Баккара

      Чонгук напряжённо оглядывает омег, обсуждающих вот-вот приближающееся событие. Он ёрзает на месте, привлекая к себе внимание Чимина, однако тот глядит только краем глаза, чтобы снова вернуться к разговору с Террой.        — Я не уверен в том, что их стоит подпускать близко, — трёт устало переносицу Чимин. — Но нам нужна помощь. Брестель сдался, однако люди лордов нам необходимы. Бомбёжки продолжаются, мы не можем постоянно отстреливаться от нападок Рафаэля, солдаты погибают.        Терракота задумчиво жуёт губу, пока Кардинал стучит ногтем по краю стола.        — Я не доверяю им, — подтверждает слова Терра, глядя на Баккару, — но ты прав, у нас нет выхода. Если мы возмём присягу с них и военных, находящихся в плену и всё ещё хранящих верность лордам, то силы увеличатся. Иршель никак не сдаётся, мы уже держим его в осаде. Люди истощены.        Чимин прикусывает губу, раздумывая.        — Что думаешь? — спрашивает он у Пепла, который мгновенно переводит на омегу взгляд.        — Страх — хорошее оружие против восстаний. Но хитрость — ещё лучшее. Пообещай им что-то более ценное, чем то, что обещал в прошлый раз, — проговаривает Чонгук.        — Хочешь, чтобы я их отпустил? — понижает голос Чимин. Чону непривычно замечать, как Баккара становится всё жёстче, но он рад, что омега наращивает броню. В их ситуации она необходима.        — Пообещай отпустить мужей и детей, — моргает он. — Дай слово, что если они присягнут тебе на верность, то могут отправить свои семьи подальше от Рейвена. Но не пренебрегай давлением.        Чимин задумывается.        Лорды действительно сдали Брестель только из-за своих детей и семей, желая обеспечить им безопасность. Если попробовать мотивировать их тем, что родные и близкие люди окажутся далеко от военных действий, что им внесрочно дадут помилование, это может сработать. Чимин устал. Бои у Иршель продолжаются, гвардия теряет бойцов, а Элиус пока так и остаётся недосягаемым. И это вынуждает голову без устали трещать от напряжения. Он не может отправиться сейчас на поле боя, рискуя быть убитым, агитации уже не имеют такой силы, перекрываемые лживыми обращениями узурпатора. Чимин должен быть хитрее.        Если Брестель станет на его сторону полностью, если он получит мощь пленённых солдат и их навыки, то сможет бросить подмогу на Иршель и отбить его, заключив тем самым столицу в тиски. И уже только в этом случае рассчитывать, что Элиус можно будет осаждать или вынуждать сдаться. Страна раздираема гражданской войной. Люди в разных городах нападают на стражей порядка, а те сносят здания взрывами, избавляясь от противников нового, правильного режима правления. Чимин устал слушать о смертях. Он хочет поскорее всё закончить. Он хочет венчать весну смертью Рафаэля.        Переглянувшись с Терракотой, который ждёт решения принца и готов его обсудить, Чимин вздыхает. Нужно попробовать.        — Хотя на деле я бы просто отрубил им бошки и дело с концом, — цыкает Глава, скрещивая руки на груди. — Нет лордов — нет проблем. Заставить солдат дать присягу после их смерти.        — Нет, так не сработает, кровожадный омега, — мрачно прыскает Пепел. — Чимину такой путь не подходит.        И тут Чонгук прав. Чимин изначально добивался веры и верности, чтобы люди сами хотели стремиться к лучшей жизни, чтобы они верили ему, чтобы были преданны, а не принуждены и напуганы. Чимин прикусывает губу. Он спал уже как больше суток назад, потому что они с Террой в очередной раз наведывались в опорные пункты близ Иршеля. Много раненых, город закрыт и пытается отстреливаться от повстанцев, лорд, заправляющий там, озлоблен на принца. Вот его бы Чимин с удовольствием оставил без головы на плечах, потому что старый пень отсиживается, пока простые мирные жители страдают.        Чимин вздыхает и смеживает веки.        — Пусть прибудут для разговора, — соглашается всё же он на предложение Пепла, приняв решение. — У них нет причин отказываться от нашего предложения. Мы отправим их семьи за пределы Рейвена, а они в оплату перед нами сподвигнут бойцов Брестель на нужную сторону. Но если откажутся или начнут наглеть, — Чимин бросает взгляд на Терракоту, а тот довольно и хищно растягивает губы в усмешке. После проводит оттопыренным пальцем в перчатке по своей шее. Взгляд Чимина вспыхивает беспокойством. Он переживает, но не может акцентировать причину этой эмоции, чтобы обдумать как следует.

🥀🥀🥀

       Когда они остаются наедине, Пепел тоже ощущает беспокойство. С чем оно связано не разбирается, но глядит на Чимина пристально, пока тот уставше расшнуровывает сапоги.        — Ты взвинчен, — хрипло выдыхает альфа.        — Я не знаю, куда нас это заведёт, — коротко отвечает омега. — Я не знаю, правильно ли делаю, так ли поступаю, не стою ли в данный миг на мине, — Баккара сморщивается и отворачивается, оставаясь сидеть в одном сапоге, а вторую ступню подобрав под себя. Уставляется в окно, и глубокая морщинка пролегает между его бровей.        — Ошибки свойственны людям, — спокойно выдаёт Пепел, наблюдая за профилем принца.        — Что, если я оступлюсь? Что, если единожды моя ошибка может стоить слишком много, Чонгук? — тихо-тихо спрашивает омега, а Чон теряется.        Он не знает, как поддержать Баккару, как вернуть звезде свет, когда над нею нависает угроза вскоре начать гаснуть. За окном всё ещё зима. Январь утёк слишком быстро и явился февраль, а значит, скоро придёт весна. Альфа смотрит за пределы штаба на усыпанное белым пространство и думает, что ответить омеге. Они все устали. Постоянное напряжение, страх, серьёзные решения, давящие на плечи. Чимину всего двадцать два. Он — принц, а приходится принимать решения короля, нести на плечах ответственность. Ему должно было передаться всё это после Отбора, в мирное время, но на долю Баккары выпала революция.        Нежный, затворнически выращенный омега, брошенный в пламя гражданской войны, которую ему сунули в руки и сказали: «Веди», Чимин старается справляться со всем, что наваливается, и у него получается, но у всякого пламени должна быть подпитка.       В последние дни Пак кажется ему донельзя одиноким, но Чонгуку очень трудно понять, что он испытывает. Пепел всегда был только исполнителем, он творил своими руками чужие планы, и это продолжается по сей день. Альфа не расположен к тому, чтобы быть лидером, он не таков, как Терракота, у которого это буквально в крови. Именно Терра сплачивает людей, зовёт их за собой. Он — достаточно сломленный жизнью человек, чтобы точно такие же потянулись вслед. Чимин же для них — свет и надежда.        Да, Пак не слышит того, что говорят люди. Они верят в него, они стараются ради него, потому что Чимин пообещал привести их к лучшей жизни. Они хотят идти следом за маленькой яркой звёздочкой, которая грозится сгореть от собственного жара и тонны ответственности на плечах.        Альфа вздыхает и подходит к Чимину, присаживаясь перед омегой на корточки. Он — не король, не полководец. Просто убийца, который тихо может подобраться и вскрыть глотку. Он ведом своими целями, но Пеплу никогда не оказаться на месте Чимина, который несёт ответственность за миллионы жизней Рейвена. Омега продолжает смотреть в окно на смеркающееся небо, пока альфа распутывает шнуровку на сапоге. Чимин становится похожим на Юнги — он не даёт себе отдыха, не даёт себе послаблений, не даёт себе жизни, пока цель не окажется достигнутой. Но Чонгук ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы Пак становился похожим на Главу. Свет — то, что заставляет людей идти за ним, ярко горящее пламя его сердца, его цели, его чувства, Чимин не должен всё это потерять. А отчаянье с голодом силы Чимина поглощает. Ещё эгоистично не хочет, чтобы человек, ставший для него светом в темноте, угас и потерял себя.        Большая сила равна большой ответственности. Пропорционально тому, как нарастает мощь и увеличивается влияние кронпринца Рейвенского, так на его плечи титаническим весом падает всё больше и больше бетонных пластов проблем. Чем больше людей идёт за Баккарой, тем вероятнее, что ошибка, если она попадётся на пути Чимина, окажется фатальной и неисправимой.        — Я не могут никому доверять, — сорванно произносит Пак, показывая раненое, уставшее нутро. — Я никому не могу дать в руки часть браздов, чтобы ослабить то гнетущее чувство, что меня сжирает изнутри. Чонгук, я боюсь сплоховать. Я боюсь ошибиться и полететь вниз. Мне всё равно, если это буду я один, но скольких я утащу следом? — омега переводит взгляд голубых глаз на наёмника, который продолжает медленно избавлять его от сапога.        Пальцы альфы прикасаются к ступням и немного их мнут, словно это позволит чуть-чуть ослабнуть вселенской усталости Чимина.        — Я привык к этой жизни, я готов идти дальше, но мне… страшно, — шепчет последнее Баккара, словно от того, что он произносит это вслух, может случиться нечто кошмарное.        Чонгук ненадолго замолкает, продолжая массировать ступню и пальцы омеги, растирает, словно концентрируется на чём-то. Он чувствует: должен сделать хоть что-то, чтобы поддержать Чимина. Иначе тот сломается, а это чревато последствиями для всех них. В особенности для него самого, что послужит толчком к непоправимым изменениям. Чонгук эгоист в этом плане. Чимин — его четырёхконечная звезда, молодой мужчина, который околдовал его и заставил поверить в то, что в этом мире есть что-то помимо ненависти. Баккара — его надежда. И Чонгук должен ответить тем же.        Да, в его руках не настолько много возможностей, чтобы позволить омеге расслабиться и успокоиться, он бы хотел просто стать стеной, которая убережёт его от всех невзгод. Закрыть, спрятать от мира, который хочет жестоко омегу сожрать и проглотить вместе с косточками. Он хочет перенять его боль и печали, его страхи и сомнения. Хочет быть опорой для Чимина.        — Ты ведь хорошо знаешь историю? — тихо спрашивает Чон, не поднимая глаз на омегу, а тот раздражённо и непонимающе нахмуривается.        — К чему…        — Просто ответь, — перебивает его альфа. — Ты хорошо знаешь историю Рейвена?        Чимин непонимающе кивает, и только тогда Пепел вздёргивает голову и уставляется бордовыми радужками прямо в лазурные глаза. Чимин моргает. Он знает, что сколько бы ни пытался стать для него непробиваемой стеной, не сумеет спасти от этого мира, пока они не доберутся до своей цели. Но Чонгук попробует стать для принца опорой и поддержкой, настолько, насколько у него хватит личностных качеств.        — Сколько королей Рейвена ты знаешь, и сколько из них не совершали ни единой ошибки во время своего правления? — так же тихо спрашивает, настроив зрительный контакт, Пепел.        Чимин замирает. Из окна на левую сторону его лица падает тусклый серый свет сумерек. Омега хлопает глазами, будто не понимает и пытается вспомнить, чтобы осознать, для чего Чонгук задал такой вопрос.        — Ни одного, — заканчивает вместо него Чон. — Ни один правитель нашей, даже какой-либо другой страны за пределами Рейвена, не был безгрешным. Твой папа, те, кто были до него, те, кто будут после тебя, Чимин. И ответ на эту головоломку прост — идеальных не бывает. Людей, которые не ошибаются, не существуют. Это утопично и нереалистично. Да, ошибки разных людей имеют разные последствия.        Чонгук переводит дыхание, пока Чимин молча его слушает.        — Большая разница между тем, ошибётся торговец на рынке, командир взвода в битве или король в своей стратегии. Разная зона ответственности, разные ошибки и различный масштаб. Но это не делает никого плохим, тебя плохим. Это не делает тебя слабым, звёздочка.        Чимин поджимает губы, глядя на своего альфу.        — Это делает тебя живым. Не ошибаются только мёртвые, потому что все свои оплошности они уже исчерпали, — с нажимом продолжает Чонгук. — Ты же — живой человек, со своими страхами, опасностями, со своей ношей.        Чимин отворачивается, словно не хочет поддаваться на уловки наёмника и уменьшать процент самобичевания в данную минуту, но Чонгук, всё ещё сидя перед ним на корточках, хватает омегу пальцами за подбородок и разворачивает к себе снова.        — То, чего ты так отчаянно боишься, привлечёшь себе на голову. Никто не безгрешен, Чимин, — Пак опускает глаза, совсем укатившись в апатию, и ничего не в состоянии с этим сделать. — Эй, Ваше Сияние, — Чимин устало воззряется на Чонгука, и его радужки кажутся всё ещё кристально-чистым замёрзшим озером. — Ты упадёшь — я подхвачу и поставлю на ноги. Заставлю идти дальше. Дам сил. Не совершает ошибок тот, кто ничего не делает.        Баккара вздыхает и смеживает веки. Чонгук выпрямляется и забирается на их кровать, чтобы утянуть омегу к себе ближе и просто закрыть на несколько часов от ужасов внешнего мира. Это — единственное, что Пепел сейчас может.        — Прекращай разводить сырость, — вздыхает Чон, но в противовес своим словам только поглаживает устроившего голову на его груди Чимина по волосам. — Ты справишься. Мы справимся. Ты — один из самых умных и сильных людей на моей памяти, Чимин.        Пак не отвечает. Вцепляется в рубашку Пепла пальцами и прижимается к нему, становясь невыносимо хрупким и маленьким в руках. Он устал, Чонгук ощущает эту истощённость в каждом вдохе Баккары. Он устал и стоит слишком близко к краю.        — Ты будешь со мной рядом во время встречи с лордами? — приглушённо из-за объятий спрашивает Пак.        — До конца, как и всегда, — ухмыляется Чонгук, позволяя Чимину сомкнуть уставшие веки и, глубоко и судорожно выдохнув, расслабиться в руках.        Пусть на эти несколько часов сна Саванн дарует ему покой и умиротворённость. Чонгук впервые за много лет напрямую молится Богине. Чимин очень раньше её чтил, потому, думается альфе, что Саванн у него в долгу. Кто, как не она, даст ему ещё кроху сил?

🥀🥀🥀

       Мороз кусает Юнги за щёки, когда он возвращается в очередной раз с одной из баз, находящихся под их покровительством близ Иршель. Шагает по скрипучему снегу и раздумывает о том, что надо бы поспать, потому что уже начинает от усталости трещать голова, как вдруг слышит знакомый голос недалеко от себя. Кардинал.        Они не пересекаются уже месяц, не разговаривают, не контактируют, если это не касается Гвардии. Даже если альфа пытается подойти к нему, Терра ускользает, словно вода сквозь пальцы. Несколько дней назад Эйден вдруг завёл с родителем разговор, который буквально почти вогнал омегу в ярость.        — Почему тебе не нравится, когда я говорю о Тэхёне? — наивно спрашивал ребёнок, вынуждая Юнги отвлечься от практики чтения перед сном. Он всё ещё тренируется, боясь, что читает недостаточно бегло.        — Что?        — Пап, ты такое лицо делаешь, словно я о жуке говорю, — морщил нос в точности как Юнги Эйден, вынуждая омегу хлопнуть ресницами и нахмуриться. — Но при этом, — не давал ему вставить слово сын, — ты когда на него смотришь, выглядишь грустно.        — С чего ты вообще взял, что я на него смотрю? — вздёргивал бровь Глава Гвардии.        — Папа, я вижу это. Остальные нет, но я вижу, — переворачивался на постели маленький альфа на живот и подставлял под подбородок ладони, чтобы уставиться на родителя. — Ты ругаешься с ним, ты грубишь ему, а стоит Тэхёну отвернуться, как ты становишься несчастным.        Юнги этот разговор возмутил до глубины души, но слов почему-то в горле не нашлось, чтобы ответить одиннадцатилетнему ребёнку. Он глядел на Эйдена и не знал, что должен сказать. Выдвинутые в лоб претензии сына огорошили Терракоту.        — Мне нравится Тэхён, — искренне выпалил Эйден. — Он заботливый. Он добр и ему нетрудно проводить со мной время, даже если устал. Знаешь, пап, когда он на меня смотрит, мне почему-то кажется, что так бы на меня смотрел мой отец.        Юнги вздрогнул буквально всем телом, покрылся ужасными и колючими мурашками, оторопело глядя на Эйдена. Нет. Такого он слышать однозначно не хотел бы из уст своего чада. Только не вопрос о том, кто такой отец Эйдена в реальности. Юнги не готов поднимать эту тему был в тот момент, он никогда, вероятнее всего, не окажется готов это сделать.        — Пап, — значительно тише снова обратился ребёнок, — он нравится и тебе, ведь так?        Терракота вдруг очутился в ловушке, подстроенной собственным сыном, он смотрел на Эйдена и выглядел бесстрастно, а внутри так сильно колотилось сердце, что некуда было девать участившееся дыхание, потому Мин просто его задержал.        — Нет.        — Врун! — вскрикнул Эйден и сел на кровати, вынуждая Юнги отложить книгу. — Папа, ты никогда прежде меня не обманывал, почему начинаешь сейчас?        Терракота просто был в ступоре. Нет. Нет и ещё раз нет. Он не будет давать имени тому, что ежечасно скребёт внутри, он лучше накинет ещё замков, ещё преград, но не признается.        — Я не лгу, — хмурился омега, пока Эйден уже краснел от негодования.        — Папа, — давил на него ребёнок.        — Пора закончить этот разговор, — уже более жёстко выдохнул Терракота, намереваясь осадить зарвавшегося отпрыска. Он взял себя под контроль и не позволял проявиться эмоциям. — Ложись спать.        Эйден насупился, выражая обиду, отвернулся к стене и больше ничего не говорил, пока Терра гасил свет и ошарашенно укладывался рядом с ним на постели. Острые детские плечи оказались ссутулившимися, напряжёнными. Эйден даже не захотел пожелать родителю спокойной ночи. Юнги лежал рядом с сыном и не понимал, что должен сделать. Хотел было прикоснуться к единственному живому человеку, от контакта которого не ощущает себя плохо, но вдруг замер, когда раздался тихий шёпот со стороны чада:        — Если бы ты был не такой упрямый… если бы ты позволил ему заботиться и о тебе, тогда… начал бы чаще улыбаться. И у нас была бы семья, — Юнги вздрогнул и одёрнул руку.        Его грудную клетку в тот момент сдавило отчаянной болью, а горло свело. Он знал, конечно знал, что Эйдену не хватает отца, не хватает того, что есть у других детей. И что появление Кардинала сыграло с ним злую шутку, заставив привязаться, прикипеть к чужому мужчине. Эйден в силу возраста не мог его понять. Он всего лишь дитя, которому нужна семья, нужна забота.        Юнги в ту ночь так и не сумел уснуть. Он лежал и смотрел в потолок, всё думал, думал, прокручивал в голове немного даже обидные слова Эйдена. Но они… правдивы. У Эйдена нет семьи в нормальном её понимании. У него есть чёрствый и грубый папа-омега, который не подпускает никого ближе и часто ведёт себя как дикий зверь. Юнги не умеет проявлять заботу и ласку так, как того бы хотел сын. Он не может слишком часто его обнимать, не может проявлять слабости и мягкие черты, присущие омегам. Он не готовит ему ужины, не гуляет с ним, не играет. У Терракоты просто не хватает на это времени.        И не даёт ему того, что мог бы дать отец-альфа. Нет в нём, кажется, того самого качества, которое так, отчаявшись, нашёл сын в Кардинале. Юнги — плохой родитель, и от этого в ту ночь скребли кошки просто невыносимо. Юнги всегда делал всё, чтобы Эйден смог поесть, поспать в тепле. Всю эту революцию Юнги завёл только боясь, что его сын и другие дети будут мучиться всю жизнь под гнётом правительства и бедности. Юнги хотел, чтобы Эйден жил счастливо, чтобы его дети после тоже не были так отчаянны и забиты, как был сам Юнги. Чтобы… было светлое будущее. И, конечно, этого оказывается недостаточно для мальчика. Самого важного Терракота ему дать не в состоянии. Он не может дать ему той самой бесконечной любви, отвлекаясь на всё вокруг, на дело своей жизни, на выживание, чтобы выкарабкаться.        Ему снова становится тоскливо и даже больно. Один голос альфы наталкивает на нерадостные размышления, и Терра злится. На себя, на Кардинала, на мальчишку, потому что тот всколыхнул давно затянувшиеся рубцы. Юнги давно смирился, что не сможет подпустить к себе мужчин. Что не сможет им довериться, не сумеет позволить взять управление поездом жизни в свои руки. Терра полагается лишь на себя и ни на кого другого, альфы — опасны для него, нежеланны, не нужны. Но все ли альфы?..        «Ты бы начал чаще улыбаться», — крутится без остановки в голове Юнги, когда тот подкрадывается, слыша голос Тэхёна уже отчётливее. Затаивается за стеной штаба и глядит на столбики, между которыми растянуты верёвки для просушки вещей и постельного белья. Юнги мало эмоций проявляет, если это не злость и не раздражительность. Да, он более мягок, насколько умеет, с сыном, но… не такой, каким был давным давно. Почему у маленького альфы возникли такие мысли? Он… видел Рована? Они ведь раньше тренировались вместе, может, Эйден видел, как они с альфой коммуницируют? Он хотел бы, чтобы Юнги был таким, как этот лорд?        Омега нахмуривается и крепко сжимает челюсти. Он не такой и не будет похож на кого-то подобного. Сын… тоже обижает его, ведь Терра ощущает несправедливость от детских слов. Он старается изо всех сил ради него, Терракота не заслужил упрёков. Раздувая гневно ноздри, он выглядывает чуть сильнее и замечает стоящую у поворота корзинку с грязным бельём. Кардинал ёжится от февральского холода и что-то показывает одному из омег Гвардии. Его зовут Марсель, Гвардеец смотрит на Кардинала круглыми чёрными глазами и внимательно слушает. И Юнги прислушивается непроизвольно, за что себя внутренне кусает: взял привычку подслушивать и подглядывать.        — Кажется, немного села при прошлой стирке, — у альфы глубокий тембр, бархатный, приятный. Его голос напоминает благородное бордовое вино. — А на тренировке с Эйденом я потянулся, и разошлась по швам. Пытался зашить, но сделал только хуже.        Юнги видит неаккуратные стежки и скукожившуюся ткань рубашки, которую Кардинал показывает Марселю. Тот кивает и слушает дальше, пока Глава за ними следит.        — Не знаю, кого попросить, вот, наткнулся на тебя. Поможешь? — неловко чешет голову Ким, пока Марсель прыскает.        — Ох уж вы, вояки, — посмеивается высокий длинноногий омега, встряхивая мокрую наволочку и собираясь повесить её на морозном воздухе. — А как дело доходит до быта, так сразу теряетесь. Конечно помогу, Кардинал, — моргает Марсель.        Юнги ощущает неприятный укол в груди и моргает. Припоминает, что Марсель замужем, и муж его — один из солдат Гвардии. Он прикусывает губу, продолжая наблюдать.        — Брось рубаху в корзинку с грязным, я заштопаю и постираю заодно, — подмигивает омега, и Юнги понимает, что Тэхён сейчас приблизится к месту, где Терра затаился. Он быстро прячется за углом, слышит тяжёлые шаги Кардинала и после шорох, когда тот кладёт рубашку в корзинку, стоящую совсем близко к повороту. Омега не понимает, почему прячется, почему вообще тут стоит, погрузившись сперва в воспоминания о разговоре с сыном, а после подслушивая чужой разговор.        Он ждёт, пока Тэхён, попрощавшись и поблагодарив Марселя, уходит в сторону, противоположную от Юнги, а после, осторожно выглянув за угол, проверяет, не заметили ли его. Марсель продолжает спокойно развешивать выстиранные вещи и напевать что-то себе под нос, он стоит спиной к корзинке с грязными вещами, где поверх осталась сложеная серая рубашка с неприглядными стежками на боку. Юнги буравит ткань глазами. Он шил и вышивал с самого детства, приходилось выкручиваться и штопать вещи, чтобы носились долго. Он умеет всё это до сих пор, так как необходимость в починке вещей так и не отпала.        Нужно уйти. Нужно пересилить себя сейчас и уйти прочь, в штаб, подальше отсюда, заняться делами и очистить голову, а после упасть и проспать несколько часов без снов. Юнги должен. Поджимает красивые губы, отворачиваясь от корзинки, уже шагает прочь, но вдруг… разворачивается и крадётся обратно. Марсель так и не замечает, продолжая заниматься делами, как с верхушки корзинки и кучки вещей, нуждающихся в стирке, пропадает чужая одежда. А Юнги старается исчезнуть поскорее, как несчастный вор, который украл, а сам не понял, зачем.

🥀🥀🥀

       Завтра вечером уже встреча с лордами, и Чимин не может найти себе места. Слова Чонгука, которыми тот пытался подбодрить омегу, засели, конечно, в душе, но окончательно уверенности не придали. Он благодарен альфе за его поддержку, от всего сердца, потому что это раскрывает Чона с ещё одной стороны, однако напряжение скапливается внутри так сильно, что уже некуда его девать. И потому попросил его об ещё одной услуге.        — Ты уверен? Следовало бы отдохнуть перед завтрашней встречей, а то будешь ходить и хромать потом, как умирающий лебедь, — усмехается Пепел, стягивает кофту и остаётся без верха. Он так делает только с ним наедине, когда они всё же добираются до тренировочного зала вдвоём. Чимин поправляет плотную ткань майки и почёсывает тату за ухом, чтобы после хорошенько размять плечи. Они с Пепелом давно не спарринговались, и Чимин уже даже успел заскучать по ноющим мышцам и синякам, полученным во время бесконечных попыток достать до наёмника.        — Ты ведь тренировался с Салитой? — прищуривается альфа, обходя его кругом и бесшумно ступая босыми ногами по жёсткому светлому паркету.        — Тренировался, — хмыкает Чимин. Невозможно не заметить его напряжения в теле, натянувшихся струн души, трезвонящих от неуверенности и усталости. — Или думаешь, ты один специалист в Гвардии?        — Я не думаю, звёздочка, я знаю, — фыркает Чонгук, по-кошачьи сощуриваясь.        — До чего же ты самоуверенный, — повторяет его выражение лица Баккара, а сам ощущает, как мышцы начинают гудеть и горячеть, словно вспоминая, что сейчас случится. Тренировки — хороший способ сбросить накал.        — Это я ещё недооцениваю себя, — посмеивается лукаво наёмник, вынимая кинжал из первых ножен. Он всегда даёт омеге фору, оставаясь безоружным.        — Нарцисс, — фыркает Чимин и подкатывает штанину до самого колена, чтобы не мешала. Он чувствует себя теперь увереннее в схватках, после того, как неоднократно умудрился завалить Салиту на спарринге.        Чонгук не отвечает, лишь ухмыляется и бросает на пол подальше второй кинжал, за ним — третий и четвёртый. Вынимает ножи из ботинок, словно издевается над омегой, показывая, что лишает себя всякого превосходства перед Чимином, но тот лишь лениво рассматривает перекатывающиеся под кожей мышцы альфы. Горячо. Он всегда выглядит обжигающим.        Чонгук отшвыривает пистолеты и, позволяя поясу брюк опасно низко висеть на тазовых косточках, манит Чимина ладонью к себе. Омега от оружия не избавляется, но и не собирается вытаскивать его с самого начала боя.        — Ты уже привык выбрасывать эмоции в драке, — тянет гласные альфа, пока Пак обходит его кругом, — но есть ещё один более действенный способ достичь расслабления. Как эмоционального, так и физического.        Чимин нападает, но Чонгук ловко уворачивается и хмыкает, не позволяя кулаку омеги проехаться по его скуле. Чимин сразу же отскакивает и, словно попрыгунчик, разминает ноги, подпрыгивая. Он всё ещё разогревается в отличие от Пепла, который даже не напрягается во время боя.        — Это какой? — выдыхает Баккара, ощущая, что костяшки снова будут ныть, мышцы будут гореть, а ноги волочиться после тренировки.        — Секс, — сверкает глазами альфа, не вытаскивая рук из карманов. Но ему приходится: Чимин снова переходит в атаку, замахивается.        Ожидаемо Пепел отбивает чёткий и уже более правильный удар Баккары, но пропускает колено поддых, из-за чего Чимин победно сверкает глазами. Но в этот же миг летит на пол, когда Чонгук выбивает оставшуюся опорную ногу молниеносным выпадом.        — Похотливый кошак, — выдыхает омега, растянувшись на полу, и уже выкручивается, намереваясь подняться, как Пепел отскакивает с улыбкой во все тридцать два.        — Я ли? — изгибает бровь альфа, уворачиваясь от быстрого града ударов, которым обычно Баккара притупляет внимание Салиты. Интересно, пройдёт ли с Чонгуком? — Ох, наверное, это я пару ночей назад шептал в ухо тебе: «Господи, сделай со мной это снова», — с придыханием выговаривает Пепел, вынуждая Чимина моментально зардеться и отскочить с неясным возмущённым звуком. — Это я оседлал тебя, царапался и кусался, прося довести до оргазма?        Чимин и вовсе становится пунцовым, он делает подсечку Чонгуку, но тот перепрыгивает ловушку из чужих ног и снова смещает центр тяжести Баккары одним движением, когда тот замахивается, но лишь попадает в плен пальцев Чона. Омега шипит, когда Чонгук выворачивает ему руку. Недостаточно, чтобы повредить или сломать, но прилично для ущемления гордости Пака, у которого только начало получаться доводить Салиту проигрышами до белого каления.        — О, Саванн, — с придыханием, низко, пародирует Пепел прямо в ухо омеге, приблизившись, — дотронься там ещё раз.        Тело прошибает током от тона и томности, с которыми произнесены его же слова. Пепел решил поиграть с ним. По линии позвоночника скользит струйка обжигающих импульсов. Он действительно… хочет Чона постоянно. Особенно если его смуглая кожа обнажена, если под чернильными завитками тату перекатываются стальные нити мощных мышц, а живот с проступающим рельефом вздрагивает от каждого вдоха.        Баккара выворачивается и освобождает руку, когда наступает на босую ногу Пепла, а тот отскакивает и переходит в оборону снова: Чонгук никогда не атакует, только защищается. Он всегда борется не в полную силу, и Чимину даже скребёт уязвлённая гордость. Он обманчиво присаживается, словно хочет поднырнуть под руку Чонгука, но когда тот собирается блокировать удар, омега вытягивается и выпрямляется, приподнимая противника. Чонгук легче большого и массивного Салиты, но в единое мгновение его вес становится неподъёмным. Альфа делает какое-то движение, и у Пака попросту не получается его перекинуть вбок, заваливая. Чимин пыжится, пыхтит, а Чонгук только любопытно наблюдает.        — Так вот как ты заваливал Намджуна, — сощуривается альфа. — Хитрая звёздочка.        — Наглый кошак, — выдыхает Чимин и уже хочет было отскочить, но Пепел хватает его за локти.        Они возятся и борются, пока Чон не оказывается в лидирующей позиции и не заваливает Чимина лопатками на паркет. Омега тяжело дышит, кажется, он ударился лбом и посадил десяток синяков по телу, но ему снова легче дышать. И на душе не так тяжко и мрачно. Тренировки снова спасают его рассудок от того, чтобы скосить набекрень.        Чон нависает над ним, устроившись меж разведённых ног, а Чимин цепко смотрит на альфу снизу. Никто не двигается, они просто дышат, стараясь вернуть сердцу ритм, пока буравят друг друга глазами.        — Стало легче? — тихо спрашивает Пепел, упираясь ладонями по обеим сторонам от головы Чимина.        — Было бы ещё легче, если бы ты не придавливал меня своей тушей к полу, — деланно недовольно шипит Пак, стискивая коленками бёдра Пепла.        — Ещё скажи, что тебе не нравится эта поза, — тише говорит Чонгук, уже склоняясь и утыкаясь в нос Чимина своим. Он смотрит пронзительно и глубоко, что разнится с его насмешливыми интонациями. И тут Чимин видит лазейку.        Выгнувшись как змейка, Пак правой ногой подныривает, устраивает её между бёдер Чонгука, а после двигает вправо, когда левой ногой давит на правую Чона. Подсекает руки, и альфа даже не успевает моргнуть, как Чимин с грохотом его заваливает на лопатки и вдруг плюхается на Чонгука сверху. Чонгук охает, ударившись затылком о паркет, а омега намеренно проезжается ягодицами по его паху, вынуждая поскорее распахнуть глаза.        — Нет, — сощуривает лазурный взор Чимин, окидывая сверху Чонгука, — эта мне нравится больше.        Чон глядит на него, а после ничего не успевает сделать в миг, когда Баккара выуживает из ножен тонкий кинжал и приставляет его к горлу Пепла.        — Я победил тебя. Я уложил тебя на лопатки.        — Не прошло и сто лет, — хмыкает наёмник, быстро осматривая Чимина своими багровыми радужками, обводя лицо и губы.        — И всё же! — торжествующе улыбается омега, а капельки пота стекают по его вискам.        — Ну, хорошо-хорошо! — закатывает глаза Пепел. — Ты победил меня. Даже ножичком в меня ткнул.        Омега победоносно растягивает губы сильнее и обнажает ряд светлых зубов с чуть выпирающим одним передним. Чонгук во все глаза смотрит на Баккару, пока остаётся лежать под ним. Зачарованно, околдованно рассматривает, замечает бледный след редких веснушек на носу, румяные от активности щёки и взмокшие тёмные волосы. И глаза. Как зеркала самого чистого в мире озера. С тех пор, как они пленили его во дворце, ничего не поменялось: стоит взглянуть, и Чон пропадает там.        — Ты в меня ткнул и я в тебя ткнул… ножичком, — шёпотом произносит альфа как-то странно и смешно, а после ёрзает под Чимином, показывая, что имеет в виду. Поглаживает бёдра, спрятанные под тканью брюк и выдыхает через нос.        Уголки рта и нижняя губа омеги подрагивают от накатывающего веселья, голубые глаза сощуриваются, а потом Чимин взрывается смехом, сползая с Чонгука и бросая кинжал на паркет. Чон насупливается, но тоже не может сдержать лукавой улыбки.        — До чего похотливый кошак, — хохочет Чимин, укладывается на полу и выдыхает, схватившись за живот.        Чонгук давно не слышал его смеха. Баккара в последние недели слишком напряжён, слишком серьёзен. И сейчас, сбросив пар и усталость, снова может смотреть с улыбкой, весельем и блеском в лазурных радужках. Альфа нависает над ним, утыкаясь носом в переносицу, как уже стало им привычным, как стало нужным изо дня в день, и уставляется в тёмные жемчужины зрачков.        — Катись отсюда со своим… ножичком, — снова начинают дрожать губы омеги. — Я праздную долгожданную победу.        — Ночью ещё к нам с ножичком придёшь, — притворно обиженно выдаёт Чон, показывая кончик языка, а после крадёт с губ Баккары влажный поцелуй.

🥀🥀🥀

       Эйден входит в их комнату перед самым отбоем, когда Юнги, только вернувшись из общих душевых, вытирает влажные волосы полотенцем. Он наблюдает за тем, как сын мнётся на пороге, будто что-то хочет спросить, но не интересуется первым, что именно.        — Я могу переночевать в другой комнате? — Эйден выглядит хмурым, он насуплен и обижен на родителя после недавнего разговора, но Юнги своей вины всё ещё не видит. Даже если попытается объяснить — не сумеет ответить на все вопросы сына.        — В чьей? — спокойно спрашивает омега, его лицо расслаблено, тёмные волосы ниспадают на лоб и обрамляют круглое лицо. Он испытывающе смотрит на чадо, хотя ответ ему уже известен.        — У Тэхёна, — моргает ребёнок. И замолкает.        Юнги мог бы пойти на противность, мог бы запретить, и Эйден бы не ослушался. Но вдруг вина начинает скрести внутри него, царапает органы и те начинают кровить. Эйдену нравится проводить время с Кардиналом, тот играет с ним, обучает, развлекает. Дарит то, на что скуп сам Мин. Конечно, это ущемляет омежью гордость, которая и без того слишком уязвима, раздражает и заставляет чувствовать себя ещё более неполноценным, словно такого и без того не хватает внутри Терракоты.        Он мог бы запретить Эйдену приближаться к Тэхёну, но кому от этого будет проще? Он видел взгляд, который бросает на ребёнка альфа. Он видит, как они относятся друг к другу. И если попробует отрезать альф друг от друга, то только наживёт себе врага в лице собственного сына. Потому лишь вздыхает устало, зачёсывает волосы за уши и снова смотрит на Эйдена.        — Ступай, — мальчик тут же светится, как настоящая свечка, обнимает родителя за пояс и, что-то пролепетав, исчезает за дверью.        Пусть. Даже если болезненно это понимать, Юнги отпустит Эйдена туда, где ему хорошо. В груди противно колит, и омега, одёргивая длинную кофту, забирается на кровать. Поправляет лёгкие брюки, а после замирает. У изголовья стоит его старенькая шкатулка с иглами, мотками ниток и пуговицами. Юнги смотрит на неё и сдерживает очередной полу-раздражённый и усталый вздох. Зачем только взял её?        Просунув руку под подушку, Терракота выуживает оттуда воровато ткань. Сшито и правда ужасно, словно пятилетнему дали в руки иголку: стежки рваные, слишком много захвачено материала, и Терракота цокает. Он тянется за своей шкатулкой и откидывает крышку, чтобы подхватить пальцами ножницы. И пока занимается тем, что распарывает вытворенное альфой уродство, думает. Почему не позволил Марселю заняться штопаньем чужой одежды? Взял и скрыто умыкнул чужую рубашку, а теперь сидит в одиночестве, чтобы перешивать её? Юнги с нового года не может как следует взять себя в руки. Мысли то и дело возвращаются в русло, о котором Терракота хотел бы навсегда забыть, только вот не выходит.        Ножницы щёлкают в руках, нитки усыпают простыню, а Юнги погружён в собственные мысли. В какой-то другой жизни, где не было бы столько ужасов, он мог бы чинить одежду своему мужу. И даже если бы они жили бедно, и даже если бы Юнги не задумался о восстании, был бы совсем другим… ему, наверное, было бы хорошо. В последние месяцы на ум почему-то часто приходят мысли о семье. О настоящей, крепкой, любящей семье. Какой бы она была?        Омега берёт иглу в руку и вдевает в ушко кончик нитки. А подлое воображение подкидывает ему картинку: большой деревянный стол у светлого окна с воздушными занавесками. На салфетке — грушевый пирог, от него исходит пар. Юнги глубоко в своих мыслях, но руки помнят мастерство: стежок за стежком шов на рубашке сходится, придавая ей первозданный вид. Чашки с чаем, салфетки, тёплый ужин. Свечки по вечерам, возможно, игры в карты и кости, быть может, в домино. Книги. Много книг. Юнги бы хотел, чтобы у него получалось побольше читать. Теперь, когда он умеет складывать буквы в слова, а те в предложения, он бы прочитал столько томов, сколько бы успел за жизнь. Но революция и трудности отнимают слишком много времени.        Юнги вздыхает, продолжая сшивать аккуратными движениями пальцев — чуть искривлённых после перелома — две стороны ткани. У Юнги было бы больше времени, в том, другом мире, он бы вышивал картины, потому что ему это действительно нравится. Он бы делал композиции, учился бы новому. Он был бы иным. Омега бы ждал, когда семья вернётся домой, был бы счастлив их видеть. Буквально во всех красках представляет, как на кухню входил бы Он. Стряхивал бы с каштановых волос уходящий день, смеялся бы, растягивая губы — губы в форме сердца — в улыбке. Трепал бы Эйдена по голове и что-то новое рассказывал.        Юнги вздрагивает и сгибает колени. Он прогоняет образы из разума и хмурится, но картинка упрямо складывается перед глазами. Омега вставляет в иглу красную нить словно на автомате, потому что голова его целиком заполнена дурманом фантазий, от которых Терра начинает нервничать.        Он бы после возвращения домой, быть может, прикасался бы губами ко лбу Юнги в знак приветствия. Он бы вдыхал запах дома и улыбался, потому что это значило бы счастье.        Не получается отстраниться. Не выходит выбросить теперь это из головы. Юнги останавливает движения пальцев и зажмуривается. Ему не нравятся эти образы, хотя это на деле ложь. Терракоте в большей степени не нравится, какую порцию боли он от них испытывает. Зажмурившись до белых кругов перед взглядом, он старается выровнять дыхание. Бракованный, грязный, грубый, несносный. Непримиримый, полу-альфа по поведению, нетерпимый и неуступчивый. Не таким Юнги хотел вырасти, когда был подростком. Он хотел вот тот дом с салфетками на столе и воздушными шторами. Хотел, чтобы у него был хороший, заботливый альфа, который бы целовал его в лоб по приходу домой. Он был бы таким, как все, и это кажется сейчас особенным.        Ему тоже бывает тяжело. Его также одолевает грусть. И сундук с запертыми там эмоциями протекает, выпуская горести наружу. Юнги раскрывает глаза и смотрит в потолок, а там пляшут световые мушки от того, как сильно омега зажмурился прежде. Он вздыхает и переводит взгляд на чужую рубашку. В какой-то другой жизни у них могло всё получиться, но не в этой. И как бы ни было больно, как бы ни хотел Юнги, чтобы маленькая тайна обрела плоть, не допустит слабости. Не сумеет сдаться.        Он рассматривает то, что не планировал делать. Несколько лепестков уже вышито на груди, нужно либо закончить, либо распороть. Устало глядя на алые нитки, Мин Юнги стискивает зубы покрепче и делает новый стежок. Для Тэхёна единственное доступное было — это встречи с ним за чтением. Для Юнги — украдкой вышитые на чужой рубашке лепестки.        Заканчивает с вышивкой быстро — цветок получился крохотным, будто бы нерешительным. От ткани веет вишней, каждое волокно пропитано чужим феромоном, и омега чешет нос. Запах на деле приятный. Тягучий, тяжёлый и фруктовый, сладко-кислый, привлекательный. Юнги ловит себя на том, что от шлейфа в носу немного клонит в сон, потому что веки начинают слипаться. Никто не узнает, что рубашку починил именно он, ни единая живая душа не догадается. И по тому же принципу его не поймают за руку, если…        Юнги вздрагивает и уставляется в пространство. Это странно, как минимум. Хочет было швырнуть рубашку прочь, но рука не поднимается. Он сейчас один. Никто не видит омегу, никто не узнает. Внутренний сундук уже ломится от того, сколько всего там запер Мин, цепи не выдерживают, и мольбы собственного, давно спрятанного и слабого «Я» просачиваются в уши. Хочется их прикрыть, но Юнги держится. Он здесь один.        Поднявшись, Терра гасит свет, а после возвращается к кровати. Убирает прочь шкатулку, и ладонь замирает над рубашкой Кардинала. Сам себя не понимает, не знает, как избавиться от этих ощущений, из-за которых его швыряет то в одну сторону, то в другую, а потому, молча и сильно стиснув зубы, забирается на постель. Стыдливо, словно его могут пожурить темнота и одиночество спальни, дотрагивается до рубашки. Вишня. Вишня и полынь не сочетаются. Юнги смеживает веки и задерживает на секунду дыхание. Движется ближе к ткани, лежащей рядом, а сам буквально слышит, как колотится в груди сердце. Аромат забивается в ноздри, заполняет грудную клетку, и Терра, не сдержавшись, всё же хватает одежду пальцами. Он скручивается вокруг украденной рубахи, сворачивается клубком и прячется под одеялом, чтобы его не увидела даже темнота. Ни единый живой человек не сможет догадаться, что Мин Юнги — Глава повстанцев, предводитель Серой Гвардии, жёсткий и немилосердный человек сворачивается в клубочек под лёгким тонким одеялом, накрывшись с головой, чтобы одну-единственную доступную ему, возможно, за всю жизнь, ночь провести укутанным чужим вишнёвым феромоном.

🥀🥀🥀

       Лорды прибывают рано утром. Им до этого было разрешено увидеть семью и привести себя в порядок после тюремного заключения, так что все трое альф выглядят чуть более прилично, чем мертвецы, однако продолжают держаться так, как положено аристократам. Их впускают в штаб Гвардии под конвоем, а верхушка уже ждёт в неполном составе в общей комнате. Терракота напряжён, Чимин тоже, а Чонгук стоит в углу и тихо за всеми наблюдает, пока Тэхён не отходит от кронпринца ни на шаг.        Двери со скрипом открываются, пропуская троих альф и их провожатых в помещение, взгляд обоих омег тут же становится жёстче, а Терракота почёсывает шрам, пересекающий глаз. Лорды же склоняются, выражая своё почтение.        — Вы вызывали нас, Ваше Высочество, — на правах старшего из приехавших, выговаривает скрипуче Живетт.        — Добрый день, милорды, — сдержанно здоровается Пак, окидывая их пристальным взглядом. — Да, я просил вас явиться, чтобы поговорить.        — Чего же вы желаете, мой принц? — терпеливо, но крайне холодно спрашивает Живетт.        Чимин только было открывает рот, как за дверью раздаётся шум. Терра движением руки приказывает отвести альф от преграды, и они с Чимином движутся в сторону створок, однако оба тормозят, когда в наушнике на грани истерики всем слышится голос Леандра:        — Терра, уходите оттуда! Это лову…        Сигнал прерывается вместе с тем, как вылетает дверь. Тяжелая створка сносит обоих омег ударной волной, и ни Чонгук, ни Тэхён не успевают сделать ничего. Терракота и Чимин оказываются отброшены в сторону, а альфы умудряются вытащить оружие и начать отстреливаться до того, как их лишат жизни.        — Под стол, — ревёт Тэ лордам, и те, безоружные, лезут под общий большой стол, пока Кардинал обрушивает град пуль на нападающих. Чонгук, пытаясь отбиться, продирается к двери, под которой лежат, кажется, без сознания омеги, но не выходит, и ему приходится скрыться за соседним стеллажом, когда за следующим схоронился Тэ, продолжая стрелять.        Несколько людей в белоснежной форме Смотрителей бросаются к оглушённым и выбирающимся из-под двери омегам, Чимин придерживает Терракоту, у которого разбит лоб и, кажется, повреждена голова, его взгляд стеклянный, а движения неловкие и трясущиеся. Пак вытаскивает из кобуры пистолет, но не успевает — ему заряжают тяжёлым сапогом прямо в нос, вынуждая откинуться назад. Тэхён отчаянно вскрикивает и бросается к омегам, игнорируя то, как отскакивают пули от его брони. Одна из них задевает предплечье, вторая едва не вонзается в шею, но Тэхён видит лишь угрозу.        Напавший нависает над Чимином и Юнги, грозясь застрелить обоих, он с размаху впечатывает ботинок в висок оглушённого Терракоты, когда тот тянется за оружием. У него, похоже, сотрясение и потеря ориентации в пространстве. Тэхёну плевать, сколько он поймает пуль, ублюдок должен сдохнуть за то, что с ними делает. Альфа сносит напавшего Смотрителя и валит на пол. Его ранит в бедро из чужого оружия, но Тэ выбивает огнестрельное, ломая руку противника с такой лёгкостью, будто та из сахарного печенья.        Его глаза застилает яростной пеленой. Чимин ранен, Юнги ударили, гнев затапливает рассудок, словно ему набросили красную тряпку на лицо. Защитить. Он должен их защитить. Слышит, как Чонгук продолжает отстреливаться от тех, кто сокрылся за дверными косяками. Грубым движением Тэхён дёргает белый шлем с чёрным стеклом. Он почти не соображает, что делает, перед взглядом только картинка, как этот скот бил омег. Дыхание сбивается на хрипы, когда Тэ разламывает стекло шлема, игнорируя собственные порезанные от этого руки. Сдёргивает защиту и встречается с наполненными ужасом глазами. Вот только Тэхёну плевать, эта тварь бы не пожалела ни кронпринца, ни Юнги, если бы он не успел его повалить.        — Тэхён! — словно из-под слоя ваты слышится голос Чимина, но Ким не реагирует. Он должен защитить их. Всеми силами.        Смотритель борется, старается ударить Стража побольнее, но Кардинал хватает его за голову по бокам. Вдавливает в глаза пальцы, не боясь причинить другому альфе боль, а после приподнимает и бьёт об пол. Раз, ещё раз, вскрики Смотрителя уже стихают, заменяемые чавканьем и хрустом проломленной кости. Тэхён бьёт, пока пелена не спадает с глаз, пока под ним не растекается ужасной лужей кровь, а тело Смотрителя не обмякает.        Замолкает стрельба, подбегает Пепел и присаживается перед ошарашенными омегами на корточки. Обхватив Чимина и прижав к себе, хватает Терру за плечо, а тот не реагирует, несмотря на то, что к нему прикасаются. Взгляд широко распахнутых, наполненных ужасом карих глаз направлен к изгваданному чужой и своей кровью альфе, который начинает приходить в себя. Он сползает с убитого, весь дрожит, когда осознаёт, что только что сотворил. Терракота глядит с животным страхом, даже не дышит и отползает подальше к стене.        Лишь секунда на борьбу, и Глава поднимается на ноги. Снова слышатся крики и череда выстрелов.        — Уходите отсюда, — хрипит Терра. — Чонгук, хватай его и бегите отсюда. Они точно пришли за ним! Мы отобьёмся!        Пепел сразу же собирает волю в кулак и, схватив Чимина в охапку, бросается прочь из общей комнаты. Юнги на Тэхёна больше не смотрит, но ужас с его лица никуда не пропадает, и что-то обрывается внутри альфы.        — Эйден… — хрипит с таким надрывным отчаянием омега, вдруг хватаясь за сердце. — Эйден!        И Тэхён рывком поднимается на ноги, чтобы броситься на поиски мальчика. Он… он ведь не пострадал, правда? Он не мог… не мог погибнуть. Внутренности Тэхёна трясутся, когда он, выуживая пистолеты, продолжает бежать по второму этажу и окликивать маленького альфу. Тот… не отзывается.

🥀🥀🥀

       Пригибаясь, Чонгук вынуждает Чимина спрятаться за ним, когда они спускаются в сторону почти достроенного подземного хранилища для планеров. Из-за угла раздаются выстрелы, и альфа вытаскивает из кобуры пистолеты, тут же начиная отстреливаться от нападающих. Их явно кто-то предал, явно кто-то слил данные о том, где находится штаб. На Гвардию натравили Смотрителей, прежде закрытых в тюрьме, Чонгук не может избавиться от этого ощущения. Скрывая Чимина за своей спиной, Пепел переводит дыхание, после снова выпускает череду пуль во врага. Чимин обнажает пистолет, но не высовывается, так как наёмник имеет явное превосходство. Кровь стекает чёрно-красными струйками из носа по губам и пачкает подбородок, омега всё ещё немного потерян после сильного удара и вышибленной двери.        Чонгук ещё раз отстреливается, и за углом всё стихает. Он, сильно схватив Баккару, прячет его за собой и подталкивает к лестнице, когда на них снова начинают сыпаться градом пули и электро-заряды. Баккара не уступает Пеплу, отстреливается от Смотрителей, как может, чтобы прикрыть своего альфу. Им удаётся оторваться и сбежать по ступенькам вниз — в ангар под землёй, — но противники явно их преследуют. Чонгук не позволяет Чимину отдышаться, гонит вперёд и вперёд, а омега едва не спотыкается в полумраке переплетения коридоров. Они оказываются в почти законченном ангаре и прячутся за балкой, подпирающей потолок, когда пули едва не задевают их.        Пак переводит дыхание и прижимается к Пеплу, который, затаившись, ждёт. Чего — неясно, а после выворачивается и, глянув лишь миг за пределы их ненадёжного укрытия, выпускает из ловких пальцев два острых, словно бритвы, метательных ножа. Один врезается в стену и с цокотом падает на бетонный пол, а второй попадает в глотку Смотрителю, и тот валится мешком с костями ниц.        Чонгук снова хватает омегу и направляет, куда бежать. Они тормозят возле чего-то, накрытого белоснежной тканью. Что с остальными? Оба не могут избавиться от ужаса, вдруг кто-то погиб или ранен, но Терра ясно велел скрыться, пока они не отобьются и не решат возникшую в штабе проблему. Чонгук жмёт на красную кнопку в стене, и та загорается. Что-то рокочет над ними, привлекая внимание Баккары, и снова раздаются выстрелы — преследователи вот-вот их нагонят. Чонгук же сдёргивает белую холщовую материю, и взгляду Баккары предстаёт большой, сотканный из металла зверь.        — Давай, звёздочка, — уже слыша приближающийся топот преследователей, выкрикивает Пепел и вскакивает на блестящий, с серебристым корпусом мотоцикл.        Чимин, не раздумывая, садится за его спиной, слыша, как взрывается рыком машина, он намертво вцепляется в куртку альфы пальцами, когда Чонгук проворачивает ручки байка и газует. Мотоцикл набирает скорость, рычит, и над их головой, щёлкая шарнирами и узлами, начинает раскрываться огромный ролет. Чонгук прибавляет ещё скорость, чуть склонившись вперёд, а Чимин испуганно держится за него, не зная, как им удастся ускользнуть от врага, учитывая то, что сзади раздаётся похожий рокот.        — Блять, — хрипит Чон, обернувшись и увидев, что Смотрители решили одолжить у Гвардии ещё два мотоцикла, чтобы поймать их.        Он прибавляет газу и взлетает по рампе в ещё не до конца открывшийся выход, так что Баккара испуганно вскрикивает. Они, скользя на снегу, пересекают задний двор штаба и вырываются за пределы, снеся калитку, ведущую в сторону лесополосы. Чонгук бесстрашно лавирует на мотоцикле, а Чимин только и может, что сжиматься за его спиной, надеясь, что эту сумасбродную поездку они переживут.        Смотрители не отстают, мчатся за ними следом. Звук двигателя махины оглушает. Чимин оглядывается по сторонам, но он слишком оглушён ударом двери, чтобы сознание достаточно быстро соображало, потому концентрируется на том, чтобы не свалиться с транспорта.        Пересекая город, выскакивают на трассу, чтобы следом исчезнуть между редкими деревьями в попытке оторваться.        Четверо врагов, два мотоцикла, Чонгук прикидывает в уме, как ему поступить. Внезапно вырастает бревно на их пути, становится всё тяжелее петлять по глубокому моркрому снегу среди деревьев. Чонгук, уходя от удара о поваленный ствол дерева, заваливает мотоцикл вбок и вдруг, вывернувшись, хватает Чимина слетая с него. Пак вскрикивает, когда они, набивая себе новых ран, катятся по снегу, а мотоцикл, врезавшись в бревно, издаёт ужасный хлопок и начинает дымиться. Они откатываются довольно далеко, и Пепел тут же подскакивает на ноги.        Чимину нужно встать за ним следом, потому что слышно, как приближаются Смотрители. Они затаиваются, тяжело дыша, в белоснежном зимнем лесу близ Тирелла, откуда примчали, спасаясь от погони, слышат, как преследователи приближаются и глушат моторы.        Чонгук внимательно смотрит на омегу: взгляд уже яснее, Баккара отходит от удара. Чонгук надеется, что он сумеет вывернуться вместе с ним из этой ситуации. Потому что хоть Чонгук и мастер своего дела, но четверых альф, которые могут навредить Чимину, одолеет с трудом.        Смотрители приближаются, и Чон шепчет «Давай», призывая Чимина напасть на них самостоятельно. Омега выхватывает пистолеты и, выбираясь из засады вместе с альфой, опаляет врагов чередой выстрелов. Чонгук выбирает же ближний бой и мгновенно вгоняет одному мужчине в место между ключицей и шеей тонкий кинжал, чтобы вырубить. Чимин отстреливается от преследователей и умудряется ранить одного из них. Выбегает вперёд, пока Чонгук борется сразу с двумя, и добивает врага, ногой сбив с его головы шлем, стреляет в упор.        Оборачивается, понимая, что Чону может понадобиться помощь, но оказывается удивлён: Смотрители уже напирают на альфу, который выглядит как обычно. Чимин прежде не видел почти, чтобы Пепел боролся в рукопашную на всю катушку. И какой же он, чёрт возьми, на самом деле опасный. Смотрители — обученные государственные бойцы — не могут справиться с одним альфой, из руки которого выбили кинжал. Чонгук грациозный, словно пантера, он наносит удар за ударом, сталкивает Смотрителей между собой, чтобы оглушить, выворачивает их руки, будто танцует, а после слышится ещё и хруст костей вкупе с пронзительным криком. Пепел выглядит абсолютно бесстрастным, мощности его рук оказывается достаточно, чтобы, пока хрипящий от боли в сломанных конечностях мужчина лежит на снегу, свернуть второму шею. Тот обмякает и падает, а Чонгук, подхватив свой кинжал и замахнувшись, почти беззвучно вонзает нереально острый клинок прямо в стекло чужого шлема.        Не зря Пепел тратит столько времени на заточку: лезвие словно входит в масло, чёрное защитное стекло хрустит лишь когда альфа достаёт оружие, покрывается сеткой трещин. Чонгук флегматично глядит на капающую с кончика кинжала кровь и замершее навсегда тело бойца. Чимин, чувствуя нарастающую боль в ноге, хромает к альфе и весь трясётся, а Чонгук с готовностью обхватывает его руками. Быстро осматривает на предмет дополнительных травм и старается оттереть с лица уже подсохшую кровь. Они обходят тела, чтобы подобраться к мотоциклам.        — Нам нужно спрятаться на время, — тихо говорит Чон, оглядывая мотоцикл и понимая, что дальнейший путь по лесу им придётся проделать пешком. — Терра найдёт нас, когда всё уладит.        Пепел показывает приборчик, вставленный в ухо, он мигает красным. Геоданные. Терракота всегда знает, где находится его наёмник. Чимин кивает и хватается за руку альфы, ступающего в становящийся всё глубже снег, и безнадёжно продолжает хромать. Что же… новый виток в революции. И мало того, что в Гвардии появилась крупная и жирная крыса, так ещё и Рафаэль переходит к более открытым действиям. Кажется, их много чего ждёт по возвращению. Если они вообще умудрятся выжить в зимнем лесу и дождаться подмоги от своих.

🥀🥀🥀

       Катберт его едва удерживает, и Юнги, охваченный паникой и головокружением от сотрясения, рвётся прочь, когда его тянут в уцелевшую часть штаба. Эйден… где, чёрт возьми, его сын?! Омега сходит с ума, его сознание накреняется из-за сильного удара головой, а паника затапливает нутро.        — Пусти меня, блять, Катберт! — уже не выдерживает, сипло кричит Терракота, рвётся дальше, пока медик его держит наоборот всё крепче.        В помещение влетают Немо и Вивьен, которого тянет на себе альфа. Омега ранен в бедро и сильно истёк уже кровью, Катберт испуганно продолжает держать Главу Гвардии, глядя на пропитывающуюся кровью ткань брюк Леандра.        — Я помогу, — бросается растрёпанный, прихрамывающий Рован, тут же принимает Вивьена и начинает под чётким руководством альфы искать лекарства и необходимое, чтобы помочь его супругу. Леандр держится молодцом, а Терра мрачнеет всё сильнее.        Страх за сына сейчас перекрывает асболютно всё, даже нежелание, чтобы его касались, и гнев возрастает из-за того, что ему не позволяют отправиться искать Эйдена, несмотря на то, что сам Юнги сильно ранен. Кровь продолжает струиться по его лицу из разбитой головы, ноги ватные. Хосок, заметив состояние омеги и то, что Сокджин держит его уже из последних сил, не дав вырваться и нарваться на беду, вырастает перед Терракотой стеной. Он смотрит глазом, нескрытым чёрной повязкой, на Главу.        — Если ты сейчас не успокоишься, я тебя просто вырублю, — рявкает Немо. — Ты ранен, Юнги.        — Эйден, — отчаянно выдыхает омега, — я должен…        Двери снова распахиваются. В помещение влетает Кардинал — бледный как смерть альфа несёт на руках маленькое тельце. Голова запрокинута, на одежде — кровь. Она становится алой пеленой перед глазами Юнги, что-то ухает вниз с таким ужасом, что омега готов взвыть. Он всё же перебарывает Катберта и отталкивает, почти опрокидывая на пол. Бросается к Тэхёну, несущему его ребёнка. Сердце почти не бьётся от страха потерять его. Его мальчика, его сына…        Юнги как сейчас помнит момент его появления на свет. Было ужасно больно и тяжело, дедушка помогал, чем мог, но никто, кроме самого омеги, не справился бы с тем, чтобы помочь мальчику появиться на свет. Он рожал долгие часы, истекая потом, слезами, вскрикивая, но старался, потому что ждал его. Ждал своего малыша. Своего сына.        Юнги помнит, как взял его впервые на руки и расплакался, видя сморщенное лицо, испачканное в крови, искривлённые губы, а после услышал голос Эйдена. Его первый плач от раскрывшихся лёгких. Беззубый рот открывался, а младенец кричал, пока Юнги прижимал его крохотное тело к себе и понимал, что дороже, ценнее и ближе не будет никого.        И теперь, одиннадцать лет спустя, Юнги кричит сам, когда падает на колени от головокружения перед Тэхёном. Альфа присаживается и становится на колени рядом с омегой, а Юнги только и может, что судорожно вырвать Эйдена из его рук. Юнги трясёт, ему плохо и хочется рухнуть в обморок. Эйден бледен. Он не плачет, только слабо раскрывает глаза. Живой. Его сын живой. Если бы мог, Юнги бы разрыдался, но он слишком сильно напуган, настолько, что даже не отгоняет всё ещё близко сидящего Тэхёна.        — Папочка, — тихо-тихо произносит мальчик, протягивая к Терракоте пальцы и вцепляясь в его окровавленную одежду. Вторая рука сломана так сильно, что торчит кость.        Юнги не страдает от собственных ран, ему грудь изнутри рвёт от того, что Эйдену больно. Он трясётся, прижимая сына к груди. Выжил. Он выжил. Но в следующий раз так может не повести, вот, что проносится в голове Мина. Прижимая маленького альфу к себе и дрожа всем телом, Юнги покачивается. Не ожидает, что ему осторожно подставят плечо, позволяя опереться о крепкую руку в доспехе. Тэхён всё ещё бледен, он с болью смотрит на мальчишку. Вернул. Кардинал его вернул Юнги, и, подняв глаза, у того не получается скрыть отчаянье в зрачках, когда он смотрит на альфу.        — Катберт ему поможет, — едва слышно произносит Тэхён, глядя на Юнги, и только потом Терра понимает, что прижимает к себе ребёнка, не позволяя медику приблизиться.        Девять месяцев под сердцем, многочасовые роды, одиннадцать лет воспитания и роста мальчика едва ли не пошли прахом за несколько мгновений, которые могли убить Эйдена. Он мог, мать вашу, погибнуть. От этого внутри стынет кровь.        — Юнги, дай ему помочь, — шёпотом просит Кардинал, протягивая руки к Эйдену, но омега только сильнее прижимает сына к груди.        Сокджин смотрит со слезами во взгляде, Тэхён — строго, настойчиво.        — Пожалуйста, Эйдену нужна помощь, Юнги, — снова просит, и почему-то хочется довериться. Кардинал не навредит его ребёнку. Он хочет помочь. Он — не угроза сейчас. И даже несмотря на то, что перед глазами картинка, как альфа убил голыми руками человека прямо перед ним, омега внутри воет от желания, чтобы разрешить Кардиналу спасти мальчика.        Разжать пальцы стоит просто титанических усилий. Катберт подхватывает ребёнка и тут же уносит — ему нужно помочь и посмотреть, что с рукой ещё стряслось. Но Тэхён не уходит следом, а продолжает сидеть. Если бы не он…        — А… — раскрывает рот Терра, но оттуда вырывается только судорожный хрип.        Не получается заговорить, словно глотку сдавило. Слёзы подкатывают к глотке, голова кружится, тошнит, вот-вот Юнги упадёт.        — Терракота, — зовёт знакомый бархатный голос, но темнота уже скапливается от уголков зрения. — Юнги!        Уже громче, вынуждает обернуться. И вдруг его укутывает коконом вишнёвого запаха, стоит пересечься с альфой глазами. Внутри Юнги слишком много страха, ему нужно куда-то выйти, что-то хоть сделать, иначе он сейчас задохнётся. Грудь сильно сдавливает, голова звенит и зрение троится. Юнги накреняется, но плечо Тэхёна не даёт ему рухнуть на пол без сознание.        — Юнги, — снова зовёт альфа, но не прикасается, лишь подставляет плечо, он смотрит-смотрит-смотрит, завораживает. Хочется, чтобы кто-то сейчас хоть немного защитил Терракоту от демонов внутри. — Дыши. Дыши, Юнги. Он живой. Он выживет. Катберт его вытащит.        Слова не успокаивают, глаза Юнги расширяются от паники, губы сжаты добела.        — Дыши, огонёк, — вкрадчиво шепчет Тэхён, не приближается, хотя хочет — видно. Слово своё держит, не трогает омегу. — Тебе тоже нужна помощь. Дай её оказать.        Аромат вишнёвых феромонов становится гуще, обволакивает с головы до пят, укутывает будто в пуховое одеяло. И как бы было просто, если бы Юнги позволил себе в нём остаться. Если бы дал помочь себе. Если бы…        Его снова покачивает.        — Юнги, — зовёт его Тэхён, и хочется отозваться. Но язык прирос к нёбу.        Пальцы сильно вдруг стискивают что-то и, опустив глаза, омега видит, что до треска сжимает чужой тёмный рукав. держится за Кардинала, уже этим движением буквально крича о помощи. В этот раз Терра один не справится. У него не хватает внутренних сил.        — Падай, я поймаю, — это дурман? Голова кружится всё сильнее, а слова Тэхёна кажутся нереальными.        Всё равно Терракота падает. Пошатнувшись и вроде бы замечая перед собой светлые волосы и полные губы Рована, Терра коротко выдыхает и падает. Прямо в чужие руки, в скопление феромона, принимающего его с заботой и сладким теплом. Глаза смыкаются, Юнги встречает темнота. Здесь хорошо, здесь, кажется, отовсюду доносится звук глубокого, сильного сердцебиения, словно стучит прямо ему в ухо. Тепло. Тепло и больно.

Конец второй части.