Баккара

      Чимин резво пересекает коридор, а Тэхён, как и прежде, тенью следует за ним. Принц немного взволнован, потому что Страж обмолвился, мол, регент сегодня странно напряжён и взвинчен больше обычного. Чимин вздыхает, когда они приближаются к двери, ведущей в кабинет отчима, а после, переглянувшись с Тэ, кивает. Хранитель стучит коротко, а после распахивает створку, позволяя принцу попасть внутрь.        И правда, стоит войти в помещение, как омега сразу же улавливает немного мрачную ауру, исходящую от Рафаэля. Они мало общаются в последние недели: регент занят государственными делами и может уделить Чимину лишь несколько жалких минут, а кронпринц, помимо своих привычных обязанностей, занят Отбором и общением с кандидатами, так что ему даже дышать почти некогда.        — Сын мой, — встаёт Рафаэль, тут же нависая медвежьей массивностью над ним, приближается, отчего хочется отвести взгляд в сторону, но Чимин себе такого позволить не может. Несмотря на то, что Рафаэль сейчас считается правителем Рейвена, Чимин — настоящий будущий король.        — Отец, — изящно присаживается омега в реверансе, но голову упрямо не склоняет.        И такому поведению есть причины. Слова, брошенные Чонгуком в саду не дают кронпринцу покоя. Его тревога растёт, недоверие жирует. Чимин сомневается и в словах Чонгука, и в том, что в стране всё так гладко и сладко. Он не может понять, где правда, а где — ложь. Рафаэль хороший правитель. Чимин ведь видел собственными глазами! Да и Элиус процветает, торговля налажена, налоги уплачиваются вовремя, а это может значить только то, что у граждан достаточно средств. Он понимает, что классового разделения не избежать. Не существует настолько утопичного государства, где все бы жили на едином уровне благосостояния. Но червяк, которого поселил внутри принца Адаймэ, как-то недоверчиво скалит острые зубки.        Чонгук выглядел честным. И злым. Чимин, пусть и затворник, но прекрасно знает, что люди в гневе часто говорят правдивые вещи, даже если те могут показаться оскорбительными и неприятными. И отношение лорда взялось не просто из воздуха, он приехал уже с подобным настроением. Он не пытается заполучить власть, словно… открыть глаза Чимину.        Принца от таких размышлений передёргивает, и он моргает, фокусируя взгляд на Рафаэле.        — Твоё состояние в последние дни меня искренне тревожит, — басит альфа, вынуждая Чимина вынырнуть из размышлений и приземлиться обратно в кабинет, освещённый электрическими лампами с потолка.        — Что вас тревожит? — неуверенно спрашивает Пак.        Признаться честно, он в раздрае. Он хочет отринуть слова, опрометчиво и зло брошенные Чонгуком.        Этот альфа вообще ведёт себя так, словно знает всё на свете, а Чимин, как довольно умный человек, уверен — быть осведомлённым во всём до самой мелочи невозможно. Он не хочет верить словам незнакомца, который вызывает какое-то горячее бурление внутри. Правитель прежде всего должен быть хладнокровным. Расчётливым. Благоразумным. Ничьи слова не должны колебать его волю и подрывать мнение. Чимин живёт во дворце, он обучался этому много лет.        — Твоё… взаимодействие с кандидатами, — прочистив горло, продолжает регент, перемещая внимание Чимина на проблему, из-за которой его позвал.        — Простите?        Регент указывает на кресло возле своего стола, и омега послушно присаживается. Ждёт, пока отчим присядет напротив, сцепит крупные пальцы в замок, нервно почешет бороду.        — Я заметил, что у тебя… есть определённый интерес к одному из альф, оставшихся на Отборе сейчас.        Чимина пронзает колкой, испуганной злостью. Неужто Рафаэлю удалось поймать кронпринца за руку? Неужели альфа понял, что он подменил ответы Чонгука, поддавшись какой-то неясной, сумбурной буре внутри? Пак сдерживает маску на своём лице, не позволяя регенту разглядеть все чувства — лишь их часть: удивление, опешивание.        — Я не понимаю, о чём вы, отец, — улыбается омега, выглядя непринуждённо, но Рафаэль только вздыхает.        — Чимин, — начинает он, — есть чувства, которые скрыть невозможно. Похоть. Ярость. Любовь.        Щёки принца покрываются пунцовыми пятнами от слов отчима, и он весь подбирается в кресле, оставляя ладони сжатыми в кулаки на коленях.        — Отец…        — Я вижу многое, Чимин. Я вижу то, что твои взгляды и твоё поведение в отношении разных кандидатов отличаются от того, которое должно быть. Ты ведь понимаешь, что не способен скрыть от меня такие вещи? Я всё же растил тебя, как своего сына, ты — мой сын, как и Хелл. А родители знают своих детей практически наизусть.        Чимин потупляет взор. Он что, был настолько очевидным? Наверное, Чонгук и Тэхён потому часто над ним подшучивают и подначивают. Выходит, все годы, потраченные на то, чтобы контролировать свои эмоции, прошли зря? И Пак не умеет сдерживаться в таких нужных вещах?..        Рафаэль вздыхает. Он встаёт, чтобы обойти свой рабочий стол, приблизиться к пасынку и вдруг опуститься перед принцем на корточки. Руки у альфы горячие, тёмные глаза пробираются под кожу, когда регент глядит на него снизу, но голос остаётся по-прежнему мягким, внушающим доверие. Им Рафаэль читал Чимину и Хеллиону на ночь сказки, когда те были совсем малышами, а папа был ещё жив.        — Чимин, мальчик мой, — вздыхает отчим, поглаживая большими пальцами костяшки омеги. — Любовь — прелестное чувство. Оно возвышенное, чистое, искреннее, но… не всегда правильное.        Чимин поджимает губы, глядя омутами голубых глаз в ответ на регента. Он не понимает пока. Стыдится того, что его так просто поймали за руку и теперь снова ощущает себя маленьким десятилетним мальчиком, разбившим вазу с прахом предка. Ему совершенно точно это ощущение не нравится, но мягкими поглаживаниями и доверительным тоном регенту удаётся сгладить свои слова.        — Любовь… она может вынуждать людей ошибаться, вставать не на тот путь, который в итоге окажется верным, понимаешь? У некоторых из нас нет права на ошибку, — продолжает Рафаэль, глядя на пасынка, и Чимин сдерживает желание поджать от смущения губы. — Я вижу, как ты смотришь на него, роза моя. Я вижу всё, что бушует в тебе, когда он рядом. Но хочу задать вопрос, позволишь ли?        — Задавайте, отец, — сипло выговаривает Чимин, понимая, что отчим всё равно бы спросил.        — Уверен ли ты, что этот мужчина послужит государству верой и правдой? Что, взойдя рядом с тобой на престол, он будет служить тебе в первую очередь. Ты — король. Ещё немного и вместе с венцом на твои плечи возляжет тяжкая ноша правления, ты ведь так долго к этому готовился. Тебе нужен особенный спутник. Тот, кто будет в первой степени стоять для твоего стана опорой — несгибаемой, непреодолимой. Он должен быть мудр и размерен, почитать тебя и уважать каждое твоё решение. Помогать управлять страной — огромной махиной, которая только кажется тебе маленькой, пока ты и сам юн.        Чимин слушает регента и понимает, что он задаёт ему верные вопросы. Стискивает челюсть, осознавая, что, судя по нынешнему поведению Чонгука, о котором, скорее всего, и говорит Рафаэль, омега не сможет положиться. Он красив, силён, амбициозен, однако слишком вспыльчив, возможно, чрезмерно самоуверен. Чимин не может сказать с точностью: да, это альфа, на которого я могу опереться в будущем. Чонгук соперничает с Чимином, выводит на эмоции, вынуждает отклоняться от верного, давно заданного направления.        Но… Чимин рядом с альфой ощущает себя так по-особенному. Он чувствует свою силу, чувствует дух соперничества, кусающий за пятки и ягодицы, вынуждающий его вдыхать во всю грудь воздух, словно застывший вокруг. Адаймэ вынуждает Чимина ощущать себя живым. И как… как, скажите, променять эти ощущения, те искры, между ними так и вырывающиеся, на кого-то другого?        — Король не принадлежит сам себе, — кивает, ссутулив плечи, омега. Он понимает — Рафаэль прав.        И руководствоваться необходимо не тем пламенем, которое горит внутри Чимина от того, когда приближается Чонгук. Нужно опираться на то, что будет лучше для Рейвена. Даже если сердце болит и ноет, даже если омега окажется вынужден отказаться от… любви. От той, о которой грезит, в которую верит — горячую, неистовую, способную подтолкнуть на нечто сумасбродное, опрометчивое, возвышенное. Чимин старается сдержать бурю. Разум твердит ему успокоиться и в действительности анализировать ситуацию и слова Рафаэля. Сердце — плачет, трескается, рассыпается крохотными алыми осколками, как бы ни пытался Чимин сдержать его разрушение, стискивая пальцами и раня кожу о кусочки.        — Я знаю, это тяжело. Но ты ведь хотел быть похожим на папу? — тихо произносит Рафаэль. На его лице явственно отражается сожаление от слов, которые приходится говорить пасынку. — Твой папа был настоящим правителем. Любимым всеми, благородным, справедливым. Он отдавал всего себя трону и своим людям, а те благодарили его в ответ. И ему тоже пришлось смириться. Как бы прискорбно то ни звучало, Ичхоль был вынужден склонить голову лишь дважды: когда принимал свою судьбу, отрекаясь от душевных и телесных потребностей, и когда принимал корону, делающую его тем, кем он должен был быть.        Чимин вздыхает, глядя на отчима. У него в глотке стоит комок слёз, на которые омега не имеет права. Он должен быть таким же сильным, как и папа, он ведь хочет быть таким же правителем. Даже если на кону стоит собственное сердце.        — Я… понимаю, — коротко удаётся ему выдохнуть, не выдавая собственного состояния. — Я понимаю, отец.        — Я верю, что ты не подведёшь. Ни Рейвен, ни меня, ни папу. Я верю, что мой мальчик будет разумным и обратит внимание на кого-то, кто принесёт благо государству, — Рафаэль сжимает пальцы Чимина, грустно глядя на омегу.        Словно ему тоже жаль, что Чимину придётся пожертвовать ради трона снова. И Пак кивает, соглашаясь.        — Я не подведу, — выпрямляется он и сразу же сталь сверкает в глазах, вперемешку с решимостью. Он будет достойным наследником трона, больше никаких опрометчивых шагов и решений. Правда.        Регент улыбается и выпрямляется, а Чимин поднимается за ним следом. Альфа обхватывает стройную фигуру кронпринца и сердечно прижимает его к груди, будто бы пытается поддержать, Чимин же утыкается в крепкое плечо Рафаэля, ищёт в нём немую поддержку. Чтобы просто знать — он не одинок. У него есть семья, которая разделит с ним все важные, даже болезненные, решения.        — Обрати внимание на благородных альф, которые действительно готовились к этому дню, — шепчет Чимину на ухо регент, поглаживая по тёмным волосам. И тот кивает.        Рафаэль отстраняется и улыбается ласково Чимину сквозь буйную чёрную бороду, лощёно лежащую на груди. Чимин выражение лица зеркалит, старается держаться, хотя эмоций в нём — через край. И вдруг в грудь снова сомнением влетает мысль, семена которой в нём посеял Адаймэ.        — Отец, скажите мне, — начинает Пак, когда регент отходит к столу. — Если бы в нашей стране была разруха, вы бы не стали этого от меня скрывать, правда?        Глаза Рафаэля удивлённо, даже немного обиженно округляются.        — Конечно, сынок, о чём же речь? Ты ведь и сам всё знаешь о королевстве.        Чимин поджимает губы. Да. Действительно он имеет доступ к документам, отчётам, записям. Книгам учёта, новостям и тому подобному. Однако единственное, что недоступно для кронпринца — выезд за пределы дворца. Во-первых, он всё время чем-то занят, и у Чимина не всегда есть свободная минутка, чтобы заняться тем, что ему очень нравится — такие мгновения приходится выкраивать между тренировками, обучением, а теперь ещё и Отбором. Во-вторых, правила. Предписания гласят, что наследник престола должен быть ограждён от всех соблазнов в виде мужчин, хмельных напитков, нецелесообразных поступков и опрометчивых решений. Ограждён от людей, которые могут навредить кронпринцу, опорочить его. Саванн предписывает, что супруг короля — единственный, кто может к нему приближаться и прикасаться, значит, омега, восходящий на престол не имеет права знать никакого альфу, кроме того, кто пройдёт с ним священный обряд бракосочетания. Потому Чимину нельзя покидать стены Хрустального замка, чтобы уберечься от соблазнов и плохого влияния. И, конечно, в-третьих, это безопасность. Чимин знает, что не бывает абсолютно хороших людей. Что будет кто-то, кто окажется способным ему навредить. Потому у него есть Тэхён. Потому же выход в город ему запрещён.        — Чимин, что-то тебя волнует? — снова оказывается рядом альфа, заглядывая пасынку доверительно в лицо.        — Я просто думаю о нищете, — проговаривает омега. — Читал в исторических хрониках соседней страны о периоде большого голода, а том, каково было простому народу. Думал, хорошо ли живётся нашим гражданам.        Чимин, на своей памяти, впервые лжёт Рафаэлю. Притом прямо глядя в глаза. Врёт, потому что не может ведь просто сказать, что Чонгук ему ляпнул, мол, страна погибает, Рафаэль и без того альфу недолюбливает, по всей видимости. Да и тогда придётся рассказать о нарушении правил. Пусть Саванн простит его за такую маленькую ложь. Он впредь будет поступать по чести и благородству, лишь единожды за свою недолгую жизнь оступившись на тропинке со звучным именем и тёмными глазами.        — Милый мальчик, — вздыхает регент, прикасаясь к его плечам. — Нищета… бедные люди есть везде. Люди вообще странные существа. Они хотят жить в достатке, но не всегда к этому достатку готовы идти через кровь и пот. Наши благородные Дома — они ведь тоже работали прежде не покладая рук, чтобы добиться своего влияния. Они не просто аристократы. Быть благородным мужем — тоже труд, тебе ли не знать. Просто кто-то предпочитает работать головой, кто-то — руками, а кто-то… мечтать о богастве, но даже не подниматься с земли, чтобы его добиться.        Чимин кивает. Он понимает. Некоторые готовы просто поливать других грязью, лёжа в ней же. Но сомнения омегу не оставляют. И, видимо, Рафаэль замечает это в нём.        — Если хочешь убедиться, что корона заботится о своих подданных, что в Рейвене всё так, как и должно быть, — выговаривает медленно и уверенно регент, — мы на Параде Цветов можем проехать не только по центру, а заглянуть на отдалённые улочки.        Чимин поднимает бровь — прежде Рафаэль позволял им проехать лишь по центральной части Элиуса, а теперь… он открыт перед пасынком, альфе нечего скрывать.        — Хорошо?        — Да, отец, — улыбается краем губ омега, кивая. — Я верю вам. Я уверен, что не увижу в остальной части города ничего предосудительного.        Рафаэль кивает, растягивает губы в улыбке и целует кронпринца в лоб, прежде чем отпустить. И всё равно нечто не позволяет Чимину успокоиться окончательно вопреки сказанному регенту. Он болезненно сжимается весь, когда покидает кабинет. От сомнений, от колючих ударов разбитого сердца. Тэхён с сожалением смотрит на своего подопечного, пока Чимин, сокрывшись от охранника, вытирает одинокую слезу и тут же выпрямляется, делая вид, словно ничего только что не было.        Они возвращаются в комнату, чтобы принц приготовился ко сну, в полном молчании. Чимин, пусть и старается выглядеть непринуждённо, слишком напряжён, и напряжение это передаётся Стражу. Тот сопровождает омегу в покои, обогнув все коридоры, где они с кем-то могут столкнуться, а после ныряет в комнату следом за ним. Внутри своего безопасного пространства Чимин уже не может сдержать маску: его плечи ссутуливаются, спина сгорбливается на несколько мгновений, пока омега стоит, опершись о стол ладонью. На столе, где обычно читает кронпринц, лежит подаренный Чонгуком рисунок.        — Как несправедливо всё это, — вырывается между губ Чимина, отчего омега тут же прикрывает стыдливо рот ладонью.        Его щёки теплеют от стыда из-за того, что он себя… жалеет. Жалеет, что ему придётся пожертвовать чем-то ради правления и целой страны, где живут люди. Они зависят от Чимина, они должны чувствовать себя в безопасности. Самопожертвование — основопологающее писание Саванн. Люди должны отринуть алчность, себялюбие и желания. Но не все так поступают, а Чимину придётся, ведь его жизнь — важна для государства.        Но… проклятая жалость к себе и своему разбитому от поворотов жизни сердцу, не утихает. Чимин не понимает, в какой момент дрожь касается его кончиков пальцев, когда они поднимают измятый листочек. Неровные штрихи складываются в прекрасное, завораживающее творение, и Чимин шумно вздыхает.        — Я знаю, мой принц, — тяжело проговаривает Тэхён, стоя рядом. — Это невыносимо трудно.        Альфе тоже многим пришлось пожертвовать ради цели. Его родители приняли за него решение, что Тэхён всегда будет только рядом с Чимином, что отдаст ради него свою жизнь, не заведёт семьи и не познает любви. И всё ради Рейвена и его благополучия. Жалость к себе перехлёстывается с жалостью к Тэ, и Чимин злится на себя. Да что же за человек он такой… Но в груди ноет и скребёт от несправедливости.        Он знал, что так будет. Лишь на короткие мгновения опасно позволил себе отвлечься. Потому что… он и правда влюблён. Вляпался по самые уши в альфу с улыбкой наглого кота и глазами чёрно-красными, как лепестки Баккары. Потерялся в чувствах, совершенно позабыв, в чём состоит цель Отбора. Чимин потирает грудную клетку и старается успокоиться. Рафаэль прав. Он должен думать о стране, а не о… любви. И всё равно тело сковывает горечью и печалью. Он не познает такого больше, кажется, никогда, потому что никто из кандидатов не вызывает такую бурю чувств внутри омеги. Такого огня ему больше никто не даёт, кроме Чонгука. Чонгука, который Чимина ненавидит, выводит на эмоции, провоцирует на глупости. Пахнущий свежей древесиной, сильный, гибкий, возмутительно и нагло очаровательный мужчина. Сумасбродный и свободолюбивый. Он… уйдёт из дворца, а Чимин останется править. Они слишком разные, омега знает.        Ему нужен такой, как Этей. Благородный, воспитанный, умный и стойкий. Этей будет хорошим королём-консортом. Чимин знает, что так правильно. Почему тогда лицо всё мокрое от слёз? Почему тогда так тягостно убеждать самого себя? Омега всхлипывает, сжимая уголок рисунка пальцами, как недосягаемую мечту. Тэхён, закусив нижнюю губу и выглядя таким же убитым, как, наверное, кронпринц, приближается. Страж редко к нему прикасается — он и не должен без нуджы, — но сейчас обхватывает своего названного брата, не по крови, по сути, руками и прижимает к груди.        — Разве так больно может быть? — всхлипывает в его гладкие холодные доспехи Чимин.        Тэхён не отвечает, только позволяет Чимину задушенно проплакаться в грудь. И Пак за это ему благодарен. Потому что кажется, будто, не сделай он этого, сойдёт с ума.

🥀🥀🥀

       Чонгук не знает, что сокрыто за дверью, куда ускользает периодически Чимин. Он лишь может предполагать, там — нечто важное для принца. Нечто настолько личное и трепетное, что даже Страж оставляет его в тишине и покое. Прошло какое-то время после того, как они столкнулись в оранжерее, пролетели ещё испытания. Количество альф сокращается, а к принцу становится подобраться всё труднее, потому что тот будто бы начинает Чонгука избегать. Наёмник фыркает себе под нос, сидя на подоконнике в тёмной комнате, выделенной ему на время пребывания на Отборе.        Вертит в руке керамический нож, а тот кажется серебристым в свете полной луны. Он отливает бликами на расслабленное лицо альфы, а тот погружается в настолько глубокую задумчивость, что вынырнуть оказывается неимоверно сложно.        В голове крутится их последний разговор и слова Чимина, вырвавшиеся из него в порыве злости. Кронпринц чётко убеждён в том, что страна процветает. И что должен делать Чон? Как должен реагировать? Чимина обманывают всю сознательную жизнь, регент дурит не только его, а ещё всех жителей. Привлекательные видео по телевидению, где рассказывается о том, как принц его поддерживает, репортажи о подготовке к его дню рождения. Редкие кадры, когда наследника показывают издалека, совсем немного — даже лица толком не разглядеть. Чонгук помнит их, помнит свой гнев от того, как разодетые придворные и сам принц, показанный издали, улыбались и размахивали руками, словно их будут чествовать. Он злился тогда просто ужасающе. Это назвали туром по государству, а на деле Чимин объехал только города, которые находятся к Элиусу ближе всего. Самые ужасающие своей нищетой районы, из которых регент высасывает жизнь, Паку не показали.        Мёртвый Вартэр, вымирающий Синг, полностью голодающий Сапхар. Ни один из захолустья не предстал перед глазами принца. Ему не дали посмотреть на умирающих прямо на рабочих местах шахтёров, которые работают в Парране до тех пор, пока не остановится сердце, а всё добытое они не видят — поспешно отправляется в столицу, чтобы оказаться переработанным на благо аристократов. Жители угледобывающего региона могут позволить себе топиться только пылью и сажей, замерзая насмерть в северном районе.        Или, допустим, Орэа — долина садов и плодородных земель Рейвена. С виду это — цветущее богатое место, однако на деле… Люди работают на износ, а получают жалкие копейки, потому что весь урожай, собранный с полей и из садов, отправляется по большим и действительно цветущим городам, когда как Орэа не может прокормить своих работников, ведь львиную долю регент продаёт.        А что делать городам, таким, как Вартэр, которые ничего не дают государству? Там люди могут купить, но как, если нет работы? Они держатся едва на чём-то почти не стоящим и железной монеты, на грабежах и милостыне проезжающих мимо господ. Грязные, покрытые копотью и испражнениями. В любом городе есть гетто, просто где-то регенту удаётся спрятать его лучше, как, к примеру, в Элиусе.        Чонгук фыркает и отворачивается к окну, рассматривая крупную бляшку луны и мерцающие вдалеке звёзды. Осталось не так много до конца Отбора, Чонгук здесь уже так долго, а кажется — будто несколько дней. Его душа в смятении, чего не было так давно, оттого чувство кажется почти забытым. И что ему делать? Ведь альфа понимает теперь отчётливо — на глазах их будущего короля плотная чёрная повязка, наброшенная регентом.        Чонгук видел, как ублюдок относится к Чимину. Наблюдал за его обманчивой лаской и заботой, которые для принца — чистая монета, однако Пепел знает регента с другой стороны. С той, где он обирает голодающих и никак не может нагрести побольше золота. Ему достаточно того, что толстосумы ликуют. Насколько он помнит, Рафаэль Отт — не местный, так сказать. Он прибыл послом и женился на молодом тогда ещё короле, окутал его доверчивой дымкой. При правлении государя было хорошо, но стоило тому скончаться, как начался сущий ад. Стоило власти попасть в руки регента при ещё совсем маленьком Чимине.        Тот заглядывает альфе в рот, считая отцом, остаётся слеп к проблемам страны, но Чонгук почему-то больше не может его винить полностью. Как Чимин должен был знать обо всём, если из дворца не выходит? Как он должен слышать проблемы своего народа, если омеге затыкают уши со всех сторон, заливают клей в глаза, продолжая управлять им, словно марионеткой. Чонгук уверен — Отбор это подкупленное мероприятие. Регенту нужно посадить на престол марионетку, которой после него будет управлять кто-то ещё. Он сломает Чимина окончательно, сделает из него удобную мягконабивную куклу.        Скулы сводит от негодования. Чонгук окончательно признаёт — в происходящем в стране Чимин не виноват, а если и виноват, то не так масштабно, как они предполагали изначально. Регент намеренно часто упоминает «Его Высочество», он специально в прошлом году омегу вывез в города, чтобы представить народу. Он показывает: принц на моей стороне, я правлю и издаю указы от его имени, и вы — крысы подзаборные — мне не помеха. И от этого Чонгук злится ещё пуще. Высокомерный алчный ублюдок. Он может даже помогать стране, откуда родом, чтобы получить как можно больше влияния. Хорошо ведь — поставить Рейвен на колени, заполучив юного мягкого принца, который слушает каждое твоё слово, приравнивая к родительскому.        Альфа цокает, раздражаясь от этого. Регент воспитал Чимина так, как ему было нужно: омега придерживается всех предписаний Саванн почти с благоговением, он следует правилам, подчиняется регенту, готов выбрать себе мужа (кукловода), чтобы взойти на престол. Регент хорошо потрудился, запудрив ласковым отношением к Чимину тому мозги. И теперь, когда Пепел увидел настоящие его черты, те в воспоминаниях не желают пропадать. Он прокручивает этот момент снова и снова. То, как Пак был яростен, как его глаза горели живым пламенем, а маска слетела с лица, обнажая острые шипы прекрасного, завораживающего цветка.        Чонгук прикусывает кончик ножа и снова хмыкает. Мелкий засранец. Вызверился на него, вылил эмоции, а теперь сам Чонгук не знает, куда их деть. Ещё и проклятое сердце — предательски замирает, бесится, что принц его избегает, хотя… обещал узнать получше. И как только собрался на расстоянии? Или ждёт, пока Чонгук сам явится к нему с открытой душой, сказав: «Забирай»?        Альфа спрыгивает с подоконника. Ему нужно обдумать всё ещё немного. Сперва казалось, что время Отбора тянется медленно, что его достаточно, но Чонгук ошибался. Оставшиеся недели пролетят, как песок утекает сквозь пальцы. После приближающегося испытания Чонгук должен решить, что делать. Потому что понимает — убить Чимина он не может. Но это не из-за того, что сердце пропускает при виде него удар. Нет. Просто Чимин… может оказаться полезен.

🥀🥀🥀

       Парад Цветов. Мероприятие, которое проводится каждый год, как знак того, что наступает осень и жители Рейвена провожают убегающее лето. Поистине красивое зрелище, которое Чимин может наблюдать из экипажа, окружённый стражей, а не букетами. Омега довольствуется тем, что ему позволяют и дают, хотя в глубине души надеется хоть раз увидеть Парад в непосредственной близости, вдохнуть прекрасные ароматы бутонов, выращенных специально для этого дня, чтобы составить красивейшие композиции. Некоторые в буквальном смысле выглядят живыми: животные, созданные из цветов и веточек, выточенные, как скульптура мастером, но, увы, недолговечные.        Чимин вертится перед зеркалом и совершенно себе не нравится. Потому что настроение последние дни ни к чёрту, потому что избегать Чонгука невыносимо тяжело. И если раньше он, бывало, искал с ним встречи, чтобы хотя бы обменяться редкими колкостями, то теперь намеренно от него отдаляется, а лорд, словно назло, постоянно попадается на пути. Чимин вздыхает и глядит на себя снова. Он, как и всегда, красив. Небесно-голубые глаза подчёркивают бриллианты в ушах, светло-сиреневая блуза с рукавами в три четверти позволяет телу не париться из-за всё ещё стоящей в столице жары, пусть уже и середина сентября, а тёмные брюки очерчивают бёдра, подчёркивая все прелести юной фигуры. Чимин вздыхает, словно ему чего-то не хватает.        Служки бегают вокруг, подготавливая его для того, чтобы отправиться на долгожданный праздник в город — одно из немногочисленных мероприятий, когда Чимин может покинуть Хрустальный дворец. И на этот раз не только в компании Хелла и Рафаэля, но и всех оставшихся участников Отбора. Их осталось совсем немного — девять человек. Одни из самых стойких мужчин государства, которые должны побороться в последних испытаниях, потому что остался всего месяц. Месяц до момента, когда кронпринц окажется лицом к лицу со своей судьбой.        Чимин думал, что уже смирился, но не тут-то было… Он замирает, стоит лишь задуматься о том, что один из альф станет его мужем. После — коронация, принятие бразд правления, тяжёлая, та самая «взрослая» жизнь для омеги. И он почему-то ощущает себя совершенно к ней неготовым, будто бы совсем глуп и недостаточно подкован к правлению. Словно он нечто важное из виду упускает. Так много испытаний уже прошло, так много альф выбыло, и теперь они движутся к финишной прямой с ужасающей скоростью. Многие мужчины были очень умелы, но всё равно выбыли. Кто-то даже по вине самого Чимина, как Найл, о чём принц до сих пор вспоминает с ужасающим стыдом. Однако что есть, то есть, и Чимин теперь взволнованно ждёт следующего испытания. Он задумал многое, и самое страшное, самое трудное — напоследок.        Омега послушно присаживается на пуф, чтобы ему нацепили тяжёлую корону на макушку, моргает, не в силах выбраться из омута мыслей. Как и повелось с самого начала, Этей и Чонгук пока держатся первыми, периодически скидывая друг друга с пьедестала, и принц с замиранием сердца следит за результатами альф. Он старается, правда старается обратить внимание на Этей, однако невольно его взгляд всё равно оказывается прикован к альфе, которого Чимин избегает. Его тёмные радужки пленят, глядят с долей осуждения, потому что Чонгук явно понимает, что его сторонятся. И даже без всяких математических тестов становится понятно: Адаймэ жутко проницательный альфа, который глядит в самую суть. Но Чимин обязан следовать совету регента, пусть душа рвётся в совершенно другом направлении.        Снова становится грустно, ведь Чимин столько перечитал о той самой любви: рушащей города и страны, души и людей, заставляющей совершать невероятные поступки и менять собственный внутренний мир. Неужели Чонгук был прав в отношении любви и её попросту не существует в мире? Что ей здесь не место? Омега встряхивает головой и едва не роняет венец, а после вздыхает. Нечего размусоливать эту тему, нужно постараться насладиться тем самым моментом праздника, а ещё всё же наконец увидеть то, что позволит ему посмотреть Рафаэль. Отчасти Чимину думается, что как только он станет законным королём Рейвена, ему откроется чуть больше возможностей. Не зря ведь десять лет затворничал и обучался, он ведь сможет не только ощутить горечь правления, но и сладость доли свободы?        Сборы окончены, и за ним приходит Тэхён. Сегодня альфа в парадных доспехах из кожи и лёгкого металла — примесь титана и либраниума. Они сверкают необъяснимо, несмотря на то, что полностью чёрные. Доходя до самого подбородка Стража, защищают его шею, а на руках — привычные перчатки. В кобуре под завязку оружия — револьверы, кинжалы, электрошокер. И это даже слегка омрачает принца; неужто на улицах процветающего Рейвена есть необходимость в такой подготовке? Чимин снова ощущает копошение сомнений внутри, но старается отбросить эти мысли. Это лишь меры безопасности, ведь он, в конце концов, кронпринц.        — Готовы, мой принц? — спрашивает глубоким голосом Тэхён, сцепив руки на уровне низа живота. Чимин кивает и слабо улыбается Стражу, а тот галантно указывает на дверь, предлагая омеге наконец-то отправиться на праздник.        Чимин, выдохнув, шагает за пределы покоев.        Город неимоверно красив. Украшенный арками из цветов и плюща Элиус почти светится и совершенно точно благоухает. Они долетают до центральной площади в мгновение ока, и Чимин ощущает сладость предвкушения.        — В этот раз, в связи с тем, что мы должны представить альф, участвующих в Отборе, сделали специальное средство передвижения, — вещает Рафаэль, сидя напротив напряжённого от предвкушения Чимина. — Туда не смогут пройти Стражи, но Тэхён будет рядом с тобой неотрывно.        — Отец, — вздыхает Хелл, пялясь в окно, — я так же буду с братом близко, чтобы даже муха не пролетела.        — Благодарю, сын, — кивает регент, а Чимин слишком погружён в свои мысли. Да и что может случиться на празднике?        Чимин не прислушивается к тому, о чём после говорят альфы, а лишь, выпрямившись, ждёт, пока им подадут лесенку, чтобы покинуть рычащий из-за мощного мотора транспорт. Кандидаты едут позади в точно таком же. Слуги подскакивают, как только двигатель машины, состоящей из серебристого металла и чистой энергии, замирает. Они дёргают ручки, чтобы распахнуть дверцы, и первым салон покидает регент, когда встаёт с бархатного сиденья. После — Чимин, которому отчим подаёт руку, а самым последним — Хелл. Он прикрывает спину брата и поправляет лазурный плащ с лебедем на спине. Чимин взволнованно выдыхает; не хочет показаться диким каким-то, однако облегчение и веселье из-за вылазки за пределы дворца скрыть не получается. Омега жадно впитывает в себя запахи цветов и улицы, прислушивается к каждому шумному звуку, думая, что поблизости большое скопление людей.        Тэхён мигом подскакивает к принцам и горой высится над омегой, защищая, Хеллион тоже держит руку на револьвере на всякий случай. Помимо прочего их провожает к транспорту не меньше десятка Стражей и ещё столько же Смотрителей. Чимин морщит нос: на улицах спокойно, только гомон ожидающей толпы, что же они так… Сомнения снова переворачиваются внутри, но Чимин, теряющийся в ощущениях, лишь отгоняет их прочь.        Их провожают к большой белой платформе, которая словно порхает над землёй. В два яруса — верхний, по всей видимости, для королевской семьи, а нижний — для кандидатов, украшенная цветами и росписными лебедями, чьи головы венчают короны из позолоты. Чимин едва сдерживается, чтобы не открыть рот от восхищения. И придумал же кто-то эту конструкцию! Самому Чимину тоже хотелось бы что-то изобрести такое, чтобы при виде его творения у людей вырывалось восхищённо-удивлённое «Ах!», но до этого изобретателю-самоучке-принцу всё ещё далеко.        Чимин поднимается на платформу следом за регентом, неосознанно оборачивается и видит, как кандидаты покидают экипаж. И снова под кожей токовые разряды пляшут, стоит пересечься взглядом с Чонгуком. Тот глядит недолго, но как-то странно, словно насторожившись. Чимину не удаётся спрятать радость от того, что он выбрался, улыбка вырывается промеж воли, и альфа вздёргивает бровь. Он сощуривается, а после вдруг подмигивает Чимину, вынуждая принца поспешно отвернуться и спрятать смущённый румянец, проступающий на щеках.        Они так больше и не говорили. Чимин искренне и наивно надеялся, что его помешательство, его признанная наконец влюблённость притупились. И вот — хватает одного прямого взгляда, как сердце начинает вырываться из груди, стремясь к этому высокомерному индюку, который с лёгкостью омегу смущает и доводит до взволнованных мурашек.        Чимин прочищает горло и берёт себя в руки. Он останавливается, как только перила верхнего яруса платформы поднимаются из глубины конструкции, ограждая вход. Чувствует, как брат стискивает его ладонь, сжимает пальцы в ответ. Тэхён тоже рядом, и с ним омега переглядывается. Он и правда ведёт себя как дитя: улыбается от предвкушения, но так мимолётно, чтобы заметил только Ким, с которым радостью омега делится без стыда и зазрения совести. С Тэ притворяться нет необходимости.        Платформа с небольшой скоростью приходит в движение, как только все, кому положено на ней находиться, оказываются на местах. Чимин, заворожённый и восхищённый долгожданной прогулкой, хватается за перила и разглядывает город, будто голодный. Красивые дома из белого камня с черепичной крышей. Огромные блестящие экраны, которые транслируют происходящее, переключаясь с толпы и цветочных творений на платформу. Чимин теряется, когда его украшенное румянцем лицо оказывается показанным крупным планом, даже удивлённо замирает, разглядывая. Смотреть на себя с большой проекции оказывается довольно необычным делом, но после камера, слава Саванн, переключается на кандидатов.        Изображение показывает Этей и ещё двоих альф, те, выпрямив спины, машут объективам и собравшимся людям, которые ропочут и что-то то и дело выкрикивают, когда платформа мимо них проезжает, а за ней следуют такие же, только с цветочными скульптурами и композициями. После камера вдруг переключается на Чонгука. И тот не машет никому. Он смотрит вверх. Чимин резко опускает взгляд и сталкивается с тёмными глазами, тут же застывая. Он глядит на принца, прямо в голубые глаза. Без холода, но с львиной долей настороженности, словно считывает каждую эмоцию, появляющуюся на лице Пака. Зрачки резко сужаются, а после расширяются, сливаясь с темнотой почти багровых радужек, и альфа отводит взгляд. Но Чимина уже посетили жгучие мурашки, и омега, кашлянув, снова уставляется на толпу. Взмахивает ладонью, поправив плащ, и старается выглядеть непринуждённо, как и выглядел до этого.        Чимин наблюдает за тем, как люди бросают в сторону платформы цветки и скромные букеты, собранные для праздника. Многие не долетают до едущих платформ, но один юноша вдруг привлекает внимание Чимина, громко вскрикнув:        — Мой принц! — у него совершенно солнечная, яркая улыбка во всю ширину, она почти слепит, но… холодом. Абсолютно белые волосы вдруг трогает ветер, путая прядки между собой, а юноша кидает в сторону Чимина цветок. Омеге хочется его поймать.        Он, будто заворожённый, протягивает руку, стараясь ухватиться, но может лишь скользнуть кончиками пальцев по белым лепесткам. Цветок вдруг падает на плечо Чонгука, и Чимин на мгновение поджимает губы, а после альфа снова вздёргивает голову. Тёмные волосы обрамляют лицо, Чонгук наклоняется, чтобы поднять цветок, но как-то вздрагивает. А после, вдруг хмыкнув и по-кошачьи ухмыльнувшись, взбирается на перила. В толпе кто-то охает, Чимин застывает, когда альфа, балансируя на перилах и едва стоя, вытягивается. Он протягивает красивый цветок Чимину, а тот, раньше, чем успевает задуматься, перегибается через ограждение. Тэхён хватает его за локоть, но принц продолжает тянуться к Чонгуку, пока не обхватывает нежный стебель розовой лилии пальцами. Его дух захватывает, стоит им слегка соприкоснуться кончиками пальцев, контакт искрит под кожей, и омега снова оказывается пойман в ловко расставленные сети Адаймэ.        — Вы сверкаете день ото дня всё ярче, звёздочка, — одними губами произносит альфа, вынуждая сердце Чимина пропустить удар, отдавшийся в задней стенке грудной клетки.        Чимин, покрепче ухватив лилию, снова выпрямляется и подносит её к носу. Странно, но та пахнет совсем не пыльцой, а старыми книгами и деревом. Чимин вдруг вздрагивает. Он совершенно точно помнит, что беловолосый юноша, который кинул ему цветок и уже давно скрылся позади, пока платформа проезжала мимо, бросил ему белую розу, а не… лилию. Обернувшись, Пак вдруг встречается с нахмуренными бровями Рафаэля. Он осознаёт, что снова поддался чужим чарам, снова купился на сумасбродство и тёмные, влекущие глаза, потому смущённо, даже как-то извиняясь, отводит взгляд. Но лилию из рук не выпускает.        Проехав центральные, бушующие от празднества улицы, они, как и обещал регент, заезжают в отдалённые районы Элиуса. Чимин рассматривает то, как дома становятся менее красивыми и белыми, как улицы кажутся всё уже и большая платформа уже труднее проезжает по ним. Здесь всё скромнее: кое-где камень серый и неприглядный, но всё ещё дома кажутся целыми и пригодными для жизни. Магазинов меньше, нет больших трансляционных экранов и золотой красоты, почти граничащей с вычурностью столичного центра. Чимин даже с долей грусти рассматривает улицы, а Рафаэль становится рядом.        — Вот видишь, сын, — тихо произносит регент, чтобы его слышал только омега. — Я тебе говорил. Да, здесь проще жизнь, но люди, — он обводит улицы рукой, показывая немногочисленных прохожих, которые останавливаются, чтобы поглазеть на платформу, слишком выделяющуюся на фоне простеньких домов, — живут и работают.        Чимин кивает, доверяя регенту. А червь внутри, пусть и стихает, но не засыпает окончательно. Лишь дремлет, пока успокоившись, ведь Рафаэль его не обманывает. Где-то даже виднеются ветхие домишки, но всё и правда не так страшно. Чимин понимает, что никогда не будет народ жить одинаково. И регент прав — кто хочет, тот работает и достигает поставленных целей.        Вдруг Хелл вздрагивает, когда их экипаж останавливается — тот самый, на котором приехали они из Хрустального дворца, — прямо перед платформой. Хелл подходит к ним и как-то странно глядит на отца, а тот, напрягшись, оборачивается к Чимину.        — Пора возвращаться в замок, — проговаривает Рафаэль, стараясь выглядеть непринуждённо, но червь сомнений снова открывает из-за его поведения глаза. Чимин ничего не понимает, его хватает за локоть Страж и провожает в сторону экипажа.        Не дав опомниться, омегу прячут за бронированным корпусом из стали в салоне с бархатной обивкой. Что происходит?..

🥀🥀🥀

       Немо видел принца. Тот выглядел так невинно среди этих цветов, так восхищённо осматривал всё вокруг, а ещё даже будто бы обрадовался, когда Немо позвал его, чтобы бросить цветок. И как же жаль, что его увезли с площади, не позволяя посмотреть представление, которое они приготовили. Альфа фыркает и скалит зубы, выражая негодование. Огибая толпу, Немо забирается на один из балконов, подпрыгнув, как делают это подростки, не желающие находиться в празднующей кагале, садится на ограждение и ждёт. Ждёт момента, когда праздник окончится. Немо, если сказать честно, до ужаса сие мероприятие раздражает. Гнев, не найдя выхода, требует воззвать к справедливости. Ну ничего, ещё немного и всё получится.        Болтая ногой, альфа глядит на толпу и хитро, словно лисица, усмехается. Отсчёт идёт на секунды, потому что Немо сам участвовал в разработке этого плана вместе с Терракотой и Салитой. Он хочет увидеть проклятые лощёные жирные лица, счастье от праздника которых разобьётся с оглушительным грохотом. Конечно, эти свиньи знают о гетто. Конечно, брезгливо вздёргивают носы, не считая их за людей, но сейчас пришло время скинуть их с седьмого неба к ним — на девятый круг ада. Немо со сладостным предвкушением ждёт этого момента, он будет ликовать, когда ощутит их отчаяние, их непонимание и даже страх.        Начинается. Смеркается, значит, сейчас зажгут фонарики и произнесут заранее записанную речь, на которую Серая Гвардия возложила прямую миссию. Ещё немного. Динамики коротко попискивают, готовясь к тому, чтобы началось представление, открывающее грандиозное гуляние, а ведь ему не суждено состояться. Немо предвкушающе прикусывает губу и отбрасывает с глаз белоснежную чёлку. Он ждёт. И терпение Немо заканчивается. Как же трудно сдержаться и не возликовать раньше времени, а лучшим решением будет — смаковать момент как можно дольше.        — Дорогие жители столицы! — экраны вспыхивают, готовясь показывать запись. Немо весь покрывается колючими наэлектризованными мурашками, затаивает дыхание и теребит светлую чёлку. — Сегодня знаменательный день для Рейвена — День Цветов, парад жизни и уходящего лета, чтобы на зиму запастись приятными впечателниями, и был создан этот праздник.        Экраны кажутся тёмными, а толпа ненадолго затихает — они слушают речь диктора, но ещё не знают, что их ждёт.        — Наше процветающее государство из года в год радует жителей.        Экраны показывают изображение. Немо знает, что должны были показать самые красивые и искусные улицы Элиуса и других больших городов, однако… вопреки планам тех, кто изначально всё готовил, транслируются грязные, залитые лужами и испражнениями мёртвые переулки. Кто-то ошарашенно охает в толпе, и Немо блаженно, злорадно выдыхает через нос так, что ноздри его трепещут. Грязный, почти чёрный от копоти и пыли камень, из которого был когда-то выложен рухнувших старый дом. Он покрыт мхом и даже пятнами крови, отчего кто-то из омег в толпе вскрикивает высоким голосом. Пусть, пусть наслаждаются.        Немо глядит дальше.        — Мы заботимся о своих гражданах, стараясь обеспечить достойный уровень жизни, — продолжает свою мерзкую речь диктор, а Немо растягивает тонкие губы в страшном злом оскале, торжествуя, его красивое молодое лицо искажается от полыхающего внутри гнева, когда на экране сменяется кадр.        Маленький омега, одетый в старое рваньё, которое не греет детское тело, просит милостыню у пустующего магазина с разбитыми стёклами. Он протягивает чумазую ручку к проходящему господину, прося хоть копейку на еду, крохотные босые ступни почти чёрные от обморожения, пальчики на них подогнуты. Ветер бросает снег в его грязное личико — худое, словно у смерти, — и ребёнок жмурит большие уставшие глаза. Господин, брезгливо окинув дитя взглядом, отпихивает его от себя и, искривив губы от отвращения, стягивает перчатку, чтобы тут же выбросить прямо на землю. Ребёнок, глотая слёзы и не получив даже капли помощи, присаживается на корточки и подбирает меховую перчатку из дорогой кожи, от которой хозяин отказался так просто, когда ему не хватает крохи, даже чтобы попить воды.        Кто-то в толпе снова вскрикивает, Немо мельком улавливает, как люди закрывают рты. Лицемеры. Они прекрасно знают о том, что творится за пределами их безопасных красивых районов, они должны уяснить, что таких детей вне столицы — тысячи. Но так искренне удивляются. Чёрт бы их драл во все доступные отверстия. Немо зол! Неимоверно просто.        Ребёнок на экране натягивает огромную перчатку сразу на две руки и старается хоть как-то согреться, прижавшись к каменной ледяной стене. И никто из них, никто, чёрт, не знает, что он всё равно погиб. Из-за людской жестокости. Немо не скалится больше, лишь сумрачно смотрит дальше.        — Мы ценим труд каждого, кто помогает Рейвену продолжать существовать в том благостном виде, в каком он есть сейчас, — снова слышится голос диктора, а кто-то в толпе уже плачет. Но Немо им не верит. Ни на йоту.        Экраны снова меняют картинку, показывая кадры, которые сняли в городе-порте. Там рабочий, который выгружает поставку, срывает спину, но тянет вручную огромные ящики с сочной, мясистой форелью. Чешуя рыбы переливается на солнце, но коробки с ней так тяжелы, что альфа едва стоит на ногах. Худой, измученный, с огромными синяками под глазами и запавшими щеками. Он падает от усталости и тяжести, а рыба рассыпается по деревянной пристани. Мужчина едва может приподняться на локтях, а как только ему удаётся привстать и судорожно начать собирать улов обратно в ящик, как вдруг Смотритель оказывается рядом с ним.        Он безжалостно пинает рабочего в спину, а тот растягивается на деревянной поверхности. Звука нет, вместо него продолжают литься слова диктора о красоте и ценности труда каждого, а на экране, в противовес лживым словам — правдивая картинка. Изображение того, что является действительностью, их настоящего мира, не прикрытого ничем. Немо хмурится, он смотрит, как и все, за тем, как Смотритель бьёт рабочего, который провинился, шокером. Безжалостно, без доли сожаления, не задумавшись ни на секунду, хотя он не ошибся специально, а просто, уставший, упал. На лице хранителя порядка — нет и грамма сочувствия или человечности. Мужчина, тяжело дыша от шока и токового разряда, падает на землю и зажмуривается. Он не плачет, он просто безысходно закрывает глаза.        Немо слышит плач, но по-прежнему лишь злится. А на экране сменяется кадр.        — С Праздником Цветов, наши дорогие граждане! — воодушевлённо раздаётся из динамиков записанная заранее речь.        «Пока вы празднуете, кто-то умирает от нехватки воды», — виднеется надпись — ярко-красная — на экранах.        — Пусть ещё один год пролетит, пока мы достигаем новых высот, — вещает диктор.        «Заберите у нас всё, что мы имеем, убейте нас себе на радость», — сменяются слова. — «Не дайте родиться нашим детям».        Немо снова растягивает губы, но на этот раз в горькой гримасе.        — Мы поддерживаем друг друга, как поддерживает нас корона, наш дорогой принц и его регент, — вторит после надписи искусственный голос с записи.        «Регент — обманщик, который использует низшие классы, пока вы ни в чём не нуждаетесь», — твердит надпись.        — Корона и люди — единство, — почти заканчивается речь.        «Корона уничтожает людей», — противпоставляют горящие красным экраны.        — Сила, единство и добродетель — основополагающие для благополучия Рейвена, как твердит богиня Саванн.        «Вы сожгли наши души, мы — сожжём ваши крылья. Во имя Саванн», — заканчивает краснеть экран, а из слов распускаются лепестки большой розы. Они усеяны каплями росы, она жива, она цветёт, как когда-то давно вместо лебедя распускалась на всех флагах. До того, как пришёл регент. До того, как король погиб.        Немо, слыша затишье перед бурей, встаёт во весь рост на балконе. Он накидывает на голову капюшон, пока яркое сентябрьское солнце опускается за горизонт, освещая лица людей и начинающих паниковать Смотрителей, которые снуют, разыскивая виновников случившегося.        — Восставшие из пепла, мы сожжём вас тоже, — вдруг выкрикивает Немо, обращая на себя внимание.        Толпа ропочет, хватают детей покрепче родители, когда Немо, развернувшись и показывая всем присутствующим кажущуюся горящей алым пламенем розу на спине, исчезает, запрыгнув на крышу так, что никто не успевает даже спохватиться.

🥀🥀🥀

       Чонгук в ярости. Он просто в чудовищной ярости. Он видел, что произошло на площади, потому что такое было не заметить невозможно. Успел урвать кроху репортажа с обрывками видео, до того, как регент перекрыл каналы связи и запретил новостным выпускам горланить о рассвете Серой Гвардии, альфа узрел весь ужас, который показали его единомышленники. И мало того, что Немо высунулся на площади, подав голос, так ещё и такое едва не вытворил во время показа Чимина народу. Альфа припечатывает Вивьена к стене так, что у омеги даже вырывается судорожный выдох, когда от удара спиной воздух исчезает из лёгких.        — Какого хера? — шипит едва слышно, но крайне яростно Пепел, глядя в тёмные глаза Леандра. — Какого хера вытворяет этот придурок?        Вивьен смотрит на Чонгука бесстрастно, словно всё шло так, как задумали в Гвардии. Чонгуком же обуревает ярость от происходящего.        — Что тебе не понравилось? — совершенно спокойно интересуется шпион, стискивая крепкие запястья наёмника, потому что тот почти приподнимает его над полом за воротник плаща.        — Что творит Немо? Высунулся на площади, хотя изначально Терра говорил только об агитационном ролике, — сквозь зубы давит Чонгук. Если бы можно было сжечь глазами, то Вивьен бы уже превратился в кучку пепла.        — Терракота решил, что так будет эффективнее, — жмёт плечами он, словно они обсуждают погоду, а не начало восстания.        — Чёрт, — Чонгук грубо отшвыривает Леандра, а тот ловко приземляется на ноги и поправляет плащ. — Розу отравленную зачем швырнул?        Омега молчит, буравит Чонгука глазами, словно осуждает за что-то.        — Зачем Немо кинул принцу розу с отравленными шипами? — ещё раз повторяет вопрос более спокойным тоном альфа, глядя на Леандра.        — А сколько можно тянуть, Пепел? — безэмоционально выдаёт Вивьен, моргая, словно он робот какой-то. — Ты три месяца во дворце, а Пак Чимин по-прежнему живее всех живых. Уговор был, что ты избавишься от наследника престола и положишь начало перевороту как можно скорее. Отбор подходит к концу. Или ты вознамерился победить?        Чонгук мрачно оглядывает Леандра и вдруг расслабляет лицо.        — Терра в курсе того, что хотел сделать Немо? — ровным тоном спрашивает Чонгук, безразлично глядя на омегу. Тот лишь молчит. Самоволка. Они самовольно решили «помочь» Пеплу исполнить задумку. — Вот как, значит.        — Ты теряешь время, — снова повторяет Леандр, он тянет уголок губ вверх, и Чон бесится ещё больше.        — Я подхожу к делу ответственно.        — Пепел, — усмехается устало Вивьен и потирает лицо. — Мы должны были уже начать. Скоро холода. Нам нужно многое сделать.        Наёмник снова поддаётся ярости и, вытащив из-за пазухи керамический клинок, швыряет его Леандру под ноги. Оружие беззвучно приземляется в ворсистый ковёр комнаты кандидата.        — На, — кивает альфа. — Иди и убей принца прямо сейчас.        Вивьен медленно переводит взгляд на клинок.        — Чего медлишь? — вздёргивает Чонгук бровь, его губы растягиваются в ядовитой ухмылке. — Иди. Перережь ему горло, вонзи в сердце.        — Ты знаешь ведь, что я не могу, — нахмуривается Леандр.        — Тогда какого хера ты забыл в сопротивлении? — издевательски вздёргивает бровь Пепел и скрещивает руки на груди. — Ответь мне, если ты, имея возможность проникнуть во дворец, ещё даже не попытался убить кронпринца?        Вивьен сереет, и пусть пытается сохранить маску невозмутимости на лице.        — Чего стоишь, как беспомощный? — Чонгук знает, что Вивьен — не убийца. Он слишком мягкотелый. Он добывает сведения, пролезает куда угодно, но не убивает. Всё потому, что его родителей прирезали на глазах маленького омеги, и теперь тот едва ли может прикоснуться к оружию. Из страха. — Не можешь? А догадаться, чтобы твой дружок подкинул ему отравленную розу на глазах у сотен людей, получилось?        — И что бы было плохого? — не выдерживает и вспыхивает Леандр.        — Он бы стал мученником, — взмахивает руками альфа. — Он бы стал жертвой для толпы сочувствующих! Это отличается от нападения на дворец или тихого убийства, которое мы планировали изначально.        — Да ты не собираешься прикончить ублюдка! — тычет пальцем в грудь Чонгука, приблизившись, Леандр. — Ты не будешь его убивать. То ли я не вижу, с каким лицом ты ходишь за принцем следом? Ты погряз в нём, Пепел!        Вивьен выглядит разозлённым, но Чонгук не реагирует. Усмехнувшись, он грубо сжимает запястье шпиона и откидывает в сторону.        — Даже если так, — низко проговаривает он, — остановишь меня?        Леандр бледнеет и отступает на шаг. Пусть Чонгук и криво улыбается, его глаза недобро поблёскивают.        — С ума сошёл? А как же наши цели? Как же всё, к чему мы шли?        — У меня есть сведения для Терры. Я хочу, чтобы ты дал мне с ним связаться, — чеканит Чонгук низким баритоном, пока шпион бледнеет и почти сереет следом.        — Нет…        Керамический нож, который ловко и незаметно поднял с пола альфа, оказывается приставлен к горлу Леандра.        — Мне нужно поговорить напрямую с Главой, ты меня услышал? — растягивает губы в улыбке Чонгук, и Вивьен сглатывает, но… кивает.