отводит взгляда, продолжает испытывающе буравить Чимина своими внимательными тёмными радужками, обводить ими исхудавшее и немного осунувшееся лицо. Тэхён — его Страж. Тот человек, который не отступится от омеги ни за какие деньги, ни за что. И как бы эгоистично это ни звучало, Баккара знает: если станет выбор между ним и Юнги… Тэхён выберет Пака. Такова его дрессировка, такова его судьба, пока король не освободит его от клятвы. И если честно, Чимин хочет сделать это как можно скорее, чтобы снять оковы со своего брата. Тэхён заслужил счастья.        — Я устал, Тэ, — сипло, с дрожащей, совсем безрадостной улыбкой проговаривает омега, и лицо Тэхёна становится несчастным. — Я знаю, как все вы хотите мне помочь. Я чувствую… но есть вещи, от которых даже тебе не удастся меня спасти, Тэ.        Тэхён напрягается и расправляет плечи, словно готов оберегать принца даже от этого разговора. Чимин вдруг подходит к альфе и осторожно обнимает его за пояс, мимолётно вжимаясь лицом в грудь, которую защищают помятые и потёртые от времени и испытаний доспехи. Прижимается щекой, словно надеясь подпитаться уверенностью и силой от близкого человека, от того, кого знает, по сути, с самого рождения.        — Я очень устал.        Тэхён поджимает губы. Ему не остаётся ничего, кроме как обхватить Баккару руками и неспешно погладить по голове. Чимин не плачет, нет, у него не хватает энтузиазма даже на это. Ему достаточно того, что Ким рядом с ним, что он жив, опровергая страшные кровавые кошмары, преследующие омегу. Что сердце брата — его настоящего, пусть и не связанного с ним кровными узами — бьётся, что кровь его горяча, а характер так же неумолим и твёрд.        — Я справлюсь, слышишь? — тихонько проговаривает Чимин. — Я… со всем справлюсь, обещаю. И потом тебе не придётся меня защищать больше, когда мы победим. Я сделаю всё, что в моих силах.        Чимин перестаёт верить в свои же слова. Апатия затапливает его с головы до ног, однако омега старается не озвучивать этот факт, чтобы не подбивать уверенность остальных. Однако, когда Баккара остаётся один на один со своими мыслями, те начинают безжалостно рвать его плоть и душу, демоны выбираются из своих тёмных углов, и больше ничего не в силах его защитить. Даже высокий, сильный Тэхён не сумеет уберечь омегу от демонов, из которых тот состоит.        — Чимин, я люблю тебя, — выдыхает альфа, только крепче прижимая омегу к своей груди, словно хочет спрятать от всего проклятого мира. — Ты — моя единственная семья. Ты всегда был, есть и будешь частью меня. Ты — мой брат, мой друг, моё всё.        — Ну не всё, — тихо проговаривает омега, чуть приподнимая уголок губ, из-за чего альфа смущается. — Теперь в твоей жизни есть люди, которые занимают место в сердце, правда ведь?        Чимин отрывается от груди Стража и крепко обнимает его за шею, выдыхая на ухо. Тэхён, даже стоя рядом, как и Чонгук, когда спасает его по ночам от кошмаров, придаёт крохотную толику сил. Тэхён — тоже его опора, тоже человек, старающийся ради омеги.        Альфа смущённо потупляет взгляд, пока Чимин поглаживает его по предплечьям и скованно улыбается.        — Я хочу знать, — тянет он менее убито, чем прежде. — Хочу знать, что случилось между вами. Что сломило его неприступную крепость.        Они медленно-медленно бредут в сторону ворот через двор, и Пак ловит себя на мысли, что лучше бы просто остался с Тэ в общем зале, попросил бы у Катберта чашку отвара и побеседовал с братом. Это… было бы ценнее. Но он уже пообещал Эману, никуда не отвертишься, обещание не заберёшь обратно.        — Он… спас мне жизнь, — едва слышно рассказывает Страж, позволяя Баккаре держаться за свой локоть. — Точнее, сперва я его спас. И чуть не погиб. И Юнги… он… он прикоснулся ко мне, вытащил, спас меня. Он попросил меня не умирать.        Чимин вздыхает, ощущая, как воздух понемногу с каждым днём становится теплее.        — В тот день, когда случились переговоры, я едва не рухнул от взрыва, но он вытящил меня из ада. А потом… — Тэхён явно стесняется и не хочет рассказывать, а Чимин не требует. — Он сказал, что я принадлежу ему.        Щёки — смуглокожие, с острыми скулами — вспыхивают впервые на памяти принца. Так странно и хорошо знать, что у Тэхёна есть нечто прекрасное, как любовь, что его упорство и его нежелание отставать от Терры несмотря ни на что, дали свои плоды. Тэ добился взаимности, продираясь через колючую проволку чужой души. И Чимин искренне за них рад.        — Когда закончится война, — выдыхает Пак в небо, — вы будете счастливы. Ты ведь женишься на нём?        — Я очень хочу, — тихо подтверждает Страж, когда они замирают во дворе, глядя на чистое светло-голубое небо.        — Весна скоро, — слабо проговаривает Пак.        — Скоро, — кивает Страж.        — Весна — символ жизни, так ведь, Тэ? — отчаянно спрашивает омега. — Принесёт ли она что-то нам? Надежду?        — Ты и есть надежда, Чимин, — тихо-тихо отвечает Кардинал.        Да, Чимин — надежда для народа Рейвена, для Гвардии. Их свет в кромешной тьме. Но… светоч грозится потухнуть, оттого Чимину тоже нужна надежда. Ему необходим проводник.        — Давай зайдём в часовню Тирелла, если она уцелела, — просит Баккара, ощущая, как мышцы пронзает холодом страха. — Я хочу помолиться.        Тэхён мельком странно на него глядит, но согласно кивает и потирает зябнущие руки меж собой, пока они приближаются к стоящему у экипажа Эману. Омега не молился с самого Отбора, с тех дней, когда попал в Гвардию и вера отошла на второй план. Потому что Саванн не отвечает своим детям, потому что даже Богиня не в состоянии помочь, даже у неё не хватит сил решить все навалившиеся на голову Чимина проблемы. Но именно сейчас почему-то Чимин начинает понимать: не в том дело. Не в решении проблем с помощью высших сил, не из-за того, что у какого-то существа этих сил может быть настолько много. Это всё остаётся в разряде фантазии, на деле же Саванн и в принципе вера — способ балансирования. Надежда, которая горит в каждом. Людям нужно во что-то верить, дабы не сойти с ума. Им нужно на кого-то скидывать ответственность и списывать неудачи. «На всё воля Саванн», — говорят они, стараясь найти хоть какое-то оправдание. «Значит, Саванн решила повести меня по этому пути», — гораздо проще представлять, будто бесплотное, эфемерное создание ведёт их — людей — по некоему определённому пути, нежели признать — каждый отвечает за свои поступки, каждый ответственен за собственные грехи и несёт на плечах тяжесть принятых прежде решений. Саванн — не просто Богиня. А ещё и козёл отпущения для тех, кто хочет замазать и запрятать свои надежды, мечтания или же отвратительные поступки. Саванн — надежда на то, что существо гораздо могущественнее их всех способно помочь в решении проблем. Потому Саванн и не отвечает.

🥀🥀🥀

       Подготовка к возможной контратаке регента или же к удару по столице оказывается донельзя выматывающей. Они с Террой не успевали даже выпить глоток воды, не то что отдохнуть. И теперь, когда возвращаются в штаб, душа Чона всё ещё болит. От Вивьена сначала поступило послание, что принц и его дядя на самом деле гуляют, ничего критичного не происходит. Чимин был в часовне Тирелла, едва ту можно назвать уцелевшей, и Чонгук только сильнее переживает. Неужто отчаянье омеги достигло откровенной грани? Ему уже некуда обратиться, кроме веры? Чонгук скорее хочет добраться до штаба. Грудь почему-то скребёт опасениями. Больше Вивьен ничего не сообщал, и из-за этого альфа напрягается только больше.        Чонгук пытался связаться с шпионом, однако тот совсем не отвечает, и беспокойство, граничащее с обыкновенной паникой, берёт над альфой верх. Уставший Терракота с момента, как планер поднялся в воздух, не отрывается от крохотной книжонки, быстро проглатывает написанное там, скользя глазами по строчкам. И выглядит при этом непохожим на себя самого. Карие глаза чудятся более чувственными и менее ледяными, губы не сжаты от злости и сдержанности, оттого кажутся пухлыми.        Но Чон слишком поглощён тем, что буянит внутри него. Он должен вернуться к Чимину, должен убедиться, что с омегой всё в порядке, а после надавать Вивьену за то, что тот не отвечал на его сигналы.        Планер пикирует, заходя на посадку, Раунд оповещает их о том, что они садятся, и Чонгук взволнованно выдыхает. Подскакивает на ноги прежде, чем махина прикоснётся шасси к тающему снегу, превращающемуся в слякоть. Два дня. Два мучительных дня, проведённых в несвойственных Пеплу переживаниях и тревогах. Вот, он сейчас должен выйти и увидеть, как Баккара сбегает по ступенькам, чтобы встретить его после такого длительного для них отсутствия. Он прижмёт принца к себе, они поговорят. Чонгуку не даёт покоя молчание Леандра, не дают покоя подозрения и опасения. Неясное и интуитивное доводит его до белого каления, каждый нерв внутри напряжён и взвинчен, каждая эмоция звенит, будто натянутая тетива лука, которым так любят пользоваться оба.        Планер садится. Кряхтит механизм рампы, чтобы выпустить их наружу, и Чонгук напряжённо, нетерпеливо и почти порыкивая замирает в ожидании, пока она опустится. Юнги за его спиной прячет книжонку во внутренний карман и потеряно озирается, словно только что очнулся и понял, где находится. Они оба хотят домой, вернуться в штаб к тем, кто стал настолько близок, как больше, наверное, никто в этом мире. Чонгук готов пнуть металл, чтобы тот шевелился быстрее, но сдерживается — с появлением Чимина в жизни альфы эмоции стало невозможно скрывать и запирать на семь засовов, оттого только нервознее, ведь Пепел привык всё держать под контролем, будь то ситуация или порывы чувств. Прежде ему казалось, что тех не осталось внутри грудной клетки, да только омега по щелчку пальцев вынудил эмоции проснуться и загореться ярче, чем сверхновую звезду.        Хочет увидеть, хочет прижать к груди, даже если они снова поругаются — пусть. Он должен увидеть Чимина.        Рампа опускается, но во дворе штаба — тишина. Внутри шестое чувство воет и скулит, дерёт внутренности чем-то нехорошим. Здесь слишком тихо. Где все? Где Салита? Где Джин? Хосок? Где Гвардейцы?..        Юнги тоже трезвеет и ощутимо напрягается. Он первым, жёстко топая ботинками по рампе, спускается во двор. Чонгук почти бежит по двору, он уже оказывается у крыльца заднего входа в здание, как вдруг слышит слабый вскрик. Обернувшись, чувствует, как холодеет кровь, а после слышит, как Терракота останавливается и судорожно вздыхает за его спиной. Вивьен, чьё лицо пересечено синяками и подсохшей кровью, тянет на себе Стража, зажимающего рукой бок. Между пальцев Тэхёна течёт кровь, она струйками капает на грязную, усеянную мягким и скользким тающим снегом.        И душа Чонгука падает в самые пятки. Где Чимин?        — Пепел! — слабо из-за разбитых губ зовёт Леандр. Он измучен и избит, едва ли может тянуть большого раненого альфу на плечах, но продолжает шагать трясущимися ногами. — Пепел…        Чонгук бросается к омеге, а следом за ним — Юнги. Они, поскальзываясь на слякоти, торопятся к шпиону и Кардиналу, наёмник подхватывает его, позволяя закинуть руку на плечо. Из здания вылетает Немо и, едва дыша и не боясь упасть, несётся к своему омеге, которого осторожно подхватывает Юнги. Следом за белокурым альфой торопливо бежит растрёпанный Катберт.        — Он предал, — хрипит разбитыми губами Леандр, впервые на своей памяти Чонгук видит, как в глазах этого омеги копятся слёзы.        — Кто предал, Вивьен? — оторопело спрашивает Хосок, подхватывая мужа под коленками, чтобы поднять на руки.        — Баккара, — выдыхает омега и вцепляется в одежду Немо.        Чонгука пронзает холодом. Этого попросту не может быть. Альфа бросает взгляд на белого, словно бумагу, Тэхёна, бок которого зажимает медик, с ужасом глядящий на Терракоту, но Страж слишком сильно шокирован, чтобы разжать до крошащихся зубов стиснутую челюсть.        — Он… — плачет Вивьен, держась за Немо и трясясь. — Они всё это время держали меня связанным, но я смог выбраться. Я видел… я видел, как Баккара выстрелил в Кардинала и ушёл с принцем Хеллионом.        Сердце Чонгука, кажется, умирает в этот миг. Не мог. Его омега не мог так поступить. Только не Пак Чимин, только не принц Рейвена, сражающийся вместе со своими людьми до последней капли крови, рвущийся в бой и умирающий изнутри следом за пострадавшими. Это не может так получиться…        — Он не мог так сделать! — озвучивает его мысли Немо, пока Юнги дрожаще сидит рядом с Катбертом, останавливающим кровь Тэхёна, на коленях. — Кардинал, скажи, что это не так!        Тэхён с бледными губами вздрагивает, тяжело дышит из-за ранения, а глаза то и дело подёргиваются поволокой из-за того, что альфа потерял много крови.        — Он выстрелил в меня, — уничтожено произносит Страж, пока из здания штаба выходят ещё люди и бросаются им на помощь.        Катберт и Терркота переглядываются, Хосок ошалело вздрагивает и, пошатываясь, шагает в сторону штаба с Леандром на руках.        — Где Салита? — хрипит Чонгук с огромными от ужаса и непонимания глазами.        И тогда они слышат первый взрыв.

🥀🥀🥀

       — Папа! — рыдает Рован, когда один из Гвардейцев удерживает его за талию, чтобы не дать вырваться. Он едва ли отвлекается, когда раненого Тэхёна затаскивают в штаб и тянут к крылу Джина, где находятся операционные. Медик сосредоточен, он не отрывается от альфы, хотя все вокруг в буквальном смысле начинают сходить с ума.        Взрывы оглушительны. Земля практически трясётся под ногами, когда очередной залп оглушает окрестности Тирелла. Чонгук потерян в пространстве, его взгляд рассеян, его душа — разодрана в клочья.        — Чонгук!        Он слышит голос, но не может ответить. Лишь стоит на пороге штаба и смотрит на ужасающее, оранжево-красное зарево пожара, уничтожающего то, что ещё не добили в этом городе. Ещё один взрыв, мелкие камушки почти подскакивают от его мощности.        — Дом Натаниэля взорвали, ты слышишь меня? — кричат альфе в ухо, но у него в черепе — отвратительный писк, надрывный, сумасшедший и лишающий рассудка.        Ещё залп, над головой — планеры, они осыпают городские улицы огненными цветками снарядов, не щадя никого. Планеры с проклятым знакомым гербом ублюдка регента. И с ещё одним. Чонгук должен был прострелить ему голову ещё в чёртовом доме лесничего. Пепел даже моргать не может — ему все глаза практически выжгло пламенным светом вдали, который, без сомнений, доберётся сегодня и до них.        Вот так всё окончится? Их полным разгромом, гибелью тысяч людей просто потому что они — безнадёжные глупцы — позарились на кого-то столь мощного? Вот так они с Чимином закончат? Саванн даст им увидеться после гибели? Чонгук сможет спросить у омеги, за что тот с ними так поступил?.. Или же душа Пепла никогда не найдёт покоя из-за того, как в этот момент любит и ненавидит этого омегу одновременно?        Разве мог Чимин их предать? Но картина, дьявол, она ведь на лицо. Потому что Чонгук видит, блять, собственными глазами, как-то, из-за чего они все старались и боролись, сносит чужой огневой мощью.        — Чонгук, очнись! — удар влетает в скулу, моментально отрезвляя, и альфа вталкивает в глотку воздух, словно до этого дыхательные пути были заблокированы. — Очнись! Твою мать, там гибнут наши люди! — Юнги впервые кажется настолько отчаявшимся. Он едва дышит, бледный и напуганный, трясёт Пепла, чтобы хотя бы он мог оказаться рядом. — Я иду к вертолёту, а ты прекрати тупить, идиот!        Чонгук промаргивается, судорожно, с хрипами дышит, и заставляет себя сдвинуться. Лицо альфы каменеет, позади — расцветают всё новые и новые цветки огненного оттенка, забирающие людские жизни. Нет Чонгука сейчас. Только Пепел. И Пепел движется к планеру, чтобы начать участвовать в настоящей войне. Он сминает тающую окончательно слякоть, почти за шкирку заталкивает бледного Раунда в пилотскую кабину, а сам оказывается в брюхе планера. Адреналин ошпаривает вены своим течением, разбавляющим кровь, машина поднимается в воздух, и тогда альфа окончательно возвращает трезвость рассудка. Ему больно так, словно кинжал всадили прямо в сердце — едва ожившее чужими стараниями. Он после сумеет разобраться со своими чувствами, с предательством Чимина. Пока же Пепел отодвигает эмоции, абстрагируется от них.        Перед ним есть только цель. И цель эту наёмник видит. Проклятый планер Эммануила.        — Открой люк, — гаркает Пепел, ударив кулаком по кнопке связи с пилотом. Раунд не отвечает, сосредоточенный на уклонении от обстрела, зато люк над головой Чонгука начинает со скрипом отъезжать.        Альфа не церемонится: подпрыгивает и, схватившись за край отверстия, подтягивается на руках. Он достаточно силён, чтобы устоять на крыше планера, а Раунд контролирует движение. Даже если Пепел погибнет через несколько минут, самое главное — утащить как можно больше врагов за собой. Потому альфа закидывает руку за спину, туда, куда несколькими минутами ранее повесил колчан. Ассоциации со стрелами пытаются больно ударить его поддых, но Чонгук не позволяет себе и толики слабости. «У меня их нет», — твердит себе наёмник. Его холодный рассчётливый взгляд выцепляет приближающийся к ним планер. Тот стремглав несётся на старенькую машину Гвардии, но Чонгук стреляет слишком хорошо.        Он накладывает разрывную на тетиву и не прицеливается — по обыкновению выпускает оружие в сторону машины. Стрела, свистнув, вонзается в стекло кабины и взрывается, провоцируя цепную реакцию во всем планере. Грохочут снаряды, разрываемые огнём, скрежещет искорёженный металл, и махина начинает падать, взрываясь и разбрасывая отшвырнутые волной обломки. Лицо Чонгука обдаёт сумасшедшим жаром и, только убедившись, что тварь упала, альфа спрыгивает обратно в люк.        Юнги несётся к вертолёту в подземном ангаре, когда Немо догоняет его. Омега и альфа не сговариваются: Терракота садится за короткий штурвал и начинает дёргать рычажки, приводя машину в движение, пока Хосок настраивает пулемёт и проверяет количество снарядов в ленте. Ролет над их головой раскрывается, площадка для взлёта поднимается, и Юнги едва дышит, настраивая последние штрихи. Лопасти вертолёта гудят и вибрируют, набирая мощность, а после Терра дёргает штурвал, принимаясь поднимать аппарат в воздух. Немо сигнализирует ему в наушник:        — Я готов.        — Принял, взлетаю, — отвечает Терракота, его разум, пусть и объят страхом, но остаётся холодным и непроницаемым. Ведь омега привык жить в постоянном ужасе, а ещё — обуздывать его. Сейчас некогда поддаваться панике.        Машина с ужасным рёвом поднимается в воздух, пока Терра, едва научившийся вообще сидеть за штурвалом, управляет ею. Больше некому. Они не знают масштаб ущерба Гвардии, они не знают, получится ли вовсе отбиться. Дистанционно Терракота отдаёт приказ поднимать все боевые машины в воздух на защиту Тирелла. Сейчас вообще неизвестно, что творится в других городах, ведь самое главное — выжить, чёрт возьми. И Терра не даст им погибнуть.        — М87И11, — обращается по связи омега, напряжённо вглядываясь за стекло и не зная, сможет ли выбраться из чёртовой кабины, — Т66С80. На позиции в центр города, уничтожить вражеские планеры или отвести их подальше от мирного населения. Остальные на границы, чтобы защищать город и не позволить ублюдкам снова напасть с подкреплением.        Голос Терры не дрожит, но трясутся подчистую все внутренности.        — Немо, открывай люк, приближаемся, — рявкает Терракота, чуть накреняя штурвал, чтобы избежать вырывающихся атакующих пуль.        Альфа с грохотом позволяет боку вертолёта обнажиться, а сам дёргает тяжёлым пулемётом, чтобы выставить прицел. Они оба едва дышат, глядя на то, как два планера несутся на них с разных сторон.        — Сожги тварей дотла! — рычит Терра Немо, и тот дико, почти полоумно смеётся.        Некогда оберегать друг друга, зная, что всё может рухнуть. Омега управляет вертолётом, вынуждая его развернуться в сторону одной из вражеских махин, и Немо с криком начинает выпускать снаряды в стальной корпус. Планер подныривает ниже, стараясь избежать удара, но снизу его ловят Раунд и Чонгук, стоящий, проклятье, на крыше, чтобы стрелять из лука взрывными стрелами.        Терра быстро старается перестроиться, но несколько пуль попадают по металлу вертолёта, когда омега хочет обеспечить доступ стрелку для атаки. Благо, что не задевает спрятавшегося за пулемётом Немо, который с диким взглядом уцелевшего глаза, тянет тяжеленное оружие в сторону врага.        Под ними не прекращаются взрывы. Здания взрываются скорее не из-за того, что их бомбят, складывается ощущение, что их заминировали.        — Н27, — продолжает отдавать приказы Терра, — начать с Р17 и Л28 эвакуацию людей. Гвардия уходит в подполье, — больно. Больно говорить эту фразу, но ничего не попишешь.        Под вертолётной базой находится бомбоубежище, это — их единственная вероятность спасти солдат и людей, потому что теперь неизвестно, есть ли возможность вернуться к тому уровню, которого они добились за проклятые месяцы, стоившие им чужой крови и жизни. Терракота увиливает от удара планера, резко накренив штурвал и едва не позволив Немо вывалиться из вертолёта, а альфа, не теряя и секунды, успевает расстрелять проклятого врага, вынуждая машину начать с гудением падать вниз.        — Пепел, — пытается связаться с тем омега. — Пепел! Ответь!        — Говори, — голос альфы даже сосредоточенного Юнги вынуждает вздрогнуть. Ледяной. Не дрогнувший. Почти мёртвый и стальной.        — Уходим, нужно спасать людей. Оставь на ребят, — выдыхает как-то потерянно Терракота и начинает уводить боевую машину прочь от центра города.        Лопасти звенят, а они и Раунд направляются обратно к штабу, оставшемуся почти без защиты. Вид уничтоженного, добитого окончательно Тирелла вынуждает в глотке встать комок.

🥀🥀🥀

       Они почти заканчивают с эвакуацией штаба, едва отбившись от нападения и собирая уцелевших жителей, чтобы поскорее спрятаться, когда планер и вертолёты приземляются на территории штаба. Чонгук выскакивает, не позволив рампе окончательно раскрыться, Терра и Немо торопливо шагают в сторону входа в штаб. Ещё удивительно, как само строение не подорвали, как ещё те, кто были внутри, остались в живых. Альфа по-звериному обводит Главу взглядом и ничего не говорит, кажется, будто стоит открыть рот — и оттуда польётся кровь вперемешку с ядом. Адреналин по-прежнему плещется в крови, и Терра припускает к медику, чтобы поскорее увидеть Тэхёна и глянуть на количество раненых, бросившихся в штаб Гвардейцев, а Пепел давит в себе боль от того, какие мысли обуревают им.        Пепел в раздрае. Он влетает в лазарет следом за Террой, оглядывает пришедшего в себя Леандра, жалобно глядящего на наёмника и сжимающегося чуть ли не в комок от ледяного агрессивного взгляда.        — Как он? — надрывно, но почти незаметно для окружающих спрашивает Юнги, а сам будто не решается подойти поближе к кушетке, где Катберт заканчивает бинтовать бок Стража.        Омега выпрямляется и показывает жестами:        «Я стабилизировал его состояние, скоро очнётся», — и снова принимается за работу.        — Нам нужно перевезти его в бункер, — тихо выдыхает Немо, приближаясь к своему омеге и помогая Вивьену подняться. — Он выдержит перелёт?        Сокджин кивает, как вдруг в здание влетает с грохотом распахнувшихся дверей кто-то. Джин вздёргивает взгляд, все оборачиваются, желая узнать, кто прибежал в обитель Серой Гвардии, и застывают. Салита, зажимая рану на плече, не обращает на них никакого внимания. Пепел бросается следом за бомбардиром, быстро топает, стараясь догнать альфу, но тот только спускается на нижние уровни, что-то бормоча себе под нос.        — Салита! — пытается дозваться Пепел, но тот не оборачивается, продолжает спускаться. — Намджун!        — Не приближайся, здесь бомба, — выкрикивает альфа и продолжает торопливо шагать по ступенькам. — Я не знаю, почему она не сдетонировала, но остальные здания города были заминированы. Дом Натаниэля, здание Белого дома, больницы и школы — взровали всё, что имело хоть какую-то важность, — хрипит Намджун. — Они не могли не заложить взрывчатку в штаб. Уходите отсюда как можно скорее.        — Джун, блять, — шагает решительно следом за Салитой он, не собираясь отставать. — Я тебя не брошу тут!        — Пепел, — оборачивается бомбардир, зажимая кровоточащее плечо, — я — единственный, кто может её обезвредить. Бери Юнги и Джина подмышку и бегите, блять, отсюда, пока штаб не взлетел на воздух! — гаркает Намджун, яростно глядя на наёмника. — Не дай Главе и моему омеге погибнуть.        Чонгук поджимает губы и стискивает челюсти, не желая уступать. Но Салита прав. Он должен спасти хотя бы тех, кого удастся. Кардинала, Леандра и Хосока, Юнги и Сокджина. Он коротко кивает и со всей дури несётся на верхние уровни с цокольного этажа хранилища техники, сейчас пустущего из-за мобилизации сил. Пепел влетает в лазарет и буквально силой хватает пока бессознательного Тэхёна, чтобы крикнуть остальным:        — Быстро вон из здания, — а после умудряется приложить к уху пальцы, чтобы активировать наушник. — Раунд, поднимай планер.        Он пыхтит, таща на себе Кардинала, Джин в панике хватает первое, что попадается под руку, чтобы сразу же последовать за Пеплом, пока Юнги помогает Немо вытянуть из лазарета обессилевшего Леандра. Они торопливо покидают штаб.        — Где Намджун? — озвучивает панику в глазах Катберта Немо, но Чонгук продолжает тащить тяжёлого альфу к летательной машине.        И вдруг Катберт сам хватает наёмника за рукав, жалобно смотрит в глаза. Его пухлые губы дрожат, белеют от напряжения, с которым омега их сжал, а у Пепла хватает только сил отвернуться. К ним подбегает заплаканный, разрушенный смертью семьи в подорванном доме Рован.        — Терра, держи его, — хрипит Пепел, и Глава тут же обхватывает уже готового броситься за любимым человеком омегу поперёк туловища. Джин немо раскрывает рот, слёзы — горькие, болезненные — скатываются по стремительно теряющему краски лицу.        Но Терракоте всё равно удаётся удержать Катберта, пока Чонгук, терпя шум двигателей планера, укладывает Тэхёна прямо на холодным металлический пол внутри, а сам бросается прочь. Он вывел тех, кто остался в штабе, а теперь должен вернуться за Салитой. Он не бросит Намджуна умирать. Они уйдут вместе.        Но не успевают они ступить на рампу, как здание вздрагивает от мощного толчка, взлетает облачко пыли, и что-то внутри альфы обрывается. Сокджин вырывается из хватки и, подхватив чемоданчик, бросается к штабу. Этот взрыв был похож скорее на хлопок, чем на то, что творилось в городе, Пепел едва поспевает за омегой, бегущим к лестницам. Быть может, им уже нечего спасать. Быть может, Салита ценой своей жизни спас их всех, но они не оставят альфу там. Заберут хотя бы тело.        Терра догоняет их у спуска на уровни. Лестница заполнена дымом, они, прикрыв рукавами лица, продолжают идти. Пепел пугается, когда теряет Катберта из поля зрения, но после они видят огненные всполохи догорающего пластика и краснеющих разодранных металлических обломков. Салита лежит, отброшенный к стене — видимо, у него получилось обезвредить взрывное устройство, но… не до конца. Терра судорожно выдыхает и бросается к альфе следом за Джином, пока тот не натворил глупостей.        Медик падает на колени перед своим мужчиной, его бьёт крупной дрожью, когда собственными руками переворачивает Салиту на спину. Лицо пересечено шрамом, расчерчивающим переносицу и щёки, кровь льётся из ушей и ноздрей, и Катберт почти синеет от того, как задерживает из-за ужаса дыхание. Он прикладывает ухо к груди Намджуна и слёзы снова катятся из глаз.        — Джин, — зовёт Терра, сам бледный, как пыль, садящаяся от взрыва. Это был хлопок, но не настолько сильный, чтобы разрушить здание мгновенно. — Джин, нам надо уходить.        Катберт мотает отрицательно головой, не обращая внимание на дым, не желающий рассеиваться, на обломки бомбы и ужасающе скрипящее над головой строение.        — Джин, прошу тебя… — снова пытается Терра, хотя Пепел знает — он так же не хочет бросать Салиту.        Медик всхрипывает и начинает делать непрямой массаж сердца. Прикладывается ухом к чужой с, кажется, переломанными рёбрами груди, пытаясь уловить сердцебиение. Он рыдает, кашляет от дыма и пыли, но продолжает пытаться откачать Намджуна. Гневно воззряется на Пепла, и тот падает на колени, пытаясь вернуть Салите жизнь искусственным дыханием. Руки трясутся, душа давно покинула пределы тела, но они пытаются, пытаются снова и снова, зная, что в любую минуту могут погибнуть, если здание не выдержит и рухнет.        Катберт плачет, а после вдруг замирает и плечи его опадают. Он не может нащупать ритм бьющегося сердца. Терракота отчаянно закрывает лицо, сидя рядом с телом Джуна, пока Пепел продолжает массаж сердца вместо Катберта.        И вдруг…        Омега отпихивает наёмника. Он, роняя слёзы на испачканное сажей, кровью и пылью лицо Салиты, сипло кричит. Отрывисто, неразборчиво, но кричит. Из его горла вырываются первые звуки, они нарастают, становятся выше, пугающими, даже по рукам Пепла струятся напряжённые мурашки. Катберт замахивается и со всей дури бьёт Салиту по груди кулаками несколько раз, сгорбливается у тела любимого альфы, продолжая рыдать, но уже во весь голос.        — Нам… джун, — кричит Сокджин, не в состоянии отпустить Салиту настолько, что даже голос снова вернулся к нему спустя много лет. — На… мджун! Вер…нись, — выкрикивает через боль омега, раздирая глотку после долгого молчания криком отчаянья. И снова бьёт альфу по груди.        Он падает на бомбардира, а над головой снова пронзительно скрипит. Но Джин не собирается никуда уходить. Он плачет, а после распахивает ошарашенно глаза и прижимается ухом к груди сильнее.        — Бьётся, — едва слышно шепчет омега от шока, а после выкрикивает: — Оно бьётся!        Чонгук не медлит, подхватывает Салиту на руки. Едва ли не падает со своей ношей, когда Катберт помогает ему и тянет вместе с альфой бомбардира наверх, а Терракота, унёсшийся вперёд, подаёт Раунду сигналы. Они вваливаются в брюхо планера, когда тот уже готов взлететь, что и делает, как только все четверо оказываются на борту. Джина трясёт, у Терры лицо, словно у мертвеца, а Чонгук, силясь восстановить дыхание, валится на стену и сползает по ней. И только Салита, рядом с которым завывает Катберт, слабо-слабо и лишь на краткие мгновения приоткрывает почти залитые кровью глаза.        Кто угодно может предать кого угодно. Теперь Чонгуку понятен скрытый смысл этой фразы. Потому что секрета нет. Предателем может быть каждый.