Баккара

      Салита почти вваливается в общую комнату, а следом за ним, едва уже стоя на ногах от тяжести чужого веса на спине, входит Чимин. Сидящие там командиры тут же взвинчиваются, они, по всей видимости, только принялись обсуждать произошедшее в Сапхаре, когда Салита и Баккара вторглись в пространство, пахнущие кровью и дымом. Катберт тут же подбегает к Салите, осматривает бегло, а тот выкрикивает:        — Немо! Помогите Баккаре!        Командиры поспешно бросаются к омеге с трясущимися от усталости ногами, бледным лицом и бессознательным альфой на спине, чтобы с аккуратностью забрать раненого. Со стола вмиг всё оказывается сметено, Катберт требует тишины и раздаёт указания на языке жестов, все, кроме Баккары, его понимают. Немо укладывают на стол, и омега поджимает губы, тут же оборачиваясь к Чимину, который плавно сползает на пол. Он едва дышит от усталости, но чувствует себя более или менее, потому что дотащил альфу туда, где ему могут оказать помощь. Салита осторожно укладывает Тэхёна на пол, чтобы тут же броситься помогать Катберту — Немо слишком тяжело ранен, ему нужна помощь в первую очередь, а вот Чимин подползает к Стражу и принимается осматривать разбитую голову.        Укладывает Тэхёна кое-как боком головой на свои колени, чтобы отодвинуть слипшиеся от крови на затылке прядки. Рана небольшая… Принц знает азы медицинского дела, ему тоже преподносили данные навыки во дворце, потому ощупывает череп, чтобы постараться определить, насколько велика травма альфы. Выдыхает, когда понимает, что кость не пробита, не треснута, только опухает кожный покров. Тэ очень сильно повезло.        Преодолевая боль и судороги в ногах, Чимин поднимается. Ему нужно помочь Тэ, остальные пусть займутся Немо, которому крайне сильно непоздоровилось. Один из командиров подбегает к омеге:        — Чем я могу помочь? — осторожно спрашивает он, вдруг кивая на лицо Баккары, испачканное кровью.        Чимин поднимает ладонь и пальцами дотрагивается до щеки, которую, видимо, задело осколком или камнем, может, счесал во время падения.        — Я в порядке, царапина, — хрипит он, а после добавляет: — Лучше помогите мне с Кардиналом. Он получил по голове чем-то, закрыв меня.        Командир, кажется, его звали Раоль, слушает тихую просьбу Чимина, а после бросается за тёплой водой, чтобы Чимин мог вымыть рану Тэхёна. Тот лежит по-прежнему недвижимо, когда Пак возвращается с нарванными из какой-то тряпки лоскутками. Омега присаживается на колени, его спину саднит — всё же он рухнул на землю, когда Кардинал его прикрывал, но это ничто по сравнению с ранами альф.        — Ты цел? — спрашивает Салита, когда приближается к Раолю и Чимину, подлатывающим Тэхёна.        — В норме, — кивает омега, глядя на запёкшуюся рану на лбу альфы. — Иди сюда, обработаю.        Салита оборачивается и бросает взгляд на напряжённого бледного Катберта, делающего сейчас всё возможное, чтобы вытащить Немо с того света. Салита падает прямо на пол рядом с Чимином, пока тот бинтует промытый порез на голове Тэ. Он неглубокий, череп не пробило, а это — самое главное. Тэхён будет в порядке. Чимин молчаливо жмурится напоследок и беззвучно читает молитву, прося Саванн о благосклонности для своего названного брата. Он и сам всей душой верит в Тэ, в то, что он выкарабкается. Уложив на свёрнутую куртку командира голову альфы и оставив его так лежать, пока кто-то не поможет перенести его в комнату, Чимин оборачивается к Салите.        Смачивает в чистой порции воды, принесённой Раолем, лоскут и осторожно принимается оттирать запёкшуюся кровь.        — Сраный блять… — выдыхает тот, гневно прожигая пространство взглядом и выдыхая через нос.        — Как бы не пришлось уйти из Сапхара раньше, — чеканит Раоль, вдевая в иглу нить, потому что рана Салиты серьёзна и требует шва. — Он не мог нас найти так просто. Кто-то сдаёт ему местоположения.        Чимин поджимает губы, споласкивает руки и принимает у Раоля иглу. Он не умеет шить, но знает принцип, а сейчас главное — заштопать Салиту, чтобы рана начинала заживать. Приблизившись, омега, стараясь не погружаться в мысли слишком глубоко, пронзает туповатым остриём иглы кожу. Салита сжимает челюсть и шумно выдыхает через нос, но даже не дёргается, пока Чимин дрожащими от ужаса и нервов руками, пытается хоть как-то зашить рану на лбу. Медик из него так себе, но неизвестно, сколько ещё Катберт будет занят Немо.        Шов получается кривым, возможно, неправильным, и Чимин сильно стискивает губы, но альфа только благодарно сжимает его плечо красными от крови пальцами. Молчаливая, хмурая благодарность вынуждает Чимина облегчённо выдохнуть и начать накладывать повязку, крепя её пластырем к коже.        Терракота с абсолютно белым лицом влетает в комнату, где все мечутся рядом со столом, отталкивает одного из командиров, чтобы взглянуть на Немо. Чимин приближается к нему, и омега сразу же обращает на Пака внимание.        — Ранен?        — Царапина, — моргает Чимин, наблюдая за тем, как Терра оскаливается, глядя на изуродованное лицо самого младшего из верхушки Гвардии. — Тэхён закрыл меня.        Терракота вдруг принимается оглядывать пространство, пока не натыкается на лежащего на полу Тэ. Его взгляд вспыхивает, вдох замирает, а глаза расширяются. Глава тут же оборачивается на подтягивающихся Гвардейцев.        — Какого он лежит на полу? Вейлан, Прессель! — рявкает Глава. — Поднимите Кардинала и на койку его, живо, — голос у Терры просто насыщен сталью, даже Чимин вздрагивает.        Он, проследив взглядом вместе с Терракотой за тем, как двое крепких парней подхватывают Тэхёна и уносят из общей комнаты, возвращает внимание к Немо. Пальцы омеги в знакомых Чимину перчатках, кажется, большеватых для его небольших ладоней, дрожат и впиваются в собственное предплечье. Чимин вздыхает и отходит, сползая по стене. Минутку передохнёт… только минутку.

🥀🥀🥀

       Для раненых пришлось организовать лазарет в ангаре. Планер отогнали ближе к выходу, а в остальном пространстве расставили кровати и печки. Чимин помогал, чем мог, пока Катберт разбирался с ранеными, латал тех, кому не так сильно досталось. Он почти падает от усталости к полуночи, когда в ангар влетают растрёпанные и запыхавшиеся Гвардейцы, покинувшие город, чтобы связаться с Тиреллом.        Чимин сидит у кроватей Тэ и Немо, которых положили рядом, и борется с сонливостью, накатывающей всё сильнее на уставшее тело. Некогда было думать ни о холоде, ни о голоде, даже о Чонгуке не думал, лишь единожды взмолился Саванн, чтобы альфа был в порядке.        Немо наполовину в бинтах. Ожоги его — крайне страшные. Катберт пояснил Главе на языке жестов, а Салита перевёл для Чимина, что альфа серьёзно пострадал. Его лицо обожгло, глаз оказался задет, и зрение Немо может частично утратить. Рука и часть груди тоже оказались в волдырях, кожа почти слезла, и Катберт использует все имеющиеся у него запасы обезболивающего, чтобы облегчить альфе состояние. Они не знают, сможет ли Немо выкарабкаться.        Леандр почти падает, перебегая между рядами коек. Много людей постарадало, им попросту оказалось некуда идти, и гвардейцы, скрепя сердце и взяв ответственность, стали вести и нести раненых в штаб. Они — оплот простых людей. И тем больше некуда податься, неоткуда ждать помощи. Терра разбирается с ущербом на верхних уровнях штаба, а Чимин просто присел на мгновение. Ноги его почти не держат, и Катберт всё старается омегу прогнать, чтобы передохнул, хотя сам почти валится на пол от переутомления.        Чимин никогда не видел на лице Леандра столько эмоций. Омега бледен, губы его трясутся, а тёмно-шоколадные глаза грозятся разразиться крупными солёными каплями. Чимин даже привстаёт с койки, где лежит Тэ и вяло глядит на происходящее.        — Хосок! — надрывно кричит Вивьен, слёзы всё же брызжут из глаз, вынуждая пышные ресницы склеиться. — Хо…        Чимин ловит омегу за плечи и тут же ощущает его кошмарную дрожь. Та пробивает всё тело, Вивьен трясётся, как осиновый листочек, плачет, кривит от ужаса губы, когда видит перебинтованного альфу. Его вдруг разрывает рыданиями, Леандр почти повисает на Чимине, а тот помогает шокированному омеге приблизиться к койке Немо.        — Придурок, — плачет в голос Леандр, падая у той на колени и вцепляясь в простыни рядом с Немо. Он плачет так надрывно, что сердце Чимина тоже дрожит. — Придурок, Хосок, не смей помирать, слышишь меня?        — Не ори ты так, слышу, — доносится совсем слабо, и Леандр поднимает на него заплаканное лицо, ошарашено глядя на едва пришедшего в себя альфу. — Чего орать сразу? Я ещё не сдох.        Леандр ослабше утыкается лбом в простыню рядом с забинтованной до самых пальцев рукой, его плечи вздрагивают, и Чимин не знает, стоит ли прикоснуться к убитому горем Вивьену или пока оставить в покое. Чимина едва не сносит с ног, когда рядом с ним оказывается Пепел. Альфа хватает Баккару за плечи и разворачивает к себе, сразу же осматривая всё тело, ощупывая щёку, которую задело осколком, но не поранило слишком сильно.        — Саванн, ты цел, — едва слышно выдыхает Чонгук и вдруг порывисто прижимает Чимина к себе, а тот впивается пальцами в куртку наёмника.        Шумно втягивает его древесный запах, утыкаясь в шею лицом, хочется зареветь, потому что так много раненых, потому что весь ужас произошёл так близко к омеге, что теперь шок и дрожь его накрывают с головой, но Пак держится и не позволяет себе сдать позиции. Лишь краткую минуту слабости, когда сорванно выдыхает в шею Пеплу, радуясь, что тот не пострадал и даже не оказался задет произошедшим. Альфа же быстро мажет губами по виску принца и жмурится, а после отстраняется.        — Ты как? — спрашивает у Кардинала он, когда омега присаживается рядом с Тэхёном и хватает за руку.        — Выживу. Голова раскалывается, — хрипит Тэ, моргая и почти засыпая снова.        Чонгук кивает и приближается ко всё ещё плачущему Вивьену, который к Немо даже прикоснуться боится из-за того, насколько тот изранен. Грудь альфы перебинтована, рука тоже полностью в белых лоскутах, половина лица закрыта и виднеется жёлтый след мази, испачкавший марлю. Хосок выглядит плохо. Очень плохо. Свободная и уцелевшая половина его лица почти серого оттенка, капилляры в глазу полопались, а грудь болезненно ходит ходуном. Катберт оказывается рядом с Чонгуком и снова нависает над Немо, оглядывая его с беспокойством. Что-то показывает на языке жестов, из-за чего Пепел стискивает челюсть и становится предельно серьёзным.        — Если мы найдём способ помочь ему, найдём больше, чем есть сейчас, получится? — глухо спрашивает альфа у медика.        Катберт опускает разные глаза и поджимает губы, но робко кивает. Ему плохо от того, что не может ничем помочь больше Немо, вытащить его из западни.        — Что? Что… — почти хрипит Вивьен, всё ещё дрожаще сидя рядом с койкой Немо.        — Его ожоги слишком велики, — тихо говорит Пепел. — Он может не дожить до утра.        Чимин зажимает рот ладонью, сдерживает подлые обжигающие слёзы, а вот у Леандра это не получается. Он воет, лицо краснеет от слёз, пока Хосок снова медленно приоткрывает глаз.        — Чего ты разнылся? — хрипит альфа, через боль немного оборачиваясь на омегу. — Посмотри. Теперь за меня точно не выйдет ни один омега с такой рожей. Твои шутки оказались пророческими.        — Заткнись, — плачет Вивьен, растирая слёзы по лицу. — Замолчи, не говори так, придурочный.        — Ну, а что? Я не прав? — растягивает, несмотря на боль, губы в ухмылке Хосок. — Останусь холостяком. Кому нужен сухарик, поджаренный на костре революции.        — Мне нужен, — почти на весь ангар выкрикивает Вивьен, а крупные слёзы всё продолжают стекать по бледным щекам. — Мне! Я выйду!        — Придётся взять ответственность за своё обещание, — голос Немо почти пропадает, но улыбка вдруг кажется такой… искренне счастливой, что душа Чимина, наблюдающего за ними, пронзительно вздрагивает.        — Если сдохнешь, не перед кем мне будет его держать, — всхлипывает Леандр, утыкаясь лбом в подушку рядом с головой альфы, потому что прикоснуться к нему не может, не причинив море боли. — Поэтому… выживи, черти тебя дери…        Последнее почти неразличимо, как самое сокровенное, и плечи Пака от этого тона поникают. Тэхён задремал, уронив голову, и Баккара поправляет его тонкое одеяло, чтобы альфа не замёрз.        — Я обещаю, — хрипит Немо, вдруг протягивая здоровую руку через боль к омеге и стирая с его лица влагу. — Хрен тебе, а не моя смерть, Вивьен. Я выживу и женюсь на тебе.        Тот судорожно кивает и льнёт к ладони так отчаянно, словно это — последнее, что удерживает его на этом свете, иначе Леандр грозится уйти следом за своим альфой. Чимин вздыхает с болью, наблюдая за ними, пока в ангаре не появляется Терракота. Он уставший, как и все члены Серой Гвардии, глаза взбешённые и мечутся по койкам, с болью замирая на раненых. Приблизившись к ним, омега стискивает кулаки.        — Мне пришлось срочно связаться с Урсу, — чеканит Терра, бросая мимолётный и кажущийся даже отчасти взволнованным взгляд на дремлющего Тэхёна. — Серьёзно раненых слишком много. Мы не сможем их перевезти сейчас. Но Натаниэль пообещал в кратчайшие сроки помочь нам.        Чимин выдыхает. Они обсудили это ещё несколько часов назад, и Терра пообещал заняться связью с Урсу, пока Чимин помогал Катберту. И вот, пришёл ответ. Омега слабнет от усталости и лужей готов растечься рядом со своим Стражем по узкой койке. Им помогут.        — Он отправил два планера к нам с провизией и медикаментами, но если они высадятся здесь, то привлекут внимание. Нужно, чтобы кто-то помог с выгрузкой и доставкой, — мрачно проговаривает Терра.        — Транспорт? — вклинивается Пепел, скрестив руки на груди.        — Город выделил два грузовика. Торговые, от людей, Смотрители игнорируют нас, даже становятся агрессивнее к мирным, — выплёвывает Глава.        — Нужно, чтобы кто-то отправился принимать поставки, — делает вывод Пепел, глядя на Терру. — Кто из наших способен сейчас?        — Половина разгребает последствия и тушит пожары вместе с мирными, — выдыхает устало Терракота. — Ещё половина занята ранеными. Сейчас соберём человек десять и отправим.        — Я поеду, — хрипло выдыхает Чонгук, вынуждая Чимина вздёрнуть голову.        — Я с тобой, — тут же взвинчивается он.        — Нет.        — Да! Я не отпущу тебя одного!        — Баккара, ты один из тех, кто может помочь Катберту.        — Я ещё один из тех, кто почти не пострадал. Сейчас каждый человек на счету, — упрямствует омега.        — Что за привычка соваться в самое пекло, — цедит через зубы альфа, приближаясь. — Твоя жизнь не равна нам, понимаешь?        — Равна, — громко выговаривает омега, привлекая к ним внимание. — Равна. Я не хочу, чтобы меня уберегали, как чёртов аленький цветочек, пока остальные рискуют. Хватит с меня хрустального купола, Пепел, — Баккара смотрит упрямо, с огнём, несмотря на усталость. — Я пойду с тобой. Я помогу доставить необходимое нам. А после буду помогать раненым, пока не упаду, понятно?        Чонгук смеживает устало веки, понимая, что Чимин не отступит. Катберт подлетает к омеге и крепко стискивает в руках, прижимаясь всем телом.        — А ты не забудь отдохнуть, — шепчет омеге в ухо, а тот молчаливо кивает. — У нас будет много работы.        Терра напряжённо глядит на них, вздыхает.        — Я поеду на втором грузовике. По пять парней для охраны и защиты. Сейчас найдём тех, кто ровно стоит на ногах и выдвигаемся.        Чимин весь почти дрожит от снова наплывающего адреналина, уже собирается двинуться к выходу из ангара, как присаживается снова на койку Тэхёна и вздыхает. Поглаживает дремлющего альфу по лбу, оставляет на тёмных волосах короткий поцелуй. Он вернётся. Тэхёна рядом не будет, и Баккаре придётся отвечать самому за себя. А пока — в путь.

🥀🥀🥀

       Чонгук заставил плотнее скрыть нижнюю половину лица, потому что события сейчас могут быть непредсказуемыми. В городе настоящая разруха, горят дома, которые тщетно пытаются потушить выжившие, раненых много, и Гвардия старается помочь всем, тогда как Смотрителей даже нет рядом, что кажется им всем странным. У Пака даже возникают мысли о том, что бомбёжка может повториться. Ещё ночь совсем, звёзды сверкают над головами, но небольшая группа из семи человек движется в сторону окраины, чтобы добраться до грузовиков. Второй же — в другом конце, и туда отправились Терракота и Салита, оставив Гвардию и штаб на плечах Катберта, Вивьена и некоторых командиров. Чимин, как и велел альфа, не убирает руки с пистолетов, постоянно ладонью то и дело прикасается к оружию, пока они петляют среди уцелевших улиц, чтобы достигнуть нужного места. Они доходят без приключений, почти никого не встретив на пути, и Пепел, рванув ручку дверцы водительской стороны, вскакивает в пыльный салон.        Машина явно старая, но работающая, Чимин запрыгивает на подножку и залетает на пассажирское, не скидывая капюшона, пятеро сопровождающих их мужчин базируются в крытом кузове. Как только им стучат в стенку, Чонгук заводит двигатель. Чимину без сомнения страшно. Утекающие сутки несут слишком многое, чтобы получилось быстро это переварить, но займётся подобным омега тогда, когда сможет выдохнуть и быть уверенным в том, что всё устаканилось, хотя есть доля подозрения, что это — лишь начало.        — Поехали, — тихо выговаривает Пепел и выворачивает руль, чтобы заставить транспорт, рыча, выехать на другую улицу, ближе к границе с лесами этого округа, куда и обещали прибыть планеры. Координаты они запомнили и уже следуют за точкой, указаной на крохотном эркане прибора в руках Чимина, который показывает, куда им нужно прибыть. Чонгук выглядит серьёзным и сосредоточенным, вены на его руках почти вздуваются от того, как сильно альфа стискивает руль.        Они доезжают до лесной дороги. Продираться тут оказывается трудно, и им везёт, что не было дождя, ведь иначе земля была бы слишком мягкой для тяжёлой машины. Чимин держится за ручку и едва дышит через ткань, какой обмотал рот и нос, чтобы сокрыть лицо. Они останавливаются на полянке, где мигает точка красным, оповещая о прибытии, а после Чимин выключает прибор от греха подальше. Ждут, ждут, ждут. Планеры всё не появляются, хотя на востоке уже начинает сереть постепенно небо. Чимин и сам не замечает, как ненадолго выключается. Рывком приходит в себя, когда небо уже совсем светлое, а Чонгук продолжает сидеть за рулём и ждать. В его руках пистолеты на случай, если их поджидают здесь.        Глупо, конечно, надеяться только на Урсу, но Гвардии пока неоткуда ждать помощи. Им нужна эта протянутая рука. И Чимин снова, уже в бесчисленный за сегодня раз, молится Богине. Пусть им повезёт. Он может ратовать лишь на благосклонность Саванн для него и тех людей, которых Пак хочет спасти.        Они слышат рокот приближающихся двигателей. Сначала становится страшно: вдруг это планеры, которые попросту их подорвут, но увидев ярко-красную розу на серебристом брюхе, Чимин вздрагивает. Урсу. Он оставил на крылатом транспорте знак, чтобы Гвардия сумела понять, это — свои.        Они покидают грузовик, остальные тоже уставше и сонно выбираются из кузова, пока планер старается аккуратнее сесть на полянке, не завалив при этом деревья. Рокот двигателей стихает, а рампа медленно отделяется от основного корпуса, чтобы выпустить нескольких одетых в чёрное мужчин. Чимин хочет было подойти к ним, но Чонгук выставляет руку перед омегой и ею же заводит себе за спину, удерживая револьвер в свободной.        — Назови, — рычит почти альфа, глядя на остановившихся охранников Урсу.        — Восставшие из пепла, мы сожжём вас тоже, — хрипит один из альф, оглядывая пистолеты, которые Гвардейцы держат на изготовке. — Мы пришли по просьбе Терракоты. К Баккаре.        Чонгук кивает. Никто особо не знает позывной Чимина, и если охрана была осведомлена, значит, они точно прилетели от Натаниэля, и это не очередная ловушка регента.        Альфы принимаются показывать ящики и коробки с медикаментами, а у Чимина дрожит душа. Тут столько всего! В такие короткие сроки Урсу умудрился почти битком забить планер гуманитарной помощью для Сапхара. Омега тихонько выдыхает и принимается таскать коробки вместе с остальными, чтобы поскорее заполнить кузов грузовика. Стражники Натаниэля помогают им, и вся группа справляется довольно быстро, даже солнце не успевает подняться слишком высоко.        Брюхо планера пустеет, и Стража уже собирается покинуть их, как вдруг из прилеска вылетает с десяток Смотрителей с электрошокерами на изготовке. Чонгук почти отшвыривает Чимина, когда в них летит разряд, и омега катится по траве, но остаётся незадетым. Он бегом вытаскивает пистолеты из кобуры и выставляет перед собой. Но тело не слушается. Руки дрожат, голова туманная. Смотрители нападют на Гвардейцев, а Стражи Урсу помогают им отбиваться, хотя могли бы улететь. Но нет. И один Чимин, как мышка, замирает посреди полянки со слетевшим капюшоном и дрожащими руками с револьверами в них. Один из Смотрителей направляет дуло шокера в сторону Гвардейца — офицера, который помогал ему с Тэхёном, и Чимин больше не имеет права медлить. Тут нет ничего сложного, Чимин умеет стрелять, но омега не умеет убивать. Он не думал, что ему придётся отбирать чью-то жизнь, не предполагал, что искупается в крови, но революция и их мир слишком жестоки, чтобы оставить его невинную душу в покое. Чимин едва дышит, когда бегом приближается к Раолю и снимает пистолет с предохранителя. Раздаётся всего один щелчок, на курок оказывается легко нажать, и пуля с баханьем вылетает из дула. Она вонзается Смотрителю в плечо, избежав участи застрять в белоснежных доспехах, а Раоль, улучив момент, бьёт мужчину ногой в голову. Шлем слетает, обнажется лицо. Человеческое, обыкновенное, даже отчасти такое же испуганное, как и у Чимина, но Гвардеец, рыкнув, выстреливает ему промеж глаз.        — Баккара, не стой столбом! — кричит Чонгук, отстреливаясь от ещё троих Смотрителей, пока Чимин ошарашено переваривает новую порцию крови.        Этей. Отбор. Пуля, вонзившаяся в его голову, и брызги, усеявшие собственное лицо. Острая боль в боку, суматоха боя, битое стекло. Чимину ужасно страшно, тело каменеет, когда омега смотрит на то, как в его сторону поворачивают пистолет. Чонгук не может никак прорваться к нему, остальные борются, а Чимин… застыл. Он испуган. Он слишком мало знает о жестокости, той внутри Чимина по-настоящему нет. Но он хочет жить. Если он намерен стать королём, если уверен в том, что устраивает революцию, в первую очередь Баккара должен выжить. Выжить — значит, отобрать сейчас жизнь у другого.        И Чимин, почти плача от паники, стреляет. В этот раз пуля попадает в шею, Смотритель падает на уже порядком окровавленную траву, а Чимин — на колени. Раздаются ещё несколько выстрелов, а после всё затихает. Чимин отчаянно поднимает голову и, дрожа, смотрит на истекающего кровью мужчину в белых доспехах хранителя порядка. Он убил человека. Убил…        Чимин быстро сдирает с лица тряпьё, которым прикрыл до этого, и его выворачивает желчью прямо на траву под ним. Он пошатывается, глаза застилает истерикой и паникой, но рядом вдруг оказывается Чонгук. Он придерживает Баккару, пока его выворачивает почти насухую — желудок по-прежнему пуст, не было ни времени, ни возможности втолкнуть в себя даже крошку. Пака скручивает ещё раз спазмами, но выходить нечему. Чон же поглаживает его по голове и удерживает за грудь, позволяя выдохнуть.        Стражи Урсу переговариваются о чём-то с Раолем, а после двигатели снова рокочут.        — Надо возвращаться, — тихо говорит командир, глядя за тем, как белый, словно бумага, омега, сидит на коленках и дрожит. — Давайте.        Чимин убил. Убил его. В голове ужасом стучит мысль о том, что принц отобрал чью-то жизнь, желудок снова сводит спазмом, но Пак сдерживается и терпит из-за этого боль. Пепел же помогает ему подняться на ноги и добраться к грузовику. Они должны отвести помощь Гвардии, а все ужасы осознания — после.

🥀🥀🥀

       Терра заканчивает помогать остальным выгружать лекарства в ангар, чтобы Катберту слишком часто не пришлось бегать. Часть остаётся в подземном штабе, а часть здесь. Члены Гвардии всё ещё заняты тем, что помогают мирным приходить в себя после бомбёжки. Припасов от Урсу оказывается много, и Терра уже отдал указания Гвардейцам приготовить еды, чтобы раздать всем нуждающимся. От регента пока не слышно ничего, оно и лучше — люди после трагедии очень взвинчены, очень напряжены и насторожены. Многие даже боятся выходить из домов и начинают оборудовать подвалы, хотя омега не уверен, что это поможет.        Он с болью глядит на Немо. На то, как Катберт с великой осторожностью снимает бинты, а кожа почти слезает следом. Глаза Сокджина воспалены, он не спал больше суток, а теперь вынужден заниматься ранеными. Баккара тоже не ложится, хотя Чонгук недовольной вороной чуть ли не рычит на омегу. Им не до отдыха. Нужно спасать людей. Катберт смазывает специальным гелем кожу, причиняя боль стонущему во сне альфе, но по-другому никак. Эта штука должна регенерировать клетки и позволить Хосоку восстановиться быстрее. Шрамы от ожогов останутся такими же кошмарными, но Немо будет жить.        Леандр помогает людям на другом конце ангара, они все уже не умещаются в этом помещении, потому оставляют особенно сильно раненых, остальных отправляя по домам. Ему не разрешают приблизиться к Немо, потому что каждый раз омега начинает непроизвольно плакать. Терре же нужны сильные бойцы, некогда распотякивать и разводить тут сырость.        Сам он не помощник им, каждый из омег, помогающих с пострадавшими, понимает — Юнги к ним не прикоснётся, иначе откачивать тогда придётся Главу, а это им не нужно. Юнги замирает, зная, что позади лежит Страж. Его травма не критична, альфа просто ждёт того, чтобы Катберт его осмотрел и отпустил восвояси, однако…        Юнги поджимает недовольно губы. Ему не нравится то, что внутри нечто вздрогнуло от вида его перебинтованной головы и окровавленного лица. От бледности кожи и осознания Главу пронзило вдруг скребущим чувством страха. Не перед Кардиналом, а за него. Это пугает, настораживает, выводит из себя. Не нужно ему думать о дурацком альфе с насыщенным вишнёвым феромоном, Ким Тэхён для Юнги ничего не значит и не должен. И всё равно оборачивается.        Под глазами альфы залегли тени, лицо ещё немного кажется бледным, но Тэхён в сознании. Он выглядит приемлемо, чтобы выставить его из ангара, только ожидает, пока Катберт закончит с Немо, убедится в целости Тэхёна и отпустит. Юнги прожигает его зрачками, разглядывая.        Эйден врывается в ангар и маленькой неугомонной фурией летит в сторону родителя. Тёмные пушистые волосы взлохмачены, а когда маленький альфа замечает перебинтованного Немо, раненого Тэхёна и ужас, витающий в импровизированном лазарете, то сам бледнеет.        — Папа, — хрипит Эйден испуганно. — Папочка.        — Тише, — Юнги хочет уберечь Эйдена от всего этого, но пока является его родителем, не выйдет.        Тэхён приглядывается к ним, а после, когда сын замечает внимание Кардинала, то вдруг бросается к нему. Эти двое сблизились за то время, когда Тэхён с ним проводил тренировки. Юнги поджимает губы. Как взрослый мужчина, как омега с ребёнком, он понимает, что Эйдену отчаянно не хватает отеческой ладони. Сильного плеча, влияния и ауры альфы, чтобы вырасти полноценным и стойким мужчиной. Он знает, что оба родителя важны для ребёнка, но у Эйдена нет отца-альфы, только он — Юнги. И, к сожалению, Мин не способен дать ему того, в чём мальчик нуждается, а нужда эта, как видно, крайне сильна.        Тэхён обнимает ребёнка, поглаживает по лохматой голове, треплет за ухо и слабо улыбается.        — Ты будешь в порядке? — дрожащая нижняя губа ярко выражает все эмоции Эйдена, и сердце Юнги сжимается.        Ему-то альфы к чёрту не сдались, но сын…        — Я уже способен бегать, как молодая лошадка, — посмеивается, улыбаясь мальчишке, и тот, несмотря на блестящие в глазах слёзы, улыбается в ответ. — Подожди только, пока Катберт меня отпустит.        — Я переживаю за тебя. И за всех.        Почему сын вдруг откровенен с другим мужчиной, с тем, кто для него чужой? Много раз Юнги наблюдал за их «тренировками». Тэхён строг, он вынуждает мальчишку до последнего пота тренироваться, и Эйден ни разу не пожаловался на усталость. Маленький альфа стоически переносит тяжёлые часы занятий, он сверкает, словно начищенная монетка, и Юнги ощущает каждый раз укол ревности. Словно… он неполноценный. Он не способен дать ребёнку омежьей нежности, которую должен транслировать своему чаду, не может стать альфой, во внимании которого нуждается Эйден. От этого… горько.        — Ты можешь идти, если чувствуешь себя нормально, — тихо говорит омега, продолжая прожигать Тэхёна взглядом. — Катберт занят. А ты занимаешь койку.        Тэхён смотрит странно, неясно, мимолётно поджимает губы. Эйден отстраняется и взволнованно переступает с ножки на ножку, ждёт, пока Кардинал поднимется с кровати.        — Спасибо, — бормочет альфа и выравнивается. Его пошатывает, отчего Тэхён чуть не падает обратно.        Юнги в нескольких шагах от него вдруг каменеет. Только что его тело едва ли не подалось вперёд, чтобы поймать Тэхёна, омега бледнеет и сразу становится серьёзным. Эти порывы совсем ему не нравятся. В груди клубится страх, перемешивающийся с недоверием, а так же ещё тысяча необъяснимых всполохов. Терра хмурится, исподлобья смотрит на альфу, которого вдруг подхватывает Эйден под руку, словно хочет помочь дойти.        — Мы же товарищи! — пыхтит ребёнок, он больше болтается на мускулистой руке, вместо того, чтобы поддерживать медленно шагающего альфу. — Я на себе тебя потащу, если надо будет!        Эйден видит в нём кого-то важного, и Юнги досадливо поджимает губы. Не должен. Ни сын не должен так сильно привыкать к Кардиналу, ни он — испытывать хоть что-то кроме безразличия. Во-первых, ему совершенно точно некогда думать о всяких там дурацких штуках вроде чувств и привязанностей. Во-вторых, он не сможет физически проявить что-то подобное. По крайней мере Юнги предполагает, что не сможет.        Он слишком болезенно относится к любому альфе, который попробует к нему приблизиться. Он грязный. Он испуганный. Он слабый на самом-то деле. Только сам омега знает, что может убить любого, пока не увидит в его взгляде похоть. Она вводит его в ступор, она доводит тело до состояния паралича. Похоть. Любой подтекст, связанный с близостью между альфой и омегой, готов довести Юнги до состояния чистейшей истерики. Поэтому он не подпускает к себе никого уже больше десяти лет.        Ему было всего четырнадцать. И это сломало не только его психику, но и омегу внутри. Он больше не мечтает о влюблённости, он больше даже подумать не может, что способен быть с альфой, как в моральном, так и в физическом плане. Юнги может полагаться только на себя. У него в руках революция, и никакие отношения не станут важнее неё. А в душе почему-то скребёт.        Вид Тэхёна, на руке которого виснет его — Юнги — сын, почему-то приносит боль. Он ведь… он ведь мог быть другим. Если бы не эти ублюдки, изнасиловавшие омегу, если бы они не разодрали вместе с телом душу и психику, Юнги мог бы ответить на чувства альфы. Он ведь видит. Видит, какими глазами смотрит на него Тэхён.        Терракота опускает взгляд на чёрные перчатки, которые альфа оставил в его кабинете. Заметил, что принадлежащие омеге истончились и совсем истёрлись, притащил, тайком оставил на краю стола. Мягкие. Немного большие, из плотной замши с кожаными вставками, утеплённые. Удобные. Первым порывом было выбросить их или швырнуть Тэхёну в лицо, но почему-то Глава всё равно принял. В них… хорошо. Юнги, поджав губы, снова бросает взгляд на выход, где уже скрылись Тэхён и Эйден. Альфе тоже не суждено ничего. Не только из-за Терры, а ещё из-за клятвы. Чудится Юнги, что он явно не тот, кто станет нарушать данные священные обещания.        И почему, дьявол его задери, этот Тэхён поселился в голове Терракоты? На что он там? Они обречены, даже не попытавшись. Юнги стыдливо давит в себе мысли. Что всё могло сложиться иначе, что он мог быть другим, если бы его не сломали. Улыбчивым омегой, каким был прежде, с лисьим прищуром. Он мог бы быть счастлив даже во время революции, иметь кого-то, кто находился бы рядом. Иметь семью. Они с Эйденом и есть семья, но глядя на то, как мальчик льнёт к альфе, Юнги даже думать не хочет о том, как сын появился на свет. У Юнги могло быть всё. Но нет, жизнь распорядилась иначе. И теперь даже толку нет размышлять о подобном. О том, что омега мог быть любимым, желанным, а не испуганным и состоящим сплошь из стальных узлов. О том, что у него мог бы быть дом — дом, содержащийся в людях. В супруге, его поддержке и опоре, чтобы не приходилось быть настолько сильным. В ребёнке, быть может, не в одном. В… счастье.        Терракота смеживает веки только на единое мгновение, а раскрывает глаза уже с прежним жёстким и холодным взглядом. Катберт, стискивая бинты, глядит на него. Испачканными в заживляющем геле пальцами омега на языке жестов произносит:        «Он ведь неплохой человек», — Юнги знает. Понимает даже через призму страха и травмы. Но не может. Слишком много Но.        — Знаю, — безразлично бросает Катберту, поджавшему тут же губы.        Терра же, отведя взгляд, движется прочь из лазарета. У него ещё слишком много дел, чтобы подвергать себя эмоциональным встряскам. Мысли о Ким Тэхёне летят в самый дальний и самый тёмный угол, под тысячу замков. Им нет места в сердце омеги.

🥀🥀🥀

       Чимин обессиленно сидит перед тарелкой рагу в общей комнате. Сегодня тут нет общего гама, за пределами штаба уже вечереет, а он только-только присел. Весь день проходил в работе, омега валится с ног и от усталости даже не может пропихнуть в себя несколько ложек тушёных овощей. Слепо глядит перед собой. Пока он помогал Катберту в лазарете, то мысли сами отходили на второй план, однако стоило оказаться наедине с собой, как его захлестнуло ужасающей, болезненной волной.        Всё меняется слишком быстро, слишком стремительно за короткий промежуток времени. Лишь двое суток назад в этом же помещении был смех. Пусть они находятся почти на войне, пусть, но жизнь продолжает течь. Чимин понимает, что сейчас, несмотря ни на что, существует жизнь, любовь, радости и горести. И взглянув на гибель людей, осознаёт, насколько просто всё это потерять.        Ложка в пальцах вздрагивает и выпадает, гулко стукает о пол, а Пак заторможенно за этим смотрит. Когда склоняется к ней, чтобы поднять, ему вдруг чудится, что его пальцы… дьявол, кажется, словно все они испачканы бордовым, кровь стекает с самых кончиков, капая прямо на металл ложки, пачкает всё вокруг. Руки омеги в крови, ведь он убил ими человека. Чимин всхрипывает и отшатывается, словно это вынудит кровь исчезнуть с кожи. Шаткий стул покачивается и заваливается вместе с ним назад, Пак больно бьётся спиной и сползает, стараясь восстановить дыхание. Не выходит. Он устал, слишком потрясён оказался, слишком напуган. Слишком много «слишком». Чимин едва дышит, слёзы сами струятся из глаз. Единственное, что хочется — свернуться клубком и замереть прямо так на холодном полу.        Чонгук появляется перед ним и сразу же присаживается на корточки, спокойно разглядывает омегу, неестественно бледнеющую кожу у него на лице. В его зрачках сверкает понимание.        — Так будет каждый раз? Я буду вспоминать этот кошмар постоянно? — хрипло спрашивает Чимин, глаза его округлены и направлены в пустое пространство перед омегой.        — Со временем ты… станешь черствее, — отвечает Чонгук, сидя рядом на корточках. — Но… первый раз трудно выбросить из головы.        Чон недолго молчит и помогает омеге подняться с пола.        — Я… тоже был шокирован после первого убийства. Меня выворачивало похлеще тебя, — усмехается Пепел, глядя на Баккару. — Фэй тогда смеялся надо мной, говоря, что каждое последующее будет легче. Он оказался прав. Я просто перестал видеть в убитых людей. Я не думал никогда ни об их чувствах, ни об их судьбах. Для меня заказанные были лишь объектами. Так оказалось проще абстрагироваться от реальности. В ином случае я бы давно уже сошёл с ума.        — Ты не жалеешь? — спрашивает Чимин, понуро опустив голову.        — Нет, — без сожалений отвечает Чонгук. — Не будь я убийцей, не выжил бы. Не будь я по горло в крови, мало бы чего добился. Я стал участником революции только потому, что привык убивать людей.        Чимин поднимает взгляд, и губы его дрожат. Порой он опрометчиво забывает, что Чон Чонгук — не просто красивый альфа и объект его чувств. В первую очередь он мужчина, ведущий свою войну, наёмный убийца — безжалостный и непримиримый. Он стискивает челюсть, шумно выдыхает через нос.        — Мне бы не хотелось больше, чтобы кто-то умирал от моей руки, — глухо выговаривает омега. — Но в тот же миг я понимаю, что на пути, который я выбрал, по-другому не получится.        Чонгук кивает. Он спокоен, но не холоден. Не убеждает Чимина, что тот всё ещё невинен и поступает так во благо. Чонгук для этого слишком прямолинеен, омега понимает всё по его взгляду: убийство есть убийство. Нет такого, которое бы сделано было во благо. Подобное не прощается.        Чимин глубоко вздыхает и на мгновение смеживает веки. Он справится, у него попросту нет другого выбора. Он должен справиться. Даже если по ночам его будут мучить кошмары, даже если душа омеги отправится в ад или небытие после смерти. Он готов.        С тех пор, как Пак Чимин стал Баккарой и вступил в ряды Серой Гвардии, он уяснил одну простую вещь: не существует честных людей. Не существует хороших людей. Мир не только чёрный и белый. Пора уже смириться и отринуть собственную наивность, да только это ужасающе тяжело.

🥀🥀🥀

       Переехать тогда, когда Гвардия планировала, попросту не получается. Раненые ещё тяжелы, некоторые только начинают приходить более или менее в себя за прошедшую неделю. И им приходится быть крайне осмотрительными. Регент по общественным каналам снова обвинил Серую Гвардию в теракте Сапхара, предложил помощь для пострадавших от «террористов», однако люди уже почти не верили ему. Оставались наивные души, которые были свято убеждены в том, что наместник короля искренен, но большая часть людей склонилась на сторону повстанцев окончательно. Многие альфы и омеги примкнули к ним, чему радовался Терракота, ведь люди в их случае — самое главное оружие. Даже, кажется, несколько Смотрителей, чьи семьи погибли во время бомбёжки, переметнулись на сторону Гвардии. Особенно после того, как своими глазами видели, как те, кого Рафаэль громко с экранов называл террористами, помогали тушить пожары, подлечивали раненых и раздавали еду до того, как регент всё же смилостивился послать гуманитарную помощь. Чимина это откровенно бесит и выводит из себя.        А образовалась ещё одна группа людей: те, кто понимают, что бомбёжка — дело рук регента, но совершённое из-за Серой Гвардии. Они обвиняют теперь их в том, что по вине повстанцев их и без того ужасная жизнь стала ещё хуже, в том, что погибло много людей. От этого никому не становится лучше.        — Они ещё запоют, когда мы сумеем свергнуть ублюдка и начать восстанавливать Рейвен, — рычал, услышав оскорбительные слова Терракота, а после оказалось достаточно одного его лёгкого движения ладони к кобуре с револьвером, как резко все недовольные исчезли с глаз. Им остаётся только шептаться по углам, да обливать Гвардию помоями.        Но недовольные будут всегда, что бы кто ни сделал во благо или во зло.        Чимин обжигает ладонь, когда порох вспыхивает слишком рано. Ну вот, ещё одна коту под хвост. Всё то время, что они ждут восстановления раненых, чтобы уйти из Сапхара и двинуться в Тирелл, а после и на военную базу, Чимин и Салита занимаются только разработкой. Им повезло, что Химику из-за суматохи удалось провезти в город достаточное количество реактивов, необходимых для их придумки.        — Чёрт, — тихо ругается Салита, потирая переносицу и приподнимая очки.        Подарок Баккары ему явно на руку: альфе проще заниматься своими пиротехническими задачами, легче жить, и каждый раз Салита не устаёт благодарить его за очки, вызывая волны смущения в омеге, но при этом тёплую улыбку.        — Мне кажется, нужно добавить больше этого и меньше пороха, — указывает Пак на глицерин, на что Салита задумывается.        — Не пойдёт. Нам чего-то не хватает в рецептуре.        Альфа садится с другой стороны стола и раскрывает свой старенький, потрёпанный временем блокнот. Что-то принимается чёркать, а Чимин, сняв прорезиненные перчатки, облокачивается на край стола. Ему по-прежнему нелегко, однако омега старается двигаться дальше. И в последнюю неделю почти не было времени, чтобы хотя бы поговорить с Чонгуком, ведь тот помогает Терре готовиться к отбытию. Тэхён идёт на поправку, он быстро восстановился после удара по голове и, несмотря на ворчание принца и грозные взгляды медика, уже даже возобновил свои занятия с Эйденом.        А вот Немо… он безусловно идёт на поправку, однако ожоги заживают не так быстро, как хотелось бы. Гели, которые передал Урсу, изобретены светлейшими умами человечества. Они в мгновение ока заживляют даже сильные и глубокие порезы, однако повреждения на теле альфы так велики, что даже такое чудотворное лекарство не в состоянии справиться с ожогами. Вивьен почти не отходит от него, когда выдаётся свободная минутка, он обязательно сидит рядом с альфой, который за последние дни всё чаще приходит в себя и даже отказывается от дополнительных доз морфия.        Чимин вздыхает в момент, когда в кабинет медленно заглядывает лохматая макушка Катберта. Разного цвета глаза что-то ищут и, наткнувшись на Чимина, вспыхивают радостью. Омеге всё ещё не поддаётся язык жестов, но они с Катбертом иногда практикуют хотя бы базовые слова, чтобы проще было общаться, чтобы Чимин его понимал. Катберт замечательный. Первое впечатление не обмануло Чимина — этот омега и правда ангел во плоти. Добрый, сострадательный, чувственный и нежный, медик, который с себя последнее снимет, но вылечит.        «Привет», — показывает жестами Чимин, на что лицо Катберта ещё сильнее светлеет. Он повторяет жесты Пака и спрашивает, кажется, как у него дела.        — Всё хорошо, — улыбается Чимин, а омега показывает на его щёку, испачканную порохом. — Нестрашно. Мы скоро закончим и Салита будет весь твой.        Щёки Катберта заливаются пунцовым, а альфа поднимает взгляд на Чимина, глядя растерянно. Они оба переглядываются и жутко смущаются. Омега скрывается за дверью, что-то сказав на языке жестов, но Чимин не успевает даже попытаться понять, лишь тихо хмыкает от взгляда, который бросает ему вслед Салита.        — Вы вместе? — интересуется он вдруг, вынуждая Чимина вздрогнуть.        — Кто?        — Ты и Пепел, — испытывающе бросает Салита взгляд.        — Мы… не обсуждали этот вопрос. Не до того было, — прочистив горло, отвечает он.        — В последний раз он явно отстаивал тот факт, что ты — его, — усмехается альфа, подмигивая.        — У него есть привычка быть наглым без спросу.        Чимин тушуется, решает перевести тему.        — А вы с Катбертом?        Салита замирает, останавливается скрип карандаша по бумаге в его блокноте.        — Всё сложно. Мы разные…        Чимин непонимающе моргает, глядя на партнёра по разработке. Ему казалось, что они… по обоим явственно заметно, что влюблены, причём до звёзд перед глазами, но почему ответ Салиты такой? Альфа на него не смотрит, лишь слепо глядит на цифры и формулы, выведенные на листке.        — Что с ним случилось? — осторожно спрашивает омега, глядя в стену, чтобы не сталкиваться со взглядом альфы.        — Я предполагал, что рано или поздно ты спросишь у кого-то, — хмыкает Салита, а после вздыхает. — Не то, чтобы это секрет, но хорошо, что ты не стал спрашивать у Катберта. Это для него слишком болезненно.        Внутренности Чимина поджимаются от горькой интонации альфы. Он уже весь напрягается, понимая, что тот сейчас, скорее всего, поведает о судьбе Катберта. Что заставило этого омегу навечно замолчать? Ему же не отрезали… чёрт.        — Он рос в публичном доме, — тихо говорит Салита, и Чимин весь обращается в слух. — Его папа был проституткой, и у Сокджина попросту не было иного выхода, кроме как готовиться к такой же судьбе, потому что его родитель был вещью в руках человека, содержавшего притон. Он и не противился, потому что добрый слишком по натуре, никогда не видел в таком образе жизни ничего плохого. Когда я познакомился с ним через Терракоту, он уже не говорил.        Плечи Чимина напрягаются. Сам факт того, что Катберт — он же Сокджин — был в притоне и мог стать проституткой поневоле, удручает и вызывает дрожь. Но кажется Чимину, что не только в этом кроется причина его немоты.        — В борделе дела шли не совсем гладко. Хозяин задолжал крупную сумму бандитам, когда Джину было семнадцать. Тёмные времена после гибели короля, — становится всё мрачнее Салита, сжимает карандаш так, что тот начинает скрипеть. — И его не раз предупреждали, угрожали, но он, видимо, всё уповал на удачу. В итоге, когда долг и проценты по нему превысили всякие пределы, бандиты исполнили обещание.        Чимин почти задерживает дыхание от того, как опасно понижается голос альфы.        — Они завалились ночью в бордель. Не жалели никого. Сначала насиловали, после — зарезали, словно свиней. И всё на глазах спрятавшегося в шкафу Джина. Его всё равно нашли, но папа заступился за него. Он дрался за жизнь своего ребёнка и смог даже ранить того ублюдка, но он всё равно убил. И несколько раз ударил Джина ножом.        Чимин опускает шокированный взгляд. Чёрт бы побрал всё это…        — Но Катберт чудом выжил. Никто даже не знает, почему остался жив, когда его нашли — раны были несерьёзными, хотя видно, что пырнули несколько раз с жестокостью. Сокджин же ничего о том дне не любит рассказывать, пусть правды и не скрывает. Мне всё поведал Терра. Это он нашёл Джина. Помогал разгребать ужасы той ночи. Их… их всех свалили в одну кучу, все тела, а Джин был едва ли не в середине. Заваленный трупами, мы всё удивлялись, как он не погиб и не задохнулся. Казалось, сама Саванн поцеловала этого омегу…        Чимину, вот, до сих пор кажется. Потому что, пережив такое, Сокджин остался добрым, сострадательным, чутким человеком. Очень нежным… Омегу передёргивает, он не в силах даже слова вымолвить или задать вопрос.        — Несколько часов в окружении трупов людей, которых он знал, с которыми рос и жил, раны в теле, насилие. Он… должен был погибнуть, однако выжил. Саванн благосклонна к нему, оставила жизнь, но с того дня Катберт не говорит. Что-то перемкнуло в разуме, и он просто не может.        Чимин сдерживает горечь, подкатывающую к горлу. Ему больно слышать такую ужасающую чужую историю. Глядя на Катберта — будет больно вспоминать. Омега добр, ангельски добр ко всем вокруг, он — чудо, показатель того, что Богиня изредка бывает милосердной к чистым душам.        — Мне… жаль, — хрипит Чимин.        — Он жив, и это — главное, — скупо отвечает Салита. По альфе видно, как тот болезненно вспоминает историю Сокджина. Но вопрос, почему они не вместе, всё ещё волнует Чимина.        Однако задать его Пак то ли не решается, то ли не успевает, потому что Намджун, встав, начинает снова смешивать реактивы в какой-то безумной пропорции, что-то бормоча себе под нос. Его взгляд становится тёмным и пугающим, словно Салита где-то в другом месте, в другом мире. Альфа смешивает ингредиенты, а после вдруг, собрав в комок, заталкивает в мешочек.        — Отойди, — командует хрипло он, и Чимин отскакивает за его спину.        Салита же, размахнувшись, швыряет мешочек в стену, и тот с грохотом вспыхивает, взрываясь. Именно то, что им нужно! Альфа с по-прежнему безумным взглядом садится записывать новую формулу и рецептуру, внезапно пришедшую в его разум, кажется, такой же способный, как и у Чимина.

🥀🥀🥀

       Чимин приходит поздно ночью. Стучит в его комнату, вырвав из сна после тяжёлого дня последних приготовлений к перемещению в Тирелл. Лицо омеги взволнованное, румяное, щёки впридачу перепачканы чем-то ужасно напоминающим сажу. Сонный альфа моргает, веки предательски слипаются, но он всё равно просит омегу подождать минуту, пока обуется.        Тащит его Баккара в сторону ангара, чтобы выйти прочь на свежий, морозный уже воздух — зима подкралась незаметно. На полянке среди жухлой помёрзшей травы стоит Салита с таким же бешено-воодушевлённым взглядом и держит в руках лук. Чонгук же спросонья ничерта не понимает, потому только хлопает глазами, переводя взгляд с альфы на омегу, который едва ли не подпрыгивает.        — Мы тут занимались кое-чем, пока готовится переезд. Терре уже рассказали, но не показывали, — вдохновенно шепчет Пак. Такой его вид — завораживающий.        Ещё со времён дворца альфе нравилось наблюдать за такой немного безумной изобретательской стороной. Это делает омегу живым, активным и ярким, Чонгук никогда не устанет любоваться Баккарой в подобные моменты. Но почему позвали именно его? Кажется, дело в луке.        Чимин вдруг хватает оружие и проверяет тетиву. Она выглядит странно и непривычно, словно не из уса, а из металла, и альфа хмурится, но взгляд бомбардира твердит: только подожди немного. Пак же выхватывает из колчана на земле стрелу — полностью чёрную с густым агатовым оперением и красной полосой возле наконечника. Накладывает на тетиву. Чону всё ещё непривычно смотреть на его чрезмерно правильный и напряжённый способ стрельбы. Надо бы потренировать омегу и в этом.        Чимин же в это время натягивает тетиву и целится куда-то в темноту. Он выдыхает весь воздух из лёгких, а после вдыхает, чтобы на втором выдохе отпустить пальцы. Оперение свистит, Чонгук хмурится от сонливости, а после почти падает на задницу, когда ближайшее к ним дерево в нескольких метрах вдруг вспыхивает и с хлопком почти взрывается. Ветки полыхают, скупая немногочисленная в декабре листва, оставшаяся замерзать на сучках, вспыхивает, как факел. Чимин выбрал самое одинокое дерево, чтобы не разразился пожар.        — Разрывные стрелы, — с придыханием выговаривает омега, а Салита принимает такой горделивый вид, словно хвастает достижениями собственного ребёнка.        Чонгук хищно улыбается, переводя взгляд с одного на другого.        — Дальнобойные снаряды. Какова сила взрыва? — спрашивает он, уже точно проснувшись.        Чимин бросается тушить дерево из огнетушителя, а Салита отвечает:        — При необходимости может подорвать и дом. Чем сильнее сила столкновения, тем мощнее взрыв, а если есть горючее, — альфа изображает, двигая руками, массивность взрыва, и одними губами шепчет: «Бабах!». Чимин посмеивается. Встретились два сумасбродных учёных-самоучки.        — Это отличное оружие, — берёт Чонгук лук и вертит в руках, пока они, потушив дерево, возвращаются в ангар.        Бросает взгляд на уставшего, но довольного Чимина. Он такой красивый, когда чем-то увлечён, и ужасные мысли прекращают его угнетать. Поистине восьмое чудо света, персональное для Чонгука. Хочется его поцеловать. Сильно. И потому, стоит Салите уйти чуть вперёд, наёмник обхватывает Чимина за локоть и прижимает к стене. Тут же захватывает пухлые привлекательные губы, сминает их своими, ощущая, как сердце начинает от близости колотиться в груди.        — Наглец, — шепчет деланно возмущённо омега, когда их губы начинают отдаляться друг от друга. — Хоть бы выразил радость, бессердечный.        Чимин смотрит снизу, голубые радужки сверкают даже в таком тусклом освещении ангара. Раненые ещё здесь, а они двое, сокрывшись в тени планера, стоящего у выхода, прикасаются друг к другу пальцами.        — Точно бессердечный. Тебе придётся взять на себя ответственность за наглый грабёж, — усмехается по-кошачьи Чонгук. После представления омеги он словно опыляется его настроением — восторженным, игривым.        Чимин проводит подушечками пальцев по его куртке, останавливаясь на уровне сердца, которое из груди будто рвётся в его ладонь.        — Ничего я не крал, — кривляется Чимин, вызывая ухмылку — широкую — на лице Пепла.        — Нагло и бессовестно ограбил, — посмеивается альфа. И, схватив Баккару за руку, тянет прочь. У них ещё много дел к утру, у каждого своё, от которого зависит будущее. Скорое перемещение в Тирелл, много проблем. Но пока Чонгуку хочется просто тайком переплести свои пальцы с небольшими чужими и прятаться в тени планера, даже если они стоят и мёрзнут у самого выхода ночью.