Баккара

      — Нет, ты не должен делать так, — возмущается Немо, тыча пальцем в Чимина и зажимая в зубах самокрутку. Пак глядит на него невозмутимо, продолжая удерживать пальцы на железной кружке, перевёрнутой вверх дном.        — А как тогда? — вздёргивает бровь Пак, игнорируя уже полыхающего от гнева альфу.        Остальные сидят в кругу за столом, наблюдая за противостоянием.        — Ещё раз тебе говорю, это игра на мухлёж! — разоряется Немо, пыхтя как настоящий паровоз и испуская клубы дыма к потолку штаба. — Ты не всегда должен говорить правду!        — Ладно, давай раскинем ещё раз, — закатывает глаза Чимин.        Он впервые в жизни играет в азартную игру. Ему не приходилось прежде испытывать что-то подобное, но озорство и авантюра так подхлёстывают омегу спустя целый час простого наблюдения, что теперь, когда Немо принял омегу в игру, Чимин изредка путается в правилах. Терра посмеивается, он выглядит немного напряжённым, особенно, если Тэхён бросает на него взгляд. Что-то между этими двумя нечисто.        Чимин давно словил своего Стража на неоднозначных взглядах в сторону Главы Серой Гвардии. Он слишком хорошо знает Тэ, чтобы ошибиться. Обычно довольно флегматичный и спокойный альфа вдруг стал на кого-то смотреть пылающим взглядом, от такого и у объекта наблюдения кипеть кровь должна, но Терракота — бетонная стена. Он не отзывается, словно вовсе ничего не замечает. А вот Чимин приметил, что альфа влюблён. Причём так пылко и горячо, что кажется, будто огонь вынудит его воспламениться как факел в любую секунду. Лезть в душу Тэ, пока тот не позволит и не попросит, Чимин не станет. Он ведь в курсе, что Ким принял целибат, пусть и считает всё это дело зверством тем ещё. Однако много лет чтит законы страны, даже самые жестокие. И при всём при этом понимает, что половину из них нужно сломать и выбросить. Сейчас, правда, не об этом. О «Костях» — игре, в которую играет собравшаяся верхушка Гвардии в момент затишья перед переездом. Прошла уже целая неделя, и от Урсу поступают послания, в которых он рассказывает о том, как проходит подготовка к приёму Гвардии.        Чимин поднимает кружку, собирает кубики в руку и снова отправляет в ёмкость. Кости трещат и позвякивают о стенки, перемешиваясь, Чимин выжидающе глядит Немо в глаза. Игра в лжеца, игроки которой должны понять, врёшь ты или нет о комбинации костей, спрятанных под кружкой. Ставками служит что угодно, только не деньги — Гвардия на деньги не играет.        В середине стола лежат кинжалы, пистолеты, часы на цепочке — из простой бронзы, но с красивыми узорами, Чимину особенно нечего поставить, потому он сунул туда подаренный Чонгуком кинжал, чем вызвал недовольное сопение альфы, сидящего рядом.        Он, перетасовав кости в кружке, опускает её дном вверх и ждёт. Остальные замирают. Даже Терра прекращает тянуть табачный дым из тонкого мундштука, прищуривается, чтобы среди сизых струек хорошо видеть лицо омеги.        — Что ставишь, Баккара? — прищуривается Немо.        — Я уже поставил кинжал.        — Это не пойдёт, он не твой, — хрипит альфа, продолжая хищно прищуривать глаза.        — Мне больше нечего поставить, кроме своей жизни, — жмёт плечом омега, чуя неладное.        Леандр закатывает глаза, замечая, как Немо растягивает тонкие губы в ухмылке. Даже Чимин напрягается, ощущая, как воздух за столом сгущается и уже не от дыма выкуриваемых самокруток. Чонгук ощутимо ёрзает рядом — именно ему по правилам выпадает шанс объявить Чимина лжецом.        — Давай так, — хмыкает альфа, а сидящий с ним рядом Леандр с подозрением посматривает на Немо. — Если я выигрываю этот круг — ты целуешь меня.        Чимин застывает и округляет глаза, Чонгук рядом с ним впивается пальцами в свою кружку с брагой и почти заставляет металл натужно скрипеть, а Немо только хитро на него косится.        — Дурацкая ставка, — шипит Леандр, зарываясь в ворот куртки поглубже. Чимин смотрит на его ничего не транслирующее выражение на лице и моргает.        — Ему больше нечего поставить, — усмехается криво Немо.        Чимина передёргивает. Ему даже не хочется думать о поцелуях с кем-либо… кроме мужчины по левую сторону. Он… Немо играет с ним, заставляя спасовать в раунде и отдать победу прямиком ему в руки.        — А если проиграешь? — деловито, словно он профи в костях, уверенный в своей победе, а не взявший кубики десять минут назад, спрашивает омега. Чонгук вспыхивает и разворачивает к нему голову почти со скрипом. Чимин на альфу не оборачивается, уже зная, что увидит ледяной ревностный взгляд и нервно подёргивающуюся бровь со шрамом после дворца.        — Хм, дай-ка подумать, — стучит указательным пальцем по нижней губе Немо. — Я… встану перед тобой на колени.        Чимин хмыкает. Немо — грубиян и наглец. Такое для гордого молодого альфы — позор. Уж он-то явно рассчитывает на победу.        — Играем, — протягивает с улыбкой руку омега, и Немо с хищным оскалом её пожимает. Ставки приняты. Немо ждёт, пока Чимин заглянет под кружку, чтобы посмотреть комбинацию костей.        Омега быстро пробегает по кубикам, считая выпавшее, а после опускает её обратно, чтобы скрыть. Каждый Гвардеец с любопытством наблюдает за почти непроницаемым выражением на лице Баккары. Салита, положив руку на спинку стула Катберта и потягивая брагу, Леандр недовольно, почти зло даже, отчего мурашки пробегают по коже, Тэхён с другой стороны от Чимина, скрестив руки на груди. Чонгук пышет злостью от ставки, но не возмущается пока, его испепеляющий взгляд направлен только на Немо. Терракоте только попкорна не хватает: он с интересом любуется происходящим, чуть вздёрнув уголок губ в лисьей ухмылке. Чимин растягивает губы в улыбке и произносит:        — Шестнадцать.       Немо хмыкает, переводит взгляд на злопыхающего альфу рядом, который буравит его по-прежнему убийственным взглядом.        — Лжец, — чеканит почти по буквам Немо. Чимин же старается даже не шевельнуться, не моргать, чтобы лишним движением не выдать своего истинного результата. — Пепел? Твой вердикт?        — Правда, — чётко проговаривает альфа, его широкие плечи напряжены донельзя, а рот словно и не раскрывается, настолько сквозь зубы это оказывается произнесено.        — Последний шанс, Баккара, — хитро щурится тот, словно видит омегу насквозь.        — Шестнадцать, — кивает Чимин, а сам внутренне вздрагивает. Он впервые за игру решил солгать, и по всей видимости, Немо только этого и ждал.        — Открывай, — урчит он удовлетворённо, а на скулах Чона начинают опасно ходить ходуном желваки.        Чимин опускает глаза и, поджав пухлые губы, уже готовится к тому, как кости будут раскрыты. Он медленно, ужасно медленно поднимает кружку, показывая посеревшие от времени кубики. Лицо Немо светлеет, улыбка становится хищнее и удовлетворённее, чем прежде, когда он видит числа на костях. Двадцать пять. Баккара поднимает на альфу хмурый взгляд, как только он, хлопнув в ладоши, подскакивает со стула так, что тот заваливается назад.        — Ха! — выкрикивает Немо, вынуждая Леандра рядом посереть. Чимин проиграл, его поймали на вранье в костях. — Итак, где мой приз?        Вивьен выглядит крайне недовольным, он искоса посматривает на альфу и стискивает свою кружку, когда тот тушит докуренную сигарету, а после намеревается обойти стол, чтобы приблизиться к Чимину и потребовать его ставку себе. Но не успевает альфа сделать и шагу, как Чонгук рывком поднимается с места и раздаётся подозрительный щелчок. Револьвер смотрит прямиком в лицо Немо, пока тот застывает и со смешинкой глядит на Пепла.        — Он проиграл, — давит альфа, позволяя белоснежной чёлке почти прикрывать глаза.        — Хочешь поцелуев? Сейчас дуло моей малышки тебя приласкает, — хрипит Чонгук, а Чимин поражённо на него глядит, часто моргая.        Он не ожидал такой бурной реакции от Пепла. Они никак не очерчивали и не обозначали то, что между ними зарождается, однако такая сцена уже слишком красноречива не только для Чимина, а ещё и для всех Гвардейцев. Салита глядит напряжённо из-за стёкол подаренных Паком очков, Терра покусывает сопло мундштука, переводя с интересом взгляд от одного альфы к другому.        — Игровой долг — долг чести, — переносит им известное правило на «кости» Немо, сощуриваясь опасно и уже держа руку рядом с кобурой. — Выстрелишь в союзника?        — Понадеюсь на его благоразумие, — холодно произносит Чонгук. Чимин было хочет протянуть руку и попытаться успокоить наёмника, но вдруг всем нутром ощущает его гнев и понимает: сюда сейчас лучше не лезть.        — Пепел… — нахмуривается Немо.        — Ты не приблизишься к нему, — угрожающие нотки так и сквозят в чужом голосе, отчего Чимина пронзает колючими, взволнованными мурашками. — Ты сюда и шагу не ступишь. Даже думать о таком не смей.        Чимин едва сдерживает улыбку, но уголки рта всё же вздрагивают от вида разъярённого, как ледяной огонь, Чонгука.        — Хорошо, — хмыкает Немо, понимая, что в данной ситуации ему с Пеплом тягаться не стоит. Альфа остаивает своё и шагу в сторону не сделает. Чимин почти вздрагивает от этого осознания, тепло превращается в жар внутри него от развернувшейся картины. — Тогда пусть другой расплатится за Баккару.        Немо вдруг бросает взгляд на безразлично-холодного Леандра, а тот даже усом не ведёт. Чонгук усмехается, но альфу с мушки не спускает. Катберт вдруг беззвучно посмеивается, а после, прищурив разные глаза, почти вспархивает со стула. Салита сдержанно фыркает, когда омега плавно приближается к Немо, продолжающему буравить Вивьена взглядом. Катберт обхватывает альфу за плечи и хихикает, прикрывая рот, словно знает больше, чем они все, а после звонко чмокает в щёку. Но взгляд Немо всё ещё направлен на Леандра.        — Скажи ему спасибо, Баккара, он спас твою задницу, — фыркает почему-то зло он, вынуждая Чимина издать «пфф» в ответ и закатить глаза. Снова.        — Ещё одно слово о его заднице и пострадает твоя, — рявкает Чонгук, только убравший револьвер обратно в кобуру. Чимин прикусывает губу. — А ты… ещё раз так сделаешь… — хрипит уже тише Чонгук, чтобы его никто больше не слышал, но Тэ всё равно по другую руку напрягается.        — Что? — лукаво щурится Чимин. Ему нравится ревность Чонгука, она… волнует и чарует, альфа становится обжигающе холодным, и только Пак видит пожар на дне его зрачков. — Что ты сделаешь?        Чонгук вдруг подцепляет пальцами подбородок омеги и заставляет повернуться к нему. Губы его оказываются близко, опасно близко к уху Баккары, и шея покрывается мурашками, которые увеличиваются в мгновение ока, когда Пепел чувственно шепчет:        — Заставлю тебя пожалеть, что вынудил меня ревновать. Опять. И не единожды заставлю. С моим именем на твоих губах, — Чимин почти вспыхивает искрой от такого горячего непотребства, которое завуалированно ему прошептал Чонгук.        Низ живота соблазнительно скручивает, грудь обдаёт жаром, и потемневшие едва ли не до синевы голубые глаза сталкиваются с бордовыми. В них больше нет злости и ревности, только весёлые искры, словно костёр выбрасывает красивые снопы в беззвёздное небо. Ради выполнения обещания Чонгука хочется снова его довести. Чимин стискивает бёдра неожиданно для себя и хмыкает ему в ответ, мол, попробуй.        Он слишком горячий, а Пак, будто глупый мотылёк, летит к огненному свету Чонгука без лишней мысли и хочет сгореть в его ладонях без зазрения совести. Усмехается, и взгляды их снова сталкиваются, но лишь на единое мгновение. Горячо, зачаровывающе, опасно. Такой эмоциональный и ревностный Чонгук будоражит кровь. Ещё с первого раза, когда Пак только-только столкнулся с открытым проявлением ревности и собственничества. Во дворце Чон сдерживался и ограничивался язвительностью в сторону соперников, а сейчас почему-то осознание заставляет дрогнуть. Так было и раньше, просто Чимин не замечал.        Их внимание привлекает Леандр, сквозь зубы процедивший в сторону собирающегося присеть рядом Немо:        — Точно спас, кто бы был счастлив целовать такую рожу.        Альфа возмущённо пыхтит, его глаза зло расширяются, когда он слышит подобное в свою сторону.        — Чего сказал? — хрипит он, разворачивая корпус в сторону скрестившего руки на груди омеги.        — Что слышал, обезьяна лохматая, — искривляет губы Леандр, и здесь Чимин тоже улавливает нетерпимую вибрацию той же ревности, которая полыхала секунды назад в Чонгуке.        — Моё лицо чем-то не устраивает? — злопыхает Немо, вцепляется пальцами в край стола, а половина присутствующих посмеивается и закатывает глаза. Подобного содержания сцены стали довольно привычными между этими двумя.        — Мне на него плевать, — лениво ведёт Вивьен по кружке кончиками пальцев. — Сочувствую омеге, который тебе достанется. Хотя… кто вообще согласиться выйти замуж за такую ро-ожу, — поддевающе альфью гордость шипит Леандр. Его явно задела произошедшая ситуация, но он старается не показать настоящих эмоций.        Чимин отвлекается от них, когда возмущения Немо достигают апогея, и завязывается новая перепалка между ним и Вивьеном. Внимание омеги оказывается приковано к Чонгуку, расслабленно откинувшемуся на спинку стула и посмеивающегося с происходящего. Они снова устанавливают зрительный контакт, и альфа сощуривается, а после кивает на выход, и душа внутри Пака вздрагивает.        Он поднимается на ноги, следом за ним встаёт Чонгук, и Тэхён взвинчивается, как курочка-наседка.        — А ты куда собрался? — гневно шипит Немо на Стража. — Я ещё с тобой не играл!        Чимин, уловив момент, пока Кардинал оказывается невольно втянут в какофонию потасовки, ловко ускользает от внимания Хранителя, следуя за Чоном. Тот расслабленно выходит из общей комнаты, а после ненадолго останавливается и прожигает Чимина терпким взглядом, прежде чем они, не сговариваясь, движутся по коридору. В комнате альфы оказываются довольно быстро, ведь Чимин знает, что Тэ пойдёт искать в первую очередь в его собственную спальню. Чонгук вдруг проворачивает ключ в замочной скважине, и замок щёлкает, а вместе с тем вздрагивает что-то внутри самого омеги.        Он ощущает долю страха. Море волнения и такой всплеск предвкушения, что становится тяжелее дышать. Для чего конкретно позвал его альфа? Чтобы показать, как именно он может отплатить за то, что сделал Чимин? Чонгук остаётся позади у двери, а омега не поворачивается, так и застывает на середине крошечной комнаты. Для чего он сам-то сюда за ним согласился пойти? К чему отрицать влечение, Чимин уже не хочет его скрывать и закапывать внутри. Даже если отголоски боли из-за предательства ещё колят в груди, Баккара знает, что чувства к Чону вытравят их из него, особенно, когда он смотрит вот так. Именно пожирая тёмными зрачками, с точечками ярко-оранжевых искр в их центре, отчего кожа Пака почти горит в каждом месте, которого касаются чужие взгляды.        — Тебе очень нравится выводить меня на эмоции, — тихо и низко проговаривает Чон, медленно приближаясь.        Чимин себе напоминает натянутую тетиву в это мгновение. Он позвоночником ощущает присутствие и приближение альфы, словно загнанный в угол зверёк вздрагивает, когда голос слышит очень близко, но тот пока ничего не делает.        — Как и тебе меня, — хмыкает Чимин, глядя на мишень для метательных ножей и рукоятки, торчащие из неё. — Сам говорил, что тебе нравятся эмоции омег в твою сторону. Почему мне не может такое нравится?        — Одного омеги, — вдруг понижает голос Пепел, застывая прямо за спиной Баккары и вынуждая того покрыться гусиной кожей, словно от холода, но внутри — пламя. — Я хочу видеть желания и эмоции только одного омеги.        Чимин зажмуривается и не может сокрыть скользнувшую по губам улыбку. Чонгук сзади, он близко, но не дотрагивается до него, хотя Чимин всем нутром этого желает.        — А ты? — шёпотом спрашивает Пепел уже на ухо.        — Что я? — так же шёпотом спрашивает Чимин, подаваясь назад и сталкиваясь лопатками с чужой крепкой грудью. — Хочу ли я в действительности видеть эмоции альф? — с ухмылкой, не оборачиваясь, интересуется Чимин.        Чон только многозначительно сопит в ухо от нарастающего возмущения, вызывая всполохи беззвучного смеха у Чимина.        — Ты сам знаешь ответ, — тихо-тихо заканчивает омега, прикусывая пухлую губу. — Я всё ещё ненавижу тебя.        Чонгук обхватывает его руками и вжимается лбом в затылок, вынуждая Чимина зажмуриться сильнее. Его крепкая хватка и горячность кожи, ощущаемая даже среди слоёв одежды, пьянят. Его древесный феромон, который альфа здесь, в своей комнате, не сдерживает, окутывает плотным коконом, и Паку становится труднее дышать. Низ живота снова сводит лёгкой судорогой от такой близости.        Чон оставляет на задней стороне шеи омеги горячий сухой поцелуй, как когда-то давно в мастерской принца, и изо рта Чимина так же вырывается шумный, приправленный едва слышным мычанием звук. Он часто вздыхает, ощущая, как Чонгук прижимается уже всем телом к нему, как широкие ладони стискивают грудь и живот, который неимоверно напрягается от близости. Коленки кажутся ватными, и Чимин держится только за счёт хватки альфы.        — Ты не договорил, — хрипло выдыхает Пепел в шею омеги, переходя прикосновениями на её изгиб и буквально сводя этим Чимина с ума.        — Да, не договорил, — с трудом выговаривает он. — Я ненавижу тебя, но это не мешает мне тебя желать. До дрожи.        Чонгук это воспринимает по-своему и судорожно вздыхает, словно его грудь тоже сдавливает, как и рёбра Чимина. Поцелуи в шею осыпаются на кожу нетерпеливыми и порывистыми движениями, Пак не может удержаться и не откинуть голову вбок, открывая ему больше пространства. Кружит голову похлеще сегодняшней браги, к которой он так и не притронулся. Каждое движение, каждое касание воспламеняет места, куда приходятся, и омега тает в ладонях, желая отдать Чонгуку себя целиком.        Выворачивается в его хватке, сталкивается с ним носом и горячо дышит прямо в губы. Присутствие наёмника делает омегу непохожим на себя, и это заводит ещё больше. Чонгук впивается в его рот, не дав сказать хоть что-то ещё, языки сплетаются, и Чимин не чувствует себя более живым нигде, кроме этих объятий. Его живот подрагивает, в грудной клетке заполошно колотится сердце, а губы влажнеют от чужой слюны. Чонгук нетерпелив и жаден, он будто дорвался: целует остервенело, дико, терзая пухлые губы и мокрый язык, всасывая в свой рот. Чимин едва держится на ногах и цепляется за чужие плечи в попытке устоять и не начать стекать маслом на пол, он хочет глубже, больше и сильнее.        И Чон, словно ощущает это, подхватывает омегу под бёдра. Это запускает череду взволнованных импульсов под кожей Чимина, он боится и хочет. Альфа, реагируя на всплеск его эмоций, отражающихся в феромонах, разрывает поцелуй и проговаривает тихо:        — Я не сделаю ничего большего, чем то, что ты позволишь мне сделать, Чимин, — от имени, произнесённого его губами, Паку хочется то ли выть, то ли всё же растечься лужей. Чонгук какое-то его персональное безумие. — Дай мне знать грань.        — Я… — сипло выпаливает он. — Я остановлю тебя, если почувствую, что не готов.        Чон серьёзно, слишком серьёзно глядит на омегу и кивает. И Пак верит, что Пепел действительно остановится, стоит ему попросить. А после их сносит новым умопомрачительным поцелуем, кожа нагревается от каждого контакта, пока альфа, удерживая Чимина под ягодицами, движется в сторону койки и валит его спиной вниз. Оказывается до дурного приятно быть прижатым весом Чонгука не к бетонному полу на тренировках, а к чуть менее жёсткому матрасу его кровати, когда щёки и губы оказываются осыпаны поцелуями.        Чонгук вжимает его собственным телом в покрывало, зажимая бёдрами стройную ногу, целует глубоко и тягуче, словно патока струится по горлу и груди, и Чимин отвечает, поддаваясь всем естеством. Рот альфы блуждает по подбородку, спускается с обжигающим выдохом к шее, и омега запрокидывает голову, отдаётся пламенной страсти, искрами электричества сверкающей между ними. Он мычит, стоит Чонгуку прикусить тонкую кожу на кадыке, всосать её, а на утро след этой ласки обещает расцвести красными и лиловыми оттенками, но сейчас Чимину плевать. Ловкие пальцы Чона справляются с замком куртки, стягивают её с Пака, и он припадает к шее снова, словно желает её вылизать целиком. Чимин же оглаживает непослушные волосы и массирует чужую кожу головы, зарывшись в них пальцами.        Альфа ведёт носом по груди, спрятанной под кофтой, судорожно и горячо выдыхает, вдруг медленно приподнимая ткань, чтобы рассмотреть напряжённый живот и впадинку пупка омеги. Тот заливается пурпурным румянцем. Никто прежде не был так близко к нему, ни один альфа в жизни не видел его обнажённого тела. Чонгук прикусывает его губу и тянет кофту дальше, чтобы обнажить тяжело вздымающуюся грудь. В комнатах штаба холодно, однако Пак сейчас сам от желания и дрожи как большая полыхающая печка, он внимательно следит за тем, как Чон дёргает чуть нетерпеливо кофту, задирая до самого горла, а потом самостоятельно Чимин в неё вцепляется и стаскивает через голову. Остаётся перед Чонгуком полуобнажённым, а взгляд альфы говорит сам за себя: он словно пытается съесть омегу глазами.        Узловатые пальцы Пепла тянутся к ремню на брюках, и Чимин вздрагивает, когда щёлкает пряжка, а после вжикает молния ширинки. Его плоть возбуждённо топорщит ткань, отчего омега смущается, но голодный, пожирающий каждый сантиметр его обнажающейся кожи взгляд Чона, заставляет желать увидеть ещё больше эмоций на чужом лице. Чонгук, часто и сорванно вздыхая, хватается за пояс холщовых брюк и почти вытряхивает омегу из них, вынуждая те соскользнуть с пышных округлых бёдер и узких подтянутых икр, стягивает вместе с бельём, а после стонет так низко, что Чимин весь съёживается.        — Блять, — на грани слышимости выпаливает он. — Блять, Чимин, какой ты красивый.        Омега рдеет, словно маков цвет, глядит скованно на альфу, глаза которого кажутся не просто бордовыми сейчас — кроваво алыми от возбуждения. Хочется немного прикрыться, ему неловко от вида своего обнажённого тела, представшего перед Чонгуком, от слишком пышных бёдер, но Чонгук вдруг дрожаще склоняется и целует коленную чашечку так, словно перед ним сокровище. Горячо выдыхает и сминает пальцами мягкие бёдра, вынуждая омегу почти откровенно трястись. От смущения, от стыда и желания, явственно виднеющегося в виде прижимающегося к низу живота члена.        Чонгук мнёт его бёдра, мычит нетерпеливо, почти кусая мягкую плоть, поднимается выше и шаловливо обжигает пах выдохом, но не прикасается, с лукавой ухмылкой лишь дразнит. Высунув язык, проводит мокрую дорожку до пупка, очерчивает его края, чем вызывает дрожь и тихий стон из уст омеги. Чимин пытается свести ноги, моргает, ему странно и стыдно, но опаляющие прикосновения затмевают всякий здравый рассудок. Он должен ненавидеть Чонгука. Как, если даже под угрозой стать грешником, стать недостойным королём, омега не сумел от него отказаться? Он должен ненавидеть Чонгука за враньё, но в руках этого мужчины превращается в чистый обжигающий свет, в лаву и магму, плавится, грозясь поджечь всё вокруг. Как он может оттолкнуть Чонгука, когда тот с упоением покрывает поцелуями и оставляет мазки языком на его коже, выглядя так, словно сейчас погибнет от страсти и чувств?        — Чонгук… — зовёт его Чимин шёпотом, и альфа оказывается прямо у его лица, собирает вкус с губ и затягивает в поцелуй.        Пак обвивает его дрожащими голыми руками, дёргает куртку, и Чон послушно её скидывает её прочь.        — Ты безумно красивый, — хрипит Пепел между поцелуями, — Саванн, ты сводишь меня с ума, звёздочка…        Чимин готов взмолиться, чтобы альфа замолчал и прекратил его доводить до сердечного приступа. Столько эмоций всего за несколько часов его несчастный орган не выдержит. Дыхание сбивается, Чимин всем телом приникает к альфе и тянет с него рубашку, прося снять. Хочет снова увидеть его тело, сильное, со смуглой кожей и крепкими мышцами, хочет наконец, игнорируя всё и не имея ограничений, дотронуться до этого мужчины.        Хочется, чтобы грудным голосом Чонгук снова и снова звал его проклятым прозвищем, чтобы прижимался своим горячим торсом, чтобы вжимал в постель и не только. Чимин должен ненавидеть Чонгука, и он готов, если они оба там сгорят. Дотла. Навсегда. Друг в друге, как сейчас. Чонгук, избавившись от рубашки, втягивает носом воздух. Он склоняется, собирает запах с кожи омеги, впитывая в лёгкие и вынуждая там осесть навечно. Всё, что было до него, сейчас стирается без жалости и раздумий. Все, кто существует помимо Чимина, исчезают и не имеют значения.        Он целует, кусает, мечется от груди с твердеющими светлыми сосками, к мягким, умопомрачительным бёдрам и поджимающимся на ступнях пальчикам. Готов вылизать каждый сантиметр тела, каждый изгиб, мягкость и твёрдость этого омеги. Низко стонет, почти переходя на рык, когда широко мажет языком по всей длине члена, а Чимин распахивает глаза и дрожит, сжимается от смущения и непривычки. Чонгук берёт его плоть в рот и с мычанием посасывает, отчего Пак хочет было сжать ноги, но ему не позволяют. Чон не знает, к чему ему скорее прикоснуться: снова вобрать член в рот — небольшой, аккуратный и сочащийся — или припасть губами к влажным, соблазнительным ягодицам. Он целует мягкие половинки, вызывая у Чимина неясный скулёж, разводит их в стороны, чтобы испачкать губы и подбородок в естественной вязкой смазке, отдающей медовой сладостью феромонов, которые становятся всё более насыщенными от возбуждения.        Хочется всего и целиком, чтобы слился с ним, кожей, костями и душой, без возможности отпрянуть или разделиться. Чонгук гортанно стонет, а омега скулит, ощущая, как юркий язык обласкивает девственный вход, как кружит и соблазняет. Его хочется съесть, проглотить, смакуя каждый миллиметр, сделать своим. То, что он задумывался во дворце о Чимине, и рядом не стоит с тем всесжигающим желанием сейчас. Собственный член больно давит на ширинку, но альфа не способен оторваться от ягодиц, даже несмотря на то, что Чимин силится уползти от смущающих и непривычных ощущений.        Чонгук вталкивает в него язык, срывая первый громкий от неожиданности стон, наслаждается тем, как Чимина выгибает в пояснице, как ему не хватает дыхания. Кружит возле ануса снова, пока тот приходит в себя и течёт ещё сильнее. Вкусный, сексуальный в своей неопытности, желанный до дрожи в желудке. Альфа берёт его языком вновь, вырывая из горла судорожные вздохи, толкает тот как можно сильнее и осторожно, медленно, чтобы не испугать, проникает средним пальцем. Узкий, стискивает палец стенками, доводя альфу почти до белых сияющих кругов перед глазами. Он стонет снова и срывает своим звонким голосом резьбу.        Чимин разрывается от ощущений. Хочется сбежать и приблизиться, отдаться целиком и заполучить столько же в ответ. Чонгук ласкает его с таким упоением, словно перед ним не омега, а кусок лимонного тарта, которым намерен он полакомиться. Плавно вводит второй палец и снова обласкивает горячим ртом член омеги, почти трясущегося от возбуждения. Хочется дотронуться до Чонгука, и Чимин тянет его на себя, сталкиваясь губами и ощущая собственный вкус на языке Пепла. Плевать. Смешивая слюну, просит его о большем в поцелуе, тонет там, почти рассыпаясь.        Третий палец медленно растягивает омегу, причиняя секундную толику боли, и Чимин поскуливает. Подаётся навстречу, чтобы потереться грудью о грудь и стиснуть широкие плечи руками. Давит пальцами и короткими ногтями, оставляя следы-полумесяцы на бронзовой коже. Хочет ещё, хочет всего Чонгука без остатка, готов отдаться до дна сам.        Чонгук снова низко стонет, и у Пака кружится голова. В нём — пальцы, перепачканные в прозрачной смазке, живот скручивает желанием, чтобы его взяли, и омега больше не может терпеть. Ему страшно, ему непривычно, но горячая волна снова и снова поднимается от паха к пупку, стимулируя позволить большее. Чимин протягивает подрагивающую ладонь и прикасается к внушительному бугру, виднеющемуся в районе ширинки Чонгука. Стискивает, гладит неумело, но вызывает этим у альфы судорожные горячие выдохи, почти без вдохов. Пальцы внутри сгибаются, и Чимина подкидывает. Ещё. Хочет ещё, о чём шепчет в самые губы.        — Ты уверен? — хриплым шёпотом спрашивает Пепел, глядя почти чёрными от возбуждения глазами на Пака.        Чимин только сильнее сжимает его член через брюки и стонет, когда пальцы снова плавно в него вторгаются. Он дрожащими подушечками пытается справиться с пуговкой на брюках, но не выходит, и тогда Пепел вытаскивает пальцы из ануса омеги. Глядит дико, растрёпанно, словно сжигая прямо на мятых простынях, щёлкает ширинкой, после избавляясь от брюк. По-дикому красивый, мужественный, он вызывает смущение и долю страха от взгляда на обнажённое полностью тело, но Чимин его сглатывает. Тяжёлая головка жмётся к животу, ствол усеян венками, и Пак желает обвести кончиками пальцев каждую. Сведя коленки, тянется к плоти, обхватывает и неуверенно, почти робко оглаживает. Чон, упершись вытянутой рукой в изголовье кровати, жмурится и жарко выдыхает через нос. Чимину нравится. Нравится, как он может влиять на него таким образом, что даже не получается скрыть, насколько омега сводит его с орбиты простыми прикосновениями.        Он ведёт пухлыми пальцами от корня к головке и неуверенно прикусывает губу, боясь, что может быть больно. Однако влажный зад почти зудит, печёт от желания, только растущего в геометрической прогрессии. Чимин тянется за новым поцелуем, и Чонгук кусает его губы и язык, позволяя тихонько себя ласкать.        — Я уверен, — шепчет омега. Он боялся, он хотел остановить его по-началу, когда они только рухнули в кровать, но теперь понимает — не сможет.        Чонгук выдыхает через нос, словно сдерживается, распахивает тёмные глаза и смотрит на омегу так, что тот становится ещё более влажным между ягодиц. Безумство. Альфа покрывает его поцелуями снова, прикусывает соски и тянет на себя, отчего Чимин скулит во весь голос, закатив глаза. Он кружит подушечками пальцев, но не входит, из-за чего омега уже ёрзает. А после головка приставленного к анусу члена мягко проскальзывает в растянутое и подготовленное, испачканное в смазке нутро. Чимин задыхается от ощущения заполненности, от того, как весь растягивается, позволяя альфе скользить дальше. Ему не больно, хотя Чимин думал, что должно быть, но Чон аккуратен и сдержан, хотя на его виске уже пульсирует вена от того, насколько альфа сдерживается. Член наполовину входит, но Паку чудится, что заполняет целиком.        От ощущения заполненности немеют ноги, омега вцепляется в плечи Чонгука, пока он неторопливо проникает до конца и, соприкоснувшись лобком с мягкими влажными ягодицами, шумно вздыхает. Жмурится немного, стараясь не поддаться дикой, животной страсти и не сорваться на поспешные толчки. Узкий, горячий, Чимин принимает его целиком, лишь мимолётно морщась и коротко прошипев, отчего чуть не сносит Пеплу голову. Тот обхватывает омегу рукой за щёку и почти вгрызается в губы, покачивая бёдрами, чтобы он поскорее привык. Чимин же вцепляется в его волосы, царапает заднюю сторону шеи и едва слышно постанывает прямо в поцелуй. Чонгук желает его без остатка, без границ, без запретов, и получает, как только омега сам крутит ягодицами, тревожа твёрдый налитый член внутри.        Он скулит, когда Чонгук плавно выходит из него, чтобы чуть резче толкнуться обратно, выгибается в пояснице, а альфа принимается усеивать его ключицы горячими поцелуями. Разум на прощание машет им ручкой, покидает эту комнату, пока Чонгук, понемногу набирая темп, всё сильнее вжимает Чимина в кровать, срывает стоны с его губ и входит до предела. Переплетает их пальцы, утыкается носом в щёку, наслаждаясь тем, как его окутывает запахом мёда, а Пак что-то неразборчиво бормочет, периодически закатывая глаза. Чонгук рад и удовлетворён, что омеге не больно и больше не страшно. Он хочет ещё сильнее, вжаться всем телом и слиться с ним. Обхватывает сочащийся член пальцами и торопливо обласкивает, двигая от основания к головке, чтобы размазать выступивший предэякулят.        Они изворачиваются, меняя позу. Чимин оказывается сидящим на альфе сверху, сам Чон, упершись лопатками в холодную стену, прижимает омегу как можно теснее. Чимин, держась за плечи и впиваясь в них ногтями, откидывает голову и позволяет альфе кусать изгиб его шеи, низко постанывая. Ему кружит сознание, стучит кровь в висках. Он никогда не думал, что это может быть так. В романах всё написано иначе, там очень много слов и мыслей, а на деле в голове омеги нет ни одной, кроме: «Ещё. Дай мне ещё себя». Он трясётся, когда Чонгук, раздвинув его ягодицы, насаживает на член немного резче, но боли нет, только импульсы по всей спине да тряска в бёдрах, когда альфа задевает что-то внутри. Пальцы Чона подушечками скользят воздушными прикосновениями по линии позвоночника, вынуждая Чимина выгнуться. Он вскрикивает, изгибается. Приподнимается на дрожащих коленках, снова сам опускается на плоть, ощущая, как стенки принимают её, позволяя скользит и доводить Чимина до безумства.        — Чимин, Чимин, Чимин, — как мантру едва различимым шёпотом твердит альфа, вжимаясь лбом в его шею, целует, кусает, впитывает в себя, не собираясь отпускать.        Вталкивает член сильнее, глубже и настойчивее, вызывая перед глазами омеги вспышки световых точек. Он позволяет альфе вести полностью, дрожит от каждого нетерпеливого толчка, ощущая, как плотный, тугой комок внизу живота слишком быстро растёт. Взвинчивается, упирается руками в плечи Чонгука, боясь этого ощущения, но тот не останавливается. Чимин поскуливает, жмурится, весь вытянувшись, словно струна, а альфа вдобавок начинает ласкать его возбуждение своими красивыми пальцами, отчего горячая волна снова и снова обжигает внутренности Пака.        — Сияй, маленькая звёздочка, — лукаво улыбаясь, шепчет альфа прямо в губы, и Чимин не выдерживает, когда он завершает своё высказывание особенно глубоким и резким проникновением.        Вздрагивает всем телом, широко распахивает глаза, ощущая, как Чонгук обхватывает сосок ртом снова, как сильно стимулирует его член и глубоко входит в растянутый фрикциями анус. Чимин рассыпается миллиардами светящихся точек на небе, в его ушах звенит, а взгляд мутнеет, и темнота обволакивает целиком в момент, когда настигает оргазмом. Омега, словно выпущенная на свободу пружина, вытягивается, вскрикивает оглушительно и замирает.        — Блять, — хрипит сексуально Чонгук, стискивая его так, словно сейчас соберётся сломать все кости, а после выходит из Пака, чтобы испачкать его ягодицы и бёдра спермой.        Чимин судорожно дышит, сердце бьётся где-то в глотке, когда альфа валит его на постель и, сжимая нагое тело, покрывает поцелуями снова. Кожа горит, нутро всё ещё подрагивает от недавнего оргазма, и омега слепо глядит в потолок, пока Чонгук ложится рядом и прижимает его к себе. Переплетается с омегой конечностями, прижимает и укутывает в колючее одеяло, пока Пак в него вжимается изо всех сил. Жалеет ли Пак о том, что совершил по сути непростительный грех и отдался Чонгуку без брака, без имеющегося на то права? Нет. Не жалеет, потому что альфа его снова целует и, прижимая к себе, беспорядочно и неразборчиво шепчет в губы то, что Чимин принадлежит ему. Только ему.        — Ты мой? — отвечает тем же омега, глядя в бордовые радужки своими голубыми и всё ещё мелко вздрагивая.        — До смерти, — отвечают ему подхрипловатым голосом, прежде чем вжаться лбом в лоб Чимина.

🥀🥀🥀

       Им следовало бы лечь и отдохнуть после времени, проведённого с остальными членами гвардии, однако оба оказываются привычно уже в кабинете Терры. Тот выглядит напряжённее, чем был ранее, когда они оказываются наедине здесь. Тэхён лишнего не произносит, но сжимает в кармане куртки то, что принёс со своими целями на занятие по чтению, тихо стоит возле двери, пока омега устраивается на стуле.        В прошлый раз между ними явно что-то пошло не так, но Тэ не собирается нарушать приказ омеги и приближаться к нему слишком сильно. На столе, явно оставленные тут прежде, лежат чёрные перчатки, как ни странно, Терра сегодня вечером был без них и сидел в отдалении. Альфа уже понял, что Глава не переносит прикосновения кого бы то ни было, и возможно именно по этой причине так отреагировал на близость Тэ. Его перчатки печально покоятся на столе рядом с иголкой и ниткой, но материя уже настолько истончилась, что едва похожа на ткань. Именно поэтому Тэ притащил сюда то, что лежит сейчас в кармане.        Терракота разваливается за столом, а Тэ присаживается напротив, следуя указанию омеги не приближаться к нему более, чем на метр. Терра окидывает Тэхёна немного странным взглядом. Он тоже пил брагу, но в небольшом количестве. Кардинал же глядит в ответ не моргая, сохраняет зрительный контакт. Омега не открывает букварь, начиная читать, а лишь наблюдает, серьёзно, испытывающе, даже, может показаться, с долей ненависти. Тэ передёргивает, а Терра выпрямляется и сощуривается.        — Сними платок.        — Для чего? — тихо спрашивает Кардинал, не понимая, что хочет от него Глава.        — Ты же уже снимал его в прошлый раз. Сними, — выдаёт он, настойчиво постукивая кончиком указательного пальца по поверхности стола.        Тэхён сглатывает и подчиняется. Терракота не просто омега, от которого он без ума, всё тело и естество на него реагируют неоднозначно. Кардинал просил Чимина приказать ему что-нибудь, даже Леандра подбил это сделать, но… ничего. Абсолютно никакого огня, который он испытал в тот раз, когда его прошибло жаром от слов омеги. Потому, снова поддаваясь этому неясному порыву внутри, Тэхён, глядя прямо в тёмные глаза Терракоты, протягивает руки к платку, но вдруг замирает.        — Ответишь на мой вопрос, если я сниму его? — тихо произносит альфа, вынуждая омегу задрать бровь.        — Я не позволял тебе ставить мне условия.        — Я не ставлю, — спокойно произносит Тэ.        Терра хмурится и морщит нос, выглядя при этом не столько злым, сколько по-детски раздосадованным.        — Отвечу. Снимай, — кивает на платок омега, и Тэхён всё же дёргает за края ткани, позволяя распутаться узлам и упасть ему с шеи.        Обнажает своё личное клеймо, дав возможность Терре разглядеть выжженные и вытатуированные линии на коже, колючая проволока струится вокруг горла, выглядя поистине жутко. Терракота обводит каждую черту взглядом, исследует молчаливо.        — Клеймо Стража? — быстро догадывается он, кивая в сторону метки.        — Да, — моргает Кардинал терпеливо.        Ему всё ещё неловко открывать это Терракоте. Он никому не показывает клеймо, даже Чимин его видел лишь единожды и то по стечению обстоятельств. Слишком личное и болезненное для Тэхёна место, уязвлённая часть его души и тела. Терра хмыкает, подпирает скулу костяшками и продолжает разглядывать метку.        — Я-то думал, что всё это слухи по поводу того, что королевских Стражей клеймят. Ан нет.        — Это печать и клятва, данная будущему королю, — безэмоционально проговаривает Тэхён. Ему всё ещё больно о метке вспоминать, он всё ещё ощущает её жгучие прикосновения.        — Сколько лет тебе было?        — Тринадцать, — без раздумий отвечает альфа, и Терра вдруг напрягается. Да, альфа был немного старше его сына, когда прошёл обряд инициации, чтобы закрепить за собой право стать Стражем-Хранителем.        — Блять.        Не хочется реагировать как-то на этот выпад, но вдруг язык Тэ оказывается сам по себе и по собственной воле вырывается изо рта:        — В тот день на алтаре Саванн я принял целибат и отрёкся от всей похоти, существующей в этом мире. Я не имею права дотрагиваться ни до единого омеги, кроме кронпринца, я обязан служить Его Высочеству до самой моей или его смерти, а ежели его не станет раньше, то должен уйти следом путём обряда Таинства.        — Покончить с собой? — тихо спрашивает Терра, глядя на альфу.        — Да, если грубо говорить.        — То есть, если с Чимином что-то случится, ты обязан себя убить? — приподнимает бровь омега, на что Тэхён только кивает.        Он усмехается как-то горько.        — И что, ты правда даже не думал об омегах? Ни одного не было у тебя? Ни разу не думал?        Он словно допрашивает альфу со своими определёнными целями. И то ли это праздное любопытство, как будто Терракота глядит на альфу, как на подопытного зверька с лишней парой конечностей, то ли он и правда что-то хочет утвердить для себя.        — Ни одного, — чётко отвечает Тэхён. — Правила не позволяют мне даже помышлять об омегах.        Терра хмыкает, словно с долей прозаичности и скепсиса. Он неверяще сощуривается и изгибает брови, как будто знает что-то, что для Тэ остаётся тайной.        — Не верю, что даже не думал, — шипит вдруг он, вынуждая по линии позвоночника Тэхёна проскакать табун из мурашек.        — Я говорю правду. За каждую мысль, которая могла возникнуть у меня в голове по поводу представителей противоположного пола, меня секли.        Глаза Терры округляются, он весь выпрямляется, как струнка, и обдаёт Тэхёна непонимающим взглядом.        — Что?        — В подростковом возрасте меня секли розгами за любую провинность, — без эмоций выговаривает альфа, сцепляя пальцы в замок. — А чтобы предотвратить мою распущенность и возможное нарушение клятвы, при любом проявлении телесных потребностей, окунали розги дополнительно в солёную воду.        Это уже не вызывает столько горечи, сколько вызывало раньше. Он давно смирился, он давно принял. И чувства к Терре невозможны из-за клятвы, даже если Кардинал до вкуса крови во рту от досады прикусывает щёку. Терракота глядит округлившимися глазами на альфу, пока Тэхён поднимается на ноги и расстёгивает куртку.        — Что ты…        — Ты ведь не веришь мне, — жмёт плечом Страж, сам не понимая, зачем это делает.        Посторонние никогда не видели его шрамов, почему именно этому омеге хочется их показать — загадка. Кардинал стягивает кофту через голову и ёжится от холодного воздуха кабинета, а после разворачивается спиной к Главе. Тот, скрипнув ножками стула по полу, поднимается. Приближается, вынуждая Тэхёна покрыться мурашками, но не прикасается. Лишь рассматривает давно посветлевшие полоски — кривые, надорванные, глубокие, оставшиеся бороздами на бугрящихся мышцах спины, но усеивающие всю кожу от шеи до границы с брюками. Под ними тоже есть — бёдра усыпаны шрамами по всей поверхности бронзовой кожи.        — Развернись, — глухо как-то проговаривает омега, и Тэхён поворачивается.        Терра глядит странно, то ли с долей непонимания, то ли с осуждением, когда разглядывает расчерченную шрамами грудь и испещрённый ими же живот. Он вздрагивает, рассматривая Тэхёна, которому всё же от пристальности хочется надеть кофту обратно.        — Они били тебя каждый раз, когда у тебя вставал? — тихо, на грани шёпота произносит вопрос Терракота.        — Да.        — Ты евнух?        — Нет, — качает головой альфа.        — Почему? Им проще было кастрировать тебя, — жестоко выдыхает омега, пока Тэхён натягивает кофту и возвращается к стулу.        — Им не важно было тело, им важно было сломать мою душу, — пожимает он плечом. — Теперь мой вопрос, — прерывает его Кардинал, и Терра, поджав губы, возвращается к месту напротив альфы.        — Задавай.        Тэхён задумчиво кусает нижнюю губу, в кабинете едва различимо пахнет полынью, альфа давно понял, что это естественный запах чужого тела, часто сдерживаемый и скрываемый. Терра замкнут. Он не доверяет до конца никому.        — Назови своё настоящее имя, — просит вполголоса Тэ.        Омега же хлопает глазами, глядя на него, он, видимо, ожидал другого вопроса от Тэхёна.        — Зачем тебе оно?        — Я хочу знать. Ты пообещал ответить.        Сощурившись, Терра снова постукивает указательным пальцем по столешнице, будто бы взвешивает все за и против.        — Мин Юнги.        Тэхёна пронзает импульсами, под кожей струится что-то обжигающее, когда Терра всё же ему представляется. С чего вдруг вообще пошла эта череда откровений, оба не понимают. Терракота исподлобья глядит на Кардинала, словно заранее приказывает и об этом заткнуться и никому не рассказывать.        — Мин Юнги… — перекатывает альфа на языке чужое имя и сглатывает ставшую вязкой слюну. — Я могу…        — Нет, ты не можешь.        — Я ещё не успел спросить, Юнги.        Терра округляет гневно глаза и вдыхает через нос так, что ноздри трепещут. Ему явно не нравится, что альфа теперь зовёт его по имени, а не использует позывной.        — Мы остановились на странице шестьдесят восьмой, — резко выговаривает он, игнорируя дальше любые попытки Тэхёна снова задать вопрос.        Их занятие протекает так же, как и предыдущие, безо всяких инцидентов и неурядиц, а после того, как глаза Юнги становятся слишком сонными, они решают закончить. Тэхён снова повязывает на шею платок, скрывая метку под пристальным, но уставшим взглядом омеги, а после выуживает принесённое из кармана. Молчаливо оставляет на краю стола, и, не произнеся и слова, покидает кабинет. Уже не увидит, как Мин, поднявшись и обойдя стол, замечает оставленные чёрные перчатки. Они принадлежали Тэхёну по службе во дворце, местами отделанные кожей, плотные, чистые. Омега поднимает перчатки и хмурится, оглядываясь на дверь, крепко сжимает материю пальцами, а вместе с тем и добела губы.

🥀🥀🥀

       Пак просыпается ещё задолго до рассвета. Уютно расположившись на чужой постели и свернувшись в коконе одеяла, Чимин не сразу понимает, что проснулся один. В груди колит: Чона нет рядом после того, что между ними произошло, однако стоит омеге выпрямиться, как он, часто моргая, может в сумраке различить задремавшего альфу на стуле. Он заснул в неудобной позе, голова склонилась к плечу, Чонгук одет, потому что в штабе всё ещё холодно, а в руках явно что-то держит.        Чимин поднимается, кутает обнажённое тело в одеяло и ёжится от прохлады, пока подходит ближе к спящему Чону и вглядывается в него. Лицо альфы выглядит умиротворённым, мышцы на нём расслаблены, а губы приоткрыты. Чимин замечает белый лист бумаги, лежащий поверх коричневой старой папки, и протягивает пальцы, чтобы осторожно, стараясь не разбудить Чонгука, вытянуть листок из его хватки. Расслабленная рука удерживает карандаш. Он рисовал, пока Пак спал? Омега моргает пару раз, всё ещё просыпаясь, а после принимается рассматривать то, что оказывается изображено на рисунке. Это он сам, отчего сразу вспыхивают щёки румянцем, полностью нагой и спящий, лежит в постели Чонгука, закинув одну ногу на свёрнутое в рулон одеяло. Чимин глупо уставляется на рисунок и даже дышать боится. Черты, которыми написана картинка, ровные и гладкие, плавные, словно альфа карандашом старался огладить омежьи изгибы бедра и талии. Чимину странно смотреть на этот рисунок, на собственное изображение, созданное чужими руками.        Он любопытничает, совесть ощутимо кусает Пака за лёгкие, когда омега тянет ладонь и с осторожностью выуживает папку из-под руки Чонгука, чтобы засунуть туда нос. Распахивает её, округляя глаза. Снова он. Его лицо в профиль, его улыбка и чуть прищуренные глаза. Следующий рисунок изображает Чимина с кинжалом в руках, растрёпанный, воинственный. Остальные листки почти под чистую заполнены его руками, губами, плечами, профилем в полоборота. Румянец всё сильнее охватывает лицо, плавно перетекает на шею. Чонгук рисует его. Часто, судя по количеству листов в папке, где лишь несколько изображают планер или природу. Омега смущён, его сердце дрожит от эмоций, глядя на то, сколько альфа сохраняет картин с ним. Осторожно положив всё обратно под руку Чонгуку, Чимин возвращается к кровати. Подбирает свои вещи и тихо принимается одеваться. Натягивает обратно бельё и брюки, кофту. Нужно ещё зайти к себе за кобурой и ножнами, без них омега опасается выходить за пределы штаба. Чонгук продолжает посапывать на стуле, и как бы ни хотелось Чимину остаться ещё на несколько часов, он не может. Омега пообещал Салите и Немо сегодня быть с ними, ему и самому это необходимо.        И всё равно подходит к Чонгуку снова, не может его покинуть, не прикоснувшись на прощание. Склонившись, Пак мягко целует его в губы и вздрагивает, когда Чон, резко выныривая из сна, обхватывает его за заднюю сторону шеи и притягивает ближе. Губы сталкиваются, оказываются в его плену, и омега трепетно собирает каждое сонное касание. Папка и лист падают, как только Чонгук притягивает его к себе и усаживает на колени.        — Ты уже собран, — хриплым после сна голосом проговаривает Чонгук, едва раскрыв веки.        — Мне нужно идти в город, — кивает Баккара, позволяя себя ещё раз поцеловать. Сегодня ночью они явно преодолели последние границы, и их… отношения перешли на совершенно другой уровень.        — Оружие не забудь. И Тэхёна не забудь, — усмехается Пепел, притягивая его снова ближе и горячо целуя. Живот омеги подрагивает, пробуждаются воспоминания о том, что ещё несколько часов назад с ним делал этот рот.        Как выводил ему одному известные линии на коже, как ласкал, доводя Чимина до вскриков. Чонгук явно не желает его отпускать, но им всё равно приходится отклеиться друг от друга, пусть тело и уже пропускает сквозь себя импульсы возбуждённых разрядов.        — Будь осторожен, — напоследок произносит альфа, прежде чем Пак соскальзывает с его колен и, не глядя за тем, как Чонгук перемещается к кровати, движется к двери. — Я сегодня пойду с Леандром к посланцам из Тирелла. Вернусь вечером, — бросает Чонгук, уже уваливаясь на подушки.        Раньше он не говорил, куда и за чем идёт, и Пак прикусывает нижнюю губу, чтобы скрыть довольную улыбку. Всё меняется, так быстро, кажется, хотя прошло уже довольно много времени с мгновения, когда он оказался тут. Чонгук всё равно выдрал свой шанс и будет продолжать это делать, и Чимин оказался готов шагнуть ему навстречу, как только альфа захотел ему открыться.

🥀🥀🥀

       Время уже давно перевалило за три часа дня, а они всё никак не закончат. Это оказалось трудоёмким процессом — поймать химика, с которым сотрудничает Салита, но он им необходим. Альфа и омега задумали кое-что, чтобы усилить мощь некоторых членов гвардии и Чимина в том числе, однако Химик — таинственный поставщик сырья для бомбардира — оказывается ужасающе неуловим. Они вчетвером стерегут его уже битый час, и голодный, замёрзший Чимин явно недоволен. Остальные члены Гвардии тоже, но все трое терпеливо ждут, почти не двигаясь, в отличие от омеги.        Мысли о проскользнувшей мимо в удовольствии ночи не оставляют Чимина. Это делает его более воздушным и радостным, что не укрывается от Тэхёна. Страж смотрит на омегу с подозрением.        — Я перед сном хотел вас проверить, — едва слышно говорит он, явно с недовольством и долей упрёка. — Но в комнате не застал.        Чимин поджимает губы. Он знает и понимает то, как переживает за него Кардинал, то, что это входит в его обязанности, но не хочется открывать перед ним то, что этой ночью, поддавшись страсти и чувствам, кронпринц потерял невинность в объятиях мужчины, которого, по идее, должен до сих пор ненавидеть и не подпускать к себе.        — Меня там не было, — жмёт плечом омега, стараясь придать себе невозмутимости. — А вот где ты ходишь по ночам?        Тэ хлопает глазами, когда Чимину удаётся по-детски просто перевести стрелку внимания на него самого.        — Ты часто поздно ложишься, даже синяки появляться стали, — тихо проговаривает омега, а Тэхён бледнеет.        — Я не делаю ничего предосудительного, — тараторит Ким, сжимая кулак в кармане куртки, в которую кутается. — Есть… кое-что.        — Я понимаю, у каждого бывают секреты. Даже у нас с тобой стали появляться, — спокойно моргает Чимин, глядя на Кардинала. — Так вот моё пребывание ночью является секретом. Как и то, куда ты ходишь по ночам.        Тэхён тушуется и отводит взгляд, его челюсть ощутимо напрягается, а скулы оказываются ярко-выраженными.        — Ты же помнишь, что я считаю твою клятву дурацкой? — шепчет Пак.        Он всегда считал целибат Стража идиотизмом. Ребёнка отдают в несознательном возрасте во дворец, воспитывают там, вынуждая отказаться от всякой привязанности, кроме долга перед королевством и королём. Это жестоко. Чимин видел метку Тэхёна, её жуткую составляющую, изуродовавшую красивого мужчину ещё в юности. Чимин знает, как его воспитывали, даже если Тэ думает об обратном. Он пытался говорить и с папой, когда тот был жив, и с Рафаэлем, когда того не стало, ответом было лишь: «Кто мы без соблюдения традиций?». Однако омеге больно от факта, что Тэ запрещено заводить семью. Он лишён счастья влюбляться, привязываться к кому-то. Неужто Стражи не хватит, чтобы защитить его?        С другой стороны, если бы не привязанность Тэ, Чимин бы не выбрался из дворца. Он уверен, что большая часть Стражей подчиняется только регенту и его приказам, и прекрасно осведомлены в происходящем в Рейвене.        — Не дурацкая, Баккара, — тихо отвечает Тэхён, глядя перед собой. — Она — всё, что у меня есть.        — Именно потому что ты принёс её, именно из-за решения твоих родителей, кроме клятвы у тебя нет ничего, — пылко шепчет Чимин.        Он вдруг разворачивается к Кардиналу всем корпусом и бойко глядит в глаза.        — Когда я стану королём, ни одно дитя больше не отдадут во дворец на службу без права выбора. Не будет меток, не будет Отбора, не будет ни единой отвратительной традиции.        Тэхён вздрагивает, когда смотрит на омегу. Он протягивает руку и сжимает чужие озябшие пальцы, а Чимин стискивает его ладонь в ответ. Они росли вместе, ели вместе, почти спали вместе в раннем детстве. Нет никого, кто знал был друг друга лучше. Эти двое — близнецы с разными родителями. И Тэхён, который мог возненавидеть Чимина за свою судьбу, обозлиться на весь мир, следует за принцем, куда бы тот ни двинулся. Тэ оказался ему большим братом, чем Хеллион, который связан с ним кровью. Чимин, покрепче сжав его кисть, выдыхает.        — Если ты когда-нибудь кого-то полюбишь достаточно сильно, я не смогу тебя удержать. Не буду этого делать даже. Ты должен быть счастлив.        — Разве я могу любить кого-то сильнее вас? — шёпотом выговаривает Страж. — Вы — моя семья.        — Можешь, — снова поворачивается к нему омега. — Я вижу, что уже любишь.        Альфа бледнеет и опускает голову, а Пак только улыбается.        — Некоторые чувства не выйдет скрыть, как ни старайся, Тэ, — улыбается Чимин. — Ты растопишь этот айсберг, я знаю.        Тэхён слабо улыбается и поглаживает тыльную сторону ладони Чимина большим пальцем. И Пак знает: он свои слова сдержит. Как только трон снова окажется в его власти, он сделает всё, чтобы ни один мальчик больше не повторил судьбу Ким Тэхёна — его названного брата, его Хранителя.        Химик появляется неожиданно, и Салита тут же издаёт птичью трель, подав им сигнал к тому, чтобы выдвигаться. Вся группа тихо и почти бесшумно, пересекает улицу, а замёрзшая от понизившейся температуры вода в мелких лужах под сапогами, хрустит. Чимин следует за Тэхёном и опасливо держит рукоятку пистолета зажатой в пальцах. Он щурится, когда в лицо бросается колкий ноябрьский ветер, а после они входят в дом следом за Салитой и Немо, которые уже готовы взять быка за рога. А точнее, Химика врасплох.        — Хрен тебя выловишь, — улыбается так непривычно Салита, скалит светлые зубы, а ямочка кажется не очаровательной, а наоборот, пугающей. — Чёрт бы тебя драл, Химик.        Высокий омега с удивительно милым лицом резко оборачивается, поражая Чимина. Его кожа практически чёрная, агатового цвета, а кудряшки подпрыгивают от каждого движения.        — У меня есть с кем тебя познакомить, — машет Салита рукой в сторону спрятавшегося под капюшоном Баккары.

🥀🥀🥀

       Они выходят через несколько часов, рассказав свою задумку Химику. Тому идея крайне нравится, потому омега соглашается помогать Гвардейцам в этом, готов собрать реактивы и доставить их в штаб, чтобы Салита и Баккара вплотную занялись реализацией. На улице уже темно, и вся компания собирается вернуться в подземный штаб, чтобы перевести дух. Они довольны результатом своей сегодняшней вылазки.        — Обычно его не удаётся поймать за один день, — довольно выдыхает Салита, засунув руки в карманы и выдыхая в ночное небо облачко пара изо рта. — Нам сегодня жутко повезло.        — Он где-то работает, раз может достать необходимое нам? — спрашивает Чимин и ёжится от вечернего холода.        — Да, на отопительной станции. Сюда приезжает довольно редко, у него тут отец пожилой, так что вот, приходится сторожить Химика.        Чимин понимающе кивает. Они движутся дальше по улице, стараясь не упасть в почти не освещаемом пространстве, а Пак смотрит в небо. Вернулся ли уже со своего задания, связанного с Тиреллом, Чонгук? Он уже в штабе, отдыхает после тяжёлого дня? Чтобы добраться до связных нужно по крайней мере несколько часов, а у них толком нет никакого наземного транспорта, да и здесь он вызвал бы много вопросов. Они натягивают поплотнее капюшоны, видя двоих Смотрителей — приходится скрываться. Тэхён закрывает принца от их взглядов, чтобы не вызвать подозрений, а Немо оказывается сзади, чтобы уберечь на всякий случай. Он даже не говорит с омегой после вчерашней сцены.        Никто этого не ждёт. Планеры появляются просто из ниоткуда, и распознать их выходит, когда летательные транспорты находятся в слишком опасной близости, по звуку двигателей. Чимина пронзает опаской и тревожным предчувствием, но они бы даже побежать не успели.        Несколько снарядов скидывают в двух кварталах от них, улицы озаряются заревом взрывов, и лицо Чимина тут же холодеет от осознания.        А после планеры пикируют над ними, чтобы выпустить ещё удары. Бах, бах! Здание на противоположной стороне попросту разлетается в мелкую крошку, Чимин едва успевает вдохнуть, как Тэхён вдруг закрывает омегу собой и валит наземь. Реакция у Стража явно лучше. Тэ вскрикивает, его смуглое лицо кажется бледным даже в свете зарева разгорающихся пожаров, глаза округляются. Он мычит, кажется, от боли, а Чимин бьётся затылком о землю и на несколько секунд оказывается дезориентирован. Тэхён теряет сознание, он наваливается на Чимина и прижимает ниже, пока пулемётная очередь звучит где-то совсем рядом. Паку страшно, дыхание сбивается, хочется зажмуриться, но вместо этого трясущимися пальцами омега лезет в кобуру. Это мало чем поможет против махин планеров, но так хотя бы Баккара чувствует себя защищённым.        Вес тела Тэ пропадает, и Чимин видит взволнованное, залитое кровью лицо Салиты, который стягивает бессознательного Кардинала с него. Он присаживается на корточки и проверяет у альфы пульс.        — Живой, ударило по голове сзади обломком, — хрипит Салита и хмурит глаз, который заливает кровью из рассечённого лба.        На улице слышатся крики.        — Баккара, нам надо уходить, — вскрикивает Намджун.        — Люди… — хрипит омега, глядя, как горят здания, слыша, как рокочут двигатели планеров где-то опасно близко. — Люди ранены.        — Баккара!        И после взгляд омеги падает на белоснежные волосы, точнее, на то, что от прежней копны осталось. Немо оказался слишком близко ко взрыву. Чимин отчаянно кричит. Нет. Ему всего восемнадцать, он слишком молод, он ещё ничего не сделал, он ещё Чимина в кости играть не научил! Баккара бросается к Немо, лежащему без единого движения, а когда падает больно на колени рядом, видит, как полыхает по-прежнему его одежда. Чимин принимается сбивать пламя, ему хочется плакать, когда он видит, как обожгло молодое лицо — почти половина изуродована и покрывается огромными волдырями.        — Салита! — вскрикивает он, глядя, как альфа взваливает на себя Тэхёна. Двоих он явно не унесёт. Но они не могут тут бросить Немо…        Чимин прикладывает два пальца к уцелевшей половине шеи, старается различить слабый перестук чужого сердца за безумно грохочущим собственным. Есть! Сердце бьётся, он жив…        Чимину больше не остаётся ничего, кроме как схватить Немо, остающегося без сознания, с рычанием и отчаяньем, смешивающимися с адреналином, зашкаливающим в крови, затянуть альфу себе на спину.        — Баккара! — подходит ближе, тащит на себе тяжёлого Тэхёна Салита.        — Уходим, — через слёзы проговаривает Чимин. Люди вокруг кричат, и часть Сапхара превращается в настоящий пылающий ад.        Чимин плачет, потому что ему нечем им помочь. Плачет и через боль, через тяжесть тянет того, кого хотя бы может унести отсюда. Омега не в состоянии спасти своих людей. Но это только пока, — обещает себе он, яростно пыхтя и продолжая тащить раненого Немо на себе, хотя его ноги уже подгибаются.